Страница:
— У меня срочное сообщение для главы компании Фах-Ца-Гара.
— Какое еще сообщение?..
— Сообщение от Ра-Дада, брата его.
— Какого еще брата?..
Мне не сразу удалось втолковать ему, что от него хотят. Наверное, даже и трезвый переварил бы такое не сразу: в захолустную факторию на дальнем юге заявляется неведомо откуда девчонка-чужестранка и заявляет, что у нее сообщение для главы компании! Да еще от его брата! Впрочем, гантруское «циб» иногда означает и коллегу, и единоверца… Но когда гантрус наконец понял что к чему, он протрезвел удивительно быстро. Предварительно, правда, выбравшись на улицу и окунувшись головой в сугроб.
— Я пошлю дабу, — сказал он.
Гантрусы используют этих птиц в качестве почтовых; я, правда, не знала, что дабы могут жить и так далеко к югу… но надеялась.
Естественно, я отказалась изложить текст сообщения, сославшись на его секретность; я лишь продиктовала бывший на конверте адрес, который помнила слово в слово.
Я догадывалась, что уже по этому адресу, невинно выглядевшему для непосвященных, получатель каким-то образом мог понять, что перед ним не простое письмо. Иначе к чему невидимые чернила?
Фахский приказчик отвел мне комнату в своем доме, даже не поинтересовавшись, чем я буду платить. Теперь оставалось только ждать реакции метрополии. Я понимала, что скорой эта реакция не будет, во всяком случае, с дабой ответ не пришлют — почтовая птица ведь летит не куда вам угодно, а к себе домой, и вряд ли в Гантру существовали дабы, для которых домом была фактория.
Заняться в фактории было совершенно нечем, так что я где-то даже понимала приказчика, напивавшегося каждый вечер тем же пойлом, которым он спаивал туземцев. Но, естественно, когда он попытался приобщить к выпивке и меня, то получил решительный отпор. Двое его коллег поначалу все пытались вызнать, что у меня за секрет с Фахами, а когда не преуспели, вдруг резко вспомнили, что они — мужчины высокой касты, и общаться с ними стало решительно невозможно. Так что у меня было более чем достаточно времени, чтобы, сидя в унылой, плохо отапливаемой комнате и глядя в окно, выходившее на частокол, подумать об очередной авантюре, в которую я ввязалась.
Ясно, что Каайле был агентом. Но вот чьим — ранайским или гантруским? В письме использовался алфавит западного Инйалгдара, но это ни о чем не говорит. Просто он лучше подходит для шифрования, чем гантруское иероглифическое слоговое письмо. Теперь я уже знала, что купец Фах-Ца-Гар — это не псевдоним ранайского шпиона, а реальная личность, причем занимающая далеко не последние позиции в гантруском обществе. Вряд ли глава торговой компании может быть ранайским наймитом. Скорее наоборот — он ожидал донесения от своего агента в Ранайе. Вот только сомнительно, чтобы богатый купец одновременно служил в гантруской разведке. Даже у меня на родине такое маловероятно, а уж в Гантру с их кастовыми разграничениями… Значит, речь идет не о правительственном, а о коммерческом шпионаже.
Вроде все логично. Однако что с этого могу получить я? Донесение, отправленное год назад, конечно, уже устарело. Но это не имеет значения — я все равно не знаю, что в нем было. Главное, чтобы сохранился тот же канал связи, тогда я смогу сыграть роль свежепосланного курьера. Хотя что свежепосланный из Ранайи курьер делает на дальнем юге? Ну, на сей счет можно пустить в ход сильно упрощенную версию моих приключений, рассказать, что из-за опасности быть перехваченной я была вынуждена ехать через Илсудрум и воспользоваться судном контрабандистов, которое в шторм отклонилось далеко к югу, и дальше опять ту же историю, какую я рассказала местному представителю Зугов. Да, но дальше от меня потребуют послание. Послание утрачено, попало в руки хардаргов или лучше — я успела его уничтожить, чтобы оно не оказалось в руках хардаргов, хотя, конечно, им этот неподписанный конверт с чистым листом внутри все равно ничего бы не сказал… Стоп-стоп, а откуда я знаю, что внутри был чистый лист? Не знаю, и так даже правдоподобнее — я не знаю, что постороннему зашифрованный текст, написанный к тому же невидимыми чернилами, не прочитать, поэтому и считала столь необходимым уничтожить депешу, когда попала в плен. Ну и что дальше? «Я послал ради тебя корабль через плавучие льды, тратя кучу денег, рискуя судном и экипажем, и все это для того, чтобы ты предстала предо мной с пустыми руками?!» Нуда, конечно, он будет разгневан. Но ведь не убьет же, в конце концов… И в тюрьму не засадит. Какой ему смысл засаживать в тюрьму курьера собственного агента? «А что я могла? Когда меня подобрали воцумаки, я уже не могла вернуться в Ранайу за новым посланием, для этого нужно было добраться до какого-нибудь порта на восточном побережье, а как бы я это сделала?..» — «Ты должна была сразу отправить сообщение, что депеша уничтожена!» — «Я побоялась доверять какие-либо детали приказчику в фактории, он, между прочим, пьяница… Я подумала…» — «Тебя наняли не для того, чтобы ты думала! Вот же дура-девка… Как только этим идиотам взбрело в голову послать курьером бабу, да еще малолетку!» — «Потому и послали, что никому бы не пришло в голову, что я курьер. Ранайцы сейчас настороже, обычного гонца десять раз могли перехватить…» И слезу пустить, и рукавом утираться. «Вон с глаз моих!!!»
Отлично. Это-то нам и надо. А там от Акха до моей цели уже не так далеко.
Кстати, Каайле, видимо, как раз подозревал, что я неспроста пыталась задержать его в Ллойете, а потом оказалась на одном с ним корабле, несмотря на отсутствие свободных мест на борту. Ирония судьбы — тогда-то я как раз понятия не имела обо всех этих шпионских играх… Может, он и стрелял в меня не как в крылатую, а как во вражеского агента? Нет, он не мог не понимать, что ни одна спецслужба, государственная или частная, не стала бы использовать аньйо с такой особой приметой, а тем более посылать его в Гантру…
Ну да черт с ним, надо думать о будущем. Мысленно разыгранный мной диалог — это даже еще далеко не лучший сценарий. Лучший — это если мне удастся улизнуть в порту, Акх-то в глубине континента, и корабль причалит западнее от него. Тогда я и к цели окажусь ближе, и разбирательства с Фах-Ца-Гаром избегну. Правда, за мной могут устроить погоню..: Ладно, будем действовать по обстановке.
Каждый день я выходила на берег и, кутаясь на сыром ветру в шубу, вглядывалась в море, которое все никак не хотело очищаться ото льда. На самом деле я так и не дождалась этого знаменательного события. Ибо уже в начале четвертой декады ожидания, когда я в очередной раз топталась возле обледенелого причала, с тоской озирая горизонт, за мной прибежал какой-то туземец, объяснивший на ломаном гантруском, что меня «весьма зовут». Как оказалось, пока я высчитывала, когда за мной отправится корабль, с севера прибыл посланец на упряжке цуцапи. Это был гантрус, и, как ни удивительно — не думала, что кто-то из них это умеет, — упряжкой он управлял сам. Хотя оно и понятно — он должен был увезти меня, а больше чем двоих, учитывая вес саней, одежды и припасов, цуцапи не потянут.
В путь мы отправились немедленно, и не вдоль побережья, отклонявшегося к западу, а строго на север, в глубь континента. Мой спутник был хмур и неразговорчив; в общем-то понятно, что платили ему не за болтовню, но за весь первый день не обменяться со мной ни словом — это было, пожалуй, чересчур. Я бы подумала, что он немой, если бы время от времени он не покрикивал на цуцапи.
Все же он был представителем цивилизации, так что ночевали мы уже не в снежных домах, а в палатке. Что, впрочем, было сомнительным преимуществом — когда дул ветер и мела поземка (а в первые дни пути погода была совсем не весенней), в палатке было, пожалуй, даже холоднее, чем под снежным куполом. Но гантрус, вместо того чтобы прижаться поплотнее ко мне, как сделал бы не только воцумаки, но и благоразумный ранаец, демонстративно отворачивался носом к стенке. Вряд ли он принадлежал к высокой касте, но он был мужчина — и, соответственно, брезговал прикасаться к женщине вне брачного сезона. «Ну и пусть греется своей спесью!» — думала я, отворачиваясь в противоположную сторону.
Спесь, как видно, согревала не очень хорошо — пару раз я слышала сквозь сон, как он ворочается, вроде бы даже он зажигал масляную плошку — неужели рассчитывал на тепло ее слабенького огонька?
Наконец в одну из ночей — кажется, шестую или седьмую — я проснулась окончательно и, приоткрыв глаза, увидела, как колеблется на стене и потолке палатки его огромная тень. Мне стало любопытно, что он там поделывает. Стараясь не шуметь, я медленно повернулась; он этого не заметил, ибо сидел, отвернувшись в угол, и…
В первый миг мне показалось, что он перерезает себе горло.
Я испугалась не столько за него, сколько за себя: если кто-то из гантрусов желает покончить с собой, ветер ему в парус, но что я буду делать одна посреди снегов, не умея обращаться с цуцапи?
— Что ты делаешь?! — воскликнула я.
Его рука дернулась, и на шее показалась кровь. Однако он тут же отдернул нож, так что, видимо, самоубийство пока не входило в его планы.
— Не лезь не в свое дело, — зло буркнул он.
— Ты водишь ножом по шее, — настаивала я. — Могу я узнать, что это значит?
— Это значит, что мой отец был идиотом! — вдруг вырвалось у него. — Похотливым кретином! Оказавшись в брачный сезон на юге, он предал достоинство касты, спутавшись с воцумаки!
Так вот оно что. Значит, он — полукровка. Действительно, для гантрусов, у которых не допускаются браки даже между кастами, ребенок от дикарки — это чудовищное попрание всех норм. Его отец, должно быть, действительно был не в себе, если признал такого сына.
— Думаю, он уже поплатился за это, — пробормотала я. В чем в чем, а в скорости гантруского правосудия я имела возможность убедиться.
— Да, — ответил гантрус. — Он умер в нищете, а я не был приписан к его касте. Хотя гражданство мне дали, но без права жить в крупных городах метрополии.
— Это, конечно, печально, — согласилась я, — но жил же ты как-то с этим до сих пор. Это еще не повод резать ножом горло.
— Я не режу горло, — пробурчал он. — Я бреюсь.
— Что? — Это слово было мне незнакомо.
— Борода! — снова выкрикнул он с ненавистью. — Эта проклятая тварь наградила меня бородой, как у своих вонючих соплеменников! У нее-то самой небось такого украшения не было!
Я поняла, что он имеет в виду свою мать.
— А-а, так ты срезаешь бороду, — поняла я. — Но зачем?! С ней же теплее. Собственно, у воцумаки она именно за этим и растет…
— Не смей сравнивать меня с этими грязными дикарями, ты, женщина!
Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что я не только женщина, но и крылатая? Может, единственный из всех гантрусов посочувствовал бы, как изгой — изгою? Или, наоборот, возрадовался бы, что рядом есть кто-то, еще более презираемый по гантруским законам, чем он сам? Проверять экспериментально я, разумеется, не собиралась.
Наутро он смотрел на меня, как твурк в зверинце, явно жалея, что сорвался ночью и выдал свою тайну. Больше мы с ним не разговаривали до самого расставания, состоявшегося три дня спустя в небольшом почти полностью деревянном хоокском городке. В какой-то мере мне было его даже жалко. Конечно, его навязчивое желание во что бы то ни стало считаться полноценным гантрусом вместо того, чтобы послать подальше этих спесивых снобов с их дурацкими кастовыми законами, вызывало лишь брезгливость. И все же… всю жизнь, изо дня в день, брить волосы на лице и шее… это, должно быть, действительно ужасно. Крылья, по крайней мере, можно просто спрятать под накидкой.
Итак, он доставил меня в городок, где имелось торговое представительство компании Фахов, и сдал с рук на руки следующему представителю Фах-Ца-Гара, рангом повыше приказчика в фактории. Тот потребовал у меня депешу, но я настояла на том, что имею указание доставить и вручить ее лично. Кстати, если бы я и в самом деле исполняла шпионскую миссию, это было бы резонно — вряд ли этот представитель компании на юге, откуда Фах-Ца-Гар не ждал никаких посланцев, был в курсе его тайных операций. Гантрус недовольно поморщил свой толстый нос, но однако же выделил мне сопровождающего — коренастого плечистого субъекта, при взгляде на которого я не могла понять, защитник это или конвоир. Звали его Пэх. Свое полное имя он не сказал и вообще был ненамного разговорчивей своего предшественника.
Отсюда уже начиналась проложенная на север дорога, и свое путешествие я продолжила в кибитке, запряженной парой тйорлов. В Хооке отсутствует полезная система почтовых станций, на которых можно менять животных, да и зимние дороги отвратительны. В отличие от вечно снующих по торговым делам гантрусов, хоокцы предпочитают зимой не путешествовать без крайней нужды; впрочем, как брезгливо проворчал Пэх, хоокские дороги ужасны в любое время года. Так что продвигались мы медленно. Особенно когда потеплело настолько, что снег стал раскисать и в санной колее появились лужи, утром еще подернутые льдом, но к полудню уже вполне жидкие. Бывало, что поутру тйорлы долго не могли сдвинуть примерзшую за ночь кибитку.
Мой провожатый спешил (как, разумеется, и я) и потому не продумывал маршрут от города к городу заранее. Если ночь заставала нас в пути, мы спали прямо в кибитке. Это меня как раз не смущало — в кибитке не было нужды раздеваться; а вот первой остановки в дорожной гостинице я ждала с трепетом. В натопленной комнате в шубе не останешься. Я решила, что, если Пэх поскупится оплатить два отдельных номера, придется мне перевести в деньги один из браслетов — вот только не станет ли он настаивать, что его долг охранять меня?
Но все решилось неожиданно просто — в Хооке к женщинам относятся примерно так же, как в Гантру, не позволяя им ни обедать за одним столом с мужчинами, ни жить с ними в одной комнате. Так что я проводила ночь в номере на женской половине — естественно, одиночном, ибо Пэх помнил о секретном характере моей миссии.
На седьмой день пути дорогу нам преградил Дорноор — та самая река, до верховий которой я надеялась добраться, когда бежала из данга. Как мы ни спешили, здесь нам пришлось застрять на три дня: на Дорнооре как раз был ледоход. У переправы за это время скопилось полтора десятка экипажей. Наконец лед сошел и заработал паром, доставивший нас на другой берег. Там наконец повозку переставили с полозьев на колеса.
Еще три дня мы тащились на север по весенней грязи; тйорлы выбивались из сил, и периодически приходилось выпрыгивать из кибитки прямо в жирную слоистую грязь, помогая животным вытаскивать увязший экипаж. Как я ни старалась поднимать повыше подол своей шубы (в которой, кстати, было уже изрядно жарко), его мех побурел и слипся от грязи. Но вот наконец, переехав вброд какую-то широкую, но мелкую речушку, которая, вероятно, летом усыхала до ручья, мы неожиданно посреди чистого поля оказались пусть на старой и выщербленной, но брусчатке, чем в Хооке могут похвастать не всякие центральные улицы. Как выяснилось, речушка была пограничной и за ней уже начиналась Гантру. Да, что-что, а дорожная сеть у гантрусов развита. Здесь с ними не может тягаться даже Илсудрум, не говоря уж о Ранайе или тем более Хооке. Подумать только — каких-нибудь два столетия назад, когда здесь не было тйорлов, вся коммерческая и бюрократическая машина Гантру, весьма развитая и в те годы, держалась на скороходах!
В первом же городе я рано поутру, еще до рассвета, улизнула из гостиницы, с удовольствием убедившись, что спавший через две двери от меня Пэх ничего не предпринял, чтобы мне помешать. Прогулка по гантруским улицам с их характерной архитектурой разбудила у меня не самые приятные воспоминания, но я постаралась отогнать их прочь, сосредоточившись на главной задаче — продать один из браслетов и купить себе одежду по погоде. То и другое удалось мне без особых проблем; решив, что мне, вовлеченной в шпионскую интригу, уже несолидно одеваться у старьевщика, я отоварилась в достаточно респектабельной лавке, приобретя классическую гантрускую хламиду с круглым капюшоном. Костюм, созданный в незапамятные времена для защиты от палящих лучей сухого и жаркого лета, годился и для промозглой ветреной весны — благодаря более поздней модификации в виде пристегивающейся теплой подкладки. Там же я подыскала себе кожаные башмаки с пряжками взамен сапог на меху.
Не успела я выйти из лавки, пряча нетипичные для Гантру рыжие волосы под капюшоном своей обновки, как меня грубо схватили за руку. Резко обернувшись, я увидела разозленное лицо Пэха.
— Где ты бегала? Я ищу тебя по всему городу!
— Покупала одежду, — пожала плечами я. — Нельзя ли поаккуратнее?
— У вас, девок, одни наряды на уме! Ты не должна была уходить без меня! Я за тебя отвечаю!
— По-моему, ты привлекаешь к нам внимание, — осадила его я.
То ли после этого он решил, что не стоит на ночь оставлять меня без присмотра, то ли просто торопился поскорее исполнить приказ, однако дальнейшее наше путешествие протекало вообще без ночевок. Приезжая на очередную станцию, мы меняли тйорлов и возницу (раньше, в Хооке, роль погонщика исполнял сам Пэх) и, едва перекусив, сразу же мчались дальше — хоть днем, хоть вечером, хоть ночью.
Спать приходилось на ходу прямо в кибитке. Думаю, в сутки мы преодолевали никак не меньше трехсот пятидесяти миль. Из-за этой гонки дни и часы совершенно перепутались у меня в голове, тем более что мы ехали на север, из зимы в лето, и за день природа вокруг менялась быстрее, чем за целую декаду, проведенную на месте. Еще недавно лишь пробивались первые ростки, и вот уже вдоль дороги пышно зеленеет трава, а вот уже она пожелтела и пожухла под беспощадным гантруским солнцем, и из-под копыт тйорлов клубится сухая горячая пыль. Подкладка, конечно, давно отстегнута, окна открыты, но все равно душно, и я клевала носом, периодически просыпаясь и утирая потное лицо рукавом хламиды… Дробный перестук копыт, грохот колес по брусчатке, гвалт какого-то базара, гудение насекомых…
— Вылезай, приехали!
Я подняла осоловелый взгляд на тормошившего меня Пэха, затем на округлые дома за окном. Их белые бока нестерпимо сияли в солнечных лучах.
— Ка-акой это город? — зевнула я.
— Акх.
Акх? Уже Акх? Не может быть! Ведь еще вчера… Ведь я планировала сбежать за одну остановку до Акха! Продрыхла, черт, тупая, сонная йупа!
Может, еще не поздно? Но, выбравшись из кибитки, я поняла, что ловушка захлопнулась. Экипаж стоял во дворе, обнесенном высокой кирпичной стеной с острыми пиками поверху, и стальные ворота были уже заперты на мощный засов. А то, что я спросонья приняла за дома, было одним огромным домом, состоявшим из нескольких соединенных галереями корпусов. Очевидно, это и был особняк Фах-Ца-Гара, главы компании Фахов.
Пэха туда не пустили даже на порог, да и меня проводили лишь к ближайшему из черных ходов, что, впрочем, было логично, если мой приезд не хотели афишировать, хотя вполне возможно, что от кастовых законов не абстрагировались и тут. От самой повозки меня конвоировали — другого слова не подберу — двое рослых аньйо, одетых в свободные зеленые облачения гантруских привратников и вооруженных кривыми церемониальными мечами, однако не удивлюсь, если под их просторными одеждами скрывались и пистолеты.
Я шагала впереди стражей, стараясь ничем не выдать своего беспокойства, но в то же время незаметно поглядывая по сторонам. Пустой, голый, хорошо простреливаемый двор… никакой открытой калитки… стена, за стеной — круглая башня соседнего дома: город есть город, даже богач не может избежать соседей.
У гантрусов с их склонностью к висячим галереям принято писать номера домов крупно и высоко, чтобы их было видно и снизу, и сверху; на особняке я номера не видела — очевидно, он был на воротах ограды, — зато разглядела между пиками номер на соседней башне: 27 и иероглиф, обозначающий левую сторону улицы. У гантрусов нет общей нумерации с чередованием четной и нечетной стороны, как в Ранайе, — вместо этого отдельно нумеруется левая сторона улицы и отдельно — правая. Стоп, но разве адрес на конверте гласил не «в дом 27-левый»? И если этот дом — там, то куда же ведут меня?
В голове тут же пронеслось несколько не самых приятных предположений вроде того, что послание из фактории было перехвачено врагами Фах-Ца-Гара и все дальнейшее — просто инсценировка с целью заманить меня и выведать мой, а значит, и его секрет. Но для этого не нужно было везти меня так далеко и тем более проводить решающую фазу операции у него под носом, в соседнем доме…
Внезапно, уже готовясь шагнуть с выжженного солнцем двора в прохладный полумрак дома — и не имея представления, чем закончится для меня этот шаг, — я поняла, в чем тут дело. Гантруская цифра «восемь» отличается от семерки лишь одной короткой черточкой. Которую можно не поставить случайно, из-за какого-нибудь волоска, попавшего под перо. Таким образом, для непосвященного ошибка в адресе выглядит невинно. Но для знающего именно она является паролем, по которому Фах-Ца-Гар сразу понял, о депеше какого рода ему доложили с юга.
Я ступила под своды арки. В этом доме даже черный ход не был простой дверцей в стене, но у подножия лестницы один из провожатых опередил меня и преградил мне путь.
— Прежде чем ты пройдешь к господину Ца-Гару, мы должны обыскать тебя, — сказал он.
Катастрофа! Требование их вполне разумно — под гантруской хламидой можно пронести что угодно. Естественно, искать они будут оружие, а не крылья, а вот найдут…
Никаких логических аргументов у меня не было, но интуитивно я поняла, что мой последний шанс — в наглости.
— Да что вы себе позволяете?! — воскликнула я, надуваясь, как переспелый йовул. — Я вам что, служанка из низшей касты? Да вы знаете, какую миссию я выполняю? Вы представляете, кого вы оскорбляете в моем лице? Не знаете! Еще бы, вам и близко не положено знать подобных вещей! Ваш хозяин спустит с вас шкуру, если узнает, что мне чинились препятствия! Что вам нужно? Оружие? Разумеется, у меня есть оружие! У меня есть нож, которым я перерезала горло хардаргскому часовому. А еще у меня есть руки и ноги, которыми я тоже умею убивать. Прикажете мне их отрезать для вашего спокойствия?!
Разумеется, я все это время ждала ответа, что приказ об обыске исходит лично от господина Ца-Гара, но его не последовало. Вместо этого гантрус даже чуть попятился, смущенный моим натиском. Не исключено, что женщина кричала на него впервые в жизни и он никак не мог поверить, что такое возможно.
— Это нечистые духи знают, что такое! — продолжала бушевать я, чувствуя все большую уверенность. — Я не для того пересекла океан и континент, чтобы терпеть оскорбления от каких-то холопов! Куда вообще катится Гант-Ру? С каких это пор касты слуг считают себя вправе вмешиваться в деловые отношения между благородными аньйо?!
И тут он резким движением выхватил откуда-то из складок своего одеяния свистульку и издал пронзительную переливчатую трель. Все, поняла я. Сейчас сюда сбежится вооруженная подмога, а у меня ничего нет, кроме ножа, и бежать некуда…
Но вместо этого на верхнем витке отраженной в зеркале лестницы показался лишь один гантрус, одетый похоже, но более пышно. Полагаю, это был начальник охраны.
— В чем дело? — строго спросил он.
— Та, что доставил нарочный, протестует против обыска, удгам, — ответил свистевший. Последнее слово, очевидно, было кастовым титулом.
— А кто вам позволил ее обыскивать? Немедленно пропустить.
— Но, удгам, приказ касается всех незнакомцев… — растерянно начал страж.
— Ты не слышал, что я сказал, болван? Ты не понимаешь, что доставленный с нарочным — уже не незнакомец? Проходи, — обратился он ко мне.
Я шагнула на лестницу. Пристыженные стражи топали за моей спиной. Мой путь до кабинета Фах-Ца-Гара занял немного времени, но этого оказалось достаточным, чтобы я вдруг поняла, что вся моя заранее выстроенная теория неверна.
Кое-что меня смущало и раньше. Допустим, то, как лихо меня доставили сюда с юга, объяснялось нетерпением, с каким Фах-Ца-Гар ожидал важного донесения от своих ранайских агентов. Но зачем столько степеней защиты у побывавшей у меня в руках депеши? Письмо зашифровано да еще написано невидимыми чернилами, и ими же написан адрес. Подобрать ключ к шифру, как я предполагала, невозможно за реальное время — зачем тогда все остальное?
Допустим, письмо перехвачено и кто-то в Гантру узнал, что глава компании Фахов получает секретную корреспонденцию от своего брата или, быть может, коллеги. Ну и что? Разве сам факт существования коммерческих тайн и связанной с ними переписки бросает на кого-то тень? Разве знание этого факта может повредить Фахам или автору письма, чье подлинное имя на конверте не указано? Допустим даже, обстоятельства перехвата письма дают понять, что оно отправлено из-за границы. Ну и что — гантруский закон ведь не запрещает купцам иметь своих агентов за рубежом.
Но все меняется, если Фах-Ца-Гар сам является ранайским агентом и депеша может изобличить его в этом.
Конечно, поверить в это было трудно. Сколько же нужно денег, чтобы купить фигуру такого масштаба? Вообще, будь у меня хоть десятая часть его состояния, я бы ни за какие дополнительные миллионы не стала играть в опасные игры с иностранными разведками. Как говорится, в могилу деньги не унесешь… Но и поговорка «жаден, как гантруский купец» родилась недаром. Если в ранайском «жадность» и «скупость» — почти синонимы, то в гантруском это практически противоположные понятия. Жадность — желание заполучить как можно больше, скупость — нежелание тратить. Второе презирается, но первое считается добродетелью, по крайней мере для высшей касты.
— Какое еще сообщение?..
— Сообщение от Ра-Дада, брата его.
— Какого еще брата?..
Мне не сразу удалось втолковать ему, что от него хотят. Наверное, даже и трезвый переварил бы такое не сразу: в захолустную факторию на дальнем юге заявляется неведомо откуда девчонка-чужестранка и заявляет, что у нее сообщение для главы компании! Да еще от его брата! Впрочем, гантруское «циб» иногда означает и коллегу, и единоверца… Но когда гантрус наконец понял что к чему, он протрезвел удивительно быстро. Предварительно, правда, выбравшись на улицу и окунувшись головой в сугроб.
— Я пошлю дабу, — сказал он.
Гантрусы используют этих птиц в качестве почтовых; я, правда, не знала, что дабы могут жить и так далеко к югу… но надеялась.
Естественно, я отказалась изложить текст сообщения, сославшись на его секретность; я лишь продиктовала бывший на конверте адрес, который помнила слово в слово.
Я догадывалась, что уже по этому адресу, невинно выглядевшему для непосвященных, получатель каким-то образом мог понять, что перед ним не простое письмо. Иначе к чему невидимые чернила?
Фахский приказчик отвел мне комнату в своем доме, даже не поинтересовавшись, чем я буду платить. Теперь оставалось только ждать реакции метрополии. Я понимала, что скорой эта реакция не будет, во всяком случае, с дабой ответ не пришлют — почтовая птица ведь летит не куда вам угодно, а к себе домой, и вряд ли в Гантру существовали дабы, для которых домом была фактория.
Заняться в фактории было совершенно нечем, так что я где-то даже понимала приказчика, напивавшегося каждый вечер тем же пойлом, которым он спаивал туземцев. Но, естественно, когда он попытался приобщить к выпивке и меня, то получил решительный отпор. Двое его коллег поначалу все пытались вызнать, что у меня за секрет с Фахами, а когда не преуспели, вдруг резко вспомнили, что они — мужчины высокой касты, и общаться с ними стало решительно невозможно. Так что у меня было более чем достаточно времени, чтобы, сидя в унылой, плохо отапливаемой комнате и глядя в окно, выходившее на частокол, подумать об очередной авантюре, в которую я ввязалась.
Ясно, что Каайле был агентом. Но вот чьим — ранайским или гантруским? В письме использовался алфавит западного Инйалгдара, но это ни о чем не говорит. Просто он лучше подходит для шифрования, чем гантруское иероглифическое слоговое письмо. Теперь я уже знала, что купец Фах-Ца-Гар — это не псевдоним ранайского шпиона, а реальная личность, причем занимающая далеко не последние позиции в гантруском обществе. Вряд ли глава торговой компании может быть ранайским наймитом. Скорее наоборот — он ожидал донесения от своего агента в Ранайе. Вот только сомнительно, чтобы богатый купец одновременно служил в гантруской разведке. Даже у меня на родине такое маловероятно, а уж в Гантру с их кастовыми разграничениями… Значит, речь идет не о правительственном, а о коммерческом шпионаже.
Вроде все логично. Однако что с этого могу получить я? Донесение, отправленное год назад, конечно, уже устарело. Но это не имеет значения — я все равно не знаю, что в нем было. Главное, чтобы сохранился тот же канал связи, тогда я смогу сыграть роль свежепосланного курьера. Хотя что свежепосланный из Ранайи курьер делает на дальнем юге? Ну, на сей счет можно пустить в ход сильно упрощенную версию моих приключений, рассказать, что из-за опасности быть перехваченной я была вынуждена ехать через Илсудрум и воспользоваться судном контрабандистов, которое в шторм отклонилось далеко к югу, и дальше опять ту же историю, какую я рассказала местному представителю Зугов. Да, но дальше от меня потребуют послание. Послание утрачено, попало в руки хардаргов или лучше — я успела его уничтожить, чтобы оно не оказалось в руках хардаргов, хотя, конечно, им этот неподписанный конверт с чистым листом внутри все равно ничего бы не сказал… Стоп-стоп, а откуда я знаю, что внутри был чистый лист? Не знаю, и так даже правдоподобнее — я не знаю, что постороннему зашифрованный текст, написанный к тому же невидимыми чернилами, не прочитать, поэтому и считала столь необходимым уничтожить депешу, когда попала в плен. Ну и что дальше? «Я послал ради тебя корабль через плавучие льды, тратя кучу денег, рискуя судном и экипажем, и все это для того, чтобы ты предстала предо мной с пустыми руками?!» Нуда, конечно, он будет разгневан. Но ведь не убьет же, в конце концов… И в тюрьму не засадит. Какой ему смысл засаживать в тюрьму курьера собственного агента? «А что я могла? Когда меня подобрали воцумаки, я уже не могла вернуться в Ранайу за новым посланием, для этого нужно было добраться до какого-нибудь порта на восточном побережье, а как бы я это сделала?..» — «Ты должна была сразу отправить сообщение, что депеша уничтожена!» — «Я побоялась доверять какие-либо детали приказчику в фактории, он, между прочим, пьяница… Я подумала…» — «Тебя наняли не для того, чтобы ты думала! Вот же дура-девка… Как только этим идиотам взбрело в голову послать курьером бабу, да еще малолетку!» — «Потому и послали, что никому бы не пришло в голову, что я курьер. Ранайцы сейчас настороже, обычного гонца десять раз могли перехватить…» И слезу пустить, и рукавом утираться. «Вон с глаз моих!!!»
Отлично. Это-то нам и надо. А там от Акха до моей цели уже не так далеко.
Кстати, Каайле, видимо, как раз подозревал, что я неспроста пыталась задержать его в Ллойете, а потом оказалась на одном с ним корабле, несмотря на отсутствие свободных мест на борту. Ирония судьбы — тогда-то я как раз понятия не имела обо всех этих шпионских играх… Может, он и стрелял в меня не как в крылатую, а как во вражеского агента? Нет, он не мог не понимать, что ни одна спецслужба, государственная или частная, не стала бы использовать аньйо с такой особой приметой, а тем более посылать его в Гантру…
Ну да черт с ним, надо думать о будущем. Мысленно разыгранный мной диалог — это даже еще далеко не лучший сценарий. Лучший — это если мне удастся улизнуть в порту, Акх-то в глубине континента, и корабль причалит западнее от него. Тогда я и к цели окажусь ближе, и разбирательства с Фах-Ца-Гаром избегну. Правда, за мной могут устроить погоню..: Ладно, будем действовать по обстановке.
Каждый день я выходила на берег и, кутаясь на сыром ветру в шубу, вглядывалась в море, которое все никак не хотело очищаться ото льда. На самом деле я так и не дождалась этого знаменательного события. Ибо уже в начале четвертой декады ожидания, когда я в очередной раз топталась возле обледенелого причала, с тоской озирая горизонт, за мной прибежал какой-то туземец, объяснивший на ломаном гантруском, что меня «весьма зовут». Как оказалось, пока я высчитывала, когда за мной отправится корабль, с севера прибыл посланец на упряжке цуцапи. Это был гантрус, и, как ни удивительно — не думала, что кто-то из них это умеет, — упряжкой он управлял сам. Хотя оно и понятно — он должен был увезти меня, а больше чем двоих, учитывая вес саней, одежды и припасов, цуцапи не потянут.
В путь мы отправились немедленно, и не вдоль побережья, отклонявшегося к западу, а строго на север, в глубь континента. Мой спутник был хмур и неразговорчив; в общем-то понятно, что платили ему не за болтовню, но за весь первый день не обменяться со мной ни словом — это было, пожалуй, чересчур. Я бы подумала, что он немой, если бы время от времени он не покрикивал на цуцапи.
Все же он был представителем цивилизации, так что ночевали мы уже не в снежных домах, а в палатке. Что, впрочем, было сомнительным преимуществом — когда дул ветер и мела поземка (а в первые дни пути погода была совсем не весенней), в палатке было, пожалуй, даже холоднее, чем под снежным куполом. Но гантрус, вместо того чтобы прижаться поплотнее ко мне, как сделал бы не только воцумаки, но и благоразумный ранаец, демонстративно отворачивался носом к стенке. Вряд ли он принадлежал к высокой касте, но он был мужчина — и, соответственно, брезговал прикасаться к женщине вне брачного сезона. «Ну и пусть греется своей спесью!» — думала я, отворачиваясь в противоположную сторону.
Спесь, как видно, согревала не очень хорошо — пару раз я слышала сквозь сон, как он ворочается, вроде бы даже он зажигал масляную плошку — неужели рассчитывал на тепло ее слабенького огонька?
Наконец в одну из ночей — кажется, шестую или седьмую — я проснулась окончательно и, приоткрыв глаза, увидела, как колеблется на стене и потолке палатки его огромная тень. Мне стало любопытно, что он там поделывает. Стараясь не шуметь, я медленно повернулась; он этого не заметил, ибо сидел, отвернувшись в угол, и…
В первый миг мне показалось, что он перерезает себе горло.
Я испугалась не столько за него, сколько за себя: если кто-то из гантрусов желает покончить с собой, ветер ему в парус, но что я буду делать одна посреди снегов, не умея обращаться с цуцапи?
— Что ты делаешь?! — воскликнула я.
Его рука дернулась, и на шее показалась кровь. Однако он тут же отдернул нож, так что, видимо, самоубийство пока не входило в его планы.
— Не лезь не в свое дело, — зло буркнул он.
— Ты водишь ножом по шее, — настаивала я. — Могу я узнать, что это значит?
— Это значит, что мой отец был идиотом! — вдруг вырвалось у него. — Похотливым кретином! Оказавшись в брачный сезон на юге, он предал достоинство касты, спутавшись с воцумаки!
Так вот оно что. Значит, он — полукровка. Действительно, для гантрусов, у которых не допускаются браки даже между кастами, ребенок от дикарки — это чудовищное попрание всех норм. Его отец, должно быть, действительно был не в себе, если признал такого сына.
— Думаю, он уже поплатился за это, — пробормотала я. В чем в чем, а в скорости гантруского правосудия я имела возможность убедиться.
— Да, — ответил гантрус. — Он умер в нищете, а я не был приписан к его касте. Хотя гражданство мне дали, но без права жить в крупных городах метрополии.
— Это, конечно, печально, — согласилась я, — но жил же ты как-то с этим до сих пор. Это еще не повод резать ножом горло.
— Я не режу горло, — пробурчал он. — Я бреюсь.
— Что? — Это слово было мне незнакомо.
— Борода! — снова выкрикнул он с ненавистью. — Эта проклятая тварь наградила меня бородой, как у своих вонючих соплеменников! У нее-то самой небось такого украшения не было!
Я поняла, что он имеет в виду свою мать.
— А-а, так ты срезаешь бороду, — поняла я. — Но зачем?! С ней же теплее. Собственно, у воцумаки она именно за этим и растет…
— Не смей сравнивать меня с этими грязными дикарями, ты, женщина!
Интересно, что бы он сказал, если бы узнал, что я не только женщина, но и крылатая? Может, единственный из всех гантрусов посочувствовал бы, как изгой — изгою? Или, наоборот, возрадовался бы, что рядом есть кто-то, еще более презираемый по гантруским законам, чем он сам? Проверять экспериментально я, разумеется, не собиралась.
Наутро он смотрел на меня, как твурк в зверинце, явно жалея, что сорвался ночью и выдал свою тайну. Больше мы с ним не разговаривали до самого расставания, состоявшегося три дня спустя в небольшом почти полностью деревянном хоокском городке. В какой-то мере мне было его даже жалко. Конечно, его навязчивое желание во что бы то ни стало считаться полноценным гантрусом вместо того, чтобы послать подальше этих спесивых снобов с их дурацкими кастовыми законами, вызывало лишь брезгливость. И все же… всю жизнь, изо дня в день, брить волосы на лице и шее… это, должно быть, действительно ужасно. Крылья, по крайней мере, можно просто спрятать под накидкой.
Итак, он доставил меня в городок, где имелось торговое представительство компании Фахов, и сдал с рук на руки следующему представителю Фах-Ца-Гара, рангом повыше приказчика в фактории. Тот потребовал у меня депешу, но я настояла на том, что имею указание доставить и вручить ее лично. Кстати, если бы я и в самом деле исполняла шпионскую миссию, это было бы резонно — вряд ли этот представитель компании на юге, откуда Фах-Ца-Гар не ждал никаких посланцев, был в курсе его тайных операций. Гантрус недовольно поморщил свой толстый нос, но однако же выделил мне сопровождающего — коренастого плечистого субъекта, при взгляде на которого я не могла понять, защитник это или конвоир. Звали его Пэх. Свое полное имя он не сказал и вообще был ненамного разговорчивей своего предшественника.
Отсюда уже начиналась проложенная на север дорога, и свое путешествие я продолжила в кибитке, запряженной парой тйорлов. В Хооке отсутствует полезная система почтовых станций, на которых можно менять животных, да и зимние дороги отвратительны. В отличие от вечно снующих по торговым делам гантрусов, хоокцы предпочитают зимой не путешествовать без крайней нужды; впрочем, как брезгливо проворчал Пэх, хоокские дороги ужасны в любое время года. Так что продвигались мы медленно. Особенно когда потеплело настолько, что снег стал раскисать и в санной колее появились лужи, утром еще подернутые льдом, но к полудню уже вполне жидкие. Бывало, что поутру тйорлы долго не могли сдвинуть примерзшую за ночь кибитку.
Мой провожатый спешил (как, разумеется, и я) и потому не продумывал маршрут от города к городу заранее. Если ночь заставала нас в пути, мы спали прямо в кибитке. Это меня как раз не смущало — в кибитке не было нужды раздеваться; а вот первой остановки в дорожной гостинице я ждала с трепетом. В натопленной комнате в шубе не останешься. Я решила, что, если Пэх поскупится оплатить два отдельных номера, придется мне перевести в деньги один из браслетов — вот только не станет ли он настаивать, что его долг охранять меня?
Но все решилось неожиданно просто — в Хооке к женщинам относятся примерно так же, как в Гантру, не позволяя им ни обедать за одним столом с мужчинами, ни жить с ними в одной комнате. Так что я проводила ночь в номере на женской половине — естественно, одиночном, ибо Пэх помнил о секретном характере моей миссии.
На седьмой день пути дорогу нам преградил Дорноор — та самая река, до верховий которой я надеялась добраться, когда бежала из данга. Как мы ни спешили, здесь нам пришлось застрять на три дня: на Дорнооре как раз был ледоход. У переправы за это время скопилось полтора десятка экипажей. Наконец лед сошел и заработал паром, доставивший нас на другой берег. Там наконец повозку переставили с полозьев на колеса.
Еще три дня мы тащились на север по весенней грязи; тйорлы выбивались из сил, и периодически приходилось выпрыгивать из кибитки прямо в жирную слоистую грязь, помогая животным вытаскивать увязший экипаж. Как я ни старалась поднимать повыше подол своей шубы (в которой, кстати, было уже изрядно жарко), его мех побурел и слипся от грязи. Но вот наконец, переехав вброд какую-то широкую, но мелкую речушку, которая, вероятно, летом усыхала до ручья, мы неожиданно посреди чистого поля оказались пусть на старой и выщербленной, но брусчатке, чем в Хооке могут похвастать не всякие центральные улицы. Как выяснилось, речушка была пограничной и за ней уже начиналась Гантру. Да, что-что, а дорожная сеть у гантрусов развита. Здесь с ними не может тягаться даже Илсудрум, не говоря уж о Ранайе или тем более Хооке. Подумать только — каких-нибудь два столетия назад, когда здесь не было тйорлов, вся коммерческая и бюрократическая машина Гантру, весьма развитая и в те годы, держалась на скороходах!
В первом же городе я рано поутру, еще до рассвета, улизнула из гостиницы, с удовольствием убедившись, что спавший через две двери от меня Пэх ничего не предпринял, чтобы мне помешать. Прогулка по гантруским улицам с их характерной архитектурой разбудила у меня не самые приятные воспоминания, но я постаралась отогнать их прочь, сосредоточившись на главной задаче — продать один из браслетов и купить себе одежду по погоде. То и другое удалось мне без особых проблем; решив, что мне, вовлеченной в шпионскую интригу, уже несолидно одеваться у старьевщика, я отоварилась в достаточно респектабельной лавке, приобретя классическую гантрускую хламиду с круглым капюшоном. Костюм, созданный в незапамятные времена для защиты от палящих лучей сухого и жаркого лета, годился и для промозглой ветреной весны — благодаря более поздней модификации в виде пристегивающейся теплой подкладки. Там же я подыскала себе кожаные башмаки с пряжками взамен сапог на меху.
Не успела я выйти из лавки, пряча нетипичные для Гантру рыжие волосы под капюшоном своей обновки, как меня грубо схватили за руку. Резко обернувшись, я увидела разозленное лицо Пэха.
— Где ты бегала? Я ищу тебя по всему городу!
— Покупала одежду, — пожала плечами я. — Нельзя ли поаккуратнее?
— У вас, девок, одни наряды на уме! Ты не должна была уходить без меня! Я за тебя отвечаю!
— По-моему, ты привлекаешь к нам внимание, — осадила его я.
То ли после этого он решил, что не стоит на ночь оставлять меня без присмотра, то ли просто торопился поскорее исполнить приказ, однако дальнейшее наше путешествие протекало вообще без ночевок. Приезжая на очередную станцию, мы меняли тйорлов и возницу (раньше, в Хооке, роль погонщика исполнял сам Пэх) и, едва перекусив, сразу же мчались дальше — хоть днем, хоть вечером, хоть ночью.
Спать приходилось на ходу прямо в кибитке. Думаю, в сутки мы преодолевали никак не меньше трехсот пятидесяти миль. Из-за этой гонки дни и часы совершенно перепутались у меня в голове, тем более что мы ехали на север, из зимы в лето, и за день природа вокруг менялась быстрее, чем за целую декаду, проведенную на месте. Еще недавно лишь пробивались первые ростки, и вот уже вдоль дороги пышно зеленеет трава, а вот уже она пожелтела и пожухла под беспощадным гантруским солнцем, и из-под копыт тйорлов клубится сухая горячая пыль. Подкладка, конечно, давно отстегнута, окна открыты, но все равно душно, и я клевала носом, периодически просыпаясь и утирая потное лицо рукавом хламиды… Дробный перестук копыт, грохот колес по брусчатке, гвалт какого-то базара, гудение насекомых…
— Вылезай, приехали!
Я подняла осоловелый взгляд на тормошившего меня Пэха, затем на округлые дома за окном. Их белые бока нестерпимо сияли в солнечных лучах.
— Ка-акой это город? — зевнула я.
— Акх.
Акх? Уже Акх? Не может быть! Ведь еще вчера… Ведь я планировала сбежать за одну остановку до Акха! Продрыхла, черт, тупая, сонная йупа!
Может, еще не поздно? Но, выбравшись из кибитки, я поняла, что ловушка захлопнулась. Экипаж стоял во дворе, обнесенном высокой кирпичной стеной с острыми пиками поверху, и стальные ворота были уже заперты на мощный засов. А то, что я спросонья приняла за дома, было одним огромным домом, состоявшим из нескольких соединенных галереями корпусов. Очевидно, это и был особняк Фах-Ца-Гара, главы компании Фахов.
Пэха туда не пустили даже на порог, да и меня проводили лишь к ближайшему из черных ходов, что, впрочем, было логично, если мой приезд не хотели афишировать, хотя вполне возможно, что от кастовых законов не абстрагировались и тут. От самой повозки меня конвоировали — другого слова не подберу — двое рослых аньйо, одетых в свободные зеленые облачения гантруских привратников и вооруженных кривыми церемониальными мечами, однако не удивлюсь, если под их просторными одеждами скрывались и пистолеты.
Я шагала впереди стражей, стараясь ничем не выдать своего беспокойства, но в то же время незаметно поглядывая по сторонам. Пустой, голый, хорошо простреливаемый двор… никакой открытой калитки… стена, за стеной — круглая башня соседнего дома: город есть город, даже богач не может избежать соседей.
У гантрусов с их склонностью к висячим галереям принято писать номера домов крупно и высоко, чтобы их было видно и снизу, и сверху; на особняке я номера не видела — очевидно, он был на воротах ограды, — зато разглядела между пиками номер на соседней башне: 27 и иероглиф, обозначающий левую сторону улицы. У гантрусов нет общей нумерации с чередованием четной и нечетной стороны, как в Ранайе, — вместо этого отдельно нумеруется левая сторона улицы и отдельно — правая. Стоп, но разве адрес на конверте гласил не «в дом 27-левый»? И если этот дом — там, то куда же ведут меня?
В голове тут же пронеслось несколько не самых приятных предположений вроде того, что послание из фактории было перехвачено врагами Фах-Ца-Гара и все дальнейшее — просто инсценировка с целью заманить меня и выведать мой, а значит, и его секрет. Но для этого не нужно было везти меня так далеко и тем более проводить решающую фазу операции у него под носом, в соседнем доме…
Внезапно, уже готовясь шагнуть с выжженного солнцем двора в прохладный полумрак дома — и не имея представления, чем закончится для меня этот шаг, — я поняла, в чем тут дело. Гантруская цифра «восемь» отличается от семерки лишь одной короткой черточкой. Которую можно не поставить случайно, из-за какого-нибудь волоска, попавшего под перо. Таким образом, для непосвященного ошибка в адресе выглядит невинно. Но для знающего именно она является паролем, по которому Фах-Ца-Гар сразу понял, о депеше какого рода ему доложили с юга.
Я ступила под своды арки. В этом доме даже черный ход не был простой дверцей в стене, но у подножия лестницы один из провожатых опередил меня и преградил мне путь.
— Прежде чем ты пройдешь к господину Ца-Гару, мы должны обыскать тебя, — сказал он.
Катастрофа! Требование их вполне разумно — под гантруской хламидой можно пронести что угодно. Естественно, искать они будут оружие, а не крылья, а вот найдут…
Никаких логических аргументов у меня не было, но интуитивно я поняла, что мой последний шанс — в наглости.
— Да что вы себе позволяете?! — воскликнула я, надуваясь, как переспелый йовул. — Я вам что, служанка из низшей касты? Да вы знаете, какую миссию я выполняю? Вы представляете, кого вы оскорбляете в моем лице? Не знаете! Еще бы, вам и близко не положено знать подобных вещей! Ваш хозяин спустит с вас шкуру, если узнает, что мне чинились препятствия! Что вам нужно? Оружие? Разумеется, у меня есть оружие! У меня есть нож, которым я перерезала горло хардаргскому часовому. А еще у меня есть руки и ноги, которыми я тоже умею убивать. Прикажете мне их отрезать для вашего спокойствия?!
Разумеется, я все это время ждала ответа, что приказ об обыске исходит лично от господина Ца-Гара, но его не последовало. Вместо этого гантрус даже чуть попятился, смущенный моим натиском. Не исключено, что женщина кричала на него впервые в жизни и он никак не мог поверить, что такое возможно.
— Это нечистые духи знают, что такое! — продолжала бушевать я, чувствуя все большую уверенность. — Я не для того пересекла океан и континент, чтобы терпеть оскорбления от каких-то холопов! Куда вообще катится Гант-Ру? С каких это пор касты слуг считают себя вправе вмешиваться в деловые отношения между благородными аньйо?!
И тут он резким движением выхватил откуда-то из складок своего одеяния свистульку и издал пронзительную переливчатую трель. Все, поняла я. Сейчас сюда сбежится вооруженная подмога, а у меня ничего нет, кроме ножа, и бежать некуда…
Но вместо этого на верхнем витке отраженной в зеркале лестницы показался лишь один гантрус, одетый похоже, но более пышно. Полагаю, это был начальник охраны.
— В чем дело? — строго спросил он.
— Та, что доставил нарочный, протестует против обыска, удгам, — ответил свистевший. Последнее слово, очевидно, было кастовым титулом.
— А кто вам позволил ее обыскивать? Немедленно пропустить.
— Но, удгам, приказ касается всех незнакомцев… — растерянно начал страж.
— Ты не слышал, что я сказал, болван? Ты не понимаешь, что доставленный с нарочным — уже не незнакомец? Проходи, — обратился он ко мне.
Я шагнула на лестницу. Пристыженные стражи топали за моей спиной. Мой путь до кабинета Фах-Ца-Гара занял немного времени, но этого оказалось достаточным, чтобы я вдруг поняла, что вся моя заранее выстроенная теория неверна.
Кое-что меня смущало и раньше. Допустим, то, как лихо меня доставили сюда с юга, объяснялось нетерпением, с каким Фах-Ца-Гар ожидал важного донесения от своих ранайских агентов. Но зачем столько степеней защиты у побывавшей у меня в руках депеши? Письмо зашифровано да еще написано невидимыми чернилами, и ими же написан адрес. Подобрать ключ к шифру, как я предполагала, невозможно за реальное время — зачем тогда все остальное?
Допустим, письмо перехвачено и кто-то в Гантру узнал, что глава компании Фахов получает секретную корреспонденцию от своего брата или, быть может, коллеги. Ну и что? Разве сам факт существования коммерческих тайн и связанной с ними переписки бросает на кого-то тень? Разве знание этого факта может повредить Фахам или автору письма, чье подлинное имя на конверте не указано? Допустим даже, обстоятельства перехвата письма дают понять, что оно отправлено из-за границы. Ну и что — гантруский закон ведь не запрещает купцам иметь своих агентов за рубежом.
Но все меняется, если Фах-Ца-Гар сам является ранайским агентом и депеша может изобличить его в этом.
Конечно, поверить в это было трудно. Сколько же нужно денег, чтобы купить фигуру такого масштаба? Вообще, будь у меня хоть десятая часть его состояния, я бы ни за какие дополнительные миллионы не стала играть в опасные игры с иностранными разведками. Как говорится, в могилу деньги не унесешь… Но и поговорка «жаден, как гантруский купец» родилась недаром. Если в ранайском «жадность» и «скупость» — почти синонимы, то в гантруском это практически противоположные понятия. Жадность — желание заполучить как можно больше, скупость — нежелание тратить. Второе презирается, но первое считается добродетелью, по крайней мере для высшей касты.