Страница:
Но даже месяц гауптвахты плюс как минимум пара декад судебного разбирательства с привлечением и выслушиванием свидетелей были для меня абсолютно неприемлемой задержкой. К тому же я прекрасно понимала, что, если окажусь в руках старого графа тар Мйоктан-Раатнора, вряд ли отделаюсь так легко. Способов достаточно — от заслушивания исключительно нужных свидетелей, которые позволят пришить мне умышленное убийство, до подсылки головорезов, которые разделаются со мной и без помощи законов. Мне было четырнадцать с половиной, но я прочитала достаточно исторической литературы, чтобы знать, как обстряпываются подобные дела.
Да, кстати, вас, может быть, интересует, что я чувствовала после совершенного мной убийства, возможно, и не одного? Сожаление.
Сожаление, что не прикончила кого-нибудь еще из той толпы, с такой готовностью превратившейся в охотников, травящих дичь.
В общем, выходило, что через Лланкеру мне ехать нельзя, но и через Илсудрум — тоже хорошего мало. Во всяком случае, крылья мне пришлось бы прятать и там, и там. Правда, в Илсудруме меня никто не стал бы искать специально, но, с другой стороны, такой путь по суше был длиннее, а морем путешествовать быстрее. Да и ехать на запад до границы пришлось бы опять-таки по ранайской территории вдоль Лланкеры — и как знать, не встретятся ли при этом патрули, посланные разгневанным тар Мйоктаном…
Отчим говорил с усмешкой: «Если не знаешь, как поступить, брось монетку и поймешь, чего хочешь на самом деле». Именно так я и сделала. Мой кошель, к счастью, остался при мне. Я извлекла серебряный полуйонк, подкинула его ногтем в воздух, поймала, разжала кулак и, глядя на ладонь, со смехом вспомнила, что так и не загадала, какая сторона что означает. Сунув монету обратно в кошель, я оседлала Йарре и поскакала дальше на север, в глубь Лланкерской провинции.
Каарв теперь для меня отпадал — очевидно, что туда бы мои враги добрались в первую очередь. Я ехала весь день, лишь пару раз делая короткие остановки в чистом поле, чтобы дать отдохнуть тйорлу, и наконец уже в темноте добралась до какой-то деревушки. В двух домах хозяева наотрез отказались пускать в дом явившуюся после захода солнца незнакомку (хм, воображаю, что было бы, если бы эти суеверные тупицы увидели меня без плаща). В третьем после уговоров все-таки пустили, содрав целый полуйонк за небогатый ужин и ночлег в сенях на лавке, наскоро покрытой тощей грязной периной. Впрочем, последнее меня вполне устроило — спать было, конечно, жестко, зато в полумраке сеней хозяева вряд ли могли меня как следует разглядеть. Уехала я тоже в сумраке, когда пасмурное небо едва начало сереть.
Ближе к вечеру я добралась до города под названием Файетн, где наконец купила седло и сбрую, а также новый плащ. Продавец в лавке все не мог понять, почему я не желаю его примерить, но ведь для этого мне пришлось бы снять мой старый в его присутствии; потом я наскоро переоделась в какой-то подворотне и продала рваный плащ старьевщику. Там же заглянула я и в лавку оружейника, где пополнила запас своих метательных ножей, он тоже удивлялся, зачем они девчонке, но, глядя, как я со знанием дела взвешиваю их в руке и прищуриваюсь, перестал приставать с глупыми вопросами. Сразу же после этого я покинула город, не рискнув задерживаться на ночь; добраться до другого жилья мы с Йарре уже не успели, так что пришлось разжечь костер и ночевать в каком-то леске под открытым небом — удовольствие ниже среднего, доложу я вам, и к утру, несмотря на костер и теплый мех плаща, мои зубы стучали не хуже военного барабана.
Инстинкт заставлял меня держаться подальше от крупных городов, останавливаясь в маленьких, лежащих в стороне от большой дороги селениях, и лишь несколько дней спустя я поняла, насколько это глупо.
Если на меня и впрямь уже шла охота, то именно в большом городе мне было бы проще всего затеряться в толпе, а во всяких глухих углах каждый путник на виду и привлекает внимание. Поэтому следующий город я не стала огибать стороной и въехала прямо в ворота — хотя я покривила бы душой, если бы сказала, что въехала без опаски. Двое стражников стояли во въездной арке, опершись на алебарды и скользя по проезжающим привычно-равнодушным взглядом, но мне казалось, что они смотрят прямо на меня. Я так старательно избегала встречаться с ними глазами, что это, пожалуй, и впрямь могло бы вызвать подозрение. Однако никто не проявил интереса к моей персоне, и я беспрепятственно въехала в город.
Проезжая по улице, я увидела вывеску цирюльни и решила остричься накоротко. Вообще-то мне идет длинная прическа, с ней не так заметна моя «сутулость». Но, во-первых, стрижка помогла бы мне изменить внешность, а во-вторых, я помнила, какую дурную службу сослужили мне длинные волосы, когда я пыталась убежать от толпы. Цирюльник, скучавший в отсутствие клиентов (зимой ранайцы стригутся реже, чем летом), радостно поприветствовал меня. Подобно многим аньйо его профессии, он был словоохотлив; выслушав мое пожелание, он принялся цокать языком и сокрушаться, что такая милая барышня хочет отрезать такие красивые волосы, предлагая взамен всякие мудреные прически, пока я не оборвала его. Он обиженно поджал губы и молча принялся за работу, но минуту спустя язык его снова развязался.
Как я поняла, весть о гибели сына губернатора еще не достигла здешних мест, иначе цирюльник поведал бы ее одной из первых. Я слушала вполуха его болтовню о местных новостях, не представлявших для меня никакого интереса, и вдруг, вслед за рассказом о смерти какого-то купца и разыгравшейся между его родичами тяжбы из-за наследства, он небрежно упомянул о машине пришельцев, недавно пролетевшей над городом. Естественно, моя скука моментально испарилась.
— Когда это было? — воскликнула я.
— Осторожнее, барышня, не дергайтесь, а то я отхвачу вам лишний клок… Было это, кажется, вчера — а может, и позавчера. Если вообще было, вестимо. Сам я не видал, мне об этом рассказывал Дйетне Ктаар, а он известный любитель приврать. Говорит, мол, словно большая птица промчалась высоко над городом на рассвете. Об этих пришельцах болтают уже несколько декад: мол, они поселились где-то далеко, за морями… Только не знаю, верить ли. Аньйо чего только не придумают, особенно про заморские страны! Вот в запрошлом годе…
— Птица или огненная башня? — не позволила я ему углубиться в воспоминания.
— Птица, вестимо дело, большая железная птица; где это видано, чтоб башня летала? Да еще огненная… Говорю же, чего только не выдумают.
— Куда она полетела? — вновь перебила я.
— В Лланкеру, надо думать.
— Где мне найти этого Ктаара?
— Да где, небось с утра в трактире зенки заливает… А на что он вам? Нового-то ничего не скажет, разве что успел сочинить еще что.
— А что еще говорят о пришельцах?
— Да много чего… Одни говорят, будто они на гигантских пауков похожи. А другие возражают — нет, такие же, как аньйо, только разноцветные…
— Как это — разноцветные? — не поняла я. — Пятнистые, словно твурки?
— Да нет, просто кожа у них не светло-серая, как у нас, а у каждого — своего цвета.
— Так, может, то одежда, а не кожа? — Я опять-таки не слышала, чтобы крылатые когда-либо отличались цветом кожи.
— Может, и одежда. У нас-то их никто не видел… Ну вот, барышня, готово. Взгляните-ка, — он подал мне зеркало.
Я придирчиво изучила свое отражение. Да, пожалуй, теперь узнать меня было затруднительно; все-таки прическа очень сильно меняет внешность. Конечно, за парня мне бы все равно сойти не удалось: тонкий женский нос от широкого мужского не отличит разве что слепой, да и то пока не пощупает. Слуга в «Серебряном тйорле» в первый момент ошибся только потому, что мое лицо было замотано шарфом. Но теперь я была почти благодарна судьбе за свои невзрачные серые глаза и рыжие волосы — такие у каждого второго, не запоминаются, не привлекают внимания…
Я расплатилась с цирюльником и вышла на улицу, к заждавшемуся меня Йарре. Двое зевак, стоявших на противоположной стороне улицы, уважительно разглядывали его. Должно быть, они не решались подойти поближе из опасения, что такой великолепный тйорл принадлежит важной особе. Контраст между ожидавшимся и увиденным был столь велик, что один из них, едва я запрыгнула в седло, так и захрюкал от смеха. Я метнула на него сердитый взгляд и поскакала по улице. Скверно, они, пожалуй, меня запомнили, а моего тйорла и подавно… Я впервые подумала о том, что, если не хочу быть узнанной кем не надо, мне вообще-то следует сменить не только прическу и плащ, но и своего скакуна. Но идея расстаться с Йарре была тут же с ужасом мною отвергнута.
Увидев вывеску трактира, я спешилась и не без внутреннего содрогания — воспоминания о том, что случилось в «Серебряном тйорле», были еще слишком свежи, — вошла внутрь. Когда глаза после яркого солнца привыкли к полумраку помещения, я громко осведомилась, здесь ли Дйетне Ктаар. Несколько лиц обернулось в мою сторону, послышались насмешливые голоса:
— Здесь, где ж ему еще быть…
— Ишь ты, раньше за ним сюда только жена бегала, а теперь вон…
— Эй, Дйет, проснись, ты пользуешься спросом!
— На что он тебе, красавица, садись лучше выпей с нами!
Машинально подумав, назвал бы он меня красавицей, войди я сюда без плаща, я направилась к столу, на который мне указали. За столом в одиночестве дремал грузный аньйо, уронив голову на руки; перед ним стояла недопитая кружка. Цирюльник оказался прав — в том состоянии, в котором находился Ктаар, толку от него было мало. Потормошив его за плечо и добившись лишь невразумительного мычания, я повернулась, чтобы уйти. Но путь мне преградил трактирщик.
— Он задолжал мне два йонка. Платите, и можете забирать его.
Даже если бы я этого хотела, вряд ли у меня хватило бы сил сдвинуть Ктаара с места; я покачала головой.
— Я просто хотела расспросить его о железной птице звездных пришельцев, которую он видел.
Это вызвало новый град насмешек:
— В бутылочный телескоп еще и не то увидишь!
— Спроси его лучше о зеленых чертях, их он видит чаще!
— Что вы гогочете, как йупы в брачный сезон! — вмешался вдруг ворчливый старческий голос. — Ну, я тоже видел звездную птицу.
Я отыскала взглядом говорившего и направилась к нему. Он был сед, лоб и щеки пересекли резкие морщины. Должно быть, его возраст внушал гулякам почтение, ибо смешки смолкли.
— Третьего дня это было. Меня перед рассветом бессонница одолела, дай, думаю, пройдусь, все равно не засну уже… Ну, вышел на улицу, и как толкнул меня кто-то на небо посмотреть. А она там и летела… у нас-то солнце еще не взошло, а вверху уже светло было, облака розовели, и птица эта ихняя так и горела на солнце. Видать, и впрямь железная. Я сначала думал, она низко летит, а потом, как она за облако нырнула, понял, что в ней локтей сорок длины… Так и умчалась вдоль Лланкерского тракта…
Краем глаза я вдруг заметила, что один из посетителей за соседним столом, как будто прислушивавшийся к нашему разговору, неслышно поднялся и направился к выходу. Мне сразу вспомнилось недовольство Тайной Канцелярии слухами о пришельцах. Хотя я надеялась, что этот нелепый запрет уже утратил силу — нельзя же запретить аньйо смотреть на небо, в конце концов! — но предпочла не рисковать. Поблагодарив старика, я поспешно покинула трактир, а сорок минут спустя и город. За это время, впрочем, я успела еще отыскать лавку, торгующую товарами для проезжих, и купить новую карту. Мне повезло—у ворот я нагнала купеческий обоз и выехала из города вместе с ним, словно бы в числе его сопровождающих, и все равно мне показалось, что один из городских стражников окинул меня подозрительным взглядом.
Обоз двигался по Лланкерскому тракту. Хотя я быстро оставила позади тяжело груженные сани торговцев, но продолжала ехать по той же дороге. Поначалу я собиралась на первом же перекрестке выбрать более подходящее для меня направление, но затем призадумалась. Конечно, ехать в столицу провинции для меня значит совать голову твурку в пасть, не говоря уже о том, что дорога на Ллойет лежит западнее. Но если пришельцы и впрямь решили посетить Лланкеру, то вся моя задуманная полукругосветная экспедиция может оказаться лишенной смысла. Хотя, если их железная птица летела в сторону Лланкеры, это еще не значит, что они собираются там высадиться; но, с другой стороны, где им еще высаживаться? Я лишний раз сверилась с картой: Лланкера — самый крупный город на этом направлении до самого побережья, а дальше вообще нет никаких цивилизованных стран.
Правда, если они и прилетели туда, — а, наверное, двух дней им хватило, чтобы долететь, хотя на тйорле пришлось бы ехать не меньше декады, — то надолго ли задержатся? Лланкера, конечно, огромный город, даже больше Йартнара — почти двадцать тысяч жителей! — но кто их знает, пришельцев, сочтут ли они его достаточно интересным для того, чтобы провести там целую декаду. Эх, если бы я не провалялась столько времени больная! Может быть, я бы даже сама увидела железную птицу в воздухе… И что тогда? Махать ей с земли руками?
Нет, не руками. Крыльями. Уж это-то должно привлечь их внимание.
Однако как раз через декаду наступит Новый год. Может быть, пришельцы захотят остаться, чтобы посмотреть городской карнавал?
Да и для меня карнавал — хорошая возможность проникнуть в Лланкеру относительно безопасно.
Теперь я понимаю, что это была безумная идея. Но что вы хотите, тогда мне еще не было даже пятнадцати… И я поехала по тракту дальше, прямиком в столицу провинции, которой правил граф тар Мйоктан-Раатнор.
Стоило мне принять такое решение — и я легко убедила себя, что никто не ожидает, что я поеду в Лланкеру, а значит, мне удалось ловко провести своих врагов. Я даже осмелела настолько, что вновь стала останавливаться на постоялых дворах, правда, теперь уже не задерживалась в общем зале, а сразу уходила к себе в номер и спала, не раздеваясь, сняв только плащ, со шпагою под рукой.
Так прошло четыре дня пути по Лланкерскому тракту. Утром пятого я оставила позади небольшой городок, который был селом еще так недавно, что не успел обзавестись каменной крепостной стеной. Возле самого города мне попались навстречу четверо кавалеристов, увлеченных каким-то спором и не обративших на меня внимания. Затем я обогнала крестьянский возок, хозяин которого нещадно хлестал кнутом по ребрам тощую безрогую тйорлицу, с трудом тянувшую перегруженные сани, и наконец осталась один на один с раскинувшейся до горизонта заснеженной равниной и ярко-синим весенним небом. Шла последняя декада календарной зимы, но природа норовила опередить календарь; солнце пригревало так, что мне стало жарко даже в расстегнутом плаще, подтаявший снег хлюпал под копытами. Доктор Ваайне говорит, что весна — самое скверное время года, когда в сыром воздухе так и плодятся болезни, а ослабленный за зиму организм аньйо не в силах им противостоять. Пусть так, но все равно весна — это здорово, хотя, конечно, и не так здорово, как лето.
Я ехала, щурясь от солнечного света и целиком доверившись Йарре, а потому не сразу заметила, что мое безмятежное одиночество уже нарушено. Совсем рядом быстро зашлепали копыта, и я увидела всадника, который во весь опор несся мне навстречу. На нем был синий мундир с надраенными медными застежками и высокая шапка, по бокам которой трепетали два вымпела гербовых цветов — бело-красно-черный ранайский и желто-зеленый лланкерский. К седлу был приторочен медный рожок, а сапоги у верхнего края украшали стилизованные крылышки из птичьих перьев. Правительственный курьер!
Разумеется, я не знала, что везет он в своей сумке, запертой на два замка; скорее всего, не знал этого и он сам. Но мне явственно представилось, что там лежат приказы всем муниципальным полицейским начальникам Лланкерской провинции найти и арестовать убийцу губернаторского сына, «приметы же оной суть следующие…»
Он промчался мимо, даже не взглянув на меня. Гонцы королевской курьерской службы очень заносчивы; на почтовой станции даже графу, путешествующему по своим делам, придется ждать, если курьеру нужен свежий тйорл. Хотя курьеры вооружены — меч и два пистолета, — им почти никогда не приходится пускать в ход оружие; всякое покушение на курьера считается тяжким государственным преступлением, за которое полагается смертная казнь. Да и секретные донесения и предписания, которые они доставляют, не представляют интереса для обычных грабителей.
И все же, едва мы разминулись, у меня возникло острое желание развернуться и метнуть ему в спину нож. Мы были одни на много миль, и, пожалуй, я успела бы прихватить его сумку и ускакать, прежде чем появились бы какие-нибудь свидетели…
Меня тут же охватил ужас от этой мысли. Как я могла такое подумать, я же не преступница, я верноподданная ранайской короны!
Спустя несколько часов я подъехала к стенам очередного города. Судя по карте, он назывался Нойар. У ворот скопились повозки и всадники; мне эта картина совсем не понравилась. Подъехав, я поинтересовалась у пассажира крайних саней, почему приехавших не пускают в город.
— Черт их разберет! — раздраженно ответил тот. — Какой-то очередной взбрык бдительности, усиливают посты и все такое.
Это мне понравилось еще меньше. Похоже, худшие подозрения оправдываются и пора уносить ноги.
Развернувшись, я отъехала назад и пустила Йарре по дороге в объезд города. Страх заставил меня оглянуться через плечо — и сердце окончательно ухнуло куда-то в желудок: сперва один всадник, сиганув через рыхлый сугроб, увязался за мной, а затем его примеру последовали еще двое. Страх, впрочем, тут же сменился злостью. Какое вам до меня дело, черт вас побери?! Оставьте меня в покое! Йарре, повинуясь моей команде, прибавил прыти, но и преследователи не отставали.
Объездная дорога, вившаяся в снегу вдоль городской стены, была узкой и плохо расчищенной; как видно, большинство путников предпочитали ехать прямиком через город либо сворачивали в объезд раньше.
Тйорлы шлепали копытами по раскисшему снегу, не развивая полной скорости; преследователи висели у меня на хвосте в какой-нибудь паре десятков локтей, не приближаясь, но и не отдаляясь. Мимо удручающе медленно ползли высокая зубчатая стена и круглые сторожевые башни Нойара, постепенно сворачивая к северу и увлекая за собой дорогу. Я в нетерпении кусала губу, дожидаясь, пока под копыта снова ляжет разъезженный тракт и Йарре покажет этим пижонам и их клячам, на что он способен на самом деле.
Объезжая город, мы достигли западных ворот — и здесь я увидела полусотню кавалеристов, скакавших мне наперерез.
Но прежде чем паника успела захлестнуть меня с головой, здравый смысл взял свое и я обругала себя трусливой дурой. Какой бы важной преступницей ни считал меня губернатор, гнать ради меня в город армейские части — это уж чересчур. Значит, весь этот переполох не имеет ко мне никакого отношения. А преследователи? Хотя с чего я взяла, что это преследователи? Они ни разу не крикнули мне, чтобы я остановилась, не пытались воззвать к караульным на башнях…
Я еще раз обернулась. Ближайший из них улыбнулся мне, да и двое других отнюдь не выглядели враждебно. И тут я поняла — они просто-напросто решили, что я знаю, где можно въехать в город без лишних проволочек, вот и последовали за мной.
Солдаты меж тем въезжали в ворота, не глядя в нашу сторону.
Я пристроилась в хвост колонны, и «преследователи» настигли меня, развеяв последние сомнения. Я въехала в Нойар между двумя из них, не вызвав лишнего интереса у стражников.
Несмотря на прибытие солдат и усиление постов, город жил обычной предвечерней жизнью. По улицам шагали мастеровые, закончившие работу; служанки, спешившие в лавку за продуктами к ужину, перебирались через лужи, брезгливо подбирая подол; отучившиеся школяры лепили снежки из мокрого липкого снега и швырялись друг в друга, иногда попадая в случайного прохожего и с визгом бросаясь наутек; время от времени верхом или на извозчике проезжал возвращавшийся со службы чиновник. Возле длинных бараков — вероятно, это был городской склад — разгружался большой обоз, прибывший под охраной военных; несколько кумушек стояли у ворот дома напротив, наблюдая за разгрузкой и, должно быть, оживленно обсуждая это событие. Несколько раз я ловила на себе любопытные взгляды; такое случалось и раньше — мой возраст и пол в сочетании со шпагой и тйорлом, который сделал бы честь любому мужчине, а также отсутствие взрослых спутников невольно привлекали внимание. Но сейчас мне было от этого как-то особенно неуютно, и я поспешила свернуть с широкой улицы в узкие кривые переулки. Попетляв некоторое время, я отыскала третьесортную гостиницу и сняла номер на втором этаже. Окно выходило на глухой, сроду не метенный двор, но, в конце концов, я остановилась там, чтобы переночевать, а не для того, чтобы любоваться видами.
До ночи, однако, было еще далеко, и я отправилась прогуляться по городу, а заодно и выяснить, что это за переполох с военными и обозами. Заводить лишние разговоры с хозяином гостиницы не хотелось — ни к чему ему запоминать меня, да и вообще, этот угрюмый тип со шрамом через всю щеку не внушал мне доверия. Йарре я оставила в тйорлене — пешком я привлекала значительно меньше внимания, чем верхом. Подумав, я пристроила шпагу так, чтобы полы плаща практически совершенно скрывали ее.
Довольно скоро ноги вынесли меня на относительно расчищенную улицу, которая, в свою очередь, привела к центральной городской площади. Хозяева уже навешивали замки на двери торговых рядов, но возле ратуши еще толпились кучки народу. Подойдя поближе, я услышала обрывки разговора: «…нагнали вояк, а что толку? Эти, если что, сверху явятся, что им стены… Говорят, им от Лланкеры сюда пять минут лететь… Ну, ври, да знай меру — пять часов, а не пять минут!.. Да полноте, к чему эти страхи — они в нашем мире уж не первый месяц, и никому еще…» Мое сердце радостно забилось.
— Вы говорите о пришельцах со звезд, добрые аньйо? — спросила я.
Несколько голов обернулись в мою сторону.
— О них, о ком же еще…
— Они прилетят сюда?
— Пойди и спроси у них, — усмехнулся дородный детина, судя по одежде — купеческий приказчик. — Пока что гонец принес весть, что они высадились в Лланкере. Губернатор принимает их как почетных гостей, однако велел всем войскам изготовиться на случай чего…
Больше они ничего о пришельцах не знали, и я отошла к другой группе, стоявшей у самой ратуши, в надежде почерпнуть какие-нибудь новые сведения. Там тоже спорили о гостях со звезд, но, прежде чем я успела встрять, мой взгляд упал на бумагу, приклеенную к стене ратуши, судя по всему, совсем недавно.
Так или иначе, мне эти их заморочки были на руку. Пусть теперь ищут двадцатилетнюю дылду… А рыжеволосых девушек с прямым носом и острым подбородком — пол-Ранайи. Правда, девушки со шпагами — действительно редкость (я озабоченно взглянула, не торчат ли ножны из-под плаща) и, главное, — моя особая примета всегда при мне.
И тут я прямо-таки кожей ощутила, что на меня кто-то смотрит.
Я испуганно вскинула глаза и встретилась взглядом с… примерно с такой двадцатилетней дылдой, какую только что себе представляла.
Правда, до четырех локтей она, пожалуй, не дотягивала четверти, волосы у нее были не рыжие, а светлые, почти белые, и нос тоже не прямой, а вздернутый. Ее наряд, бедный и аляповатый одновременно, изобличал принадлежность к городскому дну. На ней не было даже плаща или пальто — только длинное штопаное шерстяное платье темно-красного цвета и какая-то немыслимая шаль, несколько раз обернутая вокруг шеи, плеч и груди. Полосатые чулки выглядывали из деревянных башмаков. Она лукаво улыбнулась мне, продемонстрировав нехватку двух зубов, и указала взглядом на объявление, потом снова на меня.
Первым моим движением было дать деру. Для такой особы тысяча йонков — несметное богатство, и она, конечно, не упустит свой шанс.
Но я тут же сообразила, что, если она поднимет крик, убежать с площади я не успею. Да и вообще, что это она на меня уставилась? Разве это объявление про меня? Я ответила ей взглядом, полным оскорбленного достоинства. Знай свое место, голытьба! Я дочь королевского чиновника!
Она улыбнулась еще шире и тряхнула головой, разметав по плечам грязные волосы. Затем быстрым движением поманила меня и неторопливо пошла за угол. Прежде чем свернуть, она вновь взглянула через плечо на меня и стрельнула глазами — мол, идем. Я рассудила, что за углом меня вряд ли ждет засада — с тем же успехом на меня можно было напасть и здесь, — и решила все-таки разузнать, что ей нужно.
Да, кстати, вас, может быть, интересует, что я чувствовала после совершенного мной убийства, возможно, и не одного? Сожаление.
Сожаление, что не прикончила кого-нибудь еще из той толпы, с такой готовностью превратившейся в охотников, травящих дичь.
В общем, выходило, что через Лланкеру мне ехать нельзя, но и через Илсудрум — тоже хорошего мало. Во всяком случае, крылья мне пришлось бы прятать и там, и там. Правда, в Илсудруме меня никто не стал бы искать специально, но, с другой стороны, такой путь по суше был длиннее, а морем путешествовать быстрее. Да и ехать на запад до границы пришлось бы опять-таки по ранайской территории вдоль Лланкеры — и как знать, не встретятся ли при этом патрули, посланные разгневанным тар Мйоктаном…
Отчим говорил с усмешкой: «Если не знаешь, как поступить, брось монетку и поймешь, чего хочешь на самом деле». Именно так я и сделала. Мой кошель, к счастью, остался при мне. Я извлекла серебряный полуйонк, подкинула его ногтем в воздух, поймала, разжала кулак и, глядя на ладонь, со смехом вспомнила, что так и не загадала, какая сторона что означает. Сунув монету обратно в кошель, я оседлала Йарре и поскакала дальше на север, в глубь Лланкерской провинции.
Каарв теперь для меня отпадал — очевидно, что туда бы мои враги добрались в первую очередь. Я ехала весь день, лишь пару раз делая короткие остановки в чистом поле, чтобы дать отдохнуть тйорлу, и наконец уже в темноте добралась до какой-то деревушки. В двух домах хозяева наотрез отказались пускать в дом явившуюся после захода солнца незнакомку (хм, воображаю, что было бы, если бы эти суеверные тупицы увидели меня без плаща). В третьем после уговоров все-таки пустили, содрав целый полуйонк за небогатый ужин и ночлег в сенях на лавке, наскоро покрытой тощей грязной периной. Впрочем, последнее меня вполне устроило — спать было, конечно, жестко, зато в полумраке сеней хозяева вряд ли могли меня как следует разглядеть. Уехала я тоже в сумраке, когда пасмурное небо едва начало сереть.
Ближе к вечеру я добралась до города под названием Файетн, где наконец купила седло и сбрую, а также новый плащ. Продавец в лавке все не мог понять, почему я не желаю его примерить, но ведь для этого мне пришлось бы снять мой старый в его присутствии; потом я наскоро переоделась в какой-то подворотне и продала рваный плащ старьевщику. Там же заглянула я и в лавку оружейника, где пополнила запас своих метательных ножей, он тоже удивлялся, зачем они девчонке, но, глядя, как я со знанием дела взвешиваю их в руке и прищуриваюсь, перестал приставать с глупыми вопросами. Сразу же после этого я покинула город, не рискнув задерживаться на ночь; добраться до другого жилья мы с Йарре уже не успели, так что пришлось разжечь костер и ночевать в каком-то леске под открытым небом — удовольствие ниже среднего, доложу я вам, и к утру, несмотря на костер и теплый мех плаща, мои зубы стучали не хуже военного барабана.
Инстинкт заставлял меня держаться подальше от крупных городов, останавливаясь в маленьких, лежащих в стороне от большой дороги селениях, и лишь несколько дней спустя я поняла, насколько это глупо.
Если на меня и впрямь уже шла охота, то именно в большом городе мне было бы проще всего затеряться в толпе, а во всяких глухих углах каждый путник на виду и привлекает внимание. Поэтому следующий город я не стала огибать стороной и въехала прямо в ворота — хотя я покривила бы душой, если бы сказала, что въехала без опаски. Двое стражников стояли во въездной арке, опершись на алебарды и скользя по проезжающим привычно-равнодушным взглядом, но мне казалось, что они смотрят прямо на меня. Я так старательно избегала встречаться с ними глазами, что это, пожалуй, и впрямь могло бы вызвать подозрение. Однако никто не проявил интереса к моей персоне, и я беспрепятственно въехала в город.
Проезжая по улице, я увидела вывеску цирюльни и решила остричься накоротко. Вообще-то мне идет длинная прическа, с ней не так заметна моя «сутулость». Но, во-первых, стрижка помогла бы мне изменить внешность, а во-вторых, я помнила, какую дурную службу сослужили мне длинные волосы, когда я пыталась убежать от толпы. Цирюльник, скучавший в отсутствие клиентов (зимой ранайцы стригутся реже, чем летом), радостно поприветствовал меня. Подобно многим аньйо его профессии, он был словоохотлив; выслушав мое пожелание, он принялся цокать языком и сокрушаться, что такая милая барышня хочет отрезать такие красивые волосы, предлагая взамен всякие мудреные прически, пока я не оборвала его. Он обиженно поджал губы и молча принялся за работу, но минуту спустя язык его снова развязался.
Как я поняла, весть о гибели сына губернатора еще не достигла здешних мест, иначе цирюльник поведал бы ее одной из первых. Я слушала вполуха его болтовню о местных новостях, не представлявших для меня никакого интереса, и вдруг, вслед за рассказом о смерти какого-то купца и разыгравшейся между его родичами тяжбы из-за наследства, он небрежно упомянул о машине пришельцев, недавно пролетевшей над городом. Естественно, моя скука моментально испарилась.
— Когда это было? — воскликнула я.
— Осторожнее, барышня, не дергайтесь, а то я отхвачу вам лишний клок… Было это, кажется, вчера — а может, и позавчера. Если вообще было, вестимо. Сам я не видал, мне об этом рассказывал Дйетне Ктаар, а он известный любитель приврать. Говорит, мол, словно большая птица промчалась высоко над городом на рассвете. Об этих пришельцах болтают уже несколько декад: мол, они поселились где-то далеко, за морями… Только не знаю, верить ли. Аньйо чего только не придумают, особенно про заморские страны! Вот в запрошлом годе…
— Птица или огненная башня? — не позволила я ему углубиться в воспоминания.
— Птица, вестимо дело, большая железная птица; где это видано, чтоб башня летала? Да еще огненная… Говорю же, чего только не выдумают.
— Куда она полетела? — вновь перебила я.
— В Лланкеру, надо думать.
— Где мне найти этого Ктаара?
— Да где, небось с утра в трактире зенки заливает… А на что он вам? Нового-то ничего не скажет, разве что успел сочинить еще что.
— А что еще говорят о пришельцах?
— Да много чего… Одни говорят, будто они на гигантских пауков похожи. А другие возражают — нет, такие же, как аньйо, только разноцветные…
— Как это — разноцветные? — не поняла я. — Пятнистые, словно твурки?
— Да нет, просто кожа у них не светло-серая, как у нас, а у каждого — своего цвета.
— Так, может, то одежда, а не кожа? — Я опять-таки не слышала, чтобы крылатые когда-либо отличались цветом кожи.
— Может, и одежда. У нас-то их никто не видел… Ну вот, барышня, готово. Взгляните-ка, — он подал мне зеркало.
Я придирчиво изучила свое отражение. Да, пожалуй, теперь узнать меня было затруднительно; все-таки прическа очень сильно меняет внешность. Конечно, за парня мне бы все равно сойти не удалось: тонкий женский нос от широкого мужского не отличит разве что слепой, да и то пока не пощупает. Слуга в «Серебряном тйорле» в первый момент ошибся только потому, что мое лицо было замотано шарфом. Но теперь я была почти благодарна судьбе за свои невзрачные серые глаза и рыжие волосы — такие у каждого второго, не запоминаются, не привлекают внимания…
Я расплатилась с цирюльником и вышла на улицу, к заждавшемуся меня Йарре. Двое зевак, стоявших на противоположной стороне улицы, уважительно разглядывали его. Должно быть, они не решались подойти поближе из опасения, что такой великолепный тйорл принадлежит важной особе. Контраст между ожидавшимся и увиденным был столь велик, что один из них, едва я запрыгнула в седло, так и захрюкал от смеха. Я метнула на него сердитый взгляд и поскакала по улице. Скверно, они, пожалуй, меня запомнили, а моего тйорла и подавно… Я впервые подумала о том, что, если не хочу быть узнанной кем не надо, мне вообще-то следует сменить не только прическу и плащ, но и своего скакуна. Но идея расстаться с Йарре была тут же с ужасом мною отвергнута.
Увидев вывеску трактира, я спешилась и не без внутреннего содрогания — воспоминания о том, что случилось в «Серебряном тйорле», были еще слишком свежи, — вошла внутрь. Когда глаза после яркого солнца привыкли к полумраку помещения, я громко осведомилась, здесь ли Дйетне Ктаар. Несколько лиц обернулось в мою сторону, послышались насмешливые голоса:
— Здесь, где ж ему еще быть…
— Ишь ты, раньше за ним сюда только жена бегала, а теперь вон…
— Эй, Дйет, проснись, ты пользуешься спросом!
— На что он тебе, красавица, садись лучше выпей с нами!
Машинально подумав, назвал бы он меня красавицей, войди я сюда без плаща, я направилась к столу, на который мне указали. За столом в одиночестве дремал грузный аньйо, уронив голову на руки; перед ним стояла недопитая кружка. Цирюльник оказался прав — в том состоянии, в котором находился Ктаар, толку от него было мало. Потормошив его за плечо и добившись лишь невразумительного мычания, я повернулась, чтобы уйти. Но путь мне преградил трактирщик.
— Он задолжал мне два йонка. Платите, и можете забирать его.
Даже если бы я этого хотела, вряд ли у меня хватило бы сил сдвинуть Ктаара с места; я покачала головой.
— Я просто хотела расспросить его о железной птице звездных пришельцев, которую он видел.
Это вызвало новый град насмешек:
— В бутылочный телескоп еще и не то увидишь!
— Спроси его лучше о зеленых чертях, их он видит чаще!
— Что вы гогочете, как йупы в брачный сезон! — вмешался вдруг ворчливый старческий голос. — Ну, я тоже видел звездную птицу.
Я отыскала взглядом говорившего и направилась к нему. Он был сед, лоб и щеки пересекли резкие морщины. Должно быть, его возраст внушал гулякам почтение, ибо смешки смолкли.
— Третьего дня это было. Меня перед рассветом бессонница одолела, дай, думаю, пройдусь, все равно не засну уже… Ну, вышел на улицу, и как толкнул меня кто-то на небо посмотреть. А она там и летела… у нас-то солнце еще не взошло, а вверху уже светло было, облака розовели, и птица эта ихняя так и горела на солнце. Видать, и впрямь железная. Я сначала думал, она низко летит, а потом, как она за облако нырнула, понял, что в ней локтей сорок длины… Так и умчалась вдоль Лланкерского тракта…
Краем глаза я вдруг заметила, что один из посетителей за соседним столом, как будто прислушивавшийся к нашему разговору, неслышно поднялся и направился к выходу. Мне сразу вспомнилось недовольство Тайной Канцелярии слухами о пришельцах. Хотя я надеялась, что этот нелепый запрет уже утратил силу — нельзя же запретить аньйо смотреть на небо, в конце концов! — но предпочла не рисковать. Поблагодарив старика, я поспешно покинула трактир, а сорок минут спустя и город. За это время, впрочем, я успела еще отыскать лавку, торгующую товарами для проезжих, и купить новую карту. Мне повезло—у ворот я нагнала купеческий обоз и выехала из города вместе с ним, словно бы в числе его сопровождающих, и все равно мне показалось, что один из городских стражников окинул меня подозрительным взглядом.
Обоз двигался по Лланкерскому тракту. Хотя я быстро оставила позади тяжело груженные сани торговцев, но продолжала ехать по той же дороге. Поначалу я собиралась на первом же перекрестке выбрать более подходящее для меня направление, но затем призадумалась. Конечно, ехать в столицу провинции для меня значит совать голову твурку в пасть, не говоря уже о том, что дорога на Ллойет лежит западнее. Но если пришельцы и впрямь решили посетить Лланкеру, то вся моя задуманная полукругосветная экспедиция может оказаться лишенной смысла. Хотя, если их железная птица летела в сторону Лланкеры, это еще не значит, что они собираются там высадиться; но, с другой стороны, где им еще высаживаться? Я лишний раз сверилась с картой: Лланкера — самый крупный город на этом направлении до самого побережья, а дальше вообще нет никаких цивилизованных стран.
Правда, если они и прилетели туда, — а, наверное, двух дней им хватило, чтобы долететь, хотя на тйорле пришлось бы ехать не меньше декады, — то надолго ли задержатся? Лланкера, конечно, огромный город, даже больше Йартнара — почти двадцать тысяч жителей! — но кто их знает, пришельцев, сочтут ли они его достаточно интересным для того, чтобы провести там целую декаду. Эх, если бы я не провалялась столько времени больная! Может быть, я бы даже сама увидела железную птицу в воздухе… И что тогда? Махать ей с земли руками?
Нет, не руками. Крыльями. Уж это-то должно привлечь их внимание.
Однако как раз через декаду наступит Новый год. Может быть, пришельцы захотят остаться, чтобы посмотреть городской карнавал?
Да и для меня карнавал — хорошая возможность проникнуть в Лланкеру относительно безопасно.
Теперь я понимаю, что это была безумная идея. Но что вы хотите, тогда мне еще не было даже пятнадцати… И я поехала по тракту дальше, прямиком в столицу провинции, которой правил граф тар Мйоктан-Раатнор.
Стоило мне принять такое решение — и я легко убедила себя, что никто не ожидает, что я поеду в Лланкеру, а значит, мне удалось ловко провести своих врагов. Я даже осмелела настолько, что вновь стала останавливаться на постоялых дворах, правда, теперь уже не задерживалась в общем зале, а сразу уходила к себе в номер и спала, не раздеваясь, сняв только плащ, со шпагою под рукой.
Так прошло четыре дня пути по Лланкерскому тракту. Утром пятого я оставила позади небольшой городок, который был селом еще так недавно, что не успел обзавестись каменной крепостной стеной. Возле самого города мне попались навстречу четверо кавалеристов, увлеченных каким-то спором и не обративших на меня внимания. Затем я обогнала крестьянский возок, хозяин которого нещадно хлестал кнутом по ребрам тощую безрогую тйорлицу, с трудом тянувшую перегруженные сани, и наконец осталась один на один с раскинувшейся до горизонта заснеженной равниной и ярко-синим весенним небом. Шла последняя декада календарной зимы, но природа норовила опередить календарь; солнце пригревало так, что мне стало жарко даже в расстегнутом плаще, подтаявший снег хлюпал под копытами. Доктор Ваайне говорит, что весна — самое скверное время года, когда в сыром воздухе так и плодятся болезни, а ослабленный за зиму организм аньйо не в силах им противостоять. Пусть так, но все равно весна — это здорово, хотя, конечно, и не так здорово, как лето.
Я ехала, щурясь от солнечного света и целиком доверившись Йарре, а потому не сразу заметила, что мое безмятежное одиночество уже нарушено. Совсем рядом быстро зашлепали копыта, и я увидела всадника, который во весь опор несся мне навстречу. На нем был синий мундир с надраенными медными застежками и высокая шапка, по бокам которой трепетали два вымпела гербовых цветов — бело-красно-черный ранайский и желто-зеленый лланкерский. К седлу был приторочен медный рожок, а сапоги у верхнего края украшали стилизованные крылышки из птичьих перьев. Правительственный курьер!
Разумеется, я не знала, что везет он в своей сумке, запертой на два замка; скорее всего, не знал этого и он сам. Но мне явственно представилось, что там лежат приказы всем муниципальным полицейским начальникам Лланкерской провинции найти и арестовать убийцу губернаторского сына, «приметы же оной суть следующие…»
Он промчался мимо, даже не взглянув на меня. Гонцы королевской курьерской службы очень заносчивы; на почтовой станции даже графу, путешествующему по своим делам, придется ждать, если курьеру нужен свежий тйорл. Хотя курьеры вооружены — меч и два пистолета, — им почти никогда не приходится пускать в ход оружие; всякое покушение на курьера считается тяжким государственным преступлением, за которое полагается смертная казнь. Да и секретные донесения и предписания, которые они доставляют, не представляют интереса для обычных грабителей.
И все же, едва мы разминулись, у меня возникло острое желание развернуться и метнуть ему в спину нож. Мы были одни на много миль, и, пожалуй, я успела бы прихватить его сумку и ускакать, прежде чем появились бы какие-нибудь свидетели…
Меня тут же охватил ужас от этой мысли. Как я могла такое подумать, я же не преступница, я верноподданная ранайской короны!
Спустя несколько часов я подъехала к стенам очередного города. Судя по карте, он назывался Нойар. У ворот скопились повозки и всадники; мне эта картина совсем не понравилась. Подъехав, я поинтересовалась у пассажира крайних саней, почему приехавших не пускают в город.
— Черт их разберет! — раздраженно ответил тот. — Какой-то очередной взбрык бдительности, усиливают посты и все такое.
Это мне понравилось еще меньше. Похоже, худшие подозрения оправдываются и пора уносить ноги.
Развернувшись, я отъехала назад и пустила Йарре по дороге в объезд города. Страх заставил меня оглянуться через плечо — и сердце окончательно ухнуло куда-то в желудок: сперва один всадник, сиганув через рыхлый сугроб, увязался за мной, а затем его примеру последовали еще двое. Страх, впрочем, тут же сменился злостью. Какое вам до меня дело, черт вас побери?! Оставьте меня в покое! Йарре, повинуясь моей команде, прибавил прыти, но и преследователи не отставали.
Объездная дорога, вившаяся в снегу вдоль городской стены, была узкой и плохо расчищенной; как видно, большинство путников предпочитали ехать прямиком через город либо сворачивали в объезд раньше.
Тйорлы шлепали копытами по раскисшему снегу, не развивая полной скорости; преследователи висели у меня на хвосте в какой-нибудь паре десятков локтей, не приближаясь, но и не отдаляясь. Мимо удручающе медленно ползли высокая зубчатая стена и круглые сторожевые башни Нойара, постепенно сворачивая к северу и увлекая за собой дорогу. Я в нетерпении кусала губу, дожидаясь, пока под копыта снова ляжет разъезженный тракт и Йарре покажет этим пижонам и их клячам, на что он способен на самом деле.
Объезжая город, мы достигли западных ворот — и здесь я увидела полусотню кавалеристов, скакавших мне наперерез.
Но прежде чем паника успела захлестнуть меня с головой, здравый смысл взял свое и я обругала себя трусливой дурой. Какой бы важной преступницей ни считал меня губернатор, гнать ради меня в город армейские части — это уж чересчур. Значит, весь этот переполох не имеет ко мне никакого отношения. А преследователи? Хотя с чего я взяла, что это преследователи? Они ни разу не крикнули мне, чтобы я остановилась, не пытались воззвать к караульным на башнях…
Я еще раз обернулась. Ближайший из них улыбнулся мне, да и двое других отнюдь не выглядели враждебно. И тут я поняла — они просто-напросто решили, что я знаю, где можно въехать в город без лишних проволочек, вот и последовали за мной.
Солдаты меж тем въезжали в ворота, не глядя в нашу сторону.
Я пристроилась в хвост колонны, и «преследователи» настигли меня, развеяв последние сомнения. Я въехала в Нойар между двумя из них, не вызвав лишнего интереса у стражников.
Несмотря на прибытие солдат и усиление постов, город жил обычной предвечерней жизнью. По улицам шагали мастеровые, закончившие работу; служанки, спешившие в лавку за продуктами к ужину, перебирались через лужи, брезгливо подбирая подол; отучившиеся школяры лепили снежки из мокрого липкого снега и швырялись друг в друга, иногда попадая в случайного прохожего и с визгом бросаясь наутек; время от времени верхом или на извозчике проезжал возвращавшийся со службы чиновник. Возле длинных бараков — вероятно, это был городской склад — разгружался большой обоз, прибывший под охраной военных; несколько кумушек стояли у ворот дома напротив, наблюдая за разгрузкой и, должно быть, оживленно обсуждая это событие. Несколько раз я ловила на себе любопытные взгляды; такое случалось и раньше — мой возраст и пол в сочетании со шпагой и тйорлом, который сделал бы честь любому мужчине, а также отсутствие взрослых спутников невольно привлекали внимание. Но сейчас мне было от этого как-то особенно неуютно, и я поспешила свернуть с широкой улицы в узкие кривые переулки. Попетляв некоторое время, я отыскала третьесортную гостиницу и сняла номер на втором этаже. Окно выходило на глухой, сроду не метенный двор, но, в конце концов, я остановилась там, чтобы переночевать, а не для того, чтобы любоваться видами.
До ночи, однако, было еще далеко, и я отправилась прогуляться по городу, а заодно и выяснить, что это за переполох с военными и обозами. Заводить лишние разговоры с хозяином гостиницы не хотелось — ни к чему ему запоминать меня, да и вообще, этот угрюмый тип со шрамом через всю щеку не внушал мне доверия. Йарре я оставила в тйорлене — пешком я привлекала значительно меньше внимания, чем верхом. Подумав, я пристроила шпагу так, чтобы полы плаща практически совершенно скрывали ее.
Довольно скоро ноги вынесли меня на относительно расчищенную улицу, которая, в свою очередь, привела к центральной городской площади. Хозяева уже навешивали замки на двери торговых рядов, но возле ратуши еще толпились кучки народу. Подойдя поближе, я услышала обрывки разговора: «…нагнали вояк, а что толку? Эти, если что, сверху явятся, что им стены… Говорят, им от Лланкеры сюда пять минут лететь… Ну, ври, да знай меру — пять часов, а не пять минут!.. Да полноте, к чему эти страхи — они в нашем мире уж не первый месяц, и никому еще…» Мое сердце радостно забилось.
— Вы говорите о пришельцах со звезд, добрые аньйо? — спросила я.
Несколько голов обернулись в мою сторону.
— О них, о ком же еще…
— Они прилетят сюда?
— Пойди и спроси у них, — усмехнулся дородный детина, судя по одежде — купеческий приказчик. — Пока что гонец принес весть, что они высадились в Лланкере. Губернатор принимает их как почетных гостей, однако велел всем войскам изготовиться на случай чего…
Больше они ничего о пришельцах не знали, и я отошла к другой группе, стоявшей у самой ратуши, в надежде почерпнуть какие-нибудь новые сведения. Там тоже спорили о гостях со звезд, но, прежде чем я успела встрять, мой взгляд упал на бумагу, приклеенную к стене ратуши, судя по всему, совсем недавно.
1000 ЙОНКОВ СЕРЕБРОМ получит тот,То, что они переврали мою фамилию, меня не особенно удивило, но как целая толпа свидетелей могла приписать мне лишних пять лет возраста и лишние пол-локтя роста?! Но затем я поняла — им попросту была несносна мысль, что их оставила в дураках совсем еще девчонка, почти ребенок. Не думаю, что они врали дознавателям сознательно, нет, наверняка в их воспоминаниях я и в самом деле сделалась старше и выше. Интересно все-таки устроены аньйо…
кто поможет арестовать
ЭЙОЛЬТУЛЛАРЕН-ШТРЕЙЕ,
разыскиваемую за убийство графа
тар Мйоктана-Раатнора-младшего
и других достойных аньйо.
Приметы преступницы суть следующие:
лет 18—20, росту 4 локтя,
волосы рыжие длинные,
лицо книзу заостренное, нос прямой,
владеет шпагой и ножами,
ездит на черном тйорле.
Особая примета:
КРЫЛАТАЯ
Так или иначе, мне эти их заморочки были на руку. Пусть теперь ищут двадцатилетнюю дылду… А рыжеволосых девушек с прямым носом и острым подбородком — пол-Ранайи. Правда, девушки со шпагами — действительно редкость (я озабоченно взглянула, не торчат ли ножны из-под плаща) и, главное, — моя особая примета всегда при мне.
И тут я прямо-таки кожей ощутила, что на меня кто-то смотрит.
Я испуганно вскинула глаза и встретилась взглядом с… примерно с такой двадцатилетней дылдой, какую только что себе представляла.
Правда, до четырех локтей она, пожалуй, не дотягивала четверти, волосы у нее были не рыжие, а светлые, почти белые, и нос тоже не прямой, а вздернутый. Ее наряд, бедный и аляповатый одновременно, изобличал принадлежность к городскому дну. На ней не было даже плаща или пальто — только длинное штопаное шерстяное платье темно-красного цвета и какая-то немыслимая шаль, несколько раз обернутая вокруг шеи, плеч и груди. Полосатые чулки выглядывали из деревянных башмаков. Она лукаво улыбнулась мне, продемонстрировав нехватку двух зубов, и указала взглядом на объявление, потом снова на меня.
Первым моим движением было дать деру. Для такой особы тысяча йонков — несметное богатство, и она, конечно, не упустит свой шанс.
Но я тут же сообразила, что, если она поднимет крик, убежать с площади я не успею. Да и вообще, что это она на меня уставилась? Разве это объявление про меня? Я ответила ей взглядом, полным оскорбленного достоинства. Знай свое место, голытьба! Я дочь королевского чиновника!
Она улыбнулась еще шире и тряхнула головой, разметав по плечам грязные волосы. Затем быстрым движением поманила меня и неторопливо пошла за угол. Прежде чем свернуть, она вновь взглянула через плечо на меня и стрельнула глазами — мол, идем. Я рассудила, что за углом меня вряд ли ждет засада — с тем же успехом на меня можно было напасть и здесь, — и решила все-таки разузнать, что ей нужно.