Страница:
Куда больше хлопот доставляли рабы из свободнорожденных, попавшие в неволю в результате военных или чаще всего специальных захватнических акций. Для таких потерявших свободу в зрелом возрасте людей привыкание к условиям рабства происходило несравненно тяжелее, и зачастую их дальнейшая судьба, в особенности судьба женщин, складывалась трагически. Рейды же по захвату новых рабов приносили немалую выгоду, и нередко под ударами налетчиков падали целые города. Иногда подобные предприятия вызывали гнев работорговцев, поскольку количество поступавших после них на невольничьи рынки рабов порой исчислялось десятками тысяч человек, что существенно сбивало цену на товар. В связи с этим наиболее влиятельные работорговые дома старались ограничивать захватнические рейды своих конкурентов и держать ситуацию на рынке под контролем.
Я подозревал, что дом Кернуса всячески стремился к созданию искусственного дефицита на рабынь, поступавших из диких племен. Добившись путем рекламы признания за ними статуса неизменного экзотического атрибута Садов Удовольствий наиболее обеспеченных слоев населения, Кернус непомерно поднял цену на свой необычный товар. Однако главным препятствием в осуществлении этого сулящего значительную прибыль плана являлось практически полное отсутствие у дикарок-рабынь требуемых знаний и навыков, что значительно снижало их продажную стоимость. Тогда они стали проходить курс соответствующего обучения.
Я понял, что Элизабет попала в эту категорию.
В доме Кернуса, представлявшем собой широкий многоэтажный цилиндр, имелись все удобства, которые только может позволить себе столь крупный работорговый дом. Он выделялся среди прочих численностью обслуживающего персонала и роскошью интерьеров. Я уже упоминал о ваннах и бассейнах дома Кернуса, способных соперничать с громадными бассейнами Капасианских бань — самых известных на всем Горе. Несколько менее впечатляющими, однако тоже заслуживающими внимания были кухни дома, его прачечные, вспомогательные и складские помещения. Здесь были даже специальные стоматологические кабинеты, не говоря уже о других, и большой штат медиков; огромные, до самого потолка заставленные книгами и свитками пергаментов библиотеки, специальные помещения для отдыха сотрудников и комнаты для постоянно проживающего в доме персонала из свободных и рабов — пекарей, дровосеков, красильщиков, портных, мастеров по выделке кожи и многих, многих других. Не счесть было и гардеробных, оружейных, расположенных в громадных залах, как, впрочем, и тех помещений, что были предназначены для хранения вина, зерна и драгоценностей. Значительную часть дома занимали стойла для тарнов, а на крыше цилиндра имелось несколько специальных насестов для огромных птиц. Несколько залов было отведено для тренировок воинов, а также для тех членов обслуживающего персонала, кто занимался коммерцией вообще и работорговлей в частности. В глубине здания располагались помещения для рабов, а также все вспомогательные, связанные со специализацией дома службы: кузницы для изготовления ошейников и клеймения рабов и многочисленные камеры для содержания провинившихся.
Объемы продовольственных запасов поражали самое богатое воображение, что в общем и не удивительно при столь широкомасштабной деятельности дома, торговый оборот которого исчислялся несколькими сотнями рабов в день. Количество же постоянно находящихся в доме рабов — производителей, обслуживающего персонала либо проходящих курс обучения для последующей продажи — доходило до пяти-шести тысяч человек. Большинство рабов содержалось в камерах или металлических клетях и не представляло собой большой ценности, стекаясь в Ар в основном из заселенных дикими племенами регионов планеты. Они, как правило, не надолго задерживались в доме и выставлялись на постоянно действующие городские торги в ожидании мало-мальски приемлемой цены. Ар по праву считался центром горианской работорговли. И хотя дом Кернуса имел частные павильоны для продажи наиболее интересных экземпляров обеспеченным клиентам и регулярно организовывал собственные аукционы по распродаже рабов, тем не менее значительное их количество выставлялось на торги в постоянно действующих городских общественных аукционах.
Подобные аукционы проводились в имеющих специальную лицензию принадлежащих городскому совету домах, наиболее крупным из которых по праву считался Куруманский, занимающий целый квартал города. Для каждой рабыни весьма престижным, свидетельствующим о её высоком качестве считалось быть отобранной для продажи с подмостков центрального зала Куруманского дома, и девушки отчаянно боролись за эту честь.
Продажа в центральных залах, как правило, служила гарантией того, что девушка будет приобретена богатым покупателем и вполне сможет рассчитывать на роскошную жизнь, пусть даже в качестве рабыни. Как и на многих крупных невольничьих рынках, в Куруманском квартале имелись свои музыканты, что давало девушкам возможность показать себя во всей красе. В так называемых задних залах менее крупных работорговых домов, как, впрочем, и в задних залах Куруманского квартала, рабы продавались без лишних проволочек, что не позволяло девушкам вызвать к себе интерес наиболее перспективных покупателей, и в результате довольно привлекательная девушка, к своему стыду и разочарованию, могла достаться за более чем скромную цену совершенно случайному покупателю, в чьем хозяйстве она была на долгие годы обречена, как говорится, «на чайник и подстилку», то есть на обычные условия существования в доме средней обеспеченности.
Подобная ситуация на рынке складывалась и при наводнении его рабынями после захвата налетчиками какого-нибудь города. В такие периоды рабыни поступали в торговые залы длинными колоннами прямо в кандалах, прикованные за ошейник друг к другу короткими цепями, и на продажу каждой из них отводилось очень мало времени.
— А здесь наше лучшее помещение для проведения частных аукционов, — заметил Хо-Ту.
Я заглянул в одну из комнат, отведенных для закрытых невольничьих торгов. Рассчитана она была не больше чем на сотню покупателей и носила отпечаток роскоши всего дома. Стены её покрывала богатейшая темно-красная драпировка, а возвышающийся в самом центре помост для демонстрации рабынь был облицован мрамором. Поверхность же помоста, как того требовали горианские традиции, была дощатой и, поскольку девушки выставлялись на продажу босыми, посыпана опилками: считалось, что хождение по опилкам не дает загрубеть коже подошв.
Вид этой комнаты навел меня на грустные размышления. Я знал, что закрытые невольничьи торги проводятся, как правило, для особо почитаемых клиентов, зачастую таких же работорговцев, и выставляются на них наиболее ценные рабыни, нередко принадлежавшие в прошлом к высшим слоям общества и даже некогда свободные жительницы самого Ара, возможно проживавшие прежде неподалеку и выставляемые на продажу близ своего дома. Кто знает, каким образом попадают на невольничьи рынки Ара эти свежеклейменные рабыни? Кого ежедневно привозят сюда в крытых повозках или десятками увозят отсюда?
Проходя дальше по коридору, мы с Хо-Ту на минуту остановились и заглянули в одну из довольно больших комнат. Здесь я увидел двух рабынь, одетых в желтые туники, такие же, как та, что носила Элизабет, стоявших на коленях друг против друга. Одна из девушек что-то диктовала с листа бумаги, а вторая быстро записывала.
Причем скорость, с которой она это делала, навела меня на мысль, что здесь учат на стенографисток. В глубине комнаты также находилось несколько закованных в кандалы писцов с измазанными чернилами пальцами.
Один из них держал перед собой длинный рулон бумаги с колонками цифр и пояснений к ним, что, вероятно, было каким-то счетом, похожим на те, что висели вдоль стен комнаты. Среди них я заметил лист бумаги с результатами соревнований тарнов, за которыми также следовали колонки цифр, что, очевидно, было подведением итогов выставленной на соревнование команды тарнсменов либо представляло собой финансовый баланс проведения всего мероприятия.
— А вот это может вас заинтересовать, — заметил Хо-Ту, проходя дальше по коридору.
В конце его виднелась дверь с выставленными возле неё часовыми. Они, конечно, сразу признали Хо-Ту и отперли перед ним дверь. К моему немалому изумлению, в четырех футах за ней находилась вторая дверь со встроенным в неё оконцем для наблюдения. Едва мы приблизились, в оконце показалась голова дежурившей там женщины, также узнавшей Хо-Ту и кивнувшей ему.
Вскоре послышался звук отпираемых засовов, тяжелая дверь отворилась, и мы оказались в следующем коридоре. Едва мы вошли, дверь за нашей спиной тут же была заперта на засов. Здесь нам встретилась ещё одна женщина. Как ни странно, обе они — и та, у дверей, и эта, встретившая нас в коридоре, были в длинных белых, довольно приятного покроя одеяниях, с волосами, перевязанными на затылке белыми шелковыми лентами. Обе были без ошейников.
— Это рабыни? — спросил я Хо-Ту.
— Конечно, — ответил он.
Дальше по коридору мы встретили ещё одну женщину. Мужчин пока что не было видно.
Мы свернули куда-то в сторону, и я, к своему удивлению, обнаружил, что мы оказались перед громадным, высотой в двенадцать и шириной в пятнадцать футов, стеклянным окном.
За окном я увидел нечто напоминавшее Сад Удовольствий, залитый ровным, исходящим откуда-то из-под высокого потолка светом. Между разбросанными в отдалении небольшими бассейнами тянулись аккуратные дорожки, засаженные по обе стороны низкорослыми деревьями и цветущим кустарником. Откуда-то доносились приглушенные звуки музыки. Вдруг я увидел двух бредущих по тропинке очень молодых, лет, наверное, семнадцати, девушек, одетых в белые платья, с волосами, стянутыми на затылке белой шелковой лентой.
Я невольно смутился.
— Не бойтесь, — успокоил меня Хо-Ту. — Они не могут нас увидеть.
Я внимательно пригляделся к отделяющему нас окну. Девушки прошли рядом с ним, и одна из них, глядя в него с другой стороны, как в зеркало, поправила ленту на своих волосах.
— Наружная сторона стекла зеркальная, — пояснил Хо-Ту.
Это произвело на меня впечатление, хотя, конечно, на Земле мне приходилось сталкиваться с подобными вещами.
— Это изобретение строителей, — продолжал Хо-Ту. — Оно довольно часто встречается в домах рабовладельцев там, где имеется необходимость наблюдать за кем-то, не будучи при этом замеченным.
— А услышать они нас могут? — шепотом поинтересовался я.
— Нет, — ответил Хо-Ту.
Тут одна из девушек легко подтолкнула свою подругу, и они с веселым смехом побежали по дорожке.
Я вопросительно посмотрел на Хо-Ту.
— Особая система звукоизоляции, — пояснил он. — Мы их слышим, — пояснил он, — а они нас — нет.
Я посмотрел вслед удалявшимся девушкам. Вдали, на площадке, появились ещё несколько их сверстниц, две из которых играли в мяч.
— Они рабыни? — спросил я.
— Конечно, — ответил Хо-Ту, — но они об этом не знают.
— Не понимаю, — признался я.
Потом я увидел девушку, перебирающую струны лютни. Прекрасная, как и все остальные, она медленно брела по тропинке. Две первые девушки уже сидели на краю бассейна и бросали в воду мелкие камешки.
— Это экзотики, — сказал Хо-Ту.
Так на Горе назывались необычные разновидности рабов. Встречались экзотики довольно редко.
— Какого рода? — спросил я.
Самому мне видеть здесь экзотиков не доводилось, хотя на Земле я, конечно, встречал выведенные путем искусственного скрещивания породы животных, например собак или золотых рыбок, и восхищался результатами такой селекции, воспринимая их как победу человеческого разума. В обычных условиях экзотики воспринимаются как нечто деформированное по отношению к своему естественному виду, чего, собственно, и добиваются при их выведении. Однако иногда искусственная деформация организма может нести и более серьезные и даже зловещие изменения. Можно, например, вывести женщину, слюна которой будет содержать яд; такая женщина, будучи помещенной в Сады Удовольствий противника, таит в себе не меньше опасности, чем нож убийцы.
Хо-Ту, вероятно, догадался о направлении моих мыслей и рассмеялся.
— Нет, нет! — ответил он. — Это обычные женщины, хотя и несколько более привлекательные, чем остальные представительницы их пола.
— В чем же проявляется их экзотичность? — поинтересовался я.
Хо-Ту посмотрел на меня и усмехнулся.
— Они ничего не знают о мужчинах.
— Вы имеете в виду, что они рабыни белого шлема?
Он рассмеялся.
— Я имею в виду, что они содержатся в этих садах с младенческого возраста и за все это время никогда не видели мужчин. Они не знают об их существовании.
Теперь я понял, почему в коридорах нам встречались только женщины.
Я снова посмотрел через застекленный экран на этих девушек, беспечно играющих в мяч и резвящихся на краю бассейна.
— Они растут в полном неведении относительно своей природы, — заметил Хо-Ту. — Они не знают даже, что они — женщины. Понятия пола для них не существует.
Я прислушался к приглушенным аккордам лютни за стеклянным экраном и ощутил легкое, непонятное беспокойство.
— Их жизнь приятна и беспечна, — продолжал Хо-Ту. — У них нет никаких забот, кроме поиска новых удовольствий.
— А что будет с ними потом? — спросил я.
— Подобная разновидность экзотиков ценится чрезвычайно высоко, — ответил Хо-Ту. — Обычно торговый агент убара приобретает такую девушку и выставляет её на праздновании в честь победителя на соревнованиях среди высшего офицерского состава города. Накануне отобранной девушке подмешивается в пищу наркотик, и её, спящую, забирают из сада. Все это время она находится в бессознательном состоянии. Приходит же она в себя в самый разгар празднования победителя, сидя, как правило, раздетой в клетке наедине с рабами-мужчинами, установленной на видном месте между столами.
Я снова посмотрел на девушек за защитным экраном.
— Иногда, хотя и не так часто, они после этого сходят с ума, — продолжал Хо-Ту, — и на следующее утро их убивают.
— А если нет?
— Тогда к ней приводят женщину из тех, что прежде ухаживали за этой девушкой, и та объясняет ей, что она представляет собой на самом деле, рассказывает, что она женщина, рабыня, должна носить ошейник и служить своему новому хозяину, как правило, победителю на соревнованиях при дворе убара.
— И много таких девушек в доме Кернуса?
— Конечно, — ответил Хо-Ту, ведя меня дальше по коридору.
Глава 10. ПО ПУТИ К ЗАГОНАМ ДЛЯ РАБОВ
Глава 11. ДВЕ ДЕВУШКИ
Я подозревал, что дом Кернуса всячески стремился к созданию искусственного дефицита на рабынь, поступавших из диких племен. Добившись путем рекламы признания за ними статуса неизменного экзотического атрибута Садов Удовольствий наиболее обеспеченных слоев населения, Кернус непомерно поднял цену на свой необычный товар. Однако главным препятствием в осуществлении этого сулящего значительную прибыль плана являлось практически полное отсутствие у дикарок-рабынь требуемых знаний и навыков, что значительно снижало их продажную стоимость. Тогда они стали проходить курс соответствующего обучения.
Я понял, что Элизабет попала в эту категорию.
В доме Кернуса, представлявшем собой широкий многоэтажный цилиндр, имелись все удобства, которые только может позволить себе столь крупный работорговый дом. Он выделялся среди прочих численностью обслуживающего персонала и роскошью интерьеров. Я уже упоминал о ваннах и бассейнах дома Кернуса, способных соперничать с громадными бассейнами Капасианских бань — самых известных на всем Горе. Несколько менее впечатляющими, однако тоже заслуживающими внимания были кухни дома, его прачечные, вспомогательные и складские помещения. Здесь были даже специальные стоматологические кабинеты, не говоря уже о других, и большой штат медиков; огромные, до самого потолка заставленные книгами и свитками пергаментов библиотеки, специальные помещения для отдыха сотрудников и комнаты для постоянно проживающего в доме персонала из свободных и рабов — пекарей, дровосеков, красильщиков, портных, мастеров по выделке кожи и многих, многих других. Не счесть было и гардеробных, оружейных, расположенных в громадных залах, как, впрочем, и тех помещений, что были предназначены для хранения вина, зерна и драгоценностей. Значительную часть дома занимали стойла для тарнов, а на крыше цилиндра имелось несколько специальных насестов для огромных птиц. Несколько залов было отведено для тренировок воинов, а также для тех членов обслуживающего персонала, кто занимался коммерцией вообще и работорговлей в частности. В глубине здания располагались помещения для рабов, а также все вспомогательные, связанные со специализацией дома службы: кузницы для изготовления ошейников и клеймения рабов и многочисленные камеры для содержания провинившихся.
Объемы продовольственных запасов поражали самое богатое воображение, что в общем и не удивительно при столь широкомасштабной деятельности дома, торговый оборот которого исчислялся несколькими сотнями рабов в день. Количество же постоянно находящихся в доме рабов — производителей, обслуживающего персонала либо проходящих курс обучения для последующей продажи — доходило до пяти-шести тысяч человек. Большинство рабов содержалось в камерах или металлических клетях и не представляло собой большой ценности, стекаясь в Ар в основном из заселенных дикими племенами регионов планеты. Они, как правило, не надолго задерживались в доме и выставлялись на постоянно действующие городские торги в ожидании мало-мальски приемлемой цены. Ар по праву считался центром горианской работорговли. И хотя дом Кернуса имел частные павильоны для продажи наиболее интересных экземпляров обеспеченным клиентам и регулярно организовывал собственные аукционы по распродаже рабов, тем не менее значительное их количество выставлялось на торги в постоянно действующих городских общественных аукционах.
Подобные аукционы проводились в имеющих специальную лицензию принадлежащих городскому совету домах, наиболее крупным из которых по праву считался Куруманский, занимающий целый квартал города. Для каждой рабыни весьма престижным, свидетельствующим о её высоком качестве считалось быть отобранной для продажи с подмостков центрального зала Куруманского дома, и девушки отчаянно боролись за эту честь.
Продажа в центральных залах, как правило, служила гарантией того, что девушка будет приобретена богатым покупателем и вполне сможет рассчитывать на роскошную жизнь, пусть даже в качестве рабыни. Как и на многих крупных невольничьих рынках, в Куруманском квартале имелись свои музыканты, что давало девушкам возможность показать себя во всей красе. В так называемых задних залах менее крупных работорговых домов, как, впрочем, и в задних залах Куруманского квартала, рабы продавались без лишних проволочек, что не позволяло девушкам вызвать к себе интерес наиболее перспективных покупателей, и в результате довольно привлекательная девушка, к своему стыду и разочарованию, могла достаться за более чем скромную цену совершенно случайному покупателю, в чьем хозяйстве она была на долгие годы обречена, как говорится, «на чайник и подстилку», то есть на обычные условия существования в доме средней обеспеченности.
Подобная ситуация на рынке складывалась и при наводнении его рабынями после захвата налетчиками какого-нибудь города. В такие периоды рабыни поступали в торговые залы длинными колоннами прямо в кандалах, прикованные за ошейник друг к другу короткими цепями, и на продажу каждой из них отводилось очень мало времени.
— А здесь наше лучшее помещение для проведения частных аукционов, — заметил Хо-Ту.
Я заглянул в одну из комнат, отведенных для закрытых невольничьих торгов. Рассчитана она была не больше чем на сотню покупателей и носила отпечаток роскоши всего дома. Стены её покрывала богатейшая темно-красная драпировка, а возвышающийся в самом центре помост для демонстрации рабынь был облицован мрамором. Поверхность же помоста, как того требовали горианские традиции, была дощатой и, поскольку девушки выставлялись на продажу босыми, посыпана опилками: считалось, что хождение по опилкам не дает загрубеть коже подошв.
Вид этой комнаты навел меня на грустные размышления. Я знал, что закрытые невольничьи торги проводятся, как правило, для особо почитаемых клиентов, зачастую таких же работорговцев, и выставляются на них наиболее ценные рабыни, нередко принадлежавшие в прошлом к высшим слоям общества и даже некогда свободные жительницы самого Ара, возможно проживавшие прежде неподалеку и выставляемые на продажу близ своего дома. Кто знает, каким образом попадают на невольничьи рынки Ара эти свежеклейменные рабыни? Кого ежедневно привозят сюда в крытых повозках или десятками увозят отсюда?
Проходя дальше по коридору, мы с Хо-Ту на минуту остановились и заглянули в одну из довольно больших комнат. Здесь я увидел двух рабынь, одетых в желтые туники, такие же, как та, что носила Элизабет, стоявших на коленях друг против друга. Одна из девушек что-то диктовала с листа бумаги, а вторая быстро записывала.
Причем скорость, с которой она это делала, навела меня на мысль, что здесь учат на стенографисток. В глубине комнаты также находилось несколько закованных в кандалы писцов с измазанными чернилами пальцами.
Один из них держал перед собой длинный рулон бумаги с колонками цифр и пояснений к ним, что, вероятно, было каким-то счетом, похожим на те, что висели вдоль стен комнаты. Среди них я заметил лист бумаги с результатами соревнований тарнов, за которыми также следовали колонки цифр, что, очевидно, было подведением итогов выставленной на соревнование команды тарнсменов либо представляло собой финансовый баланс проведения всего мероприятия.
— А вот это может вас заинтересовать, — заметил Хо-Ту, проходя дальше по коридору.
В конце его виднелась дверь с выставленными возле неё часовыми. Они, конечно, сразу признали Хо-Ту и отперли перед ним дверь. К моему немалому изумлению, в четырех футах за ней находилась вторая дверь со встроенным в неё оконцем для наблюдения. Едва мы приблизились, в оконце показалась голова дежурившей там женщины, также узнавшей Хо-Ту и кивнувшей ему.
Вскоре послышался звук отпираемых засовов, тяжелая дверь отворилась, и мы оказались в следующем коридоре. Едва мы вошли, дверь за нашей спиной тут же была заперта на засов. Здесь нам встретилась ещё одна женщина. Как ни странно, обе они — и та, у дверей, и эта, встретившая нас в коридоре, были в длинных белых, довольно приятного покроя одеяниях, с волосами, перевязанными на затылке белыми шелковыми лентами. Обе были без ошейников.
— Это рабыни? — спросил я Хо-Ту.
— Конечно, — ответил он.
Дальше по коридору мы встретили ещё одну женщину. Мужчин пока что не было видно.
Мы свернули куда-то в сторону, и я, к своему удивлению, обнаружил, что мы оказались перед громадным, высотой в двенадцать и шириной в пятнадцать футов, стеклянным окном.
За окном я увидел нечто напоминавшее Сад Удовольствий, залитый ровным, исходящим откуда-то из-под высокого потолка светом. Между разбросанными в отдалении небольшими бассейнами тянулись аккуратные дорожки, засаженные по обе стороны низкорослыми деревьями и цветущим кустарником. Откуда-то доносились приглушенные звуки музыки. Вдруг я увидел двух бредущих по тропинке очень молодых, лет, наверное, семнадцати, девушек, одетых в белые платья, с волосами, стянутыми на затылке белой шелковой лентой.
Я невольно смутился.
— Не бойтесь, — успокоил меня Хо-Ту. — Они не могут нас увидеть.
Я внимательно пригляделся к отделяющему нас окну. Девушки прошли рядом с ним, и одна из них, глядя в него с другой стороны, как в зеркало, поправила ленту на своих волосах.
— Наружная сторона стекла зеркальная, — пояснил Хо-Ту.
Это произвело на меня впечатление, хотя, конечно, на Земле мне приходилось сталкиваться с подобными вещами.
— Это изобретение строителей, — продолжал Хо-Ту. — Оно довольно часто встречается в домах рабовладельцев там, где имеется необходимость наблюдать за кем-то, не будучи при этом замеченным.
— А услышать они нас могут? — шепотом поинтересовался я.
— Нет, — ответил Хо-Ту.
Тут одна из девушек легко подтолкнула свою подругу, и они с веселым смехом побежали по дорожке.
Я вопросительно посмотрел на Хо-Ту.
— Особая система звукоизоляции, — пояснил он. — Мы их слышим, — пояснил он, — а они нас — нет.
Я посмотрел вслед удалявшимся девушкам. Вдали, на площадке, появились ещё несколько их сверстниц, две из которых играли в мяч.
— Они рабыни? — спросил я.
— Конечно, — ответил Хо-Ту, — но они об этом не знают.
— Не понимаю, — признался я.
Потом я увидел девушку, перебирающую струны лютни. Прекрасная, как и все остальные, она медленно брела по тропинке. Две первые девушки уже сидели на краю бассейна и бросали в воду мелкие камешки.
— Это экзотики, — сказал Хо-Ту.
Так на Горе назывались необычные разновидности рабов. Встречались экзотики довольно редко.
— Какого рода? — спросил я.
Самому мне видеть здесь экзотиков не доводилось, хотя на Земле я, конечно, встречал выведенные путем искусственного скрещивания породы животных, например собак или золотых рыбок, и восхищался результатами такой селекции, воспринимая их как победу человеческого разума. В обычных условиях экзотики воспринимаются как нечто деформированное по отношению к своему естественному виду, чего, собственно, и добиваются при их выведении. Однако иногда искусственная деформация организма может нести и более серьезные и даже зловещие изменения. Можно, например, вывести женщину, слюна которой будет содержать яд; такая женщина, будучи помещенной в Сады Удовольствий противника, таит в себе не меньше опасности, чем нож убийцы.
Хо-Ту, вероятно, догадался о направлении моих мыслей и рассмеялся.
— Нет, нет! — ответил он. — Это обычные женщины, хотя и несколько более привлекательные, чем остальные представительницы их пола.
— В чем же проявляется их экзотичность? — поинтересовался я.
Хо-Ту посмотрел на меня и усмехнулся.
— Они ничего не знают о мужчинах.
— Вы имеете в виду, что они рабыни белого шлема?
Он рассмеялся.
— Я имею в виду, что они содержатся в этих садах с младенческого возраста и за все это время никогда не видели мужчин. Они не знают об их существовании.
Теперь я понял, почему в коридорах нам встречались только женщины.
Я снова посмотрел через застекленный экран на этих девушек, беспечно играющих в мяч и резвящихся на краю бассейна.
— Они растут в полном неведении относительно своей природы, — заметил Хо-Ту. — Они не знают даже, что они — женщины. Понятия пола для них не существует.
Я прислушался к приглушенным аккордам лютни за стеклянным экраном и ощутил легкое, непонятное беспокойство.
— Их жизнь приятна и беспечна, — продолжал Хо-Ту. — У них нет никаких забот, кроме поиска новых удовольствий.
— А что будет с ними потом? — спросил я.
— Подобная разновидность экзотиков ценится чрезвычайно высоко, — ответил Хо-Ту. — Обычно торговый агент убара приобретает такую девушку и выставляет её на праздновании в честь победителя на соревнованиях среди высшего офицерского состава города. Накануне отобранной девушке подмешивается в пищу наркотик, и её, спящую, забирают из сада. Все это время она находится в бессознательном состоянии. Приходит же она в себя в самый разгар празднования победителя, сидя, как правило, раздетой в клетке наедине с рабами-мужчинами, установленной на видном месте между столами.
Я снова посмотрел на девушек за защитным экраном.
— Иногда, хотя и не так часто, они после этого сходят с ума, — продолжал Хо-Ту, — и на следующее утро их убивают.
— А если нет?
— Тогда к ней приводят женщину из тех, что прежде ухаживали за этой девушкой, и та объясняет ей, что она представляет собой на самом деле, рассказывает, что она женщина, рабыня, должна носить ошейник и служить своему новому хозяину, как правило, победителю на соревнованиях при дворе убара.
— И много таких девушек в доме Кернуса?
— Конечно, — ответил Хо-Ту, ведя меня дальше по коридору.
Глава 10. ПО ПУТИ К ЗАГОНАМ ДЛЯ РАБОВ
Мы снова миновали две двери: одну, закрывающуюся за нашей спиной женщиной в белом одеянии, и вторую — часовым на посту.
В коридоре мы прошли мимо четырех обнаженных рабынь, которые, стоя на четвереньках, скребками и губками чистили керамические плиты пола. Рядом с ними расхаживал раб-мужчина с толстым, тяжелым ошейником на шее и длинной плетью в руках.
— Вот ещё одна интересная комната, — обратил мое внимание Хо-Ту, открывая широкую дверь. — Обычно она охраняется, но сейчас она пуста.
Я снова оказался перед прямоугольным защитным экраном, но на этот раз стеклянный проем был только один.
— Да, — ответил Хо-Ту на мой немой вопрос, — это тоже зеркальное.
С другой стороны экрана была металлическая решетка с частыми прутьями. Я догадался, что она установлена на случай, если кто-то, находящийся по ту сторону окна, захочет его разбить. В комнате, сейчас пустующей, виднелись небольшой шкаф для хранения одежды, необычных размеров диван и несколько брошенных на него покрывал. Полы устилали пушистые ковры, они окружали и утопленную в пол ванну. Помещение вполне могло бы служить комнатой какой-нибудь женщине из высших слоев общества, если бы не представляло собой зарешеченную тюрьму в работорговом доме Кернуса.
— Эта комната, — пояснил Хо-Ту, — предназначается для особых пленниц. Иногда Кернус развлекается тем, что держит здесь женщин, заставляя их поверить, что, если они будут ревностно ему служить, обращение с ними будет менее суровым. — Хо-Ту рассмеялся. — Когда же он добивается их послушания, их отправляют в железные клети.
— А если он этого не добивается?
— Тогда их душат цепями, которые они носят на шее.
Я снова заглянул в комнату.
— Кернус не любит проигрывать, — добавил Хо-Ту.
— Я об этом уже догадался.
— Занимаясь подобным воспитанием, — продолжал Хо-Ту, — Кернус надевает женщине цепь с символикой своего дома. Это способствует её послушанию и усиливает её стремление добиться его расположения.
— Могу себе представить, — сказал я.
— Вы, кажется, не слишком восхищены домом Кернуса?
— А вы, Хо-Ту?
В его взгляде появилось удивление.
— Мне хорошо платят, — ответил он и пожал плечами. — Ну что ж, большую часть дома вы уже посмотрели, за исключением, пожалуй, тренировочных залов, железных клетей, помещений для специальной обработки рабов и тому подобных вспомогательных служб дома.
— А где содержатся женщины, доставленные прошлой ночью на Валтай черным кораблем? — поинтересовался я.
— В загонах для рабов, — ответил Хо-Ту. — Пойдемте посмотрим.
Спускаясь по лестницам на нижние этажи здания, находившиеся под землей, мы миновали кабинет Капруса. В проходе я увидел Элизабет, несущую большую охапку пергаментных свитков.
Заметив меня, она сразу же опустилась на колени, низко склонив голову и умудрившись при этом не уронить свитки.
— Я вижу, твое обучение ещё не началось? — спросил я, стараясь придать голосу необходимую грубость.
Она продолжала молчать.
— Скоро начнется, — заверил меня Хо-Ту.
— А чего вы ждете?
— Это замысел Кернуса, — сказал Хо-Ту. — Он хочет поэкспериментировать с небольшой партией рабынь-дикарок. Она тоже будет включена в эту группу.
— Это те, что были доставлены прошлой ночью?
— Двое из них, — пояснил Хо-Ту. — Остальные восемь рабынь также будут разбиты на две группы и пройдут курс обучения отдельно.
— Варвары, насколько я слышал, не слишком восприимчивы к обучению, — заметил я.
— Опыт показывает, — ответил Хо-Ту, — что с ними тоже можно добиться некоторых результатов. Хотя придется, конечно, повозиться.
— Вероятно, впоследствии за них можно будет получить приличную сумму?
— Кто знает, как сложатся дела на рынке в ен'варе? — ответил Хо-Ту. — Или в ен'каре?
— Зато если эксперимент оправдает себя, дом Кернуса станет крупнейшим поставщиком такого товара, — сказал я.
— Конечно, — усмехнулся Хо-Ту.
— Так пойдемте же посмотрим новеньких.
— Да.
Элизабет подняла на нас встревоженный взгляд, словно совершенно не понимая, о чем идет речь, и снова опустила голову.
— Когда вы думаете начать обучение? — спросил я.
— Когда первым двум отобранным для этого девчонкам надоест жидкая овсяная каша и решетки металлических клетей.
— А что, проходящим обучение подают овсянку?
— Девушки, проходящие курс обучения, — сказал Хо-Ту, — уминают настоящую овсяную кашу, а не из жмыха, смешанного с чем попало. Им выдают толстые подстилки для сна, а впоследствии, по ходу обучения, и шкуры. Они редко бывают закованы, а иногда им даже разрешается в сопровождении охранника ненадолго оставить дом. Вид города хорошо стимулирует их усердие.
— Ты слышишь, маленькая Велла? — бросил я Элизабет.
— Да, хозяин, — робко ответила та, не поднимая головы.
— А кроме того, — продолжал Хо-Ту, — если в течение первых нескольких недель обучения девушка проявляет определенные успехи в занятиях, ей позволяют питаться не только овсянкой.
Элизабет посмотрела на нас с любопытством.
— Можно даже сказать, — заметил Хо-Ту, — что их начинают кормить хорошо.
На лице Элизабет заиграла улыбка.
— Здесь делают все, чтобы получить за них хорошую цену, — сказал Хо-Ту, не сводя глаз с Элизабет.
Девушка потупила взгляд.
В этот момент послышался пятнадцатый удар гонга.
Элизабет вопросительно взглянула на меня.
— Можешь идти, — бросил я ей.
Она вскочила на ноги и поспешила в контору Капруса, стоявшего, как я заметил в приоткрытую дверь, возле заваленного бумагами стола. Элизабет положила перед ним принесенные свитки пергамента и, выслушав какие-то его распоряжения, тут же пробежала мимо нас по коридору и исчезла за дверью соседнего зала.
— С такой прытью, — усмехнулся Хо-Ту, — она доберется до миски с настоящей овсянкой не последней.
Я взглянул на Хо-Ту и тоже рассмеялся.
Он повернул свою гладко выбритую голову, и взгляд его внимательных черных глаз встретился с моим. Некоторое время он присматривался ко мне, и затем на его лице снова появилась кривая усмешка.
— Для убийцы вы ведете себя несколько необычно, — сказал он.
— Мы идем в загоны для рабов? — перевел я разговор с опасной темы.
— Прозвучал пятнадцатый сигнал гонга. Пойдемте-ка лучше за стол. После обеда я покажу вам загоны.
Мимо нас по коридору торопливо пробегали рабы, поспешно направляясь туда, где находились предназначенные для них комнаты для приема пищи. Я заметил также несколько слуг из свободных, расходящихся по обеденным залам, двери которых за их спиной тут же закрывались.
— Хорошо, — ответил я. — Пойдемте поедим.
Во время обеда на песочной арене зала состоялось несколько поединков — два на маркированных тупых ножах, один на кнутах и кулачный бой. Какая-то обслуживающая столы рабыня пролила вино и была тут же пристегнута к вделанному в стену кольцу для приковывания рабов и наказана плетьми. Затем появились музыканты и невольница, которую мне ещё не доводилось видеть в доме, но о которой мне сообщили, что она была танцовщицей на Косе. Девушка исполнила, причем довольно хорошо, невероятно сложный танец рабского ошейника. Кернус, как и всегда, был целиком погружен в игру с Капрусом, однако на этот раз партия затянулась и продолжалась даже после подачи паги и неразбавленного ка-ла-на.
— А почему, — обратился я к Хо-Ту, от которого мне хотелось узнать за этот день как можно больше, — в то время, как остальные едят мясо, хлеб, мед, пьют ка-ла-на, вы питаетесь одной только овсянкой?
Хо-Ту отодвинул от себя миску.
— Это не имеет никакого значения, — ответил он.
— Да, конечно, — сказал я.
Ложка из рога боска треснула у него в руках, и он раздраженно бросил её обломки в миску.
— Извините, — сказал я.
Он изумленно взглянул на меня, и его глаза блеснули.
— Это не имеет никакого значения, — повторил он.
Я согласно кивнул.
Он поднялся из-за стола и, оглянувшись на меня, сказал:
— Пойдемте, я покажу вам загоны.
В глубине зала я заметил дверь, через которую прошлым вечером увели закованного в кандалы раба и за которой исчез затем Кернус. Сегодня, к моему облегчению, ни один из проигравших схватку рабов не был закован в кандалы и выведен из зала через этот выход.
Раб, выигравший накануне поединок с кривым ножом, снова, как я обратил внимание, обедал за столом. Ошейника на нем уже не было. Теперь он, должно быть, отпущен на свободу. За ремень, с которого у него так же, как и у Хо-Ту, свисал кривой нож, был заткнут длинный хлыст.
— Тот, кого вы называете зверем, вероятно, находится за этой дверью? — невинно полюбопытствовал я.
Хо-Ту пристально посмотрел на меня.
— Да, — ответил он.
— Я бы хотел взглянуть на него.
Лицо Хо-Ту покрылось смертельной бледностью.
— Молите Царствующих Жрецов, — ответил он, чтобы вам никогда не довелось его увидеть.
— Вы ничего не знаете об этом животном?
— Кернус и некоторые другие, конечно, видят его, но только когда они одни. Не стоит так далеко заходить в своем любопытстве, Несущий Смерть. Обычно человек видит это животное в последние мгновения своей жизни.
— Надеюсь, его держат в надежной клетке?
Губы Хо-Ту растянулись в улыбке.
— Я тоже на это надеюсь, — ответил он.
— А как часто его кормят?
— Он может есть по несколько раз в день, — сказал Хо-Ту, — но способен и довольно долгое время вообще обходиться без пищи. Обычно ему скармливают по одному рабу каждые десять дней.
— Ему отдают раба живым?
— Ему нравится самому убивать свою жертву.
— Ну что ж, если его содержат в надежной клетке, — заметил я, — большой опасности он собой не представляет.
— Зато одно присутствие этого зверя в доме Кернуса обеспечивает здесь должный порядок.
— Хорошее средство, — согласился я.
— Пойдемте я покажу вам клетки для рабов.
В коридоре мы прошли мимо четырех обнаженных рабынь, которые, стоя на четвереньках, скребками и губками чистили керамические плиты пола. Рядом с ними расхаживал раб-мужчина с толстым, тяжелым ошейником на шее и длинной плетью в руках.
— Вот ещё одна интересная комната, — обратил мое внимание Хо-Ту, открывая широкую дверь. — Обычно она охраняется, но сейчас она пуста.
Я снова оказался перед прямоугольным защитным экраном, но на этот раз стеклянный проем был только один.
— Да, — ответил Хо-Ту на мой немой вопрос, — это тоже зеркальное.
С другой стороны экрана была металлическая решетка с частыми прутьями. Я догадался, что она установлена на случай, если кто-то, находящийся по ту сторону окна, захочет его разбить. В комнате, сейчас пустующей, виднелись небольшой шкаф для хранения одежды, необычных размеров диван и несколько брошенных на него покрывал. Полы устилали пушистые ковры, они окружали и утопленную в пол ванну. Помещение вполне могло бы служить комнатой какой-нибудь женщине из высших слоев общества, если бы не представляло собой зарешеченную тюрьму в работорговом доме Кернуса.
— Эта комната, — пояснил Хо-Ту, — предназначается для особых пленниц. Иногда Кернус развлекается тем, что держит здесь женщин, заставляя их поверить, что, если они будут ревностно ему служить, обращение с ними будет менее суровым. — Хо-Ту рассмеялся. — Когда же он добивается их послушания, их отправляют в железные клети.
— А если он этого не добивается?
— Тогда их душат цепями, которые они носят на шее.
Я снова заглянул в комнату.
— Кернус не любит проигрывать, — добавил Хо-Ту.
— Я об этом уже догадался.
— Занимаясь подобным воспитанием, — продолжал Хо-Ту, — Кернус надевает женщине цепь с символикой своего дома. Это способствует её послушанию и усиливает её стремление добиться его расположения.
— Могу себе представить, — сказал я.
— Вы, кажется, не слишком восхищены домом Кернуса?
— А вы, Хо-Ту?
В его взгляде появилось удивление.
— Мне хорошо платят, — ответил он и пожал плечами. — Ну что ж, большую часть дома вы уже посмотрели, за исключением, пожалуй, тренировочных залов, железных клетей, помещений для специальной обработки рабов и тому подобных вспомогательных служб дома.
— А где содержатся женщины, доставленные прошлой ночью на Валтай черным кораблем? — поинтересовался я.
— В загонах для рабов, — ответил Хо-Ту. — Пойдемте посмотрим.
Спускаясь по лестницам на нижние этажи здания, находившиеся под землей, мы миновали кабинет Капруса. В проходе я увидел Элизабет, несущую большую охапку пергаментных свитков.
Заметив меня, она сразу же опустилась на колени, низко склонив голову и умудрившись при этом не уронить свитки.
— Я вижу, твое обучение ещё не началось? — спросил я, стараясь придать голосу необходимую грубость.
Она продолжала молчать.
— Скоро начнется, — заверил меня Хо-Ту.
— А чего вы ждете?
— Это замысел Кернуса, — сказал Хо-Ту. — Он хочет поэкспериментировать с небольшой партией рабынь-дикарок. Она тоже будет включена в эту группу.
— Это те, что были доставлены прошлой ночью?
— Двое из них, — пояснил Хо-Ту. — Остальные восемь рабынь также будут разбиты на две группы и пройдут курс обучения отдельно.
— Варвары, насколько я слышал, не слишком восприимчивы к обучению, — заметил я.
— Опыт показывает, — ответил Хо-Ту, — что с ними тоже можно добиться некоторых результатов. Хотя придется, конечно, повозиться.
— Вероятно, впоследствии за них можно будет получить приличную сумму?
— Кто знает, как сложатся дела на рынке в ен'варе? — ответил Хо-Ту. — Или в ен'каре?
— Зато если эксперимент оправдает себя, дом Кернуса станет крупнейшим поставщиком такого товара, — сказал я.
— Конечно, — усмехнулся Хо-Ту.
— Так пойдемте же посмотрим новеньких.
— Да.
Элизабет подняла на нас встревоженный взгляд, словно совершенно не понимая, о чем идет речь, и снова опустила голову.
— Когда вы думаете начать обучение? — спросил я.
— Когда первым двум отобранным для этого девчонкам надоест жидкая овсяная каша и решетки металлических клетей.
— А что, проходящим обучение подают овсянку?
— Девушки, проходящие курс обучения, — сказал Хо-Ту, — уминают настоящую овсяную кашу, а не из жмыха, смешанного с чем попало. Им выдают толстые подстилки для сна, а впоследствии, по ходу обучения, и шкуры. Они редко бывают закованы, а иногда им даже разрешается в сопровождении охранника ненадолго оставить дом. Вид города хорошо стимулирует их усердие.
— Ты слышишь, маленькая Велла? — бросил я Элизабет.
— Да, хозяин, — робко ответила та, не поднимая головы.
— А кроме того, — продолжал Хо-Ту, — если в течение первых нескольких недель обучения девушка проявляет определенные успехи в занятиях, ей позволяют питаться не только овсянкой.
Элизабет посмотрела на нас с любопытством.
— Можно даже сказать, — заметил Хо-Ту, — что их начинают кормить хорошо.
На лице Элизабет заиграла улыбка.
— Здесь делают все, чтобы получить за них хорошую цену, — сказал Хо-Ту, не сводя глаз с Элизабет.
Девушка потупила взгляд.
В этот момент послышался пятнадцатый удар гонга.
Элизабет вопросительно взглянула на меня.
— Можешь идти, — бросил я ей.
Она вскочила на ноги и поспешила в контору Капруса, стоявшего, как я заметил в приоткрытую дверь, возле заваленного бумагами стола. Элизабет положила перед ним принесенные свитки пергамента и, выслушав какие-то его распоряжения, тут же пробежала мимо нас по коридору и исчезла за дверью соседнего зала.
— С такой прытью, — усмехнулся Хо-Ту, — она доберется до миски с настоящей овсянкой не последней.
Я взглянул на Хо-Ту и тоже рассмеялся.
Он повернул свою гладко выбритую голову, и взгляд его внимательных черных глаз встретился с моим. Некоторое время он присматривался ко мне, и затем на его лице снова появилась кривая усмешка.
— Для убийцы вы ведете себя несколько необычно, — сказал он.
— Мы идем в загоны для рабов? — перевел я разговор с опасной темы.
— Прозвучал пятнадцатый сигнал гонга. Пойдемте-ка лучше за стол. После обеда я покажу вам загоны.
Мимо нас по коридору торопливо пробегали рабы, поспешно направляясь туда, где находились предназначенные для них комнаты для приема пищи. Я заметил также несколько слуг из свободных, расходящихся по обеденным залам, двери которых за их спиной тут же закрывались.
— Хорошо, — ответил я. — Пойдемте поедим.
Во время обеда на песочной арене зала состоялось несколько поединков — два на маркированных тупых ножах, один на кнутах и кулачный бой. Какая-то обслуживающая столы рабыня пролила вино и была тут же пристегнута к вделанному в стену кольцу для приковывания рабов и наказана плетьми. Затем появились музыканты и невольница, которую мне ещё не доводилось видеть в доме, но о которой мне сообщили, что она была танцовщицей на Косе. Девушка исполнила, причем довольно хорошо, невероятно сложный танец рабского ошейника. Кернус, как и всегда, был целиком погружен в игру с Капрусом, однако на этот раз партия затянулась и продолжалась даже после подачи паги и неразбавленного ка-ла-на.
— А почему, — обратился я к Хо-Ту, от которого мне хотелось узнать за этот день как можно больше, — в то время, как остальные едят мясо, хлеб, мед, пьют ка-ла-на, вы питаетесь одной только овсянкой?
Хо-Ту отодвинул от себя миску.
— Это не имеет никакого значения, — ответил он.
— Да, конечно, — сказал я.
Ложка из рога боска треснула у него в руках, и он раздраженно бросил её обломки в миску.
— Извините, — сказал я.
Он изумленно взглянул на меня, и его глаза блеснули.
— Это не имеет никакого значения, — повторил он.
Я согласно кивнул.
Он поднялся из-за стола и, оглянувшись на меня, сказал:
— Пойдемте, я покажу вам загоны.
В глубине зала я заметил дверь, через которую прошлым вечером увели закованного в кандалы раба и за которой исчез затем Кернус. Сегодня, к моему облегчению, ни один из проигравших схватку рабов не был закован в кандалы и выведен из зала через этот выход.
Раб, выигравший накануне поединок с кривым ножом, снова, как я обратил внимание, обедал за столом. Ошейника на нем уже не было. Теперь он, должно быть, отпущен на свободу. За ремень, с которого у него так же, как и у Хо-Ту, свисал кривой нож, был заткнут длинный хлыст.
— Тот, кого вы называете зверем, вероятно, находится за этой дверью? — невинно полюбопытствовал я.
Хо-Ту пристально посмотрел на меня.
— Да, — ответил он.
— Я бы хотел взглянуть на него.
Лицо Хо-Ту покрылось смертельной бледностью.
— Молите Царствующих Жрецов, — ответил он, чтобы вам никогда не довелось его увидеть.
— Вы ничего не знаете об этом животном?
— Кернус и некоторые другие, конечно, видят его, но только когда они одни. Не стоит так далеко заходить в своем любопытстве, Несущий Смерть. Обычно человек видит это животное в последние мгновения своей жизни.
— Надеюсь, его держат в надежной клетке?
Губы Хо-Ту растянулись в улыбке.
— Я тоже на это надеюсь, — ответил он.
— А как часто его кормят?
— Он может есть по несколько раз в день, — сказал Хо-Ту, — но способен и довольно долгое время вообще обходиться без пищи. Обычно ему скармливают по одному рабу каждые десять дней.
— Ему отдают раба живым?
— Ему нравится самому убивать свою жертву.
— Ну что ж, если его содержат в надежной клетке, — заметил я, — большой опасности он собой не представляет.
— Зато одно присутствие этого зверя в доме Кернуса обеспечивает здесь должный порядок.
— Хорошее средство, — согласился я.
— Пойдемте я покажу вам клетки для рабов.
Глава 11. ДВЕ ДЕВУШКИ
После того как мы прошли через несколько тяжелых железных дверей, каждая из которых была непременно снабжена оконцем для наблюдения, мы стали спускаться по бесконечной спиральной лестнице, все дальше уходя под землю. Через какое-то время до меня начал доноситься резкий, неприятный запах, свидетельствующий о том, что мы приближаемся к своей цели.
Дом Кернуса изобиловал самыми разными помещениями для содержания рабов, от роскошных, уже продемонстрированных мне Хо-Ту, до практически не приспособленных для пребывания в них человека — металлических клеток. Но даже они имели между собой кое-какие различия. Если в иных клетках все удобства исчерпывались лишь плетеной тростниковой подстилкой да отверстием в полу для испражнений, то некоторые имели даже фигурные решетки, а на полу в них лежали выделанные шкуры животных и тончайшие шелковые покрывала. Само понятие «металлические клетки», как и «загоны для рабов», относится ко всему комплексу подземных помещений для содержания рабов: к клеткам от одиночной до рассчитанной на десятки человек, к ямам, закрытым решетками, к многочисленным помещениям с вделанными в стену кольцами для привязывания рабов и тому подобным сооружениям. В отличие от них выражение «камера» или «темница» употребляется только для обозначения крохотных, чаще всего каменных помещений в несколько футов длиной и шириной, ограниченных тремя глухими стенами и четвертой зарешеченной либо четырьмя глухими каменными стенами с небольшим, закрываемым решеткой оконцем, служащим одновременно входом или, точнее, лазом в темницу.
Дом Кернуса изобиловал самыми разными помещениями для содержания рабов, от роскошных, уже продемонстрированных мне Хо-Ту, до практически не приспособленных для пребывания в них человека — металлических клеток. Но даже они имели между собой кое-какие различия. Если в иных клетках все удобства исчерпывались лишь плетеной тростниковой подстилкой да отверстием в полу для испражнений, то некоторые имели даже фигурные решетки, а на полу в них лежали выделанные шкуры животных и тончайшие шелковые покрывала. Само понятие «металлические клетки», как и «загоны для рабов», относится ко всему комплексу подземных помещений для содержания рабов: к клеткам от одиночной до рассчитанной на десятки человек, к ямам, закрытым решетками, к многочисленным помещениям с вделанными в стену кольцами для привязывания рабов и тому подобным сооружениям. В отличие от них выражение «камера» или «темница» употребляется только для обозначения крохотных, чаще всего каменных помещений в несколько футов длиной и шириной, ограниченных тремя глухими стенами и четвертой зарешеченной либо четырьмя глухими каменными стенами с небольшим, закрываемым решеткой оконцем, служащим одновременно входом или, точнее, лазом в темницу.