Норман Джон. Убийца Гора

   Филлис побледнела.
   — Нет, — рассмеялась Сура. — Пусть он будет у меня.
   — Наручники! — рявкнул Хо-Сорл Филлис, и та заученным движением отвела руки назад и, несколько склонив голову набок, замерла в позе послушной рабыни.
   Хо-Сорл рассмеялся.
   На глаза Филлис навернулись слезы. Ее ответ на приказание охранника был автоматическим, как реагирует на команду хозяина хорошо дрессированное животное. Не давая ей времени проявить характер, Хо-Сорл быстро надел на неё наручники.
   — Поводок, — тут же приказал он, и девушка, одарив его полным ярости взглядом, подняла подбородок, подставляя ему ошейник, к которому охранник пристегнул тонкую цепь.
   Вирджиния тем временем сама протянула ладони Ремиусу, и тот застегнул у неё на запястьях наручники. Затем она повернулась к нему лицом, поднимая голову и покорно подставляя ему свой ошейник, за который тот, несколько смущенно, зацепил тонкий металлический поводок.
   — Вам тоже нужны наручники и цепь для нее? — спросила меня Сура, кивнув на Элизабет.
   — Да, — сказал я, — конечно.
   Все было немедленно принесено, и я под пристальным взглядом Элизабет деловито надел на неё наручники и пристегнул к ошейнику цепь. После этого мы все вышли из дома Кернуса, ведя за собой своих рабынь.
   Как только мы оказались на улице и свернули за угол, я снял с Элизабет все металлические рабские побрякушки.
   — Зачем ты это делаешь? — спросил меня Хо-Сорл.
   — Так и ей, и мне будет удобнее, — ответил я. — А кроме того, она ведь всего лишь рабыня красного шелка.
   — Вероятно, он просто не боится её, — многозначительно заметила ему Филлис.
   — Что-то я не пойму, — ответил ей Хо-Сорл.
   — Ты тоже можешь снять с меня наручники, — сказала ему Филлис. — Я не нападу на тебя. — И она повернулась к нему спиной, подставив свои стянутые цепями руки и нетерпеливо задрав голову.
   — Когда на тебе наручники, — ответил Хо-Сорл, — у меня в тебе больше уверенности.
   Филлис раздраженно топнула ногой.
   Ремиус, глядя на Вирджинию, бережно приподнял ей подбородок и впервые встретился с её глубокими серыми глазами.
   — Если я сниму с тебя наручники, — спросил он, — ты не сделаешь попытки убежать?
   — Нет, господин, — мягко, но убедительно ответила девушка.
   Наручники тут же с неё были сняты.
   — Спасибо, господин, — поблагодарила его Вирджиния.
   Нужно заметить, что все горианские рабыни обращаются к любому свободному мужчине «господин», а к свободной женщине «госпожа».
   — Ты хорошенькая рабыня, — сказал Ремиус.
   Вирджиния, не поднимая глаз, улыбнулась.
   — Господин тоже очень красивый, — ответила она.
   Я был поражен: в устах робкой и застенчивой Вирджинии Кент подобное замечание было довольно смелым.
   Ремиус рассмеялся и потянул её за собой с такой силой, что девушка едва не упала и вынуждена была ухватить его за руку, которую она, однако, тут же с испугом выпустила, и пошла за ним, отстав от него, как учили, на два шага и низко опустив голову. Ремиус же снова потянул за цепь, вынуждая её идти рядом с собой, босую, красивую и, как мне кажется, очень счастливую.
   Хо-Сорл продолжал разговаривать с Филлис.
   — Я, конечно, сниму с тебя наручники, но именно для того, чтобы ты могла на меня напасть. Это было бы забавно.
   Руки и этой девушки были освобождены. Она потерла покрасневшие запястья и потянула за цепь, удерживающую её ошейник. Хо-Сорл сделал вид, что не замечает её действий.
   — Может, ты хочешь, чтобы я пообещала, что не сделаю попытки убежать? — спросила она.
   — В этом нет необходимости, — ответил Хо-Сорл. — Ты и так не убежишь.
   Он так быстро зашагал за нами, что Филлис едва не упала от неожиданного рывка за цепь и, невольно вскрикнув, хмурясь, пошла с ним рядом.
   Хо-Сорл остановился и смерил её удивленным взглядом. Филлис немедленно отстала от него на два шага и побрела за ним, низко опустив голову и кипя от переполнявшей её ярости.
   — Нам бы не опоздать на состязания, — сказала Элизабет.
   Я протянул ей руку, и мы последовали за идущими впереди нас двумя охранниками и их такими разными пленницами.
   На трибуне Ремиус и Хо-Сорл отстегнули цепи с ошейников девушек, и те хотя бы на некоторое время могли почувствовать себя относительно свободными.
   Вирджиния казалась безмерно благодарной Ремиусу, рядом с которым стояла, опустившись на колени. В какой-то момент состязаний я заметил, что она положила ему руку на плечо и они, склонившись головой друг к другу, так и продолжали наблюдать за гонками, но больше смотрели один на другого. По окончании нескольких заездов Хо-Сорл дал Филлис пару мелких монет и приказал ей купить у торговца ломоть са-тарновского хлеба с медом.
   Девушка хитро улыбнулась и, быстро пробормотав:
   «Да, господин», тут же направилась к проходу между рядами.
   Я удивленно посмотрел на Хо-Сорла.
   — Она ведь попытается убежать.
   На лице черноволосого парня заиграла усмешка.
   — Конечно, — ответил он.
   — Если Кернус узнает, что она убежала, — продолжал я, — тебе не поздоровится.
   — Не сомневаюсь, — сказал Хо-Сорл. — Но она не убежит. Хотя обязательно попытается.
   Делая вид, что мы за ней не наблюдаем, однако на самом деле не спуская с девушки глаз, мы с Ремиусом увидели, как Филлис поравнялась с двумя торговцами хлебом и, помедлив секунду, прошла мимо.
   Хо-Сорл посмотрел на меня и рассмеялся.
   — Видишь? — кивнул он.
   — Да, — ответил я, — вижу.
   Филлис тем временем, оглянувшись по сторонам, торопливо направилась к защитному барьеру, отделяющему песчаное поле стадиона от зрительных трибун.
   Хо-Сорл проворно вскочил на ноги и бросился за ней.
   Я подождал с минуту и тоже поднялся.
   — Жди здесь, — сказал я Элизабет.
   — Не позволяй ему избивать её, — попросила Элизабет.
   — Он за неё отвечает.
   — Пожалуйста.
   — Слушай, Кернус не будет слишком доволен, если предназначенная для продажи рабыня будет убита или сильно разукрашена. Хо-Сорл тоже это понимает, поэтому самое большее, что ей грозит, — это хорошая трепка.
   — Ничего другого она здесь и не видела, — сказала Элизабет.
   — Вероятно, это не пошло ей на пользу, — пожал я плечами, — раз она не сделала для себя никаких выводов.
   Я оставил Элизабет и Ремиуса с Вирджинией и отправился на поиски Филлис и Хо-Сорла, продираясь сквозь толпу вскочивших на ноги и заполнивших все проходы болельщиков. Послышались три удара судейского гонга, означающих выведение участвующих в очередном заезде тарнов на стартовые позиции.
   Не успел я пройти и пятидесяти ярдов, как услышал испуганный женский вопль, доносившийся оттуда, куда исчезла Филлис. Я оттолкнул сгрудившихся передо мной зрителей и бросился к барьеру. Вскоре я уже ясно различал звуки потасовки и сопровождающие её яростные крики мужчин.
   У самого барьера, в нескольких шагах от прохода стоял Хо-Сорл. Справа и слева от него, кряхтя, поднимались с земли два парня, третий заносил руку для удара. Хо-Сорл, пригнувшись под направленным ему в лицо кулаком, шагнул в сторону и, ухватив парня сзади за ремень и ворот туники, швырнул его на покатую внутреннюю сторону барьера. За спиной Хо-Сорла, с расширенными от ужаса глазами, в разодранной тунике и обнажившимся под ней металлическим бандажом, стояла дрожащая Филлис, пристегнутая цепью к перилам барьера. Парень, откатившись на несколько футов, тут же вскочил на ноги и выхватил из-за пояса нож. Однако заметив за спиной своего противника ещё одного пришедшего ему на помощь человека и решительный вид самого Хо-Сорла, шагнувшего ему навстречу, он тут же отбросил нож и поспешил удрать.
   Хо-Сорл подошел к Филлис. Я заметил, что наручники, приковывающие девушку к металлическим перилам, были его собственными, из чего я сделал вывод, что, вероятно, Хо-Сорл, увидев её в окружении раздирающих её одежду парней, сначала расшвырял их, затем пристегнул девушку к барьеру и уже потом принялся за нападавших на нее.
   Он хмуро посмотрел на опустившуюся на колени Филлис, старательно прячущую от него взгляд.
   — Значит, эта хорошенькая маленькая рабыня все же решила от нас убежать, — сурово произнес он.
   Филлис судорожно сглотнула, боясь поднять на него глаза.
   — И куда же рабыня собиралась направиться? — поинтересовался Хо-Сорл.
   — Я не знаю, — едва слышно произнесла она.
   — Убежать отсюда невозможно, — продолжал Хо-Сорл, — а спрятаться негде.
   Филлис взглянула на него с таким безнадежным отчаянием в глазах, словно впервые за все это время осознала всю правоту его слов.
   — Да, — пробормотала она, — бежать отсюда некуда.
   Хо-Сорл не стал её наказывать и вместо этого, отстегнув её наручники от металлических перил и сняв их, помог девушке встать на ноги и собрать с земли обрывки одежды. Он взял её драную тонкую накидку с капюшоном и набросил девушке на плечи, пока она пыталась привести в порядок свою тунику. Когда мы уже готовы были возвращаться на свои места на трибуне, Филлис повернулась к нему спиной и протянула ему запястья, чтобы он сковал их цепями. Хо-Сорл, однако, не стал ни надевать ей наручники, ни пристегивать к ошейнику металлический поводок. Вместо этого он снова нагнулся и подобрал с земли монеты, оброненные девушкой во время нападения на нее. К её удивлению, он протянул монеты ей.
   — Купи мне хлеба с медом, — сказал он и, повернувшись ко мне, добавил: — Эх, жаль, шестой заезд мы пропустили!
   После этого мы направились к верхним рядам зрительных трибун и отыскали свои места. Вскоре вернулась Филлис, принеся Хо-Сорлу хлеб с медом и какую-то мелочь в качестве сдачи. Тот был всецело поглощен ходом соревнований и совершенно не обращал внимания на стоящую рядом с ним на коленях Филлис, тихо рыдающую, закрыв лицо руками. Элизабет и Вирджиния подошли к ней и опустились на колени рядом, положив руки ей на плечи.
   — О чем я действительно жалею, — обратился ко мне Хо-Сорл, — так это о том, что мне так и не довелось увидеть выступлении Мелиполуса с Коса.
   Один заезд следовал за другим, и наконец третий удар судейского гонга известил о выходе на старт наездников, участвующих в одиннадцатом, последнем в этот день заезде.
   — А что ты думаешь о стальных? — поинтересовался у меня Ремиус.
   Стальные, опознавательным цветом которых являлся серо-голубой, были новой командой и поэтому большого числа болельщиков не имели. Впервые на состязаниях их представитель должен был принять участие именно в этом, сейчас начинающемся, одиннадцатом заезде.
   Я не знал, что за прошедший ен'вар для них были устроены за внешней стеной стадиона тренировочные площадки и они успели подобрать себе команду. Происхождение этой группировки, а также источник финансирования её выступлений оставался для меня неясен, хотя я не мог не отметить, сколь серьезной была подготовка к их участию в соревнованиях, и мог только предполагать, насколько больших средств это потребовало. Попытки организовать новую команду проводились и раньше, однако все они, как правило, оканчивались неудачей.
   Дело здесь не только в традиционных довольно жестких требованиях состязаний, в соответствии с которыми не одержавшая побед в двух сезонах вновь образованная команда считается не прошедшей проверку на мастерство и не допускается к дальнейшему участию в гонках, но и в том, что вложение средств в организацию новой команды — чрезвычайно рискованное и не оправдывающее себя дело. А капиталовложений действительно требуется немало, и не только на постройку тренировочных площадок, но и на содержание довольно большого штата обслуживающего команду персонала, тренеров и подсобных рабочих, не говоря уже о приобретении или взятии внаем прошедших специальное обучение гоночных тарнов и выступающих за команду наездников. Шансы на победу новообразованной команды обычно очень невелики, что ставит под сомнение получение финансирующими её лицами какой-либо значительной прибыли, которая начнет поступать к ним лишь при стабильно высоких результатах выступления команды, то есть не ранее последующих восьми-десяти лет.
   Не следует забывать и о том, что рождение новой команды несет в себе угрозу для более старых, поскольку у них появляется дополнительный конкурент, в то время как каждая из них заинтересована в как можно меньшем количестве участников заезда, что увеличивает шансы команды на успех. Таким образом, и фавориты, и тарнсмены команд, не имеющие шансов одержать победу, зачастую прилагают все усилия, чтобы не дать выступить удачно наездникам новой команды, которым в такие моменты приходится вести борьбу сразу против всех. Общеизвестен и тот факт, что старые команды практически никогда не брали тарнсменов, пытавшихся выступать на новообразованную команду, за исключением тех редких случаев, когда участник действительно показывал блестящий результат.
   — Что ты думаешь о стальных? — снова спросил меня Ремиус.
   — У меня нет никакого мнения, — пожал я плечами. — Я практически ничего о них не знаю.
   Что-то в его голосе вызвало мое удивление. Да и во взгляде, брошенном на меня Хо-Сорлом, было нечто странное. Ни одного из них, казалось, не смущало то, что я обычно носил черное одеяние убийцы, хотя, конечно, выходя из дома Кернуса, я надевал красную тунику воина. Они не делали назойливых попыток завязать со мной дружеские отношения, но и не старались избегать моего общества, само собой получалось так, что мы довольно часто оказывались рядом.
   — Вот это птица! — воскликнул Хо-Сорл, кивая на тележки, подвозящие тарнов к стартовым насестам.
   Вокруг нас раздались изумленные возгласы.
   У меня перехватило дыхание. На одной из повозок, которую тянул впряженный в неё рогатый тарларион, я увидел гигантского черного тарна, настоящего красавца с хищно изогнутым клювом и горящими черными глазами. Птица гордо запрокинула голову — и над стадионом прозвучал её дикий воинственный клич, какой, вероятно, должен был бы витать над скалистыми утесами Тентисской гряды или над суровыми пиками уходящих в небо Валтайских гор, а то и звать в бой сошедшихся в смертельной схватке где-нибудь под облаками наездников.
   — Но это же не гоночный тарн, — услышал я восклицание одного из зрителей.
   Я сам не заметил, что встал, подавшись вперед, туда, к стартовой площадке, где остановились повозки с готовящимися к выступлению тарнами.
   — Мне говорили, — сказал Ремиус, — что эта птица из Ко-Ро-Ба.
   Я не мог выдавить из себя ни слова; ладони у меня стали влажными. За спиной раздались вопли Филлис и Вирджинии. Я на секунду обернулся и увидел, что Хо-Сорл схватил их за волосы и повернул лицом к себе.
   — Рабыни, — услышал я его наставительный голос, — никогда никому не расскажут о том, что они сегодня видели. Понятно?
   — Да, господин! — ответила Вирджиния. — Никогда не расскажу.
   — Да-да, понятно! — взвизгнула Филлис, которую Хо-Сорл для пущей убедительности ещё раз хорошенько тряхнул за волосы. — Филлис никому-никому никогда ничего не расскажет!
   Я словно во сне направился к концу нашего ряда и начал спускаться по узкому проходу, ведущему к защитному барьеру.
   — Возьми это! — крикнул, подбегая, Ремиус и вложил мне в руку небольшой кожаный мешок.
   Я даже не обратил на него внимания и продолжал спускаться туда, к песчаному полю стадиона. Вскоре я был уже у металлических перил.
   Не больше сорока ярдов отделяло меня от птиц. Я замер.
   И тогда, словно после долгих поисков в этом море человеческих лиц, звуков, красок, черные блестящие глаза птицы остановились на мне. Она как будто почувствовала мое присутствие, а я — её состояние. Я ощущал, как напрягается её тело, как наполняется силой каждый её мускул. Меня охватило непонятное волнение.
   Внезапно, не сводя с меня пронизывающего взгляда своих горящих глаз, птица широко взмахнула громадными черными крыльями, подняв вокруг целую песчаную бурю, едва не сбив с ног стоящего у повозки низкорослого подсобного рабочего в опущенном на самые глаза капюшоне. Птица вторично издала пронзительный крик — крик, способный вселить ужас даже в сердце ларла, но я не чувствовал страха. Мы оба с ним были воинами и хорошо понимали друг друга.
   Я увидел, что держу в руке кожаный капюшон, расправил его, натянул на голову, опустив его края до самых плеч и, перебравшись через защитный барьер, пошел к стартовой площадке.
   — Приветствую тебя, Мип, — сказал я низкорослому подсобному рабочему, забираясь на транспортировочную повозку.
   — Ты — Гладиус с Коса, — узнал он.
   Я кивнул и, оглянувшись на птицу, поинтересовался:
   — Что все это значит?
   — То, что ты выступаешь за стальных, — ответил он.
   Я протянул руку и прикоснулся к мощному изогнутому клюву птицы, провел по нему ладонью и, не удержавшись, прижался к нему щекой. И тарн, этот хищник, беспощадный ко всему, что движется в поднебесье, осторожно опустил голову и положил клюв ко мне на плечо.
   Так мы и стояли, голова к голове, и я нисколько не боялся, что кто-то сможет заметить под моим капюшоном скатившуюся у меня из глаз слезу.
   — Сколько времени прошло, Убар Небес, — сказал я, — сколько времени!
   Я едва замечал, что творится вокруг меня, и снова начал отдавать отчет происходящему, только когда услышал голос Мипа.
   — Не забудь о том, чему я учил тебя, — напутствовал он.
   — Я помню.
   — Тебе пора.
   Я взобрался в седло, и, когда Мип снял с правой ноги тарна удерживающие его на повозке цепи, я легко поднял птицу в воздух и усадил её на стартовый насест.

Глава 17. КЕЙДЖЕРАЛИЯ

   — С Кейджералией вас! — крикнула мне какая-то девчонка-рабыня, бросая в меня венком из цветов са-тарна, и тут же побежала прочь.
   Через пару шагов я её нагнал, развернул к себе, крепко поцеловал в губы и, шлепнув ладонью по округлой заднице, отпустил.
   — И тебя с Кейджералией, — рассмеявшись, ответил я, и она, хохоча, убежала прочь.
   В ту же секунду из выходящего на улицу окна, футов на шестнадцать возвышающегося над землей, меня окатили ведром воды. Сквозь стекающие по лицу теплые струи я увидел высовывающуюся из окна девушку-рабыню, посылавшую мне воздушный поцелуй.
   — С Кейджералией! — крикнула она и рассмеялась.
   — В такие праздники лучше и носа не высовывать на улицу, — хмуро заметил проходивший мимо меня строитель, туника которого была вся в пятнах от брошенных в него фруктов.
   Следом за ним брели трое мужчин-рабов с красующимися у них на головах венками из молодых ветвей брека. Они на ходу передавали друг другу, поочередно прикладываясь к широкому горлышку, кувшин паги, очевидно, уже далеко не первый, поскольку их ноги, действующие словно сами по себе, то и дело пытались переплестись, как и ветви их венков. Один из них окинул меня мутным взглядом. Насколько я мог понять по выражению его лица, ему, вероятно, показалось, что вместо меня одного здесь стоит по крайней мере трое человек. Он протянул мне кувшин с предложением сделать глоточек, на что я охотно согласился.
   — С Кейджералией, — очевидно, должно было означать то, что он долго пытался произнести.
   При этом он едва не опрокинулся на спину, и его спасло только то, что его падавшего в ту же самую секунду товарища повело прямо на него, и они оба так и повисли друг на друге, представляя собой неповторимую живую скульптуру празднующих Кейджералию мужчин.
   — С Кейджералией, — поздравил я их третьего собрата, не собравшегося ещё падать, и протянул ему серебряную монету.
   Отойдя на пару шагов, я услышал за спиной шум, свидетельствующий, что третий парень последовал-таки начинанию своих товарищей, и, обернувшись, я ещё успел заметить, как рушится их непрочное скульптурное творение.
   Тут мимо меня пробежала девушка-рабыня, и трое, казалось, уже отрубившихся и ни на что не годных парней неожиданно ожили и, кряхтя, оказывая друг другу братскую помощь, каким-то чудом ухитрились подняться на ноги и даже попытались поспешить за девушкой следом. Она, очевидно, по достоинству оценила предпринимаемые ради неё мучительные попытки и на секунду остановилась, но, когда один из наиболее ретивых нашел в себе силы протянуть к ней руку, она рассмеялась и снова припустила по улице. Однако не успела она сделать и пары шагов, как откуда-то из-за угла вынырнул ещё один мужчина и, к изумлению девушки, схватил её в охапку и притянул к себе. Она взвизгнула в притворном ужасе, но уже через секунду снова оказалась на свободе, так как подхвативший её незнакомец, к явному своему разочарованию и удовольствию девушки, заметил надетый на неё ошейник.
   — С Кейджералией! — смеясь, крикнула она незадачливому искателю приключений, продолжая свой путь.
   От дальнейшей судьбы девушки меня отвлек врезавшийся прямо над моей головой в стену здания сочный плод. Стена, помимо расплывающегося по ней свежего пятна, была вся испещрена надписями и рисунками в адрес хозяев этого квартала и отнюдь не прославляющими их.
   За углом дома послышались чьи-то раздраженные крики и радостные голоса девушек.
   Не в добрый час я выбрался на улицу. Было бы лучше как можно скорее вернуться в дом Кернуса.
   Я поспешно свернул на соседнюю улицу. И неожиданно оказался в объятиях двух десятков мигом окруживших меня девушек, визжащих и хлопающих от радости в ладоши. Вот когда я по-настоящему пожалел, что владельцы не вешают на Кейджералию своим рабыням на щиколотки колокольчики. Такое могло прийти в голову только врагу. И как я сразу не сообразил, что тишина на этой улице означает, что они устроили здесь засаду! И ведь, наверное, у них где-то были и свои разведчики!
   Девушки по праву громогласно гордились своей победой.
   — Пленник! Это наш пленник! — вопили они.
   Я почувствовал у себя на шее веревку; её петля немилосердно стягивала горло. Конец её держала в руке темноволосая девушка, длинноногая, с ошейником, естественно, и в короткой тунике рабыни.
   — Поздравляем тебя, воин, — сказала она, угрожающе затягивая и без того готовую удушить меня веревку. — Теперь ты — раб девушек с Горшечной улицы, — поставила она меня в известность.
   Тут же невидимые руки опутали меня всего веревками и стянули ноги так, что я едва мог стоять, не говоря уже о попытке к бегству.
   — Как мы поступим с нашим пленником? — обратилась темноволосая к своим подругам.
   На неё посыпался град предложений.
   — Раздеть его! — потребовал чей-то звонкий голос.
   — Клеймить! — перебил его другой.
   — Плетей ему! Плетей! — неистовствовал третий.
   — Надеть ему ошейник! — советовал четвертый.
   — Ну, хватит! — потребовал я. — Послушайте!
   Слушать они, однако, не стали, а вместо этого пошли по улице, таща меня за собой.
   Шествие наше продолжалось недолго, и вскоре меня втолкнули в большую комнату, заваленную корзинами и увешанную кожаной упряжью, — очевидно, подсобное помещение какого-нибудь малопримечательного цилиндра. Центральная часть комнаты оставалась свободной, и здесь на покрывающую её солому были брошены несколько репсовых подстилок. У дальней стены стояли связанные по рукам и ногам два человека — воин и молодой приятной наружности тарновод.
   — С праздником, — криво усмехнувшись, приветствовал меня воин.
   — С Кейджералией, — хмуро ответил я.
   Темноволосая, уперев руки в бока, внимательно оглядела меня, прошлась перед моими товарищами по несчастью и снова вернулась ко мне.
   — Неплохой улов, — заметила она.
   Ее подруги радостно взвизгнули, едва усидев на месте от распирающего их ликования.
   — Теперь вы будете нам прислуживать, — объявила темноволосая.
   Нас развязали, оставив лишь веревки на шее и на ногах, концы которых поручили держать одной из девушек.
   Нам выдали жестяные банки с разбавленным, наверняка украденным где-нибудь на кухне ка-ла-на.
   — Но прежде, чем они начнут нас обслуживать, — не унималась темноволосая, — мы сделаем из них настоящих рабов для наслаждений.
   И нам на шею тут же надели гирлянды таленд.
   Затем каждого из нас обучили, как следует подавать вино, спрашивая при этом: «Не хочет ли госпожа немного вина?» — и дожидаясь, пока девушка, едва сдерживаясь от хохота, не найдет в себе силы ответить: «Да, хочу!».
   — Ты, раб, будешь подавать вино мне, — заявила мне темноволосая.
   В своей короткой тунике она выглядела просто восхитительно, а её ноги казались ещё длиннее.
   — Да, госпожа, — ответил я как можно более почтительным тоном.
   Затем я наклонился к ней и протянул жестяную банку с вином.
   — На колени! — приказала она. — И обслуживай меня как рабыня для наслаждений!
   Девушки затаили дыхание. У обоих мужчин вырвался негодующий крик.
   — Так не пойдет, — ответил я.
   Тут же петля у меня на шее затянулась. Две девушки рванули за веревки, связывающие мои лодыжки, и я тяжело повалился на каменный пол, расплескивая вино из жестяной банки.
   — Раб неуклюжий, — фыркнула длинноногая.
   Остальные девушки прыснули со смеху.
   — Дайте ему ещё ка-ла-на, — распорядилась темноволосая.
   Мне всунули в руки новую жестяную банку с вином, однако их идиотские шутки уже начали мне надоедать.
   Эта длинноногая, очевидно, из наиболее низкой категории рабынь, кажется, хотела подвергнуть меня унижению в качестве реванша над своим хозяином, чье место я сейчас занимал.
   — Налей мне вина, — сурово приказала она.
   — С Кейджералией, — услужливо произнес я.
   Она расхохоталась, поддерживаемая смехом своих товарок. Я тем временем быстро обежал взглядом складское помещение, в глубине которого я заметил небольшую, заставленную ящиками и коробками комнату.