Страница:
— Скотина ты, Тэрл Кэбот, — рассмеялась она.
— Куурус, — поправил я.
— Куурус, Куурус! — воскликнула она.
Я наклонился к Элизабет, чтобы развязать её, но тут внезапно раздался резкий стук в дверь. Мы быстро переглянулись.
Стук повторился.
— Кто там? — спросил я.
— Хо-Ту, старший смотритель, — донесся едва слышный из-за толстой двери ответ.
Я быстро поцеловал Элизабет, накинул на неё рабскую тунику и повернул девушку лицом к стене, оставив её у подножия каменного ложа. Она лежала на плитах пола полураздетая, со связанными руками и ногами, в ошейнике, соединенном толстыми цепями со вделанным в стену рабским кольцом. Поджав колени к самому подбородку, она выглядела жалкой и униженной. Удовлетворенный производимым ею впечатлением, я направился к двери и, отодвинув тяжелый засов, открыл её.
Хо-Ту был низкорослым, широкоплечим человеком довольно плотной комплекции, ходившим обычно обнаженным по пояс. У него были живые черные глаза, совершенно лысая голова и длинные, свисающие усы.
На груди у него на толстой металлической цепи висел грубый медальон, свидетельствующий о его принадлежности к дому Кернуса. С широкого кожаного ремня свисал длинный кривой нож в ножнах и свисток для подачи команд рабам. С другого бока на ремне висел шокер для рабов, весьма схожий со стрекалом для тарнов, но приспособленный для людей. Оба устройства были результатом совмещения знаний, полученных кастами врачей и техников, в которых роль врачей сводилась к обнаружению на теле человека болевых точек и изучению реакции его нервной системы на электрическое воздействие, а в задачу техников — разработка конструкции энергетического излучателя. В отличие от стрекала для тарнов, в рукоять которого был вмонтирован простой выключатель, шокер, рассчитанный для применения на рабах, был снабжен также регулятором, позволяющим варьировать силу посылаемого наконечником электрического разряда в пределах от приносящего неприятные ощущения до смертельного.
В большинстве горианских городов шокер для рабов практически неизвестен и применяется исключительно профессиональными работорговцами из богатых домов, что, вероятно, объясняется его дороговизной. Стрекало же для тарнов весьма просто и доступно значительной части населения. Примечательно, что оба устройства при соприкосновении с живым телом испускают сноп ярких оранжевых искр, что в сочетании с болевым ощущением вызывает как у человека, так и у тарна испуг.
Хо-Ту окинул внимательным взглядом комнату и, заметив лежащую на полу Элизабет, усмехнулся.
— Я вижу, вы хорошо знаете, как следует обращаться с рабами, — сказал он.
Я пожал плечами.
— Если она будет доставлять вам какие-нибудь хлопоты, — добавил он, — отправьте её в железный загон Мы научим её дисциплине.
— Я умею заставить рабов повиноваться, — сказал я.
— Конечно, — ответил Хо-Ту, почтительно склоняя голову. — Но мы все же — профессионалы.
— Буду иметь это в виду, — сказал я.
— За четверть часа, — продолжал Хо-Ту, похлопывая по висящему у него на боку стрекалу, — я могу научить её принимать пищу из ваших рук.
Я рассмеялся и прищелкнул пальцами Элизабет с трудом поднялась на колени и, с испугом заглядывая мне в глаза, едва слышно пробормотала.
— Хозяин, покорми, пожалуйста, Веллу.
Хо-Ту присвистнул от удивления.
— Зачем ты пришел? — спросил я Хо-Ту.
В этот момент по всему коридору прокатился донесшийся откуда-то из глубины дома гулкий звон металлической балки. Затем звук повторился на других этажах здания. Как мне впоследствии стало известно, такими сигналами в доме Кернуса отмечалось время. Ну что ж, это вполне в духе работорговца.
Хо-Ту улыбнулся.
— Кернус приглашает вас к столу, — сказал он.
Глава 6. Я САЖУСЬ ЗА СТОЛ С КЕРНУСОМ
Глава 7. КОРАБЛЬ
— Куурус, — поправил я.
— Куурус, Куурус! — воскликнула она.
Я наклонился к Элизабет, чтобы развязать её, но тут внезапно раздался резкий стук в дверь. Мы быстро переглянулись.
Стук повторился.
— Кто там? — спросил я.
— Хо-Ту, старший смотритель, — донесся едва слышный из-за толстой двери ответ.
Я быстро поцеловал Элизабет, накинул на неё рабскую тунику и повернул девушку лицом к стене, оставив её у подножия каменного ложа. Она лежала на плитах пола полураздетая, со связанными руками и ногами, в ошейнике, соединенном толстыми цепями со вделанным в стену рабским кольцом. Поджав колени к самому подбородку, она выглядела жалкой и униженной. Удовлетворенный производимым ею впечатлением, я направился к двери и, отодвинув тяжелый засов, открыл её.
Хо-Ту был низкорослым, широкоплечим человеком довольно плотной комплекции, ходившим обычно обнаженным по пояс. У него были живые черные глаза, совершенно лысая голова и длинные, свисающие усы.
На груди у него на толстой металлической цепи висел грубый медальон, свидетельствующий о его принадлежности к дому Кернуса. С широкого кожаного ремня свисал длинный кривой нож в ножнах и свисток для подачи команд рабам. С другого бока на ремне висел шокер для рабов, весьма схожий со стрекалом для тарнов, но приспособленный для людей. Оба устройства были результатом совмещения знаний, полученных кастами врачей и техников, в которых роль врачей сводилась к обнаружению на теле человека болевых точек и изучению реакции его нервной системы на электрическое воздействие, а в задачу техников — разработка конструкции энергетического излучателя. В отличие от стрекала для тарнов, в рукоять которого был вмонтирован простой выключатель, шокер, рассчитанный для применения на рабах, был снабжен также регулятором, позволяющим варьировать силу посылаемого наконечником электрического разряда в пределах от приносящего неприятные ощущения до смертельного.
В большинстве горианских городов шокер для рабов практически неизвестен и применяется исключительно профессиональными работорговцами из богатых домов, что, вероятно, объясняется его дороговизной. Стрекало же для тарнов весьма просто и доступно значительной части населения. Примечательно, что оба устройства при соприкосновении с живым телом испускают сноп ярких оранжевых искр, что в сочетании с болевым ощущением вызывает как у человека, так и у тарна испуг.
Хо-Ту окинул внимательным взглядом комнату и, заметив лежащую на полу Элизабет, усмехнулся.
— Я вижу, вы хорошо знаете, как следует обращаться с рабами, — сказал он.
Я пожал плечами.
— Если она будет доставлять вам какие-нибудь хлопоты, — добавил он, — отправьте её в железный загон Мы научим её дисциплине.
— Я умею заставить рабов повиноваться, — сказал я.
— Конечно, — ответил Хо-Ту, почтительно склоняя голову. — Но мы все же — профессионалы.
— Буду иметь это в виду, — сказал я.
— За четверть часа, — продолжал Хо-Ту, похлопывая по висящему у него на боку стрекалу, — я могу научить её принимать пищу из ваших рук.
Я рассмеялся и прищелкнул пальцами Элизабет с трудом поднялась на колени и, с испугом заглядывая мне в глаза, едва слышно пробормотала.
— Хозяин, покорми, пожалуйста, Веллу.
Хо-Ту присвистнул от удивления.
— Зачем ты пришел? — спросил я Хо-Ту.
В этот момент по всему коридору прокатился донесшийся откуда-то из глубины дома гулкий звон металлической балки. Затем звук повторился на других этажах здания. Как мне впоследствии стало известно, такими сигналами в доме Кернуса отмечалось время. Ну что ж, это вполне в духе работорговца.
Хо-Ту улыбнулся.
— Кернус приглашает вас к столу, — сказал он.
Глава 6. Я САЖУСЬ ЗА СТОЛ С КЕРНУСОМ
Двое мужчин в ошейниках рабов, стоя друг против друга на песке, изготавливались к бою. Оба до пояса обнажены. Волосы перевязаны узкой лентой. Каждый сжимает рукоять вложенного в ножны кривого ножа с синей каймой по краям лезвия.
— Эти парни — чемпионы среди рабов-мужчин в состязаниях на ножах, — пояснил Кернус, не отрывая глаз от игральной доски, за которой напротив него сидел Капрус — старший учетчик работоргового дома.
Я услышал резкий удар хлыста и команду «К бою!», по которой двое мужчин начали приближаться друг к другу. Я бросил взгляд на доску. Поглощенный игрой Кернус не обращал на меня никакого внимания. Я не видел начала игры, но, судя по фигурам и их позиции на доске, догадался, что игроки перешли ко второй, заключительной фазе. Перевес был явно на стороне Кернуса, и я пришел к выводу, что игрок он весьма искусный.
На груди одного из рабов, сражавшихся между столами на квадратной песчаной площадке размером около двенадцати футов, появилась синюшная полоса. Нанесшему удар присудили очко. Затем рабы разошлись в противоположные углы ринга и, приняв боевую стойку, застыли в ожидании новой команды «К бою!»
Не дожидаясь приглашения, я занял место за столом Кернуса. Никто не возразил, по крайней мере открыто, но я чувствовал, что мой поступок вызвал скрытое раздражение. Я понял, что мое место — за одним из длинных столов и, вероятно, даже ниже чаш с красной и желтой солью, разделявших эти столы. Само собой разумеется, что стол Кернуса находился выше этих чаш. Слева от меня сидел Хо-Ту.
В тот момент, когда раб, завоевавший первое очко, изловчившись, поставил длинную синюю метку на внутренней стороне правой руки противника, послышались возгласы охранников и сидящих за столом членов обслуживающего персонала дома. «Очко!» — объявил следивший за ходом поединка охранник, взмахнул хлыстом, и рабы, тяжело переводя дыхание, снова разошлись по своим углам и приняли боевую стойку. Боец, которому задели руку, вынужден был переложить затупленный кривой нож в левую руку.
Было слышно, как быстро менялись ставки, когда мужчины дома Кернуса заключали новые пари.
Услышав слова Кернуса: «Захват Домашнего Камня!», я обернулся и увидел, что побежденный Капрус откинулся назад и оглянулся на меня. Кернус принялся снова расставлять на доске фигуры.
— Только проигрываю, — сказал Капрус и пожал плечами.
Кернус засмеялся от удовольствия и, поворачивая доску, предложил:
— Теперь ты желтыми, Капрус.
Капрус кивнул и подвинул лучника убара к книжнику, на клетку четыре.
Кернус с любопытством взглянул на меня и спросил:
— Ты играешь?
— Нет, — ответил я.
Он вновь обратился к доске и сделал ход, переместив своего посвященного убара к лучнику убары, на клетку четыре. Разыгрывалась Тарианская защита.
Послышался крик, я снова перевел взгляд на песчаную площадку и увидел, как раб, державший нож в левой руке, рванулся через арену и, принимая удар в грудь, нанес свою синюю метку противнику.
— Каждому по очку, — объявил судья.
Угощение за столом Кернуса было хорошим, но отличалось простотой и даже некоторой неприхотливостью, что, вероятно, соответствовало характеру хозяина дома. Я отведал мяса тарна и желтого хлеба с медом, горианского гороха и поданного в кружке разбавленного теплой водой ка-ла-на. Хо-Ту, как я заметил, хотя ничего и не сказал по этому поводу, пил только воду и ел только овсяную кашу с молоком горианских лесных коров, пользуясь вырезанной из рога ложкой.
Справа от стола в стене располагались пятнадцать колец для рабов. К каждому была прикована цепью за левую лодыжку девушка с обнаженной грудью и с опоясывающим талию шнуром, с которого свисал продолговатый узкий прямоугольник красного шелка. Горло им стягивал ошейник, покрытый в тон шелковой материи красной эмалью. Их губы были ярко накрашены, а глаза подведены тенями. Увидев этих девушек, я понял, что в доме Кернуса для мужчин после трапезы наступает время удовольствий и отдыха. Что касается паги и ка-ла-на, то их подавали позднее, после ухода Кернуса.
— Убит! — воскликнул судящий охранник с хлыстом.
Я увидел, что один раб, который, без сомнения, был более сильным в этом виде борьбы, заскочил за спину другого и, отведя его голову назад, решительно провел тупым ножом по горлу противника.
Проигравший раб, казалось, онемел от ужаса, когда широкая синяя полоса появилась у него на шее. Он опустился на колени. Тут же к нему подбежали двое охранников и надели на него кандалы. Не знаю, из каких соображений судья с хлыстом взял свой нож и провел лезвием по груди побежденного, оставляя на ней неглубокий кровавый след. Действия охранника показались мне бессмысленными. После этого закованного в кандалы потерпевшего поражение раба увели. Победитель же торжествующе воздел руки к потолку и огласил зал победным криком. Его приветствовали шумными возгласами и сразу же усадили за стол, в самом дальнем его конце, поставив перед ним миску с мясом, которое он начал поглощать, ко всеобщему веселью наблюдавших, хватая руками, с жадностью изголодавшегося зверя, позабыв обо всем, кроме еды. Очевидно, в бараках для рабов такая пища была большой редкостью.
Теперь, когда со спортивными развлечениями было покончено, в зал шеренгой вошли музыканты и расположились чуть в стороне от центральной арены. Здесь были два исполнителя на калике, один музыкант, играющий на цехаре, четыре флейтиста и пара ударников.
Угощение подносили юные рабыни, одетые в белые туники, с ошейниками, покрытыми белой эмалью. Это были девушки, проходящие курс обучения; некоторые из них, вероятно, принадлежали к категории рабынь белого шелка, поскольку чувствовалось, что они знакомы с процедурой прислуживания за столом и вполне владеют этим искусством.
Одна из них, несшая большой кувшин с разбавленным ка-ла-на, подошла к нам сзади, грациозно поднявшись по двум ступенькам на широкий деревянный помост, на котором стояли наши столы. Она склонилась над моим левым плечом.
— Вина, хозяин? — пробормотала она скороговоркой.
— Как ты подаешь вино незнакомому гостю за столом твоего хозяина? — зашипел на неё Хо-Ту.
— Простите Лану, — сказала она; на её глазах появились слезы.
— Твое место в железных клетях, — сказал Хо-Ту.
— Он внушает мне страх, — произнесла она сквозь рыдания. — Он из черной касты.
— Подай ему вина, как полагается, — сказал он, — или тебя разденут и швырнут в барак рабов-мужчин.
Девушка повернулась и отошла назад, затем снова приблизилась, поднявшись по ступеням с изяществом в котором чувствовалась затаенная робость. Она наклонилась вперед, слегка согнув колени, все её тело было преисполнено грации, и прошептала у моего уха: «Вина, хозяин?» — так, словно предлагала не вино, а себя. В огромном доме, полном самых разных девушек-рабынь, позволить гостю провести ночь с одной из них считалось всего лишь проявлением вежливости со стороны хозяина. Каждая девушка, считавшаяся подходящей для подобного рода услуг, время от времени на протяжении вечера подходила к гостю и предлагала ему вино. Выбранной считалась та, вино от которой он принимал.
Я взглянул на девушку. Ее глаза встретились с моими, в них светилась нежность. Ее губы были слегка приоткрыты.
— Вина, хозяин? — повторила она.
— Да, — ответил я. — Я выпью вина.
Она налила разбавленного ка-ла-на в мой кубок, склонила голову и с застенчивой улыбкой грациозно сошла по ступеням вниз, затем повернулась и поспешила прочь.
— Ты, конечно, не можешь провести с ней ночь, — сказал Хо-Ту. — Она рабыня белого шелка.
— Понимаю, — ответил я.
Заиграла музыка. Мне всегда нравились горианские мелодии, хотя в них и было что-то варварское. Я знал, что Элизабет они бы тоже пришлись по душе.
Я улыбнулся про себя. «Бедняжка Элизабет, — подумал я. — Сегодня вечером она останется голодной, а утром ей, вероятно, придется идти за водой, кашей и овощами к корытам с пищей в бараках рабынь-служанок». Я вспомнил, как повернулся и послал ей воздушный поцелуй, когда оставлял комнату, следуя за Хо-Ту в зал. Я видел, в какую ярость пришла она, стоя на коленях, связанная по рукам и ногам, прикованная цепью за ошейник к кольцу рабов, видя, как я поспешил на обед к хозяину дома.
Вероятно, утром, а я предполагал, что вернусь в комнату только к утру, с ней трудно будет помириться. Не слишком приятно провести всю ночь связанной. В действительности же это самое обычное, пусть и суровое, наказание для рабынь на Горе. Днем их связывают гораздо реже, поскольку им надо работать. Я решил, что основная часть моих проблем может быть решена, если я просто откажусь развязать Элизабет до тех пор, пока она не даст мне слово — а к этому она относилась весьма серьезно — вести себя послушно.
Справедливо это или нет, но тут я отогнал от себя мысли об Элизабет, так как услышал доносившийся со стороны боковой двери перезвон колокольчиков и с удовольствием отметил, что в зал входят рабыни для наслаждений. Семь девушек мелкими торопливыми шагами просеменили по залу, держа руки чуть на отлете ладонями кверху, склонив головы и потупив глаза. Они встали на колени между столами перед мужчинами, низко опустив головы, как и полагалось рабыням для наслаждений.
— Захват Домашнего Камня! — объявил Кернус, переставляя своего наездника к строителю убара, туда, где Капрус в этот момент игры пытался защитить свой Домашний Камень.
Между прочим, Домашний Камень в игре не является фигурой, так как им нельзя брать другие фигуры, хотя в соответствии с правилами игры он и может перемещаться при каждом ходе на одну клетку. Интересно отметить и то, что он не ставится на доску в начале игры, а должен появиться на ней на седьмом ходу или непосредственно перед ним, при этом появление на доске засчитывается как самостоятельный ход.
Кернус поднялся и потянулся, предоставив Капрусу собирать фигуры.
— Пусть подают пагу и ка-ла-на, — распорядился Кернус и под благодарные возгласы повернулся, отошел от стола и исчез в боковой двери, той самой, через которую увели закованного в кандалы раба.
Вскоре, унося фигуры и доску, вышел и Капрус, но через другую дверь.
Теперь девушки в белых туниках начали подавать горианские крепкие напитки, и наступило время вечерних удовольствий. Бодрее заиграли музыканты, и девушки в шелках удовольствий начали медленно подниматься под звуки музыки, держа руки над головами. Их тела отзывались на каждый музыкальный аккорд так, словно к ним прикасались руки мужчины.
— Им ещё далеко до совершенства, — заметил Хо-Ту. — Их обучают всего четыре месяца. Но им полезно попрактиковаться, услышать и увидеть, как на них реагируют мужчины. Так они смогут узнать, что же мужчинам действительно нравится.
Я абсолютно уверен, что в конечном счете именно мужчины учат женщин танцевать. Лично у меня о девушках было иное мнение, нежели у Хо-Ту, который был излишне категоричен в своей оценке. Но справедливости ради нужно было отметить, что между этими девушками и более опытными танцовщицами существовала огромная разница. Идеальная танцовщица живет, импровизирует в танце и, имея за плечами годы опыта, способна быть всегда разной, утонченной и неожиданной. Удивительно, но некоторые из этих девушек даже не были красивы, но, танцуя, они преображались в красавиц. Я думаю, что все дело здесь в способности девушки чувствовать зрителей, вступать с ними в игру, дразня их самыми разными способами, сначала заставляя их испытывать разочарование и жалость по отношению к ней, а затем, совершенно внезапно поражая и удивляя их своим искусством, доводить до безумного желания обладать ею. Такая девушка после исполненного ею танца может поднять много золотых монет с песка и, спрятав их в свои шелка, поспешно ускользнуть к своему господину.
Внезапно девушки перестали танцевать, а музыканты играть; даже сидящие за столом прекратили смеяться и разговаривать. Откуда-то издалека донесся протяжный, леденящий сердце крик. Казалось, будто он проникает в каждый камень зала, в котором мы развлекались.
— Играйте, — приказал Хо-Ту музыкантам.
Вновь послушно заиграла музыка, и снова девушки двигались под её звуки, хотя теперь, как я видел, они делали это из рук вон плохо: чувствовалось, что они напуганы.
Несколько мужчин рассмеялось. Выигравший сражение раб, сидевший значительно ниже чаши, наполненной солью, страшно побледнел.
— Что это? — обернулся я к Хо-Ту.
— Проигравший сражение раб, — ответил Хо-Ту, запихивая полную ложку каши в рот.
— Что с ним случилось? — спросил я.
— Его бросили на съедение зверю, — ответил Хо-Ту.
— Какому зверю?
— Не знаю. Я его никогда не видел.
— Эти парни — чемпионы среди рабов-мужчин в состязаниях на ножах, — пояснил Кернус, не отрывая глаз от игральной доски, за которой напротив него сидел Капрус — старший учетчик работоргового дома.
Я услышал резкий удар хлыста и команду «К бою!», по которой двое мужчин начали приближаться друг к другу. Я бросил взгляд на доску. Поглощенный игрой Кернус не обращал на меня никакого внимания. Я не видел начала игры, но, судя по фигурам и их позиции на доске, догадался, что игроки перешли ко второй, заключительной фазе. Перевес был явно на стороне Кернуса, и я пришел к выводу, что игрок он весьма искусный.
На груди одного из рабов, сражавшихся между столами на квадратной песчаной площадке размером около двенадцати футов, появилась синюшная полоса. Нанесшему удар присудили очко. Затем рабы разошлись в противоположные углы ринга и, приняв боевую стойку, застыли в ожидании новой команды «К бою!»
Не дожидаясь приглашения, я занял место за столом Кернуса. Никто не возразил, по крайней мере открыто, но я чувствовал, что мой поступок вызвал скрытое раздражение. Я понял, что мое место — за одним из длинных столов и, вероятно, даже ниже чаш с красной и желтой солью, разделявших эти столы. Само собой разумеется, что стол Кернуса находился выше этих чаш. Слева от меня сидел Хо-Ту.
В тот момент, когда раб, завоевавший первое очко, изловчившись, поставил длинную синюю метку на внутренней стороне правой руки противника, послышались возгласы охранников и сидящих за столом членов обслуживающего персонала дома. «Очко!» — объявил следивший за ходом поединка охранник, взмахнул хлыстом, и рабы, тяжело переводя дыхание, снова разошлись по своим углам и приняли боевую стойку. Боец, которому задели руку, вынужден был переложить затупленный кривой нож в левую руку.
Было слышно, как быстро менялись ставки, когда мужчины дома Кернуса заключали новые пари.
Услышав слова Кернуса: «Захват Домашнего Камня!», я обернулся и увидел, что побежденный Капрус откинулся назад и оглянулся на меня. Кернус принялся снова расставлять на доске фигуры.
— Только проигрываю, — сказал Капрус и пожал плечами.
Кернус засмеялся от удовольствия и, поворачивая доску, предложил:
— Теперь ты желтыми, Капрус.
Капрус кивнул и подвинул лучника убара к книжнику, на клетку четыре.
Кернус с любопытством взглянул на меня и спросил:
— Ты играешь?
— Нет, — ответил я.
Он вновь обратился к доске и сделал ход, переместив своего посвященного убара к лучнику убары, на клетку четыре. Разыгрывалась Тарианская защита.
Послышался крик, я снова перевел взгляд на песчаную площадку и увидел, как раб, державший нож в левой руке, рванулся через арену и, принимая удар в грудь, нанес свою синюю метку противнику.
— Каждому по очку, — объявил судья.
Угощение за столом Кернуса было хорошим, но отличалось простотой и даже некоторой неприхотливостью, что, вероятно, соответствовало характеру хозяина дома. Я отведал мяса тарна и желтого хлеба с медом, горианского гороха и поданного в кружке разбавленного теплой водой ка-ла-на. Хо-Ту, как я заметил, хотя ничего и не сказал по этому поводу, пил только воду и ел только овсяную кашу с молоком горианских лесных коров, пользуясь вырезанной из рога ложкой.
Справа от стола в стене располагались пятнадцать колец для рабов. К каждому была прикована цепью за левую лодыжку девушка с обнаженной грудью и с опоясывающим талию шнуром, с которого свисал продолговатый узкий прямоугольник красного шелка. Горло им стягивал ошейник, покрытый в тон шелковой материи красной эмалью. Их губы были ярко накрашены, а глаза подведены тенями. Увидев этих девушек, я понял, что в доме Кернуса для мужчин после трапезы наступает время удовольствий и отдыха. Что касается паги и ка-ла-на, то их подавали позднее, после ухода Кернуса.
— Убит! — воскликнул судящий охранник с хлыстом.
Я увидел, что один раб, который, без сомнения, был более сильным в этом виде борьбы, заскочил за спину другого и, отведя его голову назад, решительно провел тупым ножом по горлу противника.
Проигравший раб, казалось, онемел от ужаса, когда широкая синяя полоса появилась у него на шее. Он опустился на колени. Тут же к нему подбежали двое охранников и надели на него кандалы. Не знаю, из каких соображений судья с хлыстом взял свой нож и провел лезвием по груди побежденного, оставляя на ней неглубокий кровавый след. Действия охранника показались мне бессмысленными. После этого закованного в кандалы потерпевшего поражение раба увели. Победитель же торжествующе воздел руки к потолку и огласил зал победным криком. Его приветствовали шумными возгласами и сразу же усадили за стол, в самом дальнем его конце, поставив перед ним миску с мясом, которое он начал поглощать, ко всеобщему веселью наблюдавших, хватая руками, с жадностью изголодавшегося зверя, позабыв обо всем, кроме еды. Очевидно, в бараках для рабов такая пища была большой редкостью.
Теперь, когда со спортивными развлечениями было покончено, в зал шеренгой вошли музыканты и расположились чуть в стороне от центральной арены. Здесь были два исполнителя на калике, один музыкант, играющий на цехаре, четыре флейтиста и пара ударников.
Угощение подносили юные рабыни, одетые в белые туники, с ошейниками, покрытыми белой эмалью. Это были девушки, проходящие курс обучения; некоторые из них, вероятно, принадлежали к категории рабынь белого шелка, поскольку чувствовалось, что они знакомы с процедурой прислуживания за столом и вполне владеют этим искусством.
Одна из них, несшая большой кувшин с разбавленным ка-ла-на, подошла к нам сзади, грациозно поднявшись по двум ступенькам на широкий деревянный помост, на котором стояли наши столы. Она склонилась над моим левым плечом.
— Вина, хозяин? — пробормотала она скороговоркой.
— Как ты подаешь вино незнакомому гостю за столом твоего хозяина? — зашипел на неё Хо-Ту.
— Простите Лану, — сказала она; на её глазах появились слезы.
— Твое место в железных клетях, — сказал Хо-Ту.
— Он внушает мне страх, — произнесла она сквозь рыдания. — Он из черной касты.
— Подай ему вина, как полагается, — сказал он, — или тебя разденут и швырнут в барак рабов-мужчин.
Девушка повернулась и отошла назад, затем снова приблизилась, поднявшись по ступеням с изяществом в котором чувствовалась затаенная робость. Она наклонилась вперед, слегка согнув колени, все её тело было преисполнено грации, и прошептала у моего уха: «Вина, хозяин?» — так, словно предлагала не вино, а себя. В огромном доме, полном самых разных девушек-рабынь, позволить гостю провести ночь с одной из них считалось всего лишь проявлением вежливости со стороны хозяина. Каждая девушка, считавшаяся подходящей для подобного рода услуг, время от времени на протяжении вечера подходила к гостю и предлагала ему вино. Выбранной считалась та, вино от которой он принимал.
Я взглянул на девушку. Ее глаза встретились с моими, в них светилась нежность. Ее губы были слегка приоткрыты.
— Вина, хозяин? — повторила она.
— Да, — ответил я. — Я выпью вина.
Она налила разбавленного ка-ла-на в мой кубок, склонила голову и с застенчивой улыбкой грациозно сошла по ступеням вниз, затем повернулась и поспешила прочь.
— Ты, конечно, не можешь провести с ней ночь, — сказал Хо-Ту. — Она рабыня белого шелка.
— Понимаю, — ответил я.
Заиграла музыка. Мне всегда нравились горианские мелодии, хотя в них и было что-то варварское. Я знал, что Элизабет они бы тоже пришлись по душе.
Я улыбнулся про себя. «Бедняжка Элизабет, — подумал я. — Сегодня вечером она останется голодной, а утром ей, вероятно, придется идти за водой, кашей и овощами к корытам с пищей в бараках рабынь-служанок». Я вспомнил, как повернулся и послал ей воздушный поцелуй, когда оставлял комнату, следуя за Хо-Ту в зал. Я видел, в какую ярость пришла она, стоя на коленях, связанная по рукам и ногам, прикованная цепью за ошейник к кольцу рабов, видя, как я поспешил на обед к хозяину дома.
Вероятно, утром, а я предполагал, что вернусь в комнату только к утру, с ней трудно будет помириться. Не слишком приятно провести всю ночь связанной. В действительности же это самое обычное, пусть и суровое, наказание для рабынь на Горе. Днем их связывают гораздо реже, поскольку им надо работать. Я решил, что основная часть моих проблем может быть решена, если я просто откажусь развязать Элизабет до тех пор, пока она не даст мне слово — а к этому она относилась весьма серьезно — вести себя послушно.
Справедливо это или нет, но тут я отогнал от себя мысли об Элизабет, так как услышал доносившийся со стороны боковой двери перезвон колокольчиков и с удовольствием отметил, что в зал входят рабыни для наслаждений. Семь девушек мелкими торопливыми шагами просеменили по залу, держа руки чуть на отлете ладонями кверху, склонив головы и потупив глаза. Они встали на колени между столами перед мужчинами, низко опустив головы, как и полагалось рабыням для наслаждений.
— Захват Домашнего Камня! — объявил Кернус, переставляя своего наездника к строителю убара, туда, где Капрус в этот момент игры пытался защитить свой Домашний Камень.
Между прочим, Домашний Камень в игре не является фигурой, так как им нельзя брать другие фигуры, хотя в соответствии с правилами игры он и может перемещаться при каждом ходе на одну клетку. Интересно отметить и то, что он не ставится на доску в начале игры, а должен появиться на ней на седьмом ходу или непосредственно перед ним, при этом появление на доске засчитывается как самостоятельный ход.
Кернус поднялся и потянулся, предоставив Капрусу собирать фигуры.
— Пусть подают пагу и ка-ла-на, — распорядился Кернус и под благодарные возгласы повернулся, отошел от стола и исчез в боковой двери, той самой, через которую увели закованного в кандалы раба.
Вскоре, унося фигуры и доску, вышел и Капрус, но через другую дверь.
Теперь девушки в белых туниках начали подавать горианские крепкие напитки, и наступило время вечерних удовольствий. Бодрее заиграли музыканты, и девушки в шелках удовольствий начали медленно подниматься под звуки музыки, держа руки над головами. Их тела отзывались на каждый музыкальный аккорд так, словно к ним прикасались руки мужчины.
— Им ещё далеко до совершенства, — заметил Хо-Ту. — Их обучают всего четыре месяца. Но им полезно попрактиковаться, услышать и увидеть, как на них реагируют мужчины. Так они смогут узнать, что же мужчинам действительно нравится.
Я абсолютно уверен, что в конечном счете именно мужчины учат женщин танцевать. Лично у меня о девушках было иное мнение, нежели у Хо-Ту, который был излишне категоричен в своей оценке. Но справедливости ради нужно было отметить, что между этими девушками и более опытными танцовщицами существовала огромная разница. Идеальная танцовщица живет, импровизирует в танце и, имея за плечами годы опыта, способна быть всегда разной, утонченной и неожиданной. Удивительно, но некоторые из этих девушек даже не были красивы, но, танцуя, они преображались в красавиц. Я думаю, что все дело здесь в способности девушки чувствовать зрителей, вступать с ними в игру, дразня их самыми разными способами, сначала заставляя их испытывать разочарование и жалость по отношению к ней, а затем, совершенно внезапно поражая и удивляя их своим искусством, доводить до безумного желания обладать ею. Такая девушка после исполненного ею танца может поднять много золотых монет с песка и, спрятав их в свои шелка, поспешно ускользнуть к своему господину.
Внезапно девушки перестали танцевать, а музыканты играть; даже сидящие за столом прекратили смеяться и разговаривать. Откуда-то издалека донесся протяжный, леденящий сердце крик. Казалось, будто он проникает в каждый камень зала, в котором мы развлекались.
— Играйте, — приказал Хо-Ту музыкантам.
Вновь послушно заиграла музыка, и снова девушки двигались под её звуки, хотя теперь, как я видел, они делали это из рук вон плохо: чувствовалось, что они напуганы.
Несколько мужчин рассмеялось. Выигравший сражение раб, сидевший значительно ниже чаши, наполненной солью, страшно побледнел.
— Что это? — обернулся я к Хо-Ту.
— Проигравший сражение раб, — ответил Хо-Ту, запихивая полную ложку каши в рот.
— Что с ним случилось? — спросил я.
— Его бросили на съедение зверю, — ответил Хо-Ту.
— Какому зверю?
— Не знаю. Я его никогда не видел.
Глава 7. КОРАБЛЬ
Теперь я отчетливо видел черный диск на небольшой высоте, проходящий сквозь темнеющие под тремя тусклыми лунами Гора ночные облака.
Мы с Кернусом, Хо-Ту и другими стояли на одиноком гладком уступе, затерявшемся на одном из самых высоких горных пиков Валтая в нескольких пасангах к северо-востоку от Ара. Нас было здесь человек десять.
Вокруг простиралась густая ночная мгла, не нарушаемая ни единым лучом света.
Час спустя после услышанного нами душераздирающего вопля Хо-Ту поднялся из-за стола и сделал мне знак следовать за ним. Я вышел из зала, и мы по длинной спиральной лестнице поднялись на крышу дома Кернуса.
Хотя охранники, находившиеся там, несомненно, хорошо знали Хо-Ту, он тем не менее показал им небольшой гладкий слепок из обожженной глины с изображенным на нем символом дома Кернуса.
Сам хозяин дома вместе с несколькими сопровождающими его людьми — в основном профессиональными тарнсменами — уже находился на крыше. Здесь же, чуть поодаль, сидели восемь тарнов, к пятерым из которых были подвязаны транспортировочные корзины.
Кернус внимательно посмотрел на меня.
— Мы ещё не обсудили полагающееся вам жалованье, — заметил он.
— В этом нет необходимости, — ответил я. — Дом Кернуса известен своей щедростью.
Лицо Кернуса осветилось улыбкой.
— Мне нравится, что вы не торгуетесь, Несущий Смерть, — сказал он. — Но вы слишком молчаливы. Очевидно, привыкли самостоятельно принимать решения и потом действовать наверняка.
Я не ответил.
— Все это очень похоже на меня самого, — продолжал он. — Вы правильно сделали, заняв за столом одно из почетных мест…
— Кто мог бы у меня его оспорить? — улыбнулся я.
Кернус рассмеялся.
— Хотя и не столь почетное, как мое, — добавил он.
— Вы — хозяин этого дома.
— Вы убедитесь, что дом Кернуса действительно щедро оплачивает предоставленные ему услуги — настолько щедро, что вы едва ли осмеливались об этом даже мечтать. Сегодня ночью вы отправитесь вместе с нами, это поможет вам понять, насколько в действительности велики возможности этого дома. Вы убедитесь, что поступили мудро, предложив именно нам свои услуги.
— Что вы собираетесь мне показать? — спросил я.
— Служи мне верно, — вдруг важно сказал, уйдя от прямого ответа Кернус, — и настанет час — я сделаю тебя убаром.
Я не смог скрыть своего изумления.
— Неужели подобное обещание способно пробить невозмутимость убийцы? — расхохотался Кернус. — Да-да, я сделаю тебя убаром, причем ты сможешь сам выбрать себе город, за исключением, конечно, Ара, где восседать на троне буду я, Кернус!
Я продолжал молчать.
— Ты думаешь, я сумасшедший, — заметил Кернус. — Ну что ж, на твоем месте я, конечно, считал бы точно так же. Только знай, что я вовсе не сумасшедший. — В этом я нисколько не сомневаюсь.
— Хорошо, — ответил Кернус и взглядом указал мне на одну из транспортировочных корзин.
Я забрался в корзину вместе с двумя охранниками. Кернус с Хо-Ту летели в другой корзине. В такой подвешенной к тарну корзине может иметься рулевое управление, позволяющее руководить направлением полета тарна прямо из корзины. Если же рулевое управление отсутствует, тарна седлают и им управляет погонщик. Наши с Кернусом корзины были снабжены рулем и запряжены сильными, привычными к корзинам тарнами: рулевое колесо корзины сообщалось с рулевым колесом подседельника шестью тонкими кожаными поводьями, соединенными с шестью соответствующими поводными кольцами на шее тарна. На остальных корзинах рулевое управление отсутствовало, и полет птицы контролировался сидящими в седлах наездниками.
Транспортировочные корзины тарнов, летать в которых мне до сих пор не доводилось, могут иметь весьма различные габариты и форму, определяемые предназначающимися для них функциями. Так, например, длинные, узкие корзины с гладким настилом используются для перевозки досок или бревен; металлические, в форме цилиндра — для доставки жидкости; они, конечно, довольно тяжелы для тарнов и перевозятся на небольшие расстояния. Наиболее же распространенной разновидностью корзины является та, в которой мы сейчас находились, — с гладким полом, прямоугольными стенами, футов четырех глубиной и по пять футов в длину и ширину. По сигналу Кернуса его птица взмахнула крыльями, следом стартовали и остальные. Я почувствовал, как толстые кожаные постромки натянулись, днище корзины тяжело заскользило по поверхности крыши, с трудом преодолевая несколько футов до её края, и, внезапно соскользнув с него, с головокружительной скоростью понеслось вниз, пока наконец мощные взмахи крыльев птицы не остановили падение и тарн не начал набирать высоту.
Обычно в ясную погоду шпили башен Ара хорошо видны с расположенных ближе к нему горных отрогов Валтая, как, впрочем, и с Красных гор — самого крупного из горных массивов планеты, превышающего по своей величине не только хребет Тентиса, но и сам Сардар. Мы летели уже, наверное, не меньше часа, когда следующий впереди нас тарнсмен начал наконец снижаться и птицы одна за другой опустились на гладкий уступ в скале, кажется ничем не отличающийся от других, но при ближайшем рассмотрении весьма удобный. В задней стенке имелось углубление. Когда мы выбрались из корзин, тарнов отвели под этот каменный навес, выставив перед ним часового. Все молчали. Так, среди опустившейся на склоны гор ночи, принесшей с собой сырость и прохладу, мы простояли, наверное, никак не меньше двух часов. Затем я услышал голос одного из охранников.
— Вот он! — негромко сказал он.
Сейчас черный диск приближался уже медленнее, словно на ощупь. Он скрылся за круто уходящими в небо вершинами и, осторожно маневрируя между скалами, подошел к нашей площадке.
— Странно, — прошептал один из охранников, — что Царствующим Жрецам приходится действовать в такой секретности.
— Воля Царствующих Жрецов неисповедима, — едва слышно отозвался его собеседник.
Их слова меня удивили.
Меньше чем в сотне ярдов от нашей площадки корабль остановился и неподвижно завис на высоте двух тысяч футов над землей.
Я осторожно оглянулся. Стоящий рядом со мной Хо-Ту неотрывно смотрел на корабль.
— Я видел его уже сотню раз, — прошептал он, — но с каждым его появлением он кажется мне все более странным. Это корабль. Но он не плавает по воде. Он плавает по небу. Как это может быть?
— В этом и проявляется могущество Царствующих Жрецов, — ответил кто-то из охранников.
Кернус достал из складок своей накидки небольшую плоскую коробочку и нажал кнопку на её поверхности.
На верхней стороне коробочки дважды вспыхнул яркий тонкий луч красного света, сменившийся затем желтым лучом, также после двух быстрых сигналов снова уступившим свое место красному лучу. Наступила секундная пауза, и затем из корабля пришел ответный сигнал, состоявший, однако, только из лучей красного света.
Люди на выступе беспокойно зашевелились.
Корабль снова двинулся в нашу сторону, перемещаясь при этом очень медленно, вероятно, со скоростью пешехода. Корабль, которого я не видел у Царствующих Жрецов, подошел к самому краю площадки и остановился в каких-нибудь шести дюймах от него. Впечатление он производил странное и даже неприятное, оно усугублялось наличием множества наблюдательных щелей, отсутствующих в аппаратах Роя. Диск был примерно тридцати футов в диаметре, а в высоту достигал футов восьми. Со всех сторон он был полностью обтекаемой формы, нигде не было заметно отверстий для сброса отработанного топлива или выхода энергетической струи.
Кернус посмотрел на меня.
— Говорить о том, что ты здесь видишь, означает для тебя, конечно, смерть, — предупредил он.
Внезапно панель на передней части корабля отошла в сторону, и из образовавшегося проема появилась голова человека.
Я не знал, что именно ожидал увидеть, но тут я почувствовал некоторое облегчение. Ладонь, лежавшая у меня на мече, сама собой крепче стиснула его рукоять.
— Надеюсь, все обошлось без происшествий, — заметил Кернус, пряча свой сигнальный аппарат в складки одежды.
Человек в простой темной тунике и сандалиях легко спрыгнул на землю. Его темные волосы были коротко подстрижены. Несмотря на заросшее густой бородой лицо, он производил впечатление человека недюжинного ума. На правом его виске виднелось клеймо касты воров из Порт-Кара, использующих подобный знак для опознавания своих.
— Пошли посмотришь, — ответил человек и, пройдя два шага, указал Кернусу на один из бортов летательного аппарата.
Здесь на толстой обшивке виднелся большой застывший подтек металла, словно след от мощного луча лазера.
— Патрульный корабль, — пояснил прибывший.
— Вы легко отделались, — заметил Кернус.
Порткарец рассмеялся.
Мы с Кернусом, Хо-Ту и другими стояли на одиноком гладком уступе, затерявшемся на одном из самых высоких горных пиков Валтая в нескольких пасангах к северо-востоку от Ара. Нас было здесь человек десять.
Вокруг простиралась густая ночная мгла, не нарушаемая ни единым лучом света.
Час спустя после услышанного нами душераздирающего вопля Хо-Ту поднялся из-за стола и сделал мне знак следовать за ним. Я вышел из зала, и мы по длинной спиральной лестнице поднялись на крышу дома Кернуса.
Хотя охранники, находившиеся там, несомненно, хорошо знали Хо-Ту, он тем не менее показал им небольшой гладкий слепок из обожженной глины с изображенным на нем символом дома Кернуса.
Сам хозяин дома вместе с несколькими сопровождающими его людьми — в основном профессиональными тарнсменами — уже находился на крыше. Здесь же, чуть поодаль, сидели восемь тарнов, к пятерым из которых были подвязаны транспортировочные корзины.
Кернус внимательно посмотрел на меня.
— Мы ещё не обсудили полагающееся вам жалованье, — заметил он.
— В этом нет необходимости, — ответил я. — Дом Кернуса известен своей щедростью.
Лицо Кернуса осветилось улыбкой.
— Мне нравится, что вы не торгуетесь, Несущий Смерть, — сказал он. — Но вы слишком молчаливы. Очевидно, привыкли самостоятельно принимать решения и потом действовать наверняка.
Я не ответил.
— Все это очень похоже на меня самого, — продолжал он. — Вы правильно сделали, заняв за столом одно из почетных мест…
— Кто мог бы у меня его оспорить? — улыбнулся я.
Кернус рассмеялся.
— Хотя и не столь почетное, как мое, — добавил он.
— Вы — хозяин этого дома.
— Вы убедитесь, что дом Кернуса действительно щедро оплачивает предоставленные ему услуги — настолько щедро, что вы едва ли осмеливались об этом даже мечтать. Сегодня ночью вы отправитесь вместе с нами, это поможет вам понять, насколько в действительности велики возможности этого дома. Вы убедитесь, что поступили мудро, предложив именно нам свои услуги.
— Что вы собираетесь мне показать? — спросил я.
— Служи мне верно, — вдруг важно сказал, уйдя от прямого ответа Кернус, — и настанет час — я сделаю тебя убаром.
Я не смог скрыть своего изумления.
— Неужели подобное обещание способно пробить невозмутимость убийцы? — расхохотался Кернус. — Да-да, я сделаю тебя убаром, причем ты сможешь сам выбрать себе город, за исключением, конечно, Ара, где восседать на троне буду я, Кернус!
Я продолжал молчать.
— Ты думаешь, я сумасшедший, — заметил Кернус. — Ну что ж, на твоем месте я, конечно, считал бы точно так же. Только знай, что я вовсе не сумасшедший. — В этом я нисколько не сомневаюсь.
— Хорошо, — ответил Кернус и взглядом указал мне на одну из транспортировочных корзин.
Я забрался в корзину вместе с двумя охранниками. Кернус с Хо-Ту летели в другой корзине. В такой подвешенной к тарну корзине может иметься рулевое управление, позволяющее руководить направлением полета тарна прямо из корзины. Если же рулевое управление отсутствует, тарна седлают и им управляет погонщик. Наши с Кернусом корзины были снабжены рулем и запряжены сильными, привычными к корзинам тарнами: рулевое колесо корзины сообщалось с рулевым колесом подседельника шестью тонкими кожаными поводьями, соединенными с шестью соответствующими поводными кольцами на шее тарна. На остальных корзинах рулевое управление отсутствовало, и полет птицы контролировался сидящими в седлах наездниками.
Транспортировочные корзины тарнов, летать в которых мне до сих пор не доводилось, могут иметь весьма различные габариты и форму, определяемые предназначающимися для них функциями. Так, например, длинные, узкие корзины с гладким настилом используются для перевозки досок или бревен; металлические, в форме цилиндра — для доставки жидкости; они, конечно, довольно тяжелы для тарнов и перевозятся на небольшие расстояния. Наиболее же распространенной разновидностью корзины является та, в которой мы сейчас находились, — с гладким полом, прямоугольными стенами, футов четырех глубиной и по пять футов в длину и ширину. По сигналу Кернуса его птица взмахнула крыльями, следом стартовали и остальные. Я почувствовал, как толстые кожаные постромки натянулись, днище корзины тяжело заскользило по поверхности крыши, с трудом преодолевая несколько футов до её края, и, внезапно соскользнув с него, с головокружительной скоростью понеслось вниз, пока наконец мощные взмахи крыльев птицы не остановили падение и тарн не начал набирать высоту.
Обычно в ясную погоду шпили башен Ара хорошо видны с расположенных ближе к нему горных отрогов Валтая, как, впрочем, и с Красных гор — самого крупного из горных массивов планеты, превышающего по своей величине не только хребет Тентиса, но и сам Сардар. Мы летели уже, наверное, не меньше часа, когда следующий впереди нас тарнсмен начал наконец снижаться и птицы одна за другой опустились на гладкий уступ в скале, кажется ничем не отличающийся от других, но при ближайшем рассмотрении весьма удобный. В задней стенке имелось углубление. Когда мы выбрались из корзин, тарнов отвели под этот каменный навес, выставив перед ним часового. Все молчали. Так, среди опустившейся на склоны гор ночи, принесшей с собой сырость и прохладу, мы простояли, наверное, никак не меньше двух часов. Затем я услышал голос одного из охранников.
— Вот он! — негромко сказал он.
Сейчас черный диск приближался уже медленнее, словно на ощупь. Он скрылся за круто уходящими в небо вершинами и, осторожно маневрируя между скалами, подошел к нашей площадке.
— Странно, — прошептал один из охранников, — что Царствующим Жрецам приходится действовать в такой секретности.
— Воля Царствующих Жрецов неисповедима, — едва слышно отозвался его собеседник.
Их слова меня удивили.
Меньше чем в сотне ярдов от нашей площадки корабль остановился и неподвижно завис на высоте двух тысяч футов над землей.
Я осторожно оглянулся. Стоящий рядом со мной Хо-Ту неотрывно смотрел на корабль.
— Я видел его уже сотню раз, — прошептал он, — но с каждым его появлением он кажется мне все более странным. Это корабль. Но он не плавает по воде. Он плавает по небу. Как это может быть?
— В этом и проявляется могущество Царствующих Жрецов, — ответил кто-то из охранников.
Кернус достал из складок своей накидки небольшую плоскую коробочку и нажал кнопку на её поверхности.
На верхней стороне коробочки дважды вспыхнул яркий тонкий луч красного света, сменившийся затем желтым лучом, также после двух быстрых сигналов снова уступившим свое место красному лучу. Наступила секундная пауза, и затем из корабля пришел ответный сигнал, состоявший, однако, только из лучей красного света.
Люди на выступе беспокойно зашевелились.
Корабль снова двинулся в нашу сторону, перемещаясь при этом очень медленно, вероятно, со скоростью пешехода. Корабль, которого я не видел у Царствующих Жрецов, подошел к самому краю площадки и остановился в каких-нибудь шести дюймах от него. Впечатление он производил странное и даже неприятное, оно усугублялось наличием множества наблюдательных щелей, отсутствующих в аппаратах Роя. Диск был примерно тридцати футов в диаметре, а в высоту достигал футов восьми. Со всех сторон он был полностью обтекаемой формы, нигде не было заметно отверстий для сброса отработанного топлива или выхода энергетической струи.
Кернус посмотрел на меня.
— Говорить о том, что ты здесь видишь, означает для тебя, конечно, смерть, — предупредил он.
Внезапно панель на передней части корабля отошла в сторону, и из образовавшегося проема появилась голова человека.
Я не знал, что именно ожидал увидеть, но тут я почувствовал некоторое облегчение. Ладонь, лежавшая у меня на мече, сама собой крепче стиснула его рукоять.
— Надеюсь, все обошлось без происшествий, — заметил Кернус, пряча свой сигнальный аппарат в складки одежды.
Человек в простой темной тунике и сандалиях легко спрыгнул на землю. Его темные волосы были коротко подстрижены. Несмотря на заросшее густой бородой лицо, он производил впечатление человека недюжинного ума. На правом его виске виднелось клеймо касты воров из Порт-Кара, использующих подобный знак для опознавания своих.
— Пошли посмотришь, — ответил человек и, пройдя два шага, указал Кернусу на один из бортов летательного аппарата.
Здесь на толстой обшивке виднелся большой застывший подтек металла, словно след от мощного луча лазера.
— Патрульный корабль, — пояснил прибывший.
— Вы легко отделались, — заметил Кернус.
Порткарец рассмеялся.