Норман Джон. Убийца Гора

   Кроме того, она, конечно, понимала, насколько сложной и трудновыполнимой будет для меня попытка сопровождать одновременно её и Капруса, не подвергая при этом опасности ни их самих, ни находящиеся у нас чрезвычайной важности документы.
   Рассмотренный со всех точек зрения, план Капруса казался не только подходящим, но просто гениальным.
   Ни Элизабет, ни я, конечно, ничего не рассказали ни Филлис, ни Вирджинии. Чем меньше людей будут знать о нем, тем лучше. К тому же неведение сделает их поведение более естественным. Пусть считают, что они выставлены на невольничьем рынке на обычную распродажу. Представив, насколько они будут удивлены, узнав, что их приобрели для того, чтобы даровать свободу и безопасность, я невольно усмехнулся.
   Немалое удовольствие доставляла мне и мысль о том, что снятие Капрусом копий с документов продвигается довольно быстро, без непредвиденных задержек, и он надеется закончить работу к началу се'кара. Теперь, когда Кернус большую часть времени проводил в Центральном Цилиндре, возможности для беспрепятственного выполнения Капрусом работы существенно возросли.
   Конечно, до се'кара ещё ждать и ждать, но все же это лучше, чем ничего. Я был доволен. Элизабет, Филлис и Вирджиния будут спасены. Капрус тоже, казалось, находился в хорошем расположении духа. При каждой нашей встрече он неизменно подробно останавливался на деталях возложенной на меня миссии: чувствовалось, что он продумал все до мелочей и радовался, что наше дело подходит к завершению. В своих размышлениях я часто поражался тому, насколько храбрым в действительности человеком был Капрус и сколько мало уважения выказывал я ему и его работе. А ведь он подвергался, вероятно, даже гораздо большему риску, чем я сам. Я чувствовал себя пристыженным. Обычный писец, он проявлял в своем деле смелость, которой мог бы позавидовать каждый воин.
   Я поймал себя на том, что насвистываю какую-то мелодию. Все шло как надо. Огорчало лишь, что я так до сих пор и не выяснил, кто убил того воина из Тентиса.
   Однако даже став убаром Ара, Кернус при каждом удобном случае снова восседал во главе стола своего дома, как и прежде, погруженный в замысловатые комбинации на игровой доске, уставленной красными и желтыми фигурками.
   Так было и в день празднования Кейджералии.
   В зале царило веселье и, несмотря на ранний вечер, пага и неразбавленный ка-ла-на лились рекой.
   Внезапно Хо-Ту раздраженно отбросил ложку и криво усмехнулся в ответ на мой вопросительный взгляд.
   Его неизменная овсянка оказалась пересоленной настолько, что стала совершенно несъедобной. Старший надсмотрщик хмуро уставился в миску.
   — С Кейджералией, хозяин, — ласково пропела у него над ухом проходящая мимо с кувшином ка-ла-на на плече Элизабет Кардуэл.
   Хо-Ту схватил её за руку.
   — Что-нибудь не так, хозяин? — с невинным видом поинтересовалась Элизабет.
   — Если бы я знал, что это ты осмелилась насыпать соли в овсянку, — многообещающим тоном проворчал Хо-Ту, — ты бы всю ночь просидела под шокером для рабов.
   — Я бы никогда не посмела даже и думать об этом, хозяин, — убедительно возразила Элизабет, делая круглые невинные глаза.
   Хо-Ту перестал сердиться и усмехнулся.
   — С Кейджералией тебя, несносная девчонка, — сказал он.
   Лицо Элизабет осветилось радостной улыбкой.
   — С Кейджералией, хозяин! — весело ответила она и продолжила разносить вино.
   — Курносая маленькая рабыня! — донесся голос Ремиуса. — Налей мне вина!
   Вирджиния Кент тотчас подбежала к столу, неся на плече кувшин с ка-ла-на.
   — Позвольте, Лана нальет вам вина, — предложила подоспевшая к охраннику первой рабыня красного шелка и наклонившаяся над ним с призывно приоткрытыми влажными губами.
   Ремиус убрал от неё свой кубок прежде, чем она успела его наполнить, и девушка едва не покатилась с деревянного помоста, на котором возвышался стол, когда её тут же оттолкнула маленькая, но сильная ручка Вирджинии Кент.
   — Ремиуса обслуживает только Вирджиния, — с весьма странно звучащей в её устах твердостью поставила в известность рабыню красного шелка бывшая жительница Земли.
   Едва сдерживаясь от ярости, Лана спустилась с деревянного помоста.
   — Ничего, завтра ты будешь выставлена на продажу, — злобно бросила она сопернице. — Тогда Ремиусу понадобится другая подающая ему вино девушка, — она заглянула в глаза охраннику. — Может, он выберет Лану, — предположила она и тут же, заслышав не предвещающий ничего хорошего вопль бросившейся к ней Вирджинии, сочла за благо поспешно затеряться среди обслуживающих нижнюю часть зала рабынь.
   — Похоже, вина мне сегодня не нальют, — заметил Ремиус, которого эта проблема, очевидно, беспокоила больше всего.
   Вирджиния Кент немедленно снова поднялась на помост, где она оставила свой мешавший догнать соперницу кувшин ка-ла-на, и с робкой улыбкой подошла к своему охраннику.
   Тот протянул ей кубок, но девушка внезапно убрала кувшин за спину.
   — Что это значит? — недоуменно воскликнул Ремиус.
   — С Кейджералией! — рассмеялась девушка.
   — Ты будешь меня обслуживать или нет? — раздраженно спросил воин.
   К моему изумлению, Вирджиния поставила кувшин с ка-ла-на на пол.
   — Я буду вас обслуживать, — ответила она и, быстро обняв его за шею, прижалась к его щеке губами, к величайшему удовольствию пораженных столь наглой выходкой присутствующих.
   — С Кейджералией, — прошептала она.
   — С праздником, — пробормотал охранник, сжимая девушку в объятиях и крепко целуя её в губы.
   Когда он отпустил её, в глазах Вирджинии стояли слезы.
   — Что-нибудь не так, маленькая курносая рабыня? — спросил Ремиус.
   — Завтра меня продадут, — ответила девушка.
   — Может, ты достанешься доброму хозяину, — предположил Ремиус.
   Девушка уронила голову ему на плечо и разрыдалась.
   — Я никого не хочу видеть своим хозяином, кроме вас.
   — Ты действительно хочешь быть моей рабыней, курносая?
   — Да, — захлебываясь от рыданий, пробормотала Вирджиния. — Да!
   — У меня на это, к сожалению, не хватит средств, вглядываясь в лицо девушки, — ответил Ремиус.
   Я отвернулся.
   Вокруг засыпанной песком арены собралось несколько девушек-рабынь, сидящих на коленях и хлопающих в ладоши. Один из стоящих на арене охранников, очевидно, пьяный до предела, исполнял под собственный аккомпанемент танец моряка, поскольку его ноги и все тело выделывали такие па, которые можно увидеть только у бывалого морского волка на ходящей ходуном палубе корабля, попавшего в чудовищный шторм. Я знал этого парня. Он был из Порт-Кара. Отъявленный головорез, но сейчас, когда он изображал плавание на галере, в глазах его стояли слезы. Поговаривали, что тот, кто хоть раз увидел море, ни за что не захочет оставить его, а те, кому все же пришлось покинуть море Тасса, никогда не будут по-настоящему счастливы.
   Позднее к арене спустился ещё один охранник и, к восхищению девушек, начал исполнять танец охотников на ларла. К нему присоединились ещё двое-трое, в точности повторявшие как движения загоняющих зверя охотников, так и муки раненого, постепенно умирающего животного. Человек, исполнявший матросский танец, оставил арену и теперь, отойдя к дальней стене, скрытый её тенью от света факелов, не замеченный большинством присутствующих, продолжал танцевать один, танцевать для себя, возрождая в себе воспоминания о блистательной Тассе и быстрых черных кораблях — этих тарнах моря, как называют галеры Порт-Кара.
   — Налей мне вина, — потребовал Хо-Сорл у Филлис Робертсон, хотя та находилась в другом конце зала, а рядом с Хо-Сорлом хватало прислуживающих за столами девушек.
   В этом, однако, не было ничего удивительного, поскольку Хо-Сорл неизменно требовал, чтобы его обслуживала именно эта гордая, надменная рабыня, делавшая все, чтобы показать, насколько она его презирает, независимо от того, наливала ли она ему вино или подавала зажатую в губах виноградину.
   До меня донесся удивленный голос Капруса, говорившего так, словно он сам не верит тому, что происходит.
   — Через три хода я захвачу ваш Домашний Камень, — нерешительно произнес он.
   Кернус похлопал своего старшего учетчика по плечу и рассмеялся.
   — С Кейджералией! — сказал он.
   — С праздником!
   — С Кейджералией, — пробурчал Капрус, делая очередной, приближающий его к победе ход уже безо всякого интереса.
   — Что это? — раздался возмущенный крик Хо-Сорла.
   — Молоко боска, — пояснила Филлис. — Оно будет для тебя полезно.
   Хо-Сорл зарычал на рабыню.
   — С Кейджералией, — поздравила его Филлис и, повернувшись, двинулась прочь, столь победоносно покачивая бедрами, что, вероятно, удивила бы даже Суру.
   Хо-Сорл выпрыгнул из-за стола и в два прыжка настиг девушку. Разбрызгивая из её кувшина молоко, он подхватил её на руки и, перебросив через плечо, не обращая внимания на градом сыплющиеся на его спину удары её кулачков, поднес девушку к Хо-Ту.
   — Я заплачу разницу между стоимостью рабыни красного и белого шелка, — сказал Хо-Сорл.
   Филлис вскрикнула от страха и ещё яростнее замолотила по нему кулаками.
   Хо-Ту, очевидно, отнесся к предложению очень серьезно.
   — Ты что, не хочешь становиться рабыней красного шелка? — обратился он к Филлис, которая из-за своего необычного положения не могла его увидеть.
   — Нет! Нет! — закричала она.
   — К концу завтрашнего дня она в любом случае уже может стать рабыней красного шелка, — заметил Хо-Сорл.
   — Нет! Нет! Ни за что! — вопила Филлис.
   — Ну что ж, вероятно, ты прав, — согласился Хо-Ту. — Где ты хочешь сделать из неё рабыню красного шелка?
   — Где угодно, — ответил Хо-Сорл. — Эта арена в центре зала вполне подойдет.
   Филлис заливалась горючими слезами.
   — Почему ты так не хочешь, чтобы Хо-Сорл сделал тебя рабыней красного шелка? — полюбопытствовал Хо-Ту.
   — Я его ненавижу! Презираю! Ненавижу-презираю! — завопила девушка.
   — Держу пари, что за четверть часа я сумею изменить её отношение к себе, — сказал Хо-Сорл.
   Мне показалось, что он отвел себе на это маловато времени.
   — Интересное предложение, — задумчиво произнес Хо-Ту. — Ну что ж, принимаю.
   Филлис умоляла пощадить её.
   — Тащи её на арену, — кивнул Хо-Ту.
   Хо-Сорл отнес яростно сопротивляющуюся девушка к засыпанному песком углублению в центре зала и уложил её на пол, плотно прижав коленями. Она приподнялась на локтях и переполненным ужаса взглядом по смотрела ему в лицо. Он рассмеялся и, когда она в ответ истерично закричала и, отчаянно пытаясь вырваться, начала изо всех сил молотить его руками и ногами, крепче вдавил её в песок.
   Его ладонь потянулась к узлу, удерживающему её тунику. Девушка вся в слезах зажмурила глаза и отвернулась.
   Однако вместо того, чтобы развязать ей узел, он приподнял девушку за плечи и усадил на песке, где она и осталась сидеть, ничего не понимая и обводя зал с настороженным недоумением.
   — С Кейджералией! — рассмеявшись, сказал ей Хо-Сорл и под громкий смех зрителей вернулся на свое место за столом.
   Хо-Ту смеялся, наверное, громче всех, барабаня при этом по столу кулаком. Даже Кернус поднял голову над игральной доской и с улыбкой наблюдал за происходящим.
   Филлис поднялась на ноги и с пылающим от ярости лицом принялась вытряхивать песок, набившийся в её волосы и короткую тунику.
   — Да не расстраивайся ты так, — бросила ей вслед проходящая мимо с кувшином ка-ла-на рабыня красного шелка. — Может, ещё повезет!
   Филлис позеленела от злости.
   — Бедная маленькая рабыня белого шелка! — притворно посочувствовала ей другая рабыня в красных шелках.
   Филлис застонала.
   — Нет, — покачав головой, заметил Хо-Сорл, обращаясь к Хо-Ту. — Она слишком толстая.
   С этой его оценкой я никак не мог согласиться.
   — Я рада, что меня скоро продадут! — воскликнула Филлис. — Это избавит меня от необходимости ежедневно видеть тебя! Ты просто безжалостный, отвратительный тарск! — в глазах её блестели слезы. — Я тебя ненавижу! — кричала она. — Ненавижу!
   — Какие вы все жестокие! — воскликнула стоящая неподалеку от Хо-Ту Вирджиния Кент.
   В зале на мгновение воцарилась тишина.
   Внезапно она со злостью схватила стоящую рядом с Хо-Ту миску с его неизменной овсянкой и со всего размаху надела ему её на голову.
   — С Кейджералией, — сказала она.
   Ремиус с выражением ужаса на лице невольно привстал с места.
   Хо-Ту, не шевелясь, сидел с миской на голове, из-под которой по его лицу стекали густые потоки овсяной каши.
   Зал буквально замер.
   И тут я почувствовал, как откуда-то сверху мне на голову, за шиворот обрушился целый поток вина. Отплевываясь, я невольно зажмурил глаза.
   — С Кейджералией, господин! — услышал я за спиной веселый голос и поспешно удаляющиеся шаги Элизабет.
   Хо-Ту расхохотался так, что у него слезы брызнули из глаз. Он сбросил с лысой головы опустевшую теперь миску и вытер рукой лицо. Все присутствующие, вначале оторопевшие от неслыханной дерзости рабыни, тем более в отношении представителя черной касты убийц, видя мою реакцию, заревели от хохота. Смеялись все, даже поначалу перепугавшиеся рабыни. Я думаю, такого представления им ещё никогда не приходилось видеть даже на Кейджералии.
   Я старался сохранять невозмутимое выражение лица и лишь многозначительно хмурился под градом их насмешек. Даже Кернус оторвался от игровой доски и, запрокинув голову, гоготал с таким удовольствием, какого я ещё ни разу не видел на лице господина этого дома. И тут я, к своему ужасу, увидел, как Элизабет осторожно на цыпочках подкралась к хохочущему Кернусу и, пока тот не успел сообразить, что происходит, влила в его широко раскрытый рот остатки вина из кувшина.
   — С Кейджералией! — поздравила его Элизабет, поспешно убегая прочь.
   Опасное положение спас Хо-Ту, вскочивший на ноги и завопивший во всю мощь:
   — С Кейджералией, убар!
   Тут все, кто был в зале, встали со своих мест и, подняв в приветственном жесте правую руку вверх, смеясь, завопили:
   — С Кейджералией, убар! С праздником!
   Я тоже, хотя слова застревали у меня в горле, кричал.
   — С Кейджералией, убар!
   Напряжение сошло с лица Корпуса, и он откинулся на спинку кресла. Затем, обведя взглядом присутствующих, он тоже, к моему великому облесению, сначала улыбнулся, а потом и рассмеялся.
   После этого обслуживающие зал рабыни, казалось, окончательно свихнулись. В воздухе замелькали миски и ложки, на головы охранников и членов обслуживающего персонала полились вино и вода. Мужчины ловили бегающих по залу девушек, целовали их и тискали, вызывая у них радостный визг. Одна за другой нашедшие друг друга пары отправлялись куда-нибудь в дальний, скрытый от людских глаз ширмой, застеленный шкурами любви угол. Буйное веселье било через край.
   Мне таки удалось, несмотря на все старания Элизабет, поймать её и на руках отнести за ширму. Она заглянула мне в лицо.
   — Ну и кутерьму ты затеяла, — заметил я.
   — Для этого не нужно было больших стараний, — ответила она. — Все уже были к ней готовы.
   — Это верно, — согласился я.
   — Зато в этой кутерьме ты меня поймал и никто не обращает на это внимания.
   Я поцеловал её.
   — Завтра вечером ты уже будешь на свободе.
   — Наконец-то! Я так рада.
   — Это ты подсыпала соли в овсянку Хо-Ту? — поинтересовался я.
   — Возможно, — загадочно ответила она.
   — Сегодня у нас будет последняя ночь в нашей комнате.
   Она грустно улыбнулась.
   — Наша последняя ночь уже прошла, — сообщила она. — Сегодняшнюю мне придется провести в камере для ожидающих вместе с теми, кто завтра тоже будет выставлен на продажу.
   Я застонал от досады.
   — Так всегда поступают, чтобы не разыскивать их потом по всему дому, — добавила она.
   — Да, — согласился я, — так гораздо проще.
   — А утром нас выставят обнаженными на предварительный осмотр.
   — Зачем? — удивился я.
   — Иногда трудно правильно оценить девушку, на которой надет длинный передник, — ответила Элизабет.
   Где-то за нашей спиной, словно в другом далеком мире, празднование Кейджералии продолжалось полным ходом.
   — Ты боишься?
   — Сейчас нет, — ответила она. — Думаю, это придет позже.
   — А что должно произойти?
   — Ну, вся эта суматоха, волнение… и я совершенно голая, под взглядами каких-то мужчин… которые будут торговаться из-за меня…
   — Вероятно, это не займет так много времени.
   — Наверное, каждая женщина должна быть хоть раз в жизни выставлена на продажу.
   — Ты совсем потеряла голову!
   — Интересно, сколько за меня заплатят?
   — Вряд ли больше пары медных монет, — сострил я.
   — Хорошо если бы меня приобрел какой-нибудь красивый собой господин, — язвительно ответила Элизабет.
   Я поцелуем заставил её замолчать.
   До нас донесся голос Хо-Ту.
   — Восемнадцатый удар гонга! — оповестил он. — Рабам разойтись по своим загонам!
   По залу пронеслись крики разочарования.
   Наш с Элизабет поцелуй продолжался.
   — Рабам пора уходить, — вырвавшись, пробормотала она.
   Когда я освободил её из своих объятий, она привстала на цыпочки и поцеловала меня в нос.
   — Может быть, уже завтра вечером мы снова увидимся, — сказала она.
   Я сомневался в том, что это возможно. По моим предположениям, агент Царствующих Жрецов, который приобретет девушек, вероятно, должен будет стараться как можно скорее доставить их в Сардар или, по крайней мере, в Ко-Ро-Ба. Хотя и в этом случае он мог бы на некоторое время задержаться здесь, и тогда мне удалось бы узнать, куда он отправляется, а то и увидеться с Элизабет. Когда наша с Капрусом работа будет окончена, у нас наверняка ещё найдется время побыть вдвоем, прежде чем мы организуем её возвращение на Землю: у меня, естественно, не было никаких сомнений в том, что она пожелает вернуться на родную планету. Гор жесток и неприветлив. И уж, конечно, женщина, рожденная для цивилизации и удобств Земли, не захочет остаться в этом диком, варварском мире — мире удивительно красивом, но не менее коварном и опасном, в котором женщине редко позволено быть чем-то большим, нежели просто женщиной, в мире, где даже столь превозносимые всеми свободные спутницы ложатся спать с рабским кольцом на щиколотке ноги.
   Элизабет поцеловала меня на прощание и убежала.
   Эту ночь она проведет в камере для ожидающих, а наутро её вместе с сотнями других отправят в клетки для рабов Куруманского квартала.
   — По загонам! — кричал Хо-Ту. — Занять свои места!
   Эти слова относились к Вирджинии Кент и Лане, которые никак не могли решить, кому из них первой оставить почетное место обслуживающей рабыни за столом Ремиуса.
   — По местам, маленькая рабыня, — подгонял Вирджинию Хо-Ту. — Я к тебе обращаюсь, любительница надевать своим хозяевам миски с кашей на голову. Давай быстрее в камеру. Тебе нужно хорошенько выспаться. Завтра у тебя ответственный день. Ты будешь представлять на аукционе дом Кернуса!
   Вирджиния сразу погрустнела.
   — Да, господин.
   Лана победоносно рассмеялась, подошла к Ремиусу и, поглядывая на Вирджинию, положила руку ему на плечо.
   — Завтра, рабыня белого шелка, тебя продадут, но Лана так и останется в доме Кернуса, — торжественно произнесла она, наклонившись и поцеловав Ремиуса в затылок.
   Вирджиния не в силах была сделать ни шагу с места, её кулачки беспомощно сжимались, а в глазах заблестели слезы отчаяния.
   — Как твое имя? — требовательно обратился Хо-Ту к рабыне красного шелка.
   — Лана, господин, — ответила она.
   — Завтра ты тоже оставишь дом Кернуса.
   — Да, господин, — недоуменно пробормотала девушка, переводя ничего не понимающий взгляд с Хо-Ту на Ремиуса и обратно.
   — А сейчас, — распорядился Хо-Ту, — отправляйся в камеру для ожидающих!
   У девушки от неожиданности едва земля не ушла из-под ног.
   — В камеру для ожидающих?! — воскликнула она.
   — Да, — усмехнулся Хо-Ту. — Завтра на Празднике Любви тебя выставят на продажу.
   — Нет! — закричала она. — Нет!
   Вирджиния расхохоталась и захлопала в ладоши.
   — Нет! — продолжала истерично кричать Лана.
   — Марш в камеру, рабыня! — скомандовал Хо-Ту, снимая с пояса стимулятор.
   В глазах девушки появился животный ужас. Она бросила последний взгляд на Ремиуса и, опасаясь вывести из себя Хо-Ту, опрометью бросилась из зала. Вирджиния Кент опустилась на колени перед Хо-Ту и низко склонила голову.
   — Спасибо, господин, — сказала она.
   Хо-Ту взял её за подбородок и приподнял ей голову.
   — Ты смелая девчонка, маленькая рабыня, — сказал он. — Но к мискам с овсянкой тебя допускать опасно.
   Она снова уронила голову.
   — Ну, хватит! — тут же пробурчал Хо-Ту. — Живо в камеры!
   И Вирджиния Кент, некогда преподававшая в колледже на Земле древнюю историю, мигом вскочила на ноги и, босая, в короткой тунике рабыни, побежала в камеры для ожидающих, откуда её поутру вместе с остальными отправят на невольничий Куруманский рынок, где она, стоя на деревянных подмостках рядом с Филлис и Элизабет, будет своим выставленным на продажу телом, как и сотни других девушек, зарабатывать деньги для дома Кернуса.
   Хо-Ту поглядел ей вслед и усмехнулся:
   — До чего смелая девчонка.
   — И весьма опасная, когда у неё под рукой оказывается миска с овсянкой, — напомнил я.
   — Да, верно, — согласился он.
   Я окинул взглядом опустевший зал. Теперь здесь оставались только охранники и члены обслуживающего персонала. Мне уже хотелось вернуться в свою комнату.
   Прощание с Элизабет давалось мне тяжелее, чем я мог предполагать.
   Внезапно в зал вошли два охранника, толкая перед собой женщину.
   Я заметил, что лицо Хо-Ту покрылось мертвенной бледностью. Его рука потянулась к кривому ножу на поясе.
   Женщину подвели к столу, к тому месту, где сидел Кернус. Вокруг её талии был завязан ярко-алый шнурок, с которого свисала длинная полоса красного шелка. Волосы женщины были распущены, а руки стянуты цепями за спиной. На левой лодыжке у неё ещё позвякивали прикрепленные колокольчики, по звон их уже не казался таким мелодичным, как раньше. И шокера для рабов у неё на поясе тоже не было.
   — С Кейджералией тебя, Сура, — приветствовал женщину Кернус.
   — С Кейджералией, господин, — с неприкрытой злостью ответила она.
   Хо-Ту не выдержал.
   — Пусть она вернется в свою комнату, — обратился он к Кернусу. — Сура хорошо служила нам. Она лучшая наставница во всем Аре.
   — Ей следует напомнить, — ответил Кернус, — что она всего лишь рабыня.
   — Я прошу вас! — воскликнул Хо-Ту.
   — Это решено, — сказал Кернус. — Пусть разыграют, кому она достанется.
   Несколько мужчин оставили свои места и собрались вокруг одного из столов, на котором тут же появились игральные кости и пустой кубок. Сура с низко опущенной головой продолжала неподвижно стоять перед Кернусом на коленях. Охранник пристегнул к её ошейнику цепь, а ключ от крохотного замка — кусок загнутой на конце проволоки — повесил себе на грудь. За спиной женщины мужчины возбужденными криками сопровождали каждый бросок игральных костей. Я начинал догадываться, что это уже не просто очередной розыгрыш; за всем стояло нечто большее. Гордость Суры и занимаемое ею в доме положение, хотя она и была всего лишь рабыней, признавались и большинством охранников, и членами обслуживающего персонала. Похоже, даже Кернус решил, что она заходит слишком далеко, поэтому и счел необходимым унизить её, позволив использовать Суру как обычную рабыню красного шелка.
   — Она — моя! — радостно воскликнул один из бросавших кости. — Я буду с ней первым!
   Послышались завистливые возгласы его товарищей, и дележка женщины продолжилась с удвоенной силой.
   До меня наконец дошло, что они разыгрывают очередность обладания ею и что ей предстоит обслужить каждого из них.
   Я взглянул на Хо-Ту. К моему удивлению, его глаза уже не горели злобой, в них стояли слезы. Но рука судорожно сжимала рукоятку кривого ножа.
   Сура застыла на коленях на каменном полу с низко опущенной головой и рассыпавшимися по плечам густыми волосами, лишь бедра были прикрыты клочком красного шелка, с руками, стянутыми цепями за спиной. Я заметил по её плечам, что она плачет.
   Тогда я неторопливо поднялся с места, подошел к не замечающим ничего вокруг возбужденно бросающим игральные кости мужчинам, не говоря ни слова в ответ на возмущенные выкрики, раздвинул их и забрал у очередного игрока кубок с костями. Тот недовольно нахмурился, но возражать не посмел. Я пристально посмотрел каждому из них в лицо и вытряхнул игральные кости из кубка прямо под ноги. Бросок был плохой, очков выпало мало. Кое-кто из стоявших вокруг меня рассмеялся. Но тут я обнажил меч и концом лезвия перевернул кубики так, что они стали показывать наибольшее количество очков.
   Лица игравших исказила злобная гримаса. У кого-то вырвался гневный крик. Они едва сдерживались от возмущения.
   — Она — моя, — произнес я, стараясь сохранять спокойствие и невозмутимость. — И я буду пользоваться ею один.
   — Нет! — закричал стоящий рядом охранник, бросаясь на меня.
   Я внимательно посмотрел на него, и он, сжимая побелевшие пальцы в кулаки, резко развернулся и, бормоча себе под нос проклятия, быстрыми шагами оставил зал.