Страница:
— Мне нужно увидеть Вансиуса! — ответил девичий голос.
— Кто там? — недоуменно, с нотками раздражения спросил Вансиус.
Женский голос показался мне странно знакомым, словно мне уже приходилось где-то его слышать.
— Вансиус, любимый! — зазвучал тот же голос рядом со мной.
— Кто ты? — спросил Вансиус.
Внутри слепого шлема мне ничего не было видно, и я сидел как истукан, тщетно пробуя, не удастся ли мне каким-то образом разорвать цепи, стягивающие наручники.
Я услышал, как босые ноги пробежали через комнату.
— Вансиус! — раздалось у меня над самым ухом.
Голос определенно был мне знаком.
Я уловил движение девушки, скользнувшей в объятия Вансиуса, к его очевидному удивлению, какому-то даже испугу, но никак не неудовольствию. Послышался их негромкий разговор, перемежающийся страстными вздохами девушки и их поцелуями. Вероятно, это какая-нибудь рабыня, большинство из которых отличается своим бурным темпераментом, увидевшая своего возлюбленного, поспешившая к нему и теперь отчаянно добивавшаяся его внимания.
— Я твоя, Вансиус! Твоя! — долетели до меня слова девушки.
— Да, да, — ответил тот.
И тут я услышал глухой звук падающего тела.
— А теперь, Вансиус, ты — мой, — пробормотала девушка.
Я попытался дотянуться до шлема и снять его, но оказалось, что мои наручники прикованы к каменному столу, за которым я сидел.
— Кто здесь? — шепотом спросил я.
В ответ я снова услышал голос девушки.
— Свяжи нашему дорогому Вансиусу руки и ноги и надень на него колпак, — говорила она кому-то.
— Я потом с ним позабавлюсь.
— Кто здесь? — потребовал я ответа.
— А как быть со вторым охранником? — не обращая на меня внимания, продолжали совещаться девушки.
— Свяжи его тоже, — ответила первая.
— Можно, он будет моим? — спросила вторая.
— Можно, — позволила первая.
Я почувствовал, как какие-то мужские руки начали ощупывать замок на моем шлеме.
— Да кто здесь, черт возьми! — не выдержал я.
Ключ в замке повернулся, шлем с меня сняли, и лицо мне овеял свежий воздух.
— Хо-Ту! — воскликнул я.
— Тише, — сказал Хо-Ту. — Вокруг полно людей Кернуса.
— Но ведь все говорят, что ты уехал в Тор за рабами! — удивился я.
— Не время сейчас покупать рабов, — ответил он.
— Значит, ты никуда не уезжал?
— Конечно, нет.
— А что ты здесь делаешь? — спросил я.
Хо-Ту усмехнулся.
— Твоя жизнь в опасности, — продолжал я.
— Мы все подвергаемся опасности, — ответил он. — Величайшей опасности.
За его спиной я увидел черноволосую девушку, ту самую, длинноногую, с Горшечной улицы, поглядывающую на меня, уперев руки в бока.
— Это ты! — удивленно воскликнула она.
— А это ты! — с не меньшим удивлением отреагировал я.
Из-за спины у неё выглядывали ещё две её подруги.
— Что вы все здесь делаете? — недоуменно спросил я.
— Сегодня Ар либо должен стать свободным, — ответила она, — либо окончательно превратиться в раба.
— Не понимаю, — признался я.
Со стадиона донесся второй сигнал трубы.
— У нас нет времени, — прервал нас Хо-Ту. — Давайте другой шлем!
Одна из девушек подала ему шлем. Он казался абсолютно похожим на только что снятый. Но я заметил, что на передней части его имеются смотровые отверстия.
— Это такой же шлем, что будет на твоих противниках, — пояснил Хо-Ту, — на лучших меченосцах таурентинов.
Он надел шлем мне на голову.
— Этот получше, чем прежний, — усмехнулся я.
Одна из девушек отыскала ключ от замка, пристегивающего мои цепи к подножию каменного стола. Вторая, обшарив карманы связанного стражника с надетым ему на голову колпаком, нашла ключ от моих наручников и протянула его Хо-Ту. На старшем надсмотрщике было одеяние охранника из дома Кернуса. Он снял с себя меч и прикрепил его мне на пояс. Я улыбнулся. Это был мой собственный меч, с которым я не расставался уже много лет, со времен осады Ара.
— Спасибо, Хо-Ту, — поблагодарил я.
Тот кивнул и принялся крепить себе на пояс меч Вансиуса.
Через отверстие в шлеме я видел его ухмылку.
Мы услышали третий сигнал трубы, призывающий к началу поединка.
— Они уже ждут тебя, воин, — заметил Хо-Ту.
— Не застегивайте ему пока шлем, — попросила атаманша девушек с Горшечной улицы.
— Его уже ждут, — воспротивился было Хо-Ту, но девица быстро прижалась ко мне и, подняв шлем, поцеловала меня в губы.
— Быстрее! — поторопил её Хо-Ту.
Но не вернуть поцелуй девушке я не мог.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Таис, — ответила она.
— Красивое имя.
Она улыбнулась.
— Правда, красивое, — повторил я.
— Если хочешь, приходи опять на Горшечную улицу.
— Ну, в следующий раз я приведу с собой целую армию, — пообещал я.
Она улыбнулась.
— Вряд ли кто-нибудь из нас будет против.
— Быстрее! — воскликнул Хо-Ту.
Он поправил на мне шлем, Таис закрыла его на замок и засунула ключ мне под ремень.
В доносившихся с трибун криках зрителей угадывалось нетерпение.
За спиной у меня щелкнула плеть: Хо-Ту вошел в свою роль.
— Скорее, — в последний раз поторопил меня он.
Притворяясь, будто я сопротивляюсь его попыткам вывести меня на арену, я побрел за ним. Хо-Ту тащил меня за цепи, щелкая кнутом и покрикивая во весь голос:
— Давай, давай, раб! Пошевеливайся, ленивая скотина!
Я услышал смех находившихся в проходе людей.
У самого выхода на арену Стадиона Клинков солнце, брызнувшее мне в глаза, на минуту ослепило меня. Я почувствовал, как Хо-Ту снимает с меня наручники украденным у Вансиуса ключом.
— Быстрее! — услышал я команду подсобного рабочего на арене.
Я старался не поворачиваться в его сторону, чтобы он не заметил смотровых отверстий у меня на шлеме.
Человек, в руках которого находился раскаленный металлический крюк, был одним из тех, в чьи обязанности входило вытаскивать на арену упирающихся, не желающих драться людей или животных, либо убирать с поля их мертвые тела.
Настойчивый звук судейской трубы требовал начала поединка.
Зрители на трибунах гоготали в предвкушении увлекательного зрелища.
Хо-Ту щелкнул за моей спиной кнутом, якобы указывая, в каком направлении мне двигаться. Я, словно слепой, наткнулся на ложу убара. Самого убара на стадионе не было, но в ложе в качестве его доверенного лица находился Филемон. Тут я заметил, как на арену вывели ещё нескольких человек, держащихся крайне неуверенно, и подвели их к ложе убара. Я не смотрел в их направлении, но знал, что это таурентины. На них также были шлемы, через которые они могли за мной наблюдать.
Двое из них, исполняя предназначенную им роль, жалобно стонали, отказываясь выходить на арену, ещё один упал на колени, умоляя зрителей даровать ему возможность не принимать участия в нелепом поединке.
Наконец всех их удалось подвести к ложе убара и попарно выстроить в ряд одного против другого.
— Обнажить мечи! — последовала команда.
Все мы, повинуясь, вытащили мечи из ножен.
По рядам зрителей снова пронеслась волна хохота.
— Приветствие! — приказал распорядитель состязаний.
Это вызвало очередной хохот толпы. Приветствие, которым обменивались принимавшие участие в серьезных поединках гладиаторы, принимало в наших устах, устах выгнанных на бойню никчемных слепых глупцов и преступников, какими нас должны были воспринимать зрители, комичный характер.
Традиция самого обмена приветствиями и их формулировка, несомненно, уходила корнями в далекое прошлое и, вероятно, брала свое начало ещё во времена формирования правил состязаний на арене значительно менее жестоких и кровавых, чем то, во что они впоследствии превратились.
— Да здравствует Кернус, убар Ара! Прими приветствие тех, кто идет умирать за тебя!
Я промолчал, не желая присоединяться к этому очередному прославлению работорговца. В четвертый раз послышался звук судейской трубы, давая сигнал к началу поединка.
Стоящий напротив меня противник, притворяясь, будто не видит меня, принялся отчаянно размахивать мечом, делая выпады в воздух. Рабочий арены с плетью в руке тут же подскочил к нему и звучным щелканьем хлыста у него за спиной начал координировать его действия, показывая ему таким образом, где я нахожусь. Второй рабочий с раскаленным крюком стал криком подгонять к нам остальных противников. Я знал, что они, размахивая мечами, не причинят друг другу вреда, что все их внимание вскоре будет сосредоточено на мне. В обычных же поединках в слепых шлемах гладиаторы вместо противника нередко нападают на своих союзников, что делает такие поединки ещё смешнее.
— Он прямо перед тобой! — закричал рабочий моему противнику. Тот наотмашь рубанул мечом у самого моего плеча. Ради забавы я также сделал несколько выпадов, что очень напоминало тренировочный бой с тенью. Продолжая внимательно наблюдать за действиями моего врага, я заметил, что он медленно, но неумолимо приближается ко мне. Он кричал, словно подбадривая себя, и я охотно подыгрывал ему в этом представлении. Однако долго подобный спектакль продолжаться не мог, зрители требовали крови, а против меня выступали лучшие меченосцы таурентинов, специально обученные и подготовленные для поединков, обладавшие несравненно большим опытом, чем я — Тэрл Кэбот, простой воин, приобретавший опыт только в сражениях. Едва ли я мог представлять для них серьезную опасность, состязаться с ними в мастерстве было для меня делом совершенно безнадежным. Однако, думаю, было во мне нечто, отличающее меня от остальных, — некая, очевидно, врожденная способность, дар, талант, если угодно, который я нередко с приятным изумлением и, признаюсь, с некоторым ужасом замечал в себе в ходе поединков. В разгар схватки во мне словно просыпалось мое второе «я», руководившее моими действиями и никогда не подводившее.
Я пытался даже не обращать внимания на эту свою особенность, каким-то образом отделаться от нее, но мне это не удавалось. Так, врожденная способность певца заставляет его петь, медика — лечить, торговца — совершать коммерческие операции. Мой же талант был талантом воина, заставлявшим меня сражаться, рождавшим чувство упоения в игре со смертью.
Клинок противника скользнул по лезвию моего меча, и я с легкостью парировал удар. Я заметил, как таурентин отступил на шаг, очевидно удивленный моей реакцией. Меч мой, принесенный Хо-Ту, словно придавал мне силы. Это был тот самый клинок, что помнил ещё осаду Ара, тот, что побывал со мной и в Тарии, и в обширных южных степях Гора, и в самом Рое Царствующих Жрецов. Это именно с ним я несколько месяцев назад вошел в Центральные городские ворота славного Ара.
Таурентин снова нанес удар, и снова я отклонил его меч в сторону. Он поспешно отступил и занял оборонительную позицию.
С трибун понеслись крики, сначала недоуменные, затем наполненные гневом. Я расхохотался; в ушах у меня все ещё пел удивительный, будоражащий кровь звон клинка.
Все во мне затрепетало. Опьянение наполнило каждый мускул, каждую клеточку моего тела. Природный дар снова рвался наружу. Я услышал звон стали. Это — сигнал. Медик должен лечить. Торговец — продавать. Воин — сражаться.
— Я — Тэрл Кэбот! — рассмеялся я. — Помни об этом. Я знаю, ты видишь меня, но знай также, что и я тебя вижу. Убирайся с арены или я убью тебя!
С яростным воплем он бросился на меня с мечом, и крик застрял у него в глотке. Смерть приняла его в свои объятия раньше, чем он, поливая кровью арену, рухнул на землю.
Я повернулся к следующему нападающему.
— Я не шучу, — сказал я. — Вы — таурентины, я это знаю. Меня зовут Тэрл Кэбот. Мы с вами заклятые враги, но если вы покинете арену, я дарую вам жизнь.
Ближайший ко мне противник круто обернулся и сделал широкий выпад в мою сторону. Я рассмеялся.
Наши клинки со звоном ударились друг о друга, и в следующее мгновение мой противник уже лежал на земле, извиваясь в предсмертных конвульсиях.
— Он нас видит! — воскликнул один из воинов.
Зрители замерли от неожиданности. Затем, догадавшись об обыкновенном, замаскированном под состязание убийстве, они разразились единодушными возмущенными криками.
Остальные противники, равно как и подсобные рабочие арены, повернулись ко мне. Несколько рабочих поспешно покинули поле стадиона: очевидно, им нисколько не улыбалось остаться среди выясняющих отношения воинов.
— Убирайтесь с арены, — обратился я к таурентинам. — Смерть слишком частая гостья этого места.
— Ну-ка, все вместе! — скомандовал высокий воин. — В атаку!
Он и умер первым, поскольку первым приблизился ко мне.
Через мгновение я уже был в центре окруживших меня противников.
Зрители неистовствовали. Их, истинных болельщиков и ценителей этого вида состязаний, просто провели, одурачили. В такой день подобную шутку нельзя было рассматривать иначе как издевательством над их чувствами, сносить которое они не желали даже от самого убара. Они уже по-иному стали относиться к тому, что разворачивалось у них перед глазами.
Смотровые отверстия у меня на шлеме хотя и позволяли ориентироваться в том, что делается вокруг, но оставляли весьма ограниченное поле видимости, поэтому мне приходилось быть в постоянном движении, чтобы иметь возможность уследить сразу за всеми противниками. Тот, кто делал попытку напасть на меня, погибал.
Тут до меня донеслись какие-то отдаваемые Филемоном из ложи убара приказания и крики таурентинов. Я обернулся и увидел, как один из них убивает выскочившего из зрительских рядов человека, бросившегося мне на помощь. Остальные охранники убара, высыпавшие на арену, с направленными к трибунам копьями удерживают на месте толпы болельщиков, рвущихся на песчаное поле стадиона.
— Убейте его! Немедленно! — услышал я крик Филемона.
Еще один таурентин пал от моего меча.
Подсобный рабочий, желая отвлечь мое внимание, хлестнул меня сзади кнутом, но едва я ринулся к нему, тот отшвырнул кнут и со всех ног бросился наутек. Второй рабочий, осторожно приближавшийся ко мне с раскаленным металлическим крюком, несколько помедлил.
— Убирайся отсюда, — приказал я. — Быстро!
Тот оглянулся на удирающего товарища и, не желая искушать судьбу, поспешил последовать его примеру.
Остальные рабочие также не заставили себя упрашивать.
Теперь передо мной оставались только таурентины, шестеро, расположившиеся в две шеренги, по три человека в каждой, что позволяло первым трем нападать, а находящимся у них за спиной быстро, сменять их. Это своеобразное подобие земной македонской фаланги, апробированное и приспособленное к ведению боевых действий в горианских условиях, нашло свое дальнейшее развитие в так называемом торианском каре, предоставляющем каждому из образующих его воинов значительную свободу действий и одновременно надежную защиту и лишавшем меня возможности драться с каждым в отдельности. В подобной ситуации мне оставалось только ждать нападения воина, находящегося в центре ощетинившейся мечами боевой линии таурентинов, либо каким-то образом самому спровоцировать его на атаку.
Очень медленно, держа мечи наготове, их группа приближалась ко мне, вынуждая отступать, перешагивая через лежащие на земле окровавленные тела. Выбрав удобный момент, я сделал вид, что поскользнулся, и находившийся в центре воин тут же рванулся ко мне, чтобы воспользоваться этой моей оплошностью и самому, не дожидаясь помощи своих товарищей, нанести мне решающий удар. Это было его ошибкой, но понял он её слишком поздно.
— Подожди! — крикнул ему стоящий рядом, но обращался он уже к падающему на землю агонизирующему телу.
Я притворился, что мой меч застрял меж ребер только что убитого таурентина, и второй, заступивший на его место, немедленно кинулся ко мне. Ему это также стоило жизни. Четверка оставшихся сомкнула ряды, пытаясь сохранить модель оборонительного строя. Мне снова пришлось осторожно отступать, я старался держаться на возможно более близком к ним расстоянии и дожидался момента, когда мне удастся выманить вперед следующего таурентина, хотя большой надежды возлагать на это теперь не приходилось смерть двух товарищей научила остальных необходимости держаться вместе Однако она нисколько не могла уберечь их от оплошности. Хотя я и двигался задом, мне не составляло большого труда перешагивать через тела лежащих на земле мертвых воинов. Для шеренги же это представляло некоторую сложность, поскольку именно в этот момент внимание их отвлекалось. Это-то я и учел при нанесении следующего удара.
Когда первая шеренга поравнялась с трупом воина, я сделал резкий выпад в сторону, огибая их с фланга. Крайний воин, стремясь постоянно держаться лицом ко мне, повернулся, наткнулся на мертвого сослуживца и через мгновение уже лежал рядом с ним. Я к тому моменту был за их спинами. Они развернулись, но тут один споткнулся и, падая, сбил товарища. Устоявший на ногах воин решил действовать в одиночку, однако его бросок ко мне кончился для него трагично.
При виде такой картины двое упавших, но теперь поднимающихся на ноги таурентинов переглянулись.
Желания продолжать столь бесславную битву у них явно не оставалось.
— Отступаем, — предложил более старший из них.
— Сматываемся, — выразил его мысль проще более молодой.
И оба они поспешили привести свое решение в действие.
Зрители заревели от восторга, выражая свое удовольствие от разыгравшегося у них на глазах представления. Однако вскоре их ликование сменилось яростью: таурентины, числом никак не менее двухсот человек, быстро спускаясь по проходам между зрительскими рядами, выходили на арену.
«Вот тут-то тебе уже не отвертеться», — подумалось мне.
Возвращался и снявший шлем старший из двух оставшихся в живых таурентинов, от преследования которых я отказался, видя, что они не собираются продолжать схватку.
— Кажется, я несколько поторопился, — с кривой ухмылкой заметил он. — Ситуация изменилась. Интересно посмотреть, как ты теперь запоешь?
Посмотреть ему, однако, не пришлось: помешало пущенное чьей-то умелой рукой тяжелое горианское копье, вонзившееся любознательному воину прямо в грудь. Я отшатнулся в сторону и тут заметил стоящего справа от меня с обнаженным мечом, небольшим круглым щитом и, как всегда, в закрывающем лицо шлеме Мурмилиуса.
Сердце мое забилось от радости.
— В атаку! — поступила команда предводителя спустившихся на арену таурентинов. Толпа разгневанных зрителей сильнее навалилась на цепь таурентинов, окружавшую арену стадиона и копьями удерживающую на месте наседавших на неё болельщиков.
Находившиеся на арене таурентины бросились к нам, и мы с Мурмилиусом, спина к спине, встретили их атаку.
Замелькали клинки, зазвенела сталь — и враги один за другим стали оседать на землю под яростными ударами разящих их отчаянных мечей.
Вскоре к нам присоединился третий в одеянии готовившегося выйти на поле гладиатора.
— Хо-Сорл! — с радостью узнал его я.
— Что-то долго ты сюда добирался, — расправляясь с очередным противником, заметил Мурмилиус.
Хо-Сорл, мгновенно включаясь в сражение, рассмеялся.
— Кернус рассчитывал, что я тоже выйду на арену в слепом шлеме, — сказал он. — Но Хо-Ту нарушил его планы.
Рядом с нами появился четвертый товарищ, также в шлеме, закрывающем лицо.
— Ремиус! — воскликнул я.
— Мне тоже уготован был поединок в слепом шлеме, — ответил тот. — К счастью, я наткнулся на Хо-Ту.
— И, как я полагаю, — с усмешкой добавил Мурмилиус, не забывая при этом о наседающем неприятеле, на девушек с Горшечной улицы.
— Ну, если быть совсем точным, — ответил Ремиус, выдергивая свой меч из-под ребер падающего к его ногам противника, — на них тоже.
Мурмилиус в великолепном выпаде, словно ему надоело драться с одним и тем же противником, уложил сражавшегося с ним таурентина и перешел к следующему.
— Да, на аукционе за этих девиц покупатель выложил бы кругленькую сумму, — сказал он.
— Может, стоит отдать этим девчонкам с Горшечной улицы тех таурентинов, что останутся в живых после этой схватки, — высказал предположение Хо-Сорл.
Я едва успевал отбивать мелькавшие у самой моей груди клинки таурентинов.
— Отличная идея, — согласился Мурмилиус.
Еще дюжина таурентинов бросилась на подмогу своим товарищам, ряды которых быстро таяли.
— Если после этой рубки из них вообще кто-нибудь останется в живых, — закончил тему Ремиус, расправляясь с очередным противником.
Таурентины, один за другим спускавшиеся с верхних рядов трибуны, все продолжали выбегать на арену.
Хо-Ту с кривым ножом в руке, с которого текла кровь, тоже словно вырос откуда-то из-под земли и стал рядом с нами.
В ту же секунду я едва успел отбить направленный ему в грудь вражеский клинок.
— Думаю, здесь более уместен меч, нежели твой крохотный ножик, — заметил ему Мурмилиус.
Хо-Ту выхватил меч и словно в оправдание заработал им изо всех сил.
— Убейте их! — донесся до меня крик Филемона.
Еще не меньше сотни таурентинов перемахнули через барьер, отгораживающий зрительные трибуны от арены стадиона, и бросились к нам.
Мы начали пробивать себе дорогу среди уставших, изнуренных схваткой, окровавленных таурентинов к этому новому, полному сил вражескому подкреплению.
— Я уложил семнадцатого! — крикнул Ремиус Хо-Сорлу.
— А я уже давно сбился со счета, — ответил ему Хо-Сорл.
Ремиус сердито рассмеялся и добавил ещё одного к списку своих жертв.
— Наверное, у меня на счету уже сотни две, не меньше, — тяжело дыша, продолжал подсчет Хо-Сорл.
По счастью, нападавшие таурентины не могли наброситься на нас все сразу и вынуждены были атаковать небольшими группами, справиться с которыми нам было легче.
— Слин хвастливый! — крикнул товарищу Ремиус и тут же добавил: — Девятнадцатый!
Хо-Сорл завалил на землю очередного противника.
— Двести шестой, — с легкой небрежностью довел он до сведения товарища, тут же переключаясь на очередного противника.
— Тише! — заорал Мурмилиус, и те послушно замолчали.
Теперь они дрались молча, и среди яростного звона мечей раздавались только ожесточенные вопли атакующих да стоны смертельно раненных.
— Их слишком много! — не удержался я.
Мурмилиус не ответил; он продолжал биться.
В секундное затишье я повернулся к нему, но, как и прежде, не смог различить хоть каких-нибудь черт лица этого легендарного человека.
— Кто вы? — спросил я.
— Я — Мурмилиус, — рассмеялся он.
— А почему Мурмилиус дерется бок о бок с Тэрлом Кэботом? — поинтересовался я.
— Точнее говоря, — ответил он, — это Тэрл Кэбот дерется бок о бок с Мурмилиусом.
— Что-то я не понимаю, — признался я.
— Мурмилиус, — гордо ответил он, — ведет борьбу. Он сражается.
— Я тоже сражаюсь, но мое сражение несколько отличается от того, что ведет Мурмилиус.
— Верно, — ответил он, — и прежде всего тем, что ты ведешь войну, не совсем понимая, за что именно.
— А какую же войну ведете вы? — допытывался я.
— Свою собственную, — сказал он, расправляясь с очередным нападающим.
Тут, к своему изумлению, я заметил сражающегося в наших рядах простого воина, не таурентина, шлем и щит которого не были украшены золотом, а плечи не покрывала алая накидка, свидетельствующая о принадлежности к личной охране убара.
Я не стал расспрашивать его, только с благодарностью принял его помощь.
Новый отряд таурентинов численностью человек в двести перебрался за разделительный барьер стадиона и побежал по направлению к нам.
На трибунах между тем также разгорелась потасовка не только между зрителями и таурентинами, но и между самими болельщиками, превратившимися из сторонних наблюдателей в непосредственных участников. Кое-где происходило настоящее сражение, и в нескольких местах я заметил дерущихся с таурентинами обычных воинов.
Оставшихся для удержания зрителей на местах таурентинов в конце концов оказалось недостаточно, чтобы справиться с толпой, и тысячи людей, сломив сопротивление охранников, словно гигантская волна, выплеснулись на поле и окружили ложу убара. Где-то в зрительских рядах я заметил Хула, который что-то говорил окружившим его людям, и те, сбрасывая с себя плащи и накидки, обнажали спрятанное под ними оружие и торопились вступить в борьбу против сторонников Кернуса.
Я увидел, как Филемон с белым как мел, искаженным ужасом лицом торопливо оставил ложу убара и выбрался со стадиона по индивидуальному, предназначенному только для приближенных к убару лиц выходу. За ним последовали семь-восемь таурентинов.
— Народ поднялся! — воскликнул Хо-Сорл.
— Ну, — повернувшись ко мне, рассмеялся Мурмилиус, — теперь, я надеюсь, ты не считаешь, что их слишком много?
Собравшиеся на арене таурентины, которых набралось здесь уже, вероятно, три-четыре сотни, заметались по полю, пытаясь добраться до выходов со стадиона, расположенных в нижней части зрительских трибун.
Волны народа продолжали перетекать через заградительный барьер и захлестывать песчаное поле. Среди этой многотысячной людской массы я различил несколько десятков человек с шелковыми алыми повязками на левой руке, отдающих приказы и распоряжения.
Мы с Мурмилиусом, с трудом пробравшись через груду распростертых на земле мертвых тел, подошли к Ремиусу, Хо-Сорлу и Хо-Ту. Я протянул Хо-Ту ключ от своего шлема, отданный мне Таис. Тот открыл замок и снял с меня шлем.
— Кто там? — недоуменно, с нотками раздражения спросил Вансиус.
Женский голос показался мне странно знакомым, словно мне уже приходилось где-то его слышать.
— Вансиус, любимый! — зазвучал тот же голос рядом со мной.
— Кто ты? — спросил Вансиус.
Внутри слепого шлема мне ничего не было видно, и я сидел как истукан, тщетно пробуя, не удастся ли мне каким-то образом разорвать цепи, стягивающие наручники.
Я услышал, как босые ноги пробежали через комнату.
— Вансиус! — раздалось у меня над самым ухом.
Голос определенно был мне знаком.
Я уловил движение девушки, скользнувшей в объятия Вансиуса, к его очевидному удивлению, какому-то даже испугу, но никак не неудовольствию. Послышался их негромкий разговор, перемежающийся страстными вздохами девушки и их поцелуями. Вероятно, это какая-нибудь рабыня, большинство из которых отличается своим бурным темпераментом, увидевшая своего возлюбленного, поспешившая к нему и теперь отчаянно добивавшаяся его внимания.
— Я твоя, Вансиус! Твоя! — долетели до меня слова девушки.
— Да, да, — ответил тот.
И тут я услышал глухой звук падающего тела.
— А теперь, Вансиус, ты — мой, — пробормотала девушка.
Я попытался дотянуться до шлема и снять его, но оказалось, что мои наручники прикованы к каменному столу, за которым я сидел.
— Кто здесь? — шепотом спросил я.
В ответ я снова услышал голос девушки.
— Свяжи нашему дорогому Вансиусу руки и ноги и надень на него колпак, — говорила она кому-то.
— Я потом с ним позабавлюсь.
— Кто здесь? — потребовал я ответа.
— А как быть со вторым охранником? — не обращая на меня внимания, продолжали совещаться девушки.
— Свяжи его тоже, — ответила первая.
— Можно, он будет моим? — спросила вторая.
— Можно, — позволила первая.
Я почувствовал, как какие-то мужские руки начали ощупывать замок на моем шлеме.
— Да кто здесь, черт возьми! — не выдержал я.
Ключ в замке повернулся, шлем с меня сняли, и лицо мне овеял свежий воздух.
— Хо-Ту! — воскликнул я.
— Тише, — сказал Хо-Ту. — Вокруг полно людей Кернуса.
— Но ведь все говорят, что ты уехал в Тор за рабами! — удивился я.
— Не время сейчас покупать рабов, — ответил он.
— Значит, ты никуда не уезжал?
— Конечно, нет.
— А что ты здесь делаешь? — спросил я.
Хо-Ту усмехнулся.
— Твоя жизнь в опасности, — продолжал я.
— Мы все подвергаемся опасности, — ответил он. — Величайшей опасности.
За его спиной я увидел черноволосую девушку, ту самую, длинноногую, с Горшечной улицы, поглядывающую на меня, уперев руки в бока.
— Это ты! — удивленно воскликнула она.
— А это ты! — с не меньшим удивлением отреагировал я.
Из-за спины у неё выглядывали ещё две её подруги.
— Что вы все здесь делаете? — недоуменно спросил я.
— Сегодня Ар либо должен стать свободным, — ответила она, — либо окончательно превратиться в раба.
— Не понимаю, — признался я.
Со стадиона донесся второй сигнал трубы.
— У нас нет времени, — прервал нас Хо-Ту. — Давайте другой шлем!
Одна из девушек подала ему шлем. Он казался абсолютно похожим на только что снятый. Но я заметил, что на передней части его имеются смотровые отверстия.
— Это такой же шлем, что будет на твоих противниках, — пояснил Хо-Ту, — на лучших меченосцах таурентинов.
Он надел шлем мне на голову.
— Этот получше, чем прежний, — усмехнулся я.
Одна из девушек отыскала ключ от замка, пристегивающего мои цепи к подножию каменного стола. Вторая, обшарив карманы связанного стражника с надетым ему на голову колпаком, нашла ключ от моих наручников и протянула его Хо-Ту. На старшем надсмотрщике было одеяние охранника из дома Кернуса. Он снял с себя меч и прикрепил его мне на пояс. Я улыбнулся. Это был мой собственный меч, с которым я не расставался уже много лет, со времен осады Ара.
— Спасибо, Хо-Ту, — поблагодарил я.
Тот кивнул и принялся крепить себе на пояс меч Вансиуса.
Через отверстие в шлеме я видел его ухмылку.
Мы услышали третий сигнал трубы, призывающий к началу поединка.
— Они уже ждут тебя, воин, — заметил Хо-Ту.
— Не застегивайте ему пока шлем, — попросила атаманша девушек с Горшечной улицы.
— Его уже ждут, — воспротивился было Хо-Ту, но девица быстро прижалась ко мне и, подняв шлем, поцеловала меня в губы.
— Быстрее! — поторопил её Хо-Ту.
Но не вернуть поцелуй девушке я не мог.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Таис, — ответила она.
— Красивое имя.
Она улыбнулась.
— Правда, красивое, — повторил я.
— Если хочешь, приходи опять на Горшечную улицу.
— Ну, в следующий раз я приведу с собой целую армию, — пообещал я.
Она улыбнулась.
— Вряд ли кто-нибудь из нас будет против.
— Быстрее! — воскликнул Хо-Ту.
Он поправил на мне шлем, Таис закрыла его на замок и засунула ключ мне под ремень.
В доносившихся с трибун криках зрителей угадывалось нетерпение.
За спиной у меня щелкнула плеть: Хо-Ту вошел в свою роль.
— Скорее, — в последний раз поторопил меня он.
Притворяясь, будто я сопротивляюсь его попыткам вывести меня на арену, я побрел за ним. Хо-Ту тащил меня за цепи, щелкая кнутом и покрикивая во весь голос:
— Давай, давай, раб! Пошевеливайся, ленивая скотина!
Я услышал смех находившихся в проходе людей.
У самого выхода на арену Стадиона Клинков солнце, брызнувшее мне в глаза, на минуту ослепило меня. Я почувствовал, как Хо-Ту снимает с меня наручники украденным у Вансиуса ключом.
— Быстрее! — услышал я команду подсобного рабочего на арене.
Я старался не поворачиваться в его сторону, чтобы он не заметил смотровых отверстий у меня на шлеме.
Человек, в руках которого находился раскаленный металлический крюк, был одним из тех, в чьи обязанности входило вытаскивать на арену упирающихся, не желающих драться людей или животных, либо убирать с поля их мертвые тела.
Настойчивый звук судейской трубы требовал начала поединка.
Зрители на трибунах гоготали в предвкушении увлекательного зрелища.
Хо-Ту щелкнул за моей спиной кнутом, якобы указывая, в каком направлении мне двигаться. Я, словно слепой, наткнулся на ложу убара. Самого убара на стадионе не было, но в ложе в качестве его доверенного лица находился Филемон. Тут я заметил, как на арену вывели ещё нескольких человек, держащихся крайне неуверенно, и подвели их к ложе убара. Я не смотрел в их направлении, но знал, что это таурентины. На них также были шлемы, через которые они могли за мной наблюдать.
Двое из них, исполняя предназначенную им роль, жалобно стонали, отказываясь выходить на арену, ещё один упал на колени, умоляя зрителей даровать ему возможность не принимать участия в нелепом поединке.
Наконец всех их удалось подвести к ложе убара и попарно выстроить в ряд одного против другого.
— Обнажить мечи! — последовала команда.
Все мы, повинуясь, вытащили мечи из ножен.
По рядам зрителей снова пронеслась волна хохота.
— Приветствие! — приказал распорядитель состязаний.
Это вызвало очередной хохот толпы. Приветствие, которым обменивались принимавшие участие в серьезных поединках гладиаторы, принимало в наших устах, устах выгнанных на бойню никчемных слепых глупцов и преступников, какими нас должны были воспринимать зрители, комичный характер.
Традиция самого обмена приветствиями и их формулировка, несомненно, уходила корнями в далекое прошлое и, вероятно, брала свое начало ещё во времена формирования правил состязаний на арене значительно менее жестоких и кровавых, чем то, во что они впоследствии превратились.
— Да здравствует Кернус, убар Ара! Прими приветствие тех, кто идет умирать за тебя!
Я промолчал, не желая присоединяться к этому очередному прославлению работорговца. В четвертый раз послышался звук судейской трубы, давая сигнал к началу поединка.
Стоящий напротив меня противник, притворяясь, будто не видит меня, принялся отчаянно размахивать мечом, делая выпады в воздух. Рабочий арены с плетью в руке тут же подскочил к нему и звучным щелканьем хлыста у него за спиной начал координировать его действия, показывая ему таким образом, где я нахожусь. Второй рабочий с раскаленным крюком стал криком подгонять к нам остальных противников. Я знал, что они, размахивая мечами, не причинят друг другу вреда, что все их внимание вскоре будет сосредоточено на мне. В обычных же поединках в слепых шлемах гладиаторы вместо противника нередко нападают на своих союзников, что делает такие поединки ещё смешнее.
— Он прямо перед тобой! — закричал рабочий моему противнику. Тот наотмашь рубанул мечом у самого моего плеча. Ради забавы я также сделал несколько выпадов, что очень напоминало тренировочный бой с тенью. Продолжая внимательно наблюдать за действиями моего врага, я заметил, что он медленно, но неумолимо приближается ко мне. Он кричал, словно подбадривая себя, и я охотно подыгрывал ему в этом представлении. Однако долго подобный спектакль продолжаться не мог, зрители требовали крови, а против меня выступали лучшие меченосцы таурентинов, специально обученные и подготовленные для поединков, обладавшие несравненно большим опытом, чем я — Тэрл Кэбот, простой воин, приобретавший опыт только в сражениях. Едва ли я мог представлять для них серьезную опасность, состязаться с ними в мастерстве было для меня делом совершенно безнадежным. Однако, думаю, было во мне нечто, отличающее меня от остальных, — некая, очевидно, врожденная способность, дар, талант, если угодно, который я нередко с приятным изумлением и, признаюсь, с некоторым ужасом замечал в себе в ходе поединков. В разгар схватки во мне словно просыпалось мое второе «я», руководившее моими действиями и никогда не подводившее.
Я пытался даже не обращать внимания на эту свою особенность, каким-то образом отделаться от нее, но мне это не удавалось. Так, врожденная способность певца заставляет его петь, медика — лечить, торговца — совершать коммерческие операции. Мой же талант был талантом воина, заставлявшим меня сражаться, рождавшим чувство упоения в игре со смертью.
Клинок противника скользнул по лезвию моего меча, и я с легкостью парировал удар. Я заметил, как таурентин отступил на шаг, очевидно удивленный моей реакцией. Меч мой, принесенный Хо-Ту, словно придавал мне силы. Это был тот самый клинок, что помнил ещё осаду Ара, тот, что побывал со мной и в Тарии, и в обширных южных степях Гора, и в самом Рое Царствующих Жрецов. Это именно с ним я несколько месяцев назад вошел в Центральные городские ворота славного Ара.
Таурентин снова нанес удар, и снова я отклонил его меч в сторону. Он поспешно отступил и занял оборонительную позицию.
С трибун понеслись крики, сначала недоуменные, затем наполненные гневом. Я расхохотался; в ушах у меня все ещё пел удивительный, будоражащий кровь звон клинка.
Все во мне затрепетало. Опьянение наполнило каждый мускул, каждую клеточку моего тела. Природный дар снова рвался наружу. Я услышал звон стали. Это — сигнал. Медик должен лечить. Торговец — продавать. Воин — сражаться.
— Я — Тэрл Кэбот! — рассмеялся я. — Помни об этом. Я знаю, ты видишь меня, но знай также, что и я тебя вижу. Убирайся с арены или я убью тебя!
С яростным воплем он бросился на меня с мечом, и крик застрял у него в глотке. Смерть приняла его в свои объятия раньше, чем он, поливая кровью арену, рухнул на землю.
Я повернулся к следующему нападающему.
— Я не шучу, — сказал я. — Вы — таурентины, я это знаю. Меня зовут Тэрл Кэбот. Мы с вами заклятые враги, но если вы покинете арену, я дарую вам жизнь.
Ближайший ко мне противник круто обернулся и сделал широкий выпад в мою сторону. Я рассмеялся.
Наши клинки со звоном ударились друг о друга, и в следующее мгновение мой противник уже лежал на земле, извиваясь в предсмертных конвульсиях.
— Он нас видит! — воскликнул один из воинов.
Зрители замерли от неожиданности. Затем, догадавшись об обыкновенном, замаскированном под состязание убийстве, они разразились единодушными возмущенными криками.
Остальные противники, равно как и подсобные рабочие арены, повернулись ко мне. Несколько рабочих поспешно покинули поле стадиона: очевидно, им нисколько не улыбалось остаться среди выясняющих отношения воинов.
— Убирайтесь с арены, — обратился я к таурентинам. — Смерть слишком частая гостья этого места.
— Ну-ка, все вместе! — скомандовал высокий воин. — В атаку!
Он и умер первым, поскольку первым приблизился ко мне.
Через мгновение я уже был в центре окруживших меня противников.
Зрители неистовствовали. Их, истинных болельщиков и ценителей этого вида состязаний, просто провели, одурачили. В такой день подобную шутку нельзя было рассматривать иначе как издевательством над их чувствами, сносить которое они не желали даже от самого убара. Они уже по-иному стали относиться к тому, что разворачивалось у них перед глазами.
Смотровые отверстия у меня на шлеме хотя и позволяли ориентироваться в том, что делается вокруг, но оставляли весьма ограниченное поле видимости, поэтому мне приходилось быть в постоянном движении, чтобы иметь возможность уследить сразу за всеми противниками. Тот, кто делал попытку напасть на меня, погибал.
Тут до меня донеслись какие-то отдаваемые Филемоном из ложи убара приказания и крики таурентинов. Я обернулся и увидел, как один из них убивает выскочившего из зрительских рядов человека, бросившегося мне на помощь. Остальные охранники убара, высыпавшие на арену, с направленными к трибунам копьями удерживают на месте толпы болельщиков, рвущихся на песчаное поле стадиона.
— Убейте его! Немедленно! — услышал я крик Филемона.
Еще один таурентин пал от моего меча.
Подсобный рабочий, желая отвлечь мое внимание, хлестнул меня сзади кнутом, но едва я ринулся к нему, тот отшвырнул кнут и со всех ног бросился наутек. Второй рабочий, осторожно приближавшийся ко мне с раскаленным металлическим крюком, несколько помедлил.
— Убирайся отсюда, — приказал я. — Быстро!
Тот оглянулся на удирающего товарища и, не желая искушать судьбу, поспешил последовать его примеру.
Остальные рабочие также не заставили себя упрашивать.
Теперь передо мной оставались только таурентины, шестеро, расположившиеся в две шеренги, по три человека в каждой, что позволяло первым трем нападать, а находящимся у них за спиной быстро, сменять их. Это своеобразное подобие земной македонской фаланги, апробированное и приспособленное к ведению боевых действий в горианских условиях, нашло свое дальнейшее развитие в так называемом торианском каре, предоставляющем каждому из образующих его воинов значительную свободу действий и одновременно надежную защиту и лишавшем меня возможности драться с каждым в отдельности. В подобной ситуации мне оставалось только ждать нападения воина, находящегося в центре ощетинившейся мечами боевой линии таурентинов, либо каким-то образом самому спровоцировать его на атаку.
Очень медленно, держа мечи наготове, их группа приближалась ко мне, вынуждая отступать, перешагивая через лежащие на земле окровавленные тела. Выбрав удобный момент, я сделал вид, что поскользнулся, и находившийся в центре воин тут же рванулся ко мне, чтобы воспользоваться этой моей оплошностью и самому, не дожидаясь помощи своих товарищей, нанести мне решающий удар. Это было его ошибкой, но понял он её слишком поздно.
— Подожди! — крикнул ему стоящий рядом, но обращался он уже к падающему на землю агонизирующему телу.
Я притворился, что мой меч застрял меж ребер только что убитого таурентина, и второй, заступивший на его место, немедленно кинулся ко мне. Ему это также стоило жизни. Четверка оставшихся сомкнула ряды, пытаясь сохранить модель оборонительного строя. Мне снова пришлось осторожно отступать, я старался держаться на возможно более близком к ним расстоянии и дожидался момента, когда мне удастся выманить вперед следующего таурентина, хотя большой надежды возлагать на это теперь не приходилось смерть двух товарищей научила остальных необходимости держаться вместе Однако она нисколько не могла уберечь их от оплошности. Хотя я и двигался задом, мне не составляло большого труда перешагивать через тела лежащих на земле мертвых воинов. Для шеренги же это представляло некоторую сложность, поскольку именно в этот момент внимание их отвлекалось. Это-то я и учел при нанесении следующего удара.
Когда первая шеренга поравнялась с трупом воина, я сделал резкий выпад в сторону, огибая их с фланга. Крайний воин, стремясь постоянно держаться лицом ко мне, повернулся, наткнулся на мертвого сослуживца и через мгновение уже лежал рядом с ним. Я к тому моменту был за их спинами. Они развернулись, но тут один споткнулся и, падая, сбил товарища. Устоявший на ногах воин решил действовать в одиночку, однако его бросок ко мне кончился для него трагично.
При виде такой картины двое упавших, но теперь поднимающихся на ноги таурентинов переглянулись.
Желания продолжать столь бесславную битву у них явно не оставалось.
— Отступаем, — предложил более старший из них.
— Сматываемся, — выразил его мысль проще более молодой.
И оба они поспешили привести свое решение в действие.
Зрители заревели от восторга, выражая свое удовольствие от разыгравшегося у них на глазах представления. Однако вскоре их ликование сменилось яростью: таурентины, числом никак не менее двухсот человек, быстро спускаясь по проходам между зрительскими рядами, выходили на арену.
«Вот тут-то тебе уже не отвертеться», — подумалось мне.
Возвращался и снявший шлем старший из двух оставшихся в живых таурентинов, от преследования которых я отказался, видя, что они не собираются продолжать схватку.
— Кажется, я несколько поторопился, — с кривой ухмылкой заметил он. — Ситуация изменилась. Интересно посмотреть, как ты теперь запоешь?
Посмотреть ему, однако, не пришлось: помешало пущенное чьей-то умелой рукой тяжелое горианское копье, вонзившееся любознательному воину прямо в грудь. Я отшатнулся в сторону и тут заметил стоящего справа от меня с обнаженным мечом, небольшим круглым щитом и, как всегда, в закрывающем лицо шлеме Мурмилиуса.
Сердце мое забилось от радости.
— В атаку! — поступила команда предводителя спустившихся на арену таурентинов. Толпа разгневанных зрителей сильнее навалилась на цепь таурентинов, окружавшую арену стадиона и копьями удерживающую на месте наседавших на неё болельщиков.
Находившиеся на арене таурентины бросились к нам, и мы с Мурмилиусом, спина к спине, встретили их атаку.
Замелькали клинки, зазвенела сталь — и враги один за другим стали оседать на землю под яростными ударами разящих их отчаянных мечей.
Вскоре к нам присоединился третий в одеянии готовившегося выйти на поле гладиатора.
— Хо-Сорл! — с радостью узнал его я.
— Что-то долго ты сюда добирался, — расправляясь с очередным противником, заметил Мурмилиус.
Хо-Сорл, мгновенно включаясь в сражение, рассмеялся.
— Кернус рассчитывал, что я тоже выйду на арену в слепом шлеме, — сказал он. — Но Хо-Ту нарушил его планы.
Рядом с нами появился четвертый товарищ, также в шлеме, закрывающем лицо.
— Ремиус! — воскликнул я.
— Мне тоже уготован был поединок в слепом шлеме, — ответил тот. — К счастью, я наткнулся на Хо-Ту.
— И, как я полагаю, — с усмешкой добавил Мурмилиус, не забывая при этом о наседающем неприятеле, на девушек с Горшечной улицы.
— Ну, если быть совсем точным, — ответил Ремиус, выдергивая свой меч из-под ребер падающего к его ногам противника, — на них тоже.
Мурмилиус в великолепном выпаде, словно ему надоело драться с одним и тем же противником, уложил сражавшегося с ним таурентина и перешел к следующему.
— Да, на аукционе за этих девиц покупатель выложил бы кругленькую сумму, — сказал он.
— Может, стоит отдать этим девчонкам с Горшечной улицы тех таурентинов, что останутся в живых после этой схватки, — высказал предположение Хо-Сорл.
Я едва успевал отбивать мелькавшие у самой моей груди клинки таурентинов.
— Отличная идея, — согласился Мурмилиус.
Еще дюжина таурентинов бросилась на подмогу своим товарищам, ряды которых быстро таяли.
— Если после этой рубки из них вообще кто-нибудь останется в живых, — закончил тему Ремиус, расправляясь с очередным противником.
Таурентины, один за другим спускавшиеся с верхних рядов трибуны, все продолжали выбегать на арену.
Хо-Ту с кривым ножом в руке, с которого текла кровь, тоже словно вырос откуда-то из-под земли и стал рядом с нами.
В ту же секунду я едва успел отбить направленный ему в грудь вражеский клинок.
— Думаю, здесь более уместен меч, нежели твой крохотный ножик, — заметил ему Мурмилиус.
Хо-Ту выхватил меч и словно в оправдание заработал им изо всех сил.
— Убейте их! — донесся до меня крик Филемона.
Еще не меньше сотни таурентинов перемахнули через барьер, отгораживающий зрительные трибуны от арены стадиона, и бросились к нам.
Мы начали пробивать себе дорогу среди уставших, изнуренных схваткой, окровавленных таурентинов к этому новому, полному сил вражескому подкреплению.
— Я уложил семнадцатого! — крикнул Ремиус Хо-Сорлу.
— А я уже давно сбился со счета, — ответил ему Хо-Сорл.
Ремиус сердито рассмеялся и добавил ещё одного к списку своих жертв.
— Наверное, у меня на счету уже сотни две, не меньше, — тяжело дыша, продолжал подсчет Хо-Сорл.
По счастью, нападавшие таурентины не могли наброситься на нас все сразу и вынуждены были атаковать небольшими группами, справиться с которыми нам было легче.
— Слин хвастливый! — крикнул товарищу Ремиус и тут же добавил: — Девятнадцатый!
Хо-Сорл завалил на землю очередного противника.
— Двести шестой, — с легкой небрежностью довел он до сведения товарища, тут же переключаясь на очередного противника.
— Тише! — заорал Мурмилиус, и те послушно замолчали.
Теперь они дрались молча, и среди яростного звона мечей раздавались только ожесточенные вопли атакующих да стоны смертельно раненных.
— Их слишком много! — не удержался я.
Мурмилиус не ответил; он продолжал биться.
В секундное затишье я повернулся к нему, но, как и прежде, не смог различить хоть каких-нибудь черт лица этого легендарного человека.
— Кто вы? — спросил я.
— Я — Мурмилиус, — рассмеялся он.
— А почему Мурмилиус дерется бок о бок с Тэрлом Кэботом? — поинтересовался я.
— Точнее говоря, — ответил он, — это Тэрл Кэбот дерется бок о бок с Мурмилиусом.
— Что-то я не понимаю, — признался я.
— Мурмилиус, — гордо ответил он, — ведет борьбу. Он сражается.
— Я тоже сражаюсь, но мое сражение несколько отличается от того, что ведет Мурмилиус.
— Верно, — ответил он, — и прежде всего тем, что ты ведешь войну, не совсем понимая, за что именно.
— А какую же войну ведете вы? — допытывался я.
— Свою собственную, — сказал он, расправляясь с очередным нападающим.
Тут, к своему изумлению, я заметил сражающегося в наших рядах простого воина, не таурентина, шлем и щит которого не были украшены золотом, а плечи не покрывала алая накидка, свидетельствующая о принадлежности к личной охране убара.
Я не стал расспрашивать его, только с благодарностью принял его помощь.
Новый отряд таурентинов численностью человек в двести перебрался за разделительный барьер стадиона и побежал по направлению к нам.
На трибунах между тем также разгорелась потасовка не только между зрителями и таурентинами, но и между самими болельщиками, превратившимися из сторонних наблюдателей в непосредственных участников. Кое-где происходило настоящее сражение, и в нескольких местах я заметил дерущихся с таурентинами обычных воинов.
Оставшихся для удержания зрителей на местах таурентинов в конце концов оказалось недостаточно, чтобы справиться с толпой, и тысячи людей, сломив сопротивление охранников, словно гигантская волна, выплеснулись на поле и окружили ложу убара. Где-то в зрительских рядах я заметил Хула, который что-то говорил окружившим его людям, и те, сбрасывая с себя плащи и накидки, обнажали спрятанное под ними оружие и торопились вступить в борьбу против сторонников Кернуса.
Я увидел, как Филемон с белым как мел, искаженным ужасом лицом торопливо оставил ложу убара и выбрался со стадиона по индивидуальному, предназначенному только для приближенных к убару лиц выходу. За ним последовали семь-восемь таурентинов.
— Народ поднялся! — воскликнул Хо-Сорл.
— Ну, — повернувшись ко мне, рассмеялся Мурмилиус, — теперь, я надеюсь, ты не считаешь, что их слишком много?
Собравшиеся на арене таурентины, которых набралось здесь уже, вероятно, три-четыре сотни, заметались по полю, пытаясь добраться до выходов со стадиона, расположенных в нижней части зрительских трибун.
Волны народа продолжали перетекать через заградительный барьер и захлестывать песчаное поле. Среди этой многотысячной людской массы я различил несколько десятков человек с шелковыми алыми повязками на левой руке, отдающих приказы и распоряжения.
Мы с Мурмилиусом, с трудом пробравшись через груду распростертых на земле мертвых тел, подошли к Ремиусу, Хо-Сорлу и Хо-Ту. Я протянул Хо-Ту ключ от своего шлема, отданный мне Таис. Тот открыл замок и снял с меня шлем.