Брякнув ношу на пол, мастер оглядел кучу оружия у своих ног. Вытащил из нее два полых цилиндра, открытые с одной стороны и закругленные с другой, надел на культи Зоба и сдвинул зажимы. По бокам цилиндров тянулись продольные углубления, в закруглениях имелись отверстия, которые можно было ужимать и расширять, вращая плоские головки винтов. Из одного цилиндра снизу торчал крюк.
– О чем это ты сейчас толковал? – спросил Чермор.
Мастер поднял диковинный арбалет с утолщением на ложе.
– Я назвал его Скороспел. – Кузнец принялся закреплять арбалет в продольном углублении на левом цилиндре. – Этот вот выступ на самом деле является колчаном, где спрятаны три десятка коротких толстых болтов. Угол острия-пирамиды у них таков, чтобы пробивать цель с наибольшим уроном для оной. А если вы попадете в кость – о, она не просто треснет, но разобьется осколками! После каждого выстрела Зоб взведет рычажной механизм при помощи крюка, коим оснащена насадка на его правой руке. Уверяю вас, сделать это можно очень быстро. Пока он будет взводить самострел, следующий болт под собственным весом скатится в желоб. Таким манером после некоторой тренировки можно будет добиться опустошения всего колчана за очень непродолжительное время. Я успел сделать два по десять десятков болтов, мы положим их во второй колчан, обычный, кожаный, на спине Зоба. Конечно, чтобы заново наполнить колчан арбалета, необходима чья-нибудь помощь…
Мастер закончил крепить Скороспел, полюбовался своей работой и вновь склонился над грудой оружия.
– Я приспособил для Зоба боевой молот, неплохой топор, совмещенный с короткой секирой, палицу, копье… Что вы выберете, аркмастер?
– А это что? – спросил Некрос, углядев в груде металла цепь.
– О, отлично! – просиял кузнец. – Как раз хотел указать вам на данный инструмент. Смотрите, здесь мы имеем совмещение длинного меча с парными лезвиями и двуядерного шипового цепа. Это – Балагур, такое имя я ему дал.
Подобного оружия Некрос еще не видывал. Словно два меча соединили, продольно вдев друг в друга, – получилась пара перпендикулярно соприкасающихся по оси лезвий и, соответственно, четыре режущие кромки крест-накрест. Наконечник отсутствовал, вместо него лезвия расклепаны в круглый блинчик с отверстием по центру. В отверстие вдето кольцо, в него – второе, и от этого второго кольца свисала пара длинных цепей. Заканчивались они металлическими шарами. Поверхность одного, более массивного, покрывали короткие шипы-конусы с толстыми основаниями, поверхность второго, поменьше, – длинные тонкие шипы-иглы.
– Прислушайтесь. – Мастер потряс оружием, и шары закачались, ударяясь друг о дружку. Большая сфера при этом издала низкий заунывный звук, меньшая – весело зацокала.
– Не правда ли, они будто переговариваются, балагурят о чем-то?
– Видимо, спорят, кому удастся выпить больше вражеской крови? – предположил Чермор.
– Да! – вскричал кузнец, прилаживая Балагур к насадке. – Именно! Замечательно сказано, молодой аркмастер!
Они отошли, разглядывая Зоба – в шлеме, доспехе, с арбалетом на левой насадке и цепным четырехлезвенным мечом на правой. Насадки поблескивали, шары покачивались, ударяясь, о чем-то спорили металлическими голосами. Многострельный арбалет казался горбатым из-за укрепленной на ложе деревянной коробки-колчана.
– Мне кажется, он чудесен, – признался Бонзо.
– Никаких сомнений. Хотя…
– Однако ему следует хорошенько потренироваться.
– И это верно. Но мне кажется…
– Что-то не так, молодой аркмастер?
Некрос посмотрел на арбалет, на цеп.
– А! – произнес он наконец. – Ну точно. А как Зоб будет стрелять?
– Что значит «как»? Направлять наконечник стрелы и дергать за… Рукой дергать за спусковой… – Бонзо уставился на лича.
– Чем-чем он будет дергать? – переспросил аркмастер.
Кузнец надолго умолк, приоткрыв рот, и наконец воскликнул:
– Не беда! Я приспособлю там кольцо, наш красавец станет дергать за него тем же крюком, предназначенным для взвода Скороспела. К сожалению, для этого сейчас придется снять с него арбалет…
– Вот именно, – Некрос повернулся к мастеру. – И последнее. Рукоять меча, которая осталась от деда. Как-то отец рассказал, что она у вас.
– Вы, конечно же, имеете в виду тот меч, с которым Гэри Чермор прошел через все сражения?
– Да, я…
– Тот самый, которым он зарубил Старца Горы, повелителя эдзинов?
– Именно. Я бы хотел…
– Великий Лик Смерти, сломавшийся в тот день, когда Гэри умер, тот, который…
– Да, – сказал Некрос. – Он у тебя? Принеси.
Мастер Бонзо с благоговением посмотрел на Чермора и ушел за горн. Появился вновь, бережно неся на ладонях изящную рукоять черного металла. Навершие было выполнено в виде головы с круглыми расширенными глазами и провалом рта, крестовина представляла собою две согнутые в локтях руки. Клинок сломался у самого основания, оставив лишь каемку в форме вытянутого ромба на верхней плоскости крестовины.
– Собирается ли аркмастер возродить славу Гэри Чермора, восстановив меч? – вопросил кузнец, опускаясь на одно колено.
– Да, – сказал Некрос. – Но выковывать клинок заново не надо. Я воскрешу меч иначе. Теперь уже я чувствую, что способен на это. И раздобудь для него какие-нибудь ножны.
Мастер Бонзо, низко склонив голову, протянул Некросу Чермору обломок легендарного меча.
Глава 19
Хуго Чаттан плюнул себе под ноги.
– Ты визжишь, как баба! – сказал он, опуская меч. – Что с тобой, Дар? Или вся твоя смелость превратилась в эту жижу, что булькает в тебе?
Чаттану не нравилось это место, не нравился запах, не нравились крысы, обитающие здесь, – только природное добродушие мешало ему проткнуть Дарика и побыстрее уйти. Они с Даром стояли по одну сторону стола, а шестеро пепелян – на некотором отдалении с другой стороны. Яма сгорела дотла, Дарик расположился в бывшем текстильном цехе на окраине квартала. Он поселился в комнатах на втором этаже, под ними, в большом помещении, где раньше стояли ванны для окраски тканей, теперь располагался трактир, до того занимавший нижний этаж Ямы.
– Мы не пойдем туда, – упрямо повторил Дар.
Чаттан глянул на пепелян. Они были злы и в то же время боялись. Хотя ножи имелись у всех, никто не достал оружия. Пока не достал. Пепеляне ждали, что произойдет дальше, как поведет себя новый хозяин.
– Дар, ты ведь стал таким после Острога, – напомнил Чаттан. – И не желаешь отомстить? Даже если за месть тебе платят?
На краю стола лежал кошель. Когда Хуго швырнул его, из развязанной горловины выкатилось несколько монет. Дарик взглянул на монеты, затем – на прислоненное к столу лезвие косы без черенка.
– Дарик Дар, ты – жирный, мягкий, вонючий. А теперь я узнал, что ты еще и трусливый.
Дарик переступил с ноги на ногу, складки на его животе пошли волнами, островки мха и влажной голой кожи заколыхались. Идущий от Дара сладкий дух стал сильнее, но Хуго не отступил.
– Ты – трус, – продолжал он громко. – Как ты можешь командовать ими? А вы? – Чаттан развернулся к остальным, взмахнув рукой, меч его описал дугу, и, хотя до пепелян было далеко, они отпрянули. – Смотрите на своего хозяина! Разве Гида Чистюля боялся? Я же знал его! Он был такой же ублюдочной грязной крысой, как и все вы, но, по крайней мере, он был смелой крысой! А этот? Впрочем, все вы, уроды, заслуживаете такого хозяина…
От внимания Хуго не ускользнуло, что ладонь Одноногого легла на рукоять ножа. Чаттан помедлил, тщательно подбирая слова. Необходимо добиться своего, но нельзя перегибать палку. Хуго только изображал гнев, на самом деле он сейчас был холоден и собран. Небольшая оплошность, лишнее слово – и пепеляне набросятся на него. Возможно, он сможет справиться со всеми, кто находится в комнате, но ведь прибегут и другие.
– Там же чернокожие, – буркнул Дар.
– Ну так что?! – рявкнул Чаттан.
– Если б там были обычные люди, мы бы пошли и прирезали их, ведь так, братья? – неуверенно произнес Дарик, глядя на пепелян. Те молчали. – Но Острог охраняют демоны, говорят, их невозможно проткнуть – любой клинок сломается, потому что они состоят из черного мрамора!
– Вранье, – отрезал Чаттан. – Какой мрамор, что ты лепечешь? Эдзины – обычные люди, такие же, как вы. Просто у них черная кожа, потому что они с юга. Все знают, что под солнцем кожа темнеет. А на юге много солнца, потому они стали черными. Вот и все, но внутри у них… – Меч Хуго, направленный в сторону пепелян, переместился к Дару, и тот отступил, когда острие коснулось опухшей синей складки там, где у других людей находится пупок. – Если их проткнуть, внутри окажутся обычные внутренности.
– Откуда ты знаешь? – спросил Дар.
– Аркмастер, мой хозяин, однажды зарубил эдзина. Я сам видел это. Из живота выпали кишки, такие же, как у тебя… Вернее, как у всех остальных. У тебя-то там протухшая каша.
Пепеляне переглядывались. Хуго врал, Гело Бесону пока не доводилось убивать эдзина, но они об этом не знали. По лицу Дарика было видно: он-то догадывается, что сказанное ложь. Но острие меча Хуго находилось в опасной близости от его брюха, поэтому Дар смолчал.
– А их дети? – сообразил Одноногий. – Почему, если черная кожа только от солнца, у них рождаются черные дети?
Пепеляне закивали.
– А почему в семье карл рождаются карлы? – парировал Хуго. – Потому что если отец с матерью черные, и их дед с бабкой тоже, и все предки были черными – значит, и дети будут черными! Даже если они родились уже в других землях, где нет такого сильного солнца.
– Все знают: их предки произошли от Духа Кузнеца, – сказал Дарик Дар. – В его кузнице стоял такой чад, что кожа Кузнеца прокоптилась…
– Ты просто боишься, – перебил Чаттан. – Все твое бормотание – только страх. А вы, крысы… Скоро вашему кварталу придет конец. Раньше хозяином был Чистюля, тот хоть не трусил, а теперь вы слушаетесь какого-то слизняка! Он доведет вас до беды.
– Мы не слушаемся, – возразил Одноногий.
Чаттан с интересом глянул на того, кто произнес последние слова. Одноногий производил впечатление самого смелого среди пепелян. Возможно ли, что он претендует на место Дарика Дара? Если так, то стоило бы воспользоваться…
– Так, может, вам надо поменяться местами? – спросил Чаттан.
Дарик нырнул вперед, подхватив лезвие косы за укрепленную на месте черенка рукоять, обежал стол и наотмашь ударил Одноногого.
Тот выбросил навстречу Дару руку с ножом, но не дотянулся. Коса прочертила на бедрах пепелянина красную линию, и Одноногий упал, визжа. Дарик, встав над ним, занес лезвие и резко опустил. Визг смолк, брызнувшая кровь залила Дара. Он развернулся к столу, сжимая косу перед собой, но Чаттан мечом выбил оружие из его рук. Пепеляне стояли вокруг с ножами на изготовку, переводя взгляды с Хуго на Дара и обратно. Кровь Одноногого текла по лоснящейся коже Дарика, впитывалась в меховые пятна на груди и животе.
– Я хозяин Пепла! – выкрикнул Дар. – Все поняли это?! Здесь хозяин я!
– Так докажи, что ты хозяин! – заорал в ответ Чаттан. – Вот сейчас я впервые увидел воина, а не труса! Думаешь, они не сомневаются в тебе? – взмахом руки он обвел пепелян. – Они могут клясться в верности, но в душе будут колебаться. Одна смерть не докажет, что ты можешь командовать всем Пеплом!
Дарик яростно уставился на пепелян, и те потупились, пряча глаза.
– Но пойми, у нас ножи и косы, – произнес Дар уже спокойнее. – На весь квартал – два десятка мечей и копий. Как мы сможем драться с тюремщиками? С чернокожими? Как пройдем через ворота? Прорежем в них дырку?
– А вот это уже другой разговор, – сказал Хуго Чаттан, вкладывая меч в ножны. – В Наледи есть большой сарай за конюшнями. Этот сарай полон всяких… машин, которые аркмастер привез с севера. Они пригодятся. Ты слушаешь, Дар? Итак, катапульты, деньги… Что еще тебе надо, чтобы напасть на Острог?
* * *
Крадучись, Дук Жиото приблизился к дому Архивариуса. Наверняка днем сюда сбежалось множество народу, пришли и стражники, – но теперь было пусто. Солнце недавно село, под обугленными развалинами густели тени.
Грязная свинья, скотина, мерзавец – ударил Дука по лицу, потом стал бить ногами!
Крыша провалилась, но стены стояли на месте. Над черной массой между ними еще поднимались струйки дыма. Дук огляделся и шагнул в проем, где раньше была входная дверь.
Он все еще ощущал тягучую боль между ног. А уж бока ломило так, будто по ним долго стучали молотками. Напыщенная самодовольная скотина посмела избить любимого слугу его милости! Но его милость не бил Дука Жиото, нет…
Он прошел по коридору, к лестнице. Перила сгорели, ступени обуглились. От двери в мастерскую, ясное дело, ничего не осталось. Под остовом лестницы стало еще темнее.
Его милость не бил – но наблюдал за тем, как бьют Дука. Почему хозяин не вмешался, почему не прогнал брата?
Кривясь от боли в ребрах, Дук Жиото опустился на колени, разгреб пепел и увидел потемневшую доску для чарика. Золотое и серебряное покрытие ромбов потускнело, но это ничего, за мамонтовую кость скупщик даст не меньше двух монет. Жиото отвязал было от пояса мешок, но передумал и сунул доску за пазуху. Он провел ладонью по пеплу, нащупал что-то твердое, поднял – это оказалась оплавившаяся фигурка. Дук стал шарить руками вокруг, выискивая остальные.
Да, хозяин вмешался, остановил скотину. Но не сразу, не сразу! Его милость должен был не просто прогнать свинью, а ударить. Избить так же, как избили Дука.
Глаза щипало. Стоя на коленях, Жиото потер лицо, оставляя на нем темные полосы. Обида душила его.
Стол и стулья сгорели, верстак обуглился, четыре почерневшие ножки торчали из пола, одна наклонена…
Все же его милость пожалел Дука, остановил скотину. Хотя не сразу.
Мешок он прихватил с собой, чтобы положить туда головы старика и капитана – хотя был уверен, что не найдет их тела. Когда лич пробил дверь, Жиото, несмотря на дым, хорошо разглядел, что внутри никого нет.
В чем он провинился? Откуда он мог знать, что появится этот стражник? Он все сделал, как приказывали, и добился своего: старик рассказал, где прячется Владыка. А эта скотина посмела поднять руку на него, Дука Жиото! Еще немного, и хозяин сделал бы Дука главным тюремщиком Острога, ведь Дук смело сражался с мракобестиями в том селении. Мерзавец не видел этого, он, наверное, в то время спал в своей башне, но хозяин видел, он отметил Жиото, назначил его главным среди тех тюремщиков, что отправились в селение… А теперь его милость может разочароваться в нем.
Но куда же могли подеваться те двое? Дук встал посреди мастерской. С четырех сторон – каменные стены. Надо хорошо вспомнить все, что происходило тогда. Вот они с Зобом выходят в коридор, вот слышат скрип позади, в плечо Зоба впивается дротик, они поворачиваются, у лестницы – капитан, тот самый наглец, который препирался с его милостью на холме возле селения… Они бегут к капитану, он кидает второй дротик, но неловко, так что лезвие лишь слегка царапнуло руку… Дук потер ладонь. Наглец захлопнул дверь, запер, Дук приказал Зобу сломать ее, тот стал бить своим крюком – и вскоре сквозь дыры пошел дым. В конце концов одна дыра стала настолько широкой, что Дук смог просунуть руку и отодвинуть засов. Он распахнул дверь – мебель и стены уже горели вовсю. Стены эти покрывала деревянная обшивка, она-то и загорелась. Но камни не горят.
И там никого не было, ни старика, ни стражника.
Так куда же они подевались?
Ведь вокруг – лишь каменные стены, в них нет никаких отверстий. Дук обошел мастерскую, постучал по стенам… Никаких лазов, ничего.
Да, ничего! Он так и сказал, и его милость готов был поверить, но мерзавец не поверил и стал бить Дука, тогда и его милость засомневался, что Дук хороший слуга. Все же хозяин остановил мерзавца, запретил измываться над Дуком… Но почему его милость не вступился сразу, почему?
Обойдя мастерскую, Жиото встал над тем местом, где старик лежал на спине. Зоб находился по правую руку, торчал там с таким видом, будто не понимает, что происходит вокруг…
Нет-нет, хозяин ни в чем не виноват, он предоставил Дуку возможность оправдаться. Его милость – он хороший. Строгий, но не забывает о справедливости, и Дук Жиото еще будет главным тюремщиком Острога. Только надо понять, куда подевались те двое. А чтобы понять – надо вспомнить все, что происходило в этом доме, очень хорошо вспомнить.
Тогда Дук поговорил с Архивариусом и приказал Зобу начинать. Ведь старик отказался отвечать на вопросы. Он совсем невежливо себя вел, смотрел в сторону…
Дук опустился на колени, потом лег так, как лежал Архивариус, повернул голову так, как старик: почему-то тот упорно смотрел влево…
Его взгляд уперся в покосившуюся ножку верстака.
Глава 20
Весь день Гарбуш был занят большой сетью для ковчега и лишь к вечеру сумел ускользнуть от мастера Бьёрика. Обычно гноморобы ели в общем зале, но в каждой норе была своя кухня. Мать как раз стояла у плиты, когда Гарбуш вбежал на кухню, схватил с полки кусок хлеба и сунул в рот.
– Погоди! – сказала мать. – Отец хотел с тобой…
Гарбуш устремился к двери: он спешил, к тому же не желал разговаривать со своими.
Но выскользнуть из кухни ему не удалось, мастер Лейфа уже стоял в дверях.
– Куда ты идешь? – спросил отец.
– Мне-надо-в-город… – пробубнил Гарбуш, дожевывая хлеб. – Пропусти…
Лейфа, шагнув навстречу, произнес:
– Нет, подожди. Нам следует поговорить. Выслушай меня.
Гарбуш вздохнул, дожевал, проглотил и сказал:
– Я вправду спешу. Пожалуйста, говори быстрее.
Мастер Лейфа окинул сына суровым взглядом.
– Тебе не следует лететь на ковчеге.
– Но я хочу лететь… – начал Гарбуш.
– Не всегда получается делать то, что хочешь.
– Но почему? Я…
– Это опасно, – продолжал отец. – Останься здесь.
Гарбуш помотал головой.
– Здесь скучно.
– Пойми, ведь Доктус даже не отправляется с вами! Летит Владыка. Вы ничем не обязаны ему. Он…
– Он помог аркмастеру получить этот квартал.
– Ну и что? Это не значит, что юные карлы должны рисковать за него своими жизнями. А экспедиция будет опасной, иначе Доктус не грузил бы на ковчег столько оружия.
– Все равно полечу, – сказал Гарбуш. – Я хочу лететь, и я полечу. Ты сам виноват в этом!
Мать с отцом опешили.
– Что ты говоришь?.. – начала мать.
– Да, ты виноват! – повторил Гарбуш. – Ведь ты когда-то покинул Норавейник, уплыл на корабле. А потом переехал в Фору, задолго до остальных. Во мне твоя кровь, вот почему я не могу сидеть на одном месте!
Мать потупила глаза, отец покраснел.
– Тогда я знал, что делал, – повысил он голос. – Корабли – это совсем другое! А ты даже не имеешь понятия, куда летит ковчег.
– Главное – он летит далеко! – с этими словами Гарбуш выскочил из кухни. Отец закричал вслед:
– Я поговорю с Доктусом, он исключит тебя из команды!
У гноморобов дети сами решали, что им делать в жизни. Все еще возмущенный попыткой отца вмешаться, Гарбуш покинул квартал и зашагал в сторону городской окраины. Последние слова мастера Лейфы совсем вывели его из себя: отец не имеет права так поступать. Тем более он и сам в молодости…
Подходя к дому у руин, юный Гарбуш попытался успокоиться. Ипи всегда чувствовала, если он был зол или расстроен, и сразу же начинала переживать, не случилось ли чего плохого.
Увидев свет в окне, гномороб остановился, медленно и глубоко дыша. Провел ладонью по лицу, потеребил бородку и наконец шагнул к дому. Через приоткрытую дверь не доносилось ни звука. Гарбуш заглянул – пусто. Он вошел, оглядываясь. Почему никого нет? В это время хозяева обычно заканчивали ужинать. Гномороб выглянул на улицу – огород среди руин уже неразличим в темноте. Да и нечего им там делать в это время…
– Эй! Вы где? – позвал Гарбуш.
На столе стояла посуда с недоеденной пищей, в очаге догорал огонь. Гарбуш взгромоздился на табурет Ипи. Значит, они поели, и кто-то позвал их наружу. Может, старший брат, тот, что нашел работу в городе? Ипи говорила, он обещал устроить и отца. Брат часто бывал занят вечерами, Гарбуш почти не видел его во время своих посещений.
Он помотал головой. Глупости. Почему тогда ушла вся семья? Как раз в это время мать обычно укладывала младших спать…
Он поглядел на дверь во второе помещение. Их здесь всего-то два и есть – кухня да спальня.
Эта дверь тоже оказалась приоткрыта.
Гарбуш слез с табурета, обошел стол и заглянул в спальню.
И, отпрянув, повалился спиной на пол. Они все были там – вся семья!
Он вскочил, распахнул дверь, шагнул дальше, глядя на сваленные под стеной тела, на кровь…
– Ипи! – закричал Гарбуш. – Ипи!!!
Его чуть не стошнило. Нет, Ипи там не было, только мать с отцом, сестра и трое младших братьев. Их всех зарезали, но не Ипи, может, она вышла во двор, может, на огород, когда появились те, кто сделал это, – и до сих пор прячется там?
Когда Гарбуш бросился наружу, в дверном проеме возникла фигура. Человек взмахнул рукой, юный гномороб вверх тормашками полетел обратно, ударился о козлы, поддерживающие столешницу, и растянулся на полу. Из носа потекла кровь. Гарбуш вытер ее ладонью, глядя на четверых людей, что вошли в дом.
– Как тебя звать? – спросил один. Пальцы его левой руки перематывала грязная тряпица.
Дук Жиото довольно улыбнулся. Вечер прошел удачно, новость, которую Жиото принес из дома Архивариуса, привела хозяина в хорошее расположение духа. Его милость очень заинтересовался ходом, найденным Жиото в мастерской под лестницей. Настолько заинтересовался, что даже похвалил Дука. И сразу же дал ему другое задание. Назначил главным среди тех, кто отправился в этот дом на окраине! Хороший знак…
Отец семейства ударил Зоба табуретом, насадив его на лезвия, торчащие из шлема лича, – Дук даже посмеялся тогда. Пока он расправлялся с мальчишками, лич убил двоих взрослых и старшую сестру. Жаль, слишком быстро – а то было бы чем занять время. Ведь неизвестно, сколько им пришлось бы ждать, его милость сказал: карла может и не появиться сегодня.
– Твое имя? – повторил Дук.
Гарбуш молчал, тихо сопя. У троих незнакомцев были мечи, у последнего… Лежа на животе, гномороб исподлобья оглядел его. Этого четвертого с ног до головы защищали доспехи – шлем, широкий ошейник, нагрудник… А вместо запястий у него было оружие.
– Скачи за его милостью, – приказал Дук Жиото. – А ты карауль во дворе.
Один из тюремщиков выбежал наружу, второй пошел за ним. Лич встал в дверях.
Гномороб не мог оторвать от него взгляда. Диковинное оружие – сдвоенное лезвие с парой шипастых шаров на цепях и арбалет с утолщением на ложе. Интересно, как это закреплено на культях?
Он вспомнил то, что видел в полутьме спальни. Голова отца Ипи была проломлена… Гарбуш внимательно посмотрел на шары.
– Где Ипи? – спросил он.
– Раз ты спрашиваешь про нее, значит, твое имя Гарбуш? Это так? Мы ждали тебя.
Улыбаясь, Дук подошел к карле.
– Ипи? Такая мелкая девчонка вроде тебя?
– Где она?
– Не беспокойся, пока что она жива.
Они приехали сюда впятером, лошадей оставили в развалинах позади дома. Девчонка потеряла сознание, когда они убили детей и взрослых. Ее сунули в мешок, после чего Дук приказал одному из тюремщиков отвести карлицу в Острог.
Гарбуш опустил голову, прижался лбом к полу и закрыл глаза. Он не собирался больше разговаривать с этими людьми.
– Ты ведь заглянул в спальню? – продолжал Дук. – Видел, что внутри?
Гарбуш молчал.
– Но твоя подружка жива. Пока что. Ты ведь не хочешь, чтобы с ней произошло то же самое?
Гарбуш молчал. Дук Жиото опустился на корточки рядом с ним.
– С виду такая нежная, детское личико. Побалуюсь с нею, перед тем как…
Гарбуш приподнялся и укусил Дука Жиото за икру.
* * *
Шагнув в дом, Альфар огляделся, увидел, что происходит, и крикнул:
– Прекрати!
Дук отошел от лежащего под стеной тела, которое только что с остервенением пинал. Кажется, карла потерял сознание… В любом случае Дук уже устал, да и нога болела.
Он прохромал в спальню, оторвал кусок материи от платья мертвой женщины, вернулся и, усевшись на табурет, стал обматывать икру. Дук все сделал правильно, карлица в Остроге, гномороб пойман, и ничего страшного нет в том, что он позволил себе несколько раз ударить паршивца.
– Он укусил меня, – пожаловался Жиото. – Ни с того ни с сего вцепился в ногу… – тюремщик замолчал, увидев, с каким выражением смотрит на него Альфар.
– А где его милость? – спросил Жиото опасливо.
– Отправился проверить лаз, который ты обнаружил, – процедил Альфар. – Так что Нек далеко, понял, урод? И если ты…
– Я не урод! – возмутился Жиото. Он наклонился, затягивая материю на ноге.
Удар сбил его с табурета, вышиб воздух из груди. Дук упал спиной на пол, разевая рот и пытаясь вздохнуть. Его рука потянулась к оружию в ножнах, но замерла, когда Жиото увидел прямо перед своими глазами острие меча.
– Так кто ты? – спросил Альфар. Меч ткнул Дука в щеку, и тюремщик скосил глаза на лезвие.
– Кто ты? – повторил Альфар, медленно ведя острием по коже.
– Урод… – прошептал Дук, когда кровь побежала по скуле.
– Нет, даже не урод. Уродец. Трусливый, жалкий уродец, правда? Я спрашиваю еще раз – кто ты такой?
Дук замер, страшась пошевелиться. Лезвие подобралось к веку – еще немного, и острие проткнет глазное яблоко.
– Трусливый жалкий уродец… – повторил тюремщик.
– Вот теперь – и вправду настоящий уродец, – согласился Альфар, рисуя красную линию вокруг глаза Дука. – Ты ведь знаешь, что шрам останется навсегда?