Обер Брижит. Мастерская смерти

   — Эта женщина— любовница вашего соседа? — резко спросил Шиб, стараясь говорить как полицейский в кино.
   — Винни? Любовница Поля? Да вы что! — воскликнул Андрие. — Она... она невеста моего делового партнера, Реми Шассиньоля.
   — У вас с ним не было никаких разногласий? — спросила Гаэль.
   — Разногласий? Что вы хотите сказать? Я знаю Реми больше двадцати лет!
   — Я думаю, Авель тоже достаточно долго знал Каина, — холодно сказала Гаэль.
   — Это просто смешно!
   — Жан-Юг! — внезапно позвал чей-то властный голос, и на пороге появилась Бабуля. — О, ты занят... я не знала.
   Она так и осталась стоять на пороге— в серо-голубом двубортном брючном костюме, с пяльцами для вышивания в руках.
   — Да, мама?
   Бабуля приблизилась и окинула Шиба и Гаэль инквизиторским взглядом. Затем коротко кивнула.
   — Месье Морено, мадемуазель...
   — Хольцински, — подсказала Гаэль.
   — Я тебе нужен, мама? — перебил Андрие тоном, в котором ясно слышалось: «Ты мне мешаешь». Но Бабуля явно не собиралась сдаваться так быстро.
   — Приехал Дюбуа, — сказала она.
   — Я занят. Як вам присоединюсь минут через пятнадцать.
   — Он уже в курсе дела, — вполголоса сказала Бабуля.
   — С какой стати? Зачем ты ему рассказала?
   — Вся эта игра в прятки не приведет ни к чему хорошему, Жан-Юг.
   — Мама! — В голосе Жан-Юга явно слышалось: «Незачем устраивать споры в присутствии посторонних».
   — Дюбуа всегда может дать хороший совет, — твердо сказала Бабуля, глядя в покрасневшие от бессонницы глаза сына.
   — Плевал я на его советы! — взорвался Анд-рие. — В этом доме только я принимаю решения, слышишь?
   — Держи себя в руках. Что за ребячество! — холодно приказала Бабуля. — И не забывай, что речь идет не только о твоей дочери, но и о моей внучке.
   Андрие на мгновение закрыл лицо руками, потом встряхнул головой и неожиданно сказал;
   — Хорошо, пусть войдет.
   Пытаясь скрыть торжествующую усмешку, Бабуля направилась к дверям и вполголоса окликнула священника, который тут же явился. На нем был все тот же темно-серый костюм. Тонкая полоска усиков придавала ему сходство с лаской.
   Подойдя к Жан-Югу, он сжал его руки в своих, остальных поприветствовал коротким кивком.
   — Еще одно испытание, ужасное испытание, — вполголоса произнес он.
   Андрие освободил руки и отступил назад.
   — Кто-нибудь хочет выпить? — спросил он, доставая из застекленного бара бутылку «Гленфидиш».
   Шиб и Гаэль отказались, Бабуля неодобрительно поморщилась, Дюбуа сделал нетерпеливый жест рукой:
   — Нет, спасибо. Итак, что мы имеем? Андрие плеснул себе немного виски и выпил его, прежде чем приступить к рассказу. Дюбуа внимательно слушал, полуприкрыв глаза, иногда проводя по усам кончиком указательного пальца.
   — Это настоящее святотатство! — с жаром заявил он, когда Андрие закончил.
   — Да, явно дело рук исламистов, — горько пошутил Жан-Юг, наливая себе еще виски.
   — Этого я не говорил, — возразил Дюбуа, — но мы явно имеем дело с душевнобольным.
   — Может быть, с одержимым? — вполголоса предположила Бабуля.
   — С одержимым! — иронически повторил Андрие. — Только этого не хватало!
   Он резко поднес бокал ко рту и опустошил его. Дюбуа пожал плечами.
   — Ты всегда был материалистом, Жан-Юг. Но не все в этом мире сводится к деньгам.
   — Какое отношение это имеет к моей дочери? Дюбуа обвел жестом Андрие, Шиба и Гаэль и сказал:
   — Вы ищете рациональное объяснение поступку человека, у которого совершенно другой образ мыслей.
   — А ты предлагаешь мне вызвать экзорциста? — саркастически спросил Андрие.
   — Незачем его вызывать, — холодно сказал Дюбуа. — Мне самому приходилось заниматься экзорцизмом, поэтому я знаю, о чем говорю.
   — Ты? — недоверчиво спросил Андрие. — Но ты раньше никогда...
   — Это не те вещи, о которых рассказывают на каждом углу. Не тема для развлекательной беседы. Это страшный обряд, Жан-Юг.
   Гаэль удивленно смотрела на священника. Казалось, в нем пробудилась какая-то внутренняя сила, от которой его тусклый взгляд засверкал. Внезапно Дюбуа как будто стал выше и... могущественнее, подумал Шиб. Да, подходящее слово...
   Некоторое время все молча смотрели на него, но вдруг тишину нарушил крик:
   — ГДЕ ОНА?
   Бланш стояла в проеме двери, слегка пошатываясь, прижимая руку к груди, в полураспахнутом белом шелковом халате, из-под которого виднелась ночная рубашка. Волосы падали ей на глаза. Кровоподтек на виске теперь стал темно-синим.
   — ГДЕ МОЯ ДОЧЬ?
   — Бланш, дорогая...
   — Почему ты мне ничего не сказал? Почему?! Бланш сделала шаг вперед, но едва не упала и схватилась за спинку кресла.
   — Я проснулась... я видела ее во сне, она звала меня, ей было холодно, она замерзла, понимаешь? Я проснулась и пошла в часовню... И ЕЕ ТАМ НЕ ОКАЗАЛОСЬ! Что ты с ней сделал? Как ты посмел?..
   — Бланш! Никто не знает, где она. Кто-то... Андрие замолчал, не в силах продолжать.
   — Кто-то украл ее тело, — сказал Дюбуа, подходя к Бланш.
   Она недоверчиво посмотрела на него. Потом перевела взгляд на свекровь, затем на Шиба.
   — Но ведь это глупо, — тихо произнесла она. — Совершенно глупо...
   — Ваш муж поручил нам заняться расследованием, — сказал Шиб. — Мы делаем все возможное.
   — Расследованием? Но она замерзнет, как вы не понимаете? Ей нужно пальто...
   — Это лекарства... — тихо сказал Андрие. — Она бредит. Нужно ее снова уложить.
   — Я этим займусь.
   Бабуля подхватила под руку слабо сопротивлявшуюся Бланш и увлекла ее за собой.
   — Пойдем, дорогая. Тебе нужно лечь.
   Они прошли мимо Шиба, и он почувствовал, что от Бланш пахнет спиртным. Она в отчаянии посмотрела на него, словно утопающая, и протянула руку, как будто собираясь опереться на его плечо. О нет, только не сейчас! Рука Бланш бессильно упала и свесилась вдоль тела. Бабуля вывела ее из комнаты, тихо произнося какие-то утешительные слова.
   — Мы продолжим осмотр, — сказала Гаэль, обращаясь к Жан-Югу.
   — Да, хорошо, — рассеянно сказал тот, глядя вслед удаляющимся женщинам.
   Шиб и Гаэль тоже направились к выходу. Дюбуа сказал Андрие:
   — Мы должны помолиться. Молитва — это сила, молитва — это надежда.
   — Молитва— пустой звук, — горько сказал Андрие. — Какая польза от всех твоих молитв?
   — «Верую во единого Бога, всемогущего Отца, создателя неба и земли, мира видимого и невидимого...»
   — Господи, они тут все чокнутые! — сказала Гаэль, выйдя на улицу. — Просто сборище психопатов из фильма ужасов пятидесятых годов!
   — Но согласись, что ситуация...
   — Один священник чего стоит! Ему бы играть жреца Сатаны! У меня поджилки тряслись от одного его вида. А твоя Бланш! Можно подумать, что она сбежала из психушки. Несчастный Андрие, он единственный нормальный человек среди них!
   — Бланш накачана успокоительным, она недавно потеряла дочь. Ничего удивительного, что она в таком состоянии. — Шиб чувствовал, как в нем закипает гнев.
   — Только не говори, что она впала в такое состояние после смерти дочери. Здесь пахнет хроническим неврозом. И спиртным, между прочим. Я вдоволь насмотрелась на таких в клиниках.
   Шиб, не отвечая, повернулся к ней спиной. Хорошо, пусть Бланш окончательно слетела с катушек, пусть она ненормальная, ну и что? Что вообще знает о жизни эта Гаэль, что у нее есть, кроме иллюзорных убеждений молодости?
   Он направился к церкви, с наслаждением слушая, как хрустит под ногами гравий. Он чувствовал, как в нем кипит гнев на весь этот мир, где какой-то маньяк может насиловать и убивать маленьких девочек, а потом красть их трупы, и где он сам, Шиб Морено, не осмеливается сделать ни единого жеста, чтобы утешить женщину, в которую влюблен и которая сходит с ума от отчаяния, потому что ее муж на них смотрит — о, трусливый Шиб Морено, король адюльтеров на скорую руку! О, господи, Бланш вот-вот отправят в психлечебницу, а он думает о светских приличиях!
   Щиб резко ударил кулаком по двери часовни. Он и не заметил, как сюда пришел. Дверь мягко подалась, и он машинально сделал шаг вперед.
   Только один шаг.
   Потому что сделать второй он просто не смог — застыл на месте, словно наткнувшись на невидимую стену.
   Эта стена лишила его возможности не только идти, но и думать— какое-то время он вообще не мог найти слов для того, что увидел.
   Элилу вернулась.
   Это была первая мысль, промелькнувшая в его мозгу, который отказывался соображать.
   Элилу вернулась.
   Но она вернулась не в свой хорошенький стеклянный гробик из волшебной сказки. О нет.
   Она была распята над алтарем головой вниз.
   Распята на огромном деревянном кресте, к которому раньше был прибит раскрашенный Христос.
   Теперь он ничком лежал на полу.
   Шиб поморгал глазами, но адское зрелище не исчезло. Он видел все абсолютно ясно: перевернутый крест, лицо Элилу в метре над алтарем. Белокурые волосы свисали вдоль стены, словно опрокинутый нимб. Бледные щеки, сжатые губы. Платье задралось, открыв белые трусики и худые коленки. И гвозди, вонзившиеся в ноги возле ремешков лакированных туфелек...
   Шиб машинально прислонился к спинке молитвенной скамейки. Он вспомнил, что Дюбуа говорил об одержимости. То, что находилось у него перед глазами, было поистине дьявольским творением.
   Он приблизился к алтарю. Его била дрожь. Во рту было сухо, язык словно превратился в кусок картона. Каждый шаг давался с трудом. Гвозди были вбиты и в руки Элилу — их шляпки поблескивали в маленьких посиневших ладонях. Но ужаснее всего были ее глаза. Широко открытые закатившиеся мертвые глаза, которые, казалось, наблюдали за его приближением. Глаза демона, подумал Шиб. Достаточно увидеть только их, чтобы испугаться до смерти!
   Он сжал кулаки. Тот, кто это сделал, хотел вызвать именно такие чувства— шок, страх, отвращение. Кто же до такой степени ненавидел семью Андрие?
   Шиб чуть не споткнулся о валявшуюся на полу статую Христа. Он перевернул ее. На статую был нацеплен кружевной черный лифчик. Это было одновременно смешное и ужасающе непристойное зрелище — деревянный Христос в кокетливом лифчике, со стеклянными слезами, приклеенными к бороде.
   Ноздри Шиба дрогнули. Он ощутил запах мочи. Кто-то помочился на статую. Его снова пробрала дрожь.
   К лифчику был прицеплен клочок бумаги. Шиб наклонился и разобрал отпечатанные на машинке слова: «Сын шлюхи». Теперь его буквально трясло от холода. Он поднял голову. Элилу по-прежнему висела над алтарем, ее безжизненные глаза, не отрываясь, смотрели на него.
   Что же делать? Ни в коем случае нельзя сообщать об этом Андрие. Нельзя допустить, чтобы кто-то увидел весь этот ужас.
   Шиб попятился к двери. Нужно предупредить Гаэль и Дюбуа. Священник наверняка уже сталкивался с подобными вещами. Закрыть дверь на ключ, чтобы никто случайно не вошел... Шиб снял со стены ключ и запер за собой дверь. Он был весь в поту, хотя совершенно замерз.
   Он заметил, что Гаэль разговаривает с Коста возле сарайчика с инструментами. Он позвал ее, она обернулась и кивнула. Поговорив с Коста еще пару минут, она подошла к нему.
   — Садовник не видел ничего подозрительного, — сообщила она. — Никаких незнакомцев, шлявшихся поблизости, никаких...
   — Гаэль, она вернулась, — перебил Шиб. -Кто?
   — Элилу. Она там!
   Гаэль проследила взглядом за его рукой.
   — В часовне?
   —Да. Это просто чудовищно!
   — Ее... расчленили? — спросила Гаэль.
   — Нет, но это выглядит не менее отвратительно. Гаэль слегка отстранилась и вниматеьно посмотрела на него.
   — Черт, да на тебе лица нет!
   — Я же говорю, это отвратительно. Нужно предупредить Дюбуа. Но ни в коем случае не Андрие!
   — Я пойду взгляну, — сказала Гаэль решительным тоном.
   — Подожди. — Шиб вынул из кармана ключ и дал ей.
   — Когда войдешь, закрой за собой дверь и никого не впускай.
   — Ты меня пугаешь.
   Тем не менее Гаэль взяла ключ и направилась к часовне. Шиб наблюдал за ней. Вот она поворачивает ключ в скважине, открывает дверь... Внезапно Гаэль попятилась назад, и ее вырвало.
   Он побежал к ней. Обернувшись на бегу, он увидел, что Коста наблюдает за ними, широко распахнув глаза. Они снова вошли в часовню, и Шиб захлопнул дверь. Гаэль перевела дыхание, вытащила из сумочки гигиеническую салфетку и вытерла рот.
   — Еще ни разу не блевала при виде трупов, даже на вскрытии, — сказала она, словно оправдываясь.
   — Я и сам еле удержался, хотя у меня больше практики, — сказал Шиб, слегка поглаживая ее плечо.
   — Что сказать Андрие? Если он это увидит, то попадет в психушку на всю оставшуюся жизнь.
   Шиб покусал губы.
   — По крайней мере, нужно положить ее обратно в гроб, — прошептал он.
   — Что? Как будто ничего не было?
   — Ты же сама только что сказала: они не вынесут этого зрелища. Никто не в силах увидеть, что с его ребенком сделали такое, и не сойти с ума.
   Гаэль нерешительно взглянула на него. Шиб немного сильнее надавил на ее плечо.
   — Я понимаю, что разумнее всего было бы сообщить в полицию, но это невозможно.
   Да, Бланш это окончательно убьет. Она бросится под поезд или вскроет себе вены куском стекла, таким же острым, как ее пронизывающий взгляд. Или будет вечно блуждать в пахнущих мочой коридорах психиатрической лечебницы и царапать поломанными ногтями стены, словно крышку гроба, в котором ее похоронили заживо.
   — Расскажи обо всем Дюбуа, — наконец произнесла Гаэль. — Посоветуйся с ним. От него лучше ничего не скрывать.
   Шиб вздохнул.
   — Ты сможешь побыть здесь одна?
   — Да. Я хочу сделать фотографии. Шиб недоуменно посмотрел на нее.
   — Нужно, чтобы на пленке все осталось, как есть, — объяснила Гаэль. — Тогда легче будет найти отпечатки пальцев. — Она вынула из сумочки маленький цифровой фотоаппарат и нажала на кнопку зуммера.
   Как поговорить с Дюбуа наедине? Размышляя об этом, Шиб вошел в дом, провожаемый взглядом Коста, который поливал клумбы с белыми и синими гортензиями.
   Андрие поднимался по лестнице, ведущей наверх, в спальни. Что ж, хотя бы в этом повезло! Шиб прошел в гостиную-библиотеку. Дюбуа все еще вполголоса молился, сложив руки и закрыв глаза.
   — Нужно, чтобы вы пошли со мной, это очень серьезно, — вполголоса сказал Шиб.
   Священник открыл глаза и опустил руки.
   — Вы ее нашли, не так ли? Шиб кивнул.
   — Нельзя, чтобы ее родители это увидели, — торопливо добавил он.
   Священник поднялся.
   — Идем.
   И быстрыми шагами пошел вслед за Шибом, крепко сжав губы.
   Коста все еще поливал цветы, и Шиб замедлил шаги, стараясь не выдать своего волнения. Дюбуа первым подошел к дверям часовни и постучал. Через минуту дверь открылась.
   Гаэль стояла на пороге с фотоаппаратом в руках. Она посторонилась, пропуская их внутрь, и снова закрыла дверь.
   Дюбуа не произнес ни слова. Он молча рассматривал висевшее на кресте тело Элилу. Затем медленно приблизился к алтарю. Его ботинки чуть поскрипывали при каждом шаге. Он поднял правую руку и осенил себя крестным знамением. Шиб даже дышать перестал— ему казалось, что голова девочки сейчас повернется вокруг своей оси, как в «Изгоняющем дьявола». Или деревянный Христос вдруг вскочит и залепит священнику оплеуху. Но ничего не произошло. Статуя по-прежнему лежала на полу. Распятое тельце неподвижно висело на стене.
   — Что нужно делать? — вполголоса спросила Гаэль.
   — Снять ее и положить обратно в гроб, — ровным тоном ответил Дюбуа. — Они не должны этого видеть. У них не хватит сил это вынести.
   — Мы тоже об этом подумали, — отозвалась Гаэль, — но хотели попросить вашего согласия.
   — Приступим, — сказал Дюбуа.
   Шиб убрал из прохода статую Христа и направился к алтарю. Дюбуа жестом остановил его.
   — Посмотрите, может, тут есть приставная лестница.
   Шиб осмотрелся. Никакой лестницы не было. Крест был примерно полтора метра в длину, а крюк, на котором он держался, находился в трех с лишним метрах над полом. Без лестницы до него было не добраться.
   — Может, она снаружи? — предположил он.
   — Я пойду посмотрю, — сказала Гаэль.
   — Тебя может увидеть садовник, — возразил Шиб. — Он наверняка спросит, зачем тебе понадобилась лестница. К тому же Андрие может появиться в любую минуту. Или, что еще хуже, Бабуля. Она тоже могла увидеть из окна, как мы сюда вошли. Я думаю, нам придется забраться на алтарь, — добавил он, подкрепляя слова жестом.
   Видно было, что Дюбуа это не нравится, но он не возразил. Встав на алтарь, Шиб протянул руки к кресту, но до крюка оставалось еще около полуметра. Придется взяться обеими руками за крест — неизбежно коснувшись при этом и тела, с отвращением подумал Шиб, — чтобы попытаться снять его со стены.
   — Нет, он действовал иначе, — неожиданно сказала Гаэль. — Посмотрите.
   Она встала на скамейку и поднялась в углубление витражного стрельчатого окна. Затем, осторожно двигаясь вдоль небольшого выступа в стене, добралась до центрального окна, расположенного над оскверненным крестом. Присев на корточки в оконном проеме, она без труда смогла коснуться перевернутой нижней части креста.
   — Ему понадобилась веревка, — сказала она. — Чтобы обвязать ею крест и поднять его наверх.
   Шиб и Дюбуа обежали глазами часовню.
   —Должно быть, он принес ее с собой, — сказал священник. — Хорошо, попробуем снять крест, взявшись за поперечные брусья. Морено, помогите мне.
   — Сейчас.
   Они схватились каждый за поперечный брус перекладины, стараясь не задеть маленьких пронзенных гвоздями ладоней.
   — Раз, два, три!
   Шиб и Дюбуа одновременно приподняли перекладину креста вверх, и железная скоба, прибитая с обратной стороны, соскользнула с крюка. Гаэль помогла им, поддержав крест снизу.
   « Не очень-то и тяжело», — удивленно подумал Шиб. Килограммов тридцать вместе с телом Элилу, не более того. В этот момент крест угрожающе накренился.
   — Осторожно! — воскликнул Дюбуа, спрыгивая с алтаря.
   Нижняя часть креста глухо ударилась о пол, волосы Элилу взметнулись вверх. Мужчины осторожно прислонили его к стене.
   — Нужно его положить, — сказала Гаэль.
   — Как вынуть гвозди? — спросил Шиб, покусывая губы.
   — Подождите минутку.
   Гаэль порылась в своей сумочке и вытащила маникюрные ножницы.
   — Надеюсь, это подойдет.
   « Союз трех, или Тайна проклятой часовни», — горько подумал Шиб, глядя, как Дюбуа, вооружившись ножницами, поддевает шляпку гвоздя и вытаскивает его из окоченевшей плоти.
   Зрелище было настолько нереальным, что Шиб не испытывал никаких эмоций, как если бы смотрел напыщенную мелодраму. Дюбуа тем временем отцепил от перекладины другую руку Элилу. Его и без того тонкие губы сжались в почти невидимую линию. Шиб наблюдал, как гвозди падают на каменный пол.
   — Теперь ноги, — пробормотал священник. По его вискам струился пот.
   Скрещенные в щиколотках ноги Элилу оказались прибиты к дереву одним гвоздем сантиметров двадцати в длину, пропитанным запахом формалина.
   — Морено! Помогите нам, вместо того чтобы считать ворон!
   Дюбуа приподнял тело Элилу за плечи, Гаэль подхватила ноги. Шиб подошел к ним и просунул руки под спину мертвой девочки, с отвращением чувствуя близость ее лица.
   Втроем они осторожно положили ее в стеклянный гроб. Гаэль поправила ремешки ее туфелек так, чтобы не было видно двух зияющих ран на ногах. Шиб сложил ее руки на груди, поправил волосы, шуршавшие, как сухие листья, затем протянул руку, чтобы закрыть ей глаза. Но...
   — Он их отрезал! — воскликнул Шиб.
   — Что? — спросил Дюбуа, склоняясь над статуей Христа.
   — Ее веки... Я их заклеил, чтобы глаза не открывались. Этот мерзавец их отрезал. Теперь глаза невозможно закрыть.
   — Ничего не поделаешь, — пробормотал Дюбуа. — Помогите мне поставить Господа нашего на место.
   — Вы прочли то, что написано на бумажке?
   — Богохульство. Я же говорил вам, что это сделал одержимый. Он помочился на Господа нашего и нацепил на него эту похабную тряпку, чтобы поглумиться. Это сатанинский ритуал, — со вздохом заключил священник, приподнимая статую.
   Шиб помог ему прибить статую к кресту с помощью одной из своих мокасин «Капри». Изделие дома Арфанго, такое стильное— кто бы мог вообразить, что когда-нибудь оно послужит для подобной цели?
   Затем они прислонили крест к стене и едва успели перевести дыхание, как кто-то попытался открыть дверь снаружи.
   — Слава богу, успели, — сказал Шиб и пошел открывать.
   На него растерянно смотрел Андрие.
   — Зачем бы заперлись?
   — Элилу снова здесь, — ответил вместо него Дюбуа. — Мы как раз собирались тебе об этом сказать.
   — Что? — воскликнул Андрие и быстро шагнул внутрь, оттолкнув их в сторону. Он подбежал к гробу дочери и застыл на месте.
   — Как это произошло? Кто ее принес? — прошептал он.
   — Неизвестно. Мы обнаружили здесь и другие следы вандализма, — сказала Гаэль, указывая на крест, стоявший у стены.
   — Объясните мне наконец, что все это значит! — потребовал Андрие и внезапно сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. — Тело было... осквернено? — прошептал он, в изнеможении закрывая глаза.
   — По всей вероятности, нет, — спокойно ответила Гаэль.
   Ну вот, подумал Шиб. Если тело осмотрят и обнаружат отсутствие плевы, то спишут это на счет похитителя трупов.
   «И скажи спасибо, что не на твой», — вдруг издевательски прошептал внутренний голос. Бальзамировщик в резиновых перчатках и презервативе! Шиб растерянно моргнул. Андрие склонился над гробом и сдвинул стеклянную крышку. Внезапно он отшатнулся.
   — У нее открыты глаза! — воскликнул он. — О, боже мой, Дюбуа, она открыла глаза!
   — Это просто рефлекс, — поспешно сказал Шиб. — Это произошло из-за перемещения тела.
   Андрие невидящим взглядом посмотрел на него, затем сказал, проведя рукой по волосам:
   — Да, рефлекс... Мне вдруг показалось, что... это глупо, но... Я пойду предупредить Бланш.
   — Я пойду с тобой, — сказал Дюбуа, беря его под руку.
   Когда они вышли, Гаэль тяжело опустилась на скамейку.
   — Я больше не могу! Такое ощущение, будто я пробежала марафонскую дистанцию!
   — Это стресс, — пробормотал Шиб.
   — Самое ужасное— знать, что этот человек действительно существует! Он изнасиловал эту девочку и убил ее, а потом украл ее труп, чтобы надругаться над ним! Ты можешь себе представить, сколько в нем ненависти!
   — И отчего она появилась, — добавил Шиб, потирая подбородок.
   — Может, это бывший любовник Бланш? — предположила Гаэль.
   — Тут что-то не сходится.
   Шиб задумчиво расхаживал взад-вперед.
   — С одной стороны— человек, который изнасиловал Элилу и убил ее, чтобы это скрыть. С другой — похититель трупов. Здесь нет связи.
   — Как это?
   — Украсть труп, открыть ему глаза, прибить его к кресту— это преступление, направленное против живых. Им предстояло увидеть это жуткое зрелище. А педофил, который изнасиловал Элилу, не хотел причинить зло Андрие. Он убил ее только ради того, чтобы скрыть свое преступление.
   — Может быть, он убил ее случайно, — заметила Гаэль. — Например, она пыталась сопротивляться, убежать от него, не знаю... Ладно, с меня на сегодня хватит. Поехали?
   Шиб кивнул, погруженный в свои раздумья.
   Солнце стояло высоко в небе. Слишком яркое. Цветы были слишком пестрыми. Трава — слишком зеленой. Крупинки гравия под ногами различались с отчетливостью сада камней. Все казалось изготовленным из блестящей пластмассы. Трудно было вообразить, что за стенами этого дома скрываются бледные, измученные, заплаканные человеческие существа.
   Коста куда-то исчез. Шарль и Луи-Мари играли в пинг-понг. Когда веет присутствием смерти, все обычные занятия кажутся неуместными, подумал Шиб, идя следом за Гаэль в сторону гостиной.
   Сверху донеслись чьи-то напряженные голоса. Из комнаты Бланш? Внезапно на верхней площадке лестницы появился Дюбуа и направился к ним.
   — Она очень взволнована, — вполголоса произнес он, — и я решил, что лучше оставить их одних. Мы помолились за упокой души Элилу, но это не утешило Бланш.
   — Мы тоже уезжаем, — тоном заговорщика произнес Шиб. — Мы продолжим наши расследования завтра, если понадобится.
   — Очень хорошо.
   Он проводил их до дверей.
   — Надеюсь, весь этот кошмар скоро закончится, — сказала Бабуля, появляясь на пороге зимнего сада, где она, очевидно, кормила завтраком Анна-бель и Энис.
   — И мы пойдем в ци'гк! — закричала Энис, хлопая в ладоши.
   — Посмотрим, дорогая. Ешь пирожное.
   — Лучше на бокс, — заявила Аннабель.
   — Допивай шоколад и не говори глупости! — одернула ее Бабуля.
   — Это не глупости! Я хочу стать боксеркой и всех побить!
   — Аннабель, сядь на место!
   — До завтра, — сказал Шиб, выходя следом за Гаэль.
   Дюбуа закрыл за ними дверь, помешав услышать конец разговора.
   — Душ, горячий обед и двойное виски! Побыстрее, шофер! — сказала Гаэль, садясь в машину.
   Шиб кивнул головой и в изнеможении плюхнулся на сиденье «Флориды». Он не хотел больше оставаться в этой угнетающей обстановке, но не хотел отдаляться от Бланш. Он не хотел ничего из того, что происходило с ним сейчас. Он хотел жить в другой реальности, не в этой. Он чувствовал себя раздраженным, издерганным, уставшим. Вдобавок началось жжение в желудке.
   — Я могу у тебя поспать? — спросила Гаэль.
   — Поспать — да, — ответил он и тронулся с места как раз в тот момент, когда Кэб Кэллоуэй запел «Тяжелые времена».