– Ева, ты не ответила мне, – продолжал настаивать король.
   – О, Чарльз, разве ты не понимаешь?
   Ева уже успела взять себя в руки.
   – Все дело в Гаррисоне и моей помолвке с ним. Отцу ведь так нравится Стивен. Я никогда бы не подумала, что он избавит меня от этого ненавистного мне союза. Как тебе удалось уговорить его?
   Теперь вопрошающей была она.
   Но Карл не стал отвечать. С одной стороны, ее ответ удовлетворил его, а с другой – он все еще сомневался. Тем не менее сейчас, когда он обнимал ее, когда его руки чувствовали ее тело под легкой тканью пеньюара, совсем иные мысли завладели им. Он почувствовал, как его тело наполнилось истомой вожделения. Обвив рукой ее талию, он притянул Еву к себе. Сдержанность почти покинула его, когда он прижался к ней бедрами. И Ева сама потянулась к нему, жарко обняла, ощущая ответное желание и одновременно оглушающее торжество. Он хочет жениться на ней! О, теперь она его не отпустит! Она жаждала его, хотела ощутить его прикосновение на своем теле, всей кожей ощутить его поцелуи. Она сама стянула с плеч ткань, открывая свое точеное тело его ласкам, притянула его и, когда он усадил ее на каменную ограду беседки, даже обвила его ногами, притягивая, не желая отпускать. В этом была дикая и необузданная страсть, но был и рассудочный вызов. Почти прильнув к его губам, она прошептала:
   – Ты женишься на мне?
   – Да.
   – Поклянись!
   Обычное требование женщины, стремящейся заполучить возлюбленного в мужья. Но что-то в ее тоне насторожило Карла. Он и раньше не раз давал своим любовницам подобные клятвы, но всегда понимал, что лжет. И они это понимали. Это был лишь флирт, любовная игра. Сейчас же все происходило всерьез. В его руках находилась женщина, относительно которой он имел самые честные намерения. Но ее требовательность почему-то взволновала его. Он не отвечал, склоняясь к ее груди, целовал и покусывал соски; она выгибалась в его руках. И все же, задыхаясь, повторила:
   – Поклянись, что сделаешь меня своей женой!
   Карл почти терял от нее голову. Ее ответная страстность, ее желание принять его, и ее вкус, ее запах!..
   Он не давал ответа. Сознание его словно раздвоилось. Один Карл Стюарт упивался покорностью женщины, другой – наблюдал за ней. Нет, ему непременно надо убедиться, что она не лжет!
   – Я так люблю тебя, Ева! И так хочу. Хочу делать с тобой все, что угодно, хочу вытворять с тобой всякие безумства, чтобы сам Эрос позавидовал мне, как я в свое время завидовал Руперту, когда он так же в беседке занимался с тобой любовью!
   Это было сказано словно в порыве страсти, но вполне сознательно. И Ева, задыхающаяся, счастливая, одурманенная ласками, сначала ничего не заметила. Но Карл наблюдал за ней и даже оторвался от ее тела, взглянул на это блаженное, едва различимое в полумраке, лицо. В порыве страсти она могла ничего и не заметить. Тогда это выдало бы ее. Поначалу она не придала значения его словам.
   – Как славно, – прошептала она, пока ее руки нервно расстегивали пуговицы его камзола. Но вот ее пальцы замерли. Все еще тяжело дыша, она медленно повернула к нему лицо. Глаза ее мерцали, как темные звезды.
   – Чарльз?
   Он ждал. Делая вид, что не придает значения вопросу в ее голосе, стал целовать ее за ухом, однако она отклонилась. Теперь они, сдерживая дыхание, глядели друг на друга. Ева мягко отстранилась, запахнула пеньюар.
   – Что вы сказали, мистер Трентон? Вы упомянули принца Пфальцского? Да, у меня был с ним роман. Но откуда вам знать про беседку?
   – Я наблюдал тогда за вами.
   Она отшатнулась.
   – Какой стыд! Вы безжалостны, сэр! Хотя… Что значит – вы наблюдали за нами? – И через минуту, с пьянящим короля испугом, спросила: – Кто вы?!
   Карл готов был целовать ей ноги. Но вместо этого серьезно сказал:
   – Разве вы не знаете? Я Чарльз. Ваш Чарльз. Но вместе с тем я и Стюарт. Король Карл II Стюарт.
   Ветер зашумел в листве, тронул ветви винограда на беседке. Казалось, весь мир колышется и плывет. У Евы в самом деле закружилась голова, и вместе с тем она была собрана до предела. Сейчас решалась ее судьба: король ждет ответа. Он желает испытать ее – что ж, она ничем не выдаст себя.
   Поэтому она слабо вскрикнула, покачнулась, словно теряя силы. Когда он подхватил ее, она позволила себе на какой-то миг замереть у его груди. Потом отстранилась, глядя на него в полутьме снизу вверх.
   – Мне ведь не однажды казалось, что вы мне кого-то напоминаете. Силы небесные!.. Вы принц Уэльский… О, простите, ваше величество.
   Она опустилась в низком реверансе. Чего ждет от нее король? Он испытывает ее? Что ж, она будет сама невинность.
   – Мне надо возвращаться, ваше величество. Те вольности, что я могла позволить со своим возлюбленным Трентоном, не дают мне права вести себя так с помазанником Божьим.
   Она словно хотела уйти, но Карл не отпустил ее и сильно привлек к себе:
   – Глупости, Ева. Для тебя я все тот же мистер Трентон, и я люблю тебя. Я попросил твоей руки и не откажусь от тебя. Я твой, Ева. Если ты не будешь любить короля меньше, чем любила беглеца-роялиста.
   Ева чувствовала, что хмелеет от радости. Итак, он ей поверил. Этот молодой король, коронованный юноша, сдался на ее милость. Она нежно обвила руками его шею, прильнула изо всех сил. Со всею женской слабостью. И сказала абсолютно искренне:
   – Я люблю вас, как свою душу. Да, я была любовницей вашего кузена Руперта. Но с тех пор я не испытывала любви. Вы много знаете обо мне, сир, все мои ошибки и слабости. Я недостойна вашей любви, ведь все, что я могу предложить вам, это свое сердце. Достаточно ли это приданое для невесты короля?
   Приданным Евы был флот ее отца, но Карл не сказал ей об этом. Он смотрел на нее, обнимал, слышал у себя на груди удары ее сердца. И был безмерно счастлив.
   – Ты лучшая из всех невест, какую я мог бы пожелать для себя. Будь моей женой и королевой, Ева!
   Новый порыв ветра заколыхал тени вокруг них, спутал их волосы. Уста их слились, и, казалось, в мире ничего больше не существовало.
   Но это было не так.
   Легкое облако наползло на луну, они оказались почти в полном мраке, когда раздался дикий крик – жуткий, тягучий, с подвыванием – и сорвался на самой высокой ноте.
   Карл вздрогнул и разнял обнимавшие Еву руки. Они стояли в полной темноте, потом серебристый свет ночного светила появился, вновь осветил летевшую с деревьев листву, качающуюся занавесь из листьев, укрывавшую беседку. Зыбкую преграду от чего-то жуткого, что таилось за ее пределами.
   – Что это? – спросил король.
   Он старался не выдать, насколько его напугал этот крик, не думать о том смятении, что он вызвал, отчего по спине прошел озноб. Этот жуткий звук… Где-то в отдалении, но словно и совсем близко. Помимо воли Карл вспомнил обглоданный труп Джека Мэррота, и волосы зашевелились у него на затылке. В темноте парка таилось что-то жуткое. Эти ночные вопли, загадочный призрак монаха, зверски убитая в своей комнате леди Элизабет… А главное, таинственность, сопровождавшая все это, все, что сейчас для короля сплелось в одно понятие – страх. Он стоял, прислушиваясь к звукам ночи, вглядываясь в светотень лунных бликов.
   – Что это, Ева?
   В неровном освещении Карл увидел, как напряженно, в упор, она глядит на него.
   – Что это было, Ева? – в третий раз спросил он.
   – Я не знаю.
   Она сказала это спокойно и этим выдала себя. Ее не ужасали тайны Сент-Прайори, а значит, она все-таки знала что-то. Карл понял, что сейчас она лжет. Ее некоторая взволнованность, то, как она отвернулась от него, словно боясь встретиться с ним взглядом… Во всем этом было что-то неестественное, боязливое. Но это был не тот страх, что испытывал Карл. Она опасалась не того, что таилось за этим воплем, а то, что он его услышал и теперь спрашивает ее.
   – Я не знаю, – снова повторила она. Твердо и упрямо. Потом вскинула голову: – Мне страшно, Чарльз. Давайте уйдем.
   Он вышел из беседки первым. Ему было не по себе: ему было страшно, ей – нет. Он слышал ее сердитое дыхание, когда она догнала его. Они вошли в замок, и Ева закрыла дверь.
   – Так что это было, Ева? Только не говори, что этот звук издают ваши псы или что так кричит птица. Это кричал человек. Он кричал, надрывался и…
   – Не знаю! – перебила его Ева.
   Они умолкли. Карлу стало почти больно: он полюбил ее, решился соединить с ней свою судьбу, но ему необходимо было доверять ей. Он не желал никаких тайн между ними. Тогда он сказал:
   – Я не верю тебе, Ева.
   Она всхлипнула в темноте и приблизилась, не решаясь обнять его.
   – Это… Люди говорят, что это призрак, но они боятся старого аббатства. Мы, живущие здесь, уже привыкли к этим звукам. Но… не можем дать им объяснения. Это… Это чья-то проклятая душа, вынужденная блуждать во мраке…
   – И убивать людей, – прервал ее король. – Причем обитатели замка стремятся тихо и спешно похоронить их. Вот что, Ева, – сказал он после непродолжительного молчания, – я желаю все знать. И не какие-то сказки, а правду. Возможно, я и бываю суеверен, но это отнюдь не означает, что я дурак. Или ты мне все скажешь, или… Боже правый! Как я могу соединить свою судьбу с твоей, если не могу тебе доверять?
   Он услышал, как она тихо застонала, различил ее в отчаянии заломленные руки. Ему стало жаль ее, но он повернулся и пошел прочь. Интуитивно он хотел, чтобы она догнала его, раскрылась перед ним, и тогда он смог бы ее утешить. Но Евы не было. Карл в конце концов остановился, почти готовый вернуться, когда его внимание отвлекло нечто другое.
   Замок не спал, он был полон звуков – голоса, шаги, хлопанье дверей. Заставляя себя не думать о Еве, Карл пошел вперед и застал всех обитателей Сент-Прайори в холле. Взволнованные слуги, удрученный барон, Гаррисон, Энтони Робсарт. Даже Джулиан находился здесь. Он, как и все, смотрел на стоявшего у дверей незнакомца. Обычного крестьянина в темной пуританской одежде. Тот что-то говорил, теребя в руках шляпу.
   – Что случилось? – спросил Карл у Джулиана.
   Лорд лишь кивнул в сторону прибывшего. Тот виновато поглядывал на Гаррисона. Полковник был уже в дорожной одежде.
   – Я благодарен тебе, Михей, – говорил Стивен, – но не надо было поднимать такой переполох. Достаточно было предупредить меня.
   – Но, сэр, старая Мэг была связана с Сент-Прайори. Я думал, что следует сообщить здесь.
   – А по сути, всполошить криками весь дом! – надевая перчатки, заметил Стивен и повернулся к Робсарту: – Не стоит тревожиться, сэр. Я сейчас же подниму своих людей, и, думаю, мы сможем все уладить.
   – Я поеду с вами, сэр, – положил руку на плечо полковника барон. Он держался с ним приветливо, видимо, разговора о расторжении помолвки меж ними еще не было. – Я немедленно кликну своих слуг, и мы присоединимся к вам. В конце концов, этот человек прав. Мэг не чужой человек для нас, кем бы ее ни считали местные пуритане.
   – Что случилось? – вновь спросил Карл, на этот раз обращаясь ко всем присутствующим.
   Барон повернулся к нему:
   – Думаю, вам не стоит беспокоиться, мистер Трентон. Просто местный индепедент Захария Прейзгод собрал толпу фанатиков и решил совершить самосуд над здешней ведьмой Мэг. Ведьмой… Гм. Громко сказано. Она просто не такая, как все эти поддавшиеся влиянию Прейзгода пуритане.
   – Давно следовало арестовать этого смутьяна Прейзгода, – вставил свое слово его брат, сердито глядя на Стивена.
   Робсарт отдал приказание седлать лошадей.
   В этот миг появилась Ева. Они обменялись взглядами с королем, и, когда Карл отвернулся, она подошла к отцу, чтобы узнать, чем вызван переполох.
   – Бедная Мэг, – сказала она, но в голосе ее не было особого волнения. – Прейзгод давно натравливал на нее суеверных крестьян, рано или поздно они должны были на нее напасть. Ты едешь прямо сейчас, Стив? И вы, отец? Что ж, да поможет вам Бог! Мне, в принципе, нравилась Мэг, по крайней мере, я считала ее безобидной, даже полезной. Скверно получится, если ее растерзают. Рэйчел будет просто в отчаянии. Когда эти сумасшедшие вышли из Уайтбриджа, Михей? Не более часа назад? Что ж, вы можете еще и успеть ее спасти. Кстати, где сейчас сама Рэч?
   Все переглянулись, оглядываясь, словно ожидая ее увидеть в полутемном холле.
   – Может, она спит у себя в комнате? – предположила лорд Дэвид.
   – Да нет же, она была здесь, – сказала кухарка Сабина. – Она пришла одной из первых и очень испугалась за Мэг. Я даже успокаивала ее. Но потом… – Она развела руками.
   И тут долговязый Ральф заявил, что леди Рэйчел, пока он седлал лошадей, взяла лошадку Михея и ускакала.
   Воцарилась тишина.
   – И ты не предупредил меня! – наконец прямо взорвался барон. – Молчал, олух этакий!
   Ральф заморгал и втянул голову в плечи, словно опасаясь, что Робсарт ударит его хлыстом.
   Ева вдруг вскрикнула:
   – Она что, с ума сошла?! Эти идиоты считают ее не многим лучше Мэг!
   Она хотела еще что-то сказать, но так и замерла, словно задохнувшись. Глаза ее расширились от страха, и, пронзительно взвизгнув, она громко разрыдалась, почти упав на руки горничной Нэнси.
   В следующий миг все мужчины кинулись к выходу – Стивен, Робсарт, его слуги. Даже преподобный Энтони заметался и поспешил следом за всеми. Ибо стало ясно, что, стремясь вступиться за кормилицу Рэйчел может навлечь гнев фанатиков на себя.
   Карл выбежал вместе со всеми. Уже седлая лошадь, он увидел Джулиана, выводившего своего гнедого коня. Они лишь обменялись быстрыми взглядами. В кои-то веки Грэнтэм заботился не только о короле. Он спешил и даже не стал просить Карла остаться. Рывком, не касаясь стремян, он взвился на коня, пришпорил его, пуская с места в галоп, и понесся за уже умчавшимися остальными. Карл, когда садился в седло, еще слышал стук копыт его лошади. Но когда он доскакал до ворот, Джулиана уже не было. Карл на минуту придержал коня, не зная, куда ехать. За кровлями хижин селения уходила сероватая в лунном свете бескрайняя равнина. Огромный диск луны освещал ее, казалось, до самого горизонта. Тем не менее в колеблющейся мгле все казалось смутным и неясным. Но не настолько, чтобы не найти дорогу к домику ведьмы Мэг, – Карл неплохо помнил ее. Поэтому, опустив поводья и пришпорив коня, Карл поскакал в этом направлении.

ГЛАВА 12

   Рэйчел неслась, пригнувшись к гриве своей косматой лошадки. Пару раз, когда лошадь перескакивала через рытвину, девушка теряла стремя, но не сдерживала темп, справляясь на ходу. Лунный свет очерчивал неровности почвы, она хорошо видела свой путь через равнину и опасалась только того, что лошадь попадет ногой в кроличью нору и повредит ногу.
   Ее волосы разметались по спине, одежда сбилась. Она еле успела надеть юбку, когда в замок приехал Михей с известием. Жакет ее был застегнут не на все пуговицы, но всегда аккуратная и внимательная к своей внешности Рэйчел сейчас не думала об этом. Как и не думала, что совершает оплошность, в одиночку выбежав из дома и вскочив на первую оседланную лошадь. Эти мужчины так медлили, а ведь ей надо было спешить!.. Если убьют Мэг… Она боялась об этом думать. Боялась представить, что в ее жизни не останется ни единого по-настоящему близкого ей человека. Ее кормилицы, ее второй мамочки, ее подруги… ее Мэг, которая так понимала, жалела, направляла, поддерживала ее в самые трудные минуты. И теперь эти фанатики… Как они смеют?!
   Рэйчел не знала, как сможет оградить от них Мэг. Почти интуитивно она надеялась, что, как всегда, сыграет роль тот неосознанный страх, который она вселяла в людей. Не будь девушка в таком смятении, она бы более трезво сообразила, что Мэг пугает их куда сильнее. Могла бы припомнить, что ее так называемая связь с темными силами, как считало суеверное население, отнюдь не оградила ее в церкви в Уайтбридже. Но ни одна из этих мыслей, даже если бы и появилась, не остановила бы Рэйчел. Она понимала лишь одно: Мэг в беде и ей следует заступиться за нее, быть с ней в трудную минуту. Она знала, куда следует ехать сейчас.
   Когда она прискакала к жилищу Мэг и не нашла там никого, то поняла, куда толпа фанатиков потащила свою жертву для самосуда. Ни в одно из поселений они бы не решились явиться, опасаясь вмешательства властей. Следовательно, было лишь одно место, где они могли совершить казнь: древний храм друидов сам по себе вызывал у народа трепет и почтение. Там ведь еще в старину приносились жертвы. И Рэйчел, погоняя лошадь, неслась к Каменному кольцу, в Стоунхендж.
   Еще издали она увидела золотистый свет над темными гигантами равнины. И там под ними происходило какое-то движение, метались тени. Рэйчел подстегнула лошадь. Тут случилось то, чего девушка опасалась всю дорогу. Ее лохматая лошадь споткнулась, резко полетела через голову, и Рэйчел была с силой отброшена прочь. Благодаря этому она не оказалась придавлена тушей животного, но тем не менее от удара о землю лишилась дыхания.
   Смутно различив, как лошадь поднялась и затрусила прочь, Рэйчел лежала какое-то время оглушенная, потом с трудом стала подниматься. Она находилась уже так близко от Стоунхенджа, что могла различить тот хриплый рев, которым толпа обычно начинает свои свирепые расправы и глумления. Эти звуки словно подстегнули Рэйчел, придали ей сил. Сжав кулаки, она быстро пошла вперед.
   Её появление заметили не сразу. Вначале она слилась с обезумевшей, вопящей толпой и осталась никем не узнанной. Собравшиеся были словно не в себе и потрясали факелами; в центре пылал костер из вереска, слышались вопли, проклятия, но все же большая часть присутствующих, охваченная религиозным фанатичным пылом, пела, вернее, орала, псалом:
 
– …И сердце верное твое
Пусть силы грешной не боится!
Блеснет архангела копье —
И дело правых разгорится.
 
   Рэйчел не узнавали, толкали. Люди, одетые во все черное, с искаженными фанатичной ненавистью, озлобленными лицами, сейчас, в неровном свете огней и отблесках луны, выглядели скорее выходцами из преисподней, нежели обычными добропорядочными пуританами. Обыкновенные люди словно превратились в диких зверей, а цель, которая возбудила их и казалась праведной, заставляла творить жестокости. Рэйчел с трудом узнавала знакомые лица. Увидела обычно приветливого трактирщика из Уайтбриджа, сейчас, с дубинкой и факелом в руке, более походившего на опьяненного злом убийцу; здесь была воинственная Сара Холдинг, настоящая фурия, с ее выбившимися из-под чепца космами и налитыми кровью глазами. А ее молоденькая дочь Рут почти визжала, находясь в полушоковом состоянии от охватившего ее приступа кровавой лихорадки. То, что они считали праведным гневом, скорее напоминало безумство пораженного болезнью стада.
   Но вот Рэйчел увидела Мэг. В одной рубахе, в какой ее, видимо, и выволокли из дома, худая, с всклокоченными волосами, дико озиравшаяся, она и в самом деле сейчас походила на ведьму. Мэг стояла под одной из каменных арок Стоунхенджа со связанными за спиной руками, на ее шею накинули петлю, а длинный конец веревки перебросили через балку у нее над головой. Двое здоровенных мужчин держали его и ждали только приказа потянуть. Собравшиеся глядели во все глаза на Захарию Прейзгода, стоявшего на огромном камне и сверху руководившего толпой. В своей широкополой шляпе и просторном женевьевском плаще – как одевались пуританские проповедники – он сейчас напоминал какой-то темный призрак и на своем возвышении казался особенно высоким, подавлявшим толпу и главенствующим над ней. Он тоже пел, но лицо его, в отличие от большинства присутствующих, оставалось спокойным, почти достойным, только глубоко запавшие темные глаза горели властным блеском. Вот он поднял руки ладонями вперед, и толпа стихла. Воистину его власть над собравшимися была неоспорима.
   – Дети мои! – воскликнул Захария. – Чего не сделаем мы для Господа!? Не страшась греха, мы совершим богоугодное дело, когда повесим ее и узрим, как нечистый вылетит из ее рта!
   – Нет! – Рэйчел выкрикнула это прежде, чем поняла, что делает, – она заметила, что Прейзгод готов подать знак к началу казни.
   Растолкав толпу, она кинулась вперед.
   – Остановитесь, ради Бога!
   Ее появление возымело шокирующее действие. Люди притихли, глядя, как эта молодая женщина с разметавшимися по плечам черными волосами кинулась вперед, стала отталкивать готовых взяться за дело палачей. Онемев, те отступили, да и толпа будто отхлынула.
   Рэйчел повернулась к Прейзгоду. Глаза ее из-под спутанных волос метали молнии, кулаки нервно сжимались. Она была так хороша в этот миг, что присутствующие словно не признали в этой прекрасной фурии тихую, всегда скромную и сдержанную дочь Робсарта, с которой привыкли считаться, хотя и делали за ее спиной предохраняющий жест.
   – И вы станете внимать ей? – почти выкрикнул Прейзгод диким голосом. – Вы подчинитесь ей, отступники, когда наша карающая длань уже поднята? Меч Господа и Меч Гедеона! – проорал он библейский клич. – Да пребудут с вами силы небес, дети мои! И помните: «Никто возложивший руку свою на плуг и озирающийся назад не благонадежен для царства Божия!»
   О, говорить преподобный Захария Прейзгод умел! А главное, от него словно исходили какие-то магнетические волны, от которых толпа вновь стала приходить в неистовство. Опять раздались крики и проклятия. Рэйчел сама, как завороженная, не могла отвести взгляд от проповедника. Она дрожала и даже ощущала, как шевелятся волосы у нее на голове. Кольцо вокруг сужалось, казалось, фанатики вот-вот бросятся на нее.
   Сквозь гул девушка различила отчаянный вопль Мэг:
   – Беги, Рэч, беги!..
   Но он оборвался столь резко, что Рэйчел поняла, что случилось. По знаку Прейзгода палачи потянули веревку, и тело Мэг поднялось в воздух, забилось в конвульсиях. Толпа вопила, ликовала, орала. Рэйчел же широко открытыми глазами глядела на тело своей молочной матери. Тут она закричала не своим голосом, а затем вдруг резко умолкла и сделала то, что не имела права делать.
   Она устремила взгляд на палачей и толкнула… ударила их взглядом. Изо всех сил. Она и не знала всей силы того, что таилось в ней. Но удар был так силен, что оба дюжих молодца отлетели прочь. Выпустив веревку, они кубарем покатились по земле и остались лежать, оглушенные.
   Тело Мэг упало на землю. Она еще билась. И Рэйчел, забыв обо всем, кинулась к ней.
   Мэг была еще жива. Но глаза ее вылезли из орбит, язык высунулся изо рта, она задыхалась. Рэйчел, срывая ногти, напрягая всю силу рук, стала развязывать узел, стремясь ослабить петлю. Она заплакала, когда ей это удалось, и Мэг со стоном втянула воздух. Но глаза ее закрылись.
   – Мэг! Мэг! Ты слышишь меня? О, ответь, Мэг!
   Рэйчел показалось, что голос ее звучит необыкновенно громко. Так оно и было в наступившей тишине. Толпа безмолвствовала, объятая страхом и трепетом. Сейчас все видели силу ее колдовства. И даже те, кто не понял, что произошло, умолкли, растерянные и сбитые с толку.
   Рэйчел склонилась к Мэг, обняла ее, тихонько баюкала:
   – О, моя Мэг! Ты жива. Я все же сделала это.
   И тихо, как шелест травы, прозвучал шепот Мэг:
   – Зачем, девочка?.. Ты погубила себя. А мне это горше смерти.
   Рэйчел еще не понимала, что случилось. Но эта тишина, эти взгляды, которые она ощущала на себе, точно порыв ледяного ветра, заставили ее оглянуться. Люди смотрели на нее. В неровном свете огней они показались ей какими-то совершенно нереальными, жуткими призраками. Они напугали ее, и она прижала к себе Мэг, словно ища у той защиты. Но Мэг была слаба, а у Рэйчел сил уже не оставалось.
   Они словно поняли это и стали медленно приближаться, сужая кольцо вокруг них. Потрескивала смола факелов, слышалось шумное дыхание.
   В этой тишине прозвучал голос Прейзгода:
   – Чего же вы ждете? Она раскрыла себя. Сейчас все вы видели ведьму, и лишь от вас зависит, попадете ли вы в Царствие Божье или поддадитесь нечистому! Тот, кто отступится, – пропадет! Поэтому проявите рвение и…
   Его последние слова заглушил рев толпы. В Рэйчел впилось сразу множество рук; ее оторвали от Мэг и потащили куда-то. Она кричала и билась. Вновь повторялся ужас в церкви Уайтбриджа, но на этот раз все было еще страшнее.
   Затем прогремел гром.
   Рэйчел упала, кашляя и задыхаясь после давивших ее вражеских рук. Мир кружился, и она лишь отплевывалась от земли, попавшей ей в рот при падении, пока не поняла, что что-то случилось и ее отпустили. Земля загудела под ней, потом она услышала цокот копыт и различила тень от коня. Рэйчел с трудом подняла голову. Всадник показался ей огромным. В руке его дымился пистолет, и еще один он сжимал в другой.
   – Убирайтесь! – услышала она властный и спокойный голос. – Убирайтесь, ибо, клянусь, я пристрелю первого, кто сделает хоть шаг.
   Стивен Рэйчел лежала на спине, снизу вверх глядя на него. Сознание медленно возвращалось к ней. Она увидела несколько поднимавшихся с земли пуритан, видимо сбитых лошадью Стивена, поняла, что гром, который она слышала, был звуком выстрела. Медленно она попыталась встать, безотчетно подтягивая оторванный и сползший до локтя рукав жакета. Ее голова болела – так сильно ее дергали за волосы, все тело ныло от побоев. Диво, что ее не разорвали.
   Опять в каменном кольце Стоунхенджа застыла тишина. Теперь было полутемно, так как в давке многие факелы оказались затоптаны, а пламя костра стало угасать. Но по-прежнему светила луна, и в ее серо-серебристом свете картина казалась особенно нереальной.
   Стивен навел пистолет на толпу и сухо, сквозь зубы, заговорил: