Страница:
Карл удивленно поглядел на них обоих. Похоже, он догадывался, что произошло, и, несмотря на драматизм ситуации, еле сдержал улыбку. Что ж, милая тихоня Рэйчел смогла заставить схватиться за оружие двоих джентльменов. Прямо как в испанской драме с кровопролитием.
Когда Стивен вышел, король еще какое-то время посидел с Джулианом и собственноручно напоил его успокоительным настоем. Джулиан был тронут. Он бормотал слова благодарности, стремился поцеловать руку короля, потом сказал, что его помолвка с Рэйчел – дело прошлое. Король был заинтригован, но не стал расспрашивать. Вопросов о странном существе, за которым гнались они со Стивеном, он тоже больше не задавал, хотя любопытство не давало покоя, – он молчал, не желая волновать спутника. Однако еще долго он размышлял об этом, когда Джулиан уже заснул.
Через полчаса Карл вышел из комнаты и понял, что в замке что-то происходит: кругом раздавались какие-то крики, слышалась торопливая беготня. Королю показалось, что повторяется предыдущая ночь. Ну, что там опять? Воистину, другого столь беспокойного места, как Сент-Прайори, не найдешь в целой Англии!
В холле горел свет, все опять были в сборе. При отблесках двух-трех светильников трудно было что-либо разглядеть – темные силуэты, белые чепцы женщин; как всегда, меж присутствующих метались и тявкали спаниели. Одна из собачек стала выть, другие подхватили, и Мэтью Шепстон выгнал их на улицу. Все что-то говорили, но сквозь этот гомон Карл различил отчаянные рыдания Евы. Слуги и еще какие-то пришлые столпились у одной из скамей сбоку от камина. Карл спускался по лестнице, не понимая, что всех встревожило. Он увидел Рэйчел, бледную, застывшую как изваяние, с прижатыми к груди сцепленными руками. Среди присутствующих был и Стивен, уже с новой повязкой, в наброшенном на плечи камзоле, без кровинки в лице. Слышался гневный, почти визгливый голос Энтони Робсарта:
– И вы только сейчас удосужились объяснить, в чем дело, олухи вы этакие!
Один из незнакомцев – типичный простолюдин в крестьянской одежде, с нахмуренным, суровым лицом – мял у груди шляпу и говорил глухим басом:
– Преподобный отче, мы ведь сами только узнали об этом. Пастух Варнава забрел в рощу только потому, что разыскивал корову мельника Грегори. Грегори сказал, что шкуру с него спустит, если Варнава не найдет его пегой – у нее ведь лучшие удои во всем околотке, это верно, как то, что я – добрый христианин.
– Не мели что попало, Питер! – кричал Энтони. – Говори по порядку.
Король уже подошел, когда к нему, вся в слезах, кинулась Ева:
– О, Чарльз!.. Отец… мой отец!..
Теперь он видел и сам. На полированной скамье у стены покоилось бездыханное тело лорда Дэвида Робсарта. Длинные развившиеся волосы, бескровное лицо. Оно казалось удивительно спокойным, словно умиротворенным. И лишь темное круглое отверстие во лбу – след от пули – придавал этой величественной маске нечто жуткое, неестественное.
– Как это вышло?
– Его убили!.. Убили! Проклятые фанатики! – рыдала Ева.
Стивен, казалось, не придавал значения тому, что его невеста столь явно ищет поддержки в объятиях другого. Видя, что привезшие тело лорда крестьяне теряются под гневным натиском Энтони, он стал допрашивать их сам.
Все то же самое, но менее сбивчиво. Простолюдинам было спокойнее разговаривать с помощником шерифа, нежели с метавшим громы и молнии пресвитером. Опять последовал долгий рассказ, как местный пастух Варнава – перепуганного мужичка даже вытолкнули вперед – искал корову мельника. Он забрел в рощу, что на возвышении, там, где тропа к замку сворачивает к проходу у озер. Забрел потому, что ему показалось – за деревьями маячит нечто белое, крупное. Но это оказалась не корова, а белый конь милорда. Он запутался поводьями в кустарнике и не мог уйти. Варнава освободил его, стал уводить, когда наступил на что-то мягкое и непонятное. Присев, он стал шарить в темноте и нащупал лицо. Холодное лицо мертвеца. Со страху пастух убежал, примчался в селение и поднял переполох. Тогда несколько мужчин, захватив факелы, отправились в рощу. Белый конь все еще был там, но не на том месте, где Варнава обнаружил труп. Над пастухом уже стали подшучивать, когда огонь факелов высветил на развилке букового ствола мушкет – дорогой, с серебряной насечкой на стволе. Он был установлен так, что его дуло смотрело в просвет между деревьями, где открывалась тропа. Место там уединенное, дорога скрывается меж деревьев и торфяников. Видимо, кто-то поджидал там убитого. И давно, ибо земля вокруг была основательно истоптана и утрамбована.
Слушая их рассказ, Карл приблизился, оставив всхлипывающую Еву на попечении Нэнси. Он невольно проникся уважением к этим простолюдинам, отметил их наблюдательность и с удовлетворением подумал, что эти люди такие же англичане, как и он. Выходит, не прав был его августейший отец, когда не ставил их ни во что. Ему следует учесть это на будущее. Как и не забывать, чем окончилось подобное пренебрежение для Карла I.
Рассказчик меж тем продолжал:
– Тогда мы поняли, что дело тут нечисто и Варнава вовсе не напутал с испугу. Начали шарить меж деревьев. И обнаружили его милость, совсем уж холодного и окоченелого, – мир его праху. Он был хорошим господином, обычно прощал недоимки в неурожайные годы и хоть редко приезжал, но каждый мог к нему обратиться на суд. Ну, вот, мы просто уложили его на его плащ и решили нести в Сент-Прайори. Закоченелый он был, что бревно. На коня-то мы не могли его пристроить, вот и тащили. Это ведь не так и далеко… от замка до той рощи. Не по себе нам было – и барона жаль, и Сент-Прайори недоброй славой пользуется, ночью туда никого не впускают. Но привратник, когда понял, в чем дело, сразу открыл ворота.
Король вспомнил о недавних таинственных событиях, жертвой которых стал его спутник. Однако что бы они ни таили в себе, сейчас все отошло на задний план. Он взглянул на Стивена; тот, похоже, рассуждал так же. Он подошел к барону и ощупал его раскинутые руки. Карл с невольным содроганием подумал, что их придется ломать, чтобы положить тело Робсарта в гроб.
– Его убили часов двенадцать назад, если не больше, – заметил Гаррисон. – Вполне возможно, что кто-то из разгневанных фанатиков под утро…
– Нет, – вдруг подала голос Рэйчел и указала на лежавший на тумбе мушкет, принесенный крестьянами. – Отца убили из этого оружия, вот уже несколько дней как пропавшего отсюда. Стреляли из него не пуритане, а кто-то из замка. Тот, кто заранее взял его и готовился к убийству.
На какой-то миг повисла почти звенящая тишина, даже Ева перестала всхлипывать. Энтони Робсарт прямо-таки взорвался от негодования:
– Что ты мелешь, племянница? Что за греховные, смущающие речи? Кто это мог желать смерти моему брату? Это явно происки фарисеев, которых настраивал против нас пес Захария – да сгорит душа его в аду!
И, ущипнув Рэйчел, добавил тише:
– Угомонись. Не смей говорить лишнего при крестьянах. Тебе что, не дорого доброе имя Робсартов?
– Мне ценна истина, – устало и обреченно вымолвила Рэйчел.
Карл увидел, что Стивен пытается натянуть камзол. С рукой на перевязи это удалось ему не сразу.
– Думаю, мне следует осмотреть место происшествия. Вы проводите меня, друзья мои?
Карлу такая поспешность показалась странной: что надеется обнаружить – или припрятать – Стивен Гаррисон? Да еще сейчас, ночью? Хотя, может, он просто возбужден после всех этих событий – предыдущая ночь, полная волнений, его дуэль с Джулианом, странный злой дух, скрывающийся в замке. К тому же Карлу не понравилась восковая бледность лица полковника, какой-то горячечный блеск в его глазах.
– Вы никуда не поедете, сэр, – властно произнес он. – Во-первых, сейчас это бессмысленно, ночь на дворе. А во-вторых, если вы не отдохнете, у вас начнется лихорадка и вы совсем сляжете.
Все посмотрели на Стивена. В пылу всех невероятных и трагических потрясений никто не задумался, откуда у полковника эти ранения. Но Стивен и не желал ничего объяснять. Поглядев на Карла, он согласно кивнул:
– Что ж, прошу меня извинить. Ева, мисс Рэйчел, если вам нужна моя помощь…
– Идите отдохните, мистер Гаррисон, – спокойно ответила Рэйчел. Взгляд ее был каким-то пустым, отрешенным. – Если понадобится, мы пришлем за вами, но это вряд ли случится. Смерти в Сент-Прайори – не такая уж редкость, мы знаем, что делать.
Она отвернулась, не замечая внимательного, почти болезненного взгляда Гаррисона. Он вышел.
Король поглядел на Еву. Теперь, когда первое потрясение прошло, она уже не плакала. Взгляд ее был задумчивым, но уже не полным тоски; казалось, она напряженно о чем-то размышляет, а ее первые рыдания были обычным шоком. Карл и не подозревал, что она придет в такое смятение из-за гибели отца; она всегда казалась ему сильнее, и вдруг – такое отчаяние. Выходит, он ошибался в ней: ведь и из-за сестры она тоже очень переживала. Он глядел на Еву, и сердце его исполнилось нежностью и одновременно печалью. Ведь теперь, когда нет ее отца… Он не стал об этом думать и обратился к Энтони Робсарту, предлагая свою помощь.
Преподобный Энтони явно вновь почувствовал себя главой. Гибель любого из членов его семьи словно только воодушевляла его. Сейчас он быстро отдавал распоряжения: барона, если учесть, что убит он уже давно, следует похоронить как можно скорее, пока тело не подверглось тлению. В Сент-Прайори похороны происходят скоро, но смерть лорда, пэра Англии не должна пройти незаметно. Следует пригласить на поминки местную знать и окружную администрацию, а также душеприказчиков Дэвида Робсарта, чтобы вскрыть завещание; необходимо отписать в Лондон и в Саутгемптон, сообщить о смерти адмирала. Так что дел предостаточно. Поэтому он быстренько рассовал несколько монет привезшим тело лорда крестьянам и, выпроводив их, занялся делами. Но и своих духовных обязанностей он не забывал и обратился ко всем с успокоительной речью:
– Кто мы такие, чтобы плакать и роптать на то, что допустил Господь? Да, мой брат умер, и я искренне скорблю о нем, как Давид по Ионафану. Но Богу было угодно, чтобы вышло так – да будет благословенно имя Его! На Него лишь уповаем. Он один может ниспослать утешение, когда будет на то Его Святая воля.
Пресвитер, по сути, любовался собой и своей речью и выглядел воодушевленным, как на проповеди. Его слова возымели действие. Державшая до этого себя в руках Рэйчел расплакалась и тихо, как обиженный ребенок, отошла от всех в темный конец холла, словно стыдясь или не желая, чтобы ее утешали. Служанки тоже зашмыгали носами, даже кое-кто из мужчин смахнул скупую слезу. Карл увидел, что Ева глядит на него – беспомощно и жалко. Губы ее дрожали, она словно искала у него поддержки. Карлу стало невыносимо, и он вышел.
Едва рассвело, в замок стали съезжаться приглашенные и выражать сочувствие одетым в траур дочерям покойного. Энтони держался главой семьи, всем приказывал и повелевал. Лишь однажды он обратился к Карлу и начал расспрашивать о странном ночном переполохе. Карл посоветовал узнать все у самих преследователей неизвестного, но Энтони возразил, что те оба спят. Карл знал об этом, он уже стучал в дверь Стивена и навестил Джулиана. Джулиан спал чутко и пришел в себя, едва шпага короля задела о косяк двери. Выглядел лорд неважно. Карл рассказал ему о гибели Робсарта; Джулиан смотрел на него, словно не сразу понял, в чем дело. Но потом сказал:
– Теперь не владеть вам Вест-Индским флотом.
– Это обстоятельство вас радует, сударь? – сухо заметил король.
– Меня радует другое, – отметил Джулиан.
Король ушел рассерженный. По сути, лорд Грэнтэм сказал то, что волновало и печалило его самого. Ева. Теперь все будет по-другому. Поэтому он был раздражен и на вопросы Энтони отвечал несколько резко, но затем взял себя в руки и подробнее рассказал о случившемся. Энтони выглядел озадаченным. И смущенным.
– Похоже, мое пэрство начнется с проблем, – вздохнул он.
Карл не придал значения его словам. В замок прибывали люди, и для короля было небезопасно встречаться с ними. Поэтому он попросту уехал, поскакал туда, где нашли тело лорда Робсарта. Он хорошо знал окрестности, а на тропинке между болотом и рощей он частенько поджидал Еву в их уединенных прогулках по утрам. Этот закрытый со всех сторон участок дороги к Сент-Прайори выглядел идеальным местом для убийства. Карл словно воочию видел, как здесь ехал Робсарт, когда его настигла смерть. По-видимому, он не сразу упал с коня, а испуганная лошадь, не разбирая дороги, кинулась прямо в чащу молодых зарослей орешника, где то там, то здесь виднелись стволы старых дубов и буков. Тело лорда выпало из седла, конь запутался поводьями в ветвях. Сколько он простоял? Если судить по словам Стивена, убийство произошло рано утром. Тогда конь мог заржать, ведь по дороге то и дело проносились всадники. Этого не произошло, возможно, его здесь не было, и, следовательно, барона убили позже, когда все уже проскакали и находились в поместье, а Стивен просто ошибся, определяя время убийства. Однако полковник, как человек военный, не раз видел смерть и способен определить по трупу, сколько тот пролежал. К тому же конь мог убежать гораздо дальше, а вернуться лишь позже, как лошади возвращаются к телу поверженного хозяина. Тогда все же получалось, что лорда Робсарта убили утром, по дороге в замок.
Карл старался не думать, зачем забивает себе голову всеми этими, отнюдь не королевскими, мыслями. Его ведь не заинтересовала ни таинственность смерти Патрика Линча, ни гибель мальчика Осии, ни трагическая кончина Джека Мэррота. Конечно, они были только слугами. Но даже жуткое убийство Элизабет Робсарт не заставило его разгадывать все эти тайны. Теперь же он словно поставил себе целью докопаться до истины и не хотел думать о другом. О Еве Робсарт и о том, что ни о каком браке между ними теперь не может быть и речи.
Он слез с коня и углубился в рощу. Старый дуб с раздвоенным стволом, хорошо видный среди облетевшей листвы кустарников, он нашел быстро. Сухие листья шуршали под ногами короля, когда он приблизился к дереву. Да, развилка была подходящей подставкой для дула мушкета, и вид на дорогу отсюда просто превосходный. Одновременно нижний толстый ствол дуба мог прекрасно скрывать убийцу. Карл поглядел под ноги: земля и в самом деле была утрамбованной. Видимо, убийца не один раз побывал здесь, не зная точного времени прибытия лорда в замок. Наверное, он знал, что Робсарт может в одиночку совершать верховые прогулки. Значит, этот человек был близок к барону и хорошо знал его привычки. Фанатик ли это? Украденный в Сент-Прайори мушкет показывал, что это маловероятно. Убийцей мог быть только человек, имеющий свободный доступ в замок.
Карл еще раз внимательно оглядел утрамбованную землю. Из-за опавшей листвы отпечатки следов было трудно различить, и все же кое-что Карл заметил. Отпечаток каблука. Глубокий, квадратный. Такой обуви простолюдины не носят, это след от дорогого башмака или ботфорта.
По возвращении в Сент-Прайори Карл не собирался присутствовать на похоронах и потому повернул к конюшне, заслышав долетавшее из часовни пение псалма:
Карла воодушевила эта мысль. Да, он хотел уехать, и как можно скорее, вырваться из этого круга забвения и несчастий. О боже, у него ведь столько дел! Столько людей его ждут! Он вспомнил осторожный, чуть суровый взгляд своего канцлера Хайда, беспечный смех герцога Бэкингема, добрую улыбку сестры Марии, во владениях которой он нашел прибежище. Подумал и о заплаканных глазах своей матери Генриетты-Марии. Она, наверное, с колен не встает, молясь о нем, а он застрял здесь, в глуши. И вдруг Карл вспомнил, что был так счастлив в этом замке. Так влюблен. Его кровь бурлила в ожидании воплощения самых несбыточных надежд, но сейчас он отчетливо понял, что ошибался. Почему он так поверил в предсказание Мэг? Может, он сам хотел в него верить?
После смерти лорда Робсарта он словно очнулся и понял, что не имеет ничего общего с Сент-Прайори. Все это было будто забытье, золотистый осенний сон, в котором он утонул, спасаясь от кровавых воспоминаний о своем поражении, от угрызений совести и печали о погибших сторонниках. А сейчас…
Он зябко поежился. Холодный ветер срывал с деревьев листву. По небу неслись темные тучи. Мир потускнел. Пришло прозрение.
К нему подбежал спаниель и стал ластиться. Эта умильная мордочка и круглые преданные глазенки внесли некоторый покой в душу короля. И когда он заслышал шаги и шелест юбок, на его лице уже играла улыбка.
Ева Робсарт увидела его из окна и решила поговорить. Ей казалось, что с момента гибели отца Карл словно избегает ее. Она понимала причину этого. Достаточно проницательная, чтобы сообразить, что одних ее чар было бы недостаточно, она догадалась, что корабли ее отца стали решающим доводом, благодаря которому Карл Стюарт попросил ее руки. Но погиб отец, а с ним ушел и довод. Осталась лишь страсть, что, словно вихрем, закружила их. На нее Ева делала последнюю ставку. Ведь Карл еще здесь, с ней, и ей надо во что бы то ни стало удержать его. Этим утром она старалась выглядеть особенно привлекательно. Нэнси было велено до блеска отполировать волосы госпожи шелком и тщательно завить их, хоть служанка и ворчала, что в такой день это просто неприлично. Ева тщательно надушилась, намазала лицо холодным французским кремом, но губы подкрасила лишь чуть-чуть. Она выбрала траурное платье из черного шелка с лифом на китовом усе и очень пышной юбкой. Зная, что черный цвет ее старит, положила на плечи широкий, как пелерина, воротник из белоснежных голландских кружев. Вид ее был несколько нескромен для глубокого траура, и во время похорон она слышала недовольный ропот вокруг, но старалась не придавать этому значения. Разве не была она всегда притчей во языцех? К тому же слезы, что она лила над телом отца, несколько успокоили злопыхателей.
Правда, Ева не знала, так ли уж она горюет об отце, которого не слишком любила, полагая, что тому и дела нет до нее. Она плакала от страха, от того, что с этой смертью теряла слишком многое. Она абсолютно искренне не думала о троне. Ее любовь к Карлу Стюарту была так сильна и неожиданна, что она тревожилась о своей любви, как о боли, от которой нет спасения.
Сейчас, когда Карл улыбался ей, слезы так и хлынули с новой силой. И король кинулся к ней, обнял – он не выносил женских слез.
– Ева! Ангел мой, Ева! Я прошу вас… Не надо. Не надрывайте мне сердце.
Она подняла к нему заплаканное личико, зная, что слезы не портят ее. Нос не краснеет, лишь чуть припухают губы, но это ей даже идет. А слезы на длинных ресницах придают ее глазам особое сияние.
– Карл, – произнесла она. – Ваше величество, мой король, имею ли я право просить у вас утешения? Не забыли ли вы свое обещание, свою клятву жениться на мне?
У короля сжалось сердце. Сейчас, когда она в таком состоянии, у него не нашлось сил оттолкнуть ее, сказать «нет» всем ее надеждам. И он лишь ласково привлек ее к себе. Он был таким сильным, высоким, а она трепетала в его руках, как дитя. Красивое дитя. Эти черные ленты в ее кудрях казались столь яркими на фоне золота ее волос. Такой контраст… В душе Карла было то же: боль от утраты надежд на союз по любви и прежняя радость оттого, что он обнимает ее, что она с ним. Да, натура Карла даже в горестях стремилась найти нечто радостное. И сейчас он радовался, что Ева так любит его, что им хорошо вместе. Было хорошо… Где-то в его сознании словно всплыли силуэты кораблей – мачты и паруса. Отныне всегда, когда он будет видеть флот, он будет думать о ней. Ибо он любит ее, но не сможет на ней жениться. Однако это ведь не означает, что они должны расстаться? Почему бы им не быть вместе… без оформления брачных отношений?
Какая простая и радостная мысль! Карл ласково стер слезы со щек возлюбленной.
– Если на то будет воля Божья – мы не расстанемся.
Это не был конкретный ответ, но все же он несколько успокоил Еву. Она попыталась улыбнуться и взяла себя в руки.
– Гости уже разъезжаются. Вам нечего опасаться; когда они справлялись о вас с Джулианом, им ответили, что Чарльз Трентон отбыл, а лорд Грэнтэм болен. Больше они не задавали вопросов. В замке сейчас остались лишь нотариус, мировой судья и несколько соседних сквайров, которые в качестве душеприказчиков будут присутствовать при оглашении завещания. Еще останется Стивен. И как должностное лицо, и… в качестве моего жениха. Отец ведь не успел публично расторгнуть нашу помолвку.
Опять этот жалкий и тревожный взгляд.
Карл ласково погладил ее по щеке:
– Я понимаю.
Они пошли ко входу. На лестнице король подал ей руку и попробовал пошутить:
– Выше нос, моя прекрасная возлюбленная. Обещаю, что мое величество потерпит, если сегодня вы будете сидеть возле «круглоголового» полковника.
Ева поддержала тон:
– Я верю слову моего короля.
Они прошли через то же пустое крыло замка, куда вчера вбежали, гонясь за призраком, Джулиан и Стивен, и миновали полутемную прихожую, глядя лишь друг на друга. И не заметили застывшего в нише стены Энтони Робсарта.
Он стоял не шевелясь и глядел им вслед широко открытыми, удивленными глазами. Сюда, в эти помещения, он пришел, заинтригованный рассказами о появлении странного существа. Энтони давно понимал, что от него скрывают какую-то тайну Сент-Прайори. Все эти непонятные события, загадочные звуки по ночам – о них молчали, явно не догадываясь, что он что-то заподозрил. Он же волновался, хотя и не имел права выказать этого. Страстно желая стать хозяином замка, он все же чувствовал себя в нем постояльцем, непрошеным гостем. Но теперь-то все изменится, а значит, он должен обязательно разгадать эту тайну. Поэтому, распростившись с гостями и оставив попечителей заботам Рэйчел, он отправился в эти покои. Заметив Трентона и Еву, он, на всякий случай, притаился в сторонке. И они его не заметили, а вот он… То, что он услышал, поразило его, и он начисто забыл, зачем пришел. «Мое величество», – сказал Чарльз Трентон. «Я верю слову моего короля», – ответила Ева.
Энтони был оглушен. Чарльз Трентон и… король. В его памяти всплыли тексты всех этих листов с описанием Карла Стюарта: очень высок, смугл, черты неправильные, черные глаза и волосы… Все сходилось. Никто не знал, где скрывается беглый король. А выходит, он совсем рядом, только что теперь он, Энтони, должен предпринять?
Пастор даже икнул от потрясения. В пустых покоях этот звук прозвучал неожиданно громко. Энтони испугался и прикрыл ладонью рот, озираясь. Подошел к прикованной скамье в нише окна, машинально вытер с нее пыль и сел, глядя перед собой немигающими глазами. Он понимал, какой шанс у него в руках. Как он может выслужиться перед новыми властями или, наоборот, возвыситься в кругах сторонников монархии. Но что лучше предпринять, он еще не решил.
Почему-то он вспомнил свою жизнь. Никчемную жизнь, в которой его постигало одно разочарование за другим. С детства он чувствовал себя ущемленным тем, что родился в семье младшим. Духовная карьера – единственное, что светило ему. Он с готовностью ухватился за эту возможность, хотя по-настоящему набожным не был – мешали тщеславие и жажда мирских благ. Религия для него служила лишь ширмой, за которой он прятал свое честолюбие, одновременно пытаясь создать себе репутацию рьяного поборника церкви. Сначала католической – ибо это считалось модным и престижным, потом – пресвитерианской, после прихода к власти пуритан. О своих чаяниях он не говорил никому, кроме сестры Элизабет – она-то уж была глупа, как гусыня, и он ничем не рисковал, доверяясь ей. Но почему-то все, с кем он общался, относились с явным сомнением к его религиозным речам и откровениям. А его брат Дэвид, который сделал столь блестящую карьеру, даже пальцем не пошевелил, когда он попросил его выполнить свой семейный долг и похлопотать за младшего брата.
– Мужчина должен добиваться всего сам, – только и ответил он.
Презренный негодяй! Как он смел говорить такое? Он, кому все падало прямо с неба! Потом, все его победы на войне – сколько фамильных земель он распродал, чтобы сформировать свои войска, да и взяток, наверное, надавал немало. А его работа в Вест-Индской компании? Энтони никогда не думал, что успех в создании ее флота стал плодом титанических усилий брата, и считал, что тому просто повезло.
Когда Стивен вышел, король еще какое-то время посидел с Джулианом и собственноручно напоил его успокоительным настоем. Джулиан был тронут. Он бормотал слова благодарности, стремился поцеловать руку короля, потом сказал, что его помолвка с Рэйчел – дело прошлое. Король был заинтригован, но не стал расспрашивать. Вопросов о странном существе, за которым гнались они со Стивеном, он тоже больше не задавал, хотя любопытство не давало покоя, – он молчал, не желая волновать спутника. Однако еще долго он размышлял об этом, когда Джулиан уже заснул.
Через полчаса Карл вышел из комнаты и понял, что в замке что-то происходит: кругом раздавались какие-то крики, слышалась торопливая беготня. Королю показалось, что повторяется предыдущая ночь. Ну, что там опять? Воистину, другого столь беспокойного места, как Сент-Прайори, не найдешь в целой Англии!
В холле горел свет, все опять были в сборе. При отблесках двух-трех светильников трудно было что-либо разглядеть – темные силуэты, белые чепцы женщин; как всегда, меж присутствующих метались и тявкали спаниели. Одна из собачек стала выть, другие подхватили, и Мэтью Шепстон выгнал их на улицу. Все что-то говорили, но сквозь этот гомон Карл различил отчаянные рыдания Евы. Слуги и еще какие-то пришлые столпились у одной из скамей сбоку от камина. Карл спускался по лестнице, не понимая, что всех встревожило. Он увидел Рэйчел, бледную, застывшую как изваяние, с прижатыми к груди сцепленными руками. Среди присутствующих был и Стивен, уже с новой повязкой, в наброшенном на плечи камзоле, без кровинки в лице. Слышался гневный, почти визгливый голос Энтони Робсарта:
– И вы только сейчас удосужились объяснить, в чем дело, олухи вы этакие!
Один из незнакомцев – типичный простолюдин в крестьянской одежде, с нахмуренным, суровым лицом – мял у груди шляпу и говорил глухим басом:
– Преподобный отче, мы ведь сами только узнали об этом. Пастух Варнава забрел в рощу только потому, что разыскивал корову мельника Грегори. Грегори сказал, что шкуру с него спустит, если Варнава не найдет его пегой – у нее ведь лучшие удои во всем околотке, это верно, как то, что я – добрый христианин.
– Не мели что попало, Питер! – кричал Энтони. – Говори по порядку.
Король уже подошел, когда к нему, вся в слезах, кинулась Ева:
– О, Чарльз!.. Отец… мой отец!..
Теперь он видел и сам. На полированной скамье у стены покоилось бездыханное тело лорда Дэвида Робсарта. Длинные развившиеся волосы, бескровное лицо. Оно казалось удивительно спокойным, словно умиротворенным. И лишь темное круглое отверстие во лбу – след от пули – придавал этой величественной маске нечто жуткое, неестественное.
– Как это вышло?
– Его убили!.. Убили! Проклятые фанатики! – рыдала Ева.
Стивен, казалось, не придавал значения тому, что его невеста столь явно ищет поддержки в объятиях другого. Видя, что привезшие тело лорда крестьяне теряются под гневным натиском Энтони, он стал допрашивать их сам.
Все то же самое, но менее сбивчиво. Простолюдинам было спокойнее разговаривать с помощником шерифа, нежели с метавшим громы и молнии пресвитером. Опять последовал долгий рассказ, как местный пастух Варнава – перепуганного мужичка даже вытолкнули вперед – искал корову мельника. Он забрел в рощу, что на возвышении, там, где тропа к замку сворачивает к проходу у озер. Забрел потому, что ему показалось – за деревьями маячит нечто белое, крупное. Но это оказалась не корова, а белый конь милорда. Он запутался поводьями в кустарнике и не мог уйти. Варнава освободил его, стал уводить, когда наступил на что-то мягкое и непонятное. Присев, он стал шарить в темноте и нащупал лицо. Холодное лицо мертвеца. Со страху пастух убежал, примчался в селение и поднял переполох. Тогда несколько мужчин, захватив факелы, отправились в рощу. Белый конь все еще был там, но не на том месте, где Варнава обнаружил труп. Над пастухом уже стали подшучивать, когда огонь факелов высветил на развилке букового ствола мушкет – дорогой, с серебряной насечкой на стволе. Он был установлен так, что его дуло смотрело в просвет между деревьями, где открывалась тропа. Место там уединенное, дорога скрывается меж деревьев и торфяников. Видимо, кто-то поджидал там убитого. И давно, ибо земля вокруг была основательно истоптана и утрамбована.
Слушая их рассказ, Карл приблизился, оставив всхлипывающую Еву на попечении Нэнси. Он невольно проникся уважением к этим простолюдинам, отметил их наблюдательность и с удовлетворением подумал, что эти люди такие же англичане, как и он. Выходит, не прав был его августейший отец, когда не ставил их ни во что. Ему следует учесть это на будущее. Как и не забывать, чем окончилось подобное пренебрежение для Карла I.
Рассказчик меж тем продолжал:
– Тогда мы поняли, что дело тут нечисто и Варнава вовсе не напутал с испугу. Начали шарить меж деревьев. И обнаружили его милость, совсем уж холодного и окоченелого, – мир его праху. Он был хорошим господином, обычно прощал недоимки в неурожайные годы и хоть редко приезжал, но каждый мог к нему обратиться на суд. Ну, вот, мы просто уложили его на его плащ и решили нести в Сент-Прайори. Закоченелый он был, что бревно. На коня-то мы не могли его пристроить, вот и тащили. Это ведь не так и далеко… от замка до той рощи. Не по себе нам было – и барона жаль, и Сент-Прайори недоброй славой пользуется, ночью туда никого не впускают. Но привратник, когда понял, в чем дело, сразу открыл ворота.
Король вспомнил о недавних таинственных событиях, жертвой которых стал его спутник. Однако что бы они ни таили в себе, сейчас все отошло на задний план. Он взглянул на Стивена; тот, похоже, рассуждал так же. Он подошел к барону и ощупал его раскинутые руки. Карл с невольным содроганием подумал, что их придется ломать, чтобы положить тело Робсарта в гроб.
– Его убили часов двенадцать назад, если не больше, – заметил Гаррисон. – Вполне возможно, что кто-то из разгневанных фанатиков под утро…
– Нет, – вдруг подала голос Рэйчел и указала на лежавший на тумбе мушкет, принесенный крестьянами. – Отца убили из этого оружия, вот уже несколько дней как пропавшего отсюда. Стреляли из него не пуритане, а кто-то из замка. Тот, кто заранее взял его и готовился к убийству.
На какой-то миг повисла почти звенящая тишина, даже Ева перестала всхлипывать. Энтони Робсарт прямо-таки взорвался от негодования:
– Что ты мелешь, племянница? Что за греховные, смущающие речи? Кто это мог желать смерти моему брату? Это явно происки фарисеев, которых настраивал против нас пес Захария – да сгорит душа его в аду!
И, ущипнув Рэйчел, добавил тише:
– Угомонись. Не смей говорить лишнего при крестьянах. Тебе что, не дорого доброе имя Робсартов?
– Мне ценна истина, – устало и обреченно вымолвила Рэйчел.
Карл увидел, что Стивен пытается натянуть камзол. С рукой на перевязи это удалось ему не сразу.
– Думаю, мне следует осмотреть место происшествия. Вы проводите меня, друзья мои?
Карлу такая поспешность показалась странной: что надеется обнаружить – или припрятать – Стивен Гаррисон? Да еще сейчас, ночью? Хотя, может, он просто возбужден после всех этих событий – предыдущая ночь, полная волнений, его дуэль с Джулианом, странный злой дух, скрывающийся в замке. К тому же Карлу не понравилась восковая бледность лица полковника, какой-то горячечный блеск в его глазах.
– Вы никуда не поедете, сэр, – властно произнес он. – Во-первых, сейчас это бессмысленно, ночь на дворе. А во-вторых, если вы не отдохнете, у вас начнется лихорадка и вы совсем сляжете.
Все посмотрели на Стивена. В пылу всех невероятных и трагических потрясений никто не задумался, откуда у полковника эти ранения. Но Стивен и не желал ничего объяснять. Поглядев на Карла, он согласно кивнул:
– Что ж, прошу меня извинить. Ева, мисс Рэйчел, если вам нужна моя помощь…
– Идите отдохните, мистер Гаррисон, – спокойно ответила Рэйчел. Взгляд ее был каким-то пустым, отрешенным. – Если понадобится, мы пришлем за вами, но это вряд ли случится. Смерти в Сент-Прайори – не такая уж редкость, мы знаем, что делать.
Она отвернулась, не замечая внимательного, почти болезненного взгляда Гаррисона. Он вышел.
Король поглядел на Еву. Теперь, когда первое потрясение прошло, она уже не плакала. Взгляд ее был задумчивым, но уже не полным тоски; казалось, она напряженно о чем-то размышляет, а ее первые рыдания были обычным шоком. Карл и не подозревал, что она придет в такое смятение из-за гибели отца; она всегда казалась ему сильнее, и вдруг – такое отчаяние. Выходит, он ошибался в ней: ведь и из-за сестры она тоже очень переживала. Он глядел на Еву, и сердце его исполнилось нежностью и одновременно печалью. Ведь теперь, когда нет ее отца… Он не стал об этом думать и обратился к Энтони Робсарту, предлагая свою помощь.
Преподобный Энтони явно вновь почувствовал себя главой. Гибель любого из членов его семьи словно только воодушевляла его. Сейчас он быстро отдавал распоряжения: барона, если учесть, что убит он уже давно, следует похоронить как можно скорее, пока тело не подверглось тлению. В Сент-Прайори похороны происходят скоро, но смерть лорда, пэра Англии не должна пройти незаметно. Следует пригласить на поминки местную знать и окружную администрацию, а также душеприказчиков Дэвида Робсарта, чтобы вскрыть завещание; необходимо отписать в Лондон и в Саутгемптон, сообщить о смерти адмирала. Так что дел предостаточно. Поэтому он быстренько рассовал несколько монет привезшим тело лорда крестьянам и, выпроводив их, занялся делами. Но и своих духовных обязанностей он не забывал и обратился ко всем с успокоительной речью:
– Кто мы такие, чтобы плакать и роптать на то, что допустил Господь? Да, мой брат умер, и я искренне скорблю о нем, как Давид по Ионафану. Но Богу было угодно, чтобы вышло так – да будет благословенно имя Его! На Него лишь уповаем. Он один может ниспослать утешение, когда будет на то Его Святая воля.
Пресвитер, по сути, любовался собой и своей речью и выглядел воодушевленным, как на проповеди. Его слова возымели действие. Державшая до этого себя в руках Рэйчел расплакалась и тихо, как обиженный ребенок, отошла от всех в темный конец холла, словно стыдясь или не желая, чтобы ее утешали. Служанки тоже зашмыгали носами, даже кое-кто из мужчин смахнул скупую слезу. Карл увидел, что Ева глядит на него – беспомощно и жалко. Губы ее дрожали, она словно искала у него поддержки. Карлу стало невыносимо, и он вышел.
Едва рассвело, в замок стали съезжаться приглашенные и выражать сочувствие одетым в траур дочерям покойного. Энтони держался главой семьи, всем приказывал и повелевал. Лишь однажды он обратился к Карлу и начал расспрашивать о странном ночном переполохе. Карл посоветовал узнать все у самих преследователей неизвестного, но Энтони возразил, что те оба спят. Карл знал об этом, он уже стучал в дверь Стивена и навестил Джулиана. Джулиан спал чутко и пришел в себя, едва шпага короля задела о косяк двери. Выглядел лорд неважно. Карл рассказал ему о гибели Робсарта; Джулиан смотрел на него, словно не сразу понял, в чем дело. Но потом сказал:
– Теперь не владеть вам Вест-Индским флотом.
– Это обстоятельство вас радует, сударь? – сухо заметил король.
– Меня радует другое, – отметил Джулиан.
Король ушел рассерженный. По сути, лорд Грэнтэм сказал то, что волновало и печалило его самого. Ева. Теперь все будет по-другому. Поэтому он был раздражен и на вопросы Энтони отвечал несколько резко, но затем взял себя в руки и подробнее рассказал о случившемся. Энтони выглядел озадаченным. И смущенным.
– Похоже, мое пэрство начнется с проблем, – вздохнул он.
Карл не придал значения его словам. В замок прибывали люди, и для короля было небезопасно встречаться с ними. Поэтому он попросту уехал, поскакал туда, где нашли тело лорда Робсарта. Он хорошо знал окрестности, а на тропинке между болотом и рощей он частенько поджидал Еву в их уединенных прогулках по утрам. Этот закрытый со всех сторон участок дороги к Сент-Прайори выглядел идеальным местом для убийства. Карл словно воочию видел, как здесь ехал Робсарт, когда его настигла смерть. По-видимому, он не сразу упал с коня, а испуганная лошадь, не разбирая дороги, кинулась прямо в чащу молодых зарослей орешника, где то там, то здесь виднелись стволы старых дубов и буков. Тело лорда выпало из седла, конь запутался поводьями в ветвях. Сколько он простоял? Если судить по словам Стивена, убийство произошло рано утром. Тогда конь мог заржать, ведь по дороге то и дело проносились всадники. Этого не произошло, возможно, его здесь не было, и, следовательно, барона убили позже, когда все уже проскакали и находились в поместье, а Стивен просто ошибся, определяя время убийства. Однако полковник, как человек военный, не раз видел смерть и способен определить по трупу, сколько тот пролежал. К тому же конь мог убежать гораздо дальше, а вернуться лишь позже, как лошади возвращаются к телу поверженного хозяина. Тогда все же получалось, что лорда Робсарта убили утром, по дороге в замок.
Карл старался не думать, зачем забивает себе голову всеми этими, отнюдь не королевскими, мыслями. Его ведь не заинтересовала ни таинственность смерти Патрика Линча, ни гибель мальчика Осии, ни трагическая кончина Джека Мэррота. Конечно, они были только слугами. Но даже жуткое убийство Элизабет Робсарт не заставило его разгадывать все эти тайны. Теперь же он словно поставил себе целью докопаться до истины и не хотел думать о другом. О Еве Робсарт и о том, что ни о каком браке между ними теперь не может быть и речи.
Он слез с коня и углубился в рощу. Старый дуб с раздвоенным стволом, хорошо видный среди облетевшей листвы кустарников, он нашел быстро. Сухие листья шуршали под ногами короля, когда он приблизился к дереву. Да, развилка была подходящей подставкой для дула мушкета, и вид на дорогу отсюда просто превосходный. Одновременно нижний толстый ствол дуба мог прекрасно скрывать убийцу. Карл поглядел под ноги: земля и в самом деле была утрамбованной. Видимо, убийца не один раз побывал здесь, не зная точного времени прибытия лорда в замок. Наверное, он знал, что Робсарт может в одиночку совершать верховые прогулки. Значит, этот человек был близок к барону и хорошо знал его привычки. Фанатик ли это? Украденный в Сент-Прайори мушкет показывал, что это маловероятно. Убийцей мог быть только человек, имеющий свободный доступ в замок.
Карл еще раз внимательно оглядел утрамбованную землю. Из-за опавшей листвы отпечатки следов было трудно различить, и все же кое-что Карл заметил. Отпечаток каблука. Глубокий, квадратный. Такой обуви простолюдины не носят, это след от дорогого башмака или ботфорта.
По возвращении в Сент-Прайори Карл не собирался присутствовать на похоронах и потому повернул к конюшне, заслышав долетавшее из часовни пение псалма:
Король завел лошадь в конюшню, расседлал ее, потом через служебные ходы прошел в парк. Он машинально направился в сторону пустующего крыла. По смятым кустам Карл догадался, где именно происходила дуэль Джулиана со Стивеном, которую прервало появление загадочного существа. Опустившись на каменный, осыпающийся выступ стены, он задумался. В замке было слишком много таинственного и непонятного. Ранее он не размышлял об этом, очарованный любовью к Еве, теперь эта таинственность стала утомлять и раздражать его. Какого черта? Что он делает в этой забытой Богом дыре? Чем это там так занят Уилмот, что до сих пор не прислал за ним человека? А теперь еще и Джулиан слег. Правда, Ребекка Шепстон говорила, что лорд Грэнтэм скоро поправится – сотрясение мозга опасно лишь на первых порах, и если Джулиан будет пить приготовленные мисс Рэйчел травяные настои и пробудет хотя бы сутки в постели, то вполне сможет восстановить силы для поездки. Она так и сказала этим утром – для поездки. Словно знала, что они не останутся в замке надолго.
– Краток век у смертного,
рожденного женщиной…
Карла воодушевила эта мысль. Да, он хотел уехать, и как можно скорее, вырваться из этого круга забвения и несчастий. О боже, у него ведь столько дел! Столько людей его ждут! Он вспомнил осторожный, чуть суровый взгляд своего канцлера Хайда, беспечный смех герцога Бэкингема, добрую улыбку сестры Марии, во владениях которой он нашел прибежище. Подумал и о заплаканных глазах своей матери Генриетты-Марии. Она, наверное, с колен не встает, молясь о нем, а он застрял здесь, в глуши. И вдруг Карл вспомнил, что был так счастлив в этом замке. Так влюблен. Его кровь бурлила в ожидании воплощения самых несбыточных надежд, но сейчас он отчетливо понял, что ошибался. Почему он так поверил в предсказание Мэг? Может, он сам хотел в него верить?
После смерти лорда Робсарта он словно очнулся и понял, что не имеет ничего общего с Сент-Прайори. Все это было будто забытье, золотистый осенний сон, в котором он утонул, спасаясь от кровавых воспоминаний о своем поражении, от угрызений совести и печали о погибших сторонниках. А сейчас…
Он зябко поежился. Холодный ветер срывал с деревьев листву. По небу неслись темные тучи. Мир потускнел. Пришло прозрение.
К нему подбежал спаниель и стал ластиться. Эта умильная мордочка и круглые преданные глазенки внесли некоторый покой в душу короля. И когда он заслышал шаги и шелест юбок, на его лице уже играла улыбка.
Ева Робсарт увидела его из окна и решила поговорить. Ей казалось, что с момента гибели отца Карл словно избегает ее. Она понимала причину этого. Достаточно проницательная, чтобы сообразить, что одних ее чар было бы недостаточно, она догадалась, что корабли ее отца стали решающим доводом, благодаря которому Карл Стюарт попросил ее руки. Но погиб отец, а с ним ушел и довод. Осталась лишь страсть, что, словно вихрем, закружила их. На нее Ева делала последнюю ставку. Ведь Карл еще здесь, с ней, и ей надо во что бы то ни стало удержать его. Этим утром она старалась выглядеть особенно привлекательно. Нэнси было велено до блеска отполировать волосы госпожи шелком и тщательно завить их, хоть служанка и ворчала, что в такой день это просто неприлично. Ева тщательно надушилась, намазала лицо холодным французским кремом, но губы подкрасила лишь чуть-чуть. Она выбрала траурное платье из черного шелка с лифом на китовом усе и очень пышной юбкой. Зная, что черный цвет ее старит, положила на плечи широкий, как пелерина, воротник из белоснежных голландских кружев. Вид ее был несколько нескромен для глубокого траура, и во время похорон она слышала недовольный ропот вокруг, но старалась не придавать этому значения. Разве не была она всегда притчей во языцех? К тому же слезы, что она лила над телом отца, несколько успокоили злопыхателей.
Правда, Ева не знала, так ли уж она горюет об отце, которого не слишком любила, полагая, что тому и дела нет до нее. Она плакала от страха, от того, что с этой смертью теряла слишком многое. Она абсолютно искренне не думала о троне. Ее любовь к Карлу Стюарту была так сильна и неожиданна, что она тревожилась о своей любви, как о боли, от которой нет спасения.
Сейчас, когда Карл улыбался ей, слезы так и хлынули с новой силой. И король кинулся к ней, обнял – он не выносил женских слез.
– Ева! Ангел мой, Ева! Я прошу вас… Не надо. Не надрывайте мне сердце.
Она подняла к нему заплаканное личико, зная, что слезы не портят ее. Нос не краснеет, лишь чуть припухают губы, но это ей даже идет. А слезы на длинных ресницах придают ее глазам особое сияние.
– Карл, – произнесла она. – Ваше величество, мой король, имею ли я право просить у вас утешения? Не забыли ли вы свое обещание, свою клятву жениться на мне?
У короля сжалось сердце. Сейчас, когда она в таком состоянии, у него не нашлось сил оттолкнуть ее, сказать «нет» всем ее надеждам. И он лишь ласково привлек ее к себе. Он был таким сильным, высоким, а она трепетала в его руках, как дитя. Красивое дитя. Эти черные ленты в ее кудрях казались столь яркими на фоне золота ее волос. Такой контраст… В душе Карла было то же: боль от утраты надежд на союз по любви и прежняя радость оттого, что он обнимает ее, что она с ним. Да, натура Карла даже в горестях стремилась найти нечто радостное. И сейчас он радовался, что Ева так любит его, что им хорошо вместе. Было хорошо… Где-то в его сознании словно всплыли силуэты кораблей – мачты и паруса. Отныне всегда, когда он будет видеть флот, он будет думать о ней. Ибо он любит ее, но не сможет на ней жениться. Однако это ведь не означает, что они должны расстаться? Почему бы им не быть вместе… без оформления брачных отношений?
Какая простая и радостная мысль! Карл ласково стер слезы со щек возлюбленной.
– Если на то будет воля Божья – мы не расстанемся.
Это не был конкретный ответ, но все же он несколько успокоил Еву. Она попыталась улыбнуться и взяла себя в руки.
– Гости уже разъезжаются. Вам нечего опасаться; когда они справлялись о вас с Джулианом, им ответили, что Чарльз Трентон отбыл, а лорд Грэнтэм болен. Больше они не задавали вопросов. В замке сейчас остались лишь нотариус, мировой судья и несколько соседних сквайров, которые в качестве душеприказчиков будут присутствовать при оглашении завещания. Еще останется Стивен. И как должностное лицо, и… в качестве моего жениха. Отец ведь не успел публично расторгнуть нашу помолвку.
Опять этот жалкий и тревожный взгляд.
Карл ласково погладил ее по щеке:
– Я понимаю.
Они пошли ко входу. На лестнице король подал ей руку и попробовал пошутить:
– Выше нос, моя прекрасная возлюбленная. Обещаю, что мое величество потерпит, если сегодня вы будете сидеть возле «круглоголового» полковника.
Ева поддержала тон:
– Я верю слову моего короля.
Они прошли через то же пустое крыло замка, куда вчера вбежали, гонясь за призраком, Джулиан и Стивен, и миновали полутемную прихожую, глядя лишь друг на друга. И не заметили застывшего в нише стены Энтони Робсарта.
Он стоял не шевелясь и глядел им вслед широко открытыми, удивленными глазами. Сюда, в эти помещения, он пришел, заинтригованный рассказами о появлении странного существа. Энтони давно понимал, что от него скрывают какую-то тайну Сент-Прайори. Все эти непонятные события, загадочные звуки по ночам – о них молчали, явно не догадываясь, что он что-то заподозрил. Он же волновался, хотя и не имел права выказать этого. Страстно желая стать хозяином замка, он все же чувствовал себя в нем постояльцем, непрошеным гостем. Но теперь-то все изменится, а значит, он должен обязательно разгадать эту тайну. Поэтому, распростившись с гостями и оставив попечителей заботам Рэйчел, он отправился в эти покои. Заметив Трентона и Еву, он, на всякий случай, притаился в сторонке. И они его не заметили, а вот он… То, что он услышал, поразило его, и он начисто забыл, зачем пришел. «Мое величество», – сказал Чарльз Трентон. «Я верю слову моего короля», – ответила Ева.
Энтони был оглушен. Чарльз Трентон и… король. В его памяти всплыли тексты всех этих листов с описанием Карла Стюарта: очень высок, смугл, черты неправильные, черные глаза и волосы… Все сходилось. Никто не знал, где скрывается беглый король. А выходит, он совсем рядом, только что теперь он, Энтони, должен предпринять?
Пастор даже икнул от потрясения. В пустых покоях этот звук прозвучал неожиданно громко. Энтони испугался и прикрыл ладонью рот, озираясь. Подошел к прикованной скамье в нише окна, машинально вытер с нее пыль и сел, глядя перед собой немигающими глазами. Он понимал, какой шанс у него в руках. Как он может выслужиться перед новыми властями или, наоборот, возвыситься в кругах сторонников монархии. Но что лучше предпринять, он еще не решил.
Почему-то он вспомнил свою жизнь. Никчемную жизнь, в которой его постигало одно разочарование за другим. С детства он чувствовал себя ущемленным тем, что родился в семье младшим. Духовная карьера – единственное, что светило ему. Он с готовностью ухватился за эту возможность, хотя по-настоящему набожным не был – мешали тщеславие и жажда мирских благ. Религия для него служила лишь ширмой, за которой он прятал свое честолюбие, одновременно пытаясь создать себе репутацию рьяного поборника церкви. Сначала католической – ибо это считалось модным и престижным, потом – пресвитерианской, после прихода к власти пуритан. О своих чаяниях он не говорил никому, кроме сестры Элизабет – она-то уж была глупа, как гусыня, и он ничем не рисковал, доверяясь ей. Но почему-то все, с кем он общался, относились с явным сомнением к его религиозным речам и откровениям. А его брат Дэвид, который сделал столь блестящую карьеру, даже пальцем не пошевелил, когда он попросил его выполнить свой семейный долг и похлопотать за младшего брата.
– Мужчина должен добиваться всего сам, – только и ответил он.
Презренный негодяй! Как он смел говорить такое? Он, кому все падало прямо с неба! Потом, все его победы на войне – сколько фамильных земель он распродал, чтобы сформировать свои войска, да и взяток, наверное, надавал немало. А его работа в Вест-Индской компании? Энтони никогда не думал, что успех в создании ее флота стал плодом титанических усилий брата, и считал, что тому просто повезло.