— Так это не шутка? — спросил мужчина.
   — Нет, я еще раз хочу…
   — Подожди, подожди, — сказал мужчина, поднимая его руку. — Предположим, что два человека могут до такой степени походить друг на друга, и они…
   Он резко замолчал и посмотрел на Маршалла.
   — Дон, ты ведь шутишь со мной?
   — Но послушайте же меня…
   — О’кей, тогда я прошу прощения, — сказал мужчина. Он все еще сидел, уставившись на Маршалла. Потом он пожал плечами и изобразил улыбку. — Я мог бы поклясться, что передо мной Дон Маршалл, — сказал он.
   Маршалл почувствовал, как что-то у него холодеет внутри.
   — Он самый, — произнес он, слыша себя как бы со стороны. Ничего не нарушало тишину ресторана, кроме музыки и негромкой возни на кухне.
   — И что это значит? — спросил мужчина.
   — Да я бы сам хотел знать, — голос у Маршалла стал совсем тихий.
   — Так ты… — мужчина внимательно смотрел на него, — так это не шутка.
   — Ну я прошу, послушайте!
   — Ладно, ладно, — мужчина поднял руку в примиряющем жесте, — это не шутка. Ты утверждаешь, что это я тебя не знаю. Хорошо. Тогда мы имеем, следующее: один человек не только похож на моего друга, как две капли воды, но он и носит то же самое имя. Это реально?
   — Получается, что да, — сказал Маршалл, поднял стакан и на какое-то мгновение забылся в мартини. Мужчина сделал то же самое. Официантка подошла принять следующий заказ, но Маршалл попросил подойти позднее…
   — Как вас зовут? — спросил он.
   — Артур Нолан, — ответил мужчина.
   Маршалл сделал движение руками, обозначающее:
   — Ну вот видите, я вас не знаю.
   Под ложечкой у него засосало.
   Мужчина откинулся назад и уставился на Маршалла.
   — Потрясающе, — сказал он и покачал головой, — просто потрясающе.
   Маршалл улыбнулся и опустил взгляд на стакан.
   — Где ты работаешь? — спросил мужчина.
   — Пароходство «Америкэн-Пасифик», — ответил Маршалл, поднимая глаза. Он почувствовал, что его начинает разбирать любопытство. По крайней мере, весь этот сумасшедший день уже не казался ему таким скучным.
   Мужчина испытывающе смотрел на него. Маршалл почувствовал, как любопытство исчезает. Внезапно мужчина засмеялся.
   — Да, приятель. Утро у тебя, должно быть, было не позавидуешь.
   — Какое утро?
   — Да никакое, — сказал мужчина.
   — Но я повторяю…
   — Я сдаюсь, — ухмылялся Нолан, — у меня просто волосы дыбом.
   — Но послушайте же, черт вас возьми! — взорвался Маршалл.
   Мужчина больше не ухмылялся. Он открыл рот и опрокинул туда содержимое стакана.
   — Дон, ты что? — спросил он уже на полном серьезе.
   — Вы меня не знаете, — сказал Маршалл, четко произнося каждое слово, — и я вас не знаю. Будьте добры с этим согласиться.
   Мужчина посмотрел вокруг, как бы ища помощи. Затем он наклонился поближе к Маршаллу и спокойным твердым голосом произнес:
   — Слушай, Дон, давай честно. Ты меня не знаешь?
   Маршалл набрал побольше воздуха и, сдерживая нарастающую ярость, сжал зубы. Мужчина отпрянул от него. Выражение его лица испугало Маршалла.
   — Один из нас спятил, — сказал Маршалл. Но получилось это совсем не с той легкостью, с какой он хотел.
   Нолан судорожно сглотнул. Он не поднимал глаза от стакана, словно боясь взглянуть на собеседника.
   Внезапно Маршалл расхохотался.
   — Бог ты мой! — сказал он. — Ну и сцена! Вы наверное, на самом деле думаете, что знаете меня?
   Губы мужчины слегка искривились.
   — Тот Дон Маршалл, которого я знаю, — сказал он, — тоже работает в «Америкэн-Пасифик».
   Маршалла передернуло.
   — Но это невозможно, — сказал он.
   — Нет, — без всякого выражения добавил мужчина. В следующую секунду Маршаллу показалось, что он стал жертвой какого-то коварного замысла. Но полная растерянность на лице собеседника сразу же заглушила это подозрение. Он пригубил мартини, поставил стакан и осторожно положил ладони на стол, как бы надеясь, что это придаст ему силы.
   — Пароходство «Америкэн-Пасифик»? — спросил он.
   Мужчина утвердительно кивнул.
   — Да.
   Маршалл упрямо покачал головой.
   — Нет, — сказал он, — другого Маршалла у нас в конторе не числится, — и тут же быстро добавил: — если, конечно, это не кто-нибудь из клерков там внизу.
   — Но ты… — мужчина явно нервничал, — ты работаешь администратором, — сказал он.
   Маршалл убрал руки со стола и зажал их между ног.
   — Тогда я не понимаю, — сказал он. И тут же пожалел, что произнес это.
   — И этот… э… человек сказал, что он именно там и работает? — В голосе Маршалла звучал вызов, голос дрожал. — И вы можете доказать, что его действительно зовут Дон Маршалл?
   — Но, Дон, я…
   — Так вы можете доказать или нет?
   — Ты женат? — спросил мужчина.
   Маршалл медлил с ответом. Наконец, кашлянув, он ответил:
   — Да, женат.
   Нолан наклонился вперед:
   — На Рут Фостер? — спросил он.
   Скрыть непроизвольное удивление Маршаллу не удалось.
   — Ты живешь на Острове? — настойчиво продолжал Нолан.
   — Да, — слабо сказал Маршалл, — но…
   — В Хантингтоне?
   Маршалл не мог уже даже кивать.
   — Учился ли ты в Колумбийском университете?
   — Да, но… — Губы у него слегка дрожали.
   — А закончил ли ты в июне сорокового?
   — Нет. — У Маршалла появилась какая-то надежда. — Я закончил в январе сорок первого. Сорок первого.
   — Ты был лейтенантом в армии? — Нолан не обращал никакого внимания.
   Маршалл почувствовал, что куда-то провалился.
   — Да, — пробормотал он, — но вы сказали…
   — В Восемьдесят Седьмой дивизии?
   — Подождите минутку. — Маршалл отодвинул в сторону почти уже опорожненный стакан, как бы освобождая место для опровержения.
   — Я могу дать вам очень хорошее объяснение этого… того дурацкого совпадения. Во-первых: кто-то, кто очень похож на меня и знает обо мне довольно много, притворяется, что он это я и есть. Бог знает зачем. Во-вторых: вы все это знаете и пытаетесь заманить меня в какую-то ловушку. Ну нет! Вы можете приводить какие угодно доказательства.
   Мужчина хотел что-то возразить, но Маршалл, будучи уже почти в отчаянии, не дал ему сказать ни слова:
   — Вы можете задавать мне любой вопрос; но я знаю, кто я такой, и я знаю, кого я знаю.
   — А так ли это? — спросил мужчина. Он был явно озадачен.
   Маршалл резко поджал ноги.
   — Ну вот что. Я не с-собираюсь здесь с-сидеть спорить с вами, — сказал он, — это совершенно бессмысленно. Я пришел сюда немного отдохнуть… Туда, где никогда раньше не был, и вдруг…
   — Дон, мы всегда здесь обедаем в это время. — Видно было, что Нолану трудно говорить.
   — Чепуха какая-то.
   Нолан потер рукой подбородок.
   — Ты… ты правда думаешь, что это игра, что тебя хотят надуть? — спросил он.
   Маршалл смотрел на него, как-завороженный. Он чувствовал, как тяжело бьется пульс.
   — Ты думаешь, что… О, мама родная… ты думаешь, что есть человек, который притворяется, что он — это ты? Но Дон… — Мужчина посмотрел вниз. — Мне кажется, если бы я был на твоем месте, то я бы, — тихо закончил он, — пошел к доктору, я бы пошел к…
   — Может быть, закончим об этом? — холодно прервал его Маршалл. — Я думаю, один из нас должен уйти. — Он окинул взглядом ресторан. — Да, здесь же полно места. — Он быстро отвел глаза от окаменевшего лица собеседника и поднял мартини. — Итак? — сказал он.
   Мужчина покачал головой.
   — Боже правый, — пробормотал он.
   — Я сказал: закончим об этом, — сквозь сжатые зубы произнес Маршалл.
   — Закончим? — Нолан не мог поверить. — И ты хочешь вот так это оставить?
   Маршалл уже почти поднялся.
   — Нет, нет, подожди, — сказал Нолан, — я уйду. — Он тупо смотрел на Маршалла. — Я уйду, — повторил он.
   С большим усилием он выпрямился и встал, как будто на плечах у него была тяжелая ноша.
   — Не знаю, что и сказать, — произнес он, — но ради всего святого, Дон, сходи к доктору.
   Он постоял еще чуть-чуть рядом с кабиной, посмотрел на Маршалла. Потом очень быстро повернулся и пошел к выходу. Маршалл проводил его взглядом.
   Когда мужчина вышел. Маршалл откинулся на стенку кабинки и уставился в стакан. Он взял зубочистку и механически помешивал ею остатки коктейля. Затем подошла официантка, и он заказал первое, что увидел в меню.
   Пока ел, он думал о том, что все это похоже на сумасшествие. Если, конечно, этот Нолан не… Но тогда он непревзойденный актер. Он был искренне расстроен тем, что случилось. А что случилось? Если это какой-то экстраординарный случай, когда одного человека принимают за другого, то это одно дело; ну а если этот другой и ты сам — в общем-то одно и тоже, то это совсем другое. Знает о Рут, о Хантингтоне, об «Америкэн-Пасифик» и даже о лейтенантстве в 87-ой Дивизии? Откуда? Внезапно его осенило.
   Много-много лет назад он здорово увлекался фантастикой. Различными рассказами о полетах на Луну, о путешествиях во времени и тому подобное. И везде там постоянно повторялась мысль о некой второй Вселенной. Это такая теория для лунатиков, предполагавшая, что существуют две различные Вселенные. Исходя из этой теории, где-то вполне могла быть другая Вселенная, в которой он знал этого Нолана, регулярно обедал с ним в ресторанчике «У Франка» и где он закончил Колумбийский университет семестром раньше.
   Это, конечно, абсурд, но никуда от этого не денешься. Что, если, войдя в ресторан, он по какой-то случайности попал во Вселенную, немного сдвинутую относительно той, в которой он пребывал в офисе? А что, если (мысль его работала дальше), многие люди, сами того не осознавая, постоянно перемещались в этих двух Вселенных? А что, если и сам он так вот перемещался до сих пор, но узнал об этом лишь сегодня пока случайно не сделал какой-то лишний шаг?
   Он закрыл глаза и содрогнулся.
   «О, Боже, — подумал он. — О всемогущий великий Боже, я действительно переработал». Он почувствовал себя стоящим на краю скалы в ожидании толчка в спину. Изо всех сил он постарался не думать о разговоре с Ноланом. Если бы он Продолжал думать об этом, то ему бы пришлось найти этому какое-то место в своей новой схеме. К такому он еще не был готов.
   Посидев еще немного, он заплатил и вышел из ресторана. Все съеденное лежало в желудке холодным комком. До Пенсильвании Стэйшен он доехал на такси, там несколько минут подождал и сел на Северобережный поезд. В вагоне всю дорогу до Хантингтона он следил за мелькающей в окне сельской местностью, сигарета в пальцах так и осталась незажженной. Тяжелый комок в желудке не исчезал.
   По прибытии в Хантинггон Маршалл прошел через станцию, напрямую к стоянке такси, и специально сел в одну из знакомых машин.
   — Пожалуйста, отвезите меня домой, — внимательно посмотрел он на водителя.
   — С превеликим удовольствием, мистер Маршалл, — ответил водитель.
   Маршалл с облегчением расслабился на сиденье и закрыл глаза. Кончики его пальцев зачесались.
   — Вы сегодня рано, — заметил водитель, — плохо себя чувствуете?
   Маршалл поежился.
   — Да голова что-то болит, — сказал он.
   — Извините, пожалуйста.
   По пути домой Маршалл внимательно рассматривал город. Вопреки своей воле он искал несоответствия, различия. И ничего не находил. Все было то же самое. Дискомфорт в желудке проходил.
   Рут сидела в гостиной. Она шила.
   — Дон, — она встала и поспешила ему навстречу, — что-нибудь случилось?
   — Нет, нет, — ответил он, снимая шляпу, — просто голова болит.
   — Ну ничего, — она взяла его руку и проводила до кресла. Помогла ему снять пиджак и обувь. — Сейчас я тебе что-нибудь принесу, — сказала она.
   — Спасибо.
   Когда она ушла наверх, Маршалл осмотрелся в знакомой комнате и улыбнулся. Все было в полном порядке.
   Рут спускалась по лестнице, и в это время зазвонил телефон. Он вздрогнул, хотел встать, но она сказала:
   — Сиди, дорогой, я возьму.
   — Да-да, конечно, — сказал он.
   Он смотрел, как она пересекла холл, взяла трубку и ответила. Она слушала.
   — Да, милый, — сказал она почти автоматически, — значит, ты… — И вдруг она остановилась. Держа телефонную трубку перед собой, она смотрела на нее, как будто это было что-то необыкновенное. Потом она вновь поднесла ее к уху и сказала:
   — Значит, ты придешь… домой очень поздно? — Голос у нее был какой-то слабый.
   Маршалл уставился на нее, открыв рот. Сердце его готово было выпрыгнуть. И даже когда она обернулась к нему, все еще держа в опущенной руке телефонную трубку, он не мог отвести взгляд.
   «Ну, пожалуйста, — подумал он. — Пожалуйста, не говори это!»
   Ну, пожалуйста!
   — Кто вы такой? — спросила она.
    Перевод с англ. Н. Савиных

ЧЕЛОВЕК-ПРАЗДНИК

   — Ты опоздаешь, — сказала она.
   Он устало откинулся на спинку стула и ответил:
   — Да, я знаю.
   Они сидели на кухне, завтракали. Дэвид съел очень мало. В основном он пил черный кофе и внимательно смотрел на скатерть. Вся она была покрыта тонкими линиями, казавшимися Дэвиду своеобразными автострадами.
   — Ну что? — спросила она.
   Он вздрогнул и оторвал глаза от скатерти.
   — Да, — сказал он, — все правильно.
   — Дэвид! — повторила она.
   — Да, да. Я знаю, — ответил он, — я опаздываю.
   Он не сердился. На это его уже не хватило бы.
   — Ты определенно опоздаешь, — еще раз сказала она, намазывая хлеб маслом, а потом сверху — толстым слоем малинового джема. Она с хрустом откусила и начала жевать.
   Дэвид встал, прошел через кухню к двери, повернулся и замер. Он смотрел ей прямо в затылок.
   — А почему бы и нет? — опять спросил он.
   — Потому что тебе нельзя, — сказала она. — Вот и все.
   — Но почему?
   — Потому что ты им нужен, — сказала она. — Потому что они тебе хорошо платят, и что бы ты еще без них делал. Разве не ясно?
   — Но они могли бы найти кого-нибудь.
   — Ну хватит, прекрати, — сказала она. — Ты же знаешь, что нет.
   — Но почему именно я? — спросил он.
   Она не отвечала, жевала свой бутерброд.
   — Но Джин?
   — Больше говорить не о чем, — сказала она, продолжая есть. Наконец она повернулась:
   — Так ты еще здесь? Сегодня тебе не следовало бы опаздывать.
   У Дэвида что-то сжалось внутри.
   — Нет, — сказал он, — только не сегодня.
   Он вышел из кухни и поднялся наверх. Там почистил зубы, надраил ботинки и надел галстук. Затем вновь спустился вниз, восьми еще не было. Заглянул на кухню.
   — Ну, пока, — сказала она.
   Джин слегка приподнялась и подставила ему щеку для поцелуя.
   — Пока, милый, — сказала она. — Желаю… — и внезапно замолчала.
   — …хорошо поработать? — закончил он. — Спасибо. — Дэвид повернулся. — Сегодня я отлично поработаю.
   Вот уже много лет, как он перестал водить машину. По утрам приходил на железнодорожную станцию пешком. Придя на станцию, Дэвид, как обычно, вышел на платформу и стал ждать поезд. Газеты у него не было. Он больше не покупал газет. Ему не нравилось их читать.
   — Доброе утро, Гаррет!
   Он обернулся и увидел Каултера, который тоже работал в городе. Каултер похлопал его по спине.
   — Доброе утро! — ответил Дэвид.
   — Как дела? — спросил Каултер.
   — Спасибо, нормально.
   — Рад слышать. Скорее бы Четвертое, не правда ли? [2]
   Дэвид судорожно вздохнул.
   — Да знаете ли… — начал он.
   — Ну, а я собираюсь вывезти все семейство в лес, — продолжал Каултер. — Эти отвратительные фейерверки не для нас. Заберемся в старенький автобус и поедем туда, где их нет.
   — Помчитесь, — сказал Дэвид.
   — Так точно, сэр, — ответил Каултер, — Как можно дальше. Это началось само собой. Нет, подумал он: не сейчас. С усилием он заставил это вернуться обратно, в темноту, откуда оно появилось.
   — …ламном деле, — закончил Каултер.
   — Что? — переспросил он.
   — Да я надеюсь, все идет нормально в вашем рекламном деле.
   Дэвид прокашлялся.
   — Да, конечно, — ответил он. — Все прекрасно. — Он всегда забывал об этой лжи, сказанной как-то Каултеру.
   Когда поезд подошел, он сел в вагон для не курящих, так как знал, что Каултер в дороге всегда курит. Сидеть рядом с Каултером ему не хотелось. По крайней мере, сейчас. Всю дорогу до города он смотрел в окно. В основном следил за обочиной и движением на автостраде. Один раз, когда поезд с грохотом въехал на мост, он взглянул вниз на зеркальную поверхность озера, в другой раз он откинул голову назад и посмотрел на солнце.
   Он остановился, когда уже почти вошел в лифт.
   — Вверх? — спросил человек в коричнево-красной униформе. — Вверх? — настойчиво, глядя на Дэвида, повторил он. Потом человек закрыл скользящие двери.
   Дэвид стоял не двигаясь. Вокруг него начали накапливаться люди. В считанное мгновение он повернулся и, расталкивая их плечами, выбрался обратно. Когда Дэвид вышел на улицу, страшная июльская жара сразу же окутала его. Он шел по тротуару, как во сне. Дэвид пересек дорогу и нырнул в бар.
   Внутри было темно и прохладно. Никаких посетителей. Бармена и того не было видно. Дэвид опустился в полутьму кабинки и снял шляпу. Он наклонил назад голову и закрыл глаза.
   Он не в силах был это сделать. Он просто не мог встать и подняться в свой офис. И не важно, что Джин сказала и что все остальные говорят. Ухватившись руками за край стола, он сжал его с такой силой, что пальцы побелели. Конечно же, он не сделает.
   — Хотите чего-нибудь? — раздался голос.
   Дэвид открыл глаза. Бармен стоял рядом с кабинкой и смотрел на него сверху вниз.
   — Да, пожалуйста… пиво, — ответил он. Дэвид ненавидел пиво, но он знал, что придется что-то заказать, иначе он лишится этой привилегии спокойно посидеть в прохладной тишине. Пиво можно и не пить.
   Бармен принес пиво, и Дэвид заплатил. Затем, когда бармен отошел, он стал медленно поворачивать стакан по поверхности стола. И вот в этот момент оно началось снова. Затаив дыхание, он попытался оттолкнуть его. НЕТ! — сказал он, впадая в бешенство.
   Еще через минуту он встал из-за стола и вышел из бара. Уже перевалило за десять. Хотя это, конечно, не имело никакого значения. Они Знают, что он всегда опаздывает. Они знают, что он всегда пытается побороть это. Безуспешно.
   Офис находился в глубине помещения, небольшая загородка, снабженная самым необходимым: коврик, диван и небольшой стол с лежащими на нем карандашами и белой бумагой. Это все, что ему нужно. Одно время он держал секретаршу, но потом ему не понравилось, что кто-то за дверью может услышать его крик.
   Никто не видел, как он вошел в кабинет из холла, через потайную дверь. Оказавшись внутри, он запер дверь, затем снял пиджак и расстелил его на столе. В офисе было душно. Дэвид приблизился к окну и поднял раму.
   Далеко-далеко внизу жил город. Дэвид стоял и смотрел туда.
   — Сколько же из них? — промелькнула мысль.
   Тяжело вздохнув, он отвернулся. Итак, он пришел. Нет смысла тянуть дальше. Он связан этим. Лучше будет поскорей закончить и убираться.
   Он задернул жалюзи, подошел к кушетке и лег. Устроился на подушке, вытянулся, как следует, и замер. Конечности, интересное чувство, почти сразу же онемели.
   Началось.
   Сейчас Дэвид это не останавливал. Оно капало в его мозг, как тающий лед. Врывалось, словно зимний ветер. Кружилось в нем подобно холодной, скользкой химере. Дэвид оцепенел и начал задыхаться. Грудь его содрогалась, сердце билось резкими толчками. Пальцы, окостенелые, словно когти, царапали кожу кушетки. Сейчас он весь дрожал, стонал и извивался. Наконец он закричал и кричал довольно долго.
   Это было сделано. Вялый, без движения, лежал Дэвид на кушетке с глазами застывшими, как стекло. Когда немного отпустило, он поднял руку и взглянул на часы. Было почти два. С трудом он поднялся. Тело было свинцовым. Еле-еле добрался до стола и сел. Там он что-то написал на листке бумаги и, уронив голову на стол, впал у глубокий, бесчувственный сон.
   Прошло несколько часов, прежде чем он проснулся и отнес исписанный листок бумаги своему старшему. Тот просмотрел его и кивнул.
   — Четыреста восемьдесят шесть, так я понял? — сказал старший.
   — А ты уверен?
   — Я уверен, — спокойно ответил Дэвид. — Я смотрел за каждым.
   — Он не упомянул, что Каултер и его семейство тоже были среди них.
   — О’кей, — сказал старший, — давай посмотрим. Четыреста пятьдесят два в дорожно-транспортных происшествиях, восемнадцать утонули, семь от солнечного удара, три от фейерверков, шесть — по другим причинам.
   — Такая маленькая девочка и обожглась до смерти, — сказал Дэвид. — А мальчик, совсем малыш, съел муравьиный яд. И та женщина, надо же, ее ударило током. Мужчина, — от змеиного укуса.
   — Ну что ж, — сказал старший, — хорошо, но мы сделаем лучше. Скажем, — четыреста пятьдесят. Это всегда впечатляет, когда погибает больше людей, чем мы предсказали.
   — Конечно, — сказал Дэвид.
   В тот вечер прогноз был на первых страницах всех газет. По пути домой Дэвид слышал, как сидящий перед ним мужчина повернулся к своему соседу и сказал:
   — Что бы я действительно хотел знать, это как они угадывают?
   Дэвид поднялся и отошел в противоположную часть вагона. И пока не сошел с поезда, он все стоял там, слушая стук колес, и думал о следующем празднике — Дне Труда. [3]
    Перевод с англ. Н. Савиных

ПЛЯСКА МЕРТВЕЦОВ

 
А я лечу вперед
С девчонкой Рота-Мотой!
Сам черт нас не возьмет,
На скользких поворотах!
Куда бы нам забраться,
Залечь и потолкаться!
 
   (по/толкать/ся, — гл., жарг., — обозначает любую случайную половую связь, в данном значении стало употребляться во время III Мировой войны.)
   Два пучка света, выпускаемые автомобильными фарами, быстро ложились на шоссе. Следом за ними несся «Ротор-Моторс» амфибия, модель «С», 1987 года выпуска. Яркие желтые струи рвались вперед и стремились удрать от 12-цилиндрового тяжело дышащего преследователя. Застывшая кромешная темень с бешеной скоростью исчезала под колесами. Дорога мелькала все быстрей. «Сент-Луис, 10 км».
   — А ты летишь со МНОЙ, — пели они, — мы Рота-Мота дети! С глазами за СПИНОЙ, — пение усиливалось, — и с мыслями в кювете!
   Певцов было четверо:
   Лен, 23 года,
   Бад, 24 года,
   Барбара, 20,
   Пегги, 18.
   Лен с Барбарой, Бад с Пегги.
   Бад вел машину. Она с визгом вписывалась в крутые виражи, громко ревела на мрачных горных подъемах, как пуля проносилась по затихшим равнинам. Одна лишь Пегги пела не надрываясь, у остальных слова вылетали из готовых разорваться легких, смешиваясь и соревнуясь с ветром, бившим в их лица и хлеставшим по ним спутавшимися волосами:
 
К бесу тихие прогулки
При светящем месяце!
На стомильных скоростях
Мне про иное грезится!
 
   Стрелка подрагивала на 130. Еще две пятимильные отметки и конец шкалы. Внезапно автомобиль куда-то нырнул. Вся компания подскочила, и ночь тут же подхватила и унесла с собой дикий хохот трех молодых глоток. Еще вираж. Еше подъем, затем спуск. Молниеносный скачок через долину — корпус цвета полированного черного дерева едва касался земли.
 
Водно — роторно — моторный —
И удобный и просторный.
Хоть по суше, хоть по морю
Как ни в чем я рот-моторю!
 
   Голос на заднем сиденьи:
   — Уколись, Барбарись!
   — Спасибо, я уже. Сразу после ужина. — Иголка с приделанной к ней капельницей для глаз перешла обратно.
   Голос на переднем сиденьи:
   — Уж не хочешь ли ты сказать, что это твой первый залет в Сент-Лу?
   — Ну да, ведь в сентябре начались занятия.
   — Брось об этом, ты же своя чувиха.
   Заднее сиденье, обращаясь к переднему:
   — Эй, чувиха, ты что, не хочешь вкусно взлететь?
   Иголка перешла вперед, светло-янтарное содержимое капельницы заманчиво переливалось.
   — Давай, будет здорово!
   (взлететь, — гл., жарг., — обозначает переход в состояние эйфории, следующее за приемом наркотика. В данном значении стало употребляться во время III Мировой войны.)
   Пегги попыталась улыбнуться, но губы не двигались. Пальцы чуть-чуть дрожали.
   — Нет, спасибо, я не…
   — Давай, не дрейфь. — Лен навалился на сиденье всем телом, светлые брови выделялись под растрепавшейся черной шевелюрой. Он держал иглу прямо перед лицом Пегги. — Будет здорово, вот увидишь. Взлетишь и все забудешь!
   — И все-таки я бы не хотела, если, конечно, ты…
   — Ну и девица попалась! — взорвался Лен и с силой прижался бедром к ждущему этого бедру Барбары.
   Пегги тряхнула головой, и ее золотистые кудри упали на лицо, полностью скрыв глаза и щеки. Где-то там внутри, под желтой тканью платья, под белым нижним бельем, под молодой грудью тяжело стучало сердце. Будь внимательна и осторожна, детка. Это все, чего мы просим. И помни, кроме тебя у нас на этом свете никого нет.Слова матери звенели в ушах. Вид иглы заставил ее отпрянуть поглубже в кресло.
   — Ну ты даешь, чувиха!
   Машина застонала, входя в очередной поворот, и центробежная сила сдвинула Пегги прямо на худые колени Бада. Рука его моментально спустилась, и пальцы сдавили упругое тело. Под желтой тканью платья, под тонким чулком дрожь пробежала по коже. Губы снова не повиновались, вместо улыбки получилась жалкая гримаса.
   — Я клянусь, это черт знает как здорово!
   — Отстань, Лен. Если хочешь, коли своих подружек.
   — Но должны мы научить ее поймать кайф.
   — Лен, отвяжись, это моя девчонка!
   Черный автомобиль, рыча, продолжал погоню за собственным светом. Пегги нашла и сжала в руке теплую ладонь. Ветер свистел над ними, запуская холодные пальцы в их волосы. Она бы и не хотела таких пожатий, но сейчас была просто благодарна Балу.