Страница:
Эти нулы пожаловались бы прямо Синворету на его собственном языке, и Пар-Хаворлем не смог бы их остановить. Поэтому Синворета нужно было просто убедить, что он видит Ашкар. Согласно этому замыслу фальшивый Ашкар возник в безопасном районе, из которого изгнали отряды Риварса. Раненых туземцев из Ашкара перевезли туда же, чтобы придать сцене большую достоверность. Были устроены пожары, а из Города привезли дополнительных людей, чтобы усилить суматоху. Партассианские солдаты в боевом облачении бегали взад-вперед, время от времени стреляя в воображаемого врага.
Бронированные машины остановились, укрытые поросшим папоротником откосом.
— Думаю, нам лучше не ехать дальше, — сказал Пар-Хаворлем. — Мы всего в нескольких десятках метров от линии огня.
Все вылезли и молча стояли на дороге. В двух километрах, за заграждениями, виднелись поросшие лесом холмы, вокруг стояла зловещая тишина. Промчалась машина скорой помощи, направляясь в больницу, массивный офицер-нул подошел к ним, отсалютовал и тихо сказал что-то Терекоми.
Синворет и Ройфуллери стояли, нюхая воздух, как два старых боевых коня. Вблизи поля битвы кровь в их жилах закружилась быстрее, он почувствовали себя молодыми и беспокойными.
Чувствуя дуновения свободы, Тоулер тоже беспокоился. Риварс должен быть где-то недалеко, но связаться с ним невозможно. Вождь патриотов не знает, что он здесь, вне Города.
Чтобы дополнить картину, толпа беженцев-землян, специально привезенных для представления из Губернии, с мешками и рюкзаками прошла перед двумя машинами. У Тоулера, который, как и Синворет, не знал, что происходит, дрогнуло сердце при виде этих людей.
— Они атаковали из-за тех лесов, — заметил Терекоми, — то есть с самой слабой стороны Ашкара. Как вы слышали вчера на конференции, гражданская война не доходила сюда — до вчерашней ночи. Разумеется, обе стороны интересует нефть. Мы экспортируем ее большую часть, а они хотели использовать ее для военных целей.
— Почему твои силы в такой стратегической точке не были больше? — спросил Синворет.
Маршал шевельнул гребнем.
— Колониальные правила разрешают держать на этой планете всего пятьсот нулов. Этого слишком мало, но мы вынуждены подчиняться.
Тоулеру стало дурно.
Мимо как раз проходила группа усталых беженцев. Гэзер Ройфуллери указал тросточкой на старушку с покрытым потом и пылью лицом, тащившую какой-то чемодан.
— Спроси, куда она идет, — сказал он Тоулеру.
Вежливо остановив старушку, Тоулер перевел вопрос. Она выслушала его, глядя в землю, потом подняла голову, и в глазах ее, кроме безнадежности, он заметил злость на него, союзника чужаков. Это потрясло его, как если бы он куснул мягкий плод и сломал зуб на твердой косточке.
— Меня привезли из Губернии, и теперь я должна вернуться туда пешком, — сказала она. — Я не получу за это ни одного бьяксиса.
Не поняв ответа, Тоулер все же несколько изменил его, прежде чем повторить нулу из Отдела KII.
— Она говорит, что хочет укрыться в Губернии.
— Спроси, что стало с ее домом, — приказал Ройфуллери.
Старушка стояла, размышляя над вопросом и не обращая внимания на проходивших мимо беженцев.
— Скажи этому мерзкому ублюдку, что я не знаю, о чем он говорит. Ему лучше меня известно, что это за идея. А я ничего не знаю.
— Она ошеломлена. Кажется, она вас не понимает.
— Спроси, уничтожен ли ее дом. Это она должна понять.
— Я не знаю, что происходит, — сказал Тоулер. — Вы должны мне помочь. Во время ночного полета ваш дом был уничтожен?
— У меня одна комната в Городе. С ней все в порядке. Меня привезли сюда сегодня утром, и сейчас я возвращаюсь. А если говорить о том, что происходит, я уже сказала, что ничего не знаю. Будут еще какие-нибудь вопросы?
Тоулер взглянул на гребень Пар-Хаворлема и заметил, что тот замер. Губернатор жалел, что не подготовил переводчика к подобной ситуации. Поколебавшись, Тоулер решил соблюдать осторожность.
— Она говорит, что люди Риварса уничтожили ее дом, — сказал он Ройфуллери.
— Спроси ее, где остальные члены ее семьи.
— Где остальные члены твоей семьи?
— Иди ты к черту! — разозлилась старушка и двинулась дальше.
— Она говорит, что все погибли, — доложил Тоулер.
Его колебание подчеркнуло значение этого небольшого происшествия. Синворет слушал с большим интересом, а потом подошел к Пар-Хаворлему и, понизив голос, сказал:
— Можно ли верить этому переводчику, Губернатор? Мне кажется, он что-то скрывает. Я бы хотел, чтобы вы лично допросили одного из беженцев. Спросите, достаточно ли суровые средства применяем мы против мятежников.
Небольшое затруднение выросло в нечто гораздо большее.
Пар-Хаворлем выпрямился.
— Я полностью доверяю своему переводчику, — сказал он. Некоторые туземцы говорят на жутком жаргоне, и это, безусловно, затрудняет перевод…
— И все-таки я хочу, чтобы вы поговорили с одним из этих созданий, — настаивал Синворет. — Например, с той толстушкой с ребенком на спине.
Выхода не оставалось.
— Я не знаю их варварского языка, — с достоинством сказал Пар-Хаворлем. — На этой планете много диалектов, и все они бессмысленны.
Синворет отвернулся и некоторое время смотрел на заросли. Наконец тихо заговорил:
— Губернатор, вам не кажется, что для понимания местных обычаев, законов, традиций, религий, обрядов, философии, литературы, истории нужно изучать их язык?
— Вы считаете, что понимание этих вопросов помогает управлять, однако на этой ужасной планете все по-другому.
Гребень Синворета покраснел от злости.
— Ничего подобного. Справедливость одна, независимо от того, к кому она приложена. Этот принцип положен в основу наших юридических и административных систем.
Внезапный взрыв прервал разговор. Камни и комья земли взлетели в небо и дождем посыпались на группу. Партассианцы бросились на землю, неуклюжие в своих скафандрах. Когда все стихло, они подняли головы, но следующий взрыв снова заставил их уткнуться в землю.
— Враг контратакует, — сказал Пар-Хаворлем. — Это легко понять. Мой долг, господин, увезти вас в безопасное место. Если позволите, вернемся в Город.
Именно в эту минуту Тоулер понял, что все происходящее просто обман. Он узнал звук стереосонического оружия. У патриотов не было такого оружия, а Синворет никогда не слышал этой новинки в деле. Оба взрыва были запланированы Пар-Хаворлемом и произвели нужное впечатление. Тоулер вспомнил, что Терекоми несколько минут назад незаметно отошел в сторону. Маршал с помощью импровизированного взрыва спас положение.
Тоулер со злостью думал о словах старушки, теперь он понял, что она имела в виду. Где бы они ни находились, это не был район Ашкара. Синворет не узнает правды, Тоулер и сам не знал, что происходит.
Внезапно ему стало страшно. Планы Пар-Хаворлема, реализация которых началась два года назад, набирали размах. Если он не помешает. Губернатор добьется своего.
Когда они торопливо расселись по машинам, вернулся Терекоми, спокойный — истинный солдат.
— Опасности нет, господа, — сказал он. — Просто мы находимся в пределах досягаемости огня мятежников. Если быстро переберемся на другую сторону, может, успеем увидеть наш контрудар.
Они двинулись вперед, дорога поднималась в гору. Когда Терекоми сказал, что они вышли из угрожаемого района, машины остановились и все посмотрели назад.
— О! Контрудар! — воскликнул Пар-Хаворлем, вытянув вперед руку.
Перед ними, над линией поросших лесом холмов, вспыхнул странный свет. Долина, ручьи, тихие леса, все на секунду осветилось, а затем исчезло. Парящая красная земля опадала и шипела, как лопнувшие губы.
— Пусть попробуют, что это такое! — воскликнул Гэзер Ройфуллери. Гребень его побледнел.
Тоулер тоже был бледен.
Пятьсот бандитов для Терекоми было слишком много. Даже пятьдесят смогли бы за неделю превратить Землю в пустыню, если бы им позволили. Эта демонстрация силы потрясла его.
Такой же была реакция Синворета и Ройфуллери. В Город они возвращались молча.
10
Бронированные машины остановились, укрытые поросшим папоротником откосом.
— Думаю, нам лучше не ехать дальше, — сказал Пар-Хаворлем. — Мы всего в нескольких десятках метров от линии огня.
Все вылезли и молча стояли на дороге. В двух километрах, за заграждениями, виднелись поросшие лесом холмы, вокруг стояла зловещая тишина. Промчалась машина скорой помощи, направляясь в больницу, массивный офицер-нул подошел к ним, отсалютовал и тихо сказал что-то Терекоми.
Синворет и Ройфуллери стояли, нюхая воздух, как два старых боевых коня. Вблизи поля битвы кровь в их жилах закружилась быстрее, он почувствовали себя молодыми и беспокойными.
Чувствуя дуновения свободы, Тоулер тоже беспокоился. Риварс должен быть где-то недалеко, но связаться с ним невозможно. Вождь патриотов не знает, что он здесь, вне Города.
Чтобы дополнить картину, толпа беженцев-землян, специально привезенных для представления из Губернии, с мешками и рюкзаками прошла перед двумя машинами. У Тоулера, который, как и Синворет, не знал, что происходит, дрогнуло сердце при виде этих людей.
— Они атаковали из-за тех лесов, — заметил Терекоми, — то есть с самой слабой стороны Ашкара. Как вы слышали вчера на конференции, гражданская война не доходила сюда — до вчерашней ночи. Разумеется, обе стороны интересует нефть. Мы экспортируем ее большую часть, а они хотели использовать ее для военных целей.
— Почему твои силы в такой стратегической точке не были больше? — спросил Синворет.
Маршал шевельнул гребнем.
— Колониальные правила разрешают держать на этой планете всего пятьсот нулов. Этого слишком мало, но мы вынуждены подчиняться.
Тоулеру стало дурно.
Мимо как раз проходила группа усталых беженцев. Гэзер Ройфуллери указал тросточкой на старушку с покрытым потом и пылью лицом, тащившую какой-то чемодан.
— Спроси, куда она идет, — сказал он Тоулеру.
Вежливо остановив старушку, Тоулер перевел вопрос. Она выслушала его, глядя в землю, потом подняла голову, и в глазах ее, кроме безнадежности, он заметил злость на него, союзника чужаков. Это потрясло его, как если бы он куснул мягкий плод и сломал зуб на твердой косточке.
— Меня привезли из Губернии, и теперь я должна вернуться туда пешком, — сказала она. — Я не получу за это ни одного бьяксиса.
Не поняв ответа, Тоулер все же несколько изменил его, прежде чем повторить нулу из Отдела KII.
— Она говорит, что хочет укрыться в Губернии.
— Спроси, что стало с ее домом, — приказал Ройфуллери.
Старушка стояла, размышляя над вопросом и не обращая внимания на проходивших мимо беженцев.
— Скажи этому мерзкому ублюдку, что я не знаю, о чем он говорит. Ему лучше меня известно, что это за идея. А я ничего не знаю.
— Она ошеломлена. Кажется, она вас не понимает.
— Спроси, уничтожен ли ее дом. Это она должна понять.
— Я не знаю, что происходит, — сказал Тоулер. — Вы должны мне помочь. Во время ночного полета ваш дом был уничтожен?
— У меня одна комната в Городе. С ней все в порядке. Меня привезли сюда сегодня утром, и сейчас я возвращаюсь. А если говорить о том, что происходит, я уже сказала, что ничего не знаю. Будут еще какие-нибудь вопросы?
Тоулер взглянул на гребень Пар-Хаворлема и заметил, что тот замер. Губернатор жалел, что не подготовил переводчика к подобной ситуации. Поколебавшись, Тоулер решил соблюдать осторожность.
— Она говорит, что люди Риварса уничтожили ее дом, — сказал он Ройфуллери.
— Спроси ее, где остальные члены ее семьи.
— Где остальные члены твоей семьи?
— Иди ты к черту! — разозлилась старушка и двинулась дальше.
— Она говорит, что все погибли, — доложил Тоулер.
Его колебание подчеркнуло значение этого небольшого происшествия. Синворет слушал с большим интересом, а потом подошел к Пар-Хаворлему и, понизив голос, сказал:
— Можно ли верить этому переводчику, Губернатор? Мне кажется, он что-то скрывает. Я бы хотел, чтобы вы лично допросили одного из беженцев. Спросите, достаточно ли суровые средства применяем мы против мятежников.
Небольшое затруднение выросло в нечто гораздо большее.
Пар-Хаворлем выпрямился.
— Я полностью доверяю своему переводчику, — сказал он. Некоторые туземцы говорят на жутком жаргоне, и это, безусловно, затрудняет перевод…
— И все-таки я хочу, чтобы вы поговорили с одним из этих созданий, — настаивал Синворет. — Например, с той толстушкой с ребенком на спине.
Выхода не оставалось.
— Я не знаю их варварского языка, — с достоинством сказал Пар-Хаворлем. — На этой планете много диалектов, и все они бессмысленны.
Синворет отвернулся и некоторое время смотрел на заросли. Наконец тихо заговорил:
— Губернатор, вам не кажется, что для понимания местных обычаев, законов, традиций, религий, обрядов, философии, литературы, истории нужно изучать их язык?
— Вы считаете, что понимание этих вопросов помогает управлять, однако на этой ужасной планете все по-другому.
Гребень Синворета покраснел от злости.
— Ничего подобного. Справедливость одна, независимо от того, к кому она приложена. Этот принцип положен в основу наших юридических и административных систем.
Внезапный взрыв прервал разговор. Камни и комья земли взлетели в небо и дождем посыпались на группу. Партассианцы бросились на землю, неуклюжие в своих скафандрах. Когда все стихло, они подняли головы, но следующий взрыв снова заставил их уткнуться в землю.
— Враг контратакует, — сказал Пар-Хаворлем. — Это легко понять. Мой долг, господин, увезти вас в безопасное место. Если позволите, вернемся в Город.
Именно в эту минуту Тоулер понял, что все происходящее просто обман. Он узнал звук стереосонического оружия. У патриотов не было такого оружия, а Синворет никогда не слышал этой новинки в деле. Оба взрыва были запланированы Пар-Хаворлемом и произвели нужное впечатление. Тоулер вспомнил, что Терекоми несколько минут назад незаметно отошел в сторону. Маршал с помощью импровизированного взрыва спас положение.
Тоулер со злостью думал о словах старушки, теперь он понял, что она имела в виду. Где бы они ни находились, это не был район Ашкара. Синворет не узнает правды, Тоулер и сам не знал, что происходит.
Внезапно ему стало страшно. Планы Пар-Хаворлема, реализация которых началась два года назад, набирали размах. Если он не помешает. Губернатор добьется своего.
Когда они торопливо расселись по машинам, вернулся Терекоми, спокойный — истинный солдат.
— Опасности нет, господа, — сказал он. — Просто мы находимся в пределах досягаемости огня мятежников. Если быстро переберемся на другую сторону, может, успеем увидеть наш контрудар.
Они двинулись вперед, дорога поднималась в гору. Когда Терекоми сказал, что они вышли из угрожаемого района, машины остановились и все посмотрели назад.
— О! Контрудар! — воскликнул Пар-Хаворлем, вытянув вперед руку.
Перед ними, над линией поросших лесом холмов, вспыхнул странный свет. Долина, ручьи, тихие леса, все на секунду осветилось, а затем исчезло. Парящая красная земля опадала и шипела, как лопнувшие губы.
— Пусть попробуют, что это такое! — воскликнул Гэзер Ройфуллери. Гребень его побледнел.
Тоулер тоже был бледен.
Пятьсот бандитов для Терекоми было слишком много. Даже пятьдесят смогли бы за неделю превратить Землю в пустыню, если бы им позволили. Эта демонстрация силы потрясла его.
Такой же была реакция Синворета и Ройфуллери. В Город они возвращались молча.
10
Они вновь оказались в непроницаемом для опасности Городе, но именно здесь Тоулер чувствовал себя в наибольшей опасности. Отныне у него не было друзей: после казни Хеттла никто не хотел с ним знаться. Элизабет была единственным человеком, который мог нарушить запрет на контакт с ним и поговорить с Тоулером.
Ему хотелось пойти с ней, но мешало дежурство. Усталый, он сидел в небольшом конференц-зале, пока Синворет изливал свои впечатления от последней поездки. Тоулер не старался вслушиваться в его слова. Подписывающему представили фальшивые факты, так какое значение могли иметь его выводы?
Однако вскоре возбужденный голос Синворета привлек внимание Тоулера. Подписывающий устраивал разнос Губернатору.
— …не могу отделаться от впечатления, что допущение до гражданской войны было с вашей стороны безрассудством.
— Согласно Договору мы даем двуногим максимально возможную свободу, — ответил Пар-Хаворлем. — По своей природе они примитивны и воинственны, и, если хотят воевать друг с другом, глупо было бы запрещать им это, ибо тогда злость может обратиться против нас. Вероятно, вам известно, насколько трудно подавить восстание на планете, хотя бы потому, что пройдет много времени, прежде чем подкрепления с других планет сектора Вермиллион дойдут до нас. Поэтому мы предпочитали не удерживать земных авантюристов, контролируя конфликт ограничением передвижения и доступа к оружию. Приходится действовать деликатно.
Гладкий ответ. Никто из собравшихся нулов не мог догадаться, что на самом деле Земля объединилась в ненависти к Партассе и Пар-Хаворлему.
— Хоть я и считаю, что вы должны давить на Кастакору, требуя подкреплений, — взял слово Гэзер Ройфуллери, — однако думаю, вы поступаете разумно, но сегодня это не так. Я согласен, что восстание, охватившее всю планету, везде, кроме пограничных районов, очень трудно подавить.
— Как так? — резко спросил Терекоми, у которого никогда не возникало проблем с подавлением сопротивления. — Почему существует такое различие между планетами колониальными и пограничными?
— В Департаменте Психо-Контроля мы детально изучили этот вопрос, — ответил Ройфуллери. — Представьте себе, что расширяющееся влияние Партассы — это огромный шар, увеличивающийся благодаря пространственным трассам, а не надуванию. Поверхность шара — это периметр наших территорий. Пограничные планеты, как вам хорошо известно, именно на них мы должны контролировать свои силы, Маршал. Когда планета окажется внутри периметра — другими словами, после ее усмирения, возникает Государство, а главные силы должны двигаться дальше.
— Это вполне очевидно, но…
— Такое сравнение с шаром позволит вам понять факт, продолжал Ройфуллери, проигнорировав замечание Терекоми, что чем больше Империя расширяется, тем слабее становится. По мере течения времени нам труднее собирать нулов и оружие с периметра для решения проблем внутри шара. Слишком сильный натиск на границы — и шар лопнет. Поэтому в последнее время некоторым восставшим планетам позволено обрести независимость. Относительно слабого удара хватит, чтобы вновь их покорить, но эти слабые удары обычно не окупаются. В будущем нам придется стараться сохранить то, что мы имеем. Советую запомнить эту лекцию.
Вечером Тоулер наконец освободился и сразу же нашел Элизабет. Обняв, он поднял ее и крепко прижал к себе.
— Жаль, дорогая, ты не слышала, что болтал сегодня Ройфуллери! Видимо, он забыл о моем присутствии или решил после сегодняшнего, что я не пойму. Мы хотим выгнать отсюда Пар-Хаворлема и получить вместо него честного Губернатора, но из слов Ройфуллери следует, что, если нам удастся вышвырнуть нулов, Империя не станет пытаться вернуться обратно. Земля не настолько важна.
— В это трудно поверить. Они слишком алчны, чтобы отказаться от чего-либо.
— И все же он это сказал. Цензура Пар-Хаворлема мешает узнать, как в действительности обстоят дела в империи, а она слабее, чем мы думали. О, Элизабет, если бы мы… — Он оборвал фразу и спросил: — Почему ты улыбаешься?
— Тебе идет подобное настроение, — сказала она. — Никогда я не видела тебя таким оживленным. Дорогой, будь внимателен, не подвергай себя опасности!
— Я не забочусь о себе, Элизабет, все мои мысли о тебе. Земля ничего не значит для меня, но ты — это все. Я готов на все, чтобы увидеть тебя свободной и счастливой. На все!
Они поцеловались так страстно, словно их жизнь зависела от этого.
— Гэри, дорогой, за последние дни я увидела тебя заново, — сказала она наконец, гладя его волосы. — Глоток свежего земного воздуха пошел тебе на пользу… Знаешь, когда меня привезли сюда два года назад, я смотрела на вас всех, как на узников, пожалуй, даже презирала. Но теперь я вижу, что, по крайней мере, ты стоишь многого.
— Я же говорил, что во мне живет тигр, даже если я мяукаю, как кот, — полушутя сказал он, увлекая ее в кресло.
— Тогда надеюсь, ты не ошибся, говоря, что во мне тоже живет тигр. Понимаешь, я… никогда не просыпалась на самом деле. О, Гэри…
Когда он коснулся ее груди, она поцеловала его. У Тоулера закружилась голова.
— Элизабет, дорогая, — заговорил он после паузы, — я хотел бы поговорить с тобой на партассианском.
— Зачем?
— Из любопытства. Ты знаешь, что я о них думаю, но мне доставляет удовольствие говорить на их языке.
Он сразу переключился на этот другой язык, и сразу же ему показалось, что он понимает все иначе, словно способ восприятия подобно словам перенесся в иную плоскость.
— Это очень старый язык, Элизабет. Через некоторое время начинает казаться, что чувствуешь, насколько он стар. Не забывай, он уже существовал в такой форме еще до появления людей на Земле. Трудно в это поверить, правда? Для меня он стал почти физической силой, он формировал меня наравне с окружением.
— Я не хочу говорить с тобой на нем, — сказала Элизабет все-таки на партассианском. — В нем нет тепла, которое я хотела бы тебе передать. Когда я говорю на этом языке, то понимаю, почему у нулов нет поэтов.
— Да, он подходит к их природе, неизменной и без прикрас. И все же он несомненно влиял на их успехи в завоеваниях. Это язык солдат и правителей.
Он рассмеялся, потом добавил уже по-английски.
— Но не любовников, — тут ты совершенно права. Впрочем, сейчас я не хочу ничего говорить. Я безумец, Элизабет, просто безумец. Сейчас я мог бы пойти прямо к Синворету и рассказать ему все!
— Будь осторожен, Гэри. Что бы ни случилось, все должно оставаться, как прежде, пока не придет сообщение от Риварса. Это наш вождь.
Тоулер скривился.
— Он ошибается как и любой из нас.
— Неправда. Будь это так, он не стал бы вождем. Мы должны ждать, пока он пришлет доказательство для Синворета.
Но доказательство не пришло, и пропал еще один день визита Синворета.
На следующее утро Тоулер пришел во дворец пораньше. Когда он вошел в крыло персонала, ежедневный транспорт из четырех грузовиков отправлялся в настоящий Город. Это напомнило Тоулеру, что через две недели Пар-Хаворлем несомненно вернет туда всех, и они потеряют возможность освободиться, которая имелась сейчас.
Никто не разговаривал с ним. Когда он проходил мимо Питера Ларденинга, ему показалось, что тот едва заметно кивнул, но все остальные переводчики упрямо игнорировали Тоулера.
Хорошо же, подумал он, еще увидите… Честно говоря, он и сам не знал, что такое они увидят. Если бы он мог узнать, в какой степени Синворет поверил в блеф Пар-Хаворлема, ему наверняка было бы легче.
По крайней мере, этот вопрос вскоре прояснился. Половину утра он бесцельно ходил следом за Синворетам, его секретарем, телохранителем и Ройфуллери. Они проводили инспекцию финансов, и Ройфуллери с помощью секретаря тщательно проверял книги. Синворет задал через Тоулера несколько вопросов ассистентам-землянам, но даже не попытался скрыть своей скуки. Когда наконец они закончили, Синворет быстро вернулся в свои апартаменты.
— Я хочу чтобы ты пошел со мной, переводчик, — сказал он.
Тоулер послушно побрел за четырьмя могучими партассианцами. Мысли его текли по привычному, проложенному за десять лет руслу: если бы какой-нибудь партассианец атаковал меня, я был бы беспомощен, даже имея нож. Нож был единственным оружием, которое он имел. Он все еще прятал под мундиром стилет, которым Ведман хотел убить его в «Джармбори».
В апартаментах Подписывающего чужаки сняли скафандры.
Тоулер стоял посреди комнаты, а нулы отдыхали. После десятилетнего общения с ними трудно было бы сказать, что он видел в них что-то странное. Однако, когда они уселись в кресла, его удивила слабость ног и рук в сравнении с огромными цилиндрическими телами. Вежливо, но решительно Синворет удалил из комнаты своего секретаря и телохранителя, а потом обратился к Тоулеру.
— А сейчас, переводчик Тоулер, — весело начал он, — познакомимся поближе. Мой визит на Землю короток — осталось всего пять дней — но по многим причинам мы с тобой должны подружиться. Подойди сюда и сядь.
— Спасибо, господин, но эти кресла для меня не подходят или, пожалуй, я не подхожу для них. Я лучше постою.
— Как хочешь. Видишь ли, переводчик, очень многое зависит от нашего взаимопонимания. Можно даже сказать, что от этого зависит будущее Земли.
Тоулер ничего не ответил, и Синворет нетерпеливо шевельнул гребнем.
— Я хочу, чтобы ты сел и почувствовал себя свободнее, переводчик. Понимаешь, то, что я хочу сказать, неофициально и не должно выйти за пределы этой комнаты. Тебе знакома фамилия Форли? Это был нул, занимавший три года назад должность Третьего Секретаря.
— Нет, — сказал Тоулер. — Я редко общаюсь с кем-нибудь, кроме Первого Секретаря.
— Ну, неважно. Я приехал сюда, чтобы изучить положение на Земле. Я планировал несколько самостоятельных поездок, но губернатор считает, что это неразумно из-за довольно опасной обстановки. Таким образом, мои возможности ограничиваются. Программа следующих дней достаточно напряжена, и мне трудно найти возможность и время для независимых наблюдений, которые мне нужны. Понимаешь, что я имею в виду?
— Да.
Синворет еще не заглотил крючка Пар-Хаворлема, он по-прежнему мыслил самостоятельно.
— Возможно, тебе только кажется, что ты понимаешь, — бесцеремонно вмешался Гэзер. — Подписывающий хочет сказать, что Губернатор желал бы показать свое хозяйство с лучшей стороны, и это вполне естественно. А нам нужен объективный взгляд — и это не менее естественно.
Оба нула обменялись гневными взглядами.
— Я здесь для того, чтобы искать проблемы, — сказал Синворет. — Да садись же, переводчик!
— Спасибо, господин, но я предпочитаю стоять.
— Пойми меня правильно. Я просто хочу убедиться, что на Земле все обстоит так, как выглядит на первый взгляд.
После этих слов гребень Ройфуллери расслабился, но Синворет продолжал:
— Однако некоторые детали нарушают целостность образа. Ты, например, очень хорошо знаешь наш язык, но почему-то заколебался, переводя слова старой беженки из Ашкара. Ты точно перевел ее ответы?
— Да. Я немного боялся, ведь мы были в опасном районе.
О, Боже, сколько еще ему придется лгать? Ни друг Риварс, ни враг Пар-Хаворлем не понимали, как много от него требуют.
Синворет положил свой гребень.
— Я не глуп, переводчик, — сказал он, — Я сам служил в колониях и понимаю, что кто-то может оказать на тебя давление. Буду краток. Я — полномочный представительно Совета Объединенных Миров, приславшего меня сюда проверить обвинение в коррупции и эксплуатации.
— Может, лучше бы, господин… — начал, вставая, Ройфуллери, но Синворет не обратил на него внимания.
— Разумеется, эксплуатация практически неизбежна в контакте начальника и подчиненного. Такими мелкими случаями я не интересуюсь. Однако мне интересно, насколько правдива информация, что Губернатор является диктатором, угнетающим вас, землян. Поскольку ты единственный землянин, с которым я общаюсь, я и обращаюсь с этим вопросом к тебе. Не бойся ответить мне так, как считаешь правильным.
Тоулер молчал.
Глазные стебли Синворета и Ройфуллери повернулись друг к другу, и второй сказал что-то, чего Трулер не понял. Синворет кивнул.
— Подожди немного, переводчик, — сказал он.
Они с Ройфуллери перешли в другую комнату, оставив Тоулера, неуклюже стоявшего в своем скафандре. Частью разума он отметил факт, что два нула не были в полном согласии. Его вдруг посетила невероятная мысль, что они пытками заставят его говорить, что пошли для этого за Раггболом.
Он не мог доверять никому, не был уверен даже в самом себе.
Нулы вернулись через две минуты, они явно договорились, и Ройфуллери начал:
— Разумеется, я твоих собственных интересах и в интересах твоего вида полная откровенность с нами. Если ваш Губернатор справедлив и порядочен, ты должен сказать это, чтобы сохранить его. Если же нет, ты должен сказать, чтобы его можно было снять.
И вновь эта ужасная, ядовитая тишина, в которой Тоулер повторял себе, что эти создания, кажущиеся вполне откровенными, всего лишь партассианцы и им нельзя верить так же как Пар-Хаворлему. Хоть это и было маловероятно, но, может, Пар-Хаворлем уже сумел убедить их, и сейчас они проверяют его лояльность. Откровенность нужно отложить до тех пор, пока не придет неопровержимое доказательство от Риварса. Пот заливал его лоб, стекал по щекам.
— Мы понимаем, — сказал после паузы Синворет, — что кто-то мог обеспечить твое молчание обещаниями или угрозами, поэтому заверяю тебя, что, прежде чем ты решишься на что-либо, можешь, если хочешь, покинуть Землю вместе с нами и избежать мести.
Тоулер вдруг сел на одно из ближайших огромных кресел. Он догадывался, что последует дальше.
— Чтобы доказать, насколько мы ценим то, что ты можешь нам сообщить, позволь рассказать тебе кое-что, — продолжал Синворет.
— В молодости я был Губернатором с этом секторе Вермиллион, управлял планетой Старья. Согласно Императорскому Договору, я по-прежнему являюсь владельцем одного из островов планеты. Острова, занимающего одну двадцатую часть суши и протянувшегося от умеренной зоны до экватора. Старья — планета с кислородно-азотной атмосферой, как и твоя, с близкой силой тяжести и миролюбивым населением двуногих, как и вы. Взамен на твое сотрудничество я готов забрать тебя и других землян, которых ты выберешь, числом до двенадцати, и доставить на этот остров. Он будет передан тебе и твоим наследникам навсегда. Ты будешь более чем свободным человеком, ты будешь самодержавным владыкой. Это в моей власти. Признаться, я разочарован твоей некоммуникабельностью, но понимаю, что у тебя есть на то причины. А сейчас иди и подумай. Губернатор хочет, чтобы завтра я принял участие в охоте, поэтому ты не понадобишься. Мы встретимся здесь и поговорим завтра вечером. Надеюсь, к тому времени ты решишься сотрудничать с нами. А теперь оставь нас.
Ошеломленный Тоулер вышел. Предложение Ривароса, предложение Пар-Хаворлема, а теперь предложение Синворета, одно другого лучше — от всего этого у него кружилась голова. Они подействовали на него так, как внезапное зрелище воды на умирающего от жажды человека. В этих условиях необходимость принятия решения была почти физической тяжестью, и он едва не рухнул в коридоре, перед дверью Подписывающего.
Он не мог верить никаким обещаниям — и меньше всего, пожалуй, Риварса. Если Пар-Хаворлем и его соплеменники будут изгнаны с земли, в неразберихе, которая, несомненно, начнется потом, Риварса может сменить кто-то из его соперников. А чего стоит слово Синворета? В конце концов, он всего лишь нул…
Тоулер потащился к выходу из дворца и затем по улицам до квартиры Элизабет. Нужно поговорить с ней обо всем, упорядочить мысли — ее мозг так же точен, как ее пальцы.
У Элизабет тоже были разговоры без утешительных результатов. Сменившись со смены, она нашла Питера Ларденинга и договорилась встретиться с ним через десять минут в одном из кафе туземного района.
Мужчина встал, когда она вошла в зарезервированный им бокс.
Чувствовал он себя неловко.
— Очень приятно поговорить с тобой, Элизабет. В последнее время ты, кажется, избегаешь меня.
— Странно. Это, скорее, меня все избегают.
— Это для твоего же добра, Элизабет. Я должен сказать тебе…
— Пожалуйста, Питер! Вспомни, что это я хотела с тобой поговорить.
— Хорошо. Начинай. Я заказал какао, буду тихонько пить и слушать. — Он обиженно смотрел на нее. Постепенно Питер успокоился. — Знаешь, ты удивительно нетрадиционная девушка, Элизабет.
Женщина опустила голову, вспомнив, как Тоулер говорил о ее традиционности. Вот насколько различался ее образ в глазах обоих мужчин. За последние несколько дней она стала застенчивой, начала обращать внимание на то, как ведет себя, что говорит, на то, как двигаются при ходьбе ее стройные бедра.
— Я хочу поговорить с тобой о Гэри Тоулере, — сказала она. — Вы несправедливы к нему. Ваш бойкот, — это так по-детски, Питер. Я хочу, чтобы ты использовал свое влияние на других переводчиков и покончил с этой глупостью.
Ему хотелось пойти с ней, но мешало дежурство. Усталый, он сидел в небольшом конференц-зале, пока Синворет изливал свои впечатления от последней поездки. Тоулер не старался вслушиваться в его слова. Подписывающему представили фальшивые факты, так какое значение могли иметь его выводы?
Однако вскоре возбужденный голос Синворета привлек внимание Тоулера. Подписывающий устраивал разнос Губернатору.
— …не могу отделаться от впечатления, что допущение до гражданской войны было с вашей стороны безрассудством.
— Согласно Договору мы даем двуногим максимально возможную свободу, — ответил Пар-Хаворлем. — По своей природе они примитивны и воинственны, и, если хотят воевать друг с другом, глупо было бы запрещать им это, ибо тогда злость может обратиться против нас. Вероятно, вам известно, насколько трудно подавить восстание на планете, хотя бы потому, что пройдет много времени, прежде чем подкрепления с других планет сектора Вермиллион дойдут до нас. Поэтому мы предпочитали не удерживать земных авантюристов, контролируя конфликт ограничением передвижения и доступа к оружию. Приходится действовать деликатно.
Гладкий ответ. Никто из собравшихся нулов не мог догадаться, что на самом деле Земля объединилась в ненависти к Партассе и Пар-Хаворлему.
— Хоть я и считаю, что вы должны давить на Кастакору, требуя подкреплений, — взял слово Гэзер Ройфуллери, — однако думаю, вы поступаете разумно, но сегодня это не так. Я согласен, что восстание, охватившее всю планету, везде, кроме пограничных районов, очень трудно подавить.
— Как так? — резко спросил Терекоми, у которого никогда не возникало проблем с подавлением сопротивления. — Почему существует такое различие между планетами колониальными и пограничными?
— В Департаменте Психо-Контроля мы детально изучили этот вопрос, — ответил Ройфуллери. — Представьте себе, что расширяющееся влияние Партассы — это огромный шар, увеличивающийся благодаря пространственным трассам, а не надуванию. Поверхность шара — это периметр наших территорий. Пограничные планеты, как вам хорошо известно, именно на них мы должны контролировать свои силы, Маршал. Когда планета окажется внутри периметра — другими словами, после ее усмирения, возникает Государство, а главные силы должны двигаться дальше.
— Это вполне очевидно, но…
— Такое сравнение с шаром позволит вам понять факт, продолжал Ройфуллери, проигнорировав замечание Терекоми, что чем больше Империя расширяется, тем слабее становится. По мере течения времени нам труднее собирать нулов и оружие с периметра для решения проблем внутри шара. Слишком сильный натиск на границы — и шар лопнет. Поэтому в последнее время некоторым восставшим планетам позволено обрести независимость. Относительно слабого удара хватит, чтобы вновь их покорить, но эти слабые удары обычно не окупаются. В будущем нам придется стараться сохранить то, что мы имеем. Советую запомнить эту лекцию.
Вечером Тоулер наконец освободился и сразу же нашел Элизабет. Обняв, он поднял ее и крепко прижал к себе.
— Жаль, дорогая, ты не слышала, что болтал сегодня Ройфуллери! Видимо, он забыл о моем присутствии или решил после сегодняшнего, что я не пойму. Мы хотим выгнать отсюда Пар-Хаворлема и получить вместо него честного Губернатора, но из слов Ройфуллери следует, что, если нам удастся вышвырнуть нулов, Империя не станет пытаться вернуться обратно. Земля не настолько важна.
— В это трудно поверить. Они слишком алчны, чтобы отказаться от чего-либо.
— И все же он это сказал. Цензура Пар-Хаворлема мешает узнать, как в действительности обстоят дела в империи, а она слабее, чем мы думали. О, Элизабет, если бы мы… — Он оборвал фразу и спросил: — Почему ты улыбаешься?
— Тебе идет подобное настроение, — сказала она. — Никогда я не видела тебя таким оживленным. Дорогой, будь внимателен, не подвергай себя опасности!
— Я не забочусь о себе, Элизабет, все мои мысли о тебе. Земля ничего не значит для меня, но ты — это все. Я готов на все, чтобы увидеть тебя свободной и счастливой. На все!
Они поцеловались так страстно, словно их жизнь зависела от этого.
— Гэри, дорогой, за последние дни я увидела тебя заново, — сказала она наконец, гладя его волосы. — Глоток свежего земного воздуха пошел тебе на пользу… Знаешь, когда меня привезли сюда два года назад, я смотрела на вас всех, как на узников, пожалуй, даже презирала. Но теперь я вижу, что, по крайней мере, ты стоишь многого.
— Я же говорил, что во мне живет тигр, даже если я мяукаю, как кот, — полушутя сказал он, увлекая ее в кресло.
— Тогда надеюсь, ты не ошибся, говоря, что во мне тоже живет тигр. Понимаешь, я… никогда не просыпалась на самом деле. О, Гэри…
Когда он коснулся ее груди, она поцеловала его. У Тоулера закружилась голова.
— Элизабет, дорогая, — заговорил он после паузы, — я хотел бы поговорить с тобой на партассианском.
— Зачем?
— Из любопытства. Ты знаешь, что я о них думаю, но мне доставляет удовольствие говорить на их языке.
Он сразу переключился на этот другой язык, и сразу же ему показалось, что он понимает все иначе, словно способ восприятия подобно словам перенесся в иную плоскость.
— Это очень старый язык, Элизабет. Через некоторое время начинает казаться, что чувствуешь, насколько он стар. Не забывай, он уже существовал в такой форме еще до появления людей на Земле. Трудно в это поверить, правда? Для меня он стал почти физической силой, он формировал меня наравне с окружением.
— Я не хочу говорить с тобой на нем, — сказала Элизабет все-таки на партассианском. — В нем нет тепла, которое я хотела бы тебе передать. Когда я говорю на этом языке, то понимаю, почему у нулов нет поэтов.
— Да, он подходит к их природе, неизменной и без прикрас. И все же он несомненно влиял на их успехи в завоеваниях. Это язык солдат и правителей.
Он рассмеялся, потом добавил уже по-английски.
— Но не любовников, — тут ты совершенно права. Впрочем, сейчас я не хочу ничего говорить. Я безумец, Элизабет, просто безумец. Сейчас я мог бы пойти прямо к Синворету и рассказать ему все!
— Будь осторожен, Гэри. Что бы ни случилось, все должно оставаться, как прежде, пока не придет сообщение от Риварса. Это наш вождь.
Тоулер скривился.
— Он ошибается как и любой из нас.
— Неправда. Будь это так, он не стал бы вождем. Мы должны ждать, пока он пришлет доказательство для Синворета.
Но доказательство не пришло, и пропал еще один день визита Синворета.
На следующее утро Тоулер пришел во дворец пораньше. Когда он вошел в крыло персонала, ежедневный транспорт из четырех грузовиков отправлялся в настоящий Город. Это напомнило Тоулеру, что через две недели Пар-Хаворлем несомненно вернет туда всех, и они потеряют возможность освободиться, которая имелась сейчас.
Никто не разговаривал с ним. Когда он проходил мимо Питера Ларденинга, ему показалось, что тот едва заметно кивнул, но все остальные переводчики упрямо игнорировали Тоулера.
Хорошо же, подумал он, еще увидите… Честно говоря, он и сам не знал, что такое они увидят. Если бы он мог узнать, в какой степени Синворет поверил в блеф Пар-Хаворлема, ему наверняка было бы легче.
По крайней мере, этот вопрос вскоре прояснился. Половину утра он бесцельно ходил следом за Синворетам, его секретарем, телохранителем и Ройфуллери. Они проводили инспекцию финансов, и Ройфуллери с помощью секретаря тщательно проверял книги. Синворет задал через Тоулера несколько вопросов ассистентам-землянам, но даже не попытался скрыть своей скуки. Когда наконец они закончили, Синворет быстро вернулся в свои апартаменты.
— Я хочу чтобы ты пошел со мной, переводчик, — сказал он.
Тоулер послушно побрел за четырьмя могучими партассианцами. Мысли его текли по привычному, проложенному за десять лет руслу: если бы какой-нибудь партассианец атаковал меня, я был бы беспомощен, даже имея нож. Нож был единственным оружием, которое он имел. Он все еще прятал под мундиром стилет, которым Ведман хотел убить его в «Джармбори».
В апартаментах Подписывающего чужаки сняли скафандры.
Тоулер стоял посреди комнаты, а нулы отдыхали. После десятилетнего общения с ними трудно было бы сказать, что он видел в них что-то странное. Однако, когда они уселись в кресла, его удивила слабость ног и рук в сравнении с огромными цилиндрическими телами. Вежливо, но решительно Синворет удалил из комнаты своего секретаря и телохранителя, а потом обратился к Тоулеру.
— А сейчас, переводчик Тоулер, — весело начал он, — познакомимся поближе. Мой визит на Землю короток — осталось всего пять дней — но по многим причинам мы с тобой должны подружиться. Подойди сюда и сядь.
— Спасибо, господин, но эти кресла для меня не подходят или, пожалуй, я не подхожу для них. Я лучше постою.
— Как хочешь. Видишь ли, переводчик, очень многое зависит от нашего взаимопонимания. Можно даже сказать, что от этого зависит будущее Земли.
Тоулер ничего не ответил, и Синворет нетерпеливо шевельнул гребнем.
— Я хочу, чтобы ты сел и почувствовал себя свободнее, переводчик. Понимаешь, то, что я хочу сказать, неофициально и не должно выйти за пределы этой комнаты. Тебе знакома фамилия Форли? Это был нул, занимавший три года назад должность Третьего Секретаря.
— Нет, — сказал Тоулер. — Я редко общаюсь с кем-нибудь, кроме Первого Секретаря.
— Ну, неважно. Я приехал сюда, чтобы изучить положение на Земле. Я планировал несколько самостоятельных поездок, но губернатор считает, что это неразумно из-за довольно опасной обстановки. Таким образом, мои возможности ограничиваются. Программа следующих дней достаточно напряжена, и мне трудно найти возможность и время для независимых наблюдений, которые мне нужны. Понимаешь, что я имею в виду?
— Да.
Синворет еще не заглотил крючка Пар-Хаворлема, он по-прежнему мыслил самостоятельно.
— Возможно, тебе только кажется, что ты понимаешь, — бесцеремонно вмешался Гэзер. — Подписывающий хочет сказать, что Губернатор желал бы показать свое хозяйство с лучшей стороны, и это вполне естественно. А нам нужен объективный взгляд — и это не менее естественно.
Оба нула обменялись гневными взглядами.
— Я здесь для того, чтобы искать проблемы, — сказал Синворет. — Да садись же, переводчик!
— Спасибо, господин, но я предпочитаю стоять.
— Пойми меня правильно. Я просто хочу убедиться, что на Земле все обстоит так, как выглядит на первый взгляд.
После этих слов гребень Ройфуллери расслабился, но Синворет продолжал:
— Однако некоторые детали нарушают целостность образа. Ты, например, очень хорошо знаешь наш язык, но почему-то заколебался, переводя слова старой беженки из Ашкара. Ты точно перевел ее ответы?
— Да. Я немного боялся, ведь мы были в опасном районе.
О, Боже, сколько еще ему придется лгать? Ни друг Риварс, ни враг Пар-Хаворлем не понимали, как много от него требуют.
Синворет положил свой гребень.
— Я не глуп, переводчик, — сказал он, — Я сам служил в колониях и понимаю, что кто-то может оказать на тебя давление. Буду краток. Я — полномочный представительно Совета Объединенных Миров, приславшего меня сюда проверить обвинение в коррупции и эксплуатации.
— Может, лучше бы, господин… — начал, вставая, Ройфуллери, но Синворет не обратил на него внимания.
— Разумеется, эксплуатация практически неизбежна в контакте начальника и подчиненного. Такими мелкими случаями я не интересуюсь. Однако мне интересно, насколько правдива информация, что Губернатор является диктатором, угнетающим вас, землян. Поскольку ты единственный землянин, с которым я общаюсь, я и обращаюсь с этим вопросом к тебе. Не бойся ответить мне так, как считаешь правильным.
Тоулер молчал.
Глазные стебли Синворета и Ройфуллери повернулись друг к другу, и второй сказал что-то, чего Трулер не понял. Синворет кивнул.
— Подожди немного, переводчик, — сказал он.
Они с Ройфуллери перешли в другую комнату, оставив Тоулера, неуклюже стоявшего в своем скафандре. Частью разума он отметил факт, что два нула не были в полном согласии. Его вдруг посетила невероятная мысль, что они пытками заставят его говорить, что пошли для этого за Раггболом.
Он не мог доверять никому, не был уверен даже в самом себе.
Нулы вернулись через две минуты, они явно договорились, и Ройфуллери начал:
— Разумеется, я твоих собственных интересах и в интересах твоего вида полная откровенность с нами. Если ваш Губернатор справедлив и порядочен, ты должен сказать это, чтобы сохранить его. Если же нет, ты должен сказать, чтобы его можно было снять.
И вновь эта ужасная, ядовитая тишина, в которой Тоулер повторял себе, что эти создания, кажущиеся вполне откровенными, всего лишь партассианцы и им нельзя верить так же как Пар-Хаворлему. Хоть это и было маловероятно, но, может, Пар-Хаворлем уже сумел убедить их, и сейчас они проверяют его лояльность. Откровенность нужно отложить до тех пор, пока не придет неопровержимое доказательство от Риварса. Пот заливал его лоб, стекал по щекам.
— Мы понимаем, — сказал после паузы Синворет, — что кто-то мог обеспечить твое молчание обещаниями или угрозами, поэтому заверяю тебя, что, прежде чем ты решишься на что-либо, можешь, если хочешь, покинуть Землю вместе с нами и избежать мести.
Тоулер вдруг сел на одно из ближайших огромных кресел. Он догадывался, что последует дальше.
— Чтобы доказать, насколько мы ценим то, что ты можешь нам сообщить, позволь рассказать тебе кое-что, — продолжал Синворет.
— В молодости я был Губернатором с этом секторе Вермиллион, управлял планетой Старья. Согласно Императорскому Договору, я по-прежнему являюсь владельцем одного из островов планеты. Острова, занимающего одну двадцатую часть суши и протянувшегося от умеренной зоны до экватора. Старья — планета с кислородно-азотной атмосферой, как и твоя, с близкой силой тяжести и миролюбивым населением двуногих, как и вы. Взамен на твое сотрудничество я готов забрать тебя и других землян, которых ты выберешь, числом до двенадцати, и доставить на этот остров. Он будет передан тебе и твоим наследникам навсегда. Ты будешь более чем свободным человеком, ты будешь самодержавным владыкой. Это в моей власти. Признаться, я разочарован твоей некоммуникабельностью, но понимаю, что у тебя есть на то причины. А сейчас иди и подумай. Губернатор хочет, чтобы завтра я принял участие в охоте, поэтому ты не понадобишься. Мы встретимся здесь и поговорим завтра вечером. Надеюсь, к тому времени ты решишься сотрудничать с нами. А теперь оставь нас.
Ошеломленный Тоулер вышел. Предложение Ривароса, предложение Пар-Хаворлема, а теперь предложение Синворета, одно другого лучше — от всего этого у него кружилась голова. Они подействовали на него так, как внезапное зрелище воды на умирающего от жажды человека. В этих условиях необходимость принятия решения была почти физической тяжестью, и он едва не рухнул в коридоре, перед дверью Подписывающего.
Он не мог верить никаким обещаниям — и меньше всего, пожалуй, Риварса. Если Пар-Хаворлем и его соплеменники будут изгнаны с земли, в неразберихе, которая, несомненно, начнется потом, Риварса может сменить кто-то из его соперников. А чего стоит слово Синворета? В конце концов, он всего лишь нул…
Тоулер потащился к выходу из дворца и затем по улицам до квартиры Элизабет. Нужно поговорить с ней обо всем, упорядочить мысли — ее мозг так же точен, как ее пальцы.
У Элизабет тоже были разговоры без утешительных результатов. Сменившись со смены, она нашла Питера Ларденинга и договорилась встретиться с ним через десять минут в одном из кафе туземного района.
Мужчина встал, когда она вошла в зарезервированный им бокс.
Чувствовал он себя неловко.
— Очень приятно поговорить с тобой, Элизабет. В последнее время ты, кажется, избегаешь меня.
— Странно. Это, скорее, меня все избегают.
— Это для твоего же добра, Элизабет. Я должен сказать тебе…
— Пожалуйста, Питер! Вспомни, что это я хотела с тобой поговорить.
— Хорошо. Начинай. Я заказал какао, буду тихонько пить и слушать. — Он обиженно смотрел на нее. Постепенно Питер успокоился. — Знаешь, ты удивительно нетрадиционная девушка, Элизабет.
Женщина опустила голову, вспомнив, как Тоулер говорил о ее традиционности. Вот насколько различался ее образ в глазах обоих мужчин. За последние несколько дней она стала застенчивой, начала обращать внимание на то, как ведет себя, что говорит, на то, как двигаются при ходьбе ее стройные бедра.
— Я хочу поговорить с тобой о Гэри Тоулере, — сказала она. — Вы несправедливы к нему. Ваш бойкот, — это так по-детски, Питер. Я хочу, чтобы ты использовал свое влияние на других переводчиков и покончил с этой глупостью.