Страница:
Шверник покачал головой.
— Когда нация готова к революции, появляются и люди, которые ее совершают. Часто так называемые лидеры бегут из последних сил, чтобы остаться впереди.
— Когда все закончится, — говорил Павел, — мы отправимся в Штаты. Я знаю в Сьеррах городок по названию Грасс-Вэлли. Охота, рыбалка, горы, чистый воздух. Очень легко добраться до городов вроде Сан-Франциско, если захочется побегать по магазинам, сходить в ресторан или на концерт.
Она вновь поцеловала его.
— Знаешь, — продолжал Павел, — я занимаюсь такой работой — раньше, конечно, не такого уровня — с девятнадцати лет. Девятнадцати, вот ведь! И вот впервые я понял, что устал от нее. По горло сыт. Аня, мне почти тридцать пять, и впервые я хочу того, чего ждет от жизни каждый мужчина. Женщину, дом, детей. Ты никогда не видела Америку. Ты полюбишь ее. И американцы тебе понравятся, особенно те, что живут в городках типа Грасс-Вэлли.
Она легко засмеялась.
— Но я же русская.
— Так что?
— Наш дом и наша жизнь должны быть здесь, в России. В новой России, которая скоро появится.
— Жить здесь, когда есть Калифорния? — посмеялся он над нею. — Аня, Аня, ты не знаешь жизни. Почему…
— Но, Павел, я же русская. И если Соединенные Штаты более приятное место для жизни, чем будущая Россия, когда больше не будет полицейского государства, тогда это будет моя обязанность — помочь России.
Внезапно до него дошло, что она имеет в виду.
— Но я все время думал, что после всего этого мы поженимся. И я смогу показать тебе свою страну.
— Не знаю почему, но я думала, мы оба хотим строить нашу жизнь здесь.
Они долго молчали во взаимном страдании.
Наконец Павел произнес:
— Еще рано строить подобные планы. Мы любим друг друга, это должно быть достаточно. Когда все произойдет, у нас будет возможность изучить образ жизни друг друга. Ты сможешь съездить со мной в Штаты.
— А я возьму тебя в Армению. Я знаю городок в самых красивых горах в мире. Мы проведем там неделю. Месяц! Может, когда-нибудь мы построим там летнюю дачу.
Она счастливо засмеялась.
— Знаешь, там все живут до ста лет.
— Да, мы туда как-нибудь съездим, — спокойно согласился Павел.
Он должен был этим вечером увидеться с Леонидом, но в последний момент ему прислали Анну, чтобы передать, что состоится важная встреча. Собрание делегатов подполья со всей страны. Они примут решение, когда выступать, но присутствие Павла не нужно.
У него не было чувства, что от него скрывают что-то, что имеет к нему отношение. Уже давно было решено, что чем меньше будет известно о деятельности Павла рядовому члену движения, тем лучше. Как это говорилось в старом русском анекдоте? Когда четверо сидят и обсуждают, как делать революцию, трое полицейские шпики, а четвертый — дурак.
Фактически же, они хорошо управлялись с делами. Он действовал больше года, и не было никаких признаков, что КГБ было осведомлено о его деятельности. Леонид и его люди знали свое дело. Уж им-то приходилось знать. Коммунисты устраняли тех, кто сорок лет выступал против них. Подполье научилось изощряться, чтобы выжить.
Нет, это не было ощущением оторванности. Павел Козлов разлегся да кровати в своем огромном номере в отеле «Астория», закинул руки за голову и уставился в потолок. Он суммировал события последних месяцев, с того момента, как вошел в кабинет шефа в Вашингтоне, и до последнего вечера на даче с Леонидом и Анной.
Все события.
Вновь и вновь.
В его сознании появилась тревога.
Он опустил ноги на пол и направился к шкафу. Он выбрал самые скромные брюки и пиджак, который плохо с ними сочетался. Он проверил свой бесшумный пистолет 38 калибра и поместил его под левой рукой. Он вытащил вставные зубы, вспоминая при этом, как лишился зубов в уличной драке с коммунистической группой в Панаме, вставил фарфоровый мост с типичным русским металлическим блеском. Засунул кепку в задний карман, очки в металлической отраве во внутренний карман и вышел из комнаты.
Он торопливо прошел по коридору, миновал стойку Интуриста, хорошо, что это был тихий день для туристической активности.
На улице он прошел несколько кварталов до улицы 25 Октября и обнаружил, что смешался с толпой. Убедившись, что за его спиной никого нет, он вошел в пивную, взял кружку пива, а потом исчез в туалете. Здесь он снял пиджак, помял его немного, вновь одел, так же надел и кепку, и очки. Снял галстук и засунул его в боковой карман.
Он вышел, более или менее смахивая на рядового ленинградского рабочего, дошел до автобусной остановки на Володарского и стал ждать автобуса до Петродворца. Он бы предпочел метро, но так далеко линия не шла.
Автобус высадил его в полутора милях от дачи, и он пошел пешком.
К этому времени Павел хорошо знал секретные меры, принятые Леонидом Шверником, и остановился. Ничто не указывало, что дача использовалась или прятала кого-нибудь от наказания КГБ. Но в такое время должны были быть трое часовых, тщательно замаскированных.
Это было своего рода коньком Павла. С девятнадцати лет, криво усмехнулся он и спросил себя, есть ли в мире кто-нибудь, способный пройти через линию часовых так осторожно, как он.
Он направился к даче в той точке, где к ней наиболее близко подходили сосны. Лежа на животе, он наблюдал минут десять, пока не сделал решающий бросок к дому. Он вновь лег, теперь уже рядом с домом под кустом.
Из внутреннего кармана он вытащил шпионское устройство, полученное от Дерека Стивенса из отдела Руба Голдберга. Оно выглядело, как предполагалось, как большой врачебный стетоскоп. Он вставил концы в уши, а другой конец приставил к стене дома.
Говорил Леонид Шверник.
— Стать убийцами, это не слишком приятная перспектива, но именно Советы научили нас истине, что цель оправдывает средства. И диктатура, которую они установили, столь безжалостна, что практически у нас нет альтернативы. Единственный путь устранить их, это насилие. К счастью, как мы полагаем, насилие будет необходимо только по отношению к маленькой группе высшей иерархии. Когда их уберут и наши станции провозгласят новую революцию, оппозиция будет очень слабой.
Кто-то глубоко вздохнул, Павел мог уловить даже этот звук.
— Зачем это обсуждать? — спросил голос, который Павел не смог распознать. — Давайте займемся другими проблемами, наши передачи должны завершиться представлением нашей программы. Убийство номера первого и его непосредственного окружения первоначально может встретить негативную реакцию. Мы должны предоставить неопровержимые аргументы, если наше движение собирается очистить нацию, как мы планируем.
Вмешался новый голос:
— Мы засадили лучших писателей Советского Союза за работу над речами. Во всех отношениях они совершенство.
— Мы еще не решили, что говорить о водородной бомбе, ракетах и нескончаемых вооружениях, накопленных Советами, не говорили об армии, кораблях и воздушных силах.
Кто-то, чей голос напоминал Николая Кириченко из Москвы, произнес:
— Я председатель комитета по обороне. По нашему мнению, мы должны в нашей программе акцентировать, что единственный выход в том, что, пока Запад не согласится на ядерное разоружение, мы должны сохранить свое собственное.
— Но одной из основных причин революции, — произнес с дрожью в голосе Леонид, — было устранение безумной гонки вооружений, которая пожирает половину мировых ресурсов.
— Да, но что мы можем сделать? Откуда нам знать, что Запад не нападет на нас? И, пожалуйста, не забудьте, что не только Соединенные Штаты имеют ядерное оружие. Если мы забудем об обороне, нас смогут уничтожить Англия, Франция, Западная Германия, даже Турция или Япония! И также учтите, что экономика некоторых западных держав основывается на производстве вооружений до такой степени, что окончание такого производства приведет нацию к депрессии. Короче говоря, они не могут себе позволить оставить мир без напряженности.
— Эту проблему решит будущее, — сказал кто-то. — Но все же я считаю, что комитет прав. Пока не будет точно доказано, что нам не надо бояться других, мы должны сохранять свои силы.
Под кустом Павлу пришлось скрючиться, но он получил то, ради чего пришел: дискуссию о политике, не скованную его присутствием.
— Давайте перейдем к более приятной теме, — раздался женский голос. — Наши передачи должны сообщить народу, что впервые в истории России мы действительно окажемся в положении мировых лидеров! Пятьдесят лет коммунисты пытались заставить страны принять их систему. Те страны, что стали коммунистическими, сделали это либо под влиянием Красной Армии, либо под давлением полной разрухи, как в Китае. Но завтра, когда появится Новая Россия? Свободная от ненужной регламентации и неэффективной бюрократии, которой будет завидовать весь мир! — Ее голос фанатично зазвенел.
Кто-то хмыкнул.
— Если Запад считает, что соревнуется с нами, подождите, пока они не увидят Новую Россию.
Павлу показалось, что на прогалине кто-то появился. Рот его сжался, и пистолет 38 калибра как по волшебству оказался в его руке.
Ложная тревога.
Он вновь вернулся к разговору.
Говорил Кириченко.
— Мне трудно не верить, что через год полмира не последует за нашим примером!
— Полмира! — буйно рассмеялся кто-то. — Весь мир, товарищи! Новая система охватывает весь мир. Впервые в истории мир увидит, к чему в действительностивели Маркс и Энгельс.
Вернувшись под утро в отель, Павел вновь вытянулся на кровати, сложив руки за головой. Его глаза уставились в потолок, когда он мучительно занимался переоценкой ценностей.
Здесьбыла Анна.
И кроме того, Леонид Шверник и другие члены подполья. Самые близкие друзья, которых он когда-либо имел в жизни, не будучи склонным к дружбе.
Была Россия, страна его рождения. Не учитывая подпольного движения, Советского режима, царской династии Романовых. Матушка Россия. Земля его родителей, дедов, земля его корней.
Да, но, конечно, существовали Соединенные Штаты и Запад. Запад, который принял его в тяжелый момент бегства из Матушки России. Матушка Русь, ха! Да что за матерью была она для семьи Козловых? Для его деда, отца, матери и брата? Где бы сейчас был он, Павел, если бы ребенком его не отправили на Запад? А его работа? Как быть с ней? Его работа с девятнадцати лет, когда обычные молодые люди ходят в школу, только готовятся жить. С девятнадцати лет он был членом антисоветской команды.
Звезда, да! Пол Козлов, ремонтник, всегда надежный, холодный, безжалостный. Пол Козлов, на которого всегда можно было рассчитывать, чтобы забить гол.
Антисоветской команды или антирусской?
Зачем обманывать самого себя. Все это бессмысленно. Он был американцем. У него остались смутные воспоминания о семье и стране. Только из-за того, что люди ему об этом напоминали, он знал, что является русским. Но американцем он был, насколько только возможно.
Что он там говорил им, людям на Западе по крови и рождению вроде лорда Кэррола и Дерека Стивенса? Если я не член команды, то команд вообще не существует.
Но, конечно, была еще Анна.
Да, Анна. Но какое, собственно, будущее могло быть у них? Теперь обдумывая это, неужели он действительно мог представить ее, сидящей в кафе на Монтец-Стрит в Грасс-Вэлли и смакующей банановый десерт?
Анна была русской. И патриоткой настолько, насколько возможно. И так предана российской команде, насколько можно только представить. И, как член команды, она, как и Павел, знала, какому риску подвергалась. И она не колебалась в тисках сомнений, чтобы принести в жертву любимого брата.
Пол Козлов ударил по «Трейси», ручным часам, стоящим перед ним у корешка книги. Он привел аппарат в действие и стал передавать:
— Вызывает Пол. Вызывает Пол.
Наконец раздался густой далекий голос.
— О’кей, Пол. Прием.
Пол Козлов глубоко вздохнул и произнес:
— Все в порядке. Через пару дней мы свергнем их. Понимаете?
— Я понял, Пол.
— Может кто-нибудь перехватить наш разговор?
— Исключено.
— Хорошо, перейдем к делу. Эти ребята собираются начать революцию, убрав не только номера первого, но также и второго, третьего, четвертого, шестого и седьмого в иерархии. Номер пятый — их человек.
— Вы же знаете, — сообщил густой голос, — я не хочу знать детали. Оставьте их себе.
Пол скривился.
— Поэтому-то я и вызвал вас. В течение ближайших двух суток вам — или кому-то другому — придется принять решение. Я этого сделать не могу. Я не могу отмахнуться от этой проблемы вечными словами «не надоедайте мне деталями».
— Решение? Какое еще решение? Вы же говорите, что все готово, разве нет?
— Послушайте, — произнес Пол, — вспомните, как вы дали мне задание. Как вы рассказывали мне о немцах, которые отправили Ленина в Петроград в надежде, что он начнет революцию, а британцы отправили Моэма, чтобы ее предотвратить.
— Да, да. И что?
Даже на далеком расстоянии в голосе шефа слышалось удивление.
— Считалось, что немцы достигли успеха, а Моэм потерпел поражение. Но, оглядываясь назад, скажите, что выиграли немцы, подтолкнув большевистскую революцию? Через двадцать пять лет Советы разбили эту мощную державу под Сталинградом. Голос из Вашингтона был крайне нетерпелив.
— Что вы хотите сказать, Пол?
— Вот что. Когда вы дали мне назначение, вы сказали, что я нахожусь в положении немцев, которые отправили Ленина в Петроград, чтобы начать революцию. Вы уверены, что противная сторона ошибалась? Вы уверены, что я не должен совершить работу Моэма? Позвольте заметить, шеф, люди, с которыми я работаю, очень энергичны, они будут управлять страной во много раз расторопнее, чем комми.
Шеф, это решение и надо принять в следующие два дня. Попросту, кого мы хотим устранить? Вы уверены, что не хотите, чтобы я сообщил обо всей организации КГБ?
Перевод с англ. Ю. Беловой
— Когда нация готова к революции, появляются и люди, которые ее совершают. Часто так называемые лидеры бегут из последних сил, чтобы остаться впереди.
— Когда все закончится, — говорил Павел, — мы отправимся в Штаты. Я знаю в Сьеррах городок по названию Грасс-Вэлли. Охота, рыбалка, горы, чистый воздух. Очень легко добраться до городов вроде Сан-Франциско, если захочется побегать по магазинам, сходить в ресторан или на концерт.
Она вновь поцеловала его.
— Знаешь, — продолжал Павел, — я занимаюсь такой работой — раньше, конечно, не такого уровня — с девятнадцати лет. Девятнадцати, вот ведь! И вот впервые я понял, что устал от нее. По горло сыт. Аня, мне почти тридцать пять, и впервые я хочу того, чего ждет от жизни каждый мужчина. Женщину, дом, детей. Ты никогда не видела Америку. Ты полюбишь ее. И американцы тебе понравятся, особенно те, что живут в городках типа Грасс-Вэлли.
Она легко засмеялась.
— Но я же русская.
— Так что?
— Наш дом и наша жизнь должны быть здесь, в России. В новой России, которая скоро появится.
— Жить здесь, когда есть Калифорния? — посмеялся он над нею. — Аня, Аня, ты не знаешь жизни. Почему…
— Но, Павел, я же русская. И если Соединенные Штаты более приятное место для жизни, чем будущая Россия, когда больше не будет полицейского государства, тогда это будет моя обязанность — помочь России.
Внезапно до него дошло, что она имеет в виду.
— Но я все время думал, что после всего этого мы поженимся. И я смогу показать тебе свою страну.
— Не знаю почему, но я думала, мы оба хотим строить нашу жизнь здесь.
Они долго молчали во взаимном страдании.
Наконец Павел произнес:
— Еще рано строить подобные планы. Мы любим друг друга, это должно быть достаточно. Когда все произойдет, у нас будет возможность изучить образ жизни друг друга. Ты сможешь съездить со мной в Штаты.
— А я возьму тебя в Армению. Я знаю городок в самых красивых горах в мире. Мы проведем там неделю. Месяц! Может, когда-нибудь мы построим там летнюю дачу.
Она счастливо засмеялась.
— Знаешь, там все живут до ста лет.
— Да, мы туда как-нибудь съездим, — спокойно согласился Павел.
Он должен был этим вечером увидеться с Леонидом, но в последний момент ему прислали Анну, чтобы передать, что состоится важная встреча. Собрание делегатов подполья со всей страны. Они примут решение, когда выступать, но присутствие Павла не нужно.
У него не было чувства, что от него скрывают что-то, что имеет к нему отношение. Уже давно было решено, что чем меньше будет известно о деятельности Павла рядовому члену движения, тем лучше. Как это говорилось в старом русском анекдоте? Когда четверо сидят и обсуждают, как делать революцию, трое полицейские шпики, а четвертый — дурак.
Фактически же, они хорошо управлялись с делами. Он действовал больше года, и не было никаких признаков, что КГБ было осведомлено о его деятельности. Леонид и его люди знали свое дело. Уж им-то приходилось знать. Коммунисты устраняли тех, кто сорок лет выступал против них. Подполье научилось изощряться, чтобы выжить.
Нет, это не было ощущением оторванности. Павел Козлов разлегся да кровати в своем огромном номере в отеле «Астория», закинул руки за голову и уставился в потолок. Он суммировал события последних месяцев, с того момента, как вошел в кабинет шефа в Вашингтоне, и до последнего вечера на даче с Леонидом и Анной.
Все события.
Вновь и вновь.
В его сознании появилась тревога.
Он опустил ноги на пол и направился к шкафу. Он выбрал самые скромные брюки и пиджак, который плохо с ними сочетался. Он проверил свой бесшумный пистолет 38 калибра и поместил его под левой рукой. Он вытащил вставные зубы, вспоминая при этом, как лишился зубов в уличной драке с коммунистической группой в Панаме, вставил фарфоровый мост с типичным русским металлическим блеском. Засунул кепку в задний карман, очки в металлической отраве во внутренний карман и вышел из комнаты.
Он торопливо прошел по коридору, миновал стойку Интуриста, хорошо, что это был тихий день для туристической активности.
На улице он прошел несколько кварталов до улицы 25 Октября и обнаружил, что смешался с толпой. Убедившись, что за его спиной никого нет, он вошел в пивную, взял кружку пива, а потом исчез в туалете. Здесь он снял пиджак, помял его немного, вновь одел, так же надел и кепку, и очки. Снял галстук и засунул его в боковой карман.
Он вышел, более или менее смахивая на рядового ленинградского рабочего, дошел до автобусной остановки на Володарского и стал ждать автобуса до Петродворца. Он бы предпочел метро, но так далеко линия не шла.
Автобус высадил его в полутора милях от дачи, и он пошел пешком.
К этому времени Павел хорошо знал секретные меры, принятые Леонидом Шверником, и остановился. Ничто не указывало, что дача использовалась или прятала кого-нибудь от наказания КГБ. Но в такое время должны были быть трое часовых, тщательно замаскированных.
Это было своего рода коньком Павла. С девятнадцати лет, криво усмехнулся он и спросил себя, есть ли в мире кто-нибудь, способный пройти через линию часовых так осторожно, как он.
Он направился к даче в той точке, где к ней наиболее близко подходили сосны. Лежа на животе, он наблюдал минут десять, пока не сделал решающий бросок к дому. Он вновь лег, теперь уже рядом с домом под кустом.
Из внутреннего кармана он вытащил шпионское устройство, полученное от Дерека Стивенса из отдела Руба Голдберга. Оно выглядело, как предполагалось, как большой врачебный стетоскоп. Он вставил концы в уши, а другой конец приставил к стене дома.
Говорил Леонид Шверник.
— Стать убийцами, это не слишком приятная перспектива, но именно Советы научили нас истине, что цель оправдывает средства. И диктатура, которую они установили, столь безжалостна, что практически у нас нет альтернативы. Единственный путь устранить их, это насилие. К счастью, как мы полагаем, насилие будет необходимо только по отношению к маленькой группе высшей иерархии. Когда их уберут и наши станции провозгласят новую революцию, оппозиция будет очень слабой.
Кто-то глубоко вздохнул, Павел мог уловить даже этот звук.
— Зачем это обсуждать? — спросил голос, который Павел не смог распознать. — Давайте займемся другими проблемами, наши передачи должны завершиться представлением нашей программы. Убийство номера первого и его непосредственного окружения первоначально может встретить негативную реакцию. Мы должны предоставить неопровержимые аргументы, если наше движение собирается очистить нацию, как мы планируем.
Вмешался новый голос:
— Мы засадили лучших писателей Советского Союза за работу над речами. Во всех отношениях они совершенство.
— Мы еще не решили, что говорить о водородной бомбе, ракетах и нескончаемых вооружениях, накопленных Советами, не говорили об армии, кораблях и воздушных силах.
Кто-то, чей голос напоминал Николая Кириченко из Москвы, произнес:
— Я председатель комитета по обороне. По нашему мнению, мы должны в нашей программе акцентировать, что единственный выход в том, что, пока Запад не согласится на ядерное разоружение, мы должны сохранить свое собственное.
— Но одной из основных причин революции, — произнес с дрожью в голосе Леонид, — было устранение безумной гонки вооружений, которая пожирает половину мировых ресурсов.
— Да, но что мы можем сделать? Откуда нам знать, что Запад не нападет на нас? И, пожалуйста, не забудьте, что не только Соединенные Штаты имеют ядерное оружие. Если мы забудем об обороне, нас смогут уничтожить Англия, Франция, Западная Германия, даже Турция или Япония! И также учтите, что экономика некоторых западных держав основывается на производстве вооружений до такой степени, что окончание такого производства приведет нацию к депрессии. Короче говоря, они не могут себе позволить оставить мир без напряженности.
— Эту проблему решит будущее, — сказал кто-то. — Но все же я считаю, что комитет прав. Пока не будет точно доказано, что нам не надо бояться других, мы должны сохранять свои силы.
Под кустом Павлу пришлось скрючиться, но он получил то, ради чего пришел: дискуссию о политике, не скованную его присутствием.
— Давайте перейдем к более приятной теме, — раздался женский голос. — Наши передачи должны сообщить народу, что впервые в истории России мы действительно окажемся в положении мировых лидеров! Пятьдесят лет коммунисты пытались заставить страны принять их систему. Те страны, что стали коммунистическими, сделали это либо под влиянием Красной Армии, либо под давлением полной разрухи, как в Китае. Но завтра, когда появится Новая Россия? Свободная от ненужной регламентации и неэффективной бюрократии, которой будет завидовать весь мир! — Ее голос фанатично зазвенел.
Кто-то хмыкнул.
— Если Запад считает, что соревнуется с нами, подождите, пока они не увидят Новую Россию.
Павлу показалось, что на прогалине кто-то появился. Рот его сжался, и пистолет 38 калибра как по волшебству оказался в его руке.
Ложная тревога.
Он вновь вернулся к разговору.
Говорил Кириченко.
— Мне трудно не верить, что через год полмира не последует за нашим примером!
— Полмира! — буйно рассмеялся кто-то. — Весь мир, товарищи! Новая система охватывает весь мир. Впервые в истории мир увидит, к чему в действительностивели Маркс и Энгельс.
Вернувшись под утро в отель, Павел вновь вытянулся на кровати, сложив руки за головой. Его глаза уставились в потолок, когда он мучительно занимался переоценкой ценностей.
Здесьбыла Анна.
И кроме того, Леонид Шверник и другие члены подполья. Самые близкие друзья, которых он когда-либо имел в жизни, не будучи склонным к дружбе.
Была Россия, страна его рождения. Не учитывая подпольного движения, Советского режима, царской династии Романовых. Матушка Россия. Земля его родителей, дедов, земля его корней.
Да, но, конечно, существовали Соединенные Штаты и Запад. Запад, который принял его в тяжелый момент бегства из Матушки России. Матушка Русь, ха! Да что за матерью была она для семьи Козловых? Для его деда, отца, матери и брата? Где бы сейчас был он, Павел, если бы ребенком его не отправили на Запад? А его работа? Как быть с ней? Его работа с девятнадцати лет, когда обычные молодые люди ходят в школу, только готовятся жить. С девятнадцати лет он был членом антисоветской команды.
Звезда, да! Пол Козлов, ремонтник, всегда надежный, холодный, безжалостный. Пол Козлов, на которого всегда можно было рассчитывать, чтобы забить гол.
Антисоветской команды или антирусской?
Зачем обманывать самого себя. Все это бессмысленно. Он был американцем. У него остались смутные воспоминания о семье и стране. Только из-за того, что люди ему об этом напоминали, он знал, что является русским. Но американцем он был, насколько только возможно.
Что он там говорил им, людям на Западе по крови и рождению вроде лорда Кэррола и Дерека Стивенса? Если я не член команды, то команд вообще не существует.
Но, конечно, была еще Анна.
Да, Анна. Но какое, собственно, будущее могло быть у них? Теперь обдумывая это, неужели он действительно мог представить ее, сидящей в кафе на Монтец-Стрит в Грасс-Вэлли и смакующей банановый десерт?
Анна была русской. И патриоткой настолько, насколько возможно. И так предана российской команде, насколько можно только представить. И, как член команды, она, как и Павел, знала, какому риску подвергалась. И она не колебалась в тисках сомнений, чтобы принести в жертву любимого брата.
Пол Козлов ударил по «Трейси», ручным часам, стоящим перед ним у корешка книги. Он привел аппарат в действие и стал передавать:
— Вызывает Пол. Вызывает Пол.
Наконец раздался густой далекий голос.
— О’кей, Пол. Прием.
Пол Козлов глубоко вздохнул и произнес:
— Все в порядке. Через пару дней мы свергнем их. Понимаете?
— Я понял, Пол.
— Может кто-нибудь перехватить наш разговор?
— Исключено.
— Хорошо, перейдем к делу. Эти ребята собираются начать революцию, убрав не только номера первого, но также и второго, третьего, четвертого, шестого и седьмого в иерархии. Номер пятый — их человек.
— Вы же знаете, — сообщил густой голос, — я не хочу знать детали. Оставьте их себе.
Пол скривился.
— Поэтому-то я и вызвал вас. В течение ближайших двух суток вам — или кому-то другому — придется принять решение. Я этого сделать не могу. Я не могу отмахнуться от этой проблемы вечными словами «не надоедайте мне деталями».
— Решение? Какое еще решение? Вы же говорите, что все готово, разве нет?
— Послушайте, — произнес Пол, — вспомните, как вы дали мне задание. Как вы рассказывали мне о немцах, которые отправили Ленина в Петроград в надежде, что он начнет революцию, а британцы отправили Моэма, чтобы ее предотвратить.
— Да, да. И что?
Даже на далеком расстоянии в голосе шефа слышалось удивление.
— Считалось, что немцы достигли успеха, а Моэм потерпел поражение. Но, оглядываясь назад, скажите, что выиграли немцы, подтолкнув большевистскую революцию? Через двадцать пять лет Советы разбили эту мощную державу под Сталинградом. Голос из Вашингтона был крайне нетерпелив.
— Что вы хотите сказать, Пол?
— Вот что. Когда вы дали мне назначение, вы сказали, что я нахожусь в положении немцев, которые отправили Ленина в Петроград, чтобы начать революцию. Вы уверены, что противная сторона ошибалась? Вы уверены, что я не должен совершить работу Моэма? Позвольте заметить, шеф, люди, с которыми я работаю, очень энергичны, они будут управлять страной во много раз расторопнее, чем комми.
Шеф, это решение и надо принять в следующие два дня. Попросту, кого мы хотим устранить? Вы уверены, что не хотите, чтобы я сообщил обо всей организации КГБ?
Перевод с англ. Ю. Беловой