Орхан Кемаль. Брошенная в бездну

   Хаджер-ханым уселась на маленькую скамеечку и приступила к омовению. Бормоча про себя слова молитвы, она думала о сыне: «Где же Мазхар провёл эту ночь? Вряд ли он занимался делами, скорее всего, развлекался с девицей из бара. И молодец! А эта Жале вовсе и не похожа на шлюху — госпожа, да и только! Может, он по уши влюбился в неё и выгонит из дому Назан? Что ж, это было бы неплохо. В самом деле, он совсем охладел к жене. Избил её до потери сознания, не ночует дома, выставляет напоказ свою связь с девицей из бара! Нет, он и впрямь может прогнать Назан».
   Но тут же Хаджер-ханым со страхом подумала: «А если, упаси аллах, сын приведёт Жале в дом?.. Может, пожалуй, и привести… Нет-нет! Развлекаться можно с кем угодно, но приводить таких женщин в дом!..»
   Хаджер-ханым взяла из рук Назан полотенце, вытерла ноги и как бы невзначай сказала:
   — Твоя холодность просто отталкивает мужа!
   Не прибавив более ни слова, она удалилась в свою комнату, расстелила коврик и приготовилась к намазу. Но прежде чем склониться в поклоне, Хаджер-ханым решила каким-нибудь образом намекнуть невестке, что Мазхар спутался с девицей из бара. Она наведёт это жалкое создание на мысль, что больше нельзя выносить такую жизнь, надо сказать мужу, что она хочет уйти от него. Мазхар, конечно, согласится. «Ну и пусть проваливает! Она нам не ко двору».
   Хаджер-ханым склонилась в низком поклоне: «А вдруг она захочет взять с собой Халдуна? Нет! Это невозможно». Она выпрямилась. «Нельзя допустить, чтобы внука воспитала эта простолюдинка! Да и Мазхар не захочет».
   Она снова отвесила низкий поклон: «Сын такого известного адвоката в семье простых людей!» И снова выпрямилась: «Нет, Мазхар этого не допустит! Он так хорошо умеет устраивать чужие дела, так неужели его надо учить, как устроить свои?»
   Хаджер-ханым прилежно отвешивала поклон за поклоном, но была очень далека от молитвы.
   Наконец она простерла руки к потолку и произнесла: «О всевышний! Я взываю к твоей милости! Сделай так, чтобы в сердце сына осталось местечко и для меня! Убереги его от дурных чар! Отправь невестку, рождённую быть служанкой, в адово пекло! Но не допусти, чтобы сын привёл на её место девицу из бара!»
   Молитву прервал крик Халдуна:
   — Не бей, не бей мою мамочку!
   Взмахнув воздетыми кверху руками, Хаджер-ханым кинулась к внуку.
   — Что случилось, дитятко моё? Плохой сон приснился?
   Халдун всё ещё не мог прийти в себя.
   — Да, — прошептал он едва слышно.
   — Что ж ты видел во сне?
   — Папа бил мою маму.
   Мальчик спрыгнул с кровати и, путаясь в длинной ночной рубашке, побежал к двери.
   — Куда ты в такую рань?
   — А где мама?
   Хаджер-ханым нахмурилась:
   — Пусть лучше глаза мои повылазят, чем смотреть за твоей матерью!
   Халдун стремглав бросился из комнаты. Хаджер-ханым крикнула ему вдогонку:
   — Погоди! Вот прогонит её отец, тогда я тебе покажу! — и с шумом захлопнула дверь. Видит аллах, ей помешали завершить намаз. Свёртывая молитвенный коврик, она бормотала: «Не успеет глаза продрать, сразу бежит к матери. Змеёныш, чего и ждать от такого?»
   После завтрака Хаджер-ханым, основательно накрасив и напудрив своё лицо, отправилась к Наджие. Рыза пришёл из бара очень поздно и ещё спал. Завидя направлявшуюся к ним мать адвоката, Наджие принялась будить мужа. Рыза вскочил как ошпаренный, ошалело озираясь по сторонам.
   — А? Что?!
   — Вставай, старуха идёт!
   — Какая ещё старуха в такую рань? Спать хочу! Отвяжись!
   — Вставай, дорогой, потом поспишь. К нам идёт мать Мазхар-бея!
   — Вот мерзкая баба! Начнёт сейчас языком чесать, только держись!
   Встав с тахты, он в одних кальсонах бросился в кухню. Наджие пошла открывать дверь.
   Увидев неприбранную постель, Хаджер-ханым сказала:
   — Кажется, Рыза-эфенди ещё спал?
   — Нет, дорогая, он уже поднялся. Входите, пожалуйста!
   Гостья прошла на почётное место, приговаривая:
   — Если спал, так и спал бы себе. Ведь я не чужая. Грустно мне стало, вот я и решила заглянуть к вам… Рыза-эфенди, — крикнула она, усаживаясь, — иди сюда, сынок! Иди, не стесняйся. Наверно, лёг поздно?
   Натянув брюки и наспех умывшись, Рыза вошёл в комнату. Лицо у него было заспанное.
   — Рад приветствовать вас, ханым-эфенди!
   — Рада видеть тебя, сын мой! Только зачем было вставать? Лежал бы себе в постели. Разве я чужая?
   — Так я уже всё равно проснулся. Очень хорошо, что вы зашли. Выпьем кофейку. Наджие, свари-ка кофе!
   — Хорошо, что сказал, сама-то я не догадалась бы, — съязвила Наджие, у которой кошки заскребли на сердце при мысли, что она оставит эту молодящуюся старуху наедине с мужем.
   — Ха-ха-ха, — засмеялась Хаджер-ханым. — О дети мои! Вы напомнили мне молодость. Мы с мужем тоже любили иной раз позабавиться допоздна. Ах, где они, былые денёчки? Да, в те времена были женщины так женщины. Какой мужчина не заглядится на такую?.. Умели мы со вкусом одеться, поболтать… Женщина, словно корона, украшала мужчину… А нынешние? Нет, не то! Совсем не то!
   Наджие, свёртывая одеяло, сказала с нервным смешком:
   — Вот слушай и наматывай на ус!
   — Так это ж раньше было, жёнушка, — попытался отшутиться Рыза. — Были стаканы да стекляшками стали. Из них люди воду пить перестали. Оставим прошлое, будем жить сегодня. Не так ли, ханым-эфенди?
   Хаджер-ханым вздохнула:
   — Какая там жизнь! Сдаётся мне, конец света приходит! Пооткрывали разные бары, мужчины развратничают, всякий стыд потеряли…
   «Так вот куда ты, голубушка, клонишь! — подумал Рыза. — Всё ясно: пришла пронюхать что-нибудь о сыне. Ну да с чем пришла, с тем и уйдёшь. Мазхар-бей строго-настрого приказал: никому ни слова. Как же, скажу я тебе, жди!»
   — Мазхар-то мой в эту ночь домой не приходил, — как бы невзначай бросила Хаджер-ханым.
   — Может, он на следствие выезжал? — словно ни чего не зная, проговорил Рыза.
   — Какое там следствие ночью?
   — Так он мог выехать днём, а ночью не на чем было возвращаться.
   Хаджер-ханым захихикала:
   — Ну и Рыза! Скажи, ради аллаха, за кого же ты меня принимаешь? Ты свои байки невестке моей рассказывай. А меня не проведёшь! Я всё читаю как по раскрытой книге… Скажи-ка лучше: был он в баре?
   Рыза вопросительно взглянул на жену: не проболталась ли?
   — Я про это узнала совсем не от неё, — кивнула Хаджер-ханым в сторону Наджие.
   — От кого же?
   — О-о-о! Об этом прослышал даже глухой султан! Знаю, с кем он там время проводит! Жале, или Нериман? Так, что ли?
   Рыза потупился.
   — Но я его не осуждаю, — продолжала Хаджер-ханым. — Если мужчина не находит в жене того, что ему нужно, он ищет это у других. Женщина должна уметь держать мужчину в руках. Не умеет, пусть пеняет на себя. Так уж аллах создал мир… Будь у меня такая жена, как Назан, и дня её не терпела бы в доме. Не подумайте, что я говорю как свекровь. Но до чего она глупа, неряшлива, неповоротлива… Видишь, муж идёт, бросай все дела и беги к дверям, встречай! А там приласкайся, расспроси о том о сём. Так нет же! Муж в дом, а она по углам прячется. Мне приходится самой его встречать, спрашивать, как он себя чувствует, какое настроение? Словно не она, а я его жена.
   Наджие не торопилась варить кофе.
   — Ну а как кончилось дело с перстнем? — спросила она, чтобы оттянуть время.
   — Как могло кончиться? Колотушками! Представь те, эта дурёха уронила перстень под кровать! Ищет — туда, сюда — нет перстня. До того дошло, чуть ли не в воровстве меня обвинила, потаскушка! «Уж не вы ли, — говорит, — надо мной подшутили?» Посудите сами, какое у меня доброе сердце, — ведь я и рта не раскрыла. А стоило мне сказать сыну хоть слово — и дело с концом!.. Но я молчу: ребёнок у них, жалко. Я женщина сердобольная, не такая, как другие свекрови. В сердце моём сильна вера в аллаха. Ни одного намаза не пропущу. Об одном молю всевышнего, чтобы он послал в наш дом мир и спокойствие.
   Хаджер-ханым пустила к потолку столб дыма и, задумчиво глядя как тает синеватое облако, продолжала:
   — Верно говорят, чужая душа — потёмки. Сначала для сына Назан была всем, теперь вот появилась Жале. А там, может, ещё кто будет. Пусть поступают, как хотят. Я им мешать не собираюсь. Мальчонку жалко. Что с ним будет, если Назан от нас уйдёт? Ей-то что, уедет к своей тётке, найдёт себе ровню, а там и замуж выйдет. Да и Мазхар найдёт себе подходящую жену. Была я как-то в доме у судьи, видела там женщин. Вот это были дамы! Так они, как только зашёл разговор о Мазхаре, всё «ах» да «ах», журчат, словно ручейки.
   — Ваша правда, Мазхар-бей, слава аллаху, — настоящий мужчина! — вставил словцо Рыза.
   Хаджер-ханым вздохнула:
   — А сколько я пролила слёз, чтобы вырастить его? Сколько горя пришлось мне хлебнуть? Зато и сыночек не отходил от меня: всё «мамочка» да «мамочка»! Заболею, так он всю ночь, не смыкая глаз, сидит у моей постели… Да он таким и остался. Уважает меня. Что случится у него, сейчас ко мне. Ни шагу без моего благословения не сделает…
   — Я хотел бы попросить вас, — перебил её болтовню Рыза. — Не говорите, пожалуйста, сыну, что от меня услыхали о девице из бара.
   — Ну и скажешь ты, Рыза-эфенди, — засмеялась Хаджер-ханым. — Да у него от меня нет никаких тайн. Он и сам всё расскажет. Ну а я ему: молодец, так и надо! Назан ему не ровня. Стоит мне слово сказать — и он выгонит её из дому. Но не приведи аллах! Ведь ещё неизвестно, кто может занять её место? Вот я и молчу.
   — Жале я знаю недавно, — сказал Рыза. — Сдаётся мне, женщина она довольно безалаберная. Любит повеселиться… Человек она щедрый.
   Наджие насторожилась: «Вот хорошо! Если эта Жале придёт в дом адвоката, можно будет и мне чем-нибудь поживиться. От Назан никогда ничего не дождёшься».
   — …К столу у неё всегда подаётся вино, пиво… Денег у Жале на всё хватает. Есть в баре ещё одна женщина, Несрин, её подружка. Больная она. Один день работает, пять лежит. А Жале глотка без подруги не сделает и все расходы берёт на себя. Широкая натура! Да если бы она захотела разбогатеть, в несколько месяцев заработала бы капитал. Все гости только её и спрашивают. А она пристыла к Мазхару! Скроются в кабинет — и раньше полуночи не жди.
   Хаджер-ханым расстроилась: «С какой стати Жале платит свои деньги за какую-то больную женщину? Сумасшедшая она, что ли?»
   — Каждая девица из бара, — продолжал разглагольствовать Рыза, — ищет себе друга по сердцу. В баре-то она веселится, смеётся. А как только останется одна, тут уже и замолкнет. Словно соловей, что шелковицей объелся, — грустит да печалится…
   — А если и в самом деле мой сын разведётся с Назан? Уж не возьмёт ли он эту женщину в дом? — вслух подумала Хаджер-ханым. Но тут же отвергла эту мысль: — Нет, нет, не бывать этому! Распутная девица в доме такой правоверной мусульманки, как я! Да изменит аллах решение своё, если он так пожелал!..
   Она всё более и более расходилась:
   — И пусть только сын осмелится это сделать! Клянусь аллахом, не впрок пойдёт ему материнское молоко! Подумать только, привести в дом такую женщину! Ко всему ещё и мотовку. Разве ж я позволю ей растранжирить всё добро сына?
   Она погасила сигарету и встала.
   — Куда вы, ханым-эфенди? Сейчас я сварю кофе, — засуетилась Наджие.
   — Считай, что я уже выпила твой кофе. Мне пора. До свидания!
   — До свидания! Желаю счастья, тётушка!
   — Опять тётушка? Оставишь ты это слово, сестрица?
   Наджие подбежала к старухе:
   — Сестрица, старшая сестра, до свидания, моя дорогая!
   Супруги проводили старуху и вернулись в комнату.
   — Я чуть не лопнул со смеху, — сказал Рыза. — Сыночек у неё, видите ли, такой любящий, такой почтительный! Да если Жале захочет, не то что от Назан, и от самой Хаджер следа в доме не останется!
   — А знаешь, мне Жале начинает нравиться. Добрая женщина. Жалеет больную подругу. Хорошо бы Мазхар-бей развёлся с Назан и привёл в дом Жале.
   — Ясно: попрошайничать собираешься, бессовестная?
   — Да хоть и так! Подумай, ради аллаха — как я подлаживалась к Назан, а что мне перепало? Даже пары старых чулок мне не подкинула!
   Наджие вспомнила об амулете. Сейчас, когда свекровь пошла гулять, самое время передать эту штучку соседке.
   — Ну и бессовестная ты женщина! Заговорила зубы, а кофе так и не сварила, — упрекнул жену Рыза.
   — И правильно сделала! Яду бы ей, а не кофе…
   — Уж не ревнуешь ли ты меня к ней?
   — Конечно, ревную. Мужа у неё нет, а всё прихорашивается, кокетничает…
   Рыза расхохотался.
   — Допустим, я ей нравлюсь. Но разве ты не мусульманка?
   — Мусульманка, а что?
   — Так ведь религия велит нам заботиться о вдовах и одиноких женщинах.
   — Я тебе покажу заботу графином по голове! — разозлилась Наджие.
   Рыза подошёл к жене сзади, обнял её.
   — Ну что в этом плохого, глупая? У старухи полно монет. Можно будет поживиться.
   — Смотри у меня! Я шутить не собираюсь, — проговорила Наджие, разомлев в объятиях мужа.
 
 
   В тот день Хаджер-ханым успела до обеда обойти почти всех своих приятельниц. Её рассказ о связи сына с девицей из бара приятно волновал им кровь. Хаджер-ханым делала вид, будто потрясена этим открытием. Она уверяла, что очень жалеет невестку. Ведь Назан — мать её внука. К тому же бедняжка одна-одинёшенька на всём белом свете. Если сын отправит теперь жену к тётке, туго ей придётся, очень туго.
   Жене прокурора, которая ближе других приняла всё это к сердцу, Хаджер-ханым говорила:
   — Ну как же не жалеть её, сестрица? Сердце кровью обливается. Да что поделаешь? Ведь он мужчина. Попыталась я было рот раскрыть, так он и на меня взъелся. Попробуй ему что-нибудь втолковать. Разве сердце слушает разум? Если жена не сумела удержать мужа, кого можно в том винить?
   Оставшись наедине с матерью начальника финансового отдела, Хаджер-ханым говорила совсем другое. Они были одного возраста и хорошо понимали друг друга. Хозяйка слушала гостью с неподдельным интересом, покачивая в такт головой, которую уже посеребрила седина.
   — Почему же ему не гулять? — вопрошала Хаджер-ханым. — Мужчина как мужчина! Неужто он должен посвятить всю жизнь этой потаскушке Назан? Разве я не права?
   Её собеседница вполне разделяла это мнение:
   — Разумеется, Хаджер-ханым! Уж коли ты зовёшься мужчиной, так ты им и будь! — сказала она, тряхнув подбородком, на котором торчали редкие пучки седых волос. — Если человек не курит, не пьёт ракы и не заглядывается на красивых женщин, какой же он после этого мужчина? Возьми, к примеру, моего сына. Вертится вокруг своей жены, смотреть тошно! И что нашёл в этой уродине? А вот сумела прибрать к рукам моего телёнка.
   — Нет уж, мой — настоящий мужчина! Ракы пьёт, сигареты курит и, поверь, сможет отличить красавицу от дурнушки… У него есть глаза. И голова на месте. Знает толк в женщинах! Ну ошибся он с женой, сделал глупость, шайтан попутал, привязался к этой простушке, а теперь кается, смотреть на неё не может. Со вчерашнего дня в дом не заявлялся.
   — Да воздастся каждому по заслугам! Конечно, Хаджер-ханым, не пара Мазхар-бею его жена! Скажи, он в самом деле собирается бросить Назан?
   — Похоже на то. Сама не знаю почему, но пока я этого не хочу. Да и потом у них ведь ребёнок…
   — Ну вот, скажешь тоже. Ребёнок! Если уж подвернулся случай, надо действовать. Будь я на твоём месте, я бы всё сделала, чтобы рассорить их.
   — Согласна с тобой, дорогая. Но вдруг он приведёт в дом девицу из бара?
   — Думаешь?
   — Не знаю, но ведь он мужчина — захочет, так приведёт. И ничего не поделаешь.
   — И то правда. Недаром говорят: плохая уйдёт, не пришла бы похуже.
   — Эх, да что там! Ведь мы с тобой правоверные мусульманки. Чего ради скрывать от тебя, рабы божьей, то, что ведомо аллаху? Ты знаешь, чего я хочу? Чтобы сын прежде всего прогнал Назан. А там будет видно… Пусть только посмеет привести в дом эту девицу. Уж я как закрою глаза, да открою рот… Опозорю его на весь свет! К мусульманке, к правоверной женщине, привести шлюху?! О нет! Клянусь аллахом, я погублю и его и её, но этому не бывать! Пусть живёт с ней на здоровье где угодно, но приводить такую в дом?!
   — Нет, нет, Хаджер-ханым — это не выход из положения! — возразила хозяйка. — Ведь он может снять для неё домик, обставить его и поселиться там навсегда. И тогда ты лишишься всего, что имеешь сейчас.
   Хаджер-ханым как-то не подумала о такой возможности.
   — Тогда научи, научи меня, как быть? — взмолилась она.
   — Очень просто. Пусть гуляет, пока гуляется, пусть пьёт, пока пьётся. А твоё дело — ждать.
   — Короче: оставить всё на волю аллаха?
   — Да, может, и так. Сейчас-то ты, пожалуй, сама подталкиваешь сына в объятия другой женщины. А вдруг она им совсем завладеет? И кто знает, может, окажется зубастой?
   — Но у него есть ребёнок! Внука я от себя на шаг не отпущу. Халдун даже сейчас спит в моей комнате. Правда, я знаю, он любит мать, но…
   — Так оно и должно быть. Не отрывай сына от матери.
   — Зачем же мне отрывать? Что я с ума сошла?..
   Хаджер-ханым возвратилась домой незадолго до обеда. Невестка, как всегда, хлопотала на кухне.
   — Слыхала что-нибудь о муже? — небрежно осведомилась свекровь.
   — Нет, — ответила Назан, вытирая с лица пот чёрными от угля руками.
   — Ты, я смотрю, даже не беспокоишься, где он провёл ночь. А вдруг с ним беда приключилась? Ведь он адвокат — есть у него друзья, но и врагов немало. Ох уж эта женская беспечность! Да только вот что я тебе скажу: упустишь мужа — на себя и пеняй.
   Хаджер-ханым удалилась в столовую. А Назан, раздувая угли в мангале, задумалась.
   Странно! Утром прибегала Наджие. И она говорила: «Раскрой глаза! Ты упускаешь из рук мужа». Наджие что-то рассказывала о баре, в котором служит Рыза. Теперь на эти бары пошла мода. Она как-то сама слыхала в доме у прокурора, где однажды была со свекровью, что всеми уважаемые господа не вылезают из баров. А там полным-полно хорошеньких девушек. Они танцуют, обнявшись с мужчинами, пьют вино… Да мало ли что ещё они там делают…
   Но Назан не придала словам Наджие особого значения. Она была уверена, что эти бары — не место для таких людей, как её Мазхар. Он никогда не унизит своего достоинства и не пойдёт туда…
   Хаджер-ханым не сиделось на месте. Она снова подошла к дверям кухни. Вид задумавшейся Назан вызвал у неё новый прилив раздражения.
   — Мужа-то всё нет. Не иначе, как спутался с какой-нибудь бабой. Смотри! Прогонит он тебя…
   Назан подняла на свекровь свои голубые глаза. «Неужто Мазхар может поступить так бессердечно?» — подумала она, а вслух сказала:
   — Ничего не поделаешь, значит, судьба…
   — Ну можно ли быть такой овцой! — Хаджер-ханым в душе ликовала. — Но виду не подала. — У тебя есть сын! Не жалеешь себя, так пожалей хоть ребёнка. А если женщина, которая завтра займёт твоё место, станет измываться над ним?
   В кухню вбежал Халдун. По-взрослому серьёзно посмотрел на бабку, потом на мать и прижался к её подолу. Глаза Назан наполнились слезами. Она нагнулась к мальчугану, подняла его на руки и стала покрывать поцелуями пухлые щёчки.
   — Полно тебе распускать слюни, пока ещё нет причины, — сказала Хаджер-ханым. — Поди вымой свою физиономию.
   Назан подошла к крану и машинально взяла в руки мыло: «Неужели Мазхар действительно с кем-то связался? Об этом болтала и Наджие».
   Она вытерла лицо и руки и вышла из кухни.
   — Значит, вы не хотите, чтобы меня выставили за дверь? — улыбаясь, спросила Назан, тронутая тем, что свекровь неожиданно проявила к ней нечто похожее на сочувствие.
   — Сумасшедшая! Ты, верно, считаешь, что у меня нет совести?
   — Спасибо вам!..
   — Как бы там ни было, дочка, а в доме должна быть невестка — ты ли, другая…
   «Она назвала меня дочкой? Да, «дочкой»! Я не ослышалась», — с трепетом думала Назан. А Хаджер-ханым продолжала:
   — На язык я резкая. Но в сердце у меня зла нисколечко! Разве я враг тебе?
   — Нет, вы мне мать, даже больше чем мать!
   — Конечно, дитя моё! Поэтому ты слушай, что я говорю: не давай мужу отдалиться от себя. Мало ли есть на свете средств, чтобы удержать мужа. Для этого всё годится — даже колдовство. Издавна так повелось, дитя моё.
   Назан словно опьянела. Ей никогда не доводилось слышать от свекрови такие слова. «А не сказать ли ей об амулете?»
   — В доме должен быть мир и покой, — продолжала Хаджер-ханым. — Это нужно прежде всего для счастья Халдуна.
   Назан больше не могла сдерживаться. Да, да, надо доказать свекрови, что она не такая уж беспомощная. Вытащив спрятанный под сундуком крошечный амулет, она положила его на ладонь и протянула старухе.
   — Что это? — спросила Хаджер-ханым.
   — Амулет. Вот увидите, он крепко привяжет ко мне мужа. Он заговорённый.
   — Где ты его взяла?
   — Достала.
   — Значит, и ты кое-что смыслишь в этом деле? Ну молодец! Да кто же заговорил эту штуку?
   Назан не знала, что ответить. Она немного помолчала и неуверенно проговорила:
   — Один мой знакомый… разносчик товаров.
   В глазах у Хаджер-ханым стало двоиться. Выходит, эта женщина, которую все считают простушкой, не так уж глупа? Да вот поди ж ты — водится с теми, кто видит сквозь землю и умеет привораживать сердца!..
   — Молодец, Назан! — вновь и вновь повторяла Хаджер-ханым. — Не думала я, что ты так ловка. К чему скрывать от рабы божьей то, что известно аллаху: ходишь ты неряха-неряхой, чулки всегда спущены… Женщина ты безответная, кто захочет, даст подзатыльник и кусок изо рта вырвет… А вот оказывается…
   Назан была очень взволнована. Какая радость — свекровь не считает её дурочкой! Она решила прихвастнуть:
   — О, я могу достать и заговорённую воду… и землю… Всё что хотите… А вы тоже думаете, что мне теперь без колдовства не обойтись?
   — Конечно, дитя моё. Ведь у тебя ребёнок. Если ты не хочешь, чтобы разрушили твоё гнездо, чтобы муж твой стал рабом другой женщины, можно пойти на всё…
   Между тем время шло, Хаджер-ханым проголодалась и начала проявлять нетерпение.
   — У меня внутри всё ходуном ходит от голода. Чем бы это заморить червячка? — сказала она.
   Повеселевшая Назан помчалась в кухню. Положив на тарелку далмы^[11], она поставила её перед свекровью.
   — А луку принести, мамочка?
   — Принеси, дитя моё.
   Назан снова побежала в кухню, разрезала на четыре части головку лука и понесла свекрови. «О, аллах! Как мало знала я эту женщину! Видела её злое лицо и не разглядела доброе сердце!»
   Повязывая Халдуну салфетку, Назан украдкой наблюдала за свекровью. «Да, теперь я буду её очень любить, очень…»
   Их взгляды встретились. Хаджер-ханым через силу заставила себя улыбнуться. А чтобы Назан невзначай не прочла её мысли, опустила глаза в тарелку.
   «…Ишь, расхвасталась! Выходит, моя невестка — это ничтожество — колдунья! Надо поскорее избавиться от неё, а то как бы она своим колдовством и амулетами не перевернула весь дом… Сразу после обеда пойду разыскивать сына…»
   Хаджер-ханым вымыла руки, прополоскала рот и, кое-как подкрасив губы, торопливо пробормотала:
   — Я схожу к приятельнице. Скоро вернусь.
   Выйдя из дому, она быстро засеменила к конторе сына.
 
 
   Мазхар всё ещё был под впечатлением недавней встречи с Жале. Увидев мать, он стал нервно перебирать лежавшие на столе бумаги и раздражённо спросил:
   — Что там опять стряслось?
   Хаджер-ханым с шумом шлёпнулась на стул.
   — Где это ты пропадал со вчерашнего вечера, чёрт тебя подери?
   — В аду!
   — Пёс паршивый! Опять начал кусаться! А моё бедное сердце всю ночь кровью обливалось!
   — Да что же случилось?
   — Из-за твоих штучек у меня со вчерашнего обеда маковой росинки во рту не было.
   — Ну и зря!
   — Не все же могут быть такими безразличными, как твоя жена. Дрыхла всю ночь до утра, будто и не о чем тревожиться. Ей и в голову не пришло подумать, куда пропал муж, не стряслась ли с ним какая беда. А посмотри на меня. За одну ночь побледнела и осунулась, на покойницу стала похожа. Ох-хо-хо! Уж лучше быть камнем в мостовой, чем матерью…
   Сделав вид, что вытирает глаза краем чаршафа, Хаджер-ханым украдкой наблюдала за сыном. Нет, её слова не произвели на него никакого впечатления.
   — Вот и носи дитя в чреве своём, роди его в муках, расти, выбиваясь из сил, чтобы сделать из него человека. А потом…
   — Ну, а что потом? — улыбнулся Мазхар.
   — Вот как тресну тебя по башке, неблагодарный!
   — Лучше оставь свои глупости и прямо скажи, зачем пришла? Какая у тебя цель?
   — Да нет никакой цели! А чего это ты торопишься меня выпроводить? Опять кого-нибудь поджидаешь?
   Мазхар с беспокойством посмотрел на мать. Взгляды их встретились, и Хаджер-ханым подмигнула ему:
   — Уж не та ли ханым должна пожаловать?
   Он сделал вид, что не понял:
   — Какая ханым?
   — Да та самая, надушенная дама, в элегантном сером костюме. Ну, одним словом, эта… как её… госпожа Жале.
   — Тебе известно, мать, я адвокат, ко мне приходит много разных женщин.
   — И все они приходят для того, чтобы разводиться со своими мужьями?
   — Они бывают по разным делам — у кого развод, у кого имущественный иск. Мало ли что…
   — И всегда скрывают свои настоящие имена?
   — Что ты хочешь этим сказать? — вскинул голову Мазхар.
   — Н-н-ничего! Просто спрашиваю.
   — А разве Жале, по-твоему, скрыла своё настоящее имя?
   — Вы вместе скрыли! Ведь на самом деле её зовут Нериман. Так, что ли? Она, как мне известно, служит в баре. А ты проводишь с ней все вечера.
   Мазхар покраснел до корней волос. В мозгу его молнией пронеслась догадка.