Осеева Валентина. Васек Трубачев и его товарищи

   «Отец дома. Держит Петьку при себе», — соображал Мазин. Мазин и Русаков жили на одной улице, в одном доме. Дружба их началась с первого класса и навсегда укрепилась после одного случая. А случай, который сделал их закадычными друзьями, был такой. Однажды, стреляя в цель из рогатки, Русаков разбил цветное стекло в угловой даче. Испуганный, он прибежал к Мазину.
   — Пропал я, Колька! Отец узнает — за ремень схватится!
   Отец Пети рано овдовел и, сдав сына на попечение соседок, с головой ушел в работу. Весь день проводил он на обувной фабрике, где считался одним из лучших работников. Возвращаясь домой, он бегло интересовался здоровьем сына и, найдя в дневнике плохую отметку, сразу закипал гневом:
   — Я с восьми лет сам на себя зарабатывал и дорогу пробивал себе тяжелым трудом, а тебе все даром дается! Отец для таких, как ты, целый день работает. Да разве один я? Вся страна не покладая рук трудится, чтоб из вас люди вышли! А вы что делаете? Безобразие! Распущенность! На тебя все соседи жалуются! Вот подожди, я когда-нибудь возьму ремень да поучу тебя так, как меня в свое время учили!
   Петька со страхом смотрел на отца. Этот большой, сильный человек с черной густой шевелюрой и сросшимися бровями, под которыми трудно было угадать цвет его глаз, был чужим и непонятным мальчику.
   Иногда отец вдруг останавливался посреди комнаты и, глядя на сына усталыми, хмурыми глазами, говорил:
   — Ты пойми… Человек должен понимать слова, а не палку! Что у тебя, самолюбия нет, что ли?
   Петька съеживался и молчал.
   Разбитое стекло в угловой даче беспокоило Петю. Он сидел у товарища, с тревогой поглядывая на дверь.
   — Да, может, отец не узнает, — утешал его Мазин.
   Петя безнадежно махал рукой:
   — Хозяева видели, как я побежал.
   Мазину было жалко товарища. Он что-то соображал про себя, пыхтел, надувая толстые щеки, и, когда Петя Русаков, просидев у него целый час, собрался уходить, сказал:
   — Пойдем вместе. Я скажу на себя, а ты будто в канавке сидел.
   — В какой канавке?
   — Ну за домом… Кораблики пускал.
   Случай этот происходил весной.
   — Кораблики… — протянул Русаков. — А чего же я побежал тогда?
   — Мало ли чего! Побежал, чтобы на тебя не подумали, — вот и все. Понятно?
   Русаков просветлел:
   — И правда, может, обойдется?
   — Обязательно обойдется. Верти кораблики. Сейчас намочим их во дворе — и айда к твоему отцу!
   Петя сделал из газеты два кораблика, во дворе товарищи прополоскали их в грязной луже и храбро направились к дому Русакова.
   — Постой, а вдруг твоя мать узнает? — тревожно спросил Петя. — И голова у нее заболит от этого. Жалко ее. Он остановился.
   — Не ной, — мрачно сказал Мазин. — Пойдем лучше!
   Отец Русакова уже все знал. Он встретил сына на пороге, красный от гнева.
   — Опять мне на тебя люди жалуются!
   — Я, пап… — дрожащим голосом начал Петя.
   Мазин толстым грибком вырос перед разгневанным родителем и вытащил из кармана рогатку:
   — Петя ни при чем. Он кораблики пускал.
   — Я, папа, кораблики…
   — Какие еще кораблики? — загремел Русаков-отец. — Ко мне взрослые люди приходят, на моего сына жалуются!
   — Это из угловой дачи к вам приходят? — осведомился Мазин. — Так я у них стекло разбил. Я нечаянно… в воробья метил, а попал в стекло. А Петя испугался и побежал. Вот они на него и сказали. Не разобрались как следует и напали… А еще взрослые! — объяснял Коля Мазин, глядя прямо в глаза Русакову и закрывая Петю своей крепкой, приземистой фигурой.
   — Не разобрались, — мямлил Петя, выглядывая из-за плеча товарища.
   — «Не разобрались»! — передразнил его отец, уже смягченный признанием Мазина. — Лазите черт знает где!.. А ты тоже хорош! У тебя мать труженица, больная женщина, а ты ей сюрпризы устраиваешь, — напал он на Колю.
   — Я не сюрпризы, я нечаянно.
   — «Нечаянно»! И Петьку моего сбиваешь на всякие дурацкие шалости… Ты где был, когда твой приятель в стекло камнем запустил? — обратился он к сыну.
   — Я в канавке кораблики пускал, — шмыгнул носом Петя и вытащил из кармана размокшие бумажные кораблики.
   — Чтобы я больше не видел всей этой гадости! — закричал отец. — Выбрось эту дрянь в помойное ведро сейчас же! А рогатку я сам… — Он обеими руками сдавил рогатку. Она не поддавалась. — В печку!
   — Лучше в помойную яму или в пруд. Давай, папа, мы выбросим! — с готовностью предложил свои услуги Петя.
   — Молчи! И ступай сам с этими людьми объясняться. Скажи… приятеля хорошего имеешь, вот что!
   Когда мальчики вышли, Мазин сказал:
   — Сбегай в аптеку за порошком от мигрени, а я пойду в угловую дачу сознаваться.
   Вечером Мазин ходил за своей матерью и говорил:
   — Ты, мама, приляг… И не волнуйся. Ни один человек не проживет так, чтобы стекла не разбить.
   Мать Коли Мазина работала в швейной мастерской. Коля никогда не видел свою мать здоровой. Она постоянно жаловалась, что от шума швейных машинок у нее болит голова. Малейшая неприятность также вызывала у нее мигрень, и тогда она тихо стонала, уткнувшись в подушку головой, обвязанной мокрым полотенцем, а Коля готовил ей чай, размешивал ложечкой сахар и бегал по аптекам, спрашивая везде, не изобретено ли какое-нибудь новое средство от мигрени. Дома, пока мать была на работе, Коля успевал приготовить обед, наколоть дров, сбегать за хлебом. Поэтому, когда мать жаловалась соседкам: «Не знаю, хватит ли моих сил воспитать сына», — соседки украдкой переглядывались. «Хватит ли у него-то сил ухаживать за такой больной матерью?» — думали они про себя, жалея мальчика.
   После случая со стеклом ребята выработали особую систему самозащиты.
   Теперь, что бы ни случилось, перед отцом Русакова виновным всегда выступал Мазин, а перед матерью Мазина — Петя.
   — Вы, гражданка Мазина, обратите внимание на своего сына. Он и моего вконец испортить может, — внушительно говорил Русаков-отец матери Мазина.
   — Подумайте! — возмущалась та. — Да как он может мне такие вещи говорить! Ведь чего только его Петя не выделывает! Он добьется того, что я не позволю своему сыну играть с Петей.
   В конце концов родители, к большому огорчению мальчиков, категорически запретили им встречаться.
   Мать Мазина пообещала Коле, что она окончательно потеряет голову, если он будет продолжать дружбу с Петей, а Русаков-отец посулил своему сыну спустить с него три шкуры, если еще раз увидит его вместе с Мазиным.
   Петя, который вечно дрожал за одну свою шкуру, не мог даже представить себе, что значит спустить три. Мазин тоже забеспокоился:
   — Конечно, в школе нас никто не проверит.
   — А после школы я один буду? — шмыгнул носом Петя.
   — Не хнычь! — сердито сказал Мазин. — И заруби себе на носу, Петька: нет такой беды, из которой нельзя вылезти. Я это проверил.
   Выход действительно нашелся.
   Через два дня после этого разговора на берегу заросшего, затянутого зеленой ряской пруда, где тучами кружились комары и мошки, а по вечерам, надуваясь, кричали лягушки, Мазин и Русаков уже рыли себе землянку под разлапистыми ветвями старой ели. Они приходили сюда поодиночке, работали изо всех сил и, уходя, оставляли друг другу короткие записки:
   Двинулся на полметра в ширину. МЗС.
   Углубился вход. РЗС.
   К началу занятий в школе землянка была готова. На пруду редко бывали люди: в густом кустарнике, заросшем крапивой, не было тропинок. Землянка, тщательно замаскированная дерном, была почти незаметна.
   Мазин и Русаков ликовали:
   — Поди ищи нас теперь!
   — А в случае нападения можно и отстреляться, — говорил Мазин.
   Недостатка в стрелах, пугачах и рогатках не было. Мальчики усердно тренировались в стрельбе. Около землянки на дереве висели белые кружочки, пробитые стрелами.
   — Петька, целься в правый кружок, а я в левый! Следопыту надо бить без промаха! — поучал Мазин.
   С наступлением осенних дождей Мазин притащил из дома клеенку, а Русаков — дождевой плащ. В землянке и в проливной дождь было тепло и сухо.
   Мазин достал где-то азбуку следопыта и требовал от Петьки, чтобы он срисовал ее и выучил наизусть. Зимой товарищи ходили на лыжах в лес. Ставили силки, но зайцев в этих местах не было.
   Сегодня Мазину посчастливилось — он убил ворону.
   Прождав товарища до позднего вечера, Мазин взял клочок бумаги и написал: «Убил дичь. Придешь — освежуй».
   На другой день товарищи встретились.
   — Отец был дома, — пояснил Петя. — Он премию получил, гостей назвал. Много. И одна тетенька там была. Он ей говорит: «Вот мой Петр» — это про меня. А она ему: «Ну, какой же это Петр — это просто Петя!»
   — Ладно! — прервал его Мазин, вынимая перочинный нож и вытаскивая из угла убитую ворону. — На, свежуй дичь, а я огонь разведу.
   Он поставил у входа жаровню, бросил на угли спичечные коробки и стал разжигать огонь.
   Петя поднял ворону, оглядел ее со всех сторон и удивленно сказал:
   — Какая же это дичь! Это обыкновенная ворона.
   — Так убей утку! — огрызнулся Мазин, протирая красные от дыма глаза. — А не убьешь утку — будешь есть ворону!
   Через несколько минут из котелка уже торчал черный вороний клюв.
   Мазин взял лопату, вышел из землянки и скоро вернулся с мороженой рыбой.
   У Пети сделалось грустное лицо.
   — Довольно одной вороны, Мазин, а то мы сразу все запасы съедим, — осторожно сказал он.
   Мазин молча отхватил ножом кусок рыбы, нарезал ее тонкими ломтиками, посолил и подвинул товарищу.
   — Ешь! Ворон на нашу долю хватит, — сказал он, храбро отправляя в рот ломтик рыбы.
   Петя, зажмурившись, последовал его примеру.
   Оба молча жевали, украдкой наблюдая друг за другом.
   — Все охотники едят мороженую рыбу, а собаки на севере преимущественно питаются этим, — со вздохом сказал Петя.
   В котелке забулькала вода. Мазин вытащил ворону, потыкал ее ножом и снова бросил в котел:
   — Жестковата.
   Петя повеселел.
   — Конечно, пусть упревает, — с живостью сказал он, похлопывая себя по животу. — И вообще я здорово сыт. Возьми мою половину, если хочешь, — добавил он, подвигая Мазину оставшийся ломтик рыбы.
   Мазин сделал вид, что не слышит, сложил нарезанные куски и вышел из землянки.
   Через минуту, сидя на мешке с сеном и лениво постреливая из рогаток в стенку, они вспомнили и трех товарищей, так неожиданно появившихся на пруду.
   — И чего их занесло сюда? — забеспокоился Мазин. — Еще повадятся ходить.
   — Не повадятся, — усмехнулся Русаков. — Я их здорово напугал.
   — Трубачева не запугаешь — этот к черту на рога полезет. Смелый парень! Вот такого бы товарища нам с тобой! — сказал Мазин.
   — Да… хорошо. Только он отличник, а мы… — Петя легонько свистнул и засмеялся.
   — А ты принес учебники? — живо спросил Мазин.
   — Забыл.
   — Смотри, Петька, не пройдет нам это даром.
   Он опустил рогатку и задумался.
   — А чего же мы плохого делаем? — искренне удивился Петя. — Мы ничего плохого не делаем.
   Мазин прищурился и уничтожающе посмотрел на него.
   — Если человек делает плохо и знает, что это плохо, то это еще ничего, — медленно сказал он, — а если он делает плохо и думает, что это хорошо, то это уж дело дрянь!
   — Я не думаю, — быстро сказал Петя, — насчет учебы и вообще…
   — То-то, — сказал Мазин. — Себя обманывать нечего.
   Он достал азбуку следопыта, прикрыл рукой подпись под рисунком и строго спросил:
   — Чей след?
   — Утки, — поспешно ответил Петя.
   — Сам ты утка! — рассердился Мазин. — Кому я говорил — выучи наизусть!

Глава 9.

ТЕТЯ ДУНЯ

   Васек был дома один. Он принарядился, начистил ботинки и, не зная, что с собой делать, ходил по комнате.
   Каникулы ему уже надоели. Скорей бы в школу!
   «Интересно, какой-то новый учитель?» — думал он, поджидая отца.
   В дверь кто-то тихонько постучал.
   — Мне к Трубачеву Павлу Васильевичу, — сказала женщина, осторожно прикрывая дверь и с трудом втаскивая за собой корзинку.
   — Папы нет. — Васек внимательно разглядывал гостью.
   Она была в синем пальто, туго застегнутом на все пуговицы. Из-под черного полушалка глядели на Васька рыже-голубые, чем-то знакомые глаза. Мальчика охватила тревога.
   — Папы нет! — повторил он.
   — Папы нет, а тетка — вот она! — вдруг сказала женщина, любезно поджимая губы. — А ты небось Васек? Тащи-ка корзинку. Запарилась я с ней!
   Она вошла в кухню, села на табурет, расстегнула пуговицы своего пальто и, обмахиваясь концами полушалка, огляделась вокруг.
   — Ничего живете. Кухня просторная. — Она заглянула в комнату. — В чистоте содержите. А это чья же дверь-то? — потрогав замок Таниной двери, спросила она.
   Васек втащил корзинку и, не зная, что отвечать, во все глаза смотрел на тетку.
   «Смешная какая-то», — думал он.
   А тетка между тем уже расхаживала по комнате, оглядывая обстановку. Васек с удивлением увидел теперь, что глаза у нее точь-в-точь как у отца, с такими же короткими рыжими ресницами, что нос и все лицо тетки тоже напоминают отца, только рот и выражение лица какое-то другое. Тетка как бы угадала его мысли.
   — Ишь, — сказала она, с видимым удовольствием бросив взгляд на мальчика, — рыжий. В нашу породу пошел!
   Васек нахмурился и отошел к окну. «Какой я рыжий!» — думал он, приглаживая свой чуб.
   Между тем тетка уже обошла все углы и орудовала в кухне.
   — Ваше мыло-то? Подай полотенчико! Это что ж кастрюли-то у вас как завожены? Аль плита дымит? А соседка-то молодая или старая? Как ее звать-то?
   — Таня.
   — Таня… — Тетка опять поджала губы и многозначительно покачала головой. — Неаккуратная девка, по всему видать.
   — Да ты, тетя, еще не видела ее, а уже ругаешь, — не стерпел Васек.
   — Ее не видала, а приборку ее вижу: в печке зола, в углу сор. Слава богу, можно о человеке судить, — решительно отрезала тетка.
   — Все равно, она хорошая, добрая. Ее все любят! — сердито сказал Васек.
   У него росло недовольство против тетки и ее бесцеремонного хозяйничанья в их квартире.
   К обеду пришел отец. Васек открыл ему дверь и тихонько шепнул:
   — Тетка приехала!
   — А, приехала! — обрадовался отец, отодвинул Васька, вытер платком усы и крикнул: — Дуняша!
   Тетка всплеснула руками, заторопилась:
   — Паша… голубчик…
   — Ну-ну… вот и свиделись… вот и свиделись! — повторял Павел Васильевич, любовно оглядывая ее и прижимая к груди. — А что бы раньше приехать-то? Ведь не за горами живешь… а, Дунюшка?
   Тетка оторвала от его груди заплаканное лицо.
   Васек снова заметил сходство между ней и отцом. У обоих были растроганные, умиленные лица, радостные и чем-то смущенные.
   — Постарели, постарели мы с тобой, сестреночка, — говорил Павел Васильевич.
   — Да ведь всех схоронили… Одни на свете мы с тобой, Пашенька, — вздыхала тетка.
   — Как это — одни? Полон свет хороших людей… А вот сын у меня растет, племяш твой! — весело сказал Павел Васильевич. — Вот он! Небось познакомились уже?
   — Познакомились, — ласково сказала тетка.
   Ваську вдруг стало жалко, что он неприветливо встретил тетку. Ее встреча с отцом растрогала его. Он сбоку подошел к обоим и с чувством сказал:
   — Здравствуйте, тетя!
   Тетка поцеловала его в щеку:
   — Да что ж я! У меня тут для вас кой-чего…
   Она внесла в комнату корзинку и стала развязывать ее.
   — Не хлопочи, не хлопочи… Хлопотунья! — кричал из кухни отец, разжигая примус. — У нас все есть! Сейчас чай будем пить.
   Васек с любопытством смотрел, как тетка вынимала какие-то банки, завернутые в полотенце, положила на стол румяный пирог, охая и приговаривая:
   — Ай-яй-яй! Измялось все! Хорошо хоть варенье довезла. А уж толкали меня, тискали… Людей, людей едет — пропасть! А в Москву — еще больше… Пашенька! — крикнула она, развертывая сколотую булавками бумагу. — Вот тебе подарочек. А это Ваську.
   — Ба, ба! — удивился Павел Васильевич, разглядывая расшитый ворот рубашки. — Ну искусница! Ну, спасибо, Дуняша!
   Васек тоже с удовольствием примерял пушистые синие варежки и такие же носки.
   — Как раз! Мне как раз, папа… Спасибо, тетя! — догадался он после того, как отец еще раз обнял тетку.
   — А мы-то с тобой опростоволосились! — смущенно сказал Павел Васильевич, глядя на Васька. — Не приготовили тетке подарочка.
   — Что ты, что ты, какой подарочек! Ты меня и так не обижал, Паша.
   Чай пили втроем. Васек слушал, как без конца рассказывает тетка о каких-то соседях, как переспрашивает ее отец, живо интересуясь всеми новостями.
   — А этого-то… как его, с которым мы на огороде-то попались? — подмигивал отец.
   — А, — оживленно подхватывала тетка, — Бирюковы, что ли? Живут, живут! Коля-то на инженера вышел, Маруська за летчиком в Москве. А этот, конопатенький-то, на доктора учится.
   — Скажи пожалуйста! — удивился отец и скромно сказал: — А я вот мастер… стахановец!
   — Слышала я, как же! — с гордостью сказала тетка. — А ведь сиротами мы росли. Вот уж истинно спасибо Советской власти! Всегда скажу, хотя сама как-то на отшибе живу. Связалась со своим домишком, с курами да с козами, и никакой пользы от меня нету… А и бросить не бросишь и уйти не уйдешь…
   — А как же теперь-то? На кого хозяйство оставила?
   — Да кой-что попродала. А кой-что у соседей оставила. Соседи — люди хорошие, поберегут, — прихлебывая с блюдечка чай, говорила тетка.
   — М-да… Это тоже не жизнь. На старости к своим прибиваться надо. Ты уж так обдумай: может, приживешься и с нами останешься?
   — Как ты, Паша… А я вся тут… Родней вас у меня никого нет.
   Васек вылез из-за стола и пошел к Тане.
   — У нас новость, — сказал он, — тетя Дуня приехала!
   — Я уж слышу. Вот и хорошо, а то Павлу Васильевичу не управиться одному.
   — А ты что же не идешь к нам? Пойдем?
   — Ну, что ты! Небось они о своих делах говорят. Зачем мешать!
   — Таня, — крикнул Павел Васильевич, — иди познакомься, соседи ведь!
   Таня, оправляя на ходу толстую косу, смущаясь, вошла в комнату.
   — Не бойся, не бойся, — подталкивал ее Васек.
   Тетка быстро оглядела девушку с головы до ног. На лице се появилось натянутое, неприятное выражение.
   — Евдокия Васильевна, — сказала она, протягивая Тане руку. — Садитесь, гостьей будете.
   — Да она не гостья, она наша, — громко сказал Васек. — Она живет здесь!
   — Знаю, знаю, — сухо сказала тетка. — Уж я все рассмотрела… Подай стульчик, Васек!

 
   В последний день каникул Васек вместе с отцом и теткой пошли в цирк. Перед этим тетка устроила большие и торжественные сборы. Она с утра грела утюги, чистила и гладила через мокрую тряпку костюмчик Васька, заглаживала складки на брюках Павла Васильевича.
   Таня боялась высунуть нос из своей комнатки. Тетка в первые же дни завладела всем домом. Она во всем навела свои порядки, распределила в кухне все кастрюльки на «ваше» и «наше». «Ваше» — это было Танино. Таня, видимо, побаивалась Евдокии Васильевны и даже на собственные вещи не решалась заявить свои права.
   — Да берите, берите, — смущенно говорила она. — У нас до сих пор все вместе было.
   — Вот это-то и нехорошо, что вместе. Нам чужого не нужно, у нас своего хватит, — обрывала ее тетка.
   На Павла Васильевича тетка смотрела с обожанием. Без отца Васек не садился за стол.
   — Как это так? Мужчина в доме, самостоятельный, хозяин, а мы без него обедать сядем?
   Павла Васильевича это стесняло, а Васек, придя со двора, нетерпеливо слонялся по комнате:
   — Тетя Дуня, я есть хочу!
   — Это хорошо. Значит, аппетит нагулял, — спокойно отвечала тетка, сдвигая на кончик носа очки и растягивая на коленях свое шитье.
   Стол в ожидании отца был уже накрыт. Услышав знакомые шаги, тетка спешила на кухню:
   — Васек, подай отцу полотенце! Повесь куртку в коридоре — запах от нее паровозный!.. Садись, Паша. Устал небось?
   Павел Васильевич, видя во всем порядок и чистоту, радовался. За столом Васек запихивал в рот все, что подавала тетка, и просил добавки.
   — Вот это так, это хорошо! А то, бывало, того не хочу, этого не могу…
   — Да, тебя ждать-то — с голоду помрешь!
   — Не помрешь, — говорила тетка. — Желудок тоже аккуратность любит.

 
   В этот день в цирк приехали московские артисты. Васек все боялся опоздать, но тетка не вышла из дому, пока не привела брата и племянника в полный порядок. Особенно ее беспокоили съезжавший на сторону галстук Паши и рыжий чуб Васька. Галстук она в конце концов пришила к рубашке, а к рыжему украшению на лбу племянника подступила с ножницами. Но Васек загородился от нее обеими руками:
   — Папа, мне этот чуб нужен! Я его вот так кручу на уроке!
   — Оставь, оставь, Дуня, — поспешно вступился отец. — А то, пожалуй, я своего родного сына не узнаю. Да и мать, бывало, любила…
   Он решительно взял у тетки ножницы.
   В цирке они сидели рядом. На арене плясали под музыку медведи, смешил клоун. Васек подпрыгивал, хлопал в ладоши, хохотал. Отец тоже смеялся. Тетка, в шелковой зеленой кофте, сидела прямо, она изо всех сил старалась соблюсти приличие, смеялась в платочек и останавливала Васька. В антракте ели мороженое. Павел Васильевич и Васек, перебивая друг друга, делились впечатлениями. Тетка с тревогой поглядывала вокруг.
   — Паша, кланяется тебе кто-то.
   — А, товарищ мой с сынишкой… Здорово! Здорово! — басил Павел Васильевич, пожимая руку приятелю. — Вот, знакомьтесь: моя сестра.
   — Евдокия Васильевна, — церемонно знакомилась тетка, протягивая сухую, несгибающуюся ладонь. При этом голова ее упиралась в плечи, на губах появлялась напряженная любезная улыбка.
   «Смешная какая-то!» — удивлялся Васек.
   Вечером, когда, веселые и довольные, Трубачевы вернулись домой, Васек разделся и, по своему обыкновению, юркнул в отцовскую кровать. Но тетка решительно воспротивилась этому:
   — Ты что это, Паша, позволяешь? Что у него, своей кровати нету? Теперь и в деревнях вместе не спят… Какой это сон для рабочего человека!
   — Да нам поговорить нужно еще. Мы с папой всегда на ночь разговариваем! — сердился Васек.
   — Пускай, пускай полежит немного, — защищал его Павел Васильевич.
   Но тетка до тех пор не погасила огня, пока Васек не перебрался на свою кровать.
   Уткнувшись головой в подушку, он чувствовал себя неуютно и думал, что многое ему нужно было сказать отцу. Он вспомнил, что завтра в класс придет новый учитель, вспомнил Сашу и Колю на пруду, белый холмик и огромную желтую луну. Перед глазами все стало путаться. Холмик вдруг вырос в огромную снежную гору. И Васек заснул.

Глава 10.

НОВЫЙ УЧИТЕЛЬ

   Каникулы кончились.
   В дверях четвертого «Б» стояли два ученика. Каждого входившего они сопровождали звонким шлепком по спине.
   — Честь имею! Сам Трубачев!
   — Здорово! — кивнул головой Васек.
   В классе было шумно. Ребята наперебой рассказывали друг другу свои новости.
   — Мы в цирке были, там медведь на велосипеде ездил! Ой, девочки, так смешно! — рассказывала подругам Надя.
   — А я всегда боюсь в цирке — вдруг кто-нибудь упадет! — серьезно сказала Степанова.
   — Лида, Лида Зорина! — теребила Нюра Синицына свою подружку. — У тебя легкая рука! С кем бы мне партой поменяться? Где мне сесть? А то новый учитель придет, а я ничего не знаю.
   — Лягушка-путешественница! Прочного местечка ищет! — сострил Коля Одинцов, пробираясь к Саше Булгакову.
   Саша, окруженный со всех сторон ребятами, рассказывал:
   — Я сзади него шел. Думал, может, родитель чей-нибудь. А тут директор Леонид Тимофеевич. «Ну, говорит, сегодня у вас, Сергей Николаевич, первое знакомство с классом?» Я тогда оглянулся и побежал… Трубачев! — крикнул Саша. — Иди сюда!
   Но Трубачева атаковали девочки.
   — Мы с лыжной экскурсии все вместе шли, а вы отделились. А Митя зато нас всех конфетами угощал! — хвалились девочки.
   — Ну, что нам конфеты! Зато мы в таком месте были, где ни одна человеческая нога не ступала, — хвастнул Трубачев, — где снежные обвалы каждый день…
   — Снежные обвалы, говоришь? — насмешливо переспросил Мазин. — И не задавило вас там?
   — Прищемило немножко, — усмехнулся Петя Русаков.
   — Мы удрали! — весело крикнул Саша.
   — Ну, удрали! Просто ушли, потому что уже поздно было. Надо будет когда-нибудь днем туда сходить, — сказал Васек.
   — Не советую. Я слышал от одного охотника-следопыта, что туда нередко забегают волки, — равнодушно процедил Мазин.
   — Ребята, слышите? Волки! — ахнул Саша.
   — Волки? Я так и думал, — сказал Васек. — Вот если б ружье!
   — Да их нельзя стрелять. Теперь на пруду заповедник, разве вы не знали? Там вообще всякие звери водятся, — придумывал Мазин.
   — Да еще голодные, верно. Такой подняли вой… — поежился Одинцов. — А мы-то было разлеглись в сугробе…
   — Вот так история! — сказал озадаченно Трубачев. — Значит, мы в заповедник залезли… Булгаков, слышишь?
   — Слышу. Хорошо, что вовремя выбрались оттуда, а то не собрали бы там наших косточек.
   — Угу, — сказал Мазин и отошел, удовлетворенный этим разговором.
   В дверях показался Сева Малютин.
   — Сегодня новый учитель! — сообщил ему Трубачев.
   По коридору прокатился гулкий звонок. Ребята уселись за парты. Все взгляды устремились на дверь.