Страница:
Ваську нравилось, что директор говорит с ним как со взрослым. Он взял письмо и, прощаясь, сказал по-военному:
— Есть доставить директору завода!
— Смотри не запутайся, это на краю города, — предупредил его Леонид Тимофеевич.
— Ничего, язык до Киева доведет!
Но спрашивать Васек стеснялся и потому, расставшись с директором, сразу сделал лишний крюк в сторону. Потом вернулся, прошел еще несколько улиц, читая на углах названия. Васек знал, что лесопильный завод находится на окраине города, далеко за парком, но он никак не мог вспомнить, где начинается Заводская улица. Пришлось спросить. Разузнав хорошенько, Васек прибавил шагу.
«Как бы не опоздать!» — думал он, минуя парк. Наконец показался серый дощатый забор с будкой около ворот.
В глубине двора под навесом были видны сваленные в кучу доски, бревна. Через проходную будку входили и выходили рабочие. Сбоку высилось красивое здание, и над входом было написано: «Клуб», «Столовая».
На одной двери висела дощечка с надписью: «Контора».
Васек остановился у проходной будки:
— Мне нужно передать письмо директору.
— Пропуск? — равнодушно оглядывая его со всех сторон, спросил вахтер.
— Мне только письмо передать, — сказал Васек. Сзади мягко зашумела машина и, расплескав застоявшиеся в колеях лужи, остановилась.
— Отойдите в сторонку! — поспешно сказал вахтер. Из машины вышел генерал и, прихрамывая, направился к будке.
Васек увидел нашивки на рукаве и густо украшенную цветными ленточками грудь. Он выпрямился, опустил руки. Генерал ласково кивнул ему головой и пошел в будку
— Вольно! — раздался над самым ухом Васька насмешливый голос.
Васек оглянулся. Около машины стоял мальчик в синей суконной курточке. На груди у него узенькой змейкой поблескивала застежка-«молния».
— Ты что командуешь? — недовольно усмехнулся Васек.
Мальчик, не обращая внимания на его слова, подошел ближе, кивнул головой на проходную будку:
— Видал генерала?
Васек вспомнил прихрамывающую походку военного.
— Да. Видно, ранений много было. Боевой генерал! — с уважением сказал он.
Мальчик подмигнул:
— Еще бы не боевой! Это генерал Кудрявцев! — Он заложил назад руки и небрежно добавил: — Мой отец!
Васек молча разглядывал нового знакомца. Лицо у мальчишки было свежее, чернобровое, с веселыми, насмешливыми глазами и круглой ямочкой на подбородке.
«Гордится!» — подумал Васек и, вспомнив о письме, снова подошел к вахтеру:
— Мне нужно передать спешное письмо директору. Вот оно.
— Пройдите в контору, там есть дежурный. Я писем не передаю, — ответил вахтер и, высунувшись на улицу, указал на следующую дверь.
Васек повернулся, чтобы идти, но мальчик в синей куртке тронул его за плечо и тихо шепнул:
— Погоди, я тебя проведу без пропуска. По знакомству.
— Не надо, я и так пройду, — с досадой сказал Васек и зашагал к конторе.
— Как хочешь. Насидишься без меня! — крикнул ему вслед новый знакомец.
— Подумаешь!
Васек быстрым шагом прошел в контору.
За столом сидел пожилой человек и, держа около уха телефонную трубку, что-то записывал на листе бумаги. Васек с письмом в руке остановился около стола. Разговаривающий по телефону протянул руку к письму, вытащил двумя пальцами из конверта бумагу и между разговором быстро пробежал ее глазами. Потом, положив трубку, еще раз прочитал письмо и, взглянув на Васька, тепло улыбнулся:
— Школу ремонтируете? Ну-ну! Материал кое-какой найдется. Сейчас передам директору. У директора кто-нибудь есть? — спросил он, приподнимаясь и заглядывая в маленькое окошечко в перегородке.
— У директора мой отец, генерал Кудрявцев, — ответил за спиной Васька знакомый голос.
— Придется подождать, — бегло взглянув на мальчика в синей куртке и откладывая письмо в сторону, сказал дежурный.
Васек сел. Сын генерала примостился на ручке его кресла.
— Я говорил — насидишься! — насмешливо улыбаясь, сказал он.
Васек молча отодвинулся.
Мальчик помотал ногой, несколько раз нетерпеливо взглянул на занятого своим делом дежурного, потом вскочил и подошел к телефону:
— Разрешите позвонить папе?
Дежурный молча взял у него из рук трубку:
— Дома с папой наговоришься. Генерал занят.
«Вот тебе и по знакомству!» — усмехнулся про себя Васек.
Мальчик заметил его усмешку и, прищурившись, сказал:
— Тебе же хотел помочь…
Ваську стало неловко, захотелось поговорить с ним по-дружески.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Алеша.
— Ты пионер?
— Пионер, конечно. — Алеша потянул вниз молнию — на шее под курткой заалел пионерский галстук.
— В каком классе учишься?
— В шестой перешел. Отличник. Мы из Молотова с мамой приехали. Папа после госпиталя сюда назначение получил. Вот мы к нему и приехали. А какие у вас школы есть? Я еще не знаю, где буду учиться.
Васек стал рассказывать о будущей школе, о пропущенном годе учебы, о предстоящем ремонте и о том, что он и его товарищи тоже будут работать вместе со взрослыми.
— Сами ремонтировать будете? Вот это здорово! Я, пожалуй, тоже к вам приду. Я там быстро всю работу налажу. Организую ребят — я это умею. Обязательно приду.
— Приходи, — сухо сказал Васек и вдруг, не удержавшись, добавил: — Только ты хвастун. У нас таких не любят.
— Я — хвастун? — Алеша вскочил, подошел вплотную к Ваську, смерил его презрительным взглядом. — Да ты просто мне завидуешь! — покраснев, сказал он.
Васек возмутился:
— А чему мне завидовать? Ты такой же, как и я, только много воображаешь о себе.
Дежурный неожиданно поднял голову:
— Это верно. И лучше тебе не болтаться тут зря. Пионер по делу пришел, а ты чего?
— Я тоже по делу. Я с отцом приехал! — дерзко ответил Алеша и, посвистывая, вышел за дверь.
Ваську стало не по себе. «Зря я его так сразу хвастуном обозвал, все-таки он хотел помочь мне», — подумал он.
Дежурный прибрал свои бумаги и, взяв письмо, сказал:
— Посиди тут. Я сейчас сам зайду к директору.
Васек ждал долго. В конторе набрались какие-то люди. Тоже ждали. На улице загудела машина. Васек выглянул в окно — Алеша стоял у машины.
Генерал, нагнув голову, не спеша усаживался на мягкое сиденье. Алеша захлопнул за ним дверцу, вскочил в шоферскую кабину. Шофер тронул руль — машина умчалась.
В контору то и дело входили люди, но дежурного не было. За его столом уже сидел другой и принимал посетителей.
Васек начал сильно беспокоиться. Он боялся за письмо, которое дал ему Леонид Тимофеевич. Но дежурный наконец появился с целой папкой каких-то дел.
— Сейчас, сейчас! — кивнул он Ваську. — Заждался? Ну, зато все уже сделано. Материал вам отпустят. Приезжайте завтра до трех. Вот разрешение. Не потеряй!
— Спасибо, товарищ дежурный! — Васек схватил разрешение и побежал к двери. Он был счастлив и горд, что ему удалось исполнить поручение директора. — До свиданья! Спасибо! — крикнул он еще раз у порога.
«Сейчас прямо на пустырь! Леонид Тимофеевич, верно, уже там. И ребята там… Вот обрадуются!» — думал он, на бегу читая напечатанную на машинке бумагу: «Отпустить для школы No 2…»
Буквы прыгали, из них складывались непонятные слова: обаполки, шляховки, штакеты… Эх, здорово вышло!
— Есть доставить директору завода!
— Смотри не запутайся, это на краю города, — предупредил его Леонид Тимофеевич.
— Ничего, язык до Киева доведет!
Но спрашивать Васек стеснялся и потому, расставшись с директором, сразу сделал лишний крюк в сторону. Потом вернулся, прошел еще несколько улиц, читая на углах названия. Васек знал, что лесопильный завод находится на окраине города, далеко за парком, но он никак не мог вспомнить, где начинается Заводская улица. Пришлось спросить. Разузнав хорошенько, Васек прибавил шагу.
«Как бы не опоздать!» — думал он, минуя парк. Наконец показался серый дощатый забор с будкой около ворот.
В глубине двора под навесом были видны сваленные в кучу доски, бревна. Через проходную будку входили и выходили рабочие. Сбоку высилось красивое здание, и над входом было написано: «Клуб», «Столовая».
На одной двери висела дощечка с надписью: «Контора».
Васек остановился у проходной будки:
— Мне нужно передать письмо директору.
— Пропуск? — равнодушно оглядывая его со всех сторон, спросил вахтер.
— Мне только письмо передать, — сказал Васек. Сзади мягко зашумела машина и, расплескав застоявшиеся в колеях лужи, остановилась.
— Отойдите в сторонку! — поспешно сказал вахтер. Из машины вышел генерал и, прихрамывая, направился к будке.
Васек увидел нашивки на рукаве и густо украшенную цветными ленточками грудь. Он выпрямился, опустил руки. Генерал ласково кивнул ему головой и пошел в будку
— Вольно! — раздался над самым ухом Васька насмешливый голос.
Васек оглянулся. Около машины стоял мальчик в синей суконной курточке. На груди у него узенькой змейкой поблескивала застежка-«молния».
— Ты что командуешь? — недовольно усмехнулся Васек.
Мальчик, не обращая внимания на его слова, подошел ближе, кивнул головой на проходную будку:
— Видал генерала?
Васек вспомнил прихрамывающую походку военного.
— Да. Видно, ранений много было. Боевой генерал! — с уважением сказал он.
Мальчик подмигнул:
— Еще бы не боевой! Это генерал Кудрявцев! — Он заложил назад руки и небрежно добавил: — Мой отец!
Васек молча разглядывал нового знакомца. Лицо у мальчишки было свежее, чернобровое, с веселыми, насмешливыми глазами и круглой ямочкой на подбородке.
«Гордится!» — подумал Васек и, вспомнив о письме, снова подошел к вахтеру:
— Мне нужно передать спешное письмо директору. Вот оно.
— Пройдите в контору, там есть дежурный. Я писем не передаю, — ответил вахтер и, высунувшись на улицу, указал на следующую дверь.
Васек повернулся, чтобы идти, но мальчик в синей куртке тронул его за плечо и тихо шепнул:
— Погоди, я тебя проведу без пропуска. По знакомству.
— Не надо, я и так пройду, — с досадой сказал Васек и зашагал к конторе.
— Как хочешь. Насидишься без меня! — крикнул ему вслед новый знакомец.
— Подумаешь!
Васек быстрым шагом прошел в контору.
За столом сидел пожилой человек и, держа около уха телефонную трубку, что-то записывал на листе бумаги. Васек с письмом в руке остановился около стола. Разговаривающий по телефону протянул руку к письму, вытащил двумя пальцами из конверта бумагу и между разговором быстро пробежал ее глазами. Потом, положив трубку, еще раз прочитал письмо и, взглянув на Васька, тепло улыбнулся:
— Школу ремонтируете? Ну-ну! Материал кое-какой найдется. Сейчас передам директору. У директора кто-нибудь есть? — спросил он, приподнимаясь и заглядывая в маленькое окошечко в перегородке.
— У директора мой отец, генерал Кудрявцев, — ответил за спиной Васька знакомый голос.
— Придется подождать, — бегло взглянув на мальчика в синей куртке и откладывая письмо в сторону, сказал дежурный.
Васек сел. Сын генерала примостился на ручке его кресла.
— Я говорил — насидишься! — насмешливо улыбаясь, сказал он.
Васек молча отодвинулся.
Мальчик помотал ногой, несколько раз нетерпеливо взглянул на занятого своим делом дежурного, потом вскочил и подошел к телефону:
— Разрешите позвонить папе?
Дежурный молча взял у него из рук трубку:
— Дома с папой наговоришься. Генерал занят.
«Вот тебе и по знакомству!» — усмехнулся про себя Васек.
Мальчик заметил его усмешку и, прищурившись, сказал:
— Тебе же хотел помочь…
Ваську стало неловко, захотелось поговорить с ним по-дружески.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Алеша.
— Ты пионер?
— Пионер, конечно. — Алеша потянул вниз молнию — на шее под курткой заалел пионерский галстук.
— В каком классе учишься?
— В шестой перешел. Отличник. Мы из Молотова с мамой приехали. Папа после госпиталя сюда назначение получил. Вот мы к нему и приехали. А какие у вас школы есть? Я еще не знаю, где буду учиться.
Васек стал рассказывать о будущей школе, о пропущенном годе учебы, о предстоящем ремонте и о том, что он и его товарищи тоже будут работать вместе со взрослыми.
— Сами ремонтировать будете? Вот это здорово! Я, пожалуй, тоже к вам приду. Я там быстро всю работу налажу. Организую ребят — я это умею. Обязательно приду.
— Приходи, — сухо сказал Васек и вдруг, не удержавшись, добавил: — Только ты хвастун. У нас таких не любят.
— Я — хвастун? — Алеша вскочил, подошел вплотную к Ваську, смерил его презрительным взглядом. — Да ты просто мне завидуешь! — покраснев, сказал он.
Васек возмутился:
— А чему мне завидовать? Ты такой же, как и я, только много воображаешь о себе.
Дежурный неожиданно поднял голову:
— Это верно. И лучше тебе не болтаться тут зря. Пионер по делу пришел, а ты чего?
— Я тоже по делу. Я с отцом приехал! — дерзко ответил Алеша и, посвистывая, вышел за дверь.
Ваську стало не по себе. «Зря я его так сразу хвастуном обозвал, все-таки он хотел помочь мне», — подумал он.
Дежурный прибрал свои бумаги и, взяв письмо, сказал:
— Посиди тут. Я сейчас сам зайду к директору.
Васек ждал долго. В конторе набрались какие-то люди. Тоже ждали. На улице загудела машина. Васек выглянул в окно — Алеша стоял у машины.
Генерал, нагнув голову, не спеша усаживался на мягкое сиденье. Алеша захлопнул за ним дверцу, вскочил в шоферскую кабину. Шофер тронул руль — машина умчалась.
В контору то и дело входили люди, но дежурного не было. За его столом уже сидел другой и принимал посетителей.
Васек начал сильно беспокоиться. Он боялся за письмо, которое дал ему Леонид Тимофеевич. Но дежурный наконец появился с целой папкой каких-то дел.
— Сейчас, сейчас! — кивнул он Ваську. — Заждался? Ну, зато все уже сделано. Материал вам отпустят. Приезжайте завтра до трех. Вот разрешение. Не потеряй!
— Спасибо, товарищ дежурный! — Васек схватил разрешение и побежал к двери. Он был счастлив и горд, что ему удалось исполнить поручение директора. — До свиданья! Спасибо! — крикнул он еще раз у порога.
«Сейчас прямо на пустырь! Леонид Тимофеевич, верно, уже там. И ребята там… Вот обрадуются!» — думал он, на бегу читая напечатанную на машинке бумагу: «Отпустить для школы No 2…»
Буквы прыгали, из них складывались непонятные слова: обаполки, шляховки, штакеты… Эх, здорово вышло!
Глава 25.
РЕМОНТ НАЧАЛСЯ
Когда Васек, сжимая в руках драгоценную бумагу, подбежал к пустырю, он увидел свежеврытый в землю столб и на нем прибитую доску с надписью:
На пустыре суетились ребята. Грозный собирал сломанные рамы, складывал их в одну кучку около дома. Какой-то седой бородатый старик сооружал козлы для верстака.
«Рабочий!» — с волнением подумал Васек и, проходя мимо, вежливо поздоровался:
— Здравствуйте, дедушка!
У дома стояла длинная железная лестница.
Откуда-то с крыши доносился голос Леонида Тимофеевича. Васек поднял голову и увидел около водосточной трубы человека. Он что-то объяснял директору, постукивая молотком по задранному вверх куску железа.
«Кровельщик пришел!» — догадался Васек и, приподнявшись на цыпочки, замахал бумагой:
— Леонид Тимофеевич!..
Директор увидел, кивнул головой.
В углу пустыря Мазин и Русаков старательно рыли большую яму. Саша, Сева и Коля Одинцов сносили туда мусор. Девочки отбирали годные куски стекла и складывали столбиками половинки кирпичей.
— Васек пришел! Эй, Трубачев! — К Ваську подбежали Саша и Мазин. — Ну как, дали материал?
— Дали! Дали!
— Эй, ребята! Материал дали! — весело разнеслось по пустырю.
К Ваську подошел Леонид Тимофеевич:
— Ну, как наши дела?
Васек протянул ему разрешение.
— Говорят, завтра брать можно, с утра лучше. Надо машину раздобыть, — объяснял он скороговоркой. — А доски есть, много. И штакеты и обаполки.
— Хорошо, хорошо, завтра поедем, — — читая бумажку, кивал головой Леонид Тимофеевич. Потом, бегло похвалив Васька, пошел к плотнику.
Из дома вышел еще один рабочий и остановился около директора, деловито разглядывая бумагу.
— Ух, работников сколько нагнали! — с восторгом сказал Васек и, вспомнив прибитую на столбе доску, сердито напал на ребят: — Кто это велел вам? Чтобы люди смеялись? Хоть бы немного отремонтировали, а тогда бы и называли школой!
— Да это Мазин прибил, — пожал плечами Одинцов.
— Ты что же, Мазин, не сообразил? — удивленно спросил Васек.
— Очень хорошо сообразил, — вытирая о штаны пыльные руки, заявил Мазин.
— Как это?
— А так. Кому работать? Нас мало. А ребят в городе порядочно. Как их собирать? На готовое-то всякий потом придет! А здесь каждый человек нужен. Понятно?
Он обтер ладонью побелевшие от известки щеки и махнул рукой на столб:
— Школа номер два. Далеко видно! Завтра от работников тесно будет. И сегодня один уже пришел, вон стоит. Пятиклассник. Брат черноморского моряка. Помнишь, в райкоме мы его видели… Э-эй! Витя Матрос! Иди-ка сюда.
Крепкий, загорелый мальчуган в вылинявшей тельняшке подошел к мальчикам. Черные глаза его с лукавыми искорками быстро пробежали по лицам ребят.
— Кто у вас тут главный? — бойко спросил он.
— Среди ребят Трубачев у нас главный, — сказал Саша, указывая на Васька.
Мальчуган подтянулся, опустил руки по швам.
— Виктор Бобров, по прозвищу Матрос! — лихо отрапортовал он, поворачиваясь лицом к Трубачеву.
— Здорово! — с большой симпатией глядя на него, ответил Васек. — Работать будешь?
— А как же! — усмехнулся Витя. — Затем и пришел! Говори, что делать?
— Вот мы сейчас мусор убираем. Яму ребята копают — становись помогай!
— Ладно! — кивнул головой Витя. — Я без дела не буду!
— Давай, давай, работай! — послышался издали оклик Ивана Васильевича.
Витя подхватил с земли чью-то лопату и помчался на зов.
— Быстрый парень, живо определился, — с удовольствием сказал Одинцов.
— Ну и хитрец ты. Мазни! Не зря объявление повесил! — засмеялись ребята.
— Пошли и мы работать! — сказал Васек, сбрасывая рубашку. На его загорелых руках проступали крепкими бугорками мускулы.
Издали донеслась песня девочек: «Смелого пуля боится, смелого штык не берет…»
В первый день работали без перерыва. Сгоряча пропустили обед, домой возвращались голодные, усталые, но довольные собой. Делились способами быстрой уборки:
— Кирпичи можно конвейером подавать и ближе к дому складывать!
— А мусор я просто мешком таскал, —заявил Мазни. — Носилок мало. Пока-то их дождешься, а тут: раз-раз!..
— Стекол крупных на все форточки хватит, — деловито рассуждала Лида Зорина. — И одну раму из нижнего этажа мы нашли почти целую. Плотник Федор Мироныч как увидел, что мы ее тащим, так обрадовался даже!
— А вот этот, с бородой дедушка, — столяр. Веселый такой! Он нам все объяснял, как рамы связывают, — улыбнулась Нюра.
Всю дорогу домой говорили о работе. Потом Петя Русаков озабоченно сказал:
— Ремонт ремонтом, а вот как с учебой, ребята? Ведь мы уж два дня пропустили! — Он поглядел на товарищей усталыми серыми глазами. — Как завтра будет? Опять с утра работать? А учиться когда?
Ребята сразу встревожились.
— И верно, два дня пропустили! Да раньше еще… — сказал Одинцов.
— И вообще надо как-то распределить время. У нас и в госпитале дежурства, и учебу пропускать нельзя, и ремонт теперь. Как же это все будет? Дома тоже надо помогать. Давайте посоветуемся, Васек, — предложила Лида.
Васек мысленно подсчитал время. Если с утра на учебу, то кому же работать?
— Если ходить на работу по очереди, то пас мало, — вслух сказал он и, вспомнив прибитую Мазиным лоску, ободрился: может, и правда объявление соберет всех вернувшихся из эвакуации школьников? А посоветоваться все же надо. — Ты, Петя, скажи матери, что мы еще только эти дни пропустим. Завтра Леонид Тимофеевич за материалами поедет, может, мы понадобимся, да и при разгрузке придется помочь. А потом мы все нагоним.
— У нас в госпитале сейчас дела неважно идут, — покачал головой Одинцов. — Васю мы совсем бросили, одни девочки дежурят.
— Так надо что-то придумать. Ты бы распределил всех, Васек, — предложил Саша. Васек задумался.
— Ну ладно. Завтра в восемь часов Мазин и Булгаков пойдут со мной на пустырь. Лида — с утра в госпиталь одна, а после обеда до восьми — Нюра одна. Остальные с утра пойдут заниматься, а после обеда все, кроме Нюры, на работу, — распорядился Васек, не совсем точно понимая, что даст это наспех сделанное распоряжение.
Дома Васек долго не мог заснуть — дела, большие и малые, нагромождались друг на друга и вырастали перед ним, как огромная гора.
«Учеба — это главное, ее никак нельзя пропускать, — думал Васек. — Работа — тоже главное, иначе ремонт задержится. А госпиталь бросать тоже нельзя, это наше пионерское дело… И Петька Русаков расстроен. Конечно, ему перед матерью неприятно за нас. Учеба — это все-таки главное…»
Думая так, Васек вспомнил, что сегодня вечером не заглянул к тете Дуне, и, тихо ступая босыми ногами по полу, пошел через кухню к ее комнате. Но лампочка у тети Дуни была погашена, а в кухонное окно глядел серый рассвет. Васек вернулся к себе. Было два часа ночи.
«Ну и время! Не успеешь оглянуться, как оно убежит вперед!» — с досадой подумал Васек, укладываясь на свою постель и подминая пол голову подушку. Но сон не шел…
«Ведь мы ни одного дела толком не делаем! Все беготня какая-то. Даже Васю после операции не смогли навестить. Что ж это такое? Надо все сначала передумать, все сначала распределить… Если б папка был со мной!.. Эх!..»
Школа! Какая же это школа! Еще нет даже забора, отделяющего пустырь от улицы, еще каждому прохожему видны кучи мусора! Васек вспыхнул от обиды. Насмешка, что ли? Он хотел снять доску, но не решился, опасаясь, что прибить ее приказал Леонид Тимофеевич.
ШКОЛА № 2
На пустыре суетились ребята. Грозный собирал сломанные рамы, складывал их в одну кучку около дома. Какой-то седой бородатый старик сооружал козлы для верстака.
«Рабочий!» — с волнением подумал Васек и, проходя мимо, вежливо поздоровался:
— Здравствуйте, дедушка!
У дома стояла длинная железная лестница.
Откуда-то с крыши доносился голос Леонида Тимофеевича. Васек поднял голову и увидел около водосточной трубы человека. Он что-то объяснял директору, постукивая молотком по задранному вверх куску железа.
«Кровельщик пришел!» — догадался Васек и, приподнявшись на цыпочки, замахал бумагой:
— Леонид Тимофеевич!..
Директор увидел, кивнул головой.
В углу пустыря Мазин и Русаков старательно рыли большую яму. Саша, Сева и Коля Одинцов сносили туда мусор. Девочки отбирали годные куски стекла и складывали столбиками половинки кирпичей.
— Васек пришел! Эй, Трубачев! — К Ваську подбежали Саша и Мазин. — Ну как, дали материал?
— Дали! Дали!
— Эй, ребята! Материал дали! — весело разнеслось по пустырю.
К Ваську подошел Леонид Тимофеевич:
— Ну, как наши дела?
Васек протянул ему разрешение.
— Говорят, завтра брать можно, с утра лучше. Надо машину раздобыть, — объяснял он скороговоркой. — А доски есть, много. И штакеты и обаполки.
— Хорошо, хорошо, завтра поедем, — — читая бумажку, кивал головой Леонид Тимофеевич. Потом, бегло похвалив Васька, пошел к плотнику.
Из дома вышел еще один рабочий и остановился около директора, деловито разглядывая бумагу.
— Ух, работников сколько нагнали! — с восторгом сказал Васек и, вспомнив прибитую на столбе доску, сердито напал на ребят: — Кто это велел вам? Чтобы люди смеялись? Хоть бы немного отремонтировали, а тогда бы и называли школой!
— Да это Мазин прибил, — пожал плечами Одинцов.
— Ты что же, Мазин, не сообразил? — удивленно спросил Васек.
— Очень хорошо сообразил, — вытирая о штаны пыльные руки, заявил Мазин.
— Как это?
— А так. Кому работать? Нас мало. А ребят в городе порядочно. Как их собирать? На готовое-то всякий потом придет! А здесь каждый человек нужен. Понятно?
Он обтер ладонью побелевшие от известки щеки и махнул рукой на столб:
— Школа номер два. Далеко видно! Завтра от работников тесно будет. И сегодня один уже пришел, вон стоит. Пятиклассник. Брат черноморского моряка. Помнишь, в райкоме мы его видели… Э-эй! Витя Матрос! Иди-ка сюда.
Крепкий, загорелый мальчуган в вылинявшей тельняшке подошел к мальчикам. Черные глаза его с лукавыми искорками быстро пробежали по лицам ребят.
— Кто у вас тут главный? — бойко спросил он.
— Среди ребят Трубачев у нас главный, — сказал Саша, указывая на Васька.
Мальчуган подтянулся, опустил руки по швам.
— Виктор Бобров, по прозвищу Матрос! — лихо отрапортовал он, поворачиваясь лицом к Трубачеву.
— Здорово! — с большой симпатией глядя на него, ответил Васек. — Работать будешь?
— А как же! — усмехнулся Витя. — Затем и пришел! Говори, что делать?
— Вот мы сейчас мусор убираем. Яму ребята копают — становись помогай!
— Ладно! — кивнул головой Витя. — Я без дела не буду!
— Давай, давай, работай! — послышался издали оклик Ивана Васильевича.
Витя подхватил с земли чью-то лопату и помчался на зов.
— Быстрый парень, живо определился, — с удовольствием сказал Одинцов.
— Ну и хитрец ты. Мазни! Не зря объявление повесил! — засмеялись ребята.
— Пошли и мы работать! — сказал Васек, сбрасывая рубашку. На его загорелых руках проступали крепкими бугорками мускулы.
Издали донеслась песня девочек: «Смелого пуля боится, смелого штык не берет…»
В первый день работали без перерыва. Сгоряча пропустили обед, домой возвращались голодные, усталые, но довольные собой. Делились способами быстрой уборки:
— Кирпичи можно конвейером подавать и ближе к дому складывать!
— А мусор я просто мешком таскал, —заявил Мазни. — Носилок мало. Пока-то их дождешься, а тут: раз-раз!..
— Стекол крупных на все форточки хватит, — деловито рассуждала Лида Зорина. — И одну раму из нижнего этажа мы нашли почти целую. Плотник Федор Мироныч как увидел, что мы ее тащим, так обрадовался даже!
— А вот этот, с бородой дедушка, — столяр. Веселый такой! Он нам все объяснял, как рамы связывают, — улыбнулась Нюра.
Всю дорогу домой говорили о работе. Потом Петя Русаков озабоченно сказал:
— Ремонт ремонтом, а вот как с учебой, ребята? Ведь мы уж два дня пропустили! — Он поглядел на товарищей усталыми серыми глазами. — Как завтра будет? Опять с утра работать? А учиться когда?
Ребята сразу встревожились.
— И верно, два дня пропустили! Да раньше еще… — сказал Одинцов.
— И вообще надо как-то распределить время. У нас и в госпитале дежурства, и учебу пропускать нельзя, и ремонт теперь. Как же это все будет? Дома тоже надо помогать. Давайте посоветуемся, Васек, — предложила Лида.
Васек мысленно подсчитал время. Если с утра на учебу, то кому же работать?
— Если ходить на работу по очереди, то пас мало, — вслух сказал он и, вспомнив прибитую Мазиным лоску, ободрился: может, и правда объявление соберет всех вернувшихся из эвакуации школьников? А посоветоваться все же надо. — Ты, Петя, скажи матери, что мы еще только эти дни пропустим. Завтра Леонид Тимофеевич за материалами поедет, может, мы понадобимся, да и при разгрузке придется помочь. А потом мы все нагоним.
— У нас в госпитале сейчас дела неважно идут, — покачал головой Одинцов. — Васю мы совсем бросили, одни девочки дежурят.
— Так надо что-то придумать. Ты бы распределил всех, Васек, — предложил Саша. Васек задумался.
— Ну ладно. Завтра в восемь часов Мазин и Булгаков пойдут со мной на пустырь. Лида — с утра в госпиталь одна, а после обеда до восьми — Нюра одна. Остальные с утра пойдут заниматься, а после обеда все, кроме Нюры, на работу, — распорядился Васек, не совсем точно понимая, что даст это наспех сделанное распоряжение.
Дома Васек долго не мог заснуть — дела, большие и малые, нагромождались друг на друга и вырастали перед ним, как огромная гора.
«Учеба — это главное, ее никак нельзя пропускать, — думал Васек. — Работа — тоже главное, иначе ремонт задержится. А госпиталь бросать тоже нельзя, это наше пионерское дело… И Петька Русаков расстроен. Конечно, ему перед матерью неприятно за нас. Учеба — это все-таки главное…»
Думая так, Васек вспомнил, что сегодня вечером не заглянул к тете Дуне, и, тихо ступая босыми ногами по полу, пошел через кухню к ее комнате. Но лампочка у тети Дуни была погашена, а в кухонное окно глядел серый рассвет. Васек вернулся к себе. Было два часа ночи.
«Ну и время! Не успеешь оглянуться, как оно убежит вперед!» — с досадой подумал Васек, укладываясь на свою постель и подминая пол голову подушку. Но сон не шел…
«Ведь мы ни одного дела толком не делаем! Все беготня какая-то. Даже Васю после операции не смогли навестить. Что ж это такое? Надо все сначала передумать, все сначала распределить… Если б папка был со мной!.. Эх!..»
Глава 26.
ВАСИН ГЕРОЙ
С тех пор как Вася пошел на поправку и ощутил под солдатским одеялом обе ноги, в палате как будто наступил праздник. — Да… задал я тут работы докторам, это верно, — говорил товарищам Вася. Благодарная и смущенная улыбка растягивала его большой рот, на худых щеках появлялись ямочки. — Только не напрасно они хлопотали. Я — боец, все мои мысли на фронте. — Вася вытягивал худые, длинные руки и пробовал мускулыТеперь бы только встать скорее! А что, не говорили врачи, когда встану? Про меня то есть, когда, значит, на выписку? — жадно вглядываясь в лица товарищей, спрашивал Вася.
— Лежи уж, какая тебе выписка… Чуть живого из операционной принесли, а он — выписка… — добродушно ворчал Егор Иванович. — На все, брат, и терпение и время требуются.
— Нет у меня терпения, это верно, — соглашался Вася. — Еще мой командир, бывало, перед боем положит этак мне руку на плечо и скажет: «Терпение, Вася!» А я еле на месте стою, все поджилки у меня ходуном ходят… Эх, вот командир был, насквозь каждого человека видел!
— Да что за командир-то? Весь твой разговор к нему сводится. Герой, что ли? — откликается молодой, безусый боец, только недавно прибывший в госпиталь.
— Герой! — убежденно говорит Вася. — Я с ним недолго находился, но на всю жизнь его запомнил. Особенный человек. Людей жалел, а о себе не думал. Один раз в бою ранило его осколком в плечо — так он до конца боя никому ни слова не сказал. Терпеливый! Кто его знает, как он терпел. Рождаются же такие люди! — Вася глубоко вобрал воздух и замолчал.
— Бывалый, видно, командир, с выдержкой, — сказал кто-то в палате.
— Да не так-то бывалый — молодой еще, только виски седые. На глазах у нас поседел командир наш… Было это в одном селе, — снова начал рассказ Вася. — Только что выбили наши оттуда фашистов. И мы, значит, подошли как раз. Видим — там изба горит, там другая, сараи пылают… Идешь — в лицо тебе жар, и люди тут же убитые валяются… А зима, мороз! Кровь на снегу так и дымится. Живых не видно, только женщина одна бежит к нам навстречу. «Миленькие, — кричит, — голубчики! — и на пожарище рукой машет. — Дети наши в школе горят, весь народ туда палачи согнали и подожгли!» Мы — к школе. Л от школы уже одни стропила остались да головни валяются. Ну, всех за сердце взяло. Постояли мы, сняли шапки. Потом разошлись. А командир до утра не приходил. Бойцы говорили — всю ночь он просидел один на этом пожарище. А вышли мы утром из села — глядим, виски у него седые, словно иней на волосах осел.
Молодой боец, сосед Васи, беспокойно заворочался на койке.
— Э, встать бы скорее! Душа у меня горит, когда я такое слышу, — сказал он, отворачиваясь к стене.
Раненые с сочувствием оглянулись на него, и Егор Иванович, понижая голос, спросил:
— А ты, Вася, говорил, у него своя семья погибла? На родине, что ли?
— Да, говорили хлопцы, семья у него была, дети.. Только он про своих молчит. Сядет, бывало, с нами к огоньку, про всех расспросит — у кого жена, у кого мать. Фотографии поглядит, а про своих — ни слова. И мы молчим — страшно человеку душу разбередить. Так пошутит он с нами, попьет чайку и начнет рассказывать, как после войны жить будем, как коммунизма достигнем. Встанет перед нами мирная, счастливая жизнь, и такая ненависть к фашистам за сердце возьмет, что в бою каждый за десятерых бьется… Какой человек был! Кто его знал, тот не забудет. Вечный человек!
Глаза у Васи делались большие и ярко блестели. Постепенно любовь Васи к своему командиру передалась и его слушателям; судьба Васиного героя волновала всех раненых. Но судьба эта терялась в снежном поле, где выдержала тяжелый бой 4-я батарея.
— Подобрали меня наши люди. Может, и его нашли Толь ко вот фамилии его я никогда не спрашивал, ни к чему как-то было. «Товарищ комбат» да «товарищ комбат»! Если б из нашей части кого найти, может, знают, — говорил Вася.
— Трудно искать, если из части своей выбыл. Война — это бурное море, — вздыхал сосед по койке.
— Живого или мертвого — найду! — упрямо и тоскливо говорил Вася. — Мне бы встать только. — Он тихо шевелил под простыней ногами. — А на фронте буду — рассчитаюсь с фашистами! Все им припомню!
Красноармейцы сочувственно глядели на бледное безусое лицо, на тонкие мальчишеские руки, перебирающие край простыни…
Вася ждал ребят. Их давно не было, а ему хотелось поделиться с ними своей радостью, рассказать о своих надеждах, о том, что он, Вася, скоро встанет и попросится в самый горячий бой.
Никто не умел так сочувствовать Васе, слушать с таким восторгом, никто не умел так понимать и разделять мечты комсомольца, как ребята.
Неведомый Васин герой — бесстрашный командир вставал перед ними во весь рост, напоминая то Митю, то учителя, то Степана Ильича.
И, присев на табуретках около Васиной кровати, они, в свою очередь, в сотый раз пересказывали молодому бойцу все, что видели и пережили на Украине.
— Не один у нас герой — весь наш народ герой, — вмешиваясь в их жаркую беседу, басил из своего угла Егор Иванович.
Поджидая своих друзей, Вася поминутно взглядывал на дверь.
— Придут! — утешала его Нина Игнатьевна. — Об операции они уже знают, а проведать прибегут. А впрочем, с дежурством у них что-то неладно последнее время. Все больше девочки приходят. Ведь к ним директор бывший приехал, дом под школу будут ремонтировать. Вот и хлопочут. Ты не скучай, прибегут!
Но перед обедом забежала одна Лида. Узнав от нее, что все заняты на работе, Вася сначала опечалился, потом расспросил обо всем и, загоревшись общим настроением ребят, сказал:
— Эх, и я бы сейчас вам помог по-комсомольски!
— Лежи уж, какая тебе выписка… Чуть живого из операционной принесли, а он — выписка… — добродушно ворчал Егор Иванович. — На все, брат, и терпение и время требуются.
— Нет у меня терпения, это верно, — соглашался Вася. — Еще мой командир, бывало, перед боем положит этак мне руку на плечо и скажет: «Терпение, Вася!» А я еле на месте стою, все поджилки у меня ходуном ходят… Эх, вот командир был, насквозь каждого человека видел!
— Да что за командир-то? Весь твой разговор к нему сводится. Герой, что ли? — откликается молодой, безусый боец, только недавно прибывший в госпиталь.
— Герой! — убежденно говорит Вася. — Я с ним недолго находился, но на всю жизнь его запомнил. Особенный человек. Людей жалел, а о себе не думал. Один раз в бою ранило его осколком в плечо — так он до конца боя никому ни слова не сказал. Терпеливый! Кто его знает, как он терпел. Рождаются же такие люди! — Вася глубоко вобрал воздух и замолчал.
— Бывалый, видно, командир, с выдержкой, — сказал кто-то в палате.
— Да не так-то бывалый — молодой еще, только виски седые. На глазах у нас поседел командир наш… Было это в одном селе, — снова начал рассказ Вася. — Только что выбили наши оттуда фашистов. И мы, значит, подошли как раз. Видим — там изба горит, там другая, сараи пылают… Идешь — в лицо тебе жар, и люди тут же убитые валяются… А зима, мороз! Кровь на снегу так и дымится. Живых не видно, только женщина одна бежит к нам навстречу. «Миленькие, — кричит, — голубчики! — и на пожарище рукой машет. — Дети наши в школе горят, весь народ туда палачи согнали и подожгли!» Мы — к школе. Л от школы уже одни стропила остались да головни валяются. Ну, всех за сердце взяло. Постояли мы, сняли шапки. Потом разошлись. А командир до утра не приходил. Бойцы говорили — всю ночь он просидел один на этом пожарище. А вышли мы утром из села — глядим, виски у него седые, словно иней на волосах осел.
Молодой боец, сосед Васи, беспокойно заворочался на койке.
— Э, встать бы скорее! Душа у меня горит, когда я такое слышу, — сказал он, отворачиваясь к стене.
Раненые с сочувствием оглянулись на него, и Егор Иванович, понижая голос, спросил:
— А ты, Вася, говорил, у него своя семья погибла? На родине, что ли?
— Да, говорили хлопцы, семья у него была, дети.. Только он про своих молчит. Сядет, бывало, с нами к огоньку, про всех расспросит — у кого жена, у кого мать. Фотографии поглядит, а про своих — ни слова. И мы молчим — страшно человеку душу разбередить. Так пошутит он с нами, попьет чайку и начнет рассказывать, как после войны жить будем, как коммунизма достигнем. Встанет перед нами мирная, счастливая жизнь, и такая ненависть к фашистам за сердце возьмет, что в бою каждый за десятерых бьется… Какой человек был! Кто его знал, тот не забудет. Вечный человек!
Глаза у Васи делались большие и ярко блестели. Постепенно любовь Васи к своему командиру передалась и его слушателям; судьба Васиного героя волновала всех раненых. Но судьба эта терялась в снежном поле, где выдержала тяжелый бой 4-я батарея.
— Подобрали меня наши люди. Может, и его нашли Толь ко вот фамилии его я никогда не спрашивал, ни к чему как-то было. «Товарищ комбат» да «товарищ комбат»! Если б из нашей части кого найти, может, знают, — говорил Вася.
— Трудно искать, если из части своей выбыл. Война — это бурное море, — вздыхал сосед по койке.
— Живого или мертвого — найду! — упрямо и тоскливо говорил Вася. — Мне бы встать только. — Он тихо шевелил под простыней ногами. — А на фронте буду — рассчитаюсь с фашистами! Все им припомню!
Красноармейцы сочувственно глядели на бледное безусое лицо, на тонкие мальчишеские руки, перебирающие край простыни…
Вася ждал ребят. Их давно не было, а ему хотелось поделиться с ними своей радостью, рассказать о своих надеждах, о том, что он, Вася, скоро встанет и попросится в самый горячий бой.
Никто не умел так сочувствовать Васе, слушать с таким восторгом, никто не умел так понимать и разделять мечты комсомольца, как ребята.
Неведомый Васин герой — бесстрашный командир вставал перед ними во весь рост, напоминая то Митю, то учителя, то Степана Ильича.
И, присев на табуретках около Васиной кровати, они, в свою очередь, в сотый раз пересказывали молодому бойцу все, что видели и пережили на Украине.
— Не один у нас герой — весь наш народ герой, — вмешиваясь в их жаркую беседу, басил из своего угла Егор Иванович.
Поджидая своих друзей, Вася поминутно взглядывал на дверь.
— Придут! — утешала его Нина Игнатьевна. — Об операции они уже знают, а проведать прибегут. А впрочем, с дежурством у них что-то неладно последнее время. Все больше девочки приходят. Ведь к ним директор бывший приехал, дом под школу будут ремонтировать. Вот и хлопочут. Ты не скучай, прибегут!
Но перед обедом забежала одна Лида. Узнав от нее, что все заняты на работе, Вася сначала опечалился, потом расспросил обо всем и, загоревшись общим настроением ребят, сказал:
— Эх, и я бы сейчас вам помог по-комсомольски!
Глава 27.
НЕНАСТОЯЩАЯ УЧИТЕЛЬНИЦА
Пока ребята, увлеченные новыми делами, пропадали на пустыре, Екатерина Алексеевна нервничала и сердилась на себя за то, что взялась за такое трудное дело, как подготовка ребят к шестому классу.
«Нет, подумать только! И как это я взялась, сама не понимаю. Просто стало жалко ребят. Но какой же толк из всего этого? Почему они не ходят? Это просто возмутительно!»
Нервничая сама, она нападала на Петю:
— Что вы думаете, на самом деле, Петя? Уже июнь кончается, а мы и так ощупью движемся вперед. Ведь я все-таки не учительница, мне самой приходится все повторять заново. Теперь еще географию надо закончить, а вы стали небрежно относиться к занятиям. Где твой Трубачев? Что это, на самом деле? Чем вы целые дни заняты?
Петя, сильно вытянувшийся и похудевший за это время, хлопал ресницами, глядя на мать умоляющими глазами:
— Мамочка, мы тоже беспокоимся, но у нас теперь самое горячее время. Ты знаешь, вчера мы с рабочими за материалом ездили на лесопильный. Там столбов нет, одни обаполки.. Леонид Тимофеевич делянку выхлопотал. Сами будем деревья пилить. Нам лесовоз нужен… — расстроенно бормотал Петя. — Ты подожди, вот уже нам рабочих дали. Мазин объявление повесил, и бывшие ученики собираются. Сейчас уже из седьмого класса трое ребят пришло…
— Значит, Леонид Тимофеевич надеется закончить ремонт к осени?
— Да, конечно! Первого сентября начнутся занятия. Это точно, мама!
Екатерина Алексеевна опять заволновалась:
— Так вот, предупреждаю: если все будет так продолжаться, вы сядете в пятый класс. И вообще, Петя, надо посоветоваться с директором, может, он найдет вам настоящую учительницу — здесь нужен опытный человек. Надо пойти к Леониду Тимофеевичу, вот что!
— Зачем, мама? Мы, наоборот, ничего не хотим ему говорить, пока не подготовимся по арифметике. Ведь если он сейчас проверит, что мы прошли, то и разговаривать не станет — просто посадит в пятый класс! — не на шутку испугался Петя.
— Постой, постой… Значит, вы Леониду Тимофеевичу даже не сказали, что готовитесь в шестой класс?
— Нет, мы сказали. Ну просто так, что занимались всю зиму, вообще…
— Ну, а он что?
— А он говорит, что летом надо отдохнуть, поработать на свежем воздухе, вообще…
Екатерина Алексеевна пристально взглянула на Петю и решительно сказала:
— Я пойду сама к Леониду Тимофеевичу, — мне необходимо посоветоваться с ним. Может, действительно незачем тянуться через силу. Идет лето, надо отдохнуть, а уж с осени — за учебу.
— Как, сесть в пятый класс? Что ты говоришь, мама! Зачем же мы так старались? Мы же почти всю программу прошли. Анатолий Александрович нас хвалил, и Костя тоже. Там совсем немного по географии осталось. А по русскому ты сама говорила, что мы хорошо идем. А теперь хочешь, чтобы мы в пятый класс сели! — Петя чуть не плакал. — Никто из ребят на это не согласится, мы слово друг другу дали, что будем драться за учебу!
— Знаешь, Петя, я всегда говорю с тобой как со взрослым человеком, но иногда, к моему глубокому сожалению, я убеждаюсь, что это еще рановато. Так и сейчас. Если ваше главное дело — учеба, то почему же вы не распределите так свое время, чтобы, по крайней мере, не пропускать занятий! Вот у нас арифметика плохо идет. Твой Трубачев первый отстает по арифметике. А Мазина я просто не узнаю! Вчера спрашиваю его, почему вы не ходите, а он стоит как дурачок и мямлит: не можем, не успеваем… Никогда не ожидала этого от Мазина! И вообще не люблю я таких жалких слов!
— Но ведь мы и правда многое не успеваем, мамочка…
— Вот-вот! Повтори еще и ты! Не успеваем, не можем, робеем, боимся — ведь этот набор жалких слов показывает, что вы не умеете правильно распределить свое время. Мне это просто слышать неприятно… Вот я тебе выпишу на бумажку все эти слова, выучи их наизусть и раз навсегда выбрось из своей памяти! — разбушевалась Екатерина Алексеевна.
— Так зачем же мне их учить наизусть, если ты хочешь, чтобы я их совсем забыл? — засмеялся Петя.
— Зачем? — Екатерина Алексеевна тоже засмеялась и махнула рукой. — Я уж прямо не знаю, как тебя воспитывать, Петя! И вообще, я устала от вас. Вы какую-то такую сложную жизнь устраиваете себе и другим. Все у вас сильно преувеличено и многое без толку… наполовину дело, наполовину фантазия. А учеба страдает от всего этого. Арифметика — такой серьезный предмет, а вы…
Петя бросался к своему столу и, раскрыв задачник, начинал заниматься. У него было еще одно тайное дело, которое стоило ему многих бессонных ночей. Из любви к матери он вместе с ней добровольно принял на себя ответственность за подготовку к шестому классу. Для этого он изо всех сил тянулся сам, ночью засиживался над задачами, чтобы быть готовым к уроку и этим облегчить матери занятия с товарищами.
«Нет, подумать только! И как это я взялась, сама не понимаю. Просто стало жалко ребят. Но какой же толк из всего этого? Почему они не ходят? Это просто возмутительно!»
Нервничая сама, она нападала на Петю:
— Что вы думаете, на самом деле, Петя? Уже июнь кончается, а мы и так ощупью движемся вперед. Ведь я все-таки не учительница, мне самой приходится все повторять заново. Теперь еще географию надо закончить, а вы стали небрежно относиться к занятиям. Где твой Трубачев? Что это, на самом деле? Чем вы целые дни заняты?
Петя, сильно вытянувшийся и похудевший за это время, хлопал ресницами, глядя на мать умоляющими глазами:
— Мамочка, мы тоже беспокоимся, но у нас теперь самое горячее время. Ты знаешь, вчера мы с рабочими за материалом ездили на лесопильный. Там столбов нет, одни обаполки.. Леонид Тимофеевич делянку выхлопотал. Сами будем деревья пилить. Нам лесовоз нужен… — расстроенно бормотал Петя. — Ты подожди, вот уже нам рабочих дали. Мазин объявление повесил, и бывшие ученики собираются. Сейчас уже из седьмого класса трое ребят пришло…
— Значит, Леонид Тимофеевич надеется закончить ремонт к осени?
— Да, конечно! Первого сентября начнутся занятия. Это точно, мама!
Екатерина Алексеевна опять заволновалась:
— Так вот, предупреждаю: если все будет так продолжаться, вы сядете в пятый класс. И вообще, Петя, надо посоветоваться с директором, может, он найдет вам настоящую учительницу — здесь нужен опытный человек. Надо пойти к Леониду Тимофеевичу, вот что!
— Зачем, мама? Мы, наоборот, ничего не хотим ему говорить, пока не подготовимся по арифметике. Ведь если он сейчас проверит, что мы прошли, то и разговаривать не станет — просто посадит в пятый класс! — не на шутку испугался Петя.
— Постой, постой… Значит, вы Леониду Тимофеевичу даже не сказали, что готовитесь в шестой класс?
— Нет, мы сказали. Ну просто так, что занимались всю зиму, вообще…
— Ну, а он что?
— А он говорит, что летом надо отдохнуть, поработать на свежем воздухе, вообще…
Екатерина Алексеевна пристально взглянула на Петю и решительно сказала:
— Я пойду сама к Леониду Тимофеевичу, — мне необходимо посоветоваться с ним. Может, действительно незачем тянуться через силу. Идет лето, надо отдохнуть, а уж с осени — за учебу.
— Как, сесть в пятый класс? Что ты говоришь, мама! Зачем же мы так старались? Мы же почти всю программу прошли. Анатолий Александрович нас хвалил, и Костя тоже. Там совсем немного по географии осталось. А по русскому ты сама говорила, что мы хорошо идем. А теперь хочешь, чтобы мы в пятый класс сели! — Петя чуть не плакал. — Никто из ребят на это не согласится, мы слово друг другу дали, что будем драться за учебу!
— Знаешь, Петя, я всегда говорю с тобой как со взрослым человеком, но иногда, к моему глубокому сожалению, я убеждаюсь, что это еще рановато. Так и сейчас. Если ваше главное дело — учеба, то почему же вы не распределите так свое время, чтобы, по крайней мере, не пропускать занятий! Вот у нас арифметика плохо идет. Твой Трубачев первый отстает по арифметике. А Мазина я просто не узнаю! Вчера спрашиваю его, почему вы не ходите, а он стоит как дурачок и мямлит: не можем, не успеваем… Никогда не ожидала этого от Мазина! И вообще не люблю я таких жалких слов!
— Но ведь мы и правда многое не успеваем, мамочка…
— Вот-вот! Повтори еще и ты! Не успеваем, не можем, робеем, боимся — ведь этот набор жалких слов показывает, что вы не умеете правильно распределить свое время. Мне это просто слышать неприятно… Вот я тебе выпишу на бумажку все эти слова, выучи их наизусть и раз навсегда выбрось из своей памяти! — разбушевалась Екатерина Алексеевна.
— Так зачем же мне их учить наизусть, если ты хочешь, чтобы я их совсем забыл? — засмеялся Петя.
— Зачем? — Екатерина Алексеевна тоже засмеялась и махнула рукой. — Я уж прямо не знаю, как тебя воспитывать, Петя! И вообще, я устала от вас. Вы какую-то такую сложную жизнь устраиваете себе и другим. Все у вас сильно преувеличено и многое без толку… наполовину дело, наполовину фантазия. А учеба страдает от всего этого. Арифметика — такой серьезный предмет, а вы…
Петя бросался к своему столу и, раскрыв задачник, начинал заниматься. У него было еще одно тайное дело, которое стоило ему многих бессонных ночей. Из любви к матери он вместе с ней добровольно принял на себя ответственность за подготовку к шестому классу. Для этого он изо всех сил тянулся сам, ночью засиживался над задачами, чтобы быть готовым к уроку и этим облегчить матери занятия с товарищами.