Осеева Валентина. Васек Трубачев и его товарищи

   — Да, и потом соревнование у нас получится.
   — Зайдем сейчас ко мне и сразу напишем, а завтра вывесим, — предложил Одинцов.
   — Зайдем!
   Товарищи провозились часа два, а утром чисто переписанное Одинцовым расписание висело в классе под двумя заголовками:
   ДЕЖУРСТВО МАЛЬЧИКОВ и ДЕЖУРСТВО ДЕВОЧЕК
   Дальше следовали фамилии.

* * *

   На другой день Васек встал рано. Тетка разговаривала с ним как ни в чем не бывало.
   «Обманула меня вчера, хитрюга!» — беззлобно думал Васек, вспоминая вчерашний случай.
   В школе навстречу ему бросился Лепя Белкин:
   — Трубачев, иди скорей! Там девчонки из-за расписания крик подняли.
   — Какой крик? — Васек быстрыми шагами вошел в класс. Около нового расписания собралась целая куча ребят.
   — Неправильно! Все равно неправильно! — кричали девочки. — Не имеете права разделять класс! И мы ничуть не хуже вас дежурим!
   — Не хуже, а лучше!
   — А ты, Булгаков, звеньевой, да еще староста, Одинцов тоже звеньевой, а делаете неправильно! — кричала Лида Зорина, взъерошенная, как птица, защищающая своих птенцов.
   — Вы лучше, так вот мы вас отдельно и поставили! — старался перекричать ее Одинцов.
   — Мы думали соревноваться с вами, — оправдывался Саша.
   — Не спорьте, не спорьте! — вмешался Васек. — Не кричите! Сейчас все разберем… Зорина, подожди!.. В чем дело, Булгаков?
   — Понимаешь, мы их отдельно в расписании поставили, чтобы в случае чего они сами за себя отвечали, а мы сами…
   — А они орут! — с возмущением перебил Сашу Одинцов. — Мы хотим, чтоб лучше было…
   — Трубачев! — выскочила опять Лида. — Они хотят, чтобы мы дежурили отдельно, а я считаю — это не по-товарищески. Мы все должны быть вместе. И вообще, ребята к девочкам придираются… Ты разберись, Трубачев!
   — Вы вечно на нас жалуетесь! — кричал Белкин.
   — Из-за всякой мелочи тарарам поднимаете! — презрительно бросил Мазин.
   — Тише! — Васек крепко сдвинул брови, подошел к стене, сорвал расписание и сунул его Одинцову: — Перепиши заново. Зря это.
   Класс притих. Одинцов и Саша глядели на Трубачева виноватыми глазами.
   Васек сердито повернулся к ним:
   — Мы ведь как хотели сделать? Составить крепкие пары дежурных. А вы что? Одним словом, надо переписать заново… И нечего крик поднимать!
   — Девчонки все языкатые! — крикнул кто-то из ребят.
   — Мы не языкатые, а если неправильно, молчать не будем, мы тоже… — начала Степанова.
   — Перестань! — прервал ее Васек. — Сейчас звонок будет… Ребята, по местам!
   Ребята разошлись по партам, кое-кто продолжал еще ворчать.
   Васек Трубачев поднялся из-за парты и, обернувшись лицом к классу, постоял так несколько секунд. Потом молча сел.
   — Образцовая тишина. Я думал, у меня ни одного ученика нет, — пошутил Сергей Николаевич, входя в класс.
   Васек пригладил свой рыжий чуб и удовлетворенно улыбнулся.

Глава 14.

УРОК ГЕОГРАФИИ

   Первый урок был география. Сергей Николаевич принос в класс большую немую карту.
   — Сейчас мы с вами немножко попутешествуем, — сказал он, отходя в сторону и потирая руки.
   Из окна на лицо Сергея Николаевича падал свет, и ребята в первый раз заметили, что у него светло-серые глаза и очень белые зубы.
   — Ну так… Трубачев! Зорина! Мазин! — медленно вызывал учитель.
   Ребята с интересом смотрели, как один за другим подходили к доске вызванные.
   Васек старался казаться спокойным, черные брови Лиды Зориной испуганно лезли вверх, и даже на толстых щеках Мазина выступил румянец.
   Все трое остановились у карты.
   Учитель окинул их взглядом и обратился к классу:
   — Три рыбака… скажем, бригадиры рыболовецких бригад… водным путем везут в Москву рыбу.
   Ребята слушали внимательно, боясь пропустить хоть одно слово.
   Ты, Трубачев, везешь рыбу… — учитель прищурился и поглядел на карту, — с Балтийского моря. Зорина везет рыбу с Каспийского моря, а Мазин — с Белого моря. Все три бригады должны встретиться в Москве, понятно?
   — Понятно, — ответил за всех Васек.
   Лида Зорина уже бегала глазами по карте. Мазин тоже уставился на карту, пытаясь определить направление рек.
   — Посмотрите внимательно, выберите себе путь и отправляйтесь, — сказал Сергей Николаевич. — Ну, кто первый начнет?
   Ребята поглядели друг на друга.
   — Я, — сказал Васек и взял указку. «Будь что будет!» — подумал он.
   — Трубачев? Ну, пожалуйста!
   — С Балтийского моря я вошел в Финский залив… — начал Васек.
   Учитель кивнул головой.
   — …прошел по Неве… — Васек показал на карте.
   — Хорошо, — сказал Сергей Николаевич.
   …в Ладожское озеро… — Васек откашлялся, чтобы выиграть время, — затем вот по этой реке…
   — Свири, — подсказал Сергей Николаевич. Васек заторопился:
   — …в Онежское озеро…
   Через секунду он уже плыл по Шексне, достиг Рыбинского моря, благополучно прибыл в Москву и с облегчением вздохнул.
   — Очень хорошо, Трубачев! Теперь жди своих товарищей.
   Лида Зорина взяла указку.
   — Вот, кажется, на встречу с тобой направляется женская бригада Зориной… Откуда идешь, Зорина?
   — С Каспийского моря, — ответила Лида Зорина, осторожно вывела свой пароход на Волгу, прошла мимо Астрахани, мимо Сталинграда, вышла на реку Оку, бойко перечислила по пути несколько городов, благополучно прибыла в Москву и, тряхнув косичками, передала указку Мазину.
   — Я вот здесь поеду, — сказал Мазин, направляясь к Северной Двине.
   Учитель улыбнулся:
   — Как хочешь, но у тебя есть более короткий путь.
   — Я по Северной Двине, — безнадежно сказал Мазин, упираясь в неизвестные ему притоки. Направо узенькая ниточка неожиданно оборвалась. Налево путь был неизвестен. Мазин подумал и вернулся обратно. — Застрял, — сознался он, отвечая на вопросительный взгляд учителя.
   — Трубачев, подскажи ему, — сказал учитель. Трубачев взял у Мазина указку.
   — Можно через Сухону к Рыбинску, — сказал он.
   Когда Мазин с помощью Трубачева добрался до Москвы, Сергей Николаевич посадил всех трех учеников на место и сказал:
   — Трубачев справился с трудным путем. Зорина тоже не сплоховала. А вот Мазин пока что плохой путешественник. Москва, пожалуй, не скоро получит от него рыбу.
   Ребята засмеялись. Но Сергей Николаевич стал серьезным:
   — Тебе, Мазин, нужно немножко подучиться.
   Мазин почесал затылок:
   — Я много пропустил…
   — Трубачев, помоги товарищу, — сказал Сергей Николаевич.
   — Есть! — радостно отозвался Трубачев и оглянулся на Мазина.
   По одному взгляду его Мазин понял, что занятия будут серьезные.
   «Пожалуй, я с ним не только в Москву, а в Атлантический океан заеду», — со вздохом подумал он. И не ошибся. Сразу же на переменке Васек с решительным видом подошел к нему:
   — Выбирай: я к тебе или ты ко мне?
   — Я к тебе, — уныло ответил Мазин.
   — Ну, — сказал Русаков товарищу, — не хотел бы я быть на твоем месте. С Трубачевым дело иметь — чахотку наживешь. По всем горам будешь лазить, во всех реках искупаешься, — печально сострил он.
   — Зато в классе не утону, — усмехнулся Мазин.
   После обеда он направился к Трубачеву.
   Васек уже ждал его, с нетерпением поглядывая на дверь.
   — Ну и обедаешь ты! Целую корову можно съесть за это время! — встретил он товарища.
   Мазин увидел карту, разложенную на полу, и почесал затылок:
   — Эх, жизнь!
   Васек вытащил учебник географии:
   — Говори честно, что знаешь и чего не знаешь. Мазин скосил глаза на учебник:
   — Ничего не знаю.
   — Совсем ничего?
   — Совсем ничего.
   — Ладно, — сказал Васек, — начнем с первой страницы.
   — Я способный, — утешил его Мазин. — Давай показывай.
   Мальчики погрузились в занятия. Тетка два раза заглядывала в комнату, на цыпочках проходила мимо двух склоненных над картой голов и, когда Мазин ушел, сказала Ваську:
   — Это что ж ты на этого толстого здоровье свое тратишь? Два часа на коленках лазил, небось и чулки протер. Кто это велел тебе?
   — Учитель велел. Да он способный, ничего, — ответил Васек, собирая на завтра книги.

Глава 15.

СТЕНГАЗЕТА

   «Доброе утро!» — сказал по радио чей-то громкий голос.
   Васек вспомнил, что как-то в разговоре с ребятами Сергей Николаевич посоветовал всем делать зарядку. Он почувствовал прилив бодрости, вскочил с постели и, стоя в одних трусиках посреди комнаты, начал делать упражнения.
   — Ты что это акробатничаешь с утра? — недовольно спросила тетка, обходя его стороной с чайной посудой в руках.
   — Зарядку делаю!
   Васек показал ей на радио. Тетка прислушалась.
   «Вдох… выдох… приседание…»
   — Не очень-то приседай, а то в школу опоздаешь, — добродушно сказала тетка, не смея спорить с тем, чей голос в этот утренний час распоряжался всеми ребятами.
   «Значит, так надо, — решила она про себя. — Зря бы не стал человек по радио надрываться». И, выждав, пока Васек кончил, тетка спросила:
   — А что же ты раньше этой самой зарядки не делал?
   Васек, обтирая мохнатым полотенцем крепкое, как орех, разогретое движениями тело, просто ответил:
   — Глупый был.
   — А… поумнел, значит? — пошутила тетка.
   Племянник ей нравился. Он аккуратно ходил в школу, учился, учил других, хорошо ел, крепко спал и редко спорил с нею. Каждый день спрашивал, нет ли писем от отца, скучал без него, но не жаловался, не ныл, а переносил разлуку стойко.
   От Павла Васильевича уже было одно письмо. Тетка с особым удовольствием передала его Ваську и, увидев его загоревшиеся глаза, с удовлетворением подумала: «Хороший сын. Такой сын и на старости отца не обидит».
   В письме Павел Васильевич описывал дорогу, места, которые он проезжал, мирную трудовую жизнь тамошних людей.
   «Богато тут живут люди, и всего здесь много, только нет моего вихрастого Рыжика», — неожиданно заканчивал отец. Васек читал, перечитывал, смеялся, а вечером забрался на отцовскую постель и заснул, положив письмо под подушку. Утром, лежа в кровати, он пересчитал по пальцам, сколько дней осталось еще до приезда отца: десять плюс шесть — шестнадцать.
   — Шестнадцать так шестнадцать, — сказал он вслух, тяжело вздыхая.
   Хотелось, обхватив руками шею отца, рассказать ему все новости, порадовать хорошей отметкой по географии и похвалой учителя.
   «Ничего! Я еще за это время постараюсь, — успокоил себя Васек. — Надо Мазина подтянуть хорошенько».
   После зарядки и умывания Васек позавтракал и отправился в школу.
   — Ну, как Мазин? Соображает что-нибудь? — спросили его ребята.
   — Способный, как черт! — с гордостью ответил Васек.
   — Да что ты? — удивился Саша и с сожалением покачал головой. — Значит, просто учиться не хотел.
   — Жирняк эдакий! — засмеялся Одинцов. — Ты с него жирок спусти маленько — лучше голова будет работать.
   — Лучше не надо — он и так все вперед как-то соображает.
   — Как это — вперед? — заинтересовались Саша и Одинцов.
   — А так… Смотрит по карте — реки там или горы, сейчас же надует щеки, уставится куда-нибудь в одну точку и скажет: «Здесь можно туннель пробить, тогда вот сюда выход будет». Или насчет реки интересуется: «Тут если плотиной загородить, так океанский пароход пройдет!»
   Васек откинул голову и засмеялся. Товарищи тоже засмеялись.
   — А ведь здорово! И правда вперед соображает, — удивился Леня Белкин.
   — Ну, лишь бы не назад! — сострил Одинцов и, заметив входившего Мазина, толкнул Трубачева: — Не смейся, а то подумает — над ним.
   Васек встал и пошел навстречу Мазину.
   — Ты повторил на ночь все, что мы прошли? — строго спросил он.
   — Повторил.
   — Ну, знаешь теперь?
   — Назубок.
   — Молодец! Сегодня опять приходи.
   — Сегодня стенгазету нужно делать, Митя спрашивал. Я свою статью написал, а ребята ничего не дают, — сказал подошедший Одинцов. — Одна Синицына какие-то дурацкие стихи написала. Ты объяви в классе сегодня. И так до последнего дня дотянули, — озабоченно добавил он.
   — А ты сам-то что молчал? Ты редактор!.. Булгаков! — крикнул Васек.
   — Чего? — отозвался со своей парты Саша.
   — «Чего»! Ничего! Митя сердится. В стенгазету никто не пишет, — сказал Трубачев.
   — А я виноват? — вспыхнул Саша. — У нас редактор есть — Одинцов.
   — «Редактор, редактор»! Что мне, за всех писать самому, что ли? — буркнул Одинцов.
   — Ну ладно, — сказал Трубачев, — сегодня соберем редколлегию.
   — Ребята! — закричал Одинцов. — После уроков — редколлегия. Сейчас же давайте заметки в стенгазету!
   — А о чем писать? Что писать? — раздались голоса.
   — Пишите о чем хотите!
   — Мое дело сторона! Я стихи дала, — вскочила Синицына.
   — Я тоже одну заметку написала, — сказала Зорина, оглянувшись на подруг.
   — А я не умею ничего — я не писатель, — заявил Петя Русаков.
   — Мазин! — крикнул Васек.
   — Чего?
   — Пиши заметку!
   — Хватит с меня географии.
   Ребята захохотали:
   — Он теперь с Трубачевым рыбу возит!
   — В Белом море купается!
   — У него на Северной Двине крушение произошло!
   — Эй, Мазин!
   — Ребята, без шуток! — сказал Васек. — Кто еще заметку даст?
   — А чего Трубачев командует? Пускай сам тоже напишет! — крикнул кто-то из девочек.
   — И напишу! — покраснел Трубачев. — Сегодня же. Кто еще?
   В классе стало тихо.
   — Я дам рисунок, — сказал Малютин.
   — Кто еще? — повторил Васек.
   Над партами поднялось несколько рук. Одинцов сосчитал.
   — Хватит, — облегченно сказал он и сел на свое место.

* * *

   На большой перемене Васек вместе с ребятами вышел на школьный двор. Ребята сейчас же затеяли перестрелку снежками, но Васек потихоньку удалился в самый угол двора и, засунув руки в карманы пальто, стал ходить по дорожке вдоль забора. Его беспокоила заметка, которую он обещал сегодня же дать в стенгазету. Он завидовал Одинцову, который легко справлялся с такими вещами.
   «Он, может, вообще будущий писатель, а я, наверно, архитектор какой-нибудь — о чем мне писать? — Васек сердился на всех и на себя. — Если б я еще дома сел и подумал, а так сразу — какая это заметка будет!»
   Он слышал веселые голоса и хохот ребят, видел, как ожесточенно нападали они друг на друга, как шлепались о забор и разлетались белые комочки снега.
   «Бой с пятым классом. Наши дерутся. А я здесь…»
   — Трубачев, Трубачев, сюда! — несся издали призыв Саши.
   Закрываясь руками, он боком шел на врага, сзади него стеной двигались ребята из четвертого «Б», и даже девочки поддерживали наступление, обстреливая неприятеля со стороны.
   — Трубачев!..
   Васек рванулся на призыв, но вдруг остановился, круто повернулся спиной к играющим, присел на сложенные у забора бревна и вытащил из кармана бумагу и карандаш.
   Несколько любопытных малышей вприпрыжку подбежали к нему.
   — Куда? Кыш отсюда! — грозно крикнул на них Васек и, устроившись поудобнее, решительно написал:
   «В ПОСЛЕДНЮЮ МИНУТУ
   Ребята! Ничего нельзя делать в последнюю минуту, потому что торопишься и ничего толком не думаешь. Эту заметку я мог бы написать дома, а сейчас пишу на большой перемене. Последняя минута — самая короткая из всех минут, а сейчас я вспомнил, что мог бы о многом написать — о дисциплине, например. Но в школе уже звонок, а заметку я обещал дать во что бы то ни стало, и получилось у меня плохо. Давайте, ребята, ничего не будем оставлять на последнюю минуту!
   В. Т р у б а ч е в».
   Васек решительно свернул листок и зашагал по тропинке.
   — Одинцов, прими заметку, — не глядя на товарища, сказал он.
   — Уже? — удивился Одинцов, вытирая шарфом мокрое, разгоряченное лицо. — Я так и знал, что ты пишешь! А мы тут пятых в угол загнали. Как окружили их со всех сторон — и давай, и давай! Сашка орет: «Трубачев! Трубачев!» Слышал?
   — Слышал… я на бревнах сидел, — с сожалением сказал Васек. — Сам себя наказал… да еще написал плохо…
   — Плохо? Посмотрим, — важно сказал Одинцов, пряча заметку. Он почувствовал себя ответственным редактором. — Плохо, так исправишь.
   — Отстань, пожалуйста! Я и эту-то наспех писал, когда мне исправлять ее? Не на уроке же! — рассердился на товарища Васек. — Плохо — не бери. Вот и все!
   — С Митей решим, что брать, а что нет. Материала хватит, — независимо ответил Одинцов и, увидев Лиду Зорину, подошел к ней.
   Васек уселся на свою парту и заглянул через плечо в тетрадку Малютина. Тот, глядя на картинку в книге, писал крупными буквами незнакомые слова.
   — По-каковски это? — спросил Васек.
   — Немецкий у меня сегодня после школы. Я в группу хожу,пояснил Сева.
   — А зачем это тебе? Ведь у нас английский учат.
   — Немецкий тоже надо знать, — просто ответил Сева.
   — Всех языков не изучить!
   Сева хотел что-то возразить, но Васек был зол и повернулся товарищу спиной.
   «И зачем это я такую дурацкую заметку дал? Может, лучше назад взять, а то все надо мной смеяться будут. Пойти к Одинцову?»
   Но к Одинцову он не пошел, сомневаясь, что лучше: не выполнить обещание или осрамиться с плохой заметкой.

* * *

   В пионерской комнате шла оживленная работа. Ребята складывали по порядку номера журналов и подшивали «Пионерскую правду», чтобы передать в школьную библиотеку.
   Васек покрывал лаком рамку для стенгазеты.
   «Вот это по мне», — думал он, с удовольствием макая кисть в густой лак.
   Митя сидел за столом, просматривая заметки для стенгазеты.
   — Это все у тебя? — спросил он Одинцова, приглаживая пальцами светлые волосы. — Маловато, плохо шевелитесь!
   — Многие только сегодня дали, — виновато сказал Одинцов. — Вот Лида Зорина дала заметку, и Трубачев, и еще несколько ребят… — Он подвинул к Мите новую пачку бумаг.
   — А, еще есть! — обрадовался Митя. — Давай, давай!
   Нюра Синицына вбежала в комнату и, оттолкнув Одинцова, положила на стол вырванный из тетрадки лист.
   — Вот, Митя! Я стихи написала, а Одинцов не берет. Он думает, что если он редактор, так может распоряжаться. А стихи очень хорошие, мои родители даже в «Пионерскую правду» послать хотели!.. — затрещала, размахивая руками, Синицына.
   — Стоп, стоп! — остановил ее Митя. — Экая ты мельница!
   — Вот она всегда так! — возмущенно сказал Одинцов. — Кричит только, а у самой голова ничего не работает. Вот прочти, что она тут написала.
   — «Что написала, что написала»!.. — передразнила его девочка.
   — Сядь и помолчи! — потянул ее за рукав Митя. — Сейчас разберемся. Я уже говорил тебе, Одинцов, что такие спорные вещи надо решать сообща.
   Васек оставил работу и подошел к столу.
   — Мы всей редколлегией проверяли. Тут она Лермонтова и Пушкина списала, да еще сама между ними втерлась! — сердито сказал он.
   — Неплохо попасть в такое соседство! — засмеялся Митя. — Сейчас посмотрим, что у нее получилось. Он громко прочел:
   Уж небо осенью дышало, А я учебу начинала.
   Взяла тетрадки и пошла, Так я учебу начала.
   — Тьфу! — не выдержал Одинцов.
   — Вот он всегда на меня нападает! — пожаловалась Синицына.
   — Да потому нападаю, что глупо! Противно…
   — Потише, потише, — сказал Митя. — Плохо ведешь себя, Одинцов! Так не годится: лишний спор заводишь и мне не даешь прочитать до конца.
   Одинцов замолчал.
   Митя начал читать сначала:

 
Уж небо осенью дышало,
А я учебу начинала.
Взяла тетрадки и пошла,
Так я учебу начала.
Белеет школа одиноко
В тумане неба голубом,
Идти мне в школу недалеко —
На крайней улице мой дом.
Мои родители давали
Мне на прощание совет:
«Учись ты, Нюра, хорошенько —
В награду купим мы конфет».

 

   М-да… — задумчиво протянул Митя и посмотрел на Синицыну. — Плохо. Очень плохо!
   — А почему плохо? Рифма есть, все есть, — забормотала Синицына, поглядев на всех.
   Митя еще раз пробежал глазами стихотворение и тяжело вздохнул:
   — Почему плохо? Прежде всего по мысли плохо. Ты вот пишешь о себе:

 
А я учебу начинала.
Взяла тетрадки и пошла…

 

   А родители тебе за эту учебу обещали конфет.
   Ребята фыркнули.
   — А еще Пушкин и Лермонтов тут у нее!
   — Вот уж ничего подобного! — сказала Синицына.
   — Ну как же ничего подобного? — улыбнулся Митя. — Вот смотри:
   Уж небо осенью дышало, Уж реже солнышко блистало…
   Чье это?
   Синицына раскрыла рот, чтобы что-то сказать.
   — Постой. Дальше посмотрим:
   Белеет парус одинокий В тумане моря голубом…
   Это чье?
   — Во-первых, у меня не парус, а школа белеет…
   Одинцов громко фыркнул. Митя рассердился:
   — Одинцов, ступай займись подшивкой газет! Стыдно! Большой парень — и не умеешь себя в руках держать. Ступай!
   Одинцов нехотя отошел от стола.
   — А ты, Нюра, сядь. Мы с тобой сейчас разберемся хорошенько.
   Синицына надулась и с упрямым лицом присела на кончик стула.
   — Что она там — все спорит? — спросил Одинцова Булгаков.
   За столом Митя что-то говорил, не повышая голоса, но часто поднимая вверх брови и разводя руками.
   Нюра сидела красная, надув губы. Ответы ее становились тише, спокойнее, потом она встала, взяла со стола листок и молча прошла мимо ребят.
   — Поняла наконец, — улыбнулся Васек.
   — Сейчас мне нахлобучка будет, — сказал Одинцов.
   — Ребята! — Митя постучал по столу. — Если мы будем высмеивать человека, тогда как мы обязаны по-товарищески объяснить ему его ошибки… — Он строго посмотрел на присмиревших ребят.
   — А чего ж она… — вспыхнул Одинцов.
   Васек вспомнил свою заметку: «И правда, если над каждым смеяться, никто и писать не будет».
   Когда Митя кончил, он подошел к нему и сам сказал:
   — У меня тоже как-то нескладно получилось с заметкой.
   — Сейчас будем читать, — сказал Митя. — У меня остались три заметки: Одинцова, Зориной и твоя.
   Одинцов услышал свою фамилию и насторожился. У него был важный и ответственный раздел — «Жизнь нашего класса». Выбранный единогласно, он очень строго относился к своей работе и не пропускал ни одного случая или события, взволновавшего класс. Теперь он тоже дал заметку под заголовком: «В классе было грязно».
   Митя внимательно просмотрел ее, улыбнулся и написал: «Принять». К статье Зориной он отнесся очень серьезно. Зорина писала о дружбе мальчиков и девочек и заканчивала так: «Многие мальчики говорят: „Мы, ребята, между собой всегда поладим — кому надо, и тумака дадим. А девочку за косу дернешь — и то она обижается; значит, с девочками и дисциплину подтянуть нельзя“. А я считаю, что это неправильно, и тумака давать совсем необязательно, только с девочками надо разговаривать по-дружески, а не высмеивать их. Девочкам тоже не надо пересмеиваться и поддразнивать ребят, а у нас есть такие ехидные — это тоже неправильно. Мы росли вместе, учились вместе с первого класса, давайте будем дружить. Я стою за дружбу девочек с мальчиками. Не надо никого обижать и пересмеивать.
   З в е н ь е в а я З о р и н а».
   Читая, Митя все время одобрительно кивал головой и в уголке тоже написал: «Принять».
   Пока Митя читал заметки Одинцова и Зориной, Васек делал вид, что совершенно поглощен своей работой. Но Митя и на его заметке написал своим размашистым почерком: «Принять».
   Потом подозвал Сашу:
   — Кто переписчик?
   — Я, — сказал Саша.
   — Вот еще три статьи. Кто нарисует заголовок?
   — Малютин.
   В пионерскую комнату вошел Сергей Николаевич:
   — Работаете?
   Митя засмеялся:
   — Фабрика-кухня. Стенгазету делаем, журналы подшиваем.
   Ребята при Сергее Николаевиче сразу подтянулись; каждому хотелось, чтобы учитель заметил его работу. Васек тоже хотел обратить на себя внимание учителя.
   — Рамка готова! — громко сказал он, деловито собирая кисти. — Булгаков, какую заметку пишешь?
   — Четвертую, — ответил Саша тоже громко, чтобы слышал учитель.
   Остальные ребята один за другим подходили к столу с кипой журналов и газет.
   — Подшито!
   — Готово!
   Сергей Николаевич пробежал глазами Лидину заметку.
   — Нужный вопрос… Лида Зорина… А… черненькая такая, с косичками! — сказал он, припоминая, и взял вторую заметку.
   — Мою читает, — шепнул ребятам Одинцов, прислушиваясь, что скажет учитель.
   Сергей Николаевич прочитал про себя, потом улыбнулся и прочитал Мите вслух:
   — «Сергей Николаевич увидел, что на полу валяются бумажки и вообще сор. Он не начал урока, заложил руки за спину, отошел к окну и не повернулся к нам, пока мы все не убрали. А потом сказал: „Чтобы это было в последний раз“. Теперь ребята стараются вовсю. Редакция надеется, что такой случай больше не повторится».
   Последние слова Одинцов списал со взрослой газеты. Учитель засмеялся и громко сказал:
   — Совершенно точно и честно! А относительно надежд редакции — просто солидно получается!
   Он крепко пожал руку Мите, кивнул головой ребятам и вышел.
   — Что он сказал? Что он сказал? — заволновались ребята.
   — Ты слышал? — спросил Одинцова Саша.
   Одинцов сиял.
   — Сергей Николаевич сказал «Точно и честно. И просто солидно», — взволнованным голосом сообщил он окружившим его ребятам.
   — Честно и точно! Это значит — не наврано ничего!
   — Ну еще бы, Одинцов вообще никогда не врет!
   — Молодец! — радовались ребята.
   — Молодчага! — сказал Васек, хлопнув Одинцова по плечу. Он был рад за товарища.
   Саша тоже был рад, но он не понял, что значит «солидно».
   — Одинцов! Как это понять — «солидно»? — спросил он. — Ты знаешь?