Осеева Валентина. Васек Трубачев и его товарищи

   — Из-за мела. Что ж, я молчать буду?
   — Лучше бы молчал, — нерешительно сказал Русаков.
   — Что?! — Мазин приблизил к товарищу сердитое лицо. — Похож я на свинью, по-твоему?
   Русаков бегло взглянул на выпяченные губы товарища, на короткий розовый нос с каплями дождя на широкой переносице, на щелочки глаз и, запинаясь, ответил:
   — Да… нет!
   — А если я не свинья — значит, я человек, — решил тут же Мазин. — А ты трус!
   — Я не трус! — вспыхнул Русаков. — Я тоже ничего на свете не боюсь!
   Мазин медленно повернул голову и выразительно посмотрел на окна Петиной квартиры.
   — Отца, думаешь, да? — заволновался Петя.
   — А то нет? Ты только за себя трясешься. Тебе и товарища не жалко. Трубачева в газете протащили. С первой строки до последней все его фамилия только! Эту фамилию теперь по всей школе трепать будут, а ты… эх, испугался! Как бы отец не узнал! — с презрением сказал Мазин и, отстранив Петю с дороги, пошел к дому. — И чего я только дружу с тобой? — с горечью спросил он, оглянувшись на Русакова.
   Петя молчал, яростно обгрызая свои ногти.
   — Вынь пальцы изо рта! И подумай о себе… — сказал Мазин, осторожно поднимаясь на цыпочки и заглядывая в окошко первого этажа. — Мама, открой!
   Когда Мазин ушел, Русаков глубоко вздохнул и поплелся домой. Он был уже у крыльца, когда свет в его окнах мигнул и погас. Вместо него на занавеске зажелтел тоненький огонек.
   «Потушили. Спать легли! — с ужасом подумал Петя. — Ну, теперь будет мне. Сколько раз отец говорил, чтобы я нигде не шатался…»
   Дверь оказалась незапертой. Стараясь не шуметь, Петя прикрыл ее за собой, осторожно повернул ключ и на цыпочках прошел через кухню в первую комнату. За ширмами белела его кровать. Он тихонько разделся и накрылся с головой одеялом.
   «Притворюсь, что сплю, — тоскливо думал он. — Может, отец до завтра отложит».
   Из второй комнаты дверь была приоткрыта. Там горела ночная лампочка и слышались голоса. Сердитый бас отца заглушался тихим, спокойным голосом мачехи — Екатерины Алексеевны. Петя приподнялся на локте и прислушался. Но слов не было слышно. Потом скрипнула дверь. Петя упал на подушку и, стараясь ровно дышать, крепко зажмурил веки. Екатерина Алексеевна, в мягких туфлях, со свечкой в руке, заглянула за щирму.
   — Он спит, — шепотом сказала она, прикрывая рукой свечу и возвращаясь к отцу. — Видишь, он спит!
   — Знаю я его штучки! Спит! Нашел кого обманывать! — загремел отец.
   Кровать затрещала под его грузным телом. Петя съежился в комочек.
   — Григорий, я тебе последний раз говорю… я тебе серьезно говорю! — раздался взволнованный голос. — Если ты когда-нибудь тронешь его хоть пальцем, ноги моей не будет в твоем доме. Я знать тебя не хочу! Я тебя возненавижу, понимаешь?
   — Да что ты волнуешься, на самом деле? Что, я его хоть раз пальцем тронул? Все только обещаю… А следовало бы разок проучить!
   — Гриша, никогда я не позволю…
   — Ну-ну, не волнуйся, Катюша! — снисходительно усмехнулся отец.
   — Я не волнуюсь, а просто сейчас же уйду. И я не шучу, ты знаешь.
   — Да замолчи ты! Сказал — не буду! — рассердился отец. — Но уж если он пакости какие-нибудь будет делать, справляйся с ним сама.
   — И справлюсь! У тебя помощи не попрошу.
   Петя с широко открытыми глазами сидел на постели и слушал.
   «Не выдержит он — побьет меня когда-нибудь… И она уйдет… уйдет… уйдет… — с отчаянием думал он, зарываясь в подушку и обливая ее горячими слезами. — Не буду я один здесь жить! Не буду без нее…»

* * *

   Утром Петя проснулся рано и сразу вспомнил вчерашнее.
   «Так вот она какая! — думал он про мачеху. — Надо сейчас же Кольке рассказать!»
   Он вскочил, оделся и побежал на кухню. Екатерина Алексеевна пришла со двора с пустым ведром.
   — Колонка испортилась, — сказала она соседке. — Теперь, пока починят, насидимся без воды.
   — Я принесу. Я знаю где! — радостно сказал Петя, хватая пустое ведро.
   — Колька! Колька! — забарабанил он в окошко Мазина. Тот отодвинул занавеску и просунул в форточку заспанное лицо:
   — Выпороли?
   — Наоборот. Она не дала, — прижимая к груди ведро, сообщил Петя.
   — Ну?
   — Вот тебе и «ну»! Так его пугнула, что держись!
   Русаков, оглядываясь во все стороны, передал товарищу подслушанный вечером разговор.
   — Так вот оно что… — поднимая брови, протянул Мазин.
   Он сидел на подоконнике в одной рубашке, с всклокоченной головой.
   — А чего же тебя черти чуть свет по двору носят? Я думал, ты после порки бегаешь, — зевая, сказал он.
   — Нет, я с ведром… Как бы не увидели нас вместе, — забеспокоился Петя. — Я пойду, Мазин.
   — Ну, иди! А я посплю еще, — задергивая занавеску, сказал Мазин.
   Петя побежал по улице.
   «Где еще колонка есть, — припоминал он, — или водопровод?»
   Колонки поблизости не было.
   «В школе! — вдруг вспомнил Петя. Школа была недалеко от их дома. — Легче всего там! Еще рано, ребят нет, а Грозному скажу — отец послал».
   Крыльцо было чисто вымыто дождем. На перилах висели половики из раздевалки. Где-то в классах грохотали передвигаемые парты. Слышно было, как Грозный выговаривал уборщице, что она плохо моет пол под партами.
   Петя пробрался в умывалку, открыл кран и подставил ведро. Вода текла медленно.
   «Сбегаю пока, посмотрю, повесили уже газету или нет», — решил Петя.
   В коридоре у классной двери висела новая газета.
   «Повесили!»
   Петя на цыпочках подошел к ней. Статья Коли Одинцова под жирным заголовком «Жизнь нашего класса» действительно пестрела фамилией Трубачева.
   «Вот свиньи! Ну свиньи! — возмутился Петя. — Написали бы: „один мальчик“, а то полную фамилию напечатали».
   Он вдруг хлопнул себя по лбу, вытащил из кармана химический карандаш, плюнул на ладонь и не раздумывая жирно замазал фамилию Трубачева, потом оглянулся и бросился бежать.
   «Вот Мазин обрадуется! Скажет: молодец ты, Петька! — ликовал он, расплескивая себе на ноги воду и сгибаясь под тяжестью ведра. — И как это мне повезло так! Даже Грозный меня не видел».
   По дороге он встретил Екатерину Алексеевну.
   — Куда ты бегал? Уже в нашей колонке вода пошла. Иди скорей, поешь и в школу собирайся. Я сейчас приду.
   «Пока она придет, я ей полным-полно воды натаскаю. На три дня!»
   Петя перелил воду в бак, схватил второе ведро и побежал к колонке.

* * *

   Мазин взял книги, вышел во двор и тихонько свистнул. Никто не откликнулся.
   «Ушел без меня, видно! Не опоздать бы мне», — забеспокоился Мазин.
   К забору подошла молодая женщина в меховой шубке и теплом платке.
   Мазин сорвал с головы шапку и широко раскрыл перед ней калитку. Он узнал Петину мачеху.

Глава 27.

ПОДОЗРЕНИЕ

   В коридоре около газеты толпились ребята. Через их головы испуганно выглядывали девочки.
   — Кто же это? Кто же это? — слышались взволнованные голоса.
   — Жирно замазал!
   — Одну только фамилию!
   — Специально!
   — Ох, и попадет за это!
   — Одинцов, видел? Пропала твоя статья!
   — Не нужно было писать ее!
   — Эх, ты, испугался! «Не нужно писать»!
   Одинцов молча кусал губы. Лида Зорина черными тревожными глазами обводила все лица:
   — Неужели это кто-нибудь из нашего класса?
   Синицына, расталкивая всех, вынырнула из кучи ребят:
   — Ой, девочки! Когда же это он сделал?
   — Кто «он»? — сердито прикрикнул на нее Одинцов. — Ты знаешь? Держи язык за зубами!
   — Фу! Чтой-то мне держать язык за зубами! Это ты бы не расписывался в своей заметке. А то Трубачев! Трубачев! Трубачев! — съязвила она. — Сам на своего товарища написал!
   — Не твое дело! Уходи отсюда!
   — И пойду… Скоро звонок. Мое дело маленькое. Кто замазал, тот и отвечать будет. Не хотела бы я быть на его месте!
   — А я не хотела бы быть на твоем месте, Синицына, — тихо сказала Валя Степанова, складывая под подбородком ладони и крепко зажмуривая веки. — Ни за что, ни за что не хотела бы я быть на твоем месте!
   — Скажите, какая артистка нашлась! «Ни за что! Ни за что»! Почему это? — передразнила ее Синицына.
   — Потому что ты говоришь, как чужая, — твердо сказала Валя Степанова.
   — «Чужая»… — протянула Синицына, глядя на нее злыми глазами. — А ты своя?
   — Она своя! Она наша! — крикнула Надя Глушкова. — И потому ей всех жалко. А тебе никого не жалко.
   — А кого мне жалеть? Вот еще! Не надо было фамилию замазывать! Я за других не отвечаю. И нечего ко мне придираться.
   — Да кто к тебе придирается? Отстань, пожалуйста! — с досадой отмахнулась Валя Степанова.
   — Ладно, ладно! Я все понимаю… И насчет стихов тогда придрались. Завидуете мне — вот и все!
   — Завидуем? — Девочки удивленно переглянулись.
   — Да, завидуете! А больше я ничего не скажу! И кто замазал — не скажу! — крикнула Нюра.
   — Синицына, на кого ты думаешь, говори прямо! — подбежала к ней Зорина.
   — На кого думаю? Это мое дело! — сказала Синицына, уходя в класс.
   — Бормочет какие-то глупости, — пожала плечами Валя.
   — Я знаю, про кого она говорит, — хмуро сказал Медведев, поглядев вслед Синицыной. — Ладно, Митя скорей нас разберется! А я прямо скажу: довели человека до зла. Одинцов не имел права…
   — Нет, имел!
   — Если дружишь, так не подводи товарища, вот что!
   — Одинцов звеньевой… да еще редактор!
   — А Трубачев — председатель совета отряда!
   — Ну и пропал он теперь!
   Девочки собрались в кучку и шепотом разговаривали между собой.
   — Лучше прямо сказать, чем за глаза, — слышался взволнованный голос Лиды Зориной.
   — Конечно, это обидно… Надо прямо спросить, — соглашалась с ней Степанова.
   — Нет, нет! Не надо! Лучше подождать. Он и сам сознается, если это он! — горячо возражали им девочки.
   В коридоре показался Мазин.
   Он замедлил шаг, нагнул шею, крепкой головой раздвинул ребят и уставился на газету. Потом поднял руку, почесал затылок, глубоко вобрал воздух, шумно выпустил его и, глядя себе под ноги, сказал:
   — Эх, жизнь!
   И тут только заметил Петю Русакова.
   Петя стоял в сторонке и растерянно улыбался товарищу. Но Мазину было не до него.
   — Трубачев пришел? — шепотом спросил он.
   — Нет еще.
   Мазин сел за свою парту: «Если сейчас сказать про мел? Не поможет Пропадет заряд… Как же это он? Сгоряча, верно… Эх, ты!.. Что же теперь делать-то? Я же ему сказал: выручу, а он давай фамилию черкать. А теперь вовсе каюк будет…»
   Мазин встал и, засунув руки в карманы, направился к Одинцову.
   Коля Одинцов, окруженный кучкой ребят, горячо спорил с кем-то:
   — А если товарищ мой человека убьет, я тоже молчать должен?
   На лбу у него выступили капли пота, лицо было серое, нос заострился.
   Мазин взял его за локоть:
   — Ты это ладно… потом объяснять будешь. А сейчас давай-ка… сними статью. Пусть Белкин заново перепишет. Одинцов повернулся к Мазину.
   — Ты это что, с ума сошел? — заикаясь, спросил он.
   — Нет еще, не сошел. Это ты… — Мазин с презрением посмотрел прямо в лицо Одинцову, но сдержался и только глухо сказал: — Давай Белкина!
   — Мазин, ты что, еще хуже хочешь сделать? — стискивая зубы, сказал Одинцов. — Все обманом? А пионерская честь у тебя где?
   — Эх ты, пионер! Пионер — это товарищ, а ты кто? — остро поблескивая глазами, сказал Мазин.
   В класс вбежал Саша. Он кого-то искал.
   — Одинцов! Одинцов!
   — Булгаков, видел? — подбежали к нему ребята.
   — Видел… Где Одинцов?
   — Саша! — Одинцов спрыгнул с парты и подошел, к товарищу.
   Саша крепко сжал его руку:
   — Там фамилия зачеркнута.
   Одинцов усмехнулся.
   — Ты думаешь, это он? — шепотом спросил Саша.
   Одинцов кивнул головой.
   — Что же будет, Коля? Ведь это же… совсем уже… — Саша запутался в словах. — Наверно, на сборе вопрос будет…
   Саша умоляюще взглянул на Одинцова.
   — Я не знаю, что делать, Саша… Понимаешь, он, верно, сгоряча, со зла, что ли, — с отчаянием сказал Одинцов. — Надо с Митей поговорить. Все равно он узнает.
   — И Сергей Николаевич узнает. Вся школа будет знать, — с испугом сказал Саша и вдруг горячо зашептал: — Я с ним в ссоре, но это ничего не значит, я буду защищать его… Я скажу, что он хороший председатель, что ребята любят его. А ты, Одинцов?
   — Я тоже, конечно! Надо просить, чтобы ему только предупреждение сделали в случае чего, понимаешь?
   У Саши покраснели веки.
   — Ему это ужасно… Он гордый очень.
   В класс вошел Сева Малютин. В синей курточке с тугим воротником он казался очень тоненьким и бледным. На щеки его не то от длинных черных ресниц, не то от больших синих глаз ложилась голубоватая тень. Он оглянулся на чей-то голос и громко сказал:
   — Это неправда! Он сам скажет всем, что это неправда! — Сева тяжело дышал, но голос у него был сильный и звонкий.
   На минуту в классе все стихло.
   — Ручаешься? — спросил чей-то насмешливый голос.
   — Ручаюсь!
   Надя Глушкова подбежала к Севе:
   — Малютин, не спорь! Тебе нельзя…
   Петя Русаков втянул голову в плечи и боком подошел к Мазину:
   — Коля, мне нужно тебе сказать что-то…
   Мазин даже не взглянул на него:
   — Сядь на место, не до тебя мне!
   Петя замолчал и тихонько сел на место.
   «Сказать или не сказать Мазину? Ведь я же лучше хотел сделать! Я же не знал, что так выйдет, — тоскливо думал он, искоса поглядывая на Мазина. — Пусть лучше он меня по шее стукнет!»
   Он снова близко придвинулся к другу:
   — Мазин, слушай…
   — Ты что лезешь ко мне? У меня и так в голове все вверх тормашками! — повернулся к нему Мазин. Лицо у него было красное, сердитое.
   «Потом скажу, — решил Петя. — Сейчас он, верно, придумывает что-то».
   Мазин не придумывал, он думал: «Дело пойдет дальше… вопрос поставят на сборе. Тогда я и про мел скажу. Честно. Из-за чего дело вышло».
   В классе было очень шумно. Ребята кричали, спорили, нападали на Севу.
   — Нам его не меньше твоего жаль! — кричал Медведев. — Но раз это он сделал, нечего на других тень наводить.
   Лицо Севы вспыхивало от волнения, он часто кусал сухие губы:
   — А я говорю, что это не он! Трубачев этого сделать не мог! Он не трус! И это сделал не он!
   — А кто же — ты? — крикнул кто-то из ребят и осекся.
   Васек Трубачев остановился на пороге, откинул со лба волосы и встретился глазами со всем классом.
   Стало очень тихо.
   Васек посмотрел на Мазина: «Выручил, нечего сказать!» Он сел за свою парту и снова посмотрел на лица ребят: «Еще подумают, что это я сделал!»
   Никто не говорил ни слова, никто не смотрел в его сторону. Молчание было так тягостно и напряженно, что Лида Зорина не выдержала. Она поднялась с места и громко сказала:
   — Трубачев! Мы хотим тебя спросить всем классом: кто зачеркнул твою фамилию в газете?
   Мазин сделал Ваську предупреждающий знак бровями. Он хотел сказать: «Подожди сознаваться! Может, я еще что-нибудь придумаю».
   Но Трубачев понял этот знак по-своему. Он вспомнил, как Мазин ждал его вечером у крыльца, какое было у него виноватое и трогательное лицо, и решительно ответил:
   — Я не знаю, кто это сделал!
   И вдруг ясно понял, что именно его, Васька Трубачева, подозревает весь класс в этом трусливом поступке. Он вспыхнул от новой неожиданной обиды, вскипел от злобы, но… посмотрел на Мазина и опустил глаза.
   — Он! — тихо и отчетливо сказал кто-то на задней парте. Звонок заглушил эти слова, но Васек слышал их, и, когда Сергей Николаевич вошел в класс, он даже не поднял головы.
   — Я знаю, что у вас большая неприятность, — сказал Сергей Николаевич, избегая смотреть на Трубачева. — Но сейчас мы ее обсуждать не будем. Такие вещи разбираются на пионерском сборе организованно, по-товарищески, сообща… А пока успокойтесь, и будем заниматься.
   Он начал вызывать к доске.
   В число вызванных попал Петя Русаков. Он ничего не боялся и даже был рад, что Сергей Николаевич вызвал его, так как считал, что хуже случившегося ничего уже не может быть. Кроме того, занятия в землянке действительно укрепили его знания, и Русаков отвечал спокойно и уверенно. Сергей Николаевич остался доволен им.
   Петя сел на свое место и толкнул локтем Мазина, ища его улыбки и одобрения. Но Мазин только с досадой пробурчал себе под нос:
   — Давно бы так!
   Он был занят Трубачевым. Васек несколько раз поймал на себе его внимательный взгляд и горько подумал: «Боится, что я его выдам… Эх, Мазин!»
   Он хорошо понимал, что оправдаться, не выдав Мазина, ему невозможно, но о том, чтобы выдать товарища, совершившего этот поступок ради него, не могло быть и речи. И с каждой минутой камень на душе Трубачева становился все тяжелее.
   Васек сидел тихо, не поднимая головы. Он знал, что все, не исключая Сергея Николаевича, думают, что это он, председатель совета отряда Васек Трубачев, зачеркнул из трусости свою фамилию в газете.
   На перемене он ждал вопросов, шума, крика. Но один только Мазин подошел к нему и тихо, с сожалением сказал:
   — Эх, сгоряча! Зря это…
   Васек улыбнулся жалкой, растерянной улыбкой:
   — Не бойся, Мазин…
   После второго урока он потихоньку собрал свои книжки и шел из школы.
   А в классе после его ухода стало тихо и тревожно, как в семье, когда кто-нибудь близкий внезапно тяжело заболел. У всех был один вопрос: что делать? И все чувствовали себя в чем-то виноватыми.
   Уроки кончились. Школа быстро пустела.
   Слышно было, как по коридорам с шумом пробегали ребята, хлопали двери, затихали голоса. Из четвертого «Б» расходились медленно и неохотно. Дольше всех оставались девочки. Окружив Лиду Зорину и Валю Степанову, они высказывали свои догадки и предположения, то осуждая Васька, то сочувствуя ему.
   — Ой, девочки! Как ему теперь быть? — спрашивала всех Надя Глушкова.
   — Он хотя бы нам-то сознался! Хотя бы нам-то! — кричала в ухо Зориной девочка с толстым вязаным шарфом на шее.
   — И куда он пошел? Вот так взял и пошел, — жалобно повторяла толстушка с красными щеками, затягивая ремни на книжках. — Мы бы тут что-нибудь придумали все вместе…
   — Уж вы бы придумали! — передразнила ее Синицына. — Он только в класс вошел, как на него все глаза вылупили, как на зверя какого!
   — Ничего не вылупили, а только смотрели!
   — Вы всегда так! Нападете на человека… На меня тоже сколько раз нападали!
   — Нашла с кем себя сравнивать — с Трубачевым! — возмутились девочки.
   — Перестаньте! — остановила их Валя Степанова. — Мы с Лидой решили пойти к Мите.
   — К Мите? Он уже ушел!
   — Пойдемте тогда к нему домой!
   — Верно! Правильно! Пойдемте все! Девочки гурьбой вышли из школы.
   — Только вы не заходите, постойте во дворе, а то нас много, — предупредила Лида.
   Митя жил далеко. Было сыро и холодно. В мокрых варежках зябли руки. Резкий ветер трепал платки и шапки, забирался под воротники.
   Быстро наступали сумерки. Разговор становился тише. На одной из улиц несколько девочек повернули к себе домой.
   — Все равно всем нельзя войти… А на дворе стоять холодно…
   — Я боюсь, меня мама заругает!
   — А я, девочки, очень кушать хочу! — созналась толстушка.
   — Идите, — отпустила их Лида.
   Надя Глушкова долго не решалась уйти и, уткнув в муфту красный, замерзший нос, плелась рядом.
   — Иди домой, Надя, — говорила ей Степанова. — Ты совсем замерзла.
   — А вы как же?
   Она долго смотрела им вслед.
   Нюра Синицына шла до самого дома Мити.
   — Нюра, ты не ходи! — строго сказала ей Лида. Синицына осталась ждать во дворе. Засунув в рукава пальто красные пальцы и постукивая замерзшими ногами, она вытягивала шею, заглядывала в освещенное окно Митиной комнаты и прохаживалась мимо крыльца.
   Митина мама, невысокая женщина, открыла девочкам дверь:
   — Нету, нету Мити! Вон товарищи у него сидят. Они небось знают… Где у вас, ребята, Митя-то? Девочки спрашивают.
   За столом два Митиных товарища играли в шахматы.
   — Он в клубе. А чего надо-то? — лениво пробасил один. — Мы сейчас туда пойдем, можно передать.
   — А в чем дело, девочки? — весело спросил другой, отодвигая шахматы.
   — Мы из школы. Митя наш вожатый… — смущенно начала Лида.
   — А, из школы! Ну, говорите!
   Девочки замялись:
   — Нам с Митей нужно…
   — Да постойте! Сядьте-ка!
   Товарищи придвинули девочкам стулья. Лида и Валя присели вместе на один стул.
   — Может, у вас случилось что? Набедокурил кто-нибудь? Говорите начистоту! Ну, кто посмелее?
   — Мы не боимся… — начала Валя.
   Лида поспешно перебила ее:
   — Ничего у нас не случилось! И никто не бедокурил! Ничего подобного! — Лида дернула тесемки меховой шапки и глядела прямо в глаза. — У нас вообще… Вот пусть Валя скажет…
   Валя встала:
   — Наша школа самая лучшая… (Товарищи незаметно толкнули друг друга.) А к Мите мы по одному делу… Пойдем, Лида! До свиданья!
   Она потянула за собой подругу.
   — Ах, ах, в эдакую погоду!.. — закрывая за ними дверь, сокрушалась Митина мама.
   Девочки вышли на крыльцо.
   — Я так боялась, что ты скажешь, — зашептала Лида.
   — Ну что ты! Про свой класс?.. Мити нет, — сказала Валя Синицыной.
   — Куда же теперь?
   Девочки стояли на улице. В домах уже зажглись огни.
   — Если нам прямо к Трубачеву пойти, — предложила Валя.
   — Нет! Там у него тетя… она ничего не знает, — протянула Лида.
   — Домой к Трубачеву? — Синицына замахала руками. — Вы с ума сошли! Да он нас выгонит! Он злой сейчас…
   — «Злой, злой»! — с раздражением оборвала ее Лида. — Ты всегда о людях плохое говоришь! Ты сама злая!
   — Почему… я злая? — растерялась Синицына. — Я ведь как лучше хочу. Я ведь… — Она запнулась и вдруг со слезами закричала: — Вы всегда на меня нападаете! Я у вас и злая и чужая! Ну и не надо! Идите сами, когда так!
   Она повернулась и быстро побежала по улице.
   — Ну и лучше, — неуверенно сказала Лида. (Валя молчала.) — Она всегда так — закричит, закричит, как будто ее обидели…
   Валя с укором взглянула на подругу:
   — Она заплакала…
   — Ну, заплакала… А так тоже нельзя — все ей прощать да прощать!
   — Пойдем в школу, спросим: был Митя? — сворачивая за угол, сказала Степанова.
   — Подожди… — Лида остановилась и, прикрыв от ветра глаза, оглянулась. — Может, еще догонит?
   — Синицына? Нет!.. Пойдем скорее! У нас в детском доме сейчас ужин, наверно. Тетя Аня будет беспокоиться.
   В школе Грозный встретил девочек неприветливо:
   — Вы по какому такому расписанию являетесь?
   — Иван Васильевич, Митя был?
   — Был, был! Отправляйтесь по домам!
   Прощаясь, Валя сказала подруге:
   — Знаешь, не говори больше Нюре, что она злая. И я не буду.
   На крыльце Лиду встретила мама. Она была в пальто и теплом платке.
   — Ну, Лида, можно ли так делать? Я уж не знала, куда бежать.
   — Ой, мамочка, сколько всего наслучалось в этот день! — прижимаясь к теплому маминому платку, тихо сказала Лида.
   А в большой спальне детского дома на кровати сидела Валя и, опираясь локтем на подушку, шепотом рассказывала что-то своей воспитательнице.
   — Постой, постой! Кто это Трубачев и какая Синицына? — переспрашивала тетя Аня.

Глава 28.

МАЧЕХА

   Петя Русаков избегал Мазина. Он не мог ни на что решиться. Он знал, что товарищу сейчас не до него, что он занят одной мыслью: как выручить Трубачева.
   «И что ему Трубачев?» — ревниво думал Петя, но его самого грызло сознание своей вины перед Трубачевым.
   После школы, когда они шли вместе, Мазин, что-то уточняя про себя, сказал загадочные слова:
   — Сначала дурак, а потом трус…
   Петя испугался и даже не стал спрашивать, что это значит, и успокоился только тогда, когда после долгого молчания Мазин добавил:
   — Не похоже на Трубачева.
   Значит, он думал не о Пете.
   Дома Екатерина Алексеевна была одна.
   — Давай скорей обедать, Петя. Я ужасно хочу есть, еле дождалась тебя!
   — А вы бы обедали без меня.
   — Я не люблю одна. Мой скорей руки и садись!
   — А папа поздно придет? — чтобы выказать ей внимание, спросил Петя.
   — Папа большую партию обуви сдает… спешил, нервничал утром, — озабоченно сказала Екатерина Алексеевна, наливая Пете суп. — Он ведь хочет везде первым быть, наш папа!
   — А я сегодня хорошо по русскому ответил, — ни с того ни с сего сказал Петя.
   — Да что ты! Вот порадуем отца, а то он все беспокоится… А по какому предмету у тебя плохо? Ты мне покажи — можно разделить на небольшие кусочки и подогнать понемножку, — просто сказала Екатерина Алексеевна.
   Голос у нее был спокойный, серые глаза смотрели на Петю дружески-ласково. Петя понял, что она совсем не собирается говорить ему надоедливые и неприятные слова: лентяй, лодырь, неблагодарный… Он стал рассказывать, принес учебники. Про арифметику он сказал с гордостью:
   — Это у меня хорошо. Я задачи любые решаю.
   — А я, помню, как мучилась с ними, — засмеялась Екатерина Алексеевна. — Прямо плакала иногда!
   Она стала рассказывать о школе, в которой училась, вспоминала разные случаи. И Петя вдруг увидел, что она еще совсем не старая. Ему даже стало смешно, что она называется мачехой и что он мог ее бояться.
   После обеда они вдвоем мыли посуду.
   — Это твой товарищ, толстячок такой? — спросила Екатерина Алексеевна. — Я его во дворе видела. Хороший мальчик, приветливый такой, вежливый!
   Петя удивился. Никто еще никогда не говорил так о его друге.
   — Это Мазин! — гордо сказал он. — Я его позову как-нибудь, можно?
   — Конечно. Комната большая — можете и почитать и позаниматься тут. И мне веселее будет.