– Брось ты, Михайло Васильевич, свои реторты, пиши стихи!
А великий наш ученый ему в ответ:
– Позвольте, граф Кирилла Григорьевич, хоть на досуге наукой заниматься, заместо бильярду…
Президент ни в какую не позволял.
Это как раз понятно. Все-таки наука увлекается вещным, и работают в ней вроде живые люди, а вот есть такое дело – литература, в которой всё евангелическая недоговоренность и полумрак. Кажется, тонким образом сыт не будешь, и не отопиться волшебным порядком слов, но тогда почему книга неотделима от человека, как метафизические сострадание и любовь? Может быть, потому, что литература (вообще всяческое художество) в глазах человека есть преломленное отражение того, что составляет самую его суть. Именно, частицу Божества, которую мы носим в себе в отличие, скажем, от строителя бобра, знающего толк в гидрологии, семьянина и едока. То есть книга – это напоминание, что не все так просто, вечный намек на то, что человек загадочней семьянина и едока. Да еще сочиняют их как бы не совсем люди, если они способны из ничего сотворить, например, Акакия Акакиевича Башмачкина, в которого веришь больше, чем в закон сохранения вещества.
Тем более странно и прискорбно, что в наши дни нечто оттеснило литературу на задний план. Этим «нечто» может быть исторически-закономерная тенденция к опрощению человека, который точно «широк, слишком широк», по определению Достоевского, и потому потенциально опасен для мироздания, как ядерный арсенал. Или это может быть кризис культуры, грянувший потому, что просто нет больше Чайковских, Врубелей и Толстых. Или литература исчерпала свою миссию, исподволь воспитав в течение столетий расу неопасных, незлых людей.
Коли так, то это справедливо, что писатель донельзя обеднел, что его нынче кормят баснями про то, что высшее благо цивилизации составляют рынок, свобода слова вплоть до матерного и гегемония безвредного дурака. Но литературы все-таки жалко, как зимних балов под Рождество, сюртуков, цыганского хора Соколова, барышень в шелковых кофточках под горло, которые стесняются буквы «хер»…
Будущее изящной словесности в лучшем случае гадательно, в худшем случае – его нет. Возможно, грядет новое средневековье лет так на тысячу, только без алхимии и Христа. Возможно, много веков спустя далекий потомок ненароком откроет томик Чехова, а там: «Ванька Жуков, девятилетний мальчик, отданный три месяца тому назад в ученье к сапожнику Аляхину, в ночь под Рождество не ложился спать…»
– Ахти нам! – воскликнет тогда потомок. – Да как же мы без этого жили-то тыщу лет?!
ГОЛЫЙ, ЧТО СВЯТОЙ, БЕДЫ НЕ БОИТСЯ
Мало пословиц есть у народов мира, которые, как эта, несли бы в себе решение всех проблем. Ну почти всех, поскольку Карл Маркс предрекал, что и в идеальном обществе останется трагедия неразделенной любви, и поскольку еще существует смерть. А так – сразу и не придумаешь такой коренной беды, которой, соображаясь с пословицей про голого и святого, невозможно было бы развести.
Собственно дело в том, что, за малым исключением, все наши несчастья имеют вещественное происхождение, и редко когда связаны с деятельностью души. То у вас кошелек вытащат в трамвае, то обманом лишат недвижимости, то побьют мимоходом, то долг не отдадут, то возведут пасквиль на вашу мать. Но человека высшей организации обидеть невозможно, и на пасквилянта он смотрит, как на птичку, которая наделала на пальто. Но в долг у «голого» не возьмешь. Когда бьют, это, конечно, очень неприятно, но ведь и змеи нападают на человека, и бактерии, и слепни. Но у «голых» недвижимости не водится и кошелек в их обиходе – разве что сувенир.
Правда, еще могут посадить ни за понюх табаку, что у нас случается сплошь и рядом, однако надо принять в расчет: бывают такие государства и времена, когда нормальное положение нормального человека – изгой, и место ему в тюрьме.
Следовательно, для того чтобы избежать несчастий вещественного происхождения, нужно избавиться от вещей. И даже эта операция не предусматривает нарочитого аскетизма, а просто-напросто достаточно воспитать в себе имущественный иммунитет – есть у тебя вилла на Ривьере, нет ли, это, в сущности, все равно. Таким путем и в святые попадают, когда человек приходит к тому конечному заключению, что счастливая судьба – аномалия, что жизнь есть череда несчастий, испытаний, несправедливостей и невзгод. Оттого и святой равнодушен к бедам, и «голый» спокоен, ибо если и сгорит вилла на Ривьере, то, во всяком случае, не его.
Но в том-то и беда, что этот рецепт не может быть востребован современным человеком, для которого частное благосостояние – это все. С его точки зрения, цель достигнута, развитие цивилизации пришло к логическому концу, «история прекратила течение свое», когда человечество приобщилось к последней и высшей истине: частное благосостояние – это все. Ему и невдомек, что может быть еще такое огромное горе: когда ты вдруг в паническом ужасе осознаешь, что на свете живут миллионы прекрасных людей, с которыми ты не знаком и не познакомишься никогда.
Есть опасение, что тут-то и пойдут настоящие несчастья самого что ни на есть вещественного порядка, поскольку Христос еще когда предупреждал: «Не собирайте себе сокровищ на земле, где ржа истребляет, а воры подкапывают и крадут». Конкретной кары за это собирательство Господь не назначил, но по всему видно, что так просто оно человечеству не пройдет. В России, во всяком случае, собирателей уже регламентированно отстреливают среди бела дня, и предпринимательство у нас такая же опасная профессия, как военный и космонавт. Из этого, в частности, следует, что наше отечество более, чем прочие, развивается по Христу.
У других народов тоже есть кое-какие мысли на этот счет. Арабы говорят: «Аллах избавил голого от необходимости стирать белье». Французы говорят: «Единственное настоящее несчастье – собственная смерть».
Именно так и есть.
СУЖЕНОГО КОНЕМ НЕ ОБЪЕДЕШЬ
Сколько этой пословице лет, столько русский человек понимает: ежели что кому суждено, то уж Провидение не обманешь и судьбу вокруг пальца не обведешь. Это не фатализм, а скорее напротив – стихийный материализм. Русак как в воду глядит: коли ты уголовник по химии своей крови, то утонуть тебе не дано.
Не одни мы такие умные; наверное, только у готтентотов нет пословицы про то, что человек предполагает, а Бог располагает и вершит свою волю в математической зависимости следствия от причин. Вот только нигде, кроме как в России, причины не бывают такими затейливыми, а следствие до того не отвечает ожиданиям, что кажется решительно не зависящим от причин. Почему, спрашивается, у нас красавиц такая пропасть? Потому что должно же быть хоть что-нибудь прекрасное в стране, где хлеб не родит, автомобили не заводятся, центральное действующее лицо – вор. Или почему у нас первая литература в мире? А тоже, можно сказать, с горя, потому что русскому писателю триста лет не давали «оспаривать налоги», «мешать царям друг с другом воевать» и он вынужденно пристрастился к операциям на душе. Есть, впрочем, и вопросы, не подразумевающие ответа, например, почему дурнушки всегда удачно выходят замуж, а с красавицами долго, как правило, не живут…
То-то русский человек мудро смиряется перед лицом Провидения, ибо он твердо знает: чему бывать, того не миновать, – тем более что у нас трудно предвидеть даже самый очевидный, казалось бы, результат. Причины-то ведь затейливые, и следствие представляется решительно не зависящим от причин.
К примеру, невозможно было предугадать, что большевики так скоро отступятся от несчастной своей доктрины, во имя которой они обескровили Россию надолго, если не навсегда. (Чем объясняется это пессимистическое предчувствие: тем хотя бы, что большевики безвозвратно сгубили те самые 6 % нашего крестьянства, генетически приспособленных к сельскохозяйственному труду, которые кормят нации во всем мире, а на развод оставили лежебоку и батрака.) Тем не менее они вдруг от нее отступились, поскольку на поверку оказалось, что мечта-то работает, а общественная собственность на средства производства не работает, потому что ну не может она работать, механизм у нее такой…
То же самое мудрено было предугадать, что в результате демократических преобразований мы – бывшие кухонные мыслители – окажемся в тридевятой, чужой стране. Все-то тут не по-нашему, все не так, начиная от вокабуляра и кончая сливками нации, которые теперь представляют не ученый, поэт и живописец, а пройдоха, певичка и теннисист.
Ну да суженого конем не объедешь, как Провидение выведет, так тому и бывать. Однако Ивана Грозного мы пережили, и крепостное право пережили, и большевиков; может быть, и эту сволочь переживем?..
САМА СЕБЯ РАБА БЬЕТ, КОЛИ НЕ ЧИСТО ЖНЕТ
Сразу вычитаем из этой формулы те самые 6 % русского крестьянства, которые были генетически приспособлены к сельскохозяйственному труду. Ну нету их, а до 1928 года они представляли собою государство в государстве и даже не то чтобы совсем национального образца.
Так вот жестокосердность русского помещика сильно преувеличена: дворню, конечно, драли – за пьянство, воровство, растление малолетних и прочие художества, – но хлебопашца барин старался не забижать. Во-первых, сожгут, во-вторых, хозяйство все-таки держалось на барщинной системе землепользования, в-третьих, у крестьянина тоже был свой кодекс чести, и хотя в принципе его можно было выпороть, но – нельзя.
Спору нет, селянин отрабатывал барщину спустя рукава, но помещика то мирило с его халатностью, что наш Микула Селянинович ковырял свой надел до седьмого пота, а результаты были примерно одинаковые: «От колоса до колоса бабьего голоса не слыхать».
Какой-то рок висит над нашим сельским хозяйством – это ведь с самого Рюрика мы себя не в состоянии прокормить. То ли у нас руки не так приделаны, то ли климат ни к черту не годится, то ли русский мужик чересчур умен. Вместо того, чтобы, ни о чем надолго не задумываясь, потеть восемнадцать часов в сутки, он, родной, поутру сядет на заваленку и скажет про себя: а ведь через шесть миллионов лет на месте наших угодий будет море, и при чем тут, собственно, рожь с овсом…
То-то не найти в Европе более неопрятного существа, чем русский крестьянин, и более страшной институции, чем русская деревня, а все потому, что наш мужик чересчур умен.
Китайцы в таких случаях говорят: «Если детей нет, кровать в этом не виновата». И точно: на Руси ежели умен, то по обыкновению нищ и наг.
БОГ ШЕЛЬМУ МЕТИТ
Есть только одно неопровержимое доказательство Божьего бытия: хорошего человека по лицу видно. Ведь это, действительно, таинственная закономерность, необъяснимая средствами человеческой логики, что хорошего человека всегда по лицу видно, хотя далеко не всегда как-то нарочно отмечен мерзавец и живодер, другое дело, что безусловная добродетель – большая редкость, равно как и безусловная злонамеренность, и человек по преимуществу «Ни Богу свечка, ни черту кочерга».
Однако в самых тяжелых случаях облик злодея, как правило явственно показывает 666-е антихристово число. И даже история, кажется, не знает ни одного великого сатаниста, который не был бы так или иначе помечен, особенно если он завзятый революционер. Петр I отличался нечеловеческим ростом, несуразным телосложением, противоестественными наклонностями и загадочными припадками, которые проходили, если его погладить по голове. У Робеспьера была физиономия третьёводнишнего покойника, каменная и отдававшая в зеленцу. Жан Поль Марат страдал уникальной кожной болезнью и фактически жил в воде. На фотоснимки наших бомбистов страшно смотреть. У Ленина было лицо скопца. Более отталкивающую внешность, нежели у Гитлера, трудно вообразить. Сталин был сухоручка, ростом чуть ли не с карлика и щербат. Даже самый благообразный тип из этой компании, Наполеон Бонапарт, был похож на Аполлона Бельведерского, которого скульптор Леохар поставил на короткие ножки да еще приделал ему пузцо.
Отсюда вопрос к агностикам и атеистам: если Бога нет, то кто же тогда шельму метит, остерегая нас, простаков, подавая знак? Отсюда же и такое замечание: ведь и у немцев есть пословица «Лицо выдает негодяя», однако и они дали маху в 1933 году, – следовательно, не мы одни идиоты, которые манкируют опытом праотцов.
ЧТО РУССКОМУ ЗДОРОВО, ТО НЕМЦУ СМЕРТЬ
Кажется, больше ни у кого нет этой моды – повеличаться перед другими народами даже и в пословице, которая, по сути, есть сама этика и бонтон. Разве что у древних римлян находим такое снисходительное заключение в адрес соседей: «Насколько лучше скифы в своем незнании пороков, чем греки в своем знании добродетели». А так трудно себе представить, чтобы англичане выдумали уничижительную пословицу про французов, а французы в своих пословицах чванились бы перед англичанами здоровым климатом и тонким пониманием красоты. Причем у англичан-то с французами есть основания повеличаться, а у нас оснований, пожалуй, нет.
Вот Александр Николаевич Энгельгардт, писатель и агроном, живший во второй половине XIX столетия, сообщает: русский крестьянин, поднявшись в четвертом часу утра, выпивает чайный стакан водки и едет в поле двоить-троить. Понятное дело, немецкому бауэру в голову не придет начать рабочий день со стакана шнапса, но пить с утра, видимо, и для русского нездорово, судя по тому, что нашему крестьянину редко когда хватало хлеба до новины. А у немца, которого, по преданию, может убить наш чайный стакан водки, деревни все пригожие, «мальчики в штанах», земля ухоженная, как молодая жена, и каждый год дает внушительный урожай.
Есть такая догадка: причуды русского способа бытия происходят оттого, что у нас все не так, как у добрых людей, за исключением физиологического строения тела и головы. В бане мы паримся до обморока, потому что у нас лекарств нет и восемь месяцев в году стоят марсианские холода. В прорубях купаемся в связи с тем, что библиотека сгорела, кинщик заболел, электричество отключили и телевизор безмолвствует, как усоп. Наконец, пьем мы безобразно оттого, что почти в каждом русском человеке живет душа. А это не шутка, душа-то, особенно когда она не полагается, а живет. Это совсем не шутка, если душа не то что у прочих положительных народов – просто антоним телу, а такой выматывающий агрегат, что в другой раз с утра призадумаешься-призадумаешься и к обеду уйдешь в запой.
К счастью для человеческой цивилизации, душа – это феномен не так распространенный, как телевизор и телефон. А то беда: когда душа действует, дороги сами собой приходят в негодность, начинаются перебои с подачей электроэнергии, спички перестают зажигаться и с запасных путей исчезают товарные поезда.
С ВОЛКАМИ ЖИТЬ, ПО ВОЛЧЬИ ВЫТЬ
К счастью, нормальная психика устроена таким образом, что человек способен смириться почти со всем. Он только со смертью смириться не может, а так ему нипочем что диктатура пролетариата, что бремя гражданских прав.
Выходит, человеческая психика умнее собственно человека, поскольку она освобождает нас от бессмысленного состязания с порядком вещей, который мы не в силах преодолеть. То есть преодолеть-то его можно, но лучше не надо, ибо на смену данной системе безобразий обязательно явится новая система безобразий, такая же злокачественная, ну разве что поменяются имена. Например, вместо «господина» будут говорить «гражданин», вместо «мятежника» – «враг народа», «августа» – «фруктоз», «Людовика Возлюбленного» – «Робеспьер».
Это, наверное, оттого, что коррективам поддаются только выделения зла вроде абсолютной монархии или всеобщего избирательного права, но неистребимо зло коренное, изначальное, зло по имени человек. Вернее, человек нынешний, переходный, не злодей и не праведник, но существо, загадочно способное извратить любую социально-экономическую модель. Чем плох, положим, коллективный крестьянский труд, в теории суливший сказочную отдачу? а тем и плох, что человек переходный умудрился извлечь из него доисторическую продуктивность и повальное воровство. Что не годится, скажем, в общественной собственности на средства производства, заповеданной самим господом нашим Иисусом Христом? а то и не годится, что человек переходный превратил ее в диктатуру людоеда и дурака.
Куда и какими путями он переходит, пока темно. Видимо, в направлении человека вполне, судя хотя бы по тому, что все же древний римлянин сильно отличается от римлянина наших дней. С другой стороны, сдается, что прогресс человечности не имеет никакого отношения к научно-техническому прогрессу. Ну что, действительно, из того, что один болван может позвонить по мобильному телефону другому болвану из деревни Хавкино в город Бонн…
Но вот что ясно как божий день: если у нашего человека здоровая психика, он ни за что не пойдет в бомбисты, тем более что дело для него точно закончится виселицей и в результате задавят юный российский либерализм. И в большевики он не пойдет, чтобы бунтовать наивных фабричных, мыкаться по Европе, брать штурмом Зимний дворец, разорять деревню, строить танковые заводы, наводить на родную страну террор и потом безвестно сгинуть в тридцать седьмом году. И в диссиденты не пойдет, потому что дело это хлопотное и зловредное, ибо оно подразумевает господство проходимца, вора, дебильного обывателя и рубля. Состязаться с данным порядком вещей – это, конечно, куда веселее, чем восемь часов подряд одну и ту же гайку завинчивать, но у сумасшедших вообще интересная, зажигательная жизнь.
Следовательно, если у нашего человека здоровая психика, ему ничего другого не остается, как только по-волчьи выть. В сущности, это значит прилежно делать свое дело, как-то: растить хлеб, строить дома, сочинять прозу, изобретать летательные аппараты, независимо от того, какие именно урки на текущий момент хозяйничают в стране. И главное дело, ни один режим не может помешать тебе предаваться наиважнейшему человеческому занятию – наслаждаться счастьем личного бытия. Может быть, даже так: тот и есть несгибаемый борец за светлое будущее человечества, кто прилежно делает свое дело и умеет наслаждаться счастьем личного бытия.
Нечто, отчетливо перекликающееся с нашей пословицей, есть у индийцев; они говорят: «Не хлебнув горя, не станешь Буддой». Тоже ничего.
ХУДОЙ МИР ЛУЧШЕ ДОБРОЙ ССОРЫ
Еще в те времена, когда не было ни стратегии, ни тактики, соседние народности чуть что резали друг друга, скажем, из-за какой-нибудь спорной курицы или невзначай прибившегося порося. Потом появилась стратегия и тактика, люди научились грамотно убивать соседей на сопредельных территориях и по науке стирать с лица земли веси и города.
Что настораживает: в дальнейшем человечество не так последовательно налаживало промышленность и искусства, как резалось меж собой. Уже Моисей заповедал согражданам «Не убий», почил Бенедикт Спиноза, обожествивший простого обывателя, Толстой написал «Войну и мир», а люди по-прежнему на ножах.
То есть выходит, что напрасно старался Моисей, мыкал горе Спиноза, извел себя Лев Толстой. Вообще чего стоит вся вековая культура человечества, если спустя две тысячи лет после пришествия Христа, наказавшего: «благословляйте проклинающих вас и молитесь за обижающих вас», – люди свободно убивают друг друга даже не за курицу, а ради какой-нибудь кабинетнейшей из идей. Например, по причине расовой теории, или во имя всемирной республики Советов, или в защиту демократии и разных гражданских прав.
Может быть, дело в том, что культура есть явление асоциальное, то есть она сообщается исключительно с личностью человека, а всему общественному действует перпендикулярно и вопреки. По крайней мере ясно, что человек лучше человечества и личность выше общества, ибо с Ивановым всегда договоришься с глазу на глаз, а в составе маршевой роты Иванов – зверь. Тогда конечная цель культуры заключается в разрушении социального начала в человеке, как источника зла, которое досталось нам от седой древности вместе с волосатостью, клыками, слепой кишкой. Стало быть, не напрасно бились Моисей, Спиноза и Лев Толстой, а просто похоже, что культура работает мучительно медленно, как, например, строятся светила и наши материки.
Во всяком случае, в распоряжении человечества еще около шести миллиардов лет. Но дело десоциализации личности может и в принципе не задасться, судя по тому, что XIX век оказался много человечнее XX, а в XXI веке народы точно куда-то движутся не туда. Коли так, то, значит, мы недалеко ушли от пчелы и наша вековая культура – это не в коня корм.
Как бы там ни было, покуда пословица про худой мир и добрую ссору остается гласом вопиющего в пустыне, хотя и у финнов есть точно такая же пословица, и китайцы говорят: «Мудрый здоровается первым» – и вообще, кажется, все согласны, что с соседями лучше не воевать.
КАКИЕ САНИ, ТАКИЕ И САМИ
Издавна бытует у нас предрассудок, будто бы русский народ заслуживает лучшей участи, нежели та, которая ему выпала случайно ли, в силу исторического детерминизма или по произволу Верховных сил. Так вот это не так. Мы, сдается, вполне заслужили свою судьбу, судя по тому, что представляет собой русак как личность и гражданин.
А представляет он собой существо всемогущее (в том смысле, что он может копать, а может и не копать) и без меры богатое качественно (в том смысле, что в нем уживаются и радетель, и хищник, и страстотерпец и прокурор). Но это не то что один наш соотечественник главным образом страстотерпец, а другой по преимуществу прокурор, это означает, что русачок в понедельник нарезает болты до седьмого пота, в среду пьяненький, в пятницу плачет над «Историей дипломатии», в субботу смертным боем воспитывает жену.
Отчасти такая разносторонность льстит национальному самосознанию, однако вот что нужно принять в расчет: чем богаче характер, тем больше в нем черт, взаимно отрицающих одна другую, и тем меньше он приспособлен к деятельности вовне.
То есть коэффициент полезного действия у человека с таким характером приближается к математическому нулю. От него как раз бесполезного действия приходится ожидать…
Спрашивается, зачем наш народ в 1917 году устроил триумфальное шествие Советской власти, вернее, диктатуре ненормальных большевиков? Да ни зачем, наверное, то есть затем, что он чувствителен, завистлив, легко возбудим, мечтателен, озлоблен, не признает частной собственности, что излюбленный его национальный герой – речной пират Стенька Разин, и что в 988 году крестили его силком. Именно ни зачем, ибо результат этого дела уж больно бессмысленный – от чего ушли, к тому и пришли: к эксплуатации труда капиталом, царству бюрократии и падающему рублю.
Или почему у нас бесперечь самолеты падают? В частности потому, что мы способны плакать над «Историей дипломатии», и это еще не самая чудесная из наших народных черт.
Та из них, например, чудесней, что при всех своих нетях русский человек способен сочинять пословицы, которые представляются куда более литературными, чем роман. У прочих народов мира тоже встречаются перлы, как-то англичане говорят: «Праздный мозг – мастерская дьявола», однако наша пословица – это само литературное вещество. Но тогда какие же мы в действительности сами, – вот вопрос! – если фигурально говоря, сани у нас никудышные, а вместе с тем в области этической формулы мы способны творить полные чудеса…
Примечания
Note1
Будущее нас (нем.).
Note2
В. Пьецух. «Центрально-Ермолаевская война».
Note3
«Метать» означает пахоту по жнивью; «двоить» – вторая вспашка, вдоль; «троить» – третья, поперек; «ломать» – четвертая, необходимая в тех случаях, когда земля схватится коркой, затрудняющей развитие зеленей.
Note4
То есть воздух, атмосфера – слово хотя и латинского происхождения, но широко употреблявшееся в нашей литературе еще в допетровские времена.
Note5
Этимологически понятие «банк» происходит от итальянского banco, что значит скамейка.
Note6
След татарской конницы.
Note7
Хижины, которые самосильно строятся из всего.
Note8
Вперед.
Note9
Причинное место (старосл.).