Пелтон Соня. Тайное сокровище

   – А почему они рыскали, и кто бы это мог быть?
   Она откусила аппетитной розовой ветчины и в восторге закатила глаза.
   – Дрого и его люди. Я хотел, чтобы ты быст­ро ушла оттуда, – он тоже начал с кусочка вет­чины, мгновенно растаявшего во рту. – Очень хорошо, – он положил в рот еще один кусок. – Просто великолепно!
   Отем перестала жевать. Она снова присталь­но рассматривала крепкие мускулы Рейна и его красивое мужественное лицо.
   Рейн почувствовал этот взгляд.
   – В чем дело? – его глаза угрожающе сверк­нули. – Почему ты смотришь на меня, будто…
   Он посмотрел на свою руку, которую так вни­мательно изучала девушка, любуясь, как он подносил еду ко рту.
   – Увидела что-то, что тебе нравится? – его взгляд стал мягче и теплее.
   Рейн протянул руку к графину с вином.
   – Что беспокоит тебя сейчас?
   Красота этого мужчины и сила, исходящая от него, завораживали Отем, но она заставила се­бя отвлечься от созерцания прекрасного спутника.
   – Мне хотелось бы увидеть камень, Рейн. Как можно скорее.
   – Кажется, я уже говорил, что это невоз­можно. Я не ношу его при себе, – при этих сло­вах он улыбнулся, а в глазах появилось стран­ное отсутствующее выражение.
   Слизывая приставшие к губам остатки вет­чины, Отем не обратила внимания на его рас­сеянный вид и продолжала:
   – Понятно. И когда же я увижу его? Оторвавшись от видений, проносившихся перед мысленным взором, Рейн ответил:
   – Сначала мы должны найти твою сестру, а потом я отведу тебя туда, где спрятан камень. Но не забывай: эта драгоценность не твоя – она принадлежит мне.
   – Я тебе не верю. Ты украл этот камень, а я хочу получить его назад.
   Рейн ухмыльнулся:
   – Тебе придется бороться за него со мной.
   Отем посмотрела на свою чашу с сидром, по­том взглянула прямо ему в глаза и утвердитель­но кивнула.
   – Ну, что ж, я сделаю это.
   Клочья тумана висели в воздухе и сплета­лись среди деревьев, словно спутавшиеся воло­сы какого-то сказочного существа. Пока Рейн занимался чем-то у себя в комнате, Отем реши­ла подождать его на улице.
   Отем спустилась вниз, прошла через притих­ший бар и вышла в полутьму раннего утра. Ос­тальные постояльцы гостиницы еще спали, но ей показалось, что какие-то подозрительные лю­ди прячутся в тени.
   Отем уже сидела в седле, когда появился Рейн и быстрым шагом направился к ней. Де­вушка голодным взглядом окинула прекрасное упругое тело своего сопровождающего. Рейн был мужчиной с головы до пят, и у нее возникла мысль: сможет ли хоть одна женщина полнос­тью удовлетворить столь мужественное создание.
   – Рейн, – сказала Отем, как только он по­дошел, – ты говорил, что за тобой охотятся ка­кие-то люди, точнее, коварные негодяи. Я думаю, тебе следует вернуться к своему маскараду.
   Он с улыбкой посмотрел на нее, приподняв темные брови:
   – Я больше нравлюсь тебе в том обличье, а?
   – Как Барри? – Отем с милой улыбкой пожала плечами. – Наверное. Можно сказать, что с Барри забавно и весело. Он добродушный и кроткий. И у меня появилась особая привя­занность, – она захихикала, – к его ногам. У тебя остались те обмотки?
   Рейн уже рылся в своих вещах. Когда он повернулся, показывая длинные полосы ткани, Отем прошипела:
   – Обманщик!
   – Обманщик, говоришь? – Рейн заговор­щицки подмигнул ей.
   – Совершенно точно у Барри болели ноги, и у него был близнец.
   – У меня тоже есть, мы с Тирсел – близне­цы. Неужели ты не заметила?
   Отем снова рассмеялась:
   – Едва ли! Она намного привлекательнее, чем ты, и у нее нет всех этих могучих мускулов.
   В глазах Рейна заплясали огоньки.
   – Они тебе нравятся, не так ли?
   Он напряг бицепс, и глаза девушки вспых­нули в ответ.
   – Ну, хватит этих глупостей, – нарочито сердито сказала она. – Иди переодевайся в маскарадный костюм и возвращайся побыстрее. Я подожду тебя здесь.
   Когда Рейн вернулся от речушки, проте­кавшей позади гостиницы, он весь был покрыт грязью, а волосы прилипали к голове в нелепой прическе, столь знакомой Отем. Не забыл он и о «боли в суставах», и ноги его превратились в шишковатые уродливые столбы – даже более безобразные, чем раньше.
   Рейн снова стал Барри.

Глава 11

   Уитби окружали унылые пустоши, поросшие вереском, с одинокими фермами и деревушки, с домами серого камня, ютившиеся среди пасто­рально-зеленых долин.
   На левом валу Уитби с мыса, выходящего в Северное море, возвышался гранитный фасад Стренгшалчского аббатства; здесь же находи­лись остатки разрушившейся части монастыря.
   Прогулка по территории старого аббатства, где ветер гудел среди развалин, постепенно раз­рушая древние строения, мрачная грустная кра­сота этого места навевали мысли о бренности этого мира.
   Крошечная женщина в черном неподвижно стояла на высокой скале, глядя на бескрайние морские просторы. На той же вершине находи­лось кладбище с накренившимися от постоян­ных ветров, заросшими мхом надгробными па­мятниками; далее располагалась деревня с пре­красным видом на залив и гавань.
   Девушка повернулась и медленно пошла вниз, спрятав руки в глубоких складках широ­ких рукавов. Не отрывая глаз от земли, она проходила между камнями и выступающими надгробными плитами, по краям которых буйно, разрослась трава.
   Когда же девушка посмотрела вперед, она увидела преподобную аббатису Аманду Миранд, идущую навстречу. Лицо пожилой женщины раскраснелось – она спешила изо всех сил, а путь от действующего монастыря до лежавшего в руинах был труден: приходилось преодолевать подъемы и спуски, огибать скалы и болотистые места.
   – Вот ты где, – тяжело дыша, произнесла настоятельница, ее полное лицо стало почти багровым. Остановившись рядом с девушкой, Аманда отдышалась и заговорила:
   – Кто-то снова приходил за тобой, Гвендолен. Полагаю, этот мужчина с золотистыми волосами и глазами – один из твоих врагов.
   Гвендолен молчала, и мать-настоятельница продолжила:
   – Я говорю так, потому что он не сказал мне, зачем хочет видеть тебя. Он вел себя очень скрытно, следовательно, ему нельзя доверять. Мы снова должны прятать тебя.
   Испещренная морщинами рука аббатисы ласково легла на плечи девушки. Гвендолен подняла ясные голубые глаза к небу – в них светилась тоска. Подняв изящную ручку к бе­лому покрывалу, она поправила выбившуюся прядь волос, напоминавших снег, сверкающий на солнце.
   – Тебе следует быть осторожной, – преду­предила настоятельница. – Прошу тебя, не пе­чалься так, мы должны спрятать тебя – это единственный выход. В противном случае они придут и заберут тебя, а может быть, и убьют. Этот золотоволосый мужчина кажется опасным. Помнишь того сладкоречивого добряка, что приходил раньше? Мы обнаружили, что него­дяи, пославшие его, прятались среди деревьев.
   Этот человек пришел один, его никто не поджи­дает, но все равно его появление внушает мне опасения. Ты понимаешь? – молодая женщина кивнула, а Аманда закончила: – Тогда пой­дем – чем быстрее, тем лучше и безопаснее.
   Послушница в черном молча последовала за аббатисой, которая после короткого отдыха шла быстрым решительным шагом. Через некоторое время они добрались до невзрачной хижины на краю деревни. Гвендолен с настоятельницей вошли, и дверь закрылась, как только они ис­чезли в комнате. Вскоре аббатиса вышла, заку­тавшись в белое покрывало. Она была одна.
   И никто в деревне и за ее пределами не заме­тил, что настоятельница прячет увесистый ко­шелек под объемным одеянием, а также того, что лицо, скрытое покрывалом и апостольни­ком, выглядело на много лет моложе.
   Этого не заметил никто, кроме золотистых глаз монаха в коричневой рясе.
   На дороге Гвендолен встретила неприметную повозку, оглянулась, забралась в нее, поспешно прикрыв мелькнувшую стройную лодыжку, и скользнула под парусиновое покрывало.
   Гвендолен снова тайно перевозили, на этот раз в скит Кирклей. Девушка беззвучно плакала.
   Еще не совсем проснувшись, девушка увиде­ла любопытный солнечный луч, проникший в повозку, его впустил возница. Повозка остано­вилась среди зеленой долины. После несколь­ких часов езды и Гвен, и возница устали, и им необходима была передышка, чтобы поесть и размять ноги.
   Девушка отдыхала возле реки, когда заме­тила стоявшего поблизости мужчину. Он накло­нился, поправляя что-то блестящее, прикреп­ленное к щиколотке, затем, ощутив тревогу, повернулся к девушке лицом, но увидел лишь белое покрывало, взметнувшееся за удалявшей­ся фигуркой.
   Гвендолен бежала к повозке. Возница быстро оглянулся и задернул полог, как только она скользнула внутрь. Он никого не увидел, но понял, что Гвендолен чем-то напугана.
   Преследователь двигался за повозкой, дер­жась вне поля зрения. Путники остановились отдохнуть, чтобы поесть хлеба с сыром и выпить разбавленного вина.
   Продолжая наблюдать за девушкой и возни­цей, Тайриан – это был именно он – спрятал в кустах лошадь, тоже достал хлеб с сыром и приступил к трапезе.
   Кто она? Послушница или монахиня? Тайри­ан не мог сказать с уверенностью, постриглась она или нет. Ее апостольник был похож на легкую дымку, окутывающую ангельское лицо и хрупкие плечи. Она ни словом не перемолви­лась с возницей, что наводило на мысль о дан­ном обете молчания. Тайриан потер подбородок в раздумье.
   – Гм… Очень интересно. Кажется, они спасаются бегством от кого-то.
   Гвендолен заметила одинокого путника и перевела взгляд на возницу Торолфа, ожидая, пока тот тоже увидит незнакомца, но он был слишком занят едой.
   А высокий монах в коричневой рясе скинул капюшон, и девушка обмерла. Она терла глаза, отказываясь верить в увиденное. Но стройный монах не исчез, как мираж. Решительные черты лица, золотистые волнистые волосы… Ему больше подошли бы рыцарские доспехи, а не монашеская ряса. Как мог столь прекрасный мужчина стать затворником?
   Гвендолен чувствовала, что этот человек опа­сен. Зачем он преследует ее? Может быть, это один из людей Дрого или Дюка Стефана? Скорее всего так. Иначе зачем понадобилось ему ря­диться в чужую одежду? Его внешность совер­шенно не соответствовала облику обычного мо­наха-отшельника.
   Гвендолен потянула возницу за рукав, пока­зывая глазами на странного монаха. Торолф сразу же все понял.
   – Не волнуйся, Гвен.
   Сейчас он уже хорошо изучил поведение девуш­ки: ему достаточно часто приходилось прятать ее в повозке и пересекать вересковые пустоши и леса-, направляясь к очередному безопасному убежищу.
   Девушка судорожно цеплялась за рукав воз­ницы, в глазах ее плескался страх. Тем време­нем светловолосый монах двинулся в их сторону.
   Голубые глаза Гвендолен округлились – она умоляла Торолфа о защите. Он посмотрел на хрупкую блондинку, и в груди шевельнулась жалость. Она ничего не знала об этом мире и все еще оставалась ребенком. В ней не было гнева, она была лишь замкнутой и робкой. В течение последних шести-семи лет ей давали приют монастыри аббатства. Послушница вела уединенный образ жизни, знала только мона­хинь, верила, что в темноте скрываются плохие люди, готовые схватить ее и увезти из убежища. Дни ее заполняли прогулки по лабиринтам длинных коридоров и прохладных залов мона­стырей. Аббатство было тихим, как могила. За длинными столами что-то писали люди в рясах, и кроме шелеста сутан, скрипа гусиных перьев и шепота молившихся, никакие другие звуки не нарушали покой.
   Он приближался.
   Гвендолен еще сильнее вцепилась в руку возницы. Высокий светловолосый монах уже стоял перед ними, и его необычные золотистые глаза не отрывались от девушки. Она тут же опустила ресницы.
   – Вам не нужен сопровождающий? – спро­сил незнакомец у Торолфа.
   – Мы прекрасно обходимся сами, добрый монах.
   Торолф почувствовал, что пальцы Гвендолен разжались, как только золотистые глаза скольз­нули по ее руке и заметили взволнованное со­стояние девушки.
   – Тогда можно спросить, почему монахиня едет в глубине повозки, будто прячется от кого-то?
   Он взглянул в прекрасные глаза Гвендолен и не смог продолжать. Тайриан почувствовал, что растворяется в их чистой прозрачной голубизне.
   Торолф взял руку Гвендолен в свою, пожал и случайно опустил на рукав монаха. Девушка отскочила назад, будто ее укусила бешеная соба­ка. Тайриан услышал, что она пискнула, словно котенок. Нахмурившись, он отвел возницу в сто­рону. Торолф не спускал глаз с хрупкой женс­кой фигурки.
   – Я знаю тебя, – сказал Тайриан.
   – Неужели? – Торолф казался обеспокоенным. «У каждого человека есть своя тайна», – по­думал Тайриан.
   – Ты не тот ли человек, который… – взгляд монаха скользнул по лошадям, впряженным в повозку, – недавно ездил в Лондон?
   Торолф посмотрел на своих больших силь­ных лошадей. Неужели монах знает, как он приобрел одну из них?
   Торолф проворчал:
   – Что ты пытаешься выяснить, добрый мо­нах? Ты знаешь о моих лошадях, то есть об од­ной. Откуда?
   – Ну, друг мой, упряжь на ней новая, не­давно купленная в Лондоне, так что, полагаю, лошадь – тоже недавно сделанная покупка? – Тайриан сверлил взглядом возницу. – Нет? Лошадь приобретена не совсем законным пу­тем? Аи, аи, аи!
   Тайриан потирал подбородок, обдумывая положение.
   – Какие неприятности у маленькой монахи­ни? – неожиданно спросил он.
   – Неприятности? – пробурчал Торолф. – Кто упоминал о неприятностях, добрый монах?
   – Да вы оба. Это написано на твоем лице и на личике красивой монахини.
   – Она не монахиня. Гвендолен еще не при­няла постриг. Она послушница.
   – Гвендолен, да?
   – Что ты хочешь, монах? – прорычал То­ролф, готовый защищать Гвендолен ценой соб­ственной жизни.
   – Почему она не говорит?
   – У нее нет голоса.
   Тайриан посмотрел на девушку – она была испугана, как маленькая мышка. Но он знал, что на самом деле она робка и безжизненна: он увидел скрытый огонь в глазах небесной голу­бизны. В ней очень много жизни, хотя сама она еще не осознавала это.
   – Кем ты можешь быть? – спросил Торолф. – Ты не похож ни на одного из монахов, которых мне приходилось встречать. Ты… работаешь на кого-то?
   – Я не работаю ни на кого, э… кроме Бога, конечно.
   – Конечно, – повторил Торолф. – Не могу понять почему, но ты вызываешь во мне чувство доверия и привязанности, добрый монах. По­едешь с нами?
   – В качестве сопровождающего? – подмиг­нув, уточнил Тайриан.
   – Почему бы и нет?
   За поясом Торолф носил длинный нож, и он знал, как им пользоваться.
   Той ночью было полнолуние. Гвендолен дро­жала под одеялами, глубже зарываясь в солому в повозке. Нельзя сказать, что она испытывала неудобства – она привыкла к жесткой постели. Единственное, к чему она не смогла приспосо­биться, – ночная прохлада. Девушка гадала, согреется ли ее тело когда-нибудь. Имеет ли этот постоянный ночной озноб какое-то отноше­ние к ее прошлому? Гвендолен ничего не помни­ла; порой ей казалось, что она никогда не была ребенком, а жизнь началась с подросткового возраста. Настоятельница Аманда говорила, что девушка захлопнула дверь в свое прошлое. Мо­жет, Гвендолен никогда не узнает, есть ли у нее родители, братья, сестры, дяди, тети. И пе­рестанет ли она когда-нибудь мучиться от ноч­ных кошмаров?
   Гвендолен слышала, как Торолф и странный монах разговаривали у костра, даже не разгова­ривали, а шептались в ночи. Девушка решила, что они беседуют о ней, и с тревогой думала о причине подобного интереса. Кто тот человек? Что ему нужно? Почему он едет с ними? Она не могла задать эти вопросы вслух; правда, бла­годаря обучению настоятельницы Аманды мож­но было написать кое-какие предложения, но Торолф не умел читать.
   Возница не объяснил причину присутствия чужого человека в их лагере. Он лишь похлопал Гвендолен по плечу и энергично закивал голо­вой, как бы успокаивая девушку, но она не по­няла точно, что он имел в виду.
   Тайриан никак не мог уснуть. Смеживая ве­ки, он видел перед собой прозрачные голубые гла­за, блестевшие от невыплаканных слез. Сердце сжималось от неведомой до сих пор боли. Что с ним происходит? Может, он заболевает? Нет, сама мысль об этом смешна – он никогда не болел!
   Некоторые вещи озадачили и заинтриговали его. Например, почему Торолф везет юную по­слушницу в Кирклейский скит, ведь он распо­ложен очень далеко отсюда. Возница не предло­жил никаких объяснений, сказал только, что должен отвезти туда Гвендолен, потому что по­лучил приказ от аббатисы в Уитби.
   – Почему тебе надо ехать туда? – спросил Тайриан. – У аббатисы должны быть причины для подобного решения.
   – Я и раньше отвозил Гвен в Кирклей. За последние несколько лет мы с ней множество раз ездили туда и обратно. Мы прекрасно ла­дим. Она не доставляет никаких хлопот в отли­чие от других женщин. Понимаешь?
   – Понять не трудно, – Тайриан пожал пле­чами, – она ведь не может говорить.
   Торолф рассмеялся, потом серьезно добавил:
   – Я отдам жизнь за эту малышку.
   Его налитые кровью глаза предупреждающе сузились.
   – Я сплю с открытыми глазами и рукой на кинжале.
   – Я сам бы хотел защищать ее, – сказал Тайриан. – Она маленькая, беззащитная и изящная, как стеклянная куколка, которую я видел как-то раз.
   – Откуда ты, монах?
   – Хочешь знать? Торолф кивнул.
   – Из леса.
   – Из Ноттингема?
   – Да.
   После этого возница погрузился в молчание. а когда он встал, чтобы отправиться спать, меж­ду ним и молодым мужчиной промелькнул по­нимающий взгляд.
   Весь день повозка тряслась по неровной доро­ге. Днем потеплело, чистое небо и хорошая пого­да выманили многочисленных путников. Бес­конечный поток пилигримов и коробейников, нагруженных товарами купцов, королевских служащих и сборщиков налогов, монахов и про­давцов индульгенций, менестрелей и странствую­щих ученых, посыльных и курьеров, сплетаю­щих сеть сообщений между поселениями, тя­нулся по прогретым солнцем дорогам. Перед наступлением ночи путники прекращали дви­жение; люди познатнее находили приют в ка­ком-нибудь близлежащем замке или монастыре, а остальные останавливались на постоялых дво­рах и в гостиницах, которые часто были пере­полнены, грязны и кишели насекомыми.
   Троица останавливалась у рек и ручьев, что­бы половить рыбу, а Гвендолен тихо сидела на камне, устремив вдаль печальный взгляд. На коленях она держала молитвенник; книга была богато иллюстрирована – и не только на биб­лейские темы. На полях Гвендолен нарисовала цветы, птиц, замки, рыцаря, взбирающегося на башню, чтобы поцеловать и похитить румя­ную деву. Она изобразила также красивого аристократа, который лез на дерево к прекрас­ной женщине с длинными волнистыми волоса­ми. Эта вторая девица в лесу заставила Гвендо­лен улыбнуться своему не совсем благочестиво­му творчеству.
   – Что она там видит? – спросил Тайриан, когда Торолф прокалывал острогой большую крупную рыбу. – Иногда она сидит, уставив­шись вот так, целыми часами.
   – Значит, ты не спускаешь глаз с нашей драгоценной Гвендолен? – выражение лица Торолфа стало жестким. – Надеюсь, у тебя не появилось мысли о том, что скрыто под монаше­ским одеянием?
   Тайриан глубоко вздохнул и помрачнел.
   – Нет, подобных мыслей у меня не возника­ет. Она затронула мою душу так, как не затраги­вала ни одна другая девушка, ни один велико­лепный клинок. Я не питаю вожделения к жен­щинам – по правде говоря, я пресытился ими.
   – Гм… – густые брови возницы приподня­лись. – Насытился, да? Тогда почему пялишься на нежную Гвен?! Ладно, о чем ты говорил?
   – Ах, да. Что у меня было много женщин. Я не святой и не притворяюсь им, – схватив вторую рыбину, Тайриан вышвырнул ее на бе­рег и разрезал с быстротой и ловкостью, удивив­шими Торолфа. – Совершенно неожиданно моей миссией стала помощь другу в поисках моло­дой женщины, которая исчезла шесть лет назад из деревни Херстмонсо. Отем Мюа говорила, что ее сестра очень красива и светловолоса.
   – Гвендолен блондинка.
   Тайриан перестал потрошить рыбу и взгля­нул на послушницу, напоминавшую вырезан­ную из дерева статую. Казалось, время не имело для нее значения. Она была воплощением оча­рования, нежности, чистоты. Глядя на нее, Тай­риан начинал верить в вечность.
   – Есть у нее фамилия? – спросил Тайриан, заканчивая чистить и потрошить рыбу.
   – Нет. Никто не знает, была ли она у Гвен вообще.
   – Хватит! – крикнул Тайриан, когда еще од­на извивающаяся рыба шлепнулась возле ног. – Они сгниют, если ты наловишь слишком много.
   – А я их засолю, – с широкой ухмылкой ответил Торолф.
   Тайриан боковым зрением уловил движение белого покрова.
   – Куда она направляется? – спросил он Торолфа, ощутив тревогу при неожиданном по­рыве девушки.
   – В кусты. Она не задержится там. Гвен­долен внимательна, осторожна и наблюдатель­на. У нее есть свои незамысловатые мысли.
   «Возможно, более сложные и загадочные, чем ты подозреваешь, старина», – подумал Тайриан.
   Гвендолен смотрела на воду, когда передви­жения странного монаха привлекли ее внима­ние. Недоумение отразилось в голубых глазах – он больше похож на рыцаря, чем на священно­служителя. Солнце играло на золотистых волосах красавца, и девушке удалось увидеть его глаза – они тоже имели золотистый оттенок. Гвендолен не рассмотрела спутника, когда он находился рядом. Ей хотелось бы сделать это, но послушницы не должны так поступать. Во­обще-то, она не ощущала себя духовным лицом. Чего ей действительно хотелось в жизни, так это узнать свое прошлое и, возможно, спасти кое-что из той жизни, которой она лишилась. Ей хотелось знать. Где она родилась, кем были ее родители, какая у нее была семья. Эти вопро­сы мучили девушку изо дня в день.
   А сейчас появился еще этот человек с золоти­стыми глазами. Чего он хочет? Представляет ли он опасность? Может, он один из людей Дрого?
   Гвендолен спрашивала у аббатисы, кто такой Дрого, и та ответила, что это барон-грабитель. Почему имя негодяя засело в памяти? Что этот Дрого хочет от нее? Почему пытается добраться до нее и куда-то увезти? Связан ли с ним тот факт, что она не в состоянии ничего вспомнить о прежней жизни? Настоятельница Аманда по­лагала, что да: Дрого уничтожил ее родных, и зрелище настолько потрясло девочку, что она лишилась голоса, моральных сил и утратила представление о том, кто она на самом деле.
   «Нет, – подумала про себя Гвендолен, – я не утратила присутствия духа. Я не верю в это». И прислушиваться к словам сестры Фиаметты ей тоже не хотелось. Сестра говорила, что жен­щина является или может стать, если увлечется своим естественным самолюбованием, разру­шительницей, препятствием на пути к святости, искусительницей, сосудом склок и, конечно же, помехой истинного самоотречения.
   Церковь осуждала женщину, с одной сторо­ны, как рабыню тщеславия и моды, а с другой стороны, как слишком «приземленное» сущест­во, отдающее все свое время детям и домашней работе, которое не уделяет должного внимания размышлениям о духовных делах.
   Гвендолен подумала: «Какие ощущения ис­пытываешь, когда надеваешь прекрасные одежды?»
   Она видела некоторых посетителей монасты­рей в великолепных нарядах из меха и шелка с объемными капюшонами и широкими палан­тинами; на украшенных драгоценными камня­ми поясах таких людей висели позолоченные кошельки.
   В некоторых орденах монахи имели карман­ные деньги, носили украшения и отороченные мехом одежды, ели мясо, выпивали по галлону эля в день и нанимали слуг, число которых в состоятельных монастырях в несколько раз пре­вышало число монахов.
   Тяжелый вздох слетел с губ Гвендолен, ког­да она вспомнила рассказы сестры Фиаметты о дворянах, которые имели множество поместий и замков, носили бархатные камзолы с выши­тыми фамильными гербами. Затаив дыхание, Гвендолен хотела узнать, что носят женщины, но сестра Фиаметта ответила, что описывать это – слишком большой грех.
   Кровь Гвендолен побежала быстрее, когда она рассматривала молодого монаха, стоявшего с пойманной рыбой. На миг глаза их встрети­лись, 'и девушка представила его рыцарем в сверкающих доспехах, а затем он оказался пол­ностью… Гвен залилась ярким румянцем. По­том часто заморгала, желая избавиться от осле­пительного образа. Он снова стал монахом в коричневой рясе, и все же… Гвен могла поклясть­ся, что он тоже смотрел на нее, будто она была принцессой или кем-то столь замечательным. После ужина, состоявшего из жареной рыбы, разбавленного водой кислого сока и черствых овсяных лепешек, дождавшись, пока уснет Гвендолен, Торолф заговорил с Тайрианом:
   – Я понял, что кроме поисков светловолосой девушки ты преследуешь еще какую-то цель. Какова она?
   Они посмотрели друг на друга, но Тайриан ничего не сказал.
   Торолф ждал.
   Тайриан изредка поглядывал на спящую девушку. Хотя Гвендолен вела себя, как печаль­ный ребенок, она заполнила его жизнь прият­ным трепетным светом. Глядя на Гвен, он почув­ствовал легкую дрожь, пробежавшую в груди.
   – А вот это – моя тайна, – наконец отве­тил Тайриан.

Глава 12

   – Как интересно, как необычно! – восклик­нула Отем, глядя на старый город, пристроив­шийся на склонах Ист-Клифф.
   Хрупкие домики и мастерские, какие только можно вообразить, ютившиеся в лабиринтах живых изгородей, еще не проснулись для хло­пот нового дня. Виноградная лоза покрывала пологие склоны, создавая впечатление, что зеле­неет сама земля.
   – Стренгшалч, – произнес Рейн.