Страница:
Глиссада? Брось. Поделена только поверхность, а космос ничейный. Лети ты хоть в метре над чужой поверхностью — никто тебя не тронет, а коснешься льда — накроют враз. Радары у аборигенов могучие.
Торопиться нам некуда. Шлепаем себе вокруг Глаза по нисходящей спирали, приближаемся мало-помалу. Я еще раз саркофаг проверил — нормально. Спит его превосходительство сном младенца и сны, наверно, видит, как встречают его с оркестром и почетным караулом, а толпа флажками машет.
Как же…
После тормозного импульса нам и делать-то ничего не надо было, разве что вырулить по пыльному льду куда укажут. Атмосферы нет. Орбитальная скорость возле поверхности Глаза маленькая, метров двести в секунду, сесть на шасси раз плюнуть, наше шасси и не такое выдерживало. Всех дел — рассчитать правильно, чтобы не выкатиться со зрачка на белок.
Оказалось, что зря мы расслабились. Сдохла наша “считалка” в самый ответственный момент — перед импульсом коррекции. То ли я где-то недоглядел, то ли еще что… Банан, наверно, до сих пор думает, что я виноват, а по-моему, не будь с нами Людвига–Люция, ничего бы не случилось. Есть такие типы, которым от техники лучше держаться подальше — она их присутствия не переносит.
Ничего не поделаешь, приходится садиться вручную. По-самолетному и без атмосферы — это не так просто, как кажется, тут ювелирная работа нужна. Банан аж взмок, но катер на стометровую высоту вывел, шасси выпустил. Снижаемся помалу. Под нами лед сверкает. Вот уже девяносто метров над поверхностью, восемьдесят…
Стоп, говорит Банан, промахиваемся. Мимо зрачка, стало быть. И на меня смотрит. Я киваю. Ежику понятно, на ближайшем витке нам не сесть, ну и хрен с ним, сделаем еще один…
Тут-то мы и влипли. Надо переходить на ручное управление движками — а как, если “считалка” не просто издохла, но еще и обесточила все, что могла? Системы отрубились, свет в рубке и тот погас. Хорошо хоть, у саркофага питание автономное, а то бы Вебер так и не проснулся.
Медленно падаем, стало быть. Не разобьемся, так Западные сожгут нас в ноль секунд, это они умеют. И никуда не денешься — падаем как раз к Западным, на ихний белок. Над зрачком прошли уже метрах в сорока, если не ниже. Связи нет, возопить о бедственном положении не можем, да и не факт, что Западные стали бы нас слушать. Всей жизни на полчаса осталось.
— Импульс мне давай! — орет Банан. — Импульс!..
Это я и сам не хуже него понимаю. А где его взять, импульс тяги? Пытаюсь оживить хоть что-нибудь — дохлый номер. “А ну лезь в скафандр!” — кричу. Банан живо понял, влез. Я тоже. А Веберу все едино, он в саркофаге.
Добрался я до кормового люка, закрепился там, ну и открыл его. Ветром так дунуло — едва меня не снесло. Весь воздух, что был в катере, — наружу, а с ним барахлишко наше, то, что просто так лежало, запчасти там, мусор разный… Люк этот я так открытым и оставил, нового воздуха из баллонов вручную не подашь. В скафандрах запас часа на четыре, и за это время надо сесть…
Первой моя коробка с инструментами о лед ударилась, подскочила раз–другой и заскользила, как на коньках. Вдруг вспышка — чпок! — и нет коробки. Как корова языком. Следом костюм мой парадный льда коснулся. Чпок — вспышка! — нет костюма. И вскоре за кормой целая серия: чпок-чпок-чпок… Подмели начисто. Наглядно показали нам, что бывает с теми, кто вторгается на чужую территорию.
Что смотришь на меня так? Думаешь, я байки травлю? Ты прежде до конца дослушай, а потом сам поймешь, травлю или нет. Давай-ка еще выпьем граммулечку. От стоеросовки похмелья не бывает, а вот в кишках жжет иногда. Особенно если там шов на шве. Ранение в живот у меня было…
Ясное дело, импульс тяги так себе получился, однако падать мы перестали. Ровненько так идем надо льдом, метрах в двадцати–тридцати. А дальше что делать? Ну ясно: дать тормозной импульс в нужный момент. Банан покумекал, подсчитал, и когда до момента пять минут осталось, я собрал оставшееся барахлишко, связал в такой узел, чтобы в люке не застрял, носовую горловину раздраил, жду. Банан орет: “Давай!” — и я со всей дури пинком вышибаю узел прямо по курсу.
Улетел он вперед, и что с ним дальше было — не знаю. А мы вниз пошли. Глаз — шарик маленький, горизонт рядом, и зрачка что-то не видно. Нервничаем. Банан уже ругать меня начал за чересчур сильный пинок, но вижу: лед вдали перестал глаза слепить и как бы пеплом подернулся — подходим к зрачку, значит. И видно нам обоим: сядем как надо и где надо.
Стоп!
Вышка с антенной на горизонте! Космодром у них, сами понимаете, одно летное поле, и больше ничего, все постройки под лед убраны, а куда ж антенну уберешь? Одна она и торчит, как перст. И наш катер на этот перст точнехонько прет, словно нарочно нацеленный… Лед под нами уже серый пошел, а садиться нельзя — как раз вышку своротишь и заодно собственную шею.
Молча выламываю из пола кресло второго пилота — свое, между прочим! — ив кормовой люк его. Опять пинком. К счастью, не застряло оно, а то бы я вас сейчас стоеросовкой не поил…
Слушай, потеснись немного, я поудобнее сяду… Вот так лучше. Что?.. Парень, когда ты лишишься двух ребер с правой стороны и четырех — с левой, свистни мне, я приду посмотреть, как ты себя будешь чувствовать…
Пинок мой зря не пропал — взмыли мы слегка и прошли впритирку над антенной. Банан прикинул новую орбиту и в формулы закопался, а как вылез, так еще желтее сделался, чем всегда был. Подсчитал, говорит, вручную все как есть: и поправку на притяжение со стороны планеты, и торможение об атмосферу… Сколько там той атмосферы! Следы. А выходит, что сделаем мы пять витков, а на шестом коснемся льда сразу за зрачком. Понятно, что будет дальше — вспышка и чпок!
Все пять витков я с системами возился как каторжный. А хоть бы хны: не оживает катер, мертвой глыбой летит, хорошо еще, что не кувыркается. Гироскопы пока по инерции крутятся. И что еще можно выбросить за борт — ума не приложу.
Саркофаг с посланником? Молодец, сразу сообразил, а я вот только на шестом витке додумался, и то, можно сказать, случайно. Попался мне вдруг на глаза этот саркофаг, и такая меня, парни, злость взяла! Лежит под прозрачным колпаком его превосходительство господин посланник с видом капризно-презрительным: почему, мол, постороннюю пылинку с его лежбища не смахнули? Почему саркофаг у него плебейский, пластиковый, а не какой-нибудь из красного дерева с позолотой?
Сам решил, сам и сделал, чтобы Банана не втягивать. Такого пинка отвесил саркофагу — любо-дорого. Десяти секунд не прошло, как саркофаг с Вебером ушел за горизонт.
Преступление, ага. Однако в тот момент об этом как-то не думалось. Высоты надо льдом метр, зрачок Глаза того и гляди кончится, непременно выкатимся к Западным. А так — коснулись, подпрыгнули, Банан умудрился катер боком поставить, юзом пошли… Все-таки до белка не доскользили, встали. Отбуксировали нас куда следует, спустили в подледный ангар. А мы сдуру, как полоумные, орем: ловите, мол, саркофаг, пока еще летит, спасайте его превосходительство!..
Правильно, пора выпить. Стоеросовка перерывов не терпит. Ну, за вас, ребята!
О чем это я рассказывал? Нет, не склероз, а так, отдельные провалы. До склероза мне еще жить да жить… если доживу, конечно.
О посадке на Глаз, что ли? Тьфу, тоже мне тема. А! О Ве-бере! О господине посланнике метрополии Людвиге–Люции Вебере, персоне грата.
Поймали его Восточные. И нет бы им молчать — проболтался один! А Вебер как узнал, что это я его пинком летать отправил, словно ветошь какую, взбеленился до трясучки. Посинел, как эта стоеросовка, ножками сучит. Дескать, покушение на убийство дипломатического лица! Намерение осложнить отношения! Под арест террориста, держите его, хватайте!..
А я, между прочим, и не бежал никуда.
Перед местными я ни в чем не провинился, но почему бы им не сделать посланнику любезность? Правда, ни тюрьмы, ни карцера на сателлите не оказалось, так что меня вместе с его превосходительством отправили на планету и там уже засадили как положено. Ничего, сидеть можно. Камера чистая, еда очень даже ничего, обслуга вежливая. Музыка спокойная играет. Вроде и не тюрьма, а санаторий для тихо помешанных. Скучно только. Но я сразу понял, что долго мне здесь не рассиживаться…
И верно: трех суток не прошло — выпустили. Тоже из-за Вебера, конечно. О том, что с ним стряслось, я в подробностях уже потом узнал, но сомнений не было с первой минуты: с этим индюком что-то должно было стрястись.
Сначала все у него шло как заведено: осмотр резиденции, малый прием, аудиенция у премьер-министра, вручение верительных грамот… в дипломатическом-то протоколе Вебер собаку съел, куда до него местным… Ну вот. На третий день приглашают его на пикник, посвященный славной дате: тысячелетию самостоятельной истории этой планеты и отделению ее от метрополии. Это у нас на Земле по поводу тысячелетнего юбилея устроили бы торжественный прием с банкетом и шумиху на весь свет, а у здешних все проще. Речка, лужок, холмы, столики для избранных гостей состыкованы в эшелон, на столиках выпивка-закуска. Пикник, словом.
Премьер-министр, правда, не приехал, зато весь остальной кабинет в полном составе и с женами тут как тут. Ну и наш Люций–Людвиг. Он, правда, поморщился, когда узнал, по какому поводу гулянка, но пришел. Что с аборигенов взять, раз у них национальная традиция?
Никакого официоза — шум, веселье, а как в небо из-за кустов шутихи взлетели, так и вовсе пошел дым коромыслом. Господа министры галстуки развязали. Супруга министра торговли на столе отплясывает. Насчет повеселиться местные не дураки, куда нам до них. Но знают меру: оргий не устраивают, мордой в салате не спят. Культурный народ.
Ну вот. Где-то через час после начала веселья министр без портфеля, что сидел рядом с Вебером, предлагает тому тост: за то, чтобы все прошлые недоразумения между Землей и этой планетой остались в прошедшем 999 году и чтобы в новом тысячелетии воцарилось одно сплошное взаимовыгодное сотрудничество.
Отчего бы не поблагодарить и не выпить? Э, парни, вы Вебера не знаете! Он и без того сидел так, будто ему в штаны ежа засунули, а тут на министра посмотрел, как на дикаря с кольцом в носу, и давай ему объяснять сквозь зубы, что новое тысячелетие наступает с приходом тысяча первого года, а никак не тысячного. Министр же со смехом возражает: ничего подобного! Людвиг наш в ответ шипит раздраженно: “Вынужден обратить ваше внимание на тот факт, господин министр, что первое тысячелетие начинается с первого года, а второе, соответственно, с одна тысяча первого, поскольку никакого нулевого года не было”, — на что министр охотно разъясняет: “Это у вас нулевого года не было, а у нас был. Первопоселенцы, как это ни прискорбно, целый год провели во взаимной вражде и впоследствии договорились тот год считать нулевым как не оправдавший надежд и фактически выброшенный”.
Что тут скажешь? У каждого народа свой бзик — кому какое до него дело? Уважительно к тебе относятся, в морду не плюют, ну и молчи. Так нет же: господина посланника спесью с цепи сорвало. Глупости, кричит, не бывает нулевого года и не может его быть! А если ваши предки додумались до такой нелепости, то что можно сказать об их умственных способностях?!.
Что? Где?.. А! Вы, ребята, на тот столик не обращайте внимания. Ну поспорили местные, и что с того? Сами и разберутся. Во, гляди, расплачиваются, уходят… Значит, дело серьезное, но нас оно не касается…
Вы что себе думаете, они отойдут за угол и морды друг дружке начистят? Дудки. Драк здесь вообще не бывает, разве что среди приезжих. А у местных способ выяснения отношений один: дуэль. Потому и демографической проблемы у них нет и не будет. Зато все чинно-благородно: равное оружие, секунданты, иногда тьерсы. Приятели дуэлянтов, значит, которым тоже неймется сцепиться друг с другом, чтобы дуэлянтам не так скучно было… И между прочим, войны между Западными и Восточными точно такие же. Равным оружием, равной численностью войск. Если у одной воюющей стороны боец заболел, другая сторона одного из своих на побывку отпускает, чтобы все было по-честному. И никаких тебе средств массового поражения, то есть для внешней обороны много чего имеется, а промеж себя ни-ни. Зато уж обычным оружием владеют так, как никакому коммандос не снилось. Филигранное мастерство. И кодекс чести у них, конечно, жесточайший, ему малышню с пеленок учат. Рыцари в латных подштанниках, одно слово. Вы их полное дуэльное снаряжение видели? Еще увидите. Есть на что поглядеть. Броня сверкающая, щитки, заслонки, локаторы, вороненые стволы торчат во все стороны… Прямо танк, разве что о двух ногах.
В общем, раскипятился наш Людвиг–Люций, а зря. Министр без портфеля слушал-слушал да и заскучал. Лучше, говорит, возьмите свои слова назад, будем считать, что вы сказали их в запальчивости, и предадим инцидент забвению. И взглядом дает понять: чего, мол, еще ждать от землянина, кроме невежества.
Тут бы его превосходительству самое время на попятный пойти, ан нет. Положим, с премьер-министром он повел бы себя иначе, а тут перед ним, посланником самой Земли, какой-то туземный министришко без портфеля! Напыжился Люций, как индюк, пожевал губами и ляпнул: посланники метрополии, мол, не имеют обыкновения брать свои слова назад, поскольку непродуманных слов вообще не произносят. Каков кретин, а? Ну да он еще не знал, чем для него дело кончится.
Сразу тихо стало, примолк пикник. Министр же молча принимает из руки помощника белую перчатку и этак небрежно швыряет ее к ногам господина посланника. Так, мол, и так, вызываю вас, милостивый государь, на поединок, право выбора оружия за вами.
Вебер сначала не понял. А когда до него дошло, побледнел и весь пятнами пошел, как осьминог, однако еще рыпается: “Позвольте напомнить вам, господин министр, что, согласно международному праву, дипломат неприкосновенен, а лицо в ранге посланника в особенности”. Мол, ради добрососедства он, Людвиг-Люций, готов забыть неуместную шутку, и так далее, и тому подобное…
Ему, наверно, целый час объясняли, что шуткой тут и не пахло, — все не верил. Вообще, выяснилась любопытная вещь: в метрополии, оказывается, никто не подозревал, что здесь никакой неприкосновенности дипломатов нет и не было в помине. Аборигенам же и вовсе невдомек, как можно гарантировать дипломатам бездуэльную жизнь. Как же тогда они сумеют достойно поддержать честь своей планеты?!
Готово: дипломатический конфуз. Дуэль с членом правительства, и ведь не отвертишься! Понимает Вебер: откажись он наотрез — тут же выставят вон с позором, и не летать сюда землянам еще лет пятьсот, потому как трусы и бесчестные люди. И вся карьера насмарку. Понимать-то он понимает, а что делать? Как спасти лицо? Сообразил: раз выбор оружия за ним, надо выбрать что-нибудь нелепое и уж никак не дуэльное. Если бы он предложил что-нибудь смешное, вроде пылесосов или роялей, то на первый раз, пожалуй, и сошло бы ему с рук, но с юмором у господина посланника было туго. Надулся он, как монгольфьер, будто гениальную мысль рожал, да возьми и брякни: батальонные минометы.
Думал, тут-то и дуэли конец. Ничего подобного: тут же из малого правительственного арсенала — есть у них такой, специально для личных нужд членов правительства — появляются два миномета и ящик с минами. Служители мигом проверили прицелы, со стволов смазку сняли. С таким оружием хоть сейчас в бой.
Вебер еще на что-то надеется, время тянет. У меня, говорит, секунданта нет, и желаю именно землянина. Землян же всего двое: Банан на сателлите да я в кутузке. Связались с Бананом, а он, уразумевши, отвечает: как командир корабля не имею права покинуть судно, не оставив взамен себя старшего помощника, а старпом, по слухам, отдыхает на нарах. Свита министра пересмеивается, тоже поняла, что дипломат почем зря резину тянет. Нечего делать, поскрипел Людвиг–Люций зубами и дал команду меня выпустить. А я, как узнал причину, совсем веселый сделался, интересно мне стало посмотреть, как господин посланник управится с минометом. Я только объяснил ему на пальцах, каким концом мину в ствол совать и как брать цель в “вилку”, — он и тому рад был.
Отмерили мы с секундантом министра дистанцию в пределах прямой видимости, около километра примерно. Тот парень предлагает условия: по три мины на ствол, стрельба по готовности. “А если все три промаха? — интересуюсь. — Тогда еще по три мины?” Того аж передернуло от глупого вопроса: какой еще промах, когда ПО ТРИ МИНЫ!
Веселое, думаю, занятие предстоит господину посланнику… Ну ладно. Развели мы противников по позициям, сами отошли подальше. Мне в руки бинокль сунули, наблюдаю. Секундант министра красную ракету пустил: можно начинать.
Нет, ребята, больше мне не наливайте. Одна бутылка стоеросовки для меня предел… Нет, не пьян, а после второй контузии пить много не могу: припадки начинаются. Да и нельзя мне сегодня напиваться…
В бинокль вижу: министр не спешит, ждет чего-то. Ну раз ждешь, так и получи, верно? Вебер же красный, как прыщ, хватает мину, пару секунд соображает, что с нею делать, ну и опускает ее в ствол. К счастью, вовремя догадался голову убрать — интересно ему, видите ли, стало, как мина себя в стволе поведет…
Бабахнуло. Вижу: Вебер за уши схватился. Я нарочно его не предупредил, что звук будет серьезный, потому что из-за тюрьмы зол на него был. А теперь вроде даже пожалел беднягу. Ка-ак его!..
Мина с большим перелетом ушла. Вот теперь, думаю, министр ответит… Ничего подобного! Присел на корточки возле своего миномета, нехотя так и даже вроде бы с ленцой прицел выверяет, а стрелять и не думает. Ну, его дело… Наш Людвиг–Люций тоже подкрутил прицел — и шарах второй миной! Не поверите: я за него даже болеть начал, потому что хоть и индюк он, а свой.
Опять перелет. Да что же это за дурак, думаю, — с двух выстрелов цель в “вилку” не взять!
И опять министр не отвечает. Послюнил палец, ветер попробовал, а на разрыв позади себя — ноль внимания. Даже не вздрогнул. А секундант его доволен до невозможности.
Третья мина. Вебер уже паникует, но взял себя в руки: прикинул что-то, выставил прицел с особой тщательностью и — на тебе, супостат, третий гостинец! Я уже было решил, что он попадет, честное слово!
На этот раз недолет, хотя и небольшой. На господина министра мелкие камешки посыпались. Отряхнул он костюм и рукой машет: к барьеру, мол.
Не хотел бы я в ту минуту оказаться на месте Вебера! У него как бы раздвоение личности произошло: ноги дергаются — бежать хотят, а голова, хоть и оглушенная, понимает: нельзя. И спесь не велит, и побежишь — скандал на всю Галактику, карьере полный абзац, потому как выставят его отсюда за бесчестное поведение в два счета. Оцепенел господин посланник, обхватил руками ствол миномета, будто придушить его собрался, зажмурился, ждет…
Недолго ему пришлось ждать. Мне в бинокль показалось, что министр без портфеля, прежде чем опустить мину в ствол, усмехнулся по-доброму, как взрослый перед малышом… А впрочем, не уверен, может, это мне показалось и не усмехался он вовсе… В мой-то адрес потом никто никогда не усмехался, слово даю.
У меня душа упала: конец Веберу! Если первой или второй миной его не накроет, то уж третьей наверняка… Плохо же я о местных думал! Вдруг шмяк! — господин посланник с ног долой и пятки врозь. Без всякого взрыва. Только отскочило что-то от головы Вебера, как резиновый мяч. Я даже окуляры протер: что за притча?
Гости аплодируют, министр без портфеля раскланивается, его секундант от смеха за живот держится. Я что есть ног бегу к Веберу и вижу: жив. На черепе круглый след от удара, но ничего фатального, максимум легкое сотрясение. Чем же это его?..
Поискал вокруг в траве, и тут меня самого дурацкий смех разобрал. Вот она мина, на вид как настоящая — но РЕЗИНОВАЯ! Без БЧ. Видно, в местных традициях так шутить над напыщенными индюками с иных планет. Редкое удовольствие. Над своими-то таким манером не пошутишь: где дуэли в порядке вещей, там и дуэлянты что надо. Подумать только: первой же миной — и сразу по луковке!
Кое-как привел я господина посланника в чувство. Потом не выдержал и назло Веберу подошел к министру без портфеля и поздравил его с удачным выстрелом. У дипломатов это называется хорошей миной при плохой игре. Пожали мы друг другу руки и постановили об инциденте не вспоминать, чтобы, значит, на мире и добрососедстве дуэль никак не отразилась.
Что тут скажешь? Если бы туземцы людей ели, я бы возразил, ей-ей, а если дуэли на высоком государственном уровне входят у них в число национальных традиций, пусть возражает кто другой. Хотя бы Людвиг–Люций. Пари держу, та дуэль ему очень не понравилась. А еще больше ему не понравилось, что местные, после того как он получил резинкой по тыкве, перестали держать его за серьезного человека. Во всяком случае, сажать меня снова в тюрьму они отказались наотрез, хоть он и требовал…
Короче говоря, через неделю сбежал господин посланник на первом попутном судне и на карьеру свою плюнул. Да какая может быть карьера, если премьер-министр при каждой встрече первым делом интересуется, как там его шишка, зажила ли? И в глазах у премьера веселые искорки бегают. Полное дипломатическое фиаско, сами понимаете.
А может, впоследствии и выкрутился Людвиг–Люций, как знать. Может, и карьеру спас. Не всякая субстанция в воде тонет.
Не знаю, ребята, как вам в той ситуации, а мне как-то вдруг за метрополию стало обидно. Уже на следующий день после дуэли двигаю на прием к тому самому министру без портфеля и с места в карьер: готов, мол, принять вызов за свое начальство. У вас, мол, в запасе еще две мины, так не пропадать же им. Только если они опять будут резиновыми, так и знайте: за вторичное покушение на честь Земли и землян я нанесу вам, господин министр, оскорбление действием!
Он даже крякнул от удовольствия, заверил, что мины будут настоящие, и щедрой рукой ликвидировал нашу разницу в боекомплекте. Понятно, при навыке моего противника мне все равно ничего не светило, и вот этот шрам — с того случая… Но землян местные худо-бедно начали уважать! Сначала они вообще собирались порвать с нами отношения как с недостойными и выпроводить Людвига–Люция на все четыре стороны…
А как он сбежал, то как-то само собой получилось, что с вопросами стали обращаться ко мне. Нас-то, землян, в ту пору всего двое здесь было: я да Банан на сателлите. Потом из метрополии — хлоп — личный посланник президента с поручением разобраться, принять меры по своему усмотрению и доложить.
Он и принял меры. У меня к тому времени в активе уже три дуэли было, и рейтинг мой возрос неимоверно. Поохал посланник, повздыхал, но как ни крути, а общий язык с аборигенами никто лучше меня не найдет. Потом, ясное дело, прислали одного специалиста, чтобы подучил меня дипломатическому политесу, и другого, чтобы раскумекал мне, какие есть интересы Земли в этом секторе, — а только больше не они меня, а я их учил местной специфике, особенно первого. Темный народ, неразвитый.
Что?.. А вы думали, с кем разговариваете? Ох, парни, у меня от вас швы разойдутся… Ну да, я и есть посланник Земли на этой планете, а скоро стану чрезвычайным и полномочным послом, это уже решено. Банан с тех пор один летает, встретите его — передавайте привет… Не верите? Ну и не надо, я не настаиваю, а только вот какое дело, ребята: через час у меня дуэль с министром юстиции, он на меня вчера косо посмотрел… Думаете, я тут от нечего делать лясы точу под стоеросовку? Мне секундант нужен, а лучше два и хорошо бы земляне. Если опоздаете на корабль, то я вашему капитану записку напишу, он вам еще благодарность объявит… Ну как, согласны?
ГЕННАДИЙ ПРАШКЕВИЧ
Торопиться нам некуда. Шлепаем себе вокруг Глаза по нисходящей спирали, приближаемся мало-помалу. Я еще раз саркофаг проверил — нормально. Спит его превосходительство сном младенца и сны, наверно, видит, как встречают его с оркестром и почетным караулом, а толпа флажками машет.
Как же…
После тормозного импульса нам и делать-то ничего не надо было, разве что вырулить по пыльному льду куда укажут. Атмосферы нет. Орбитальная скорость возле поверхности Глаза маленькая, метров двести в секунду, сесть на шасси раз плюнуть, наше шасси и не такое выдерживало. Всех дел — рассчитать правильно, чтобы не выкатиться со зрачка на белок.
Оказалось, что зря мы расслабились. Сдохла наша “считалка” в самый ответственный момент — перед импульсом коррекции. То ли я где-то недоглядел, то ли еще что… Банан, наверно, до сих пор думает, что я виноват, а по-моему, не будь с нами Людвига–Люция, ничего бы не случилось. Есть такие типы, которым от техники лучше держаться подальше — она их присутствия не переносит.
Ничего не поделаешь, приходится садиться вручную. По-самолетному и без атмосферы — это не так просто, как кажется, тут ювелирная работа нужна. Банан аж взмок, но катер на стометровую высоту вывел, шасси выпустил. Снижаемся помалу. Под нами лед сверкает. Вот уже девяносто метров над поверхностью, восемьдесят…
Стоп, говорит Банан, промахиваемся. Мимо зрачка, стало быть. И на меня смотрит. Я киваю. Ежику понятно, на ближайшем витке нам не сесть, ну и хрен с ним, сделаем еще один…
Тут-то мы и влипли. Надо переходить на ручное управление движками — а как, если “считалка” не просто издохла, но еще и обесточила все, что могла? Системы отрубились, свет в рубке и тот погас. Хорошо хоть, у саркофага питание автономное, а то бы Вебер так и не проснулся.
Медленно падаем, стало быть. Не разобьемся, так Западные сожгут нас в ноль секунд, это они умеют. И никуда не денешься — падаем как раз к Западным, на ихний белок. Над зрачком прошли уже метрах в сорока, если не ниже. Связи нет, возопить о бедственном положении не можем, да и не факт, что Западные стали бы нас слушать. Всей жизни на полчаса осталось.
— Импульс мне давай! — орет Банан. — Импульс!..
Это я и сам не хуже него понимаю. А где его взять, импульс тяги? Пытаюсь оживить хоть что-нибудь — дохлый номер. “А ну лезь в скафандр!” — кричу. Банан живо понял, влез. Я тоже. А Веберу все едино, он в саркофаге.
Добрался я до кормового люка, закрепился там, ну и открыл его. Ветром так дунуло — едва меня не снесло. Весь воздух, что был в катере, — наружу, а с ним барахлишко наше, то, что просто так лежало, запчасти там, мусор разный… Люк этот я так открытым и оставил, нового воздуха из баллонов вручную не подашь. В скафандрах запас часа на четыре, и за это время надо сесть…
Первой моя коробка с инструментами о лед ударилась, подскочила раз–другой и заскользила, как на коньках. Вдруг вспышка — чпок! — и нет коробки. Как корова языком. Следом костюм мой парадный льда коснулся. Чпок — вспышка! — нет костюма. И вскоре за кормой целая серия: чпок-чпок-чпок… Подмели начисто. Наглядно показали нам, что бывает с теми, кто вторгается на чужую территорию.
Что смотришь на меня так? Думаешь, я байки травлю? Ты прежде до конца дослушай, а потом сам поймешь, травлю или нет. Давай-ка еще выпьем граммулечку. От стоеросовки похмелья не бывает, а вот в кишках жжет иногда. Особенно если там шов на шве. Ранение в живот у меня было…
Ясное дело, импульс тяги так себе получился, однако падать мы перестали. Ровненько так идем надо льдом, метрах в двадцати–тридцати. А дальше что делать? Ну ясно: дать тормозной импульс в нужный момент. Банан покумекал, подсчитал, и когда до момента пять минут осталось, я собрал оставшееся барахлишко, связал в такой узел, чтобы в люке не застрял, носовую горловину раздраил, жду. Банан орет: “Давай!” — и я со всей дури пинком вышибаю узел прямо по курсу.
Улетел он вперед, и что с ним дальше было — не знаю. А мы вниз пошли. Глаз — шарик маленький, горизонт рядом, и зрачка что-то не видно. Нервничаем. Банан уже ругать меня начал за чересчур сильный пинок, но вижу: лед вдали перестал глаза слепить и как бы пеплом подернулся — подходим к зрачку, значит. И видно нам обоим: сядем как надо и где надо.
Стоп!
Вышка с антенной на горизонте! Космодром у них, сами понимаете, одно летное поле, и больше ничего, все постройки под лед убраны, а куда ж антенну уберешь? Одна она и торчит, как перст. И наш катер на этот перст точнехонько прет, словно нарочно нацеленный… Лед под нами уже серый пошел, а садиться нельзя — как раз вышку своротишь и заодно собственную шею.
Молча выламываю из пола кресло второго пилота — свое, между прочим! — ив кормовой люк его. Опять пинком. К счастью, не застряло оно, а то бы я вас сейчас стоеросовкой не поил…
Слушай, потеснись немного, я поудобнее сяду… Вот так лучше. Что?.. Парень, когда ты лишишься двух ребер с правой стороны и четырех — с левой, свистни мне, я приду посмотреть, как ты себя будешь чувствовать…
Пинок мой зря не пропал — взмыли мы слегка и прошли впритирку над антенной. Банан прикинул новую орбиту и в формулы закопался, а как вылез, так еще желтее сделался, чем всегда был. Подсчитал, говорит, вручную все как есть: и поправку на притяжение со стороны планеты, и торможение об атмосферу… Сколько там той атмосферы! Следы. А выходит, что сделаем мы пять витков, а на шестом коснемся льда сразу за зрачком. Понятно, что будет дальше — вспышка и чпок!
Все пять витков я с системами возился как каторжный. А хоть бы хны: не оживает катер, мертвой глыбой летит, хорошо еще, что не кувыркается. Гироскопы пока по инерции крутятся. И что еще можно выбросить за борт — ума не приложу.
Саркофаг с посланником? Молодец, сразу сообразил, а я вот только на шестом витке додумался, и то, можно сказать, случайно. Попался мне вдруг на глаза этот саркофаг, и такая меня, парни, злость взяла! Лежит под прозрачным колпаком его превосходительство господин посланник с видом капризно-презрительным: почему, мол, постороннюю пылинку с его лежбища не смахнули? Почему саркофаг у него плебейский, пластиковый, а не какой-нибудь из красного дерева с позолотой?
Сам решил, сам и сделал, чтобы Банана не втягивать. Такого пинка отвесил саркофагу — любо-дорого. Десяти секунд не прошло, как саркофаг с Вебером ушел за горизонт.
Преступление, ага. Однако в тот момент об этом как-то не думалось. Высоты надо льдом метр, зрачок Глаза того и гляди кончится, непременно выкатимся к Западным. А так — коснулись, подпрыгнули, Банан умудрился катер боком поставить, юзом пошли… Все-таки до белка не доскользили, встали. Отбуксировали нас куда следует, спустили в подледный ангар. А мы сдуру, как полоумные, орем: ловите, мол, саркофаг, пока еще летит, спасайте его превосходительство!..
Правильно, пора выпить. Стоеросовка перерывов не терпит. Ну, за вас, ребята!
О чем это я рассказывал? Нет, не склероз, а так, отдельные провалы. До склероза мне еще жить да жить… если доживу, конечно.
О посадке на Глаз, что ли? Тьфу, тоже мне тема. А! О Ве-бере! О господине посланнике метрополии Людвиге–Люции Вебере, персоне грата.
Поймали его Восточные. И нет бы им молчать — проболтался один! А Вебер как узнал, что это я его пинком летать отправил, словно ветошь какую, взбеленился до трясучки. Посинел, как эта стоеросовка, ножками сучит. Дескать, покушение на убийство дипломатического лица! Намерение осложнить отношения! Под арест террориста, держите его, хватайте!..
А я, между прочим, и не бежал никуда.
Перед местными я ни в чем не провинился, но почему бы им не сделать посланнику любезность? Правда, ни тюрьмы, ни карцера на сателлите не оказалось, так что меня вместе с его превосходительством отправили на планету и там уже засадили как положено. Ничего, сидеть можно. Камера чистая, еда очень даже ничего, обслуга вежливая. Музыка спокойная играет. Вроде и не тюрьма, а санаторий для тихо помешанных. Скучно только. Но я сразу понял, что долго мне здесь не рассиживаться…
И верно: трех суток не прошло — выпустили. Тоже из-за Вебера, конечно. О том, что с ним стряслось, я в подробностях уже потом узнал, но сомнений не было с первой минуты: с этим индюком что-то должно было стрястись.
Сначала все у него шло как заведено: осмотр резиденции, малый прием, аудиенция у премьер-министра, вручение верительных грамот… в дипломатическом-то протоколе Вебер собаку съел, куда до него местным… Ну вот. На третий день приглашают его на пикник, посвященный славной дате: тысячелетию самостоятельной истории этой планеты и отделению ее от метрополии. Это у нас на Земле по поводу тысячелетнего юбилея устроили бы торжественный прием с банкетом и шумиху на весь свет, а у здешних все проще. Речка, лужок, холмы, столики для избранных гостей состыкованы в эшелон, на столиках выпивка-закуска. Пикник, словом.
Премьер-министр, правда, не приехал, зато весь остальной кабинет в полном составе и с женами тут как тут. Ну и наш Люций–Людвиг. Он, правда, поморщился, когда узнал, по какому поводу гулянка, но пришел. Что с аборигенов взять, раз у них национальная традиция?
Никакого официоза — шум, веселье, а как в небо из-за кустов шутихи взлетели, так и вовсе пошел дым коромыслом. Господа министры галстуки развязали. Супруга министра торговли на столе отплясывает. Насчет повеселиться местные не дураки, куда нам до них. Но знают меру: оргий не устраивают, мордой в салате не спят. Культурный народ.
Ну вот. Где-то через час после начала веселья министр без портфеля, что сидел рядом с Вебером, предлагает тому тост: за то, чтобы все прошлые недоразумения между Землей и этой планетой остались в прошедшем 999 году и чтобы в новом тысячелетии воцарилось одно сплошное взаимовыгодное сотрудничество.
Отчего бы не поблагодарить и не выпить? Э, парни, вы Вебера не знаете! Он и без того сидел так, будто ему в штаны ежа засунули, а тут на министра посмотрел, как на дикаря с кольцом в носу, и давай ему объяснять сквозь зубы, что новое тысячелетие наступает с приходом тысяча первого года, а никак не тысячного. Министр же со смехом возражает: ничего подобного! Людвиг наш в ответ шипит раздраженно: “Вынужден обратить ваше внимание на тот факт, господин министр, что первое тысячелетие начинается с первого года, а второе, соответственно, с одна тысяча первого, поскольку никакого нулевого года не было”, — на что министр охотно разъясняет: “Это у вас нулевого года не было, а у нас был. Первопоселенцы, как это ни прискорбно, целый год провели во взаимной вражде и впоследствии договорились тот год считать нулевым как не оправдавший надежд и фактически выброшенный”.
Что тут скажешь? У каждого народа свой бзик — кому какое до него дело? Уважительно к тебе относятся, в морду не плюют, ну и молчи. Так нет же: господина посланника спесью с цепи сорвало. Глупости, кричит, не бывает нулевого года и не может его быть! А если ваши предки додумались до такой нелепости, то что можно сказать об их умственных способностях?!.
Что? Где?.. А! Вы, ребята, на тот столик не обращайте внимания. Ну поспорили местные, и что с того? Сами и разберутся. Во, гляди, расплачиваются, уходят… Значит, дело серьезное, но нас оно не касается…
Вы что себе думаете, они отойдут за угол и морды друг дружке начистят? Дудки. Драк здесь вообще не бывает, разве что среди приезжих. А у местных способ выяснения отношений один: дуэль. Потому и демографической проблемы у них нет и не будет. Зато все чинно-благородно: равное оружие, секунданты, иногда тьерсы. Приятели дуэлянтов, значит, которым тоже неймется сцепиться друг с другом, чтобы дуэлянтам не так скучно было… И между прочим, войны между Западными и Восточными точно такие же. Равным оружием, равной численностью войск. Если у одной воюющей стороны боец заболел, другая сторона одного из своих на побывку отпускает, чтобы все было по-честному. И никаких тебе средств массового поражения, то есть для внешней обороны много чего имеется, а промеж себя ни-ни. Зато уж обычным оружием владеют так, как никакому коммандос не снилось. Филигранное мастерство. И кодекс чести у них, конечно, жесточайший, ему малышню с пеленок учат. Рыцари в латных подштанниках, одно слово. Вы их полное дуэльное снаряжение видели? Еще увидите. Есть на что поглядеть. Броня сверкающая, щитки, заслонки, локаторы, вороненые стволы торчат во все стороны… Прямо танк, разве что о двух ногах.
В общем, раскипятился наш Людвиг–Люций, а зря. Министр без портфеля слушал-слушал да и заскучал. Лучше, говорит, возьмите свои слова назад, будем считать, что вы сказали их в запальчивости, и предадим инцидент забвению. И взглядом дает понять: чего, мол, еще ждать от землянина, кроме невежества.
Тут бы его превосходительству самое время на попятный пойти, ан нет. Положим, с премьер-министром он повел бы себя иначе, а тут перед ним, посланником самой Земли, какой-то туземный министришко без портфеля! Напыжился Люций, как индюк, пожевал губами и ляпнул: посланники метрополии, мол, не имеют обыкновения брать свои слова назад, поскольку непродуманных слов вообще не произносят. Каков кретин, а? Ну да он еще не знал, чем для него дело кончится.
Сразу тихо стало, примолк пикник. Министр же молча принимает из руки помощника белую перчатку и этак небрежно швыряет ее к ногам господина посланника. Так, мол, и так, вызываю вас, милостивый государь, на поединок, право выбора оружия за вами.
Вебер сначала не понял. А когда до него дошло, побледнел и весь пятнами пошел, как осьминог, однако еще рыпается: “Позвольте напомнить вам, господин министр, что, согласно международному праву, дипломат неприкосновенен, а лицо в ранге посланника в особенности”. Мол, ради добрососедства он, Людвиг-Люций, готов забыть неуместную шутку, и так далее, и тому подобное…
Ему, наверно, целый час объясняли, что шуткой тут и не пахло, — все не верил. Вообще, выяснилась любопытная вещь: в метрополии, оказывается, никто не подозревал, что здесь никакой неприкосновенности дипломатов нет и не было в помине. Аборигенам же и вовсе невдомек, как можно гарантировать дипломатам бездуэльную жизнь. Как же тогда они сумеют достойно поддержать честь своей планеты?!
Готово: дипломатический конфуз. Дуэль с членом правительства, и ведь не отвертишься! Понимает Вебер: откажись он наотрез — тут же выставят вон с позором, и не летать сюда землянам еще лет пятьсот, потому как трусы и бесчестные люди. И вся карьера насмарку. Понимать-то он понимает, а что делать? Как спасти лицо? Сообразил: раз выбор оружия за ним, надо выбрать что-нибудь нелепое и уж никак не дуэльное. Если бы он предложил что-нибудь смешное, вроде пылесосов или роялей, то на первый раз, пожалуй, и сошло бы ему с рук, но с юмором у господина посланника было туго. Надулся он, как монгольфьер, будто гениальную мысль рожал, да возьми и брякни: батальонные минометы.
Думал, тут-то и дуэли конец. Ничего подобного: тут же из малого правительственного арсенала — есть у них такой, специально для личных нужд членов правительства — появляются два миномета и ящик с минами. Служители мигом проверили прицелы, со стволов смазку сняли. С таким оружием хоть сейчас в бой.
Вебер еще на что-то надеется, время тянет. У меня, говорит, секунданта нет, и желаю именно землянина. Землян же всего двое: Банан на сателлите да я в кутузке. Связались с Бананом, а он, уразумевши, отвечает: как командир корабля не имею права покинуть судно, не оставив взамен себя старшего помощника, а старпом, по слухам, отдыхает на нарах. Свита министра пересмеивается, тоже поняла, что дипломат почем зря резину тянет. Нечего делать, поскрипел Людвиг–Люций зубами и дал команду меня выпустить. А я, как узнал причину, совсем веселый сделался, интересно мне стало посмотреть, как господин посланник управится с минометом. Я только объяснил ему на пальцах, каким концом мину в ствол совать и как брать цель в “вилку”, — он и тому рад был.
Отмерили мы с секундантом министра дистанцию в пределах прямой видимости, около километра примерно. Тот парень предлагает условия: по три мины на ствол, стрельба по готовности. “А если все три промаха? — интересуюсь. — Тогда еще по три мины?” Того аж передернуло от глупого вопроса: какой еще промах, когда ПО ТРИ МИНЫ!
Веселое, думаю, занятие предстоит господину посланнику… Ну ладно. Развели мы противников по позициям, сами отошли подальше. Мне в руки бинокль сунули, наблюдаю. Секундант министра красную ракету пустил: можно начинать.
Нет, ребята, больше мне не наливайте. Одна бутылка стоеросовки для меня предел… Нет, не пьян, а после второй контузии пить много не могу: припадки начинаются. Да и нельзя мне сегодня напиваться…
В бинокль вижу: министр не спешит, ждет чего-то. Ну раз ждешь, так и получи, верно? Вебер же красный, как прыщ, хватает мину, пару секунд соображает, что с нею делать, ну и опускает ее в ствол. К счастью, вовремя догадался голову убрать — интересно ему, видите ли, стало, как мина себя в стволе поведет…
Бабахнуло. Вижу: Вебер за уши схватился. Я нарочно его не предупредил, что звук будет серьезный, потому что из-за тюрьмы зол на него был. А теперь вроде даже пожалел беднягу. Ка-ак его!..
Мина с большим перелетом ушла. Вот теперь, думаю, министр ответит… Ничего подобного! Присел на корточки возле своего миномета, нехотя так и даже вроде бы с ленцой прицел выверяет, а стрелять и не думает. Ну, его дело… Наш Людвиг–Люций тоже подкрутил прицел — и шарах второй миной! Не поверите: я за него даже болеть начал, потому что хоть и индюк он, а свой.
Опять перелет. Да что же это за дурак, думаю, — с двух выстрелов цель в “вилку” не взять!
И опять министр не отвечает. Послюнил палец, ветер попробовал, а на разрыв позади себя — ноль внимания. Даже не вздрогнул. А секундант его доволен до невозможности.
Третья мина. Вебер уже паникует, но взял себя в руки: прикинул что-то, выставил прицел с особой тщательностью и — на тебе, супостат, третий гостинец! Я уже было решил, что он попадет, честное слово!
На этот раз недолет, хотя и небольшой. На господина министра мелкие камешки посыпались. Отряхнул он костюм и рукой машет: к барьеру, мол.
Не хотел бы я в ту минуту оказаться на месте Вебера! У него как бы раздвоение личности произошло: ноги дергаются — бежать хотят, а голова, хоть и оглушенная, понимает: нельзя. И спесь не велит, и побежишь — скандал на всю Галактику, карьере полный абзац, потому как выставят его отсюда за бесчестное поведение в два счета. Оцепенел господин посланник, обхватил руками ствол миномета, будто придушить его собрался, зажмурился, ждет…
Недолго ему пришлось ждать. Мне в бинокль показалось, что министр без портфеля, прежде чем опустить мину в ствол, усмехнулся по-доброму, как взрослый перед малышом… А впрочем, не уверен, может, это мне показалось и не усмехался он вовсе… В мой-то адрес потом никто никогда не усмехался, слово даю.
У меня душа упала: конец Веберу! Если первой или второй миной его не накроет, то уж третьей наверняка… Плохо же я о местных думал! Вдруг шмяк! — господин посланник с ног долой и пятки врозь. Без всякого взрыва. Только отскочило что-то от головы Вебера, как резиновый мяч. Я даже окуляры протер: что за притча?
Гости аплодируют, министр без портфеля раскланивается, его секундант от смеха за живот держится. Я что есть ног бегу к Веберу и вижу: жив. На черепе круглый след от удара, но ничего фатального, максимум легкое сотрясение. Чем же это его?..
Поискал вокруг в траве, и тут меня самого дурацкий смех разобрал. Вот она мина, на вид как настоящая — но РЕЗИНОВАЯ! Без БЧ. Видно, в местных традициях так шутить над напыщенными индюками с иных планет. Редкое удовольствие. Над своими-то таким манером не пошутишь: где дуэли в порядке вещей, там и дуэлянты что надо. Подумать только: первой же миной — и сразу по луковке!
Кое-как привел я господина посланника в чувство. Потом не выдержал и назло Веберу подошел к министру без портфеля и поздравил его с удачным выстрелом. У дипломатов это называется хорошей миной при плохой игре. Пожали мы друг другу руки и постановили об инциденте не вспоминать, чтобы, значит, на мире и добрососедстве дуэль никак не отразилась.
Что тут скажешь? Если бы туземцы людей ели, я бы возразил, ей-ей, а если дуэли на высоком государственном уровне входят у них в число национальных традиций, пусть возражает кто другой. Хотя бы Людвиг–Люций. Пари держу, та дуэль ему очень не понравилась. А еще больше ему не понравилось, что местные, после того как он получил резинкой по тыкве, перестали держать его за серьезного человека. Во всяком случае, сажать меня снова в тюрьму они отказались наотрез, хоть он и требовал…
Короче говоря, через неделю сбежал господин посланник на первом попутном судне и на карьеру свою плюнул. Да какая может быть карьера, если премьер-министр при каждой встрече первым делом интересуется, как там его шишка, зажила ли? И в глазах у премьера веселые искорки бегают. Полное дипломатическое фиаско, сами понимаете.
А может, впоследствии и выкрутился Людвиг–Люций, как знать. Может, и карьеру спас. Не всякая субстанция в воде тонет.
Не знаю, ребята, как вам в той ситуации, а мне как-то вдруг за метрополию стало обидно. Уже на следующий день после дуэли двигаю на прием к тому самому министру без портфеля и с места в карьер: готов, мол, принять вызов за свое начальство. У вас, мол, в запасе еще две мины, так не пропадать же им. Только если они опять будут резиновыми, так и знайте: за вторичное покушение на честь Земли и землян я нанесу вам, господин министр, оскорбление действием!
Он даже крякнул от удовольствия, заверил, что мины будут настоящие, и щедрой рукой ликвидировал нашу разницу в боекомплекте. Понятно, при навыке моего противника мне все равно ничего не светило, и вот этот шрам — с того случая… Но землян местные худо-бедно начали уважать! Сначала они вообще собирались порвать с нами отношения как с недостойными и выпроводить Людвига–Люция на все четыре стороны…
А как он сбежал, то как-то само собой получилось, что с вопросами стали обращаться ко мне. Нас-то, землян, в ту пору всего двое здесь было: я да Банан на сателлите. Потом из метрополии — хлоп — личный посланник президента с поручением разобраться, принять меры по своему усмотрению и доложить.
Он и принял меры. У меня к тому времени в активе уже три дуэли было, и рейтинг мой возрос неимоверно. Поохал посланник, повздыхал, но как ни крути, а общий язык с аборигенами никто лучше меня не найдет. Потом, ясное дело, прислали одного специалиста, чтобы подучил меня дипломатическому политесу, и другого, чтобы раскумекал мне, какие есть интересы Земли в этом секторе, — а только больше не они меня, а я их учил местной специфике, особенно первого. Темный народ, неразвитый.
Что?.. А вы думали, с кем разговариваете? Ох, парни, у меня от вас швы разойдутся… Ну да, я и есть посланник Земли на этой планете, а скоро стану чрезвычайным и полномочным послом, это уже решено. Банан с тех пор один летает, встретите его — передавайте привет… Не верите? Ну и не надо, я не настаиваю, а только вот какое дело, ребята: через час у меня дуэль с министром юстиции, он на меня вчера косо посмотрел… Думаете, я тут от нечего делать лясы точу под стоеросовку? Мне секундант нужен, а лучше два и хорошо бы земляне. Если опоздаете на корабль, то я вашему капитану записку напишу, он вам еще благодарность объявит… Ну как, согласны?
ГЕННАДИЙ ПРАШКЕВИЧ
Анграв-VI
Геннадий Прашкевич родился 16 марта 1941 года. Окончил Томский университет с дипломом геолога. Работал кондуктором грузовых поездов, электросварщиком, плотником, столяром. Затем — Институт геологии и геофизики АН СССР (Новосибирск, 1959–1965) — лаборатория палеонтологии палеозоя, Сахалинский комплексный научно-исследовательский институт СО АН СССР (1965–1971, Южно-Сахалинск), Западно-Сибирское книжное издательство (Новосибирск, 1971–1983). Издательство вынужден был покинуть в связи с цензурным запретом книги “Великий Краббен”. Участвовал в различных геологических и палеонтологических экспедициях (Урал, Кузбасс, Горная Шория, Якутия, Дальний Восток, Камчатка), работал в лаборатории вулканологии Сахалинского комплексного НИИ, в 1990-х годах возглавил литературный журнал “Проза Сибири”. Как писатель-фантаст Геннадий Прашкевич дебютировал в 1957 году рассказом “Остров Туманов”. Профессиональный писатель, член Союза писателей СССР (с 1982 года), член Союза писателей России (с 1992 года), член Нью-Йоркского клуба русских писателей (с 1997 года), член Международного ПЕН-клуба (с 2002 года). Член жюри Всероссийской литературной “АБС-премии”, жюри Всероссийской литературной премии “Аэлита”. Член редколлегии журналов “Уральский следопыт” (Екатеринбург), “День и ночь” (Красноярск). Лауреат премий “Аэлита”, “Сигма-F”, “Бронзовая улитка”, “Странник”, “Рос-кон”, “Портал”, обладатель ордена “Рыцарь фантастики”. Автор стихотворных, детективных и исторических произведений, очерков о поэтах и ученых, мемуаристики; перевел и издал книгу корейского поэта Ким Цын Сона и антологию болгарской лирики “Поэзия меридиана роз”. В 2007 году удостоен звания “Заслуженный работник культуры Российской Федерации”.