Страница:
КОСМИЧЕСКАЯ ФАНТАСТИКА
или
КОСМОС БУДЕТ НАШИМ!
Антология.
Антон Первушин
ГРАНИЦЫ ВООБРАЖЕНИЯ В БЕЗГРАНИЧНОМ КОСМОСЕ
(Предисловие к сборнику)
4 октября 1957 года мир кардинальным образом изменился. Запуск на орбиту первого искусственного объекта, получившего название "Спутник", открыл космическую эру в истории человечества. В том же году увидел свет утопический роман Ивана Антоновича Ефремова "Туманность Андромеды", который считают рубежным для советской фантастики. Космическая фантастика, переживавшая как подъемы, так и спады, получила мощную поддержку. В те времена о космических полетах так и писали: "Фантастика, ставшая реальностью".
Основоположником жанрового направления считается французский писатель Жюль Верн. Именно он в 1865 году выпустил в свет роман "С Земли на Луну прямым путем за 97 часов 20 минут", в котором описан первый технически осуществимый проект космического перелета. Роман вызвал широкое обсуждение, "отцы" теоретической космонавтики признавались позднее, что проект Жюля Верна подтолкнул их к изучению вопроса, к новым расчетам, к полемике и в конечном итоге позволил нащупать самый прямой и верный путь к осуществлению космических запусков — через создание и совершенствование ракетной техники.
Идея космического полета очень быстро стала одной из магистральных сюжетообразующих идей научной фантастики. Поскольку она была непривычной для большинства читателей, авторы, обращающиеся к ней, долгое время занимались исключительно описаниями космических кораблей, принципов действия их двигателей, процесса постройки корабля, старта и полета — на проведение через текст каких-то философских или социальных идей, на раскрытие характеров вымышленных персонажей места уже не оставалось. Довольно часто, впрочем, фантасты использовали космический полет для того, чтобы просто отправить героев на другую планету, описав при этом экзотику чуждого нам мира. Так, например, появились романы "Красная звезда" Александра Богданова (1907) и "По волнам эфира" Бориса Красногорского (1913). Довольно смутные представления того времени о природе космического пространства и законах, действующих там, породили волну текстов, изобилующих "детскими" ошибками. Грамотные романы о космических полетах были большой редкостью. К последним, кстати, относится, хотя и с оговорками, знаменитая "Аэлита" Алексея Толстого (1923).
В 1920-е годы отношение к космической тематике изменилось. Фантасты описывали космические полеты как принципиально новую среду обитания. В космос отправлялись не просто исследовательские корабли с экипажами из двух-трех человек, но настоящие ковчеги, рассчитанные на многолетние полеты с большим количеством пассажиров на борту. Наполнением таких произведений служили уже не примитивные описания кораблей, их строительства и межпланетных перелетов как таковых, а изменения, которые неизбежно претерпят межличностные отношения участников такого полета, живущих в условиях скученности, невесомости, в окружении враждебного всему живому пространства. Авторы задавались вопросами: как космос изменит традиционную земную иерархию? как изменится уклад семьи? как будет организовано воспитание детей? только ли выживание станет основным побудительным мотивом к деятельности экипажа?
В первой половине XX века все эти вопросы еще не имели осмысленно-прикладного значения, но будили воображение. В итоге появились весьма своеобразные повести, которые ныне принято считать классическими: "Вне Земли" Константина Циолковского (1918), "Страна Гонгури" Вивиана Итина (1922), "Планета КИМ" Абрама Палея (1930), "Прыжок в ничто" (1933) и "Звезда КЭЦ" (1936) Александра Беляева.
После войны в советской фантастике произошло взаимопроникновение двух основных тем: темы неизбежности победы коммунизма во всем мире и темы космической экспансии. Считалось само собой разумеющимся, что космическое пространство будут осваивать только люди с коммунистическим мировоззрением. Хотя популяризаторы уверяли, что космическая эра начнется со дня на день, фантасты считали иначе. В первом журнальном варианте "Туманности Андромеды" действие происходит через две тысячи лет "после нас". Запуски "Спутника", Лайки, "лунников" и Юрия Алексеевича Гагарина давали надежду, что космическая экспансия пойдет куда более быстрыми темпами, чем предполагали фантасты пятидесятых, — до коммунизма еще нужно дожить, а в космос уже летают простые советские парни. Сроки сдвинулись, и вот Аркадий и Борис Стругацкие прогнозируют в романе "Страна багровых туч" (1959), что уже через тридцать лет, в августе 1991 года, фотонный планетолет "Хиус" отправится на штурм Венеры — Марс к тому времени будет уже изучен и частично освоен. А там — всего полшага до Первой межзвездной экспедиции.
В 1960-е годы вдохновленные успехами засекреченных ракетчиков советские фантасты начали населять Вселенную своими современниками. Если персонажи Ефремова являлись нашими отдаленными потомками, даже с прописано измененной психологией, то космонавты из фантастических повестей братьев Стругацких, Владимира Михайлова и Сергея Жемайтиса почти ничем не отличались от современных авторам представителей опасных профессий: ракетчиков, летчиков-испытателей, полярников, геологов. Дальше всех в деле привнесения в космическую сферу элементов земной (советской!) организации труда и быта продвинулся Кир Булычев. Если в произведениях других авторов в космос все же летают специально отобранные люди (в отряд летчиков-испытателей или в штат полярной станции тоже случайных товарищей не берут), то персонажи Булычева подчеркнуто приземленные, похожие на соседей по коммуналке: в романе "Последняя война" (1970) на звездолете пахнет свежесваренным борщом, а капитан тушит сигареты в пепельнице, прикрепленной к ободу обзорного экрана.
События начала 1970-х годов вновь изменили отношение к космонавтике в литературном сообществе. Впервые Советский Союз уступил лидерство Соединенным Штатам, проиграв в лунной "гонке" и отказавшись от масштабной программы по достижению и освоению Луны. Новейшие открытия по Марсу, показавшие, что Красная планета является пустым вымороженным миром, вызвали разочарование у энтузиастов, мечтавших о ее скорой колонизации. Проекты экспедиции на Марс были отложены в долгий ящик, а вместо них для поддержания паритета были приняты стратегически "тупиковые" программы по развитию орбитальной космонавтики: создание тяжелых долгоживущих станций на низких орбитах и корабля многоразового использования для их обслуживания.
Даже самым отвязным фантастам стало понятно, что межпланетные и межзвездные перелеты откладываются на неопределенный срок. В космической фантастике возобладало "молодогвардейское" направление. В огромных количествах начали публиковаться совершенно одинаковые рассказы и повести о том, как безликие советские (или американские, или международные) космонавты прилетают в неопределенном будущем на неопределенную планету и решают различные экзотические проблемы, связанные с условиями местной окружающей среды. В большинстве своем все эти произведения, выходившие в издательстве "Молодая гвардия" и журнале "Техника — молодежи", были настолько далеки от проблем реальной космонавтики, что не выполняли даже популяризаторской функции. Говорить же о решении литературных задач просто не приходится: из всего этого мутного потока можно выделить только романы Сергея Павлова "Лунная радуга" (1974-1976) и Юрия Тупицына "Перед дальней дорогой" (1976), хоть как-то повлиявшие на развитие жанра.
Молодое поколение советских фантастов, объединившихся вокруг Всесоюзного семинара в Малеевке (Москва) и Семинара Бориса Натановича Стругацкого (Ленинград), также довольно часто обращалось к космической тематике, но, не имея четких представлений о перспективах развития отрасли, использовало космонавтику только как заемный антураж — который при необходимости легко заменялся на другой, такой же фантастический. Эту генерацию писателей не интересовали ни реальные космические корабли, ни возможности достижения субсветовых скоростей, ни особенности формирования быта космонавтов — их интересовали исключительно глубокие морально-этические проблемы, которые привязывались с космическому антуражу для маскировки, чтобы обойти позднесоветскую цензуру, навострившуюся читать между строк. В качестве примеров тут можно вспомнить повести Вячеслава Рыбакова "Доверие" (1989) и Святослава Логинова "Я не трогаю тебя" (1990). В этих произведениях человечество сталкивается с серьезной угрозой своему существованию и фактически вынуждено начать масштабную космическую экспансию, при этом, однако, и само человечество, и его отдельные представители вынуждены совершить этический выбор, от которого в прямом смысле зависит будущее Земли. С высоты сегодняшнего дня проблематика "семинарских" произведений кажется не менее надуманной, чем проблематика "молодогвардейских". Но это только кажется — и "повесть о взрывающихся звездолетах", и повесть о гибнущей биосфере рассказывают совсем не о том, о чем они написаны, и это становится очевидным, если просто вернуть персонажей с небес на Землю. Если же вытащить из "молодогвардейских" произведений космос, то там не останется ровным счетом ничего…
После крушения СССР русскоязычная фантастика начала свое медленное возвращение в общемировое литературное русло. Разумеется, на первом этапе оказались востребованы не философские или морально-этические конструкции, предлагаемые Рыбаковым, Логиновым и иже с ними, а острый, часто зубодробительный, сюжет — в моду вошла "космическая опера" в западном стиле: с галактическими империями, межзвездными флотами, космодесантниками, космопиратами и прочими атрибутами классической американской фантастики. Начинал с "космоопер" и ведущий современный фантаст Сергей Лукьяненко. Наиболее ярким из его "космических" произведений является, без сомнения, дилогия, состоящая из романов "Звезды — холодные игрушки" (1997) и "Звездная тень" (1998). В ней мы видим сочетание двух вроде бы малосочетаемых космических технологий: проекты многоразовых орбитальных кораблей 1970-х годов соседствуют с гиперпространственными двигателями, позволяющими совершать моментальные прыжки между звезд. На базе этого сочетания можно было бы предложить интересные концепции, описывающие альтернативные подходы к дальнейшему развитию земной космонавтики, но автор сам отказался от оригинальной находки в пользу традиционных схем развития сюжета, известных нам по классике жанра, — в результате, однако, получился очень неплохой антиутопический роман, включающий критику наиболее известных советских утопий.
И сейчас, в начале XXI века, космонавтика остается всего лишь антуражем, который легко видоизменяется при решении тех или иных литературных задач. Это может быть и "бумажная" космонавтика, как в повести Виктора Пелевина "Омон Ра" (1992), и тайная космонавтика, как в романе Федора Березина "Лунный вариант" (2004), и межпланетная космонавтика под контролем враждебных сверхцивилизаций, как в романе Алексея Бессонова "Концепция лжи" (2006) — космонавты, космонавтика и космическая экспансия в этих произведениях остаются лишь декорациями при выражении идей, очень далеких от космоса.
В современной русскоязычной фантастике мало текстов, использующих и описывающих космонавтику как среду обитания. Чтобы восполнить этот пробел, и возникла идея выпустить сборник, который вы держите в руках.
В этом сборнике представлены фантастические рассказы, уже издававшиеся и, что называется, проверенные временем. Все они — о космосе и космонавтике. Причем космонавтика в отобранных произведениях является средой обитания персонажей, неразрывно связанной с сюжетом и определяющей как раскрытие центральной авторской идеи, так и мотивацию литературных героев.
В возвращении к истокам жанра есть особый смысл именно сегодня. Ведь космическая эра в истории человечества с исчезновением СССР отнюдь не закончилась. Можно сказать, именно сегодня она обретает новое рождение. Благодаря революции в сфере высоких технологий космонавтика получила дополнительные стимулы к развитию. Появление дешевых мощных компьютеров упростило работу конструкторов. Больше не нужны десятки тысяч чертежниц и копировальщиц, входивших в штат любого КБ. Один опытный космический инженер сегодня может легко сделать работу целого проектного отдела, а более серьезные исследования можно провести группой, согласовывая действия по глобальной сети. Кстати, широкое распространение этих сетей позволило подключить к изучению космического пространства миллионы рядовых пользователей — данные, поступающие с межпланетных автоматических станций, становятся доступными для анализа почти сразу. Всё это способствует развитию частной космонавтики, которая в ближайшие десятилетия может составить серьезную конкуренцию государственным структурам — бюджет отдельных компаний уже сопоставим с бюджетом Российского космического агентства. Впрочем, и агентства не собираются сдавать свои позиции на этом фронте. НАСА приняла масштабную программу возвращения на Луну, свои космические проекты есть у европейцев, китайцев и индусов. Таким образом, открывается новый этап в изучении и освоении Солнечной системы, который еще не описан в массовой литературе. Россия может принять участие в нем, а может отказаться от претензий на космос. От того, какое решение будет в конце концов принято, зависит не просто будущее наших детей, но и будущее русского языка и культуры. Ведь память о народе сохраняется в истории только через великие дела — а что может быть величественнее космической экспансии? В межпланетных пространствах должны говорить на русском языке!
Поэтому главную задачу этого сборника его составители видели в том, чтобы напомнить современным авторам и читателям, что космическая тема в фантастике жива, что она неразрывно связана не только с макромиром окружающей Вселенной, но и микромиром человека, что она позволяет ставить и обсуждать качественно новые вопросы человеческого бытия.
Когда-то один фантастический роман Жюля Верна о полете на Луну породил всю теоретическую космонавтику, и через сто лет после его публикации люди действительно высадились на Луну. Может быть, благодаря этому сборнику и под его влиянием сегодня или завтра появится роман, который перевернет представления инженеров-конструкторов о дальнейшем развитии космонавтики и даст через это России шанс на восстановление статуса ведущей космической державы.
Всё в наших руках. Вопрос лишь в границах воображения. Но у фантастов оно безгранично.
Космос должен быть нашим!
Космос будет нашим!
Основоположником жанрового направления считается французский писатель Жюль Верн. Именно он в 1865 году выпустил в свет роман "С Земли на Луну прямым путем за 97 часов 20 минут", в котором описан первый технически осуществимый проект космического перелета. Роман вызвал широкое обсуждение, "отцы" теоретической космонавтики признавались позднее, что проект Жюля Верна подтолкнул их к изучению вопроса, к новым расчетам, к полемике и в конечном итоге позволил нащупать самый прямой и верный путь к осуществлению космических запусков — через создание и совершенствование ракетной техники.
Идея космического полета очень быстро стала одной из магистральных сюжетообразующих идей научной фантастики. Поскольку она была непривычной для большинства читателей, авторы, обращающиеся к ней, долгое время занимались исключительно описаниями космических кораблей, принципов действия их двигателей, процесса постройки корабля, старта и полета — на проведение через текст каких-то философских или социальных идей, на раскрытие характеров вымышленных персонажей места уже не оставалось. Довольно часто, впрочем, фантасты использовали космический полет для того, чтобы просто отправить героев на другую планету, описав при этом экзотику чуждого нам мира. Так, например, появились романы "Красная звезда" Александра Богданова (1907) и "По волнам эфира" Бориса Красногорского (1913). Довольно смутные представления того времени о природе космического пространства и законах, действующих там, породили волну текстов, изобилующих "детскими" ошибками. Грамотные романы о космических полетах были большой редкостью. К последним, кстати, относится, хотя и с оговорками, знаменитая "Аэлита" Алексея Толстого (1923).
В 1920-е годы отношение к космической тематике изменилось. Фантасты описывали космические полеты как принципиально новую среду обитания. В космос отправлялись не просто исследовательские корабли с экипажами из двух-трех человек, но настоящие ковчеги, рассчитанные на многолетние полеты с большим количеством пассажиров на борту. Наполнением таких произведений служили уже не примитивные описания кораблей, их строительства и межпланетных перелетов как таковых, а изменения, которые неизбежно претерпят межличностные отношения участников такого полета, живущих в условиях скученности, невесомости, в окружении враждебного всему живому пространства. Авторы задавались вопросами: как космос изменит традиционную земную иерархию? как изменится уклад семьи? как будет организовано воспитание детей? только ли выживание станет основным побудительным мотивом к деятельности экипажа?
В первой половине XX века все эти вопросы еще не имели осмысленно-прикладного значения, но будили воображение. В итоге появились весьма своеобразные повести, которые ныне принято считать классическими: "Вне Земли" Константина Циолковского (1918), "Страна Гонгури" Вивиана Итина (1922), "Планета КИМ" Абрама Палея (1930), "Прыжок в ничто" (1933) и "Звезда КЭЦ" (1936) Александра Беляева.
После войны в советской фантастике произошло взаимопроникновение двух основных тем: темы неизбежности победы коммунизма во всем мире и темы космической экспансии. Считалось само собой разумеющимся, что космическое пространство будут осваивать только люди с коммунистическим мировоззрением. Хотя популяризаторы уверяли, что космическая эра начнется со дня на день, фантасты считали иначе. В первом журнальном варианте "Туманности Андромеды" действие происходит через две тысячи лет "после нас". Запуски "Спутника", Лайки, "лунников" и Юрия Алексеевича Гагарина давали надежду, что космическая экспансия пойдет куда более быстрыми темпами, чем предполагали фантасты пятидесятых, — до коммунизма еще нужно дожить, а в космос уже летают простые советские парни. Сроки сдвинулись, и вот Аркадий и Борис Стругацкие прогнозируют в романе "Страна багровых туч" (1959), что уже через тридцать лет, в августе 1991 года, фотонный планетолет "Хиус" отправится на штурм Венеры — Марс к тому времени будет уже изучен и частично освоен. А там — всего полшага до Первой межзвездной экспедиции.
В 1960-е годы вдохновленные успехами засекреченных ракетчиков советские фантасты начали населять Вселенную своими современниками. Если персонажи Ефремова являлись нашими отдаленными потомками, даже с прописано измененной психологией, то космонавты из фантастических повестей братьев Стругацких, Владимира Михайлова и Сергея Жемайтиса почти ничем не отличались от современных авторам представителей опасных профессий: ракетчиков, летчиков-испытателей, полярников, геологов. Дальше всех в деле привнесения в космическую сферу элементов земной (советской!) организации труда и быта продвинулся Кир Булычев. Если в произведениях других авторов в космос все же летают специально отобранные люди (в отряд летчиков-испытателей или в штат полярной станции тоже случайных товарищей не берут), то персонажи Булычева подчеркнуто приземленные, похожие на соседей по коммуналке: в романе "Последняя война" (1970) на звездолете пахнет свежесваренным борщом, а капитан тушит сигареты в пепельнице, прикрепленной к ободу обзорного экрана.
События начала 1970-х годов вновь изменили отношение к космонавтике в литературном сообществе. Впервые Советский Союз уступил лидерство Соединенным Штатам, проиграв в лунной "гонке" и отказавшись от масштабной программы по достижению и освоению Луны. Новейшие открытия по Марсу, показавшие, что Красная планета является пустым вымороженным миром, вызвали разочарование у энтузиастов, мечтавших о ее скорой колонизации. Проекты экспедиции на Марс были отложены в долгий ящик, а вместо них для поддержания паритета были приняты стратегически "тупиковые" программы по развитию орбитальной космонавтики: создание тяжелых долгоживущих станций на низких орбитах и корабля многоразового использования для их обслуживания.
Даже самым отвязным фантастам стало понятно, что межпланетные и межзвездные перелеты откладываются на неопределенный срок. В космической фантастике возобладало "молодогвардейское" направление. В огромных количествах начали публиковаться совершенно одинаковые рассказы и повести о том, как безликие советские (или американские, или международные) космонавты прилетают в неопределенном будущем на неопределенную планету и решают различные экзотические проблемы, связанные с условиями местной окружающей среды. В большинстве своем все эти произведения, выходившие в издательстве "Молодая гвардия" и журнале "Техника — молодежи", были настолько далеки от проблем реальной космонавтики, что не выполняли даже популяризаторской функции. Говорить же о решении литературных задач просто не приходится: из всего этого мутного потока можно выделить только романы Сергея Павлова "Лунная радуга" (1974-1976) и Юрия Тупицына "Перед дальней дорогой" (1976), хоть как-то повлиявшие на развитие жанра.
Молодое поколение советских фантастов, объединившихся вокруг Всесоюзного семинара в Малеевке (Москва) и Семинара Бориса Натановича Стругацкого (Ленинград), также довольно часто обращалось к космической тематике, но, не имея четких представлений о перспективах развития отрасли, использовало космонавтику только как заемный антураж — который при необходимости легко заменялся на другой, такой же фантастический. Эту генерацию писателей не интересовали ни реальные космические корабли, ни возможности достижения субсветовых скоростей, ни особенности формирования быта космонавтов — их интересовали исключительно глубокие морально-этические проблемы, которые привязывались с космическому антуражу для маскировки, чтобы обойти позднесоветскую цензуру, навострившуюся читать между строк. В качестве примеров тут можно вспомнить повести Вячеслава Рыбакова "Доверие" (1989) и Святослава Логинова "Я не трогаю тебя" (1990). В этих произведениях человечество сталкивается с серьезной угрозой своему существованию и фактически вынуждено начать масштабную космическую экспансию, при этом, однако, и само человечество, и его отдельные представители вынуждены совершить этический выбор, от которого в прямом смысле зависит будущее Земли. С высоты сегодняшнего дня проблематика "семинарских" произведений кажется не менее надуманной, чем проблематика "молодогвардейских". Но это только кажется — и "повесть о взрывающихся звездолетах", и повесть о гибнущей биосфере рассказывают совсем не о том, о чем они написаны, и это становится очевидным, если просто вернуть персонажей с небес на Землю. Если же вытащить из "молодогвардейских" произведений космос, то там не останется ровным счетом ничего…
После крушения СССР русскоязычная фантастика начала свое медленное возвращение в общемировое литературное русло. Разумеется, на первом этапе оказались востребованы не философские или морально-этические конструкции, предлагаемые Рыбаковым, Логиновым и иже с ними, а острый, часто зубодробительный, сюжет — в моду вошла "космическая опера" в западном стиле: с галактическими империями, межзвездными флотами, космодесантниками, космопиратами и прочими атрибутами классической американской фантастики. Начинал с "космоопер" и ведущий современный фантаст Сергей Лукьяненко. Наиболее ярким из его "космических" произведений является, без сомнения, дилогия, состоящая из романов "Звезды — холодные игрушки" (1997) и "Звездная тень" (1998). В ней мы видим сочетание двух вроде бы малосочетаемых космических технологий: проекты многоразовых орбитальных кораблей 1970-х годов соседствуют с гиперпространственными двигателями, позволяющими совершать моментальные прыжки между звезд. На базе этого сочетания можно было бы предложить интересные концепции, описывающие альтернативные подходы к дальнейшему развитию земной космонавтики, но автор сам отказался от оригинальной находки в пользу традиционных схем развития сюжета, известных нам по классике жанра, — в результате, однако, получился очень неплохой антиутопический роман, включающий критику наиболее известных советских утопий.
И сейчас, в начале XXI века, космонавтика остается всего лишь антуражем, который легко видоизменяется при решении тех или иных литературных задач. Это может быть и "бумажная" космонавтика, как в повести Виктора Пелевина "Омон Ра" (1992), и тайная космонавтика, как в романе Федора Березина "Лунный вариант" (2004), и межпланетная космонавтика под контролем враждебных сверхцивилизаций, как в романе Алексея Бессонова "Концепция лжи" (2006) — космонавты, космонавтика и космическая экспансия в этих произведениях остаются лишь декорациями при выражении идей, очень далеких от космоса.
В современной русскоязычной фантастике мало текстов, использующих и описывающих космонавтику как среду обитания. Чтобы восполнить этот пробел, и возникла идея выпустить сборник, который вы держите в руках.
В этом сборнике представлены фантастические рассказы, уже издававшиеся и, что называется, проверенные временем. Все они — о космосе и космонавтике. Причем космонавтика в отобранных произведениях является средой обитания персонажей, неразрывно связанной с сюжетом и определяющей как раскрытие центральной авторской идеи, так и мотивацию литературных героев.
В возвращении к истокам жанра есть особый смысл именно сегодня. Ведь космическая эра в истории человечества с исчезновением СССР отнюдь не закончилась. Можно сказать, именно сегодня она обретает новое рождение. Благодаря революции в сфере высоких технологий космонавтика получила дополнительные стимулы к развитию. Появление дешевых мощных компьютеров упростило работу конструкторов. Больше не нужны десятки тысяч чертежниц и копировальщиц, входивших в штат любого КБ. Один опытный космический инженер сегодня может легко сделать работу целого проектного отдела, а более серьезные исследования можно провести группой, согласовывая действия по глобальной сети. Кстати, широкое распространение этих сетей позволило подключить к изучению космического пространства миллионы рядовых пользователей — данные, поступающие с межпланетных автоматических станций, становятся доступными для анализа почти сразу. Всё это способствует развитию частной космонавтики, которая в ближайшие десятилетия может составить серьезную конкуренцию государственным структурам — бюджет отдельных компаний уже сопоставим с бюджетом Российского космического агентства. Впрочем, и агентства не собираются сдавать свои позиции на этом фронте. НАСА приняла масштабную программу возвращения на Луну, свои космические проекты есть у европейцев, китайцев и индусов. Таким образом, открывается новый этап в изучении и освоении Солнечной системы, который еще не описан в массовой литературе. Россия может принять участие в нем, а может отказаться от претензий на космос. От того, какое решение будет в конце концов принято, зависит не просто будущее наших детей, но и будущее русского языка и культуры. Ведь память о народе сохраняется в истории только через великие дела — а что может быть величественнее космической экспансии? В межпланетных пространствах должны говорить на русском языке!
Поэтому главную задачу этого сборника его составители видели в том, чтобы напомнить современным авторам и читателям, что космическая тема в фантастике жива, что она неразрывно связана не только с макромиром окружающей Вселенной, но и микромиром человека, что она позволяет ставить и обсуждать качественно новые вопросы человеческого бытия.
Когда-то один фантастический роман Жюля Верна о полете на Луну породил всю теоретическую космонавтику, и через сто лет после его публикации люди действительно высадились на Луну. Может быть, благодаря этому сборнику и под его влиянием сегодня или завтра появится роман, который перевернет представления инженеров-конструкторов о дальнейшем развитии космонавтики и даст через это России шанс на восстановление статуса ведущей космической державы.
Всё в наших руках. Вопрос лишь в границах воображения. Но у фантастов оно безгранично.
Космос должен быть нашим!
Космос будет нашим!
ПРОБНЫЙ ШАР
Вступление
В первом разделе сборника "Пробный шар" представлены космические рассказы советского периода, объединенные очень важной темой, которая до сих пор не утратила актуальности. Тему можно сформулировать следующим образом: допустимо ли для человечества расплачиваться человеческими жертвами за проникновение в неведомое?
Во времена более простые, называемые ныне героическими, никакой проблемы по этому поводу не существовало. Западная цивилизация охотно расплачивалась тысячами жизней молодых "авантюристов" за освоение планеты Земля, за познание тайн Природы, за создание колониальной инфраструктуры. Удачливый авантюрист получал возможность разбогатеть на этом и даже основать династию. Однако в XX веке Запад стал куда гуманнее относиться к своим детям; жизнь и здоровье отдельных (особенно молодых) индивидуумов были объявлены высшей ценностью, а любителей экстремальных видов спорта записали в маргиналы. В Советском Союзе, который по своей идеологии и культуре всегда был частью современной ему западной цивилизации, лишние жертвы никогда не одобрялись (хотя в действительности допускались), а потому в литературе рядом с произведениями, прославляющими жертвенность и подвиг, всегда находилось место текстам, отстаивающим право человека на личное самосохранение в острых ситуациях. С каждым годом, впрочем, вслед за европейскими тенденциями, доля последних в литературе росла, а первых — снижалась. К концу существования Советского Союза слово "героическое" воспринималось уже с негативным оттенком, а герои изображались в литературе либо дураками, либо подлецами.
Дискуссию о допустимости-недопустимости человеческих жертв при проникновении человечества в космос развязали братья Аркадий и Борис Стругацкие. Если в романе "Страна багровых туч" (1959) они с большим вдохновением описывали совершенно дикий и кровопролитный штурм Венеры, то уже в повести "Должен жить" (сокращенный вариант "Стажеров", 1962) наглядно демонстрируют, что жертвенность недопустима, что никакие тайны Вселенной не стоят одной человеческой жизни: "Главное — на Земле!"
Тут можно вспомнить, что между "Страной багровых туч" и "Стажерами" был издан журнальный вариант утопической повести "Полдень, XXII век: Возвращение" (1961), в котором имелась самостоятельная новелла "Десантники", рассказывающая о буднях тех, кто станет осуществлять непосредственное изучение чужих планет.
Новелла выделяется из ряда схожих научно-фантастических рассказов прежде всего тем, что в ней показаны трудности, которые придется преодолевать когда-нибудь реальным космодесантникам, — обычно фантасты не задумываются о том, сколь непросто высадиться на чужую планету из космоса и вернуться назад. Кроме того, в новелле содержится четко вычленяемый приоритет — братья Стругацкие первыми в мировой художественной литературе обыграли неподтвердившуюся гипотезу советского астрофизика Иосифа Шкловского о том, что Фобос, спутник Марса, является искусственным сооружением.
В новелле жертвенному порыву молодого космодесантника Сидорова противопоставляется взвешенный подход опытного космодесантника Горбовского Оба они герои, оба стремятся высадиться на планету Владиславу, однако между ними есть принципиальная разница: Сидоров готов рискнуть своей и чужими жизнями ради прорыва, Горбовский готов отказаться от прорыва, если есть хоть малейший риск для членов экипажа десантного корабля. Симпатии авторов остаются на стороне Горбовского, хотя и стремление юного Сидорова к самопожертвованию они прямо не осуждают: в конце концов готовность к самопожертвованию во имя некоей высокой цели — это часть молодежного менталитета.
Со своим взглядом на обсуждаемую тему выступил и другой известный советский фантаст — Владимир Дмитриевич Михайлов. В рассказе "Ручей на Япете" (1968) он описывает возвращение Первой межзвездной экспедиции. Ее участники предстают перед нами не полубогами, а обычными тружениками, приземленными и скромными, не ищущими легкой и шумной славы, а просто выполняющими свою работу. Автор как бы подчеркивает: космическими первопроходцами станут не желторотые юнцы, а зрелые люди, вполне отдающие себе отчет, что их работа связана с риском для жизни. Конечно же, они не рискуют понапрасну, но трудно удержаться от того, чтобы не полететь еще дальше и не нырнуть еще глубже. Те, кто уходят за "тонкую красную линию", выполняют важную функцию, расширяя ареал обитания человека как вида и давая человеческой культуре новые образы и смыслы, а потому они имеют право на подвиг и самопожертвование, они — пробный шар цивилизации, и даже если они совершат ошибку, она станет вкладом в будущее, ведь другие получат опыт и двинутся дальше.
Однако идея о необходимости жертвы и жертвенности во имя проникновения в неведомые пространства находила все меньше откликов в сердцах советской творческой интеллигенции. Подтверждением этому служит рассказ "Могильщик" (1983) из научно-фантастического цикла "Люди кораблей" Андрея Дмитриевича Балабухи. В рассказе звездолетчики отдаленного будущего встречают в Дальнем космосе корабль, исчезнувший на заре эпохи межзвездной навигации. Этот корабль хранит в себе смертоносную тайну, и шеф-пилот Борис Болл (один из постоянных персонажей Балабухи), кредо которого сформулировано просто и жестко: "Существует ли вообще информация, за которую нужно было бы отдавать жизнь?" — вопреки коллективному решению коллег уничтожает старый корабль. Болл (а вместе с ним и автор рассказа) уверен, что совершил благое дело, став добровольным охранителем "над пропастью во ржи". Он надеется, что его выбор когда-нибудь поймут и оценят.
На то же самое надеялся и персонаж другого ленинградского фантаста Вячеслава Михайловича Рыбакова из рассказа "Пробный шар" (1983), написанного в рамках полемики с Балабухой. По свидетельству самого Рыбакова, его в свое время поразила безысходность, заложенная в произведении коллеги, — Болл совершает необратимый поступок, отметая какие-либо варианты и приняв единоличное решение за все человечество. Именно необратимость вызывала сильное неприятие, и "Пробный шар" получился как рассказ-предупреждение: окончательный отказ от попытки разгадать тайну может привести не просто к тупику в развитии, но к гибели всего человечества.
Промежуточный итог этого спора символичен: Вселенная требует особого отношения к себе, она испытывает нас на прочность, и если когда-нибудь мы откажемся от этого испытания, человечество обречено на судьбу быть и оставаться просто еще одним биологическим видом, конец которого предопределен законами эволюции.
Во времена более простые, называемые ныне героическими, никакой проблемы по этому поводу не существовало. Западная цивилизация охотно расплачивалась тысячами жизней молодых "авантюристов" за освоение планеты Земля, за познание тайн Природы, за создание колониальной инфраструктуры. Удачливый авантюрист получал возможность разбогатеть на этом и даже основать династию. Однако в XX веке Запад стал куда гуманнее относиться к своим детям; жизнь и здоровье отдельных (особенно молодых) индивидуумов были объявлены высшей ценностью, а любителей экстремальных видов спорта записали в маргиналы. В Советском Союзе, который по своей идеологии и культуре всегда был частью современной ему западной цивилизации, лишние жертвы никогда не одобрялись (хотя в действительности допускались), а потому в литературе рядом с произведениями, прославляющими жертвенность и подвиг, всегда находилось место текстам, отстаивающим право человека на личное самосохранение в острых ситуациях. С каждым годом, впрочем, вслед за европейскими тенденциями, доля последних в литературе росла, а первых — снижалась. К концу существования Советского Союза слово "героическое" воспринималось уже с негативным оттенком, а герои изображались в литературе либо дураками, либо подлецами.
Дискуссию о допустимости-недопустимости человеческих жертв при проникновении человечества в космос развязали братья Аркадий и Борис Стругацкие. Если в романе "Страна багровых туч" (1959) они с большим вдохновением описывали совершенно дикий и кровопролитный штурм Венеры, то уже в повести "Должен жить" (сокращенный вариант "Стажеров", 1962) наглядно демонстрируют, что жертвенность недопустима, что никакие тайны Вселенной не стоят одной человеческой жизни: "Главное — на Земле!"
Тут можно вспомнить, что между "Страной багровых туч" и "Стажерами" был издан журнальный вариант утопической повести "Полдень, XXII век: Возвращение" (1961), в котором имелась самостоятельная новелла "Десантники", рассказывающая о буднях тех, кто станет осуществлять непосредственное изучение чужих планет.
Новелла выделяется из ряда схожих научно-фантастических рассказов прежде всего тем, что в ней показаны трудности, которые придется преодолевать когда-нибудь реальным космодесантникам, — обычно фантасты не задумываются о том, сколь непросто высадиться на чужую планету из космоса и вернуться назад. Кроме того, в новелле содержится четко вычленяемый приоритет — братья Стругацкие первыми в мировой художественной литературе обыграли неподтвердившуюся гипотезу советского астрофизика Иосифа Шкловского о том, что Фобос, спутник Марса, является искусственным сооружением.
В новелле жертвенному порыву молодого космодесантника Сидорова противопоставляется взвешенный подход опытного космодесантника Горбовского Оба они герои, оба стремятся высадиться на планету Владиславу, однако между ними есть принципиальная разница: Сидоров готов рискнуть своей и чужими жизнями ради прорыва, Горбовский готов отказаться от прорыва, если есть хоть малейший риск для членов экипажа десантного корабля. Симпатии авторов остаются на стороне Горбовского, хотя и стремление юного Сидорова к самопожертвованию они прямо не осуждают: в конце концов готовность к самопожертвованию во имя некоей высокой цели — это часть молодежного менталитета.
Со своим взглядом на обсуждаемую тему выступил и другой известный советский фантаст — Владимир Дмитриевич Михайлов. В рассказе "Ручей на Япете" (1968) он описывает возвращение Первой межзвездной экспедиции. Ее участники предстают перед нами не полубогами, а обычными тружениками, приземленными и скромными, не ищущими легкой и шумной славы, а просто выполняющими свою работу. Автор как бы подчеркивает: космическими первопроходцами станут не желторотые юнцы, а зрелые люди, вполне отдающие себе отчет, что их работа связана с риском для жизни. Конечно же, они не рискуют понапрасну, но трудно удержаться от того, чтобы не полететь еще дальше и не нырнуть еще глубже. Те, кто уходят за "тонкую красную линию", выполняют важную функцию, расширяя ареал обитания человека как вида и давая человеческой культуре новые образы и смыслы, а потому они имеют право на подвиг и самопожертвование, они — пробный шар цивилизации, и даже если они совершат ошибку, она станет вкладом в будущее, ведь другие получат опыт и двинутся дальше.
Однако идея о необходимости жертвы и жертвенности во имя проникновения в неведомые пространства находила все меньше откликов в сердцах советской творческой интеллигенции. Подтверждением этому служит рассказ "Могильщик" (1983) из научно-фантастического цикла "Люди кораблей" Андрея Дмитриевича Балабухи. В рассказе звездолетчики отдаленного будущего встречают в Дальнем космосе корабль, исчезнувший на заре эпохи межзвездной навигации. Этот корабль хранит в себе смертоносную тайну, и шеф-пилот Борис Болл (один из постоянных персонажей Балабухи), кредо которого сформулировано просто и жестко: "Существует ли вообще информация, за которую нужно было бы отдавать жизнь?" — вопреки коллективному решению коллег уничтожает старый корабль. Болл (а вместе с ним и автор рассказа) уверен, что совершил благое дело, став добровольным охранителем "над пропастью во ржи". Он надеется, что его выбор когда-нибудь поймут и оценят.
На то же самое надеялся и персонаж другого ленинградского фантаста Вячеслава Михайловича Рыбакова из рассказа "Пробный шар" (1983), написанного в рамках полемики с Балабухой. По свидетельству самого Рыбакова, его в свое время поразила безысходность, заложенная в произведении коллеги, — Болл совершает необратимый поступок, отметая какие-либо варианты и приняв единоличное решение за все человечество. Именно необратимость вызывала сильное неприятие, и "Пробный шар" получился как рассказ-предупреждение: окончательный отказ от попытки разгадать тайну может привести не просто к тупику в развитии, но к гибели всего человечества.
Промежуточный итог этого спора символичен: Вселенная требует особого отношения к себе, она испытывает нас на прочность, и если когда-нибудь мы откажемся от этого испытания, человечество обречено на судьбу быть и оставаться просто еще одним биологическим видом, конец которого предопределен законами эволюции.
А. и Б.СТРУГАЦКИЕ
Десантники
Братья Аркадий (28 августа 1925 года — 12 октября 1991 года) и Борис (15 апреля 1933 года) Стругацкие, советские писатели, соавторы, сценаристы, классики современной научной фантастики. Первая художественная публикация Аркадия Стругацкого — повесть “Пепел Бикини” (1956), написанная совместно с Львом Петровым. В январе 1958 года в журнале “Техника — молодежи” была опубликована первая совместная работа братьев — рассказ “Извне”, переработанный позже в одноименную повесть. В 1959 году издана первая книга Стругацких — повесть “Страна багровых туч”. Практически все произведения писателей вошли в “золотой фонд” отечественной НФ. Соавторы писали киносценарии (в том числе к знаменитому фильму А.Тарковского “Сталкер”, снятому по мотивам повести “Пикник на обочине”), под псевдонимами С.Бережков, С.Витин, С.Победин переводили с английского романы Андре Нортон, Хола Клемента, Джона Уиндэма. Аркадий Стругацкий является также переводчиком с японского рассказов Акутагавы Рюноскэ, романов Кобо Абэ, Нацумэ Сосэки, Нома Хироси, Санъютэя Энте, средневекового романа “Сказание о Ёсицунэ”. Произведения Стругацких издавались в 33 странах мира в переводах на 42 языка (более 500 изданий). Лауреаты многочисленных литературных премий. Б.Н.Стругацкий выступает в качестве единственного члена жюри одной из старейших “жанровых” премий “Бронзовая улитка”. Именем братьев Стругацких названа малая планета №3054, открытая 11 сентября 1977 года в Крымской астрофизической обсерватории.
Бадер шел впереди, как и полагается первооткрывателю и хозяину. Горбовский и Валькенштейн видели его большие оттопыренные уши и светлый хохолок на макушке.
— Я ожидал увидеть здесь запустение, — неторопливо рассказывал Бадер. Он говорил по-русски, старательно выговаривая каждый слог. — Этот спутник заинтересовал нас прежде всего. Это было десять лет назад. Я увидел, что внешние люки раскрыты. Я сказал себе: “Август, ты увидишь картину ужасающего бедствия и разрушения”. Я даже приказал жене остаться на корабле. Я боялся найти здесь мертвые тела, вы понимаете.
Он остановился перед каким-то люком, и Горбовский чуть не налетел на Бадера. Валькенштейн, который немного отстал, догнал их и остановился рядом, насупившись.
— Абер здесь было пусто, — сказал Бадер. — Здесь было светло, очень чисто и совершенно пусто. Прошу вас, взгляните. — Он сделал плавный жест рукой. — Я склонен полагать, что здесь была диспетчерская Спутника.
Они протиснулись в помещение с куполообразным потолком и с низкой полукруглой стойкой посередине. Стены были ярко-желтые, матовые и светились изнутри. Горбовский потрогал стену. Она была гладкая и прохладная.
— Похоже на янтарь, — сказал он. — Попробуй, Марк.
Валькенштейн попробовал и кивнул.
— Все демонтировано, — продолжал Бадер. — Но в стенах и переборках, а равно и в тороидальной оболочке Спутника остались скрытые пока от нас источники света. Я склонен полагать…
— Мы знаем, — быстро сказал Валькенштейн.
— Вот как? — Бадер посмотрел на Горбовского. — Но что вы читали? Вы, Марк, и вы, Леонид?
— Мы читали серию ваших статей, Август, — ответил Горбовский. — “Искусственные спутники Владиславы”.
Бадер наклонил голову.
— “Искусственные, неземного происхождения спутники планеты Владислава звезды ЕН 17”, — поправил он. — Да. В таком случае, разумеется, я могу не излагать вам свои соображения по поводу источников света.
***
Спутник был огромен. Это был тор в два километра в поперечнике, разделенный внутри массивными переборками на множество помещений. В кольцевых коридорах было пусто и светло, треугольные люки, ведущие в пустые светлые помещения, были распахнуты настежь. Спутник был покинут невероятно давно, может быть, миллионы лет назад, но шершавый желтый пол был чист, и Август Бадер сказал, что не видел здесь ни одной пылинки.Бадер шел впереди, как и полагается первооткрывателю и хозяину. Горбовский и Валькенштейн видели его большие оттопыренные уши и светлый хохолок на макушке.
— Я ожидал увидеть здесь запустение, — неторопливо рассказывал Бадер. Он говорил по-русски, старательно выговаривая каждый слог. — Этот спутник заинтересовал нас прежде всего. Это было десять лет назад. Я увидел, что внешние люки раскрыты. Я сказал себе: “Август, ты увидишь картину ужасающего бедствия и разрушения”. Я даже приказал жене остаться на корабле. Я боялся найти здесь мертвые тела, вы понимаете.
Он остановился перед каким-то люком, и Горбовский чуть не налетел на Бадера. Валькенштейн, который немного отстал, догнал их и остановился рядом, насупившись.
— Абер здесь было пусто, — сказал Бадер. — Здесь было светло, очень чисто и совершенно пусто. Прошу вас, взгляните. — Он сделал плавный жест рукой. — Я склонен полагать, что здесь была диспетчерская Спутника.
Они протиснулись в помещение с куполообразным потолком и с низкой полукруглой стойкой посередине. Стены были ярко-желтые, матовые и светились изнутри. Горбовский потрогал стену. Она была гладкая и прохладная.
— Похоже на янтарь, — сказал он. — Попробуй, Марк.
Валькенштейн попробовал и кивнул.
— Все демонтировано, — продолжал Бадер. — Но в стенах и переборках, а равно и в тороидальной оболочке Спутника остались скрытые пока от нас источники света. Я склонен полагать…
— Мы знаем, — быстро сказал Валькенштейн.
— Вот как? — Бадер посмотрел на Горбовского. — Но что вы читали? Вы, Марк, и вы, Леонид?
— Мы читали серию ваших статей, Август, — ответил Горбовский. — “Искусственные спутники Владиславы”.
Бадер наклонил голову.
— “Искусственные, неземного происхождения спутники планеты Владислава звезды ЕН 17”, — поправил он. — Да. В таком случае, разумеется, я могу не излагать вам свои соображения по поводу источников света.