Страница:
Она внимательно наблюдала за Кроком своими невозможными глазами, которые казались омутами тьмы, более черными, чем темнота космоса.
Зазвучала недобрая, зловещая музыка и черная фигура начала медленный, постепенно ускоряющийся танец. Тело призрачной танцовщицы двигалось чувственно и стремительно, движения можно было бы назвать красивыми, если бы не холод, который охватывал Конечникова от этого зрелища. Вдруг фигура девушки закружилась и упала в зрачки Федора.
Конечников очутился в лесу. Было темно, что для человека, видящего ночью почти так же хорошо, как и днем, казалось совсем непривычным. Стылый туман висел между осклизлыми, серыми, лишенными листьев деревьями. Временами налетал пронизывающий ветер, который гнал рваные, белые полотнища этой белой завесы, которая не давала видеть дальше двух — трех десятков шагов.
Федору чудились в молочном облаке тумана обрывки невнятных разговоров, тихие стоны и невнятное бормотание, шорох ног по опавшим листьям и тихий скрип, сопровождающий эти шаги. Он понял, что оказался на своей родной планете. Холод заполз в тело.
В то же время Конечников осознавал, что все происходящее — это разновидность сна или бреда, который однажды догнал его в камере смертников. Он решил, что несмотря на выключенное ночное зрение, жить в этой иллюзии можно — дома и стены помогают.
Конечников продолжал двигаться, пока не вышел на знакомую поляну.
За многие годы на месте посадки С-29 образовалось небольшое озеро. Оно вплотную приблизилось к одинокой могиле похороненного здесь звездолетчика.
Федор подошел к знакомому месту, где часто бывал ребенком, размышляя о небе.
Он вдруг увидел, что рядом выкопана вторая могила. В яме горел неяркий свет, точно там лежали раскаленные угли. Оттуда доносились какие-то странные звуки, точно кто-то плакал или мелко хихикал. Конечников осторожно заглянул туда и увидел полуразложившийся труп, который скалился сгнившим безгубым ртом, выбивая мелкую дробь желтыми, раскрошенными зубами, сотрясаясь в припадке чудовищного, неестественного смеха.
Черты лица лежащего, обезображенного следами пыток и гниением, показались Федору странно знакомыми. Бросилось в глаза, что на мертвеце деметрианская военная форма, а к шее прикручен проволокой небольшой кусок картона, на котором написано «Конечников Ф. А. — палач Гало».
Федор в ужасе шарахнулся назад и увидел, что на фотографии на обелиске, вместо артиллериста экспериментального С-29 Бориса Лугового, таращит глаза омерзительный, щелкающий пастью монстр.
Это его напугало не меньше, чем вид собственного трупа в открытой могиле.
Конечников повернулся, и был схвачен черным обугленным существом, которое, судя по рассыпающейся в прах одежде, когда-то было человеком.
Оно схватило Федора холодными как лед руками, приблизило то, что когда-то у него было лицом к лицу пакадура и голосом, полным скрытой издевки сказало:
— Здравствуй, Федор Конечников. Как я рад тебя видеть.
— А я не очень, — морщась от зловония горелого трупа, ответил Конечников.
— Ну как же, — продолжил мертвец. — Теперь мы так: куда ты, туда и мы. Каждый день, каждый час мы будем напоминать тебе о том, что ты сделал.
— Отпусти меня, — рявкнул Федор. — Ты, паленая эланская вошь.
Он попытался вырваться, но мертвое тело держало непоколебимо крепко, хоть и крошилось под руками пакадура.
— Смотрите-ка, — труп скроил на лице подобие усмешки. — Он не боится.
Ответом ему был тяжелый гул, который пришел сразу со всех сторон поляны. Туман разошелся, и Конечников увидел, что мертвые, скрюченные тела стоят везде, со всех сторон, блестя чешуйками угля на сгоревшей плоти.
— Понял теперь, убийца? — спросил держащий его покойник.
— Что вам надо? — спросил Федор, теряя самообладание. В этот момент он забыл, что все это просто сонная греза, сформированная уставшим от недостатка сенсорных впечатлений мозгом.
— Скажи… — Это слово пролетело, дробясь и множась в сотнях тысяч мертвых глоток. — Скажи, зачем ты убил нас?
— Я? На моем месте мог быть любой.
— Нет, — сказал мертвец, который держал Конечникова. — Если бы ты пошел на таран, «Эстреко» превратился бы в обломки и не рухнул на поверхность тлеющим костром бомбы полного распада.
— Так вы что, хотите меня осудить за то, что я победил, но при этом спас свой корабль и людей, которые мне доверились, — прохрипел Федор, пытаясь разжать пальцы мертвеца на горле.
— Именно ты мечтал отомстить, именно ты думал и рассчитывал. Ты даже совсем не сожалел о содеянном. Но скажи, за что? — мертвец приблизил свое сгоревшее лицо к глазам Конечникова. — Посмотри на меня. Я был красив. Меня любили женщины, у меня были дом, жена, дети, работа. Я многие воплощения добивался именно такой жизни, сытой, богатой, беззаботной. А теперь я — замороженный кусок паленого мяса под снегом. Что я сделал тебе? Зачем ты вечера напролет рассчитывал, как половчей уронить линкор или рейдер на поверхность моей планеты?
Говоря это, мертвец тряс Федора, точно хотел вытрясти из него душу.
— Может быть, я изменял жене и не каждую неделю ходил на исповедь и обманывал клиентов на работе… Но ведь моя жена, она была святая… А мои дети? Что они сделали тебе?
По обугленному лицу побежали слезы.
Конечников изловчился и ударил удерживающий его труп носками тяжелых армейских ботинок по предплечьям, отчего руки мертвеца отломились. Федор оторвал и растоптал душившие его куски угля. Покойник упал и отчаянно пытался подняться.
— Да, — крикнул Конечников. Он вдруг почувствовал, что страх ушел, а его место заняла гневная, уверенная, жестокая радость. — Я убил всех вас. И буду убивать снова и снова за то, что вы сделали с моей планетой. За всех моих предков, за всех людей, которые сгорели, когда ваш корабль рухнул на Амальгаму. За всех тех, кто замерз, задохнулся, умер от голода в недрах горы за 300 лет ядерной зимы и столетия холода и бескормицы. Я рад, что исполнил то, о чем они мечтали. Каково вам самим, подонки, попробовать это на своей шкуре? Жрите, почувствуйте в полной мере, как было нам.
Тяжело ступая, мертвые тела стали приближаться, со стонами и проклятиями расправляя скрюченные руки, протягивая их к пакадуру.
Вдруг мертвецы попятились, бормоча невнятные проклятия. Поляна осветилась светом факелов. Конечников оглянулся и увидел людей, знакомых и незнакомых, одетых в домотканые одежды и тулупы, заплатанные комбинезоны и термокостюмы, всех, умерших на Амальгаме с проклятием врагу и пожеланием выжить своим.
«Наши», — с чувством облегчения подумал Федор. — «Вовремя».
Кошмар закончился. Конечников очнулся. Несмотря на страх, который не отпускал его, пакадур чувствовал гордость. Чтобы защитить Федора от паленых эланцев, все жители Амальгамы пришли ему на помощь.
Давно умершие родные люди дали ему, ныне живущему, свою любовь, одобрение, поддержку и помощь. От волнения на глазах пакадура выступили слезы, а в груди разлилось теплое чувство благодарности и облегчения.
В комнате горел свет. Федор встал, бестрепетно взглянул в окно. Несмотря на пережитый ужас, где-то внутри засела уверенность, что эланская паленая нежить ничего ему не сделает.
Он повернулся и увидел, что на стуле, который только что был пустым, сидит мертвая эланка Лара, с которой все началось.
— Справился? — грустно спросила она. — И все же, зачем ты нас убил?
Почему-то Федор не нашелся что ответить.
— Я могла бы быть тебе хорошей женой, мои соседи добрыми друзьями. Мы были созданы друг для друга.
Девушка поднялась, подошла к Федору, обняла его…
Что было дальше, Конечников не помнил. Вернее, не было ожидаемого продолжения. Мир вдруг поплыл перед глазами, будто при нуль-транспортировке.
Когда серое ничто разошлось, Конечников увидел, что стоит в лаборатории, наполненной каким-то старым, допотопным оборудованием. Вспыхивали лампочки, жужжали механические приводы, светились люминесцентные экраны мониторов, древние, какие можно увидеть лишь в музеях, с нечетким, из точечек составленным изображением.
Впрочем, Федор, а вернее тот человек, глазами которого он смотрел, на краю сознания держал мысль, что он один из немногих избранных, удостоенный чести работать в суперсовременном закрытом институте квантовой психофизики. Эта мысль была где-то очень далеко.
Федор был занят другим. Он шел через громадный зал, пряча за спиной букет цветов, сорванных на институтской клумбе при входе.
Девушка, любимая, нежная, норовистая, недоступная и дразняще близкая, сидела за пультом компьютера. На экране, по данным приходящим из спрятанной глубоко под землю установки, строился график структурирования физического вакуума в микроячейках специальной керамики.
Он аккуратно коснулся ее плеча. Девушка подняла голову и решительность и независимость в ее глазах сменилась нежностью… Он прекрасно помнил, что Лара сказала тогда, но картинка померкла и Федор, а вернее этот человек повторил эти слова, когда темнота закрыла все перед ним…
Мир снова приобрел очертания. На этот раз Федор наблюдал происходящее как бы со стороны, поражаясь, какие они с Ларой несуразно огромные, особенно он, ростом около 2,5 метров.
Им уже было под девяносто календарных лет, но сознание Конечникова отметило, что выглядит и чувствует как человек лет 30–35. Как и многие супружеские пары, они забрались в выходные далеко в лес на мощном колесном мобиле, где и провели день до вечера, паля костерок и гуляя между деревьев. Она сидит напротив человека, которым был Федор.
Тот с тревогой и любовью глядит на ладную, крепкую фигуру жены, лицо, на котором сейчас застыло выражение непреклонной, нерассуждающей убежденности.
— Вчера у нас в лаборатории арестовали Епифанова. Пришли двое молодых людей и увели прямо в халате и бахилах. Просто так, буднично, не дав захватить ни обувь, ни очки. А вечером, в сводке новостей было сказано, что «приговор был приведен в исполнение». Электронные чипы скачали с мозга информацию, подтвердили то, что вычислила служба мыслепрослушивания, подумали двадцать миллисекунд… И все… Он уснул и не проснулся.
— А что сделал этот твой Епифанов? — спросил человек.
— Как обычно, не стесняясь, заявили о мыслепреступлении: замыслы по свержению государственного строя, диверсия на станции ментального перехвата, физическое устранение занимающих ответственные посты людей, — ответила женщина. — На самом деле, мне кажется, что джихан просто изымает из мира людей, чей внутренний статус не соответствует его, Даниила Первого представлениям о норме.
— Между нами говоря, этот твой Епифанов, не слишком был хорош в роли начальника. Греб под себя, чужие работы присваивал, народ давил зазря.
— Но он был человеком! — возразила женщина. — Любой, даже самый неприятный и мерзкий человек не заслуживает, чтобы его ликвидировали, затратив на решение этого вопроса двадцать миллисекунд машинного времени.
— Ларушка, мне бы хотелось тебя предостеречь… — вставил мужчина.
— Ты то при любом режиме не пропадешь — перебивает его жена. — Кроме науки тебя ничего не интересует.
— Кроме ТЕБЯ и науки, — мягко поправил ее тот, кем был Фeдор прежде. — А поэтому послушай, что я скажу. Система выбраковки придумана гораздо раньше, задолго до нашего джихана, дай ему Трехокий Владыка всяческого благоденствия. Просто раньше все то же самое делали болезни и несчастные случаи, предоставляя сбившемуся с пути человеку отравить не один десяток душ вокруг. А теперь эта грань отслеживается четко, а результат наступает предельно быстро.
— Как ты можешь спокойно об этом говорить, — возмущенно отвечает ему женщина. — Мы как бараны. А джихан из нас шашлык делает. Из тех, кто ему не нравится…
— Лара, успокойся, — мужчина взял ее за руку. — Вряд ли прослушивают этот сектор, но думать об этом в городе — чревато.
Внезапно снова налетела тьма. Федор возвратился в тоскливую явь деметрианской миссии в главном городе «странников».
Конечников обнаружил, что раздет и лежит в постели. Лара лежала рядом, прижимаясь к нему, положив голову на плечо, обхватив его руками.
— Что это было? — спросил Федор.
— Это было, — как эхо ответила девушка. — Я показала тебе лишь начало и конец. А между ними была целая жизнь, наполненная любовью и счастьем.
— Это были ты и я?
— Да, — коротко бросила девушка.
— А почему мы сейчас голые? — не найдя что сказать, поинтересовался Конечников.
— Тебе хорошо было со мной тогда? — вопросом на вопрос ответила она. — Когда они пришли за мной, ты уже не думал о лояльности. Конечно, ничего не вышло… Не помог ни мобиль, ни отнятый у «шлемоголового» пистолет.
Нас сожгли через несколько минут на выезде из города… Но за эти несколько минут я поняла, как сильно ты любишь меня.
— Может, возобновим знакомство? — аккуратно намекнул Федор.
— Ты же меня убил, — горько сказал Лара. — Неужели внутри у тебя ничего не екнуло, когда ты зашел в атаку на корабль?
— На мгновение мне стало грустно, — ответил Федор. — Скажи, откуда взялись эти мертвецы?
— Оттуда, откуда и я, — ответила Лара. — С мертвой планеты, погубленной упавшим линкором.
— А ты тоже меня ненавидишь? — поинтересовался Конечников.
— Как я могу ненавидеть тебя, любимый. Я убедилась, что ты был искренним в своем желании свести давние счеты с нами. Но скажи… — печально произнесла девушка. — Неужели, неужели, Федя это было так необходимо?
Она посмотрела в глаза Федору своими печальными карими глазами. Пакадур почувствовал скрытую, изо всех сил отрицаемую им правоту мертвой эланки. Сердце тоскливо сжалось. Под взглядом Лары меркли и расплывались все словесные конструкции, которые построил Конечников. В чем были виноваты люди которые жили спустя 900 лет после катастрофы на Амальгаме? Почему именно Гало, а не Глюкранда, Скерццо или любая другая планета эланской империи? Что дало лично Федору превращение красивого и уютного мира в мертвую пустыню?
Спасаясь от нахлынувших на него мыслей, Конечников поднялся на локте, достал компьютер. Включил его, обращаясь за спасением к оставленными предками записям.
— Хочешь, я зачту тебе небольшой кусок из дедовой летописи? — спросил он. — Когда у меня появилась эта машинка, я скопировал многие ее страницы, когда учился печатать.
Девушка кивнула, соглашаясь. Она уложила голову на подушку, не отрываясь глядя на Федора. Конечников подивился невозможности происходящего и начал чтение.
«… 4 мая 6120 года. В помещении плюс 15, видимость 5 метров. Освещенность на момент измерения 50 люкс. За стенами станции сильный снегопад. Отопление работает, люди возвращаются в обжитые отсеки. Тепло делает свое дело. Скоро модули биосинтеза выйдут на полную мощность. Еда не вдоволь, но есть. Смерти почти прекратились.
У взрослых есть планы по укреплению сводов туннелей и прокладке новых пещер вглубь теплых недр горы, экспериментам по разведению грибов, мелких, слепых рыб из подземных озер и растений, которые могут расти без света — то, что случилось, не должно повториться.
Я тоже думаю заняться делом. Я выпрошу у старосты поселка метеоблоки и установлю их так, чтобы ни один ледяной смерч их не вырвал. Наблюдения не должны прекращаться. Отец уже никогда не сможет подняться сюда, никогда не сможет даже писать, но он жив, и поможет мне советом как все наладить.
Я дни напролет слушаю его рассказы о чудовищных глыбах льда, стометровых расщелинах, наполненных снегом, холоде и тяжелом пути к старому поселку. Рассказывает отец и о том, что слышал от своего отца и деда про города под теплым, синим небом нашей планеты.
Когда-нибудь мы сможем выбраться из недр горы, и все будет, как и раньше, во времена, когда эланская «рогатая камбала» ещё не прилетела к Амальгаме, чтобы сжечь планету.
В отсеках пусто, старших осталось немного. Я решил, что буду записывать рассказы отца и других людей, чтобы помнить самому и передать своим детям о том, как было раньше, нашей жизни в пещерах и кто виноват в том, что пришлось пережить их предкам. И наступит день, когда человек нашего рода сможет отомстить за все.
Артем Конечников, синоптик подземного поселка Хованка».
— Пропустил Колыван, — сказал он. — А вот как об этом написано в Амальгамской Летописи.
Он дал команду автомату, и тот стал воспроизводить совсем другой текст.
Рогнеда вдруг выключила воспроизведение.
— Зачем? — запротестовал Андрей. — Оставь, тут как раз интересное начинается.
— Полная мура, — скривилась Управительница. Еще и это выслушивать…
— Ну что ты, — иронически заметил Живой Бог, — как можно. Так сказать — от сердца к сердцу.
Он снова заставил автомат читать. Рогнеда в отместку сделала голос квакающим и блеющим.
Абсолютно серьезный текст стал воспроизводиться с идиотскими смешками и подвываниями. Управитель никак не отреагировал на глумление над старинной записью, которая рассказывала о древней трагедии.
— Пастушонок, хватит испытывать мои нервы, — потребовала девушка, делая звук еле различимым.
— Слушай, слушай, — усмехаясь, сказал Живой Бог.
Звук стал немного громче, но все равно доносился словно бы издалека.
Зазвучала недобрая, зловещая музыка и черная фигура начала медленный, постепенно ускоряющийся танец. Тело призрачной танцовщицы двигалось чувственно и стремительно, движения можно было бы назвать красивыми, если бы не холод, который охватывал Конечникова от этого зрелища. Вдруг фигура девушки закружилась и упала в зрачки Федора.
Конечников очутился в лесу. Было темно, что для человека, видящего ночью почти так же хорошо, как и днем, казалось совсем непривычным. Стылый туман висел между осклизлыми, серыми, лишенными листьев деревьями. Временами налетал пронизывающий ветер, который гнал рваные, белые полотнища этой белой завесы, которая не давала видеть дальше двух — трех десятков шагов.
Федору чудились в молочном облаке тумана обрывки невнятных разговоров, тихие стоны и невнятное бормотание, шорох ног по опавшим листьям и тихий скрип, сопровождающий эти шаги. Он понял, что оказался на своей родной планете. Холод заполз в тело.
В то же время Конечников осознавал, что все происходящее — это разновидность сна или бреда, который однажды догнал его в камере смертников. Он решил, что несмотря на выключенное ночное зрение, жить в этой иллюзии можно — дома и стены помогают.
Конечников продолжал двигаться, пока не вышел на знакомую поляну.
За многие годы на месте посадки С-29 образовалось небольшое озеро. Оно вплотную приблизилось к одинокой могиле похороненного здесь звездолетчика.
Федор подошел к знакомому месту, где часто бывал ребенком, размышляя о небе.
Он вдруг увидел, что рядом выкопана вторая могила. В яме горел неяркий свет, точно там лежали раскаленные угли. Оттуда доносились какие-то странные звуки, точно кто-то плакал или мелко хихикал. Конечников осторожно заглянул туда и увидел полуразложившийся труп, который скалился сгнившим безгубым ртом, выбивая мелкую дробь желтыми, раскрошенными зубами, сотрясаясь в припадке чудовищного, неестественного смеха.
Черты лица лежащего, обезображенного следами пыток и гниением, показались Федору странно знакомыми. Бросилось в глаза, что на мертвеце деметрианская военная форма, а к шее прикручен проволокой небольшой кусок картона, на котором написано «Конечников Ф. А. — палач Гало».
Федор в ужасе шарахнулся назад и увидел, что на фотографии на обелиске, вместо артиллериста экспериментального С-29 Бориса Лугового, таращит глаза омерзительный, щелкающий пастью монстр.
Это его напугало не меньше, чем вид собственного трупа в открытой могиле.
Конечников повернулся, и был схвачен черным обугленным существом, которое, судя по рассыпающейся в прах одежде, когда-то было человеком.
Оно схватило Федора холодными как лед руками, приблизило то, что когда-то у него было лицом к лицу пакадура и голосом, полным скрытой издевки сказало:
— Здравствуй, Федор Конечников. Как я рад тебя видеть.
— А я не очень, — морщась от зловония горелого трупа, ответил Конечников.
— Ну как же, — продолжил мертвец. — Теперь мы так: куда ты, туда и мы. Каждый день, каждый час мы будем напоминать тебе о том, что ты сделал.
— Отпусти меня, — рявкнул Федор. — Ты, паленая эланская вошь.
Он попытался вырваться, но мертвое тело держало непоколебимо крепко, хоть и крошилось под руками пакадура.
— Смотрите-ка, — труп скроил на лице подобие усмешки. — Он не боится.
Ответом ему был тяжелый гул, который пришел сразу со всех сторон поляны. Туман разошелся, и Конечников увидел, что мертвые, скрюченные тела стоят везде, со всех сторон, блестя чешуйками угля на сгоревшей плоти.
— Понял теперь, убийца? — спросил держащий его покойник.
— Что вам надо? — спросил Федор, теряя самообладание. В этот момент он забыл, что все это просто сонная греза, сформированная уставшим от недостатка сенсорных впечатлений мозгом.
— Скажи… — Это слово пролетело, дробясь и множась в сотнях тысяч мертвых глоток. — Скажи, зачем ты убил нас?
— Я? На моем месте мог быть любой.
— Нет, — сказал мертвец, который держал Конечникова. — Если бы ты пошел на таран, «Эстреко» превратился бы в обломки и не рухнул на поверхность тлеющим костром бомбы полного распада.
— Так вы что, хотите меня осудить за то, что я победил, но при этом спас свой корабль и людей, которые мне доверились, — прохрипел Федор, пытаясь разжать пальцы мертвеца на горле.
— Именно ты мечтал отомстить, именно ты думал и рассчитывал. Ты даже совсем не сожалел о содеянном. Но скажи, за что? — мертвец приблизил свое сгоревшее лицо к глазам Конечникова. — Посмотри на меня. Я был красив. Меня любили женщины, у меня были дом, жена, дети, работа. Я многие воплощения добивался именно такой жизни, сытой, богатой, беззаботной. А теперь я — замороженный кусок паленого мяса под снегом. Что я сделал тебе? Зачем ты вечера напролет рассчитывал, как половчей уронить линкор или рейдер на поверхность моей планеты?
Говоря это, мертвец тряс Федора, точно хотел вытрясти из него душу.
— Может быть, я изменял жене и не каждую неделю ходил на исповедь и обманывал клиентов на работе… Но ведь моя жена, она была святая… А мои дети? Что они сделали тебе?
По обугленному лицу побежали слезы.
Конечников изловчился и ударил удерживающий его труп носками тяжелых армейских ботинок по предплечьям, отчего руки мертвеца отломились. Федор оторвал и растоптал душившие его куски угля. Покойник упал и отчаянно пытался подняться.
— Да, — крикнул Конечников. Он вдруг почувствовал, что страх ушел, а его место заняла гневная, уверенная, жестокая радость. — Я убил всех вас. И буду убивать снова и снова за то, что вы сделали с моей планетой. За всех моих предков, за всех людей, которые сгорели, когда ваш корабль рухнул на Амальгаму. За всех тех, кто замерз, задохнулся, умер от голода в недрах горы за 300 лет ядерной зимы и столетия холода и бескормицы. Я рад, что исполнил то, о чем они мечтали. Каково вам самим, подонки, попробовать это на своей шкуре? Жрите, почувствуйте в полной мере, как было нам.
Тяжело ступая, мертвые тела стали приближаться, со стонами и проклятиями расправляя скрюченные руки, протягивая их к пакадуру.
Вдруг мертвецы попятились, бормоча невнятные проклятия. Поляна осветилась светом факелов. Конечников оглянулся и увидел людей, знакомых и незнакомых, одетых в домотканые одежды и тулупы, заплатанные комбинезоны и термокостюмы, всех, умерших на Амальгаме с проклятием врагу и пожеланием выжить своим.
«Наши», — с чувством облегчения подумал Федор. — «Вовремя».
Кошмар закончился. Конечников очнулся. Несмотря на страх, который не отпускал его, пакадур чувствовал гордость. Чтобы защитить Федора от паленых эланцев, все жители Амальгамы пришли ему на помощь.
Давно умершие родные люди дали ему, ныне живущему, свою любовь, одобрение, поддержку и помощь. От волнения на глазах пакадура выступили слезы, а в груди разлилось теплое чувство благодарности и облегчения.
В комнате горел свет. Федор встал, бестрепетно взглянул в окно. Несмотря на пережитый ужас, где-то внутри засела уверенность, что эланская паленая нежить ничего ему не сделает.
Он повернулся и увидел, что на стуле, который только что был пустым, сидит мертвая эланка Лара, с которой все началось.
— Справился? — грустно спросила она. — И все же, зачем ты нас убил?
Почему-то Федор не нашелся что ответить.
— Я могла бы быть тебе хорошей женой, мои соседи добрыми друзьями. Мы были созданы друг для друга.
Девушка поднялась, подошла к Федору, обняла его…
Что было дальше, Конечников не помнил. Вернее, не было ожидаемого продолжения. Мир вдруг поплыл перед глазами, будто при нуль-транспортировке.
Когда серое ничто разошлось, Конечников увидел, что стоит в лаборатории, наполненной каким-то старым, допотопным оборудованием. Вспыхивали лампочки, жужжали механические приводы, светились люминесцентные экраны мониторов, древние, какие можно увидеть лишь в музеях, с нечетким, из точечек составленным изображением.
Впрочем, Федор, а вернее тот человек, глазами которого он смотрел, на краю сознания держал мысль, что он один из немногих избранных, удостоенный чести работать в суперсовременном закрытом институте квантовой психофизики. Эта мысль была где-то очень далеко.
Федор был занят другим. Он шел через громадный зал, пряча за спиной букет цветов, сорванных на институтской клумбе при входе.
Девушка, любимая, нежная, норовистая, недоступная и дразняще близкая, сидела за пультом компьютера. На экране, по данным приходящим из спрятанной глубоко под землю установки, строился график структурирования физического вакуума в микроячейках специальной керамики.
Он аккуратно коснулся ее плеча. Девушка подняла голову и решительность и независимость в ее глазах сменилась нежностью… Он прекрасно помнил, что Лара сказала тогда, но картинка померкла и Федор, а вернее этот человек повторил эти слова, когда темнота закрыла все перед ним…
Мир снова приобрел очертания. На этот раз Федор наблюдал происходящее как бы со стороны, поражаясь, какие они с Ларой несуразно огромные, особенно он, ростом около 2,5 метров.
Им уже было под девяносто календарных лет, но сознание Конечникова отметило, что выглядит и чувствует как человек лет 30–35. Как и многие супружеские пары, они забрались в выходные далеко в лес на мощном колесном мобиле, где и провели день до вечера, паля костерок и гуляя между деревьев. Она сидит напротив человека, которым был Федор.
Тот с тревогой и любовью глядит на ладную, крепкую фигуру жены, лицо, на котором сейчас застыло выражение непреклонной, нерассуждающей убежденности.
— Вчера у нас в лаборатории арестовали Епифанова. Пришли двое молодых людей и увели прямо в халате и бахилах. Просто так, буднично, не дав захватить ни обувь, ни очки. А вечером, в сводке новостей было сказано, что «приговор был приведен в исполнение». Электронные чипы скачали с мозга информацию, подтвердили то, что вычислила служба мыслепрослушивания, подумали двадцать миллисекунд… И все… Он уснул и не проснулся.
— А что сделал этот твой Епифанов? — спросил человек.
— Как обычно, не стесняясь, заявили о мыслепреступлении: замыслы по свержению государственного строя, диверсия на станции ментального перехвата, физическое устранение занимающих ответственные посты людей, — ответила женщина. — На самом деле, мне кажется, что джихан просто изымает из мира людей, чей внутренний статус не соответствует его, Даниила Первого представлениям о норме.
— Между нами говоря, этот твой Епифанов, не слишком был хорош в роли начальника. Греб под себя, чужие работы присваивал, народ давил зазря.
— Но он был человеком! — возразила женщина. — Любой, даже самый неприятный и мерзкий человек не заслуживает, чтобы его ликвидировали, затратив на решение этого вопроса двадцать миллисекунд машинного времени.
— Ларушка, мне бы хотелось тебя предостеречь… — вставил мужчина.
— Ты то при любом режиме не пропадешь — перебивает его жена. — Кроме науки тебя ничего не интересует.
— Кроме ТЕБЯ и науки, — мягко поправил ее тот, кем был Фeдор прежде. — А поэтому послушай, что я скажу. Система выбраковки придумана гораздо раньше, задолго до нашего джихана, дай ему Трехокий Владыка всяческого благоденствия. Просто раньше все то же самое делали болезни и несчастные случаи, предоставляя сбившемуся с пути человеку отравить не один десяток душ вокруг. А теперь эта грань отслеживается четко, а результат наступает предельно быстро.
— Как ты можешь спокойно об этом говорить, — возмущенно отвечает ему женщина. — Мы как бараны. А джихан из нас шашлык делает. Из тех, кто ему не нравится…
— Лара, успокойся, — мужчина взял ее за руку. — Вряд ли прослушивают этот сектор, но думать об этом в городе — чревато.
Внезапно снова налетела тьма. Федор возвратился в тоскливую явь деметрианской миссии в главном городе «странников».
Конечников обнаружил, что раздет и лежит в постели. Лара лежала рядом, прижимаясь к нему, положив голову на плечо, обхватив его руками.
— Что это было? — спросил Федор.
— Это было, — как эхо ответила девушка. — Я показала тебе лишь начало и конец. А между ними была целая жизнь, наполненная любовью и счастьем.
— Это были ты и я?
— Да, — коротко бросила девушка.
— А почему мы сейчас голые? — не найдя что сказать, поинтересовался Конечников.
— Тебе хорошо было со мной тогда? — вопросом на вопрос ответила она. — Когда они пришли за мной, ты уже не думал о лояльности. Конечно, ничего не вышло… Не помог ни мобиль, ни отнятый у «шлемоголового» пистолет.
Нас сожгли через несколько минут на выезде из города… Но за эти несколько минут я поняла, как сильно ты любишь меня.
— Может, возобновим знакомство? — аккуратно намекнул Федор.
— Ты же меня убил, — горько сказал Лара. — Неужели внутри у тебя ничего не екнуло, когда ты зашел в атаку на корабль?
— На мгновение мне стало грустно, — ответил Федор. — Скажи, откуда взялись эти мертвецы?
— Оттуда, откуда и я, — ответила Лара. — С мертвой планеты, погубленной упавшим линкором.
— А ты тоже меня ненавидишь? — поинтересовался Конечников.
— Как я могу ненавидеть тебя, любимый. Я убедилась, что ты был искренним в своем желании свести давние счеты с нами. Но скажи… — печально произнесла девушка. — Неужели, неужели, Федя это было так необходимо?
Она посмотрела в глаза Федору своими печальными карими глазами. Пакадур почувствовал скрытую, изо всех сил отрицаемую им правоту мертвой эланки. Сердце тоскливо сжалось. Под взглядом Лары меркли и расплывались все словесные конструкции, которые построил Конечников. В чем были виноваты люди которые жили спустя 900 лет после катастрофы на Амальгаме? Почему именно Гало, а не Глюкранда, Скерццо или любая другая планета эланской империи? Что дало лично Федору превращение красивого и уютного мира в мертвую пустыню?
Спасаясь от нахлынувших на него мыслей, Конечников поднялся на локте, достал компьютер. Включил его, обращаясь за спасением к оставленными предками записям.
— Хочешь, я зачту тебе небольшой кусок из дедовой летописи? — спросил он. — Когда у меня появилась эта машинка, я скопировал многие ее страницы, когда учился печатать.
Девушка кивнула, соглашаясь. Она уложила голову на подушку, не отрываясь глядя на Федора. Конечников подивился невозможности происходящего и начал чтение.
«… 4 мая 6120 года. В помещении плюс 15, видимость 5 метров. Освещенность на момент измерения 50 люкс. За стенами станции сильный снегопад. Отопление работает, люди возвращаются в обжитые отсеки. Тепло делает свое дело. Скоро модули биосинтеза выйдут на полную мощность. Еда не вдоволь, но есть. Смерти почти прекратились.
У взрослых есть планы по укреплению сводов туннелей и прокладке новых пещер вглубь теплых недр горы, экспериментам по разведению грибов, мелких, слепых рыб из подземных озер и растений, которые могут расти без света — то, что случилось, не должно повториться.
Я тоже думаю заняться делом. Я выпрошу у старосты поселка метеоблоки и установлю их так, чтобы ни один ледяной смерч их не вырвал. Наблюдения не должны прекращаться. Отец уже никогда не сможет подняться сюда, никогда не сможет даже писать, но он жив, и поможет мне советом как все наладить.
Я дни напролет слушаю его рассказы о чудовищных глыбах льда, стометровых расщелинах, наполненных снегом, холоде и тяжелом пути к старому поселку. Рассказывает отец и о том, что слышал от своего отца и деда про города под теплым, синим небом нашей планеты.
Когда-нибудь мы сможем выбраться из недр горы, и все будет, как и раньше, во времена, когда эланская «рогатая камбала» ещё не прилетела к Амальгаме, чтобы сжечь планету.
В отсеках пусто, старших осталось немного. Я решил, что буду записывать рассказы отца и других людей, чтобы помнить самому и передать своим детям о том, как было раньше, нашей жизни в пещерах и кто виноват в том, что пришлось пережить их предкам. И наступит день, когда человек нашего рода сможет отомстить за все.
Артем Конечников, синоптик подземного поселка Хованка».
Комментарий 6. Правда, от которой неправда пошла (продолжение).
16 Апреля 10564 по н.с. 13 ч. 21 мин. Единого времени. Искусственная реальность «Мир небесных грез».Управитель прекратил воспроизведение.
— Пропустил Колыван, — сказал он. — А вот как об этом написано в Амальгамской Летописи.
Он дал команду автомату, и тот стал воспроизводить совсем другой текст.
«….Ледяные глыбы, небрежно набросанные на равнине, с высоты горы кажутся небрежно наколотыми кусочками льда. Расстояние, дымка и слабый сумрачный свет, льющийся с вечно серого неба, скрадывают размеры расколотого мощными сейсмическими толчками ледника. По старому календарю в 15 месяцев стоит аурелий — середина долгого амальгамского лета.
Однако, на 82 году великой катастрофы, смена сезонов на планете отсутствует, бывшее лето можно опознать по тому, что морозы слегка отступают и температура становится градусов на 5-10 выше. Но и сейчас, цифра на дисплее блока выносных метеодатчиков, все равно колеблется между 55 и 60 градусами мороза.
В помещении наблюдательного поста морозно. Отопления нет и, несмотря на теплоизоляцию, станция на вершине горы замерзла. Стены затянуты искрящимся в свете фонарей инеем. Периодически приходится очищать триплексы окон от садящейся на них влаги дыхания.
Чернила в непроливайке замерзают, и пузырек чернильницы приходится держать в подогреваемом боксе для пищи. Сам в теплую коробочку не спрячешься. Холод не дает сидеть на месте, хотя температура в помещении каких-то пять градусов ниже нуля.
Хуже всего, композит ее конструкций передает мороз вглубь горы, выстужая пещеры. Этому способствуют возникшие после катастрофического землетрясения трещины в скальной породе, от незаметных, тоньше волоса, до таких, в которые мог бы пролезть взрослый человек.
Сейчас более-менее тепло только в глубоких, душных, воняющих сероводородом и гнилью штольнях. В прочих же местах сквозняки создают гиблую, стылую атмосферу, от которой не спрячешься за изодранными термобалахонами, свалявшимися, вытертыми тряпками и испорченными электроодеялами.
Замечаю, что народ все дальше уходит вглубь горы, бросая обустроенные отсеки, подальше от проникающего с поверхности холода.
В отчаянной попытке спасти людей поселка, в страшный холод, прибивший землю, уже ушла группа из 20 человек, чтобы никогда больше не вернуться из крошева циклопических глыб замерзшей воды и многометровых снежных наносов.
В этот холод скоро уйду и я. Мужчин в схваченной железным обручем мороза горе почти не осталось. Дети и подростки не в счет. Хотя они все равно не проживут долго, если наша экспедиция закончится неудачей. Землетрясение, которое случилось 120 дней назад, не только раскололо язык огромного лежащего в долине ледника, но и обрушило штольни восточного склона, и без того искрошенные давним эланским обстрелом, завалив 223 человека, модули биосинтеза и генератор электроэнергии.
Установки биосинтеза через 42 дня раскопали, однако генератор спасти не удалось. Он него осталась раскаленная яма, которая не остыла до того момента, когда, работая кирками и лопатами, жители пещер пробились к отсеку.
Теперь и без того скудный рацион состоит из мерзких на вкус подземных грибов, рыбьих мальков из затопленных штолен и крысиного мяса. Лишенные энергии нагреватели стоят в отсеках бесполезным барахлом, из освещения — ручные фонарики и масляные плошки.
В Хованке холод и голод. Каждый день в Хованке умирают люди. Больные, раненые, женщины, дети, все, кто смог бы выжить при достаточном питании и тепле.
Люди едят крыс, крысы едят покойников. Такой вот круговорот биомассы в отдельно взятой экосистеме пещер горы.
Может быть где-то, на вершинах высоких гор и экваториальных областях остались другие животные из потрясающего изобилия когда-то щедрой природы нашей планеты. Но что толку, когда до этих мест лежат тысячи километров непроходимых снежных наносов и вздыбленных ледниковых полей.
Скоро и наша очередь испытать судьбу. В первой группе шли самые сильные и подготовленные. Ребят из команды Андрея Подгорного, обученных взбираться на вертикальные стены и ночевать в снегах полярного безмолвия даже называли «снежными барсами».
Туда, где не выжили специально тренированные разведчики, простым людям, которые почти никогда не выходили на поверхность, лучше не соваться.
Я отвлекся. Итак, сегодня 14 апреля 6120 года по нс. Температура 56 градусов ниже нуля, ветер южный 10 м/с, максимальная освещенность 150 люкс, без осадков, видимость 1,5–2 километра по горизонтали, небо, как обычно, затянуто плотной пеленой низких облаков. Гамма-фон 35–40 микрорентген в час, магнитное поле возмущенное.
Заканчиваю. Записи завтра и до моего возвращения будет вести мой сын Артем. Надеюсь, он будет их вносить аккуратно и разборчиво. Данные имеют важное научное значение.
Аркадий Конечников, синоптик подземного поселка Хованка.
15 апреля 6120 года по нс. Температура 53 градуса ниже нуля, ветер южный 5 м/с, максимальная освещенность 130 люкс, без осадков, видимость 1–1,5 километра по горизонтали, небо обычное. Гамма-фон 35–40 мкр/час, магнитное поле сильно возмущенное.
И. О. синоптика Артем Конечников 13 лет.
16 апреля 6120 года по нс. Температура 50 градусов ниже нуля, ветер южный 15 м/с, максимальная освещенность 100 люкс, без осадков, видимость 1 километр по горизонтали, небо темнее обычного. Гамма-фон 30–45 мкр/час, магнитное поле сильно возмущенное.
И. О. синоптика Артем Конечников 13 лет.»
Рогнеда вдруг выключила воспроизведение.
— Зачем? — запротестовал Андрей. — Оставь, тут как раз интересное начинается.
— Полная мура, — скривилась Управительница. Еще и это выслушивать…
— Ну что ты, — иронически заметил Живой Бог, — как можно. Так сказать — от сердца к сердцу.
Он снова заставил автомат читать. Рогнеда в отместку сделала голос квакающим и блеющим.
Абсолютно серьезный текст стал воспроизводиться с идиотскими смешками и подвываниями. Управитель никак не отреагировал на глумление над старинной записью, которая рассказывала о древней трагедии.
«…17 апреля 6120 года по нс. воскресенье Температура 65 градусов ниже нуля, ветер переменный 30–35 м/с, максимальная освещенность 50 люкс, снегопад, видимость 5 метров по горизонтали, буря, неба не видно. Гамма-фон 45–50 мкр/час, магнитное поле определить не удается, магнитометр зашкаливает. Был бы папа рядом, он бы исправил. Как он там в этой снежной круговерти?
И. О. синоптика Артем Конечников.
18 апреля 6120 года по нс. Температура 61 градус ниже нуля, ветер переменный 25–30 м/с, максимальная освещенность 50 люкс, снег, видимость 10 метров по горизонтали, буря продолжается, неба не видно. Гамма — фон 45–50 мкр/час, магнитометр не работает. Если есть Бог, пусть он поможет папе. Мама плачет, Рома лежит с температурой.
И. О. синоптика Артем Конечников.
19 апреля 6120 года по нс. Температура 58 градусов ниже нуля, ветер переменный 20–25 м/с, максимальная освещенность 100 люкс, снегопад почти прекратился, поземка, видимость 30 метров по горизонтали, буря слабеет. Бог услышал мои молитвы. Гамма-фон 30–35 мкр/час. Взрослые уже ни на что не надеются. Ромка совсем разболелся.
И. О. синоптика Артем Конечников.»
— Пастушонок, хватит испытывать мои нервы, — потребовала девушка, делая звук еле различимым.
— Слушай, слушай, — усмехаясь, сказал Живой Бог.
Звук стал немного громче, но все равно доносился словно бы издалека.
«…20 апреля 6120 года по нс. Температура 42 градуса ниже нуля, ветер южный 10–15 м/с, максимальная освещенность 75 люкс, без снега, видимость 300 метров по горизонтали, буря закончилась, небо после нее кажется ярким. Гамма-фон 35–40 мкр/час, магнитометр не работает. Мама не хотела меня пускать. Подниматься с жилых уровней наверх очень тяжело. На станции холодно. Умер старик Афанасий.
21 апреля 6120 года по нс. Температура в помещении 22 градуса ниже нуля, максимальная освещенность 50 люкс, без снега, видимость 100 метров по горизонтали, небо неестественно темное. Гамма-фон 25–30 мкр/час. Блок метеодатчиков не отвечает.
Последние значение внешних условий зафиксированы вчера в 17 часов: — скорость ветра 300 м/с, температура 98 градусов мороза. Пейзаж за окном неузнаваемо изменился.
Мне страшно за отца и других взрослых. Умерла Инна Васильевна.
И. О. синоптика Артем Конечников.
23 апреля 6120 года по нс. Вчера мама не отпустила меня, плакала, кричала, говорила, что все бесполезно. Сегодня ей не до меня, Ромка бредит. Я по привычке поднялся на пост. Тетя Галя говорит, что это был ледяной смерч. Неестественное тепло вызвало падение давления и заплело воздух в воронку бешено вращающегося потока. Я понял лишь одно — этот смерч был узким, он прошел над станцией и может быть, он до папы не достал. Умерла тетя Аглая.
В помещении минус 15, видимость 1–2 километра. Освещенность на момент измерения 100 люкс.
И. О. синоптика Артем Конечников.
28 апреля 6120 года по нс. Умер Рома, еще Алеша, сын тети Даши и Вика Микулина. Еле поднялся, очень хочется есть. Мама не хотела меня пускать, боится, что я простужусь.