Страница:
— А я и не включал, — признался капитан.
— Мухлюешь, Петр Иванович? Всех своих пакадуров попробовал?
— Так точно…
— Представь, если на «Эстреко» заведется хотя бы пара-тройка таких наводчиков.
— Я не знаю, кто этот парнишка такой, откуда его принесло, но стреляет он как Бог. Такого можно и с Амальгамы притащить.
— Я могу считать себя принятым? — не отрывая глаз от объемного поля прибора, спросил Федор.
— Ладно, хватит, побаловались, и будет. Экипажи — в казарму. Пить кефир, и спать. Петр Иванович, отключите монитор нашего гостя.
Чернота, ярко расцвеченная звездами и туманностями, снова стала плоской.
— А как быть со мной? — осторожно поинтересовался Федор.
Ответом на его слова был тяжелый вздох приземлившегося глайдера.
— Малец, побудь здесь, — предложил майор. — А ты, Петр Иванович, постереги на всякий случай. Оружие вытащи из кобуры. Небось, помнишь еще, душа технарская, как стрелять?
— Так точно, — ответил капитан.
Майор ушел и довольно долго отсутствовал. Снаружи доносились громкие голоса, приправленные солеными междометиями, в которых тонули остальные слова.
— Что же ты не сказал, дурья твоя башка, что был знаком с Борькой Луговским? — с ходу начал майор, возвратясь с улицы. — Петр Иванович с ним вместе учился на Алой.
— Я не был с ним знаком, — ответил Федор. — Я был на его похоронах.
— Жалко… А оградку кто у могилки сделал, кто цветы посадил, кто скамейку поставил?
— Ну, я…
— Ты знаешь, парень, вот так же ты, ракеты умел наводить только он… Я так думаю, что хлеборобов и охотников на Амальгаме без тебя хватит…
Медсестра выдернула иглу из вены и приложила ватку к месту укола. Конечников вернулся из своих воспоминаний.
— Федор Андреевич, сожмите, пожалуйста, ручку.
— Да, конечно, Мариночка. Если тебя не затруднит, подай, пожалуйста, инструкцию по управлению тележкой том второй.
Очень скоро Федор разобрался, отчего средством передвижения уверенно управляли дрожащие генеральские ручки, и не справился он, профессиональный оператор-наводчик. Между промежутками сканирования был выставлен максимально возможный период, к тому же для прохождения команды, управляющий жест нужно было держать не меньше 2 секунд.
Конечников добросовестно выставил все параметры управления под себя, и прямо через окно стартовал к облакам, закладывая крутые виражи, разгоняясь, тормозясь, делая бочки и мертвые петли. Где-то внизу в раскрытом окне с выражением ужаса на лице осталась медсестра Марина.
Она показывала рукой и, по-видимому, что-то кричала. Окно быстро уменьшилось в размерах, став одним из многих в шестидесятиэтажной башне больничного корпуса А.
Федор не успел насладиться чувством свободного полета, как вдруг содержимое желудка попросилось наружу.
Конечников потерял ориентировку, мир внутри головы стал вращаться вне зависимости от положения от реального положения летательного аппарата. На глаза наползла темная пелена. В перерывах между попытками желудка вывернуться наизнанку в краткие мгновения относительного спокойствия, Крок со спокойствием идиота пытался припомнить с какой стороны, справа или слева, сверху или снизу должно быть Солнце. Он даже не понимал, движется ли он лицом или спиной вперед.
Федор с трудом сообразил сбросить скорость. В мире не осталось ничего кроме зеленых сегментов спидометра. Воздушная тележка замедлилась до 20 метров в секунду, когда к Конечникову вернулось ощущение верха и низа. Федор выровнял кресло, вывел его в горизонтальный полет, потихоньку снижая высоту.
Через пару минут, которые показались Федору вечностью, воздушная тележка коснулась земли. Поскольку Крок не сообразил сбросить при этом до нуля горизонтальную скорость, посадка у Конечникова получилась не совсем чистой. Вернее больше походящей на катастрофу. Кресло развернуло и опрокинуло некомпенсированными силами инерции. Лишь поля антиускорительной системы не дали Федору размазаться по газону.
Когда противно сигналящие машины бригады мобильной медицинской помощи, давя розовые кусты, подоспели на место, раненый капитан уже успел отдать природе свой завтрак и подавить рвотные позывы.
На остатках сознания Конечников поднял воздушную тележку над землей, выровнялся и совершил нормальную посадку.
Федор отдался подоспевшим медикам, которые потянули к нему провода диагностической аппаратуры, сделали инъекции стимулирующие сердечную активность, постоянно показывали иголочками и постукивали молоточками.
Внезапно Конечников понял, что кто-то трясет его за плечо и называет по имени.
— … Федечка! Федечка, милый! Ты меня слышишь!?
Эта была Виктория. Она с яростью растолкала врачей и теперь напрягала все силы, чтобы Конечников ей ответил.
— Я тебя слышу, Вика, — ответил Федор, поражаясь, какой у него слабый голос. — Успокойся, все в порядке.
Девушка повалилась на него, сотрясаясь от рыданий.
Врач хотел было оттащить мешающую работе медсестру, но споткнулся о запрещающий жест особиста, который внимательно наблюдал за этой сценой.
Глубокой ночью, полковник заглянул в палату к своему беспокойному пациенту. Он тихо и деликатно постучал, потом открыл дверь своим ключом. Конечников проснулся, но вида не подал, что уже не спит. Вика, стараясь не шуметь, встала, с постели. Под взглядом начальника, не стесняясь, набросила на голое тело халатик, и тихонько, на цыпочках подошла к полковнику.
— Как он? — спросил особист, протиснувшись в узкий проем входа застекленного медицинского поста.
— Спит, Борис Николаевич, — ответила девушка, присаживаясь рядом и захлопывая дверь закутка. Вакуумный стеклокерамический пакет полностью глушил звуки, но Конечников все равно продолжал слышать разговор.
— А здоровье?
— Здоровье? — переспросила Виктория и сладко потянулась. — Нормально. Просто у Федора слабый вестибулярный аппарат. Полететь — полетел, но не рассчитал. При падении не разбился, даже не испугался.
— Вот ведь Виктория, какой могучий человечище. Явно ведь, невооруженным глазом видно, что, никогда не управлял при помощи мануалки, да и летал, судя по всему, только пассажиром. Однако два часа, — и пошел так, что даже я поверил, что он всю жизнь наводил ракеты и крутил виражи на крейсере. Но не все предусмотрел… — удовлетворенно сказал Терских. — Но готов поспорить, что он и это преодолеет.
— Борис Николаевич! — решительно сказала девушка. — Он ведь разобьется. Ему скучно, надо чем-нибудь себя занять.
— Тебе — то, что за беда. Неужели ты думаешь, что он ни о чем не догадывается? Это ведь Управитель.
— Нет, Боря, он хороший, добрый.
— Кому и добрый… — желчно сказал полковник. — А на меня глядит как удав на кролика. Ему все равно, он привык ко всему, этому «капитану» не в диковинку сладкая велеречивость подчиненных, ему даже не интересно меня слушать, но вот формальность должна быть соблюдена. Вот и глядит… А глаз острый, наметанный. Чуть что не так, он уже где-то у себя внутри отмечает — «сфальшивил «полкан», дело плохо знает».
— Да ладно ты, успокойся. Он всегда о тебе хорошо отзывается.
— Небось, считает глупым хлопотуном. Какая жалость, что он не разбился.
— Борис, ну нельзя же так. Надо его занять чем-нибудь.
— А мы его и займем, — усмехнулся полковник. — Что у нас тут самое лучшее?
Виктория сердито фыркнула.
— Скажешь тоже, Борис Николаевич. Я ей глаза выцарапаю.
— Тихо, тихо, киса. Не ревнуй… Есть у нас невинные развлечения, от которых не откажется ни один бессмертный… Но у меня к тебе будет просьба… — произнес особист, слегка касаясь руки Виктории.
— Чего ты хочешь? — игриво поинтересовалась она.
— Я закрою на все глаза, на нарушении инструкций, нарушения лечебного режима, нарушения режима секретности… Окажу любую помощь с моей стороны. Только с одним условием…
— Каким? — уже серьезно спросила девушка.
— Ты скажешь эти 12 слов и мне.
Конец 12 главы.
Глава 13
— Мухлюешь, Петр Иванович? Всех своих пакадуров попробовал?
— Так точно…
— Представь, если на «Эстреко» заведется хотя бы пара-тройка таких наводчиков.
— Я не знаю, кто этот парнишка такой, откуда его принесло, но стреляет он как Бог. Такого можно и с Амальгамы притащить.
— Я могу считать себя принятым? — не отрывая глаз от объемного поля прибора, спросил Федор.
— Ладно, хватит, побаловались, и будет. Экипажи — в казарму. Пить кефир, и спать. Петр Иванович, отключите монитор нашего гостя.
Чернота, ярко расцвеченная звездами и туманностями, снова стала плоской.
— А как быть со мной? — осторожно поинтересовался Федор.
Ответом на его слова был тяжелый вздох приземлившегося глайдера.
— Малец, побудь здесь, — предложил майор. — А ты, Петр Иванович, постереги на всякий случай. Оружие вытащи из кобуры. Небось, помнишь еще, душа технарская, как стрелять?
— Так точно, — ответил капитан.
Майор ушел и довольно долго отсутствовал. Снаружи доносились громкие голоса, приправленные солеными междометиями, в которых тонули остальные слова.
— Что же ты не сказал, дурья твоя башка, что был знаком с Борькой Луговским? — с ходу начал майор, возвратясь с улицы. — Петр Иванович с ним вместе учился на Алой.
— Я не был с ним знаком, — ответил Федор. — Я был на его похоронах.
— Жалко… А оградку кто у могилки сделал, кто цветы посадил, кто скамейку поставил?
— Ну, я…
— Ты знаешь, парень, вот так же ты, ракеты умел наводить только он… Я так думаю, что хлеборобов и охотников на Амальгаме без тебя хватит…
Медсестра выдернула иглу из вены и приложила ватку к месту укола. Конечников вернулся из своих воспоминаний.
— Федор Андреевич, сожмите, пожалуйста, ручку.
— Да, конечно, Мариночка. Если тебя не затруднит, подай, пожалуйста, инструкцию по управлению тележкой том второй.
Очень скоро Федор разобрался, отчего средством передвижения уверенно управляли дрожащие генеральские ручки, и не справился он, профессиональный оператор-наводчик. Между промежутками сканирования был выставлен максимально возможный период, к тому же для прохождения команды, управляющий жест нужно было держать не меньше 2 секунд.
Конечников добросовестно выставил все параметры управления под себя, и прямо через окно стартовал к облакам, закладывая крутые виражи, разгоняясь, тормозясь, делая бочки и мертвые петли. Где-то внизу в раскрытом окне с выражением ужаса на лице осталась медсестра Марина.
Она показывала рукой и, по-видимому, что-то кричала. Окно быстро уменьшилось в размерах, став одним из многих в шестидесятиэтажной башне больничного корпуса А.
Федор не успел насладиться чувством свободного полета, как вдруг содержимое желудка попросилось наружу.
Конечников потерял ориентировку, мир внутри головы стал вращаться вне зависимости от положения от реального положения летательного аппарата. На глаза наползла темная пелена. В перерывах между попытками желудка вывернуться наизнанку в краткие мгновения относительного спокойствия, Крок со спокойствием идиота пытался припомнить с какой стороны, справа или слева, сверху или снизу должно быть Солнце. Он даже не понимал, движется ли он лицом или спиной вперед.
Федор с трудом сообразил сбросить скорость. В мире не осталось ничего кроме зеленых сегментов спидометра. Воздушная тележка замедлилась до 20 метров в секунду, когда к Конечникову вернулось ощущение верха и низа. Федор выровнял кресло, вывел его в горизонтальный полет, потихоньку снижая высоту.
Через пару минут, которые показались Федору вечностью, воздушная тележка коснулась земли. Поскольку Крок не сообразил сбросить при этом до нуля горизонтальную скорость, посадка у Конечникова получилась не совсем чистой. Вернее больше походящей на катастрофу. Кресло развернуло и опрокинуло некомпенсированными силами инерции. Лишь поля антиускорительной системы не дали Федору размазаться по газону.
Когда противно сигналящие машины бригады мобильной медицинской помощи, давя розовые кусты, подоспели на место, раненый капитан уже успел отдать природе свой завтрак и подавить рвотные позывы.
На остатках сознания Конечников поднял воздушную тележку над землей, выровнялся и совершил нормальную посадку.
Федор отдался подоспевшим медикам, которые потянули к нему провода диагностической аппаратуры, сделали инъекции стимулирующие сердечную активность, постоянно показывали иголочками и постукивали молоточками.
Внезапно Конечников понял, что кто-то трясет его за плечо и называет по имени.
— … Федечка! Федечка, милый! Ты меня слышишь!?
Эта была Виктория. Она с яростью растолкала врачей и теперь напрягала все силы, чтобы Конечников ей ответил.
— Я тебя слышу, Вика, — ответил Федор, поражаясь, какой у него слабый голос. — Успокойся, все в порядке.
Девушка повалилась на него, сотрясаясь от рыданий.
Врач хотел было оттащить мешающую работе медсестру, но споткнулся о запрещающий жест особиста, который внимательно наблюдал за этой сценой.
Глубокой ночью, полковник заглянул в палату к своему беспокойному пациенту. Он тихо и деликатно постучал, потом открыл дверь своим ключом. Конечников проснулся, но вида не подал, что уже не спит. Вика, стараясь не шуметь, встала, с постели. Под взглядом начальника, не стесняясь, набросила на голое тело халатик, и тихонько, на цыпочках подошла к полковнику.
— Как он? — спросил особист, протиснувшись в узкий проем входа застекленного медицинского поста.
— Спит, Борис Николаевич, — ответила девушка, присаживаясь рядом и захлопывая дверь закутка. Вакуумный стеклокерамический пакет полностью глушил звуки, но Конечников все равно продолжал слышать разговор.
— А здоровье?
— Здоровье? — переспросила Виктория и сладко потянулась. — Нормально. Просто у Федора слабый вестибулярный аппарат. Полететь — полетел, но не рассчитал. При падении не разбился, даже не испугался.
— Вот ведь Виктория, какой могучий человечище. Явно ведь, невооруженным глазом видно, что, никогда не управлял при помощи мануалки, да и летал, судя по всему, только пассажиром. Однако два часа, — и пошел так, что даже я поверил, что он всю жизнь наводил ракеты и крутил виражи на крейсере. Но не все предусмотрел… — удовлетворенно сказал Терских. — Но готов поспорить, что он и это преодолеет.
— Борис Николаевич! — решительно сказала девушка. — Он ведь разобьется. Ему скучно, надо чем-нибудь себя занять.
— Тебе — то, что за беда. Неужели ты думаешь, что он ни о чем не догадывается? Это ведь Управитель.
— Нет, Боря, он хороший, добрый.
— Кому и добрый… — желчно сказал полковник. — А на меня глядит как удав на кролика. Ему все равно, он привык ко всему, этому «капитану» не в диковинку сладкая велеречивость подчиненных, ему даже не интересно меня слушать, но вот формальность должна быть соблюдена. Вот и глядит… А глаз острый, наметанный. Чуть что не так, он уже где-то у себя внутри отмечает — «сфальшивил «полкан», дело плохо знает».
— Да ладно ты, успокойся. Он всегда о тебе хорошо отзывается.
— Небось, считает глупым хлопотуном. Какая жалость, что он не разбился.
— Борис, ну нельзя же так. Надо его занять чем-нибудь.
— А мы его и займем, — усмехнулся полковник. — Что у нас тут самое лучшее?
Виктория сердито фыркнула.
— Скажешь тоже, Борис Николаевич. Я ей глаза выцарапаю.
— Тихо, тихо, киса. Не ревнуй… Есть у нас невинные развлечения, от которых не откажется ни один бессмертный… Но у меня к тебе будет просьба… — произнес особист, слегка касаясь руки Виктории.
— Чего ты хочешь? — игриво поинтересовалась она.
— Я закрою на все глаза, на нарушении инструкций, нарушения лечебного режима, нарушения режима секретности… Окажу любую помощь с моей стороны. Только с одним условием…
— Каким? — уже серьезно спросила девушка.
— Ты скажешь эти 12 слов и мне.
Конец 12 главы.
Глава 13
ПРИЗРАЧНЫЙ СЛЕД ВЕЧНОЙ ЖИЗНИ
За окном хмурилось низкое, серое небо. Рассеянный свет плотно завешенного дождевыми облаками светила едва проникал в палату. Из форточек порывами налетали влажные сквозняки.
После обычного разговора о здоровье и обслуживании, полковник, вздохнув, перешел на подчеркнуто официальный тон:
— Федор Андреевич, до полного восстановления функций головного мозга, прошу Вас впредь воздержаться от полетов на транспортном кресле выше 20 сантиметров от поверхности и скорости больше 2 метров в секунду.
— Ну, чтож, я понимаю, что это решение продиктовано заботой о моей безопасности и готов подчиниться. Однако, упражнения на тренажере, быстрее помогли бы войти мне в форму.
Особист задумался, потом сказал:
— Тренировка в вечерние или утренние часы вас устроит?
— А отчего нельзя заниматься в нормальное время?
Полковник схватился за платок, промакивая моментально покрывшееся потом лицо.
— Поймите, Федор Андреевич, тренажеров не хватает, график загрузки очень плотный. Чтобы тренироваться только Вам, придется блокировать отсек, выставлять охрану…
— А что, на мне написано, что я не такой как все? — с холодной улыбкой произнес Конечников. — Почему я не могу заниматься с остальными?
— Можете, если хотите, чтобы вас расшифровали. По легенде вы герой, суперасс, который невероятным маневром сбил 2 тяжелых эланских крейсера. Не обижайтесь Федор Андреевич, но на первой же тренировке, Вы при всех покажете себя хуже новичка. Сразу возникнут вопросы, что за человек занимает палату — люкс.
— Нахожу ваши доводы не лишенными здравого смысла… Но, черт возьми, сколько я могу торчать в этих четырех стенах?
— Может нам прогуляться в библиотеку?
— Помилуйте, полковник. Разве там есть что читать? Или я похож на любителя сказок?
— Там есть на что взглянуть, если опуститься поглубже.
— Ну, слава Богу, вы сочли меня достойным посетить спецхран, — иронически сказал Конечников. — Разумеется, я хочу, вы тут уморили меня без чтения.
— Прошу прощения Федор Андреевич, правила запрещают выносить книги из закрытого хранилища. Как было бы просто, если литературу из спецхрана Вам могла бы приносить медсестра, она же отвечать за их сохранность, когда вы спите или находитесь в невменяемом состоянии.
— Поставить дежурить сотрудника первого отдела, вы понятное дело не смогли…
— Федор Андреевич, правила. Да и всему свое время. Нервная энергия — ресурс ограниченный даже у Вас. Доктор только сейчас рекомендовал Вам больше находиться на свежем воздухе и читать.
— После того, как я чуть было не разбился, изображая ПКДР -2, поражающую цель… Как я понимаю, медсестры не имеют допуска, чтобы сопровождать меня в этот отдел библиотеки. Поэтому я буду лишен общества Виктории, Марины, Беллы или Елены.
— Совершенно верно.
— Могу Вас утешить, — с усмешкой сказал полковник. — Допуска А-4 нет и у меня.
— Вот как? — удивился Федор. — И кто же эти счастливчики, которые смогут быть моими гидами по океану времени?
— Вы рассчитываете на молоденькую научную сотрудницу? — пошутил особист.
— Не думаю, что это понравилось бы Виктории, — усмехнулся Конечников.
— Виктория может совершенно не волноваться. Вашим лоцманом будет Афанасий Константинович Огородников, — личность совершенно неординарная. Десятки поколений студентов исторических отделений местного университета молились, чтобы попасть на экзамене к кому угодно, хоть к черту, но не к нему.
— Он что, сильно старый? — озабоченно спросил Федор.
— Как всегда, вы схватили самую суть. Но это единственный человек, допуск которого позволяет находиться в хранилище. Кроме того, дело он свое знает в совершенстве.
— И что, больше никто не сможет попасть в хранилище? Это ведь неудобно.
— Автоматика, — сокрушенно вздохнул полковник, — Ей не объяснишь…
Федор с тревогой подумал, как аппараты сканирования отреагируют на чужой идентификатор, который ему дала княжна Александра, то есть Дарья Дремина или как там ее еще…
— Жаль, что мы не можем все заменить надежной автоматикой. Курс процедур приведения хранителей к лояльности, штука длительная и не дающая 100 % гарантии, — важно озвучил Федор, то, что подсказала ему интуиция.
Полковник посмотрел на своего пациента с непередаваемым ужасом, но от вопросов воздержался.
— Если можно ехать уже сейчас, то давайте позовем Елену, — предложил Конечников.
— Ну, зачем, я сам не сочту за труд помочь, — предложил полковник.
— Идет.
Федор подъехал к платяному шкафу. С ловкостью заправского лакея, особист протянул Кроку свежую майку, развернул накрахмаленную до хруста рубашку, помог Конечникову одеть и застегнуть китель с капитанскими погонами, завязал галстук. Ноги Федора укрыли пледом. Конечников посмотрел в зеркало и остался доволен своим видом. Несмотря на инвалидное кресло, и неуставную нижнюю часть одежды, получился бравый и элегантный выздоравливающий офицер.
Когда они вышли на улицу, вдруг начался совершенно нехарактерный для этого времени года дождь. Федору пришлось разложить тент своей тележки. Полковник невозмутимо шел рядом, рассказывая, какой замечательный выбор художественной литературы и исторических документов хранится в специальном отделении университетской библиотеки.
Некоторое время он героически мок, пока из корпуса не выскочила медсестра и не вынесла своему начальнику зонтик. Тонкий халатик моментально напитался влагой, сделался прозрачным, показывая молодое упругое тело сотрудницы отдела безопасности.
Федор скучающе взглянул на ее просвечивающуюся сквозь прозрачный лифчик грудь с твердыми темными сосками, потом на завивающиеся в мокрые колечки волосы на лбу и правильное личико с озорным, задорным выражением. Медсестра улыбнулась Конечникову, отдала зонтик полковнику и ср всех ног кинулась обратно.
Федор проводил ее глазами, глядя даже не на обрисованную мокрой одеждой ложбинку между ягодиц, а просто на то, как легко, непринужденно бежит девушка обратно под защиту стен к мохнатому полотенцу, стакану горячего чая и фену с восхитительно теплой струей.
— Борис Николаевич, скажите, а по каким критериям вы подбираете девушек?
— В смысле? Надоели ваши, хочется разнообразия? — понимающе поинтересовался полковник.
— Отчего они выглядят такими счастливыми? — спросил Федор.
— Они молоды, хороши собой, устроены, очень неплохо зарабатывают. Потом они…
— Что? — спросил Конечников.
— Ну, вы же сами все знаете. Для простой девчонки, у которой ничего нет кроме смазливой мордашки, попки и ножек, — это все равно, что вытащить счастливый билет на лотерее жизни.
— Просто завидно, — признался Федор. — Как бежит легко.
— Ничего, и вы также бегать будете, — утешил его полковник.
Библиотека помещалась в старом, ветшающем корпусе на отшибе. Посетителей практически не было. Интерны и ординаторы, студенты медицинского университета и редкие раненые в серых пижамах располагались в читальных залах на втором этаже и третьем этаже. На первом, в абонементе было пусто. Особист проводил Федора до служебного отдела.
Их уже ждал седой старик, обряженный в мятый, засыпанный перхотью мундир гражданского чиновника шестого класса с петлицами исторического департамента. На груди гордо красовался потертый университетский значок. Позолота роскошного когда-то мундира облетела, оставив после себя пятна изначального цвета на линялой ткани. В довершение картины, из под ворота кителя, частично скрытого длинными, спутанными волосами, торчала засаленная горловина свитера неопределенного цвета.
— Здравствуйте Афанасий Константинович, — приветствовал его полковник.
— Здравствуйте, дражайший Борис Николаевич, — ответил ему с дребезжащими старческими интонациями в голосе хранитель спецотдела. — А это, как я понимаю, наш гость, кхм… боевой капитан, командир гиперпространственного крейсера — разведчика.
— Прошу звать меня Федор Андреевич Конечников, — твердо сказал Федор.
— Разумеется, молодой человек, разумеется, — сказал старик, протягивая свою высохшую ладонь для рукопожатия.
Она была совсем слабой и костлявой, точно лапка мертвой птицы.
— Оставляю Федора Андреевича на ваше попечение, Афанасий Константинович. Покажите ему все, что он захочет, дайте пояснения, если потребуется.
— А допуск нашего гостя?
Федор извлек из-под рубашки золотой медальон. Старик — историк тихо и сладострастно замычал.
— Полагаю, никаких проблем здесь не возникнет, — отрезал Федор, продолжая движение по тропе самозванства, которая заводила его все дальше и дальше в непроходимые и опасные дебри.
— Милости прошу, милости прошу, — кланяясь и делая приглашающие жесты, сказал хранитель.
— Честь имею, — произнес полковник, щелкая каблуками.
— Да-да, вы свободны Борис Николаевич, — любезно, хотя несколько рассеянно ответил ему Федор.
Полковник ретировался. Хранитель поманил Федора, указывая на неприметную дверцу за стеллажами.
Неповоротливая воздушная телега поплыла за стариком, нырнув в темный, заставленный коридор. Конечников отметил, что в завалах пыльных книг, выставленных на полки и просто сложенных перетянутыми ремнями пачками, обозначено подобие прохода. Видимо выздоравливающего Управителя ждали.
Но места все равно не хватало и наваленные друг на друга пыльные реликвии с грохотом падали, опрокинутые не вписавшимся в габарит креслом.
Хранитель извинялся за беспорядок, а Федор и не думал останавливаться.
Они вышли в довольно широкий тоннель с облупившейся краской на стенах и истертым, пузырящимся пластиком на полу. Проход имел явный наклон. Федор с провожатым прошли 3 или 4 поворота, опускаясь вниз.
Дорога едва освещалась тусклыми желтоватыми лампочками, скупо воткнутыми так, чтобы идущие не оставались в полной темноте. Конечников удивился, почему старик не воспользуется большим фонарем, который колотил хранителя по высохшему заду, но не стал. Мало ли, какая могла быть на то причина. Может быть, профессор Огородников видел в темноте не хуже Федора. Стало влажно, на стенах заблестели капельки воды, появился запах гниющей древесины. И действительно, вокруг лежали сопревшие скамейки и тумбочки, связки влажных, рассыпающихся от времени газет, жерди, ржавые тяпки, расползшиеся мешки. У стен угадывались ведра и жестяные бачки с окаменевшей краской.
Федор уже хотел было прекратить движение по этой подвальной помойке, как вдруг коридор вывел в просторный подземный зал.
Откуда-то сверку проникали жалкие отблески солнечного света с поверхности, позволяли судить, Насколько огромно подземное помещение.
— Извольте, — торжественно сказал старик, нажатием на кнопку карманного пульта, зажигая двойной ряд сильных, остронаправленных молочно — белых ламп на стенах.
Источники света были обращены к темной, массивной полусфере в центре зала. Шизофренический бардак словно по волшебству заканчивался в 20 метрах от сооружения.
— Подождите, господин. Чтобы войти, мне нужно подтвердить свои полномочия.
Старик двинулся к сооружению как раз туда, где угадывался блок каких-то приборов.
Конечников подождал немного и двинулся следом. Как только кресло Федора пересекло границу светового круга, сфера издала тихий, протяжный, мелодичный звук. Поверхность, напоминающая половинку куриного яйца, пришла в движение, которое угадывалось лишь по звукам работы тихого, но мощного механизма, приводящего в движение сферическую броню.
— Однако… Вот я и думаю, кто у кого провожатый, — ворчливо пробурчал себе под нос профессор, так и не успев пройти идентификацию.
Люди вошли на круглую платформу.
Перед тележкой Федора возникли туманные сгустки, и прямо в воздухе проступили слова: «Статус Вашего спутника?»
— Прежний, — ничуть не удивившись, ответил Конечников. — Пожалуйста, прибор для идентификации.
Из пола вырос столб, увенчанный разрезанным пополам шаром с углублением сложной формы с плоской стороны. Хранитель резво подбежал и приложил туда свое лицо.
В воздухе, перед хранителем появились слова: «Здравствуйте Афанасий Константинович. Прошу прощения за то, что не узнал Вас».
А затем сгустки пламени перетекли к Федору, задавая ему вопрос зеленоватым светящимся пламенем: — «Какие будут поставлены задачи?»
— Я желаю, чтобы хранитель делал свое дело, а я сам хотел бы лишь смотреть и слушать, — распорядился Федор.
«Будет исполнено» — мигнули огни.
— Приступайте, пожалуйста, Афанасий Константинович, — предложил Конечников.
— Извольте, Федор Андреевич, — еще не слишком оправившись от шока, сказал профессор Огородников. — Подумать только, страж не узнал меня.
— Бывает, — неопределенно сказал Конечников.
— А если бы вы приказали ему оторвать мне голову?
— Значит такова ваша планида, — иронически ответил Крок. — Мы так и будем стоять? Развлекайте гостя, представьте, что проводите экскурсию.
— Господин, мы сейчас переместимся в главный зал хранилища. Путь вниз долгий, около 15 минут. Небольшой видеоряд и хорошая музыка скрасят вам путешествие.
Платформа пришла в движение. Люди оказались в глубоком колодце. Впечатление довершила выступившая из пола зеркальная пленка, в которой отразились стены, механизмы и люди на подъемнике. Поскольку провожатый стоял совершено спокойно, Конечников постарался не реагировать на погружение в блестящую жидкость… Она вообще никак не ощущалась. Пребывание в ней не доставляло неудобств.
Вскоре Федор с головой ушел в зеркальную субстанцию, напоследок взглянув на свое лицо из необычного ракурса. Судя по всему, зеркало было просто границей чего-то, потому, что Фeдор продолжал нормально дышать. Пятно света над головой пропало. Стало темно.
В мраке раздались тягучие, вызывающие смятение звуки древнего духового инструмента, называемого саксофоном.
Внезапно темноту сменило зеленоватое свечение голографического проектора. Оно длилось секунду, потом металлические стены исчезли.
Федор оказался над снежно равниной. Перед ним, причудливая игра природных или иных сил создала практически идеально выглаженную гигантскую воронку, напоминающую вмороженный в прозрачный лед пузатый бокал, толстые стенки которого выступали над поверхностью замерзшего моря.
В этом громадном аквариуме помещались искрящееся великолепные сооружения, совершенство, созданное по прихоти кого-то или чего-то.
В лучах Солнца, словно облитые сахарной глазурью, блестели громадные купола, изогнутые, наподобие стволов деревьев километровые башни, прямые и наклонные галереи, поднятые как грибы на умопомрачительных тонких ножках открытые площадки. На самом дне, утонув в массивных ледяных полях, широко раскинулись остатки дворцов и крепостей разных эпох.
— Печальный итог, не правда ли? — спросил старик.
В голове Федора, словно что-то щелкнуло. Во сне его сна, показанном ему Ларой, все это выглядело совсем по-другому.
— Мне больше нравилось, как было раньше.
— Вот так? — спросил хранитель, меняя кадр.
Волны грозного ревущего моря разбивались о невидимую преграду, понемногу намерзая на прозрачной поверхности силового поля.
Туман наполнял глубокий сферический проем, в котором на самом дне светили желтые фонари в аллеях, заросших елями и березами парков.
Из этой сумрачной бездны гибко вырастали анфилады и арки, стены, башни, мостики зданий, которые Федор на первом слайде чуть было, не посчитал игрой природы. Ракурс съемки позволял судить о том, насколько огромен защищенный от бушующей водной толщи участок на дне.
— Мне больше по-сердцу, когда в этом месте светило ласковое солнце, вечера были тихи и спокойны, жизнь размерена и разумна, а океан еще и не думал наступать на благословенную землю, — сказал Конечников, вспомнив чувства человека, которым был когда-то сам, и чья жизнь ему привиделась в кошмарных снах блока смертников.
Старик перевел изображение. На этом снимке равнина была завалена снегом. Ледяной кратер, превращенный в холм, был скрыт холодным белым слоем и лишь угадывался по коническому углублению в центре.
— А по мне хорош самый первый кадр, — сказал профессор. — Так бывает после сильных бурь, когда смерчи подчистую выдувают снег из котловины и вокруг нее. Представляете силищу — вырвать слежавшийся снег из «стакана» двухкилометровой глубины, сточив его до прочного тысячелетнего льда.
На полюсе ветра в 400 км/час не редкость. Но с какой скоростью мчатся потоки- чистильщики, трудно даже представить. Если задуматься, все это напоминает, что прошлое иногда можно видеть воочию.
— Я бы хотел, чтобы оно действительно возвращалось в кружащем голову калейдоскопе запахов, красок, ощущений, а не просто напоминало о себе обледенелыми, насквозь промороженными остатками, — ответил Федор.
— Да… — потрясенно сказал хранитель, устремляя на него свои воспаленные, линялые глаза. — Я Вас понимаю… Год проходит за годом и все больше хочется вернуться в те года, когда был молод, а мир вокруг ярче… Ничто не в силах противиться напору прошедших лет. Даже такой могучий человек как Князь Князей не устоял под потоком времени.
После обычного разговора о здоровье и обслуживании, полковник, вздохнув, перешел на подчеркнуто официальный тон:
— Федор Андреевич, до полного восстановления функций головного мозга, прошу Вас впредь воздержаться от полетов на транспортном кресле выше 20 сантиметров от поверхности и скорости больше 2 метров в секунду.
— Ну, чтож, я понимаю, что это решение продиктовано заботой о моей безопасности и готов подчиниться. Однако, упражнения на тренажере, быстрее помогли бы войти мне в форму.
Особист задумался, потом сказал:
— Тренировка в вечерние или утренние часы вас устроит?
— А отчего нельзя заниматься в нормальное время?
Полковник схватился за платок, промакивая моментально покрывшееся потом лицо.
— Поймите, Федор Андреевич, тренажеров не хватает, график загрузки очень плотный. Чтобы тренироваться только Вам, придется блокировать отсек, выставлять охрану…
— А что, на мне написано, что я не такой как все? — с холодной улыбкой произнес Конечников. — Почему я не могу заниматься с остальными?
— Можете, если хотите, чтобы вас расшифровали. По легенде вы герой, суперасс, который невероятным маневром сбил 2 тяжелых эланских крейсера. Не обижайтесь Федор Андреевич, но на первой же тренировке, Вы при всех покажете себя хуже новичка. Сразу возникнут вопросы, что за человек занимает палату — люкс.
— Нахожу ваши доводы не лишенными здравого смысла… Но, черт возьми, сколько я могу торчать в этих четырех стенах?
— Может нам прогуляться в библиотеку?
— Помилуйте, полковник. Разве там есть что читать? Или я похож на любителя сказок?
— Там есть на что взглянуть, если опуститься поглубже.
— Ну, слава Богу, вы сочли меня достойным посетить спецхран, — иронически сказал Конечников. — Разумеется, я хочу, вы тут уморили меня без чтения.
— Прошу прощения Федор Андреевич, правила запрещают выносить книги из закрытого хранилища. Как было бы просто, если литературу из спецхрана Вам могла бы приносить медсестра, она же отвечать за их сохранность, когда вы спите или находитесь в невменяемом состоянии.
— Поставить дежурить сотрудника первого отдела, вы понятное дело не смогли…
— Федор Андреевич, правила. Да и всему свое время. Нервная энергия — ресурс ограниченный даже у Вас. Доктор только сейчас рекомендовал Вам больше находиться на свежем воздухе и читать.
— После того, как я чуть было не разбился, изображая ПКДР -2, поражающую цель… Как я понимаю, медсестры не имеют допуска, чтобы сопровождать меня в этот отдел библиотеки. Поэтому я буду лишен общества Виктории, Марины, Беллы или Елены.
— Совершенно верно.
— Могу Вас утешить, — с усмешкой сказал полковник. — Допуска А-4 нет и у меня.
— Вот как? — удивился Федор. — И кто же эти счастливчики, которые смогут быть моими гидами по океану времени?
— Вы рассчитываете на молоденькую научную сотрудницу? — пошутил особист.
— Не думаю, что это понравилось бы Виктории, — усмехнулся Конечников.
— Виктория может совершенно не волноваться. Вашим лоцманом будет Афанасий Константинович Огородников, — личность совершенно неординарная. Десятки поколений студентов исторических отделений местного университета молились, чтобы попасть на экзамене к кому угодно, хоть к черту, но не к нему.
— Он что, сильно старый? — озабоченно спросил Федор.
— Как всегда, вы схватили самую суть. Но это единственный человек, допуск которого позволяет находиться в хранилище. Кроме того, дело он свое знает в совершенстве.
— И что, больше никто не сможет попасть в хранилище? Это ведь неудобно.
— Автоматика, — сокрушенно вздохнул полковник, — Ей не объяснишь…
Федор с тревогой подумал, как аппараты сканирования отреагируют на чужой идентификатор, который ему дала княжна Александра, то есть Дарья Дремина или как там ее еще…
— Жаль, что мы не можем все заменить надежной автоматикой. Курс процедур приведения хранителей к лояльности, штука длительная и не дающая 100 % гарантии, — важно озвучил Федор, то, что подсказала ему интуиция.
Полковник посмотрел на своего пациента с непередаваемым ужасом, но от вопросов воздержался.
— Если можно ехать уже сейчас, то давайте позовем Елену, — предложил Конечников.
— Ну, зачем, я сам не сочту за труд помочь, — предложил полковник.
— Идет.
Федор подъехал к платяному шкафу. С ловкостью заправского лакея, особист протянул Кроку свежую майку, развернул накрахмаленную до хруста рубашку, помог Конечникову одеть и застегнуть китель с капитанскими погонами, завязал галстук. Ноги Федора укрыли пледом. Конечников посмотрел в зеркало и остался доволен своим видом. Несмотря на инвалидное кресло, и неуставную нижнюю часть одежды, получился бравый и элегантный выздоравливающий офицер.
Когда они вышли на улицу, вдруг начался совершенно нехарактерный для этого времени года дождь. Федору пришлось разложить тент своей тележки. Полковник невозмутимо шел рядом, рассказывая, какой замечательный выбор художественной литературы и исторических документов хранится в специальном отделении университетской библиотеки.
Некоторое время он героически мок, пока из корпуса не выскочила медсестра и не вынесла своему начальнику зонтик. Тонкий халатик моментально напитался влагой, сделался прозрачным, показывая молодое упругое тело сотрудницы отдела безопасности.
Федор скучающе взглянул на ее просвечивающуюся сквозь прозрачный лифчик грудь с твердыми темными сосками, потом на завивающиеся в мокрые колечки волосы на лбу и правильное личико с озорным, задорным выражением. Медсестра улыбнулась Конечникову, отдала зонтик полковнику и ср всех ног кинулась обратно.
Федор проводил ее глазами, глядя даже не на обрисованную мокрой одеждой ложбинку между ягодиц, а просто на то, как легко, непринужденно бежит девушка обратно под защиту стен к мохнатому полотенцу, стакану горячего чая и фену с восхитительно теплой струей.
— Борис Николаевич, скажите, а по каким критериям вы подбираете девушек?
— В смысле? Надоели ваши, хочется разнообразия? — понимающе поинтересовался полковник.
— Отчего они выглядят такими счастливыми? — спросил Федор.
— Они молоды, хороши собой, устроены, очень неплохо зарабатывают. Потом они…
— Что? — спросил Конечников.
— Ну, вы же сами все знаете. Для простой девчонки, у которой ничего нет кроме смазливой мордашки, попки и ножек, — это все равно, что вытащить счастливый билет на лотерее жизни.
— Просто завидно, — признался Федор. — Как бежит легко.
— Ничего, и вы также бегать будете, — утешил его полковник.
Библиотека помещалась в старом, ветшающем корпусе на отшибе. Посетителей практически не было. Интерны и ординаторы, студенты медицинского университета и редкие раненые в серых пижамах располагались в читальных залах на втором этаже и третьем этаже. На первом, в абонементе было пусто. Особист проводил Федора до служебного отдела.
Их уже ждал седой старик, обряженный в мятый, засыпанный перхотью мундир гражданского чиновника шестого класса с петлицами исторического департамента. На груди гордо красовался потертый университетский значок. Позолота роскошного когда-то мундира облетела, оставив после себя пятна изначального цвета на линялой ткани. В довершение картины, из под ворота кителя, частично скрытого длинными, спутанными волосами, торчала засаленная горловина свитера неопределенного цвета.
— Здравствуйте Афанасий Константинович, — приветствовал его полковник.
— Здравствуйте, дражайший Борис Николаевич, — ответил ему с дребезжащими старческими интонациями в голосе хранитель спецотдела. — А это, как я понимаю, наш гость, кхм… боевой капитан, командир гиперпространственного крейсера — разведчика.
— Прошу звать меня Федор Андреевич Конечников, — твердо сказал Федор.
— Разумеется, молодой человек, разумеется, — сказал старик, протягивая свою высохшую ладонь для рукопожатия.
Она была совсем слабой и костлявой, точно лапка мертвой птицы.
— Оставляю Федора Андреевича на ваше попечение, Афанасий Константинович. Покажите ему все, что он захочет, дайте пояснения, если потребуется.
— А допуск нашего гостя?
Федор извлек из-под рубашки золотой медальон. Старик — историк тихо и сладострастно замычал.
— Полагаю, никаких проблем здесь не возникнет, — отрезал Федор, продолжая движение по тропе самозванства, которая заводила его все дальше и дальше в непроходимые и опасные дебри.
— Милости прошу, милости прошу, — кланяясь и делая приглашающие жесты, сказал хранитель.
— Честь имею, — произнес полковник, щелкая каблуками.
— Да-да, вы свободны Борис Николаевич, — любезно, хотя несколько рассеянно ответил ему Федор.
Полковник ретировался. Хранитель поманил Федора, указывая на неприметную дверцу за стеллажами.
Неповоротливая воздушная телега поплыла за стариком, нырнув в темный, заставленный коридор. Конечников отметил, что в завалах пыльных книг, выставленных на полки и просто сложенных перетянутыми ремнями пачками, обозначено подобие прохода. Видимо выздоравливающего Управителя ждали.
Но места все равно не хватало и наваленные друг на друга пыльные реликвии с грохотом падали, опрокинутые не вписавшимся в габарит креслом.
Хранитель извинялся за беспорядок, а Федор и не думал останавливаться.
Они вышли в довольно широкий тоннель с облупившейся краской на стенах и истертым, пузырящимся пластиком на полу. Проход имел явный наклон. Федор с провожатым прошли 3 или 4 поворота, опускаясь вниз.
Дорога едва освещалась тусклыми желтоватыми лампочками, скупо воткнутыми так, чтобы идущие не оставались в полной темноте. Конечников удивился, почему старик не воспользуется большим фонарем, который колотил хранителя по высохшему заду, но не стал. Мало ли, какая могла быть на то причина. Может быть, профессор Огородников видел в темноте не хуже Федора. Стало влажно, на стенах заблестели капельки воды, появился запах гниющей древесины. И действительно, вокруг лежали сопревшие скамейки и тумбочки, связки влажных, рассыпающихся от времени газет, жерди, ржавые тяпки, расползшиеся мешки. У стен угадывались ведра и жестяные бачки с окаменевшей краской.
Федор уже хотел было прекратить движение по этой подвальной помойке, как вдруг коридор вывел в просторный подземный зал.
Откуда-то сверку проникали жалкие отблески солнечного света с поверхности, позволяли судить, Насколько огромно подземное помещение.
— Извольте, — торжественно сказал старик, нажатием на кнопку карманного пульта, зажигая двойной ряд сильных, остронаправленных молочно — белых ламп на стенах.
Источники света были обращены к темной, массивной полусфере в центре зала. Шизофренический бардак словно по волшебству заканчивался в 20 метрах от сооружения.
— Подождите, господин. Чтобы войти, мне нужно подтвердить свои полномочия.
Старик двинулся к сооружению как раз туда, где угадывался блок каких-то приборов.
Конечников подождал немного и двинулся следом. Как только кресло Федора пересекло границу светового круга, сфера издала тихий, протяжный, мелодичный звук. Поверхность, напоминающая половинку куриного яйца, пришла в движение, которое угадывалось лишь по звукам работы тихого, но мощного механизма, приводящего в движение сферическую броню.
— Однако… Вот я и думаю, кто у кого провожатый, — ворчливо пробурчал себе под нос профессор, так и не успев пройти идентификацию.
Люди вошли на круглую платформу.
Перед тележкой Федора возникли туманные сгустки, и прямо в воздухе проступили слова: «Статус Вашего спутника?»
— Прежний, — ничуть не удивившись, ответил Конечников. — Пожалуйста, прибор для идентификации.
Из пола вырос столб, увенчанный разрезанным пополам шаром с углублением сложной формы с плоской стороны. Хранитель резво подбежал и приложил туда свое лицо.
В воздухе, перед хранителем появились слова: «Здравствуйте Афанасий Константинович. Прошу прощения за то, что не узнал Вас».
А затем сгустки пламени перетекли к Федору, задавая ему вопрос зеленоватым светящимся пламенем: — «Какие будут поставлены задачи?»
— Я желаю, чтобы хранитель делал свое дело, а я сам хотел бы лишь смотреть и слушать, — распорядился Федор.
«Будет исполнено» — мигнули огни.
— Приступайте, пожалуйста, Афанасий Константинович, — предложил Конечников.
— Извольте, Федор Андреевич, — еще не слишком оправившись от шока, сказал профессор Огородников. — Подумать только, страж не узнал меня.
— Бывает, — неопределенно сказал Конечников.
— А если бы вы приказали ему оторвать мне голову?
— Значит такова ваша планида, — иронически ответил Крок. — Мы так и будем стоять? Развлекайте гостя, представьте, что проводите экскурсию.
— Господин, мы сейчас переместимся в главный зал хранилища. Путь вниз долгий, около 15 минут. Небольшой видеоряд и хорошая музыка скрасят вам путешествие.
Платформа пришла в движение. Люди оказались в глубоком колодце. Впечатление довершила выступившая из пола зеркальная пленка, в которой отразились стены, механизмы и люди на подъемнике. Поскольку провожатый стоял совершено спокойно, Конечников постарался не реагировать на погружение в блестящую жидкость… Она вообще никак не ощущалась. Пребывание в ней не доставляло неудобств.
Вскоре Федор с головой ушел в зеркальную субстанцию, напоследок взглянув на свое лицо из необычного ракурса. Судя по всему, зеркало было просто границей чего-то, потому, что Фeдор продолжал нормально дышать. Пятно света над головой пропало. Стало темно.
В мраке раздались тягучие, вызывающие смятение звуки древнего духового инструмента, называемого саксофоном.
Внезапно темноту сменило зеленоватое свечение голографического проектора. Оно длилось секунду, потом металлические стены исчезли.
Федор оказался над снежно равниной. Перед ним, причудливая игра природных или иных сил создала практически идеально выглаженную гигантскую воронку, напоминающую вмороженный в прозрачный лед пузатый бокал, толстые стенки которого выступали над поверхностью замерзшего моря.
В этом громадном аквариуме помещались искрящееся великолепные сооружения, совершенство, созданное по прихоти кого-то или чего-то.
В лучах Солнца, словно облитые сахарной глазурью, блестели громадные купола, изогнутые, наподобие стволов деревьев километровые башни, прямые и наклонные галереи, поднятые как грибы на умопомрачительных тонких ножках открытые площадки. На самом дне, утонув в массивных ледяных полях, широко раскинулись остатки дворцов и крепостей разных эпох.
— Печальный итог, не правда ли? — спросил старик.
В голове Федора, словно что-то щелкнуло. Во сне его сна, показанном ему Ларой, все это выглядело совсем по-другому.
— Мне больше нравилось, как было раньше.
— Вот так? — спросил хранитель, меняя кадр.
Волны грозного ревущего моря разбивались о невидимую преграду, понемногу намерзая на прозрачной поверхности силового поля.
Туман наполнял глубокий сферический проем, в котором на самом дне светили желтые фонари в аллеях, заросших елями и березами парков.
Из этой сумрачной бездны гибко вырастали анфилады и арки, стены, башни, мостики зданий, которые Федор на первом слайде чуть было, не посчитал игрой природы. Ракурс съемки позволял судить о том, насколько огромен защищенный от бушующей водной толщи участок на дне.
— Мне больше по-сердцу, когда в этом месте светило ласковое солнце, вечера были тихи и спокойны, жизнь размерена и разумна, а океан еще и не думал наступать на благословенную землю, — сказал Конечников, вспомнив чувства человека, которым был когда-то сам, и чья жизнь ему привиделась в кошмарных снах блока смертников.
Старик перевел изображение. На этом снимке равнина была завалена снегом. Ледяной кратер, превращенный в холм, был скрыт холодным белым слоем и лишь угадывался по коническому углублению в центре.
— А по мне хорош самый первый кадр, — сказал профессор. — Так бывает после сильных бурь, когда смерчи подчистую выдувают снег из котловины и вокруг нее. Представляете силищу — вырвать слежавшийся снег из «стакана» двухкилометровой глубины, сточив его до прочного тысячелетнего льда.
На полюсе ветра в 400 км/час не редкость. Но с какой скоростью мчатся потоки- чистильщики, трудно даже представить. Если задуматься, все это напоминает, что прошлое иногда можно видеть воочию.
— Я бы хотел, чтобы оно действительно возвращалось в кружащем голову калейдоскопе запахов, красок, ощущений, а не просто напоминало о себе обледенелыми, насквозь промороженными остатками, — ответил Федор.
— Да… — потрясенно сказал хранитель, устремляя на него свои воспаленные, линялые глаза. — Я Вас понимаю… Год проходит за годом и все больше хочется вернуться в те года, когда был молод, а мир вокруг ярче… Ничто не в силах противиться напору прошедших лет. Даже такой могучий человек как Князь Князей не устоял под потоком времени.