Страница:
Видимость 500 метров. Температура в помещении минус 10. Освещенность на момент измерения 50 люкс. Что такое смерть? Есть ли жизнь после смерти? Тетя Тамара говорит, что после смерти праведники попадают в рай. Там тепло и вдоволь еды. Почему же мама так плачет? На возвращение папы она не надеется.
И. О. синоптика Артем Конечников.»
— Птичку… — сказала девушка, состроив притворно-скорбную гримаску, — жалко.
— Ты ведь уже это читала? — спросил Управитель.
— А ты? — вопросом на вопрос ответила Рогнеда.
— Конечно, — не стал запираться Живой Бог. — И это, и те поделки в подобном стиле, которые писали в спецотделе с твоей подачи.
— Вот как? — Живая Богиня нахмурилась.
Она перестала валять дурака, коверкая запись.
Автомат продолжил без помех.
Управитель остановил чтеца.
Мужчина и женщина долго молчали.
— Ну и… — не выдержала Рогнеда.
— Я все думал, где ты научилась всему этому, — сказал Управитель. — Все просто. Ты ведь читала эти летописи. А прочитав, поняла, как можно все это использовать. Сколько таких вот посланий далеким потомкам было состряпано с твоей легкой руки.
— Да, я читала. Еще в те времена, когда Бальдуро II искал повод для почетной капитуляции, — ответила Живая Богиня. — И это та правда, которая была растиражирована десятками тысяч неправд, которые толкали людей к осуществлению наших целей.
— А я думал, что это твое ноу-хау. Что ты сама до этого дошла. Но чтобы использовать отработанный материал и извлечь из него золотой принцип манипулирования, — это могла сделать только ты. Верно говорили — «У князя и петух яйцо снесет».
— И что из того? — напряженно поинтересовалась Управительница.
— Что ты молодец, — с улыбкой ответил Живой Бог. — Эти записи изучали многие, и только ты додумалась, как их можно применить себе на пользу.
— А зачем этот спектакль?
— Извини, не удержался… Хотел порадовать. Теперь я знаю, как с этим бороться, — усмехнулся мужчина. — Не бери в голову и суй, пока дают.
— Тебе это точно не светит, — заметила Живая Богиня.
— А вот и нет, — весело ответил Андрей. — Почитай пока без меня.
Живой Бог помахал рукой Рогнеде и отправился по своим делам.
Девушка продолжила чтение.
— Понятно, — девушка вздохнула. — И этим человеком должен был оказаться ты…
— Это мог быть кто угодно.
— Нет, Федя, — грустно сказала Лара. — Тебя тянуло ко мне, тянуло в небо. Ты просто не так это понял.
— Зачем ты все это мне говоришь? — спросил Конечников. — Чтобы я сам себя убил, после того, как у твоих паленых друзей не вышло?
— Ну что ты, милый, — прерываясь, словно ей было чудовищно трудно выталкивать из себя слова, печально сказала девушка. — Я не держу на тебя зла… Мои мертвые соотечественники не тронут тебя, хоть ты и страшно виноват перед ними… Но не буду больше. Всему свое время… Ответ всегда был перед тобой. Когда-нибудь ты узнаешь, как все было на самом деле. И расскажет тебе об этом тот, кому ты поверишь больше, чем мне.
Если бы ты смог прожить хотя бы лет 500, то мы снова бы встретились в Плотном мире и не разлучались бы больше.
— 500 лет… — усмехнулся Федор.
— Это проще, чем ты думаешь, — с улыбкой сказала Лара. — Я помогу тебе, когда ты будешь готов. Это ни к чему тебя не обяжет. Только прошу тебя, не спи с рыжей крысой.
Голос призрачной девушки стал удаляться, тая в пространстве темноты под веками закрытых глаз.
Конечников вскочил на койке. В каюте горел свет, пустота за окном не казалась больше угрожающей. Федор, прежде чем уснуть, еще долго воспроизводил в памяти летучие картинки, которые возникали от прочтения скупых строк летописи, где его давно умершие предки рассказывали о том, как люди выживали среди холодного камня и льда, черпая силы в надежде на лучшее и ненависти к тем, кто разрушил их мир.
Конец 6 главы.
Глава 7
И. О. синоптика Артем Конечников.»
— Птичку… — сказала девушка, состроив притворно-скорбную гримаску, — жалко.
— Ты ведь уже это читала? — спросил Управитель.
— А ты? — вопросом на вопрос ответила Рогнеда.
— Конечно, — не стал запираться Живой Бог. — И это, и те поделки в подобном стиле, которые писали в спецотделе с твоей подачи.
— Вот как? — Живая Богиня нахмурилась.
Она перестала валять дурака, коверкая запись.
Автомат продолжил без помех.
«…..29 апреля. В помещении минус 10. Видимость…..
2 мая. В помещении плюс 5, видимость 4–6 километров. Освещенность на момент измерения 200 люкс. Мы будем жить. Папа и дядя Виктор принесли генераторы, лекарства, немного еды. Все это 82 года пролежало в промороженном бункере в бывшем поселке геологов.
В тот день я увидел в сером тумане, как далеко внизу на ледовой равнине вспыхивает красный огонек. Вначале я подумал, что мне это показалось, но свет вспыхивал и гас со следующей закономерностью — три коротких вспышки, три длинных потом снова три коротких. Сигналы повторялись снова и снова. Изредка вспышки пропадали, потом снова возвращались длинными сериями коротких вспышек. Я с трудом развернул визир замерзшего теодолита на источник света и побежал вниз.
Мне поначалу никто не поверил. Лишь мама, которая за эти дни стала похожей на привидение, и дядя Яков согласились подняться со мной. Спасательная команда ушла примерно через три часа, а к ночи они принесли папу и дядю Виктора — единственных возвратившихся из 15 человек второй группы. Сегодня впервые попробовал масло — очень вкусно. Продуктов было мало и каждому досталось очень немного.
Папа сказал, что это к лучшему — ребята из снежной команды Подгорного набросились на еду и умерли оттого, что организм не справился с непривычной пищей.
И. О. синоптика Артем Конечников.
4 мая 6120 года. В помещении плюс 15, видимость 5 метров. Освещенность на момент измерения 50 люкс. За стенами станции сильный снегопад. Отопление работает, люди возвращаются в обжитые отсеки. Тепло делает свое дело. Скоро модули биосинтеза выйдут на полную мощность. Еда не вдоволь, но есть. Смерти почти прекратились.
У взрослых есть планы по укреплению сводов туннелей и прокладке новых пещер вглубь теплых недр горы, экспериментам по разведению грибов, мелких, слепых рыб из подземных озер и растений, которые могут расти без света — то что случилось не должно повториться.
Я тоже думаю заняться делом. Я выпрошу у старосты поселка метеоблоки и установлю их так, чтобы не один ледяной смерч их не вырвал. Наблюдения не должны прекращаться. Отец уже никогда не сможет подняться сюда, никогда не может даже писать, но он жив, и поможет мне советом как все наладить.
Я дни напролет слушаю его рассказы о чудовищных глыбах льда, стометровых расщелинах, наполненных снегом, холоде и тяжелом пути к старому поселку. Рассказывает отец и о том, что слышал от своего отца и деда про города под теплым, синим небом нашей планеты.
Когда-нибудь мы сможем выбраться из недр горы, и все будет, как и раньше, во времена, когда эланская «рогатая камбала» ещё не прилетела к Амальгаме, чтобы сжечь планету.
В отсеках пусто, старших осталось немного. Я решил, что буду записывать рассказы отца и других людей, чтобы помнить самому и передать своим детям, о том, как было раньше, нашей жизни в пещерах и кто виноват в том, что пришлось пережить их предкам. И наступит день, когда человек нашего рода сможет отомстить за все.
Артем Конечников, синоптик подземного поселка Хованка.»
Управитель остановил чтеца.
Мужчина и женщина долго молчали.
— Ну и… — не выдержала Рогнеда.
— Я все думал, где ты научилась всему этому, — сказал Управитель. — Все просто. Ты ведь читала эти летописи. А прочитав, поняла, как можно все это использовать. Сколько таких вот посланий далеким потомкам было состряпано с твоей легкой руки.
— Да, я читала. Еще в те времена, когда Бальдуро II искал повод для почетной капитуляции, — ответила Живая Богиня. — И это та правда, которая была растиражирована десятками тысяч неправд, которые толкали людей к осуществлению наших целей.
— А я думал, что это твое ноу-хау. Что ты сама до этого дошла. Но чтобы использовать отработанный материал и извлечь из него золотой принцип манипулирования, — это могла сделать только ты. Верно говорили — «У князя и петух яйцо снесет».
— И что из того? — напряженно поинтересовалась Управительница.
— Что ты молодец, — с улыбкой ответил Живой Бог. — Эти записи изучали многие, и только ты додумалась, как их можно применить себе на пользу.
— А зачем этот спектакль?
— Извини, не удержался… Хотел порадовать. Теперь я знаю, как с этим бороться, — усмехнулся мужчина. — Не бери в голову и суй, пока дают.
— Тебе это точно не светит, — заметила Живая Богиня.
— А вот и нет, — весело ответил Андрей. — Почитай пока без меня.
Живой Бог помахал рукой Рогнеде и отправился по своим делам.
Девушка продолжила чтение.
Продолжение
— Вот, — сказал Федор. — Смерть за смерть.— Понятно, — девушка вздохнула. — И этим человеком должен был оказаться ты…
— Это мог быть кто угодно.
— Нет, Федя, — грустно сказала Лара. — Тебя тянуло ко мне, тянуло в небо. Ты просто не так это понял.
— Зачем ты все это мне говоришь? — спросил Конечников. — Чтобы я сам себя убил, после того, как у твоих паленых друзей не вышло?
— Ну что ты, милый, — прерываясь, словно ей было чудовищно трудно выталкивать из себя слова, печально сказала девушка. — Я не держу на тебя зла… Мои мертвые соотечественники не тронут тебя, хоть ты и страшно виноват перед ними… Но не буду больше. Всему свое время… Ответ всегда был перед тобой. Когда-нибудь ты узнаешь, как все было на самом деле. И расскажет тебе об этом тот, кому ты поверишь больше, чем мне.
Если бы ты смог прожить хотя бы лет 500, то мы снова бы встретились в Плотном мире и не разлучались бы больше.
— 500 лет… — усмехнулся Федор.
— Это проще, чем ты думаешь, — с улыбкой сказала Лара. — Я помогу тебе, когда ты будешь готов. Это ни к чему тебя не обяжет. Только прошу тебя, не спи с рыжей крысой.
Голос призрачной девушки стал удаляться, тая в пространстве темноты под веками закрытых глаз.
Конечников вскочил на койке. В каюте горел свет, пустота за окном не казалась больше угрожающей. Федор, прежде чем уснуть, еще долго воспроизводил в памяти летучие картинки, которые возникали от прочтения скупых строк летописи, где его давно умершие предки рассказывали о том, как люди выживали среди холодного камня и льда, черпая силы в надежде на лучшее и ненависти к тем, кто разрушил их мир.
Конец 6 главы.
Глава 7
ТАНЦЫ-ОБЖИМАНЦЫ
— Ну что, парни, потешим концы сегодня?! — произнес Стрельников, скорее утверждая, чем спрашивая.
— А что, руки уже отсохли? — поинтересовался Гут.
Федору всегда становилось неудобно за себя и страшно жаль Авраама, когда речь шла о верхних конечностях. Судьба делает неожиданные и страшные повороты. Хорошо заштопанный хирургами крепостного лазарета, почти здоровый капитан Кинг был отправлен на поправку в стационарный госпиталь на Алой.
Корабль был перехвачен эланцами… Выжил только Авраам. Можно было лишь догадываться, что творила десантная группа с ранеными. Единственный свидетель предпочитал отмалчиваться.
Рассказывали, что залитые кровью и заваленные мелко нарезанными кусками плоти палубы госпитального судна больше напоминали скотобойню. Когда подоспела группа быстрого реагирования, эланцы расстреляли из массометов всех, кого не успели замучить до смерти.
Гуту повезло, если это можно считать везением. 50-миллиметровый шарик картечи оторвал капитану кисть. Его, залитого своей и чужой кровью, посчитали мертвым… Капитан Кинг с тех пор пожелтел и высох. Его списали с корабля и отправили в интендантскую службу, заведовать одним из складов крепости.
Конечников догадывался, что дело здесь не в нейроуправляемом киберпротезе, почти неотличимом по функциям от живой руки.
Непереносимый ужас, который испытал офицер на борту летающего госпиталя, разъедал когда-то храброго Гута изнутри.
С тех пор 4-я эскадра забыла одно из правил благородного боя. Скауты стали безо всякого стеснения расстреливать гражданские и санитарные транспорты эланцев.
Большие корабли, абордажным командам которых по силам было овладеть звездолетом противника, шли дальше, высаживая группы захвата, которые расправлялись с пассажирами не менее жестоко, чем это сделали в свое время подданные регул-императора с их сослуживцами.
— Чего задумался, Крок? — поинтересовался Стрелкин. — Выпей, и все пройдет.
— Там же будут шампанское давать, — возразил Федор. — Успеем еще…
— Федька, да ты своей кислой мордой всех баб распугаешь, раньше, чем успеешь принять «шипучки» до нужной кондиции.
— Ладно, Федор, чего ты? — вмешался Гут. — Давай и я за компанию хлопну.
Стрельников загадочно подмигнул и извлек из тайничка стандартный набор: бутылку, пластиковые стаканчики, сухарик, разложил все это на картонке. Потом добавил туда же из карманов десяток мятных конфет, разрезанный на три части бутерброд с сыром и зеленью, плоскую фляжку с водой и пачку жевательной резинки.
— Васька, а в честь чего мы сегодня шикуем? — поинтересовался Конечников.
— Так это же, типа праздник нынче, — день Военно-Космических сил, — ответил второй лейтенант, старательно отмеряя каждому дозу выпивки.
— Ну и х*ли? — несколько раздраженно спросил Федор. — С каких это пор ты праздники отмечаешь? Кроме ежедневного дня граненого стакана, конечно.
— А ты что, на наших целок будешь перегаром от «пакадуровки» тошнить? — не прерывая своего занятия, ответил Стрельников. — Посмотри, что пить будешь…
Стрелкин протянул Федору бутылку давно не виданной им формы, где плескался янтарный напиток. На роскошной глянцевой этикетке гордо сияло золотом слово «Мето» — название дорогого эланского коньяка.
— Ну ты, Василий, даешь, — поразился Конечников, возвращая бутылку Стрельникову.
— Повод есть, — ответил второй лейтенант. — Сам подумай… Разве не праздник? Единственный день в году, когда теткам приказано давать космолетчикам быстро и без мозгокрутства. А тетки, поверь мне, знают запах благородных напитков.
— Ну, теперь все бабы наши, — с улыбкой сказал Гут.
Капитан Кинг, словно боевой конь, ощутил приближение волнующего момента, когда сможет на законных основаниях облапить какую-нибудь девицу из медчасти или телефонной службы, такую притягательную после до дыр заезженных шлюх гарнизонного борделя. К тому же готовую отдаться бесплатно, если конечно он сможет произвести на нее впечатление.
— Ишь ты, Абрашка, как ты разошелся. Вздрогнем, что ли, господа офицеры… За праздник наш профессиональный и за женщин добрых, чтоб давали чаще. До дна!
— Ни хрена себе ты налил, — попробовал возмутиться Федор, поднимая полный до краев пластиковый шкалик.
— Пей, Федька, оно для отростка полезно. Стоять будет, как лом.
Приятели аккуратно чокнулись и выпили. Конечников, ненавидящий «клопид», через силу опустошил емкость. Почти сразу же, согревая тело, разгоняя печаль и усталость искусственным возбуждением, разгорелось темное пламя опьянения.
Конечников с некоторых пор терпеть не мог это состояние на всех стадиях: от чувства легкого превосходства над окружающими и желания подвигаться до головной боли при пробуждении наутро.
— Васька, а ты откуда коньяк взял? — поинтересовался Гут.
— Где взял, там уже нет, — ответил Стрелкин.
— Постой-ка, — с этими словами Федор взял бутылку, разглядывая голографические наклейки. — Вася, это что, еще та бутылка, которую я привез тебе из командировки?
— Да, — сказал второй лейтенант.
Было видно, что Стрельников смущен.
— Во даешь… — удивился Авраам. — Я и то свою выпил.
— Пошли, что ли, господа, — уклонился от обсуждения этой темы Стрелкин. — Еще немного, и всех мокрощелок разберут. И будем мы как дураки слоняться, хорошего коньяка напившись. Но сначала еще хлопнем. Для храбрости…
Это «для храбрости» было повторено еще и еще, пока не кончилось пойло.
— Двинемся, — со вздохом сказал Василий, разглядывая пустую емкость.
— Давай, — отозвался Федор. — Иначе опоздаем на построение, Палыч съест с дерьмом.
Пока они двигались к зале офицерского собрания, Федор размышлял о том, чего стоило Стрельникову удержаться от искушения выпить эту бутылку.
Особенно в прошлом месяце, когда на корабле закончились запасы оптической жидкости, и вся команда превратилась в свору голодных собак, вынюхивающих, где можно разжиться желанной отравой.
Технические помещения подходили почти к самому сердцу станции — широкому, похожему на улицу коридору, с витринами дорогих магазинов, небольшими, уютными кафе и фонтанами в нишах. Коридор был настолько широк, что мобили внутреннего сообщения могли без труда въезжать в него из транспортных туннелей. Этим пользовались начальники, доезжая на казенных «мыльницах» до порога своих роскошных резиденций.
На площадке «черной» лестницы, примыкающей к сверкающему бронзой и хрусталем пространству Первого коридора, была устроена курилка. Туда «ныряли» господа офицеры из зал Благородного Собрания, чтобы «засадить» косяк, хлебнуть вина или водки, доводя до кондиции свое состояние после изысканных, но чрезвычайно дорогих напитков, которые продавались в баре Собрания.
Когда приятели, будучи уже изрядно расторможенными добрались туда, они решили выкурить по сигаретке и заесть конфетами, чтобы не так пахло. Федор разглядывал изрисованные исписанные стены, усмехаясь глупостям, которые там были. Тут его взгляд упал на плакат, где могучий деметрианский воин прокалывал насквозь тщедушного, отвратительного эланца с лицом Бальдуро Второго, теперешнего регул-императора, вонзая длинный, как сабля штык в область «пятой точки».
Конечников хотел было отвернуться — патриотические плакаты давно набили оскомину, но увидел, что неизвестный художник удачно дополнил стандартную картинку, заменив оружие в руках солдата на гигантский половой член.
— Стрелкин, смотри, — мелко хихикая, произнес он.
Стрельников повернул голову, вначале не понял, потом издал звук похожий одновременно на фырканье и хрюканье, затопал ногами, заржал, тыча в плакат пальцем:
— Них*я себе, блин! Изрядно, — выдавил он в перерывах между приступами хохота.
— Чего вы там увидели? — поинтересовался Гут, возвращаясь.
Он долго и неодобрительно разглядывал «произведение», исполненное без проблесков интеллекта, в стиле тупого и непристойного армейского юмора.
— Художник великий пропадает, — со вздохом прокомментировал он. — Для оформления корабельного боевого листка. Взрослые ведь люди. Пойдемте, парни…
— Нет, подожди…
С этими словами Конечников достал из кармана кителя маркер и принялся править лицо эланца.
Физиономия регул-императора приобрела характерные пухлые щечки, поджатые губы, круглые очки и бакенбарды.
— Блин, Крок, да ты талант. Вылитый Симян.
Федор продолжил. Он пририсовал деметрианскому солдату ефрейторские погоны с буквами КР, то есть «комендантская рота», а в левую руку «защитника Отечества» дал листок бумаги с надписью «ЗАПИСКА ОБ АРЕСТЕ», а ниже меленько вставил: «Арестованный капитан Симонов направляется…»
Закончил Конечников тем, что внизу композиции большими буквами написал: «НИКИТКА НА ОТСИДКЕ».
— Федя, и ты туда же, — неодобрительно произнес Гут. — Да уж…
Но Конечников заметил, что как не старался капитан сохранить серьезный вид, на лице Авраама все равно мелькнула улыбка. Капитана Симонова — бездельника, пьяницу, стукача и профессионального мозгокрута, в эскадре не любили.
Стрелкин давился от хохота. Непонятно было, что его веселило больше: доработанный плакат или попытки Гута удержаться от смеха. Глядя на комичные усилия Абрашки, начал хихикать Конечников. Наконец, не выдержал и сам Гуталин. Вылупив глаза и корчась от истерического хохота, показывая пальцем на фигуру Симонова, он пробулькал: — «Никитка на отсидке, блин… Обоссаться»!
Когда приятели вдоволь насмеялись, Стрельников сказал:
— Целок, небось, уже всех разобрали… А все ты, Крок…
— Вот уж и помечтать нельзя, — возразил ему Конечников.
— Не знал, что ты из «этих», — усмехнулся Гут.
— Сам бы я мараться не стал, а вот факт бы порадовал.
— Ну его на х*й, п*дора этого ссученного, — пойдемте мужики, а то нам только и останется, что Никитку гомосечить.
Офицерское собрание со стороны черного хода напоминало скорее разбомбленный сарай, нежели место, где собирались благородные господа. Особенно сильно это было заметно теперь, когда в темные малопосещаемые коридоры вынесли мебель из зала. Приятели кое-как пробились сквозь скопище казенных, жестких кресел, соединенных, словно солдаты на параде в длинные шеренги, легких столиков из дешевого пластика, каких-то немыслимых, протертых до основы, грязных и пыльных ковров, которые раньше попирались ногами, а теперь были небрежно скатаны в рулоны, и брошены поверх прочей рухляди, грозя неминуемым падением.
Бог был добр к пьяной троице. Они пробрались сквозь завалы, не вызвав обвала барахла, и даже почти не испачкавшись.
Приятели вынырнули из неприметной узенькой дверки позади построения, ввинтились в строй, протискиваясь сквозь шеренги офицеров. Как всегда, торжество начато было с большим опозданием, и пьяная троица пропустила лишь самое начало.
Командующему Базы, который зачитывал поздравления великого князя-императора «доблестному космическому флоту» хаотическое движение в строю не понравилось.
Масса облаченных в темно-синие мундиры болванчиков в таких случаях обязана стоять, замерев от благоговения. Он повел глазами, пытаясь рассмотреть нарушителей дисциплины, но не смог различить лиц.
Помимо воли, выразительная, радостная декламация генерала Никифорова, положенная при прочтении подобных посланий, без счета клепаемых канцелярией Дубилы, сменилась саркастически-негодующим тоном. По рядам пошли смешки.
Скорее всего, командующий хотел выразить все, что он думает об опаздывающих на торжественное построение офицерах. Но со стороны это выглядело как издевательство над поздравлением государя.
Майор Тихонов укоризненно взглянул на Конечникова, когда тот встал на свое место, вздохнул. Краем глаза Федор увидел, как командир 2801, капитан Симонов молниеносно извлек из карманчика блокнот и сделал там пометку пижонским автоматическим пером в позолоченном корпусе. «Стукач поганый», — подумал про себя Федор.
Закончив с посланием князя-императора, генерал похлопал глазами, незаметно выудил из кармана бумажку и начал произносить ответную речь, которая по задумке дефективного Дубилы должна истекать из уст оратора непринужденным экспромтом, как сердечный ответ верноподданных своему горячо любимому правителю.
Командующий заглядывал в текст мастерски, почти незаметно. Однако Федор угадывал каким-то шестым чувством моменты, когда подобно списывающему на экзамене нерадивому курсанту, бригадный генерал обращался к шпаргалке.
Когда бригадный генерал закончил, офицеры, как полагалось, хором спели «Князь великий, князь державный, православия оплот» и долго скандировали Даниилу XIII «многие лета».
Наконец официальная часть была окончена. Прозвучала команда «Вольно». Пользуясь тем, что майор Тихонов не горел желанием портить себе праздник, разбираясь с пьяными подчиненными, Конечников помахал ему рукой и исчез в толпе вместе со Стрельниковым.
— А Палыч, пожалуй, заметил, что мы накирялись, — сказал Федор.
— Да ну, завтра он с бодуна и не вспомнит, — беззаботно ответил Василий. — Найдем Гута, и пойдем целок ловить.
Авраама успел перехватить Никита, и теперь со своим обычным высокомерно — снисходительным видом что-то объяснял ему, явно вешая лапшу на уши. Конечников и Стрелкин подошли поближе.
…Ты не представляешь, каковы эти благородные барышни. Они легко делают то, на что не всякая проститутка согласится. Сосать — пожалуйста. В жопу — пожалуйста. А мы шлюх наших на бал не пускаем, хотя они невинные девочки по сравнению с теми, кто сейчас в фойе ждет начала танцев.
— В жопу — это круто, — вставил Стрельников. — Как бы глаза на лоб не полезли.
— Да что вы понимаете, сосунки, — презрительно отозвался Никита. — Вам никто не даст. Только для богатых и благородных. Или тех, кто раскручивать баб умеет. Вам этого не испытать никогда в жизни, валенки.
Приятели переглянулись.
— Действительно, где уж нам, — с фальшивым смирением, произнес Конечников. — Но послушай, Ник, ведь действительно, наверное, больно.
— Как очко привыкнет, начинает нравиться, — ответил Симонов, не подозревая о подвохе.
— А ты часто пробовал… Ну, это…? — наиграно-уважительно произнес Федор.
— Да уж. Не то, что ты.
— Не болела задница? — тем же невинным тоном поинтересовался Конечников.
— Да нет, — машинально ответил Никита. — Эй, вы чего!? Не у меня, у них, — спохватился он.
Ответом ему был дружный хохот. Смеялся даже печальный Гут.
— Короче, с ним все ясно, — подвел черту Стрелкин. — То-то я гляжу он не такой как все. Пойдемте, парни, сегодня не его день, сегодня целки дают.
Приятели покинули пытающегося что-то сказать капитана Симонова, и направились в вестибюль, где нижние чины и сестры милосердия уже накрыли столы с закуской.
Там уже был потушен беспощадно-яркий верхний свет, подчеркивающий морщины и наложенный грим, потертости засыпанных перхотью мундиров, несвежесть воротничков и плохо вычищенные сапоги.
Лампы коронного разряда в настенных светильниках горели едва ли на четверть. В вестибюле царил интимный полумрак. Дамы сидели на скамейках или стояли кучками, оживленно беседуя, деланно смеясь и стреляя глазами во все стороны в поисках стоящих кавалеров.
— А они учли свои ошибки, — с усмешкой произнес Василий. — Впотьмах все выглядит гораздо привлекательней. Вот в прошлый раз люстры не погасили, все от смущения напились и разошлись.
— Я не видел, — отозвался Федор. — Мы с ребятами этот день в Аделаиде, у «торгашей» встречали. Тоже напились и думали, как там наши веселятся.
— Ну а что ж ты потерялся? — спросил Гут. — Приволок бы молоденькую «торгашку» и вздрючил.
— Ну да, — Федор усмехнулся. — Нас даже в сортир под конвоем водили, все боялись, что кто-нибудь сбежит.
Конечников поминутно глядел на часы, словно была какая-то необходимость знать, сколько сейчас времени. На самом деле, он просто демонстрировал окружающим свой роскошный «Куппермайн», «мэйд ин ЭсТи» на запястье. А заодно создавал видимость, будто с нетерпением ждет роскошную пышноволосую блондинку с умопомрачительной фигурой и ангельским, невинным личиком, способную безо всякого стеснения вытворять в постели то, о чем только что, со смаком, давясь слюной, рассказывал Симонов.
Взвинченные, наэлектризованные дамы бросали влажные взгляды на троицу, но, разглядев шевроны Дальней Разведки на рукавах и малочисленность звезд на погонах, обращали свое внимание на других кавалеров.
Кто-то умный, в давно прошедшие времена, придумал, что именно в этот день происходят счастливые в плане брака и семьи знакомства. А мужчинам подкинул другую сказочку, относительно того, что если в этот день иметь сексуальный контакт, лучше с той, с кем не спал раньше, то точно проживешь до следующего дня вооруженных сил.
Таков был день 14 февраля, к которому готовились и мужчины и женщины. В этот день завязывались короткие романы военного времени, к этому дню приурочивали влюбленные кульминацию своих немудреных отношений.
В этот день техники, пилоты и артиллеристы вспоминали, что они еще офицеры и джентльмены, а телефонистки, санитарки, поварихи придавали себе вид знойных охотниц на мужчин при помощи помады, пудры и краски, а также новейших изысков эланских портных и ювелиров.
Дамы действительно были хороши. Привычные лица под боевой раскраской с трудом угадывались. Освобожденные от униформы тела были затянуты в блестящие, тонкие ткани, которые не только подчеркивали наличие женских прелестей, но и давали возможность пытливому взгляду рассмотреть их анатомические особенности.
Дразнили глаз открытые глубокими вырезами груди, в разрезах подолов открывались затянутые в плотные чулки ноги.
В сочетании с полумраком, который делал женщин моложе, а офицеров более представительными и мужественными, чем в действительности.
Это создавало пропитанную сексуальным напряжением атмосферу ярмарки, где каждый выступал в роли продавца и покупателя, выставляя свой товар и зорко глядя, чтобы не упустить то, что ему надо.
По правилам, собравшиеся первые полчаса просто смотрели друг на друга, выискивали знакомых, здоровались, пили и закусывали. Василий тихонько комментировал женщин, мимо которых проходила троица приятелей.
— А что, руки уже отсохли? — поинтересовался Гут.
Федору всегда становилось неудобно за себя и страшно жаль Авраама, когда речь шла о верхних конечностях. Судьба делает неожиданные и страшные повороты. Хорошо заштопанный хирургами крепостного лазарета, почти здоровый капитан Кинг был отправлен на поправку в стационарный госпиталь на Алой.
Корабль был перехвачен эланцами… Выжил только Авраам. Можно было лишь догадываться, что творила десантная группа с ранеными. Единственный свидетель предпочитал отмалчиваться.
Рассказывали, что залитые кровью и заваленные мелко нарезанными кусками плоти палубы госпитального судна больше напоминали скотобойню. Когда подоспела группа быстрого реагирования, эланцы расстреляли из массометов всех, кого не успели замучить до смерти.
Гуту повезло, если это можно считать везением. 50-миллиметровый шарик картечи оторвал капитану кисть. Его, залитого своей и чужой кровью, посчитали мертвым… Капитан Кинг с тех пор пожелтел и высох. Его списали с корабля и отправили в интендантскую службу, заведовать одним из складов крепости.
Конечников догадывался, что дело здесь не в нейроуправляемом киберпротезе, почти неотличимом по функциям от живой руки.
Непереносимый ужас, который испытал офицер на борту летающего госпиталя, разъедал когда-то храброго Гута изнутри.
С тех пор 4-я эскадра забыла одно из правил благородного боя. Скауты стали безо всякого стеснения расстреливать гражданские и санитарные транспорты эланцев.
Большие корабли, абордажным командам которых по силам было овладеть звездолетом противника, шли дальше, высаживая группы захвата, которые расправлялись с пассажирами не менее жестоко, чем это сделали в свое время подданные регул-императора с их сослуживцами.
— Чего задумался, Крок? — поинтересовался Стрелкин. — Выпей, и все пройдет.
— Там же будут шампанское давать, — возразил Федор. — Успеем еще…
— Федька, да ты своей кислой мордой всех баб распугаешь, раньше, чем успеешь принять «шипучки» до нужной кондиции.
— Ладно, Федор, чего ты? — вмешался Гут. — Давай и я за компанию хлопну.
Стрельников загадочно подмигнул и извлек из тайничка стандартный набор: бутылку, пластиковые стаканчики, сухарик, разложил все это на картонке. Потом добавил туда же из карманов десяток мятных конфет, разрезанный на три части бутерброд с сыром и зеленью, плоскую фляжку с водой и пачку жевательной резинки.
— Васька, а в честь чего мы сегодня шикуем? — поинтересовался Конечников.
— Так это же, типа праздник нынче, — день Военно-Космических сил, — ответил второй лейтенант, старательно отмеряя каждому дозу выпивки.
— Ну и х*ли? — несколько раздраженно спросил Федор. — С каких это пор ты праздники отмечаешь? Кроме ежедневного дня граненого стакана, конечно.
— А ты что, на наших целок будешь перегаром от «пакадуровки» тошнить? — не прерывая своего занятия, ответил Стрельников. — Посмотри, что пить будешь…
Стрелкин протянул Федору бутылку давно не виданной им формы, где плескался янтарный напиток. На роскошной глянцевой этикетке гордо сияло золотом слово «Мето» — название дорогого эланского коньяка.
— Ну ты, Василий, даешь, — поразился Конечников, возвращая бутылку Стрельникову.
— Повод есть, — ответил второй лейтенант. — Сам подумай… Разве не праздник? Единственный день в году, когда теткам приказано давать космолетчикам быстро и без мозгокрутства. А тетки, поверь мне, знают запах благородных напитков.
— Ну, теперь все бабы наши, — с улыбкой сказал Гут.
Капитан Кинг, словно боевой конь, ощутил приближение волнующего момента, когда сможет на законных основаниях облапить какую-нибудь девицу из медчасти или телефонной службы, такую притягательную после до дыр заезженных шлюх гарнизонного борделя. К тому же готовую отдаться бесплатно, если конечно он сможет произвести на нее впечатление.
— Ишь ты, Абрашка, как ты разошелся. Вздрогнем, что ли, господа офицеры… За праздник наш профессиональный и за женщин добрых, чтоб давали чаще. До дна!
— Ни хрена себе ты налил, — попробовал возмутиться Федор, поднимая полный до краев пластиковый шкалик.
— Пей, Федька, оно для отростка полезно. Стоять будет, как лом.
Приятели аккуратно чокнулись и выпили. Конечников, ненавидящий «клопид», через силу опустошил емкость. Почти сразу же, согревая тело, разгоняя печаль и усталость искусственным возбуждением, разгорелось темное пламя опьянения.
Конечников с некоторых пор терпеть не мог это состояние на всех стадиях: от чувства легкого превосходства над окружающими и желания подвигаться до головной боли при пробуждении наутро.
— Васька, а ты откуда коньяк взял? — поинтересовался Гут.
— Где взял, там уже нет, — ответил Стрелкин.
— Постой-ка, — с этими словами Федор взял бутылку, разглядывая голографические наклейки. — Вася, это что, еще та бутылка, которую я привез тебе из командировки?
— Да, — сказал второй лейтенант.
Было видно, что Стрельников смущен.
— Во даешь… — удивился Авраам. — Я и то свою выпил.
— Пошли, что ли, господа, — уклонился от обсуждения этой темы Стрелкин. — Еще немного, и всех мокрощелок разберут. И будем мы как дураки слоняться, хорошего коньяка напившись. Но сначала еще хлопнем. Для храбрости…
Это «для храбрости» было повторено еще и еще, пока не кончилось пойло.
— Двинемся, — со вздохом сказал Василий, разглядывая пустую емкость.
— Давай, — отозвался Федор. — Иначе опоздаем на построение, Палыч съест с дерьмом.
Пока они двигались к зале офицерского собрания, Федор размышлял о том, чего стоило Стрельникову удержаться от искушения выпить эту бутылку.
Особенно в прошлом месяце, когда на корабле закончились запасы оптической жидкости, и вся команда превратилась в свору голодных собак, вынюхивающих, где можно разжиться желанной отравой.
Технические помещения подходили почти к самому сердцу станции — широкому, похожему на улицу коридору, с витринами дорогих магазинов, небольшими, уютными кафе и фонтанами в нишах. Коридор был настолько широк, что мобили внутреннего сообщения могли без труда въезжать в него из транспортных туннелей. Этим пользовались начальники, доезжая на казенных «мыльницах» до порога своих роскошных резиденций.
На площадке «черной» лестницы, примыкающей к сверкающему бронзой и хрусталем пространству Первого коридора, была устроена курилка. Туда «ныряли» господа офицеры из зал Благородного Собрания, чтобы «засадить» косяк, хлебнуть вина или водки, доводя до кондиции свое состояние после изысканных, но чрезвычайно дорогих напитков, которые продавались в баре Собрания.
Когда приятели, будучи уже изрядно расторможенными добрались туда, они решили выкурить по сигаретке и заесть конфетами, чтобы не так пахло. Федор разглядывал изрисованные исписанные стены, усмехаясь глупостям, которые там были. Тут его взгляд упал на плакат, где могучий деметрианский воин прокалывал насквозь тщедушного, отвратительного эланца с лицом Бальдуро Второго, теперешнего регул-императора, вонзая длинный, как сабля штык в область «пятой точки».
Конечников хотел было отвернуться — патриотические плакаты давно набили оскомину, но увидел, что неизвестный художник удачно дополнил стандартную картинку, заменив оружие в руках солдата на гигантский половой член.
— Стрелкин, смотри, — мелко хихикая, произнес он.
Стрельников повернул голову, вначале не понял, потом издал звук похожий одновременно на фырканье и хрюканье, затопал ногами, заржал, тыча в плакат пальцем:
— Них*я себе, блин! Изрядно, — выдавил он в перерывах между приступами хохота.
— Чего вы там увидели? — поинтересовался Гут, возвращаясь.
Он долго и неодобрительно разглядывал «произведение», исполненное без проблесков интеллекта, в стиле тупого и непристойного армейского юмора.
— Художник великий пропадает, — со вздохом прокомментировал он. — Для оформления корабельного боевого листка. Взрослые ведь люди. Пойдемте, парни…
— Нет, подожди…
С этими словами Конечников достал из кармана кителя маркер и принялся править лицо эланца.
Физиономия регул-императора приобрела характерные пухлые щечки, поджатые губы, круглые очки и бакенбарды.
— Блин, Крок, да ты талант. Вылитый Симян.
Федор продолжил. Он пририсовал деметрианскому солдату ефрейторские погоны с буквами КР, то есть «комендантская рота», а в левую руку «защитника Отечества» дал листок бумаги с надписью «ЗАПИСКА ОБ АРЕСТЕ», а ниже меленько вставил: «Арестованный капитан Симонов направляется…»
Закончил Конечников тем, что внизу композиции большими буквами написал: «НИКИТКА НА ОТСИДКЕ».
— Федя, и ты туда же, — неодобрительно произнес Гут. — Да уж…
Но Конечников заметил, что как не старался капитан сохранить серьезный вид, на лице Авраама все равно мелькнула улыбка. Капитана Симонова — бездельника, пьяницу, стукача и профессионального мозгокрута, в эскадре не любили.
Стрелкин давился от хохота. Непонятно было, что его веселило больше: доработанный плакат или попытки Гута удержаться от смеха. Глядя на комичные усилия Абрашки, начал хихикать Конечников. Наконец, не выдержал и сам Гуталин. Вылупив глаза и корчась от истерического хохота, показывая пальцем на фигуру Симонова, он пробулькал: — «Никитка на отсидке, блин… Обоссаться»!
Когда приятели вдоволь насмеялись, Стрельников сказал:
— Целок, небось, уже всех разобрали… А все ты, Крок…
— Вот уж и помечтать нельзя, — возразил ему Конечников.
— Не знал, что ты из «этих», — усмехнулся Гут.
— Сам бы я мараться не стал, а вот факт бы порадовал.
— Ну его на х*й, п*дора этого ссученного, — пойдемте мужики, а то нам только и останется, что Никитку гомосечить.
Офицерское собрание со стороны черного хода напоминало скорее разбомбленный сарай, нежели место, где собирались благородные господа. Особенно сильно это было заметно теперь, когда в темные малопосещаемые коридоры вынесли мебель из зала. Приятели кое-как пробились сквозь скопище казенных, жестких кресел, соединенных, словно солдаты на параде в длинные шеренги, легких столиков из дешевого пластика, каких-то немыслимых, протертых до основы, грязных и пыльных ковров, которые раньше попирались ногами, а теперь были небрежно скатаны в рулоны, и брошены поверх прочей рухляди, грозя неминуемым падением.
Бог был добр к пьяной троице. Они пробрались сквозь завалы, не вызвав обвала барахла, и даже почти не испачкавшись.
Приятели вынырнули из неприметной узенькой дверки позади построения, ввинтились в строй, протискиваясь сквозь шеренги офицеров. Как всегда, торжество начато было с большим опозданием, и пьяная троица пропустила лишь самое начало.
Командующему Базы, который зачитывал поздравления великого князя-императора «доблестному космическому флоту» хаотическое движение в строю не понравилось.
Масса облаченных в темно-синие мундиры болванчиков в таких случаях обязана стоять, замерев от благоговения. Он повел глазами, пытаясь рассмотреть нарушителей дисциплины, но не смог различить лиц.
Помимо воли, выразительная, радостная декламация генерала Никифорова, положенная при прочтении подобных посланий, без счета клепаемых канцелярией Дубилы, сменилась саркастически-негодующим тоном. По рядам пошли смешки.
Скорее всего, командующий хотел выразить все, что он думает об опаздывающих на торжественное построение офицерах. Но со стороны это выглядело как издевательство над поздравлением государя.
Майор Тихонов укоризненно взглянул на Конечникова, когда тот встал на свое место, вздохнул. Краем глаза Федор увидел, как командир 2801, капитан Симонов молниеносно извлек из карманчика блокнот и сделал там пометку пижонским автоматическим пером в позолоченном корпусе. «Стукач поганый», — подумал про себя Федор.
Закончив с посланием князя-императора, генерал похлопал глазами, незаметно выудил из кармана бумажку и начал произносить ответную речь, которая по задумке дефективного Дубилы должна истекать из уст оратора непринужденным экспромтом, как сердечный ответ верноподданных своему горячо любимому правителю.
Командующий заглядывал в текст мастерски, почти незаметно. Однако Федор угадывал каким-то шестым чувством моменты, когда подобно списывающему на экзамене нерадивому курсанту, бригадный генерал обращался к шпаргалке.
Когда бригадный генерал закончил, офицеры, как полагалось, хором спели «Князь великий, князь державный, православия оплот» и долго скандировали Даниилу XIII «многие лета».
Наконец официальная часть была окончена. Прозвучала команда «Вольно». Пользуясь тем, что майор Тихонов не горел желанием портить себе праздник, разбираясь с пьяными подчиненными, Конечников помахал ему рукой и исчез в толпе вместе со Стрельниковым.
— А Палыч, пожалуй, заметил, что мы накирялись, — сказал Федор.
— Да ну, завтра он с бодуна и не вспомнит, — беззаботно ответил Василий. — Найдем Гута, и пойдем целок ловить.
Авраама успел перехватить Никита, и теперь со своим обычным высокомерно — снисходительным видом что-то объяснял ему, явно вешая лапшу на уши. Конечников и Стрелкин подошли поближе.
…Ты не представляешь, каковы эти благородные барышни. Они легко делают то, на что не всякая проститутка согласится. Сосать — пожалуйста. В жопу — пожалуйста. А мы шлюх наших на бал не пускаем, хотя они невинные девочки по сравнению с теми, кто сейчас в фойе ждет начала танцев.
— В жопу — это круто, — вставил Стрельников. — Как бы глаза на лоб не полезли.
— Да что вы понимаете, сосунки, — презрительно отозвался Никита. — Вам никто не даст. Только для богатых и благородных. Или тех, кто раскручивать баб умеет. Вам этого не испытать никогда в жизни, валенки.
Приятели переглянулись.
— Действительно, где уж нам, — с фальшивым смирением, произнес Конечников. — Но послушай, Ник, ведь действительно, наверное, больно.
— Как очко привыкнет, начинает нравиться, — ответил Симонов, не подозревая о подвохе.
— А ты часто пробовал… Ну, это…? — наиграно-уважительно произнес Федор.
— Да уж. Не то, что ты.
— Не болела задница? — тем же невинным тоном поинтересовался Конечников.
— Да нет, — машинально ответил Никита. — Эй, вы чего!? Не у меня, у них, — спохватился он.
Ответом ему был дружный хохот. Смеялся даже печальный Гут.
— Короче, с ним все ясно, — подвел черту Стрелкин. — То-то я гляжу он не такой как все. Пойдемте, парни, сегодня не его день, сегодня целки дают.
Приятели покинули пытающегося что-то сказать капитана Симонова, и направились в вестибюль, где нижние чины и сестры милосердия уже накрыли столы с закуской.
Там уже был потушен беспощадно-яркий верхний свет, подчеркивающий морщины и наложенный грим, потертости засыпанных перхотью мундиров, несвежесть воротничков и плохо вычищенные сапоги.
Лампы коронного разряда в настенных светильниках горели едва ли на четверть. В вестибюле царил интимный полумрак. Дамы сидели на скамейках или стояли кучками, оживленно беседуя, деланно смеясь и стреляя глазами во все стороны в поисках стоящих кавалеров.
— А они учли свои ошибки, — с усмешкой произнес Василий. — Впотьмах все выглядит гораздо привлекательней. Вот в прошлый раз люстры не погасили, все от смущения напились и разошлись.
— Я не видел, — отозвался Федор. — Мы с ребятами этот день в Аделаиде, у «торгашей» встречали. Тоже напились и думали, как там наши веселятся.
— Ну а что ж ты потерялся? — спросил Гут. — Приволок бы молоденькую «торгашку» и вздрючил.
— Ну да, — Федор усмехнулся. — Нас даже в сортир под конвоем водили, все боялись, что кто-нибудь сбежит.
Конечников поминутно глядел на часы, словно была какая-то необходимость знать, сколько сейчас времени. На самом деле, он просто демонстрировал окружающим свой роскошный «Куппермайн», «мэйд ин ЭсТи» на запястье. А заодно создавал видимость, будто с нетерпением ждет роскошную пышноволосую блондинку с умопомрачительной фигурой и ангельским, невинным личиком, способную безо всякого стеснения вытворять в постели то, о чем только что, со смаком, давясь слюной, рассказывал Симонов.
Взвинченные, наэлектризованные дамы бросали влажные взгляды на троицу, но, разглядев шевроны Дальней Разведки на рукавах и малочисленность звезд на погонах, обращали свое внимание на других кавалеров.
Кто-то умный, в давно прошедшие времена, придумал, что именно в этот день происходят счастливые в плане брака и семьи знакомства. А мужчинам подкинул другую сказочку, относительно того, что если в этот день иметь сексуальный контакт, лучше с той, с кем не спал раньше, то точно проживешь до следующего дня вооруженных сил.
Таков был день 14 февраля, к которому готовились и мужчины и женщины. В этот день завязывались короткие романы военного времени, к этому дню приурочивали влюбленные кульминацию своих немудреных отношений.
В этот день техники, пилоты и артиллеристы вспоминали, что они еще офицеры и джентльмены, а телефонистки, санитарки, поварихи придавали себе вид знойных охотниц на мужчин при помощи помады, пудры и краски, а также новейших изысков эланских портных и ювелиров.
Дамы действительно были хороши. Привычные лица под боевой раскраской с трудом угадывались. Освобожденные от униформы тела были затянуты в блестящие, тонкие ткани, которые не только подчеркивали наличие женских прелестей, но и давали возможность пытливому взгляду рассмотреть их анатомические особенности.
Дразнили глаз открытые глубокими вырезами груди, в разрезах подолов открывались затянутые в плотные чулки ноги.
В сочетании с полумраком, который делал женщин моложе, а офицеров более представительными и мужественными, чем в действительности.
Это создавало пропитанную сексуальным напряжением атмосферу ярмарки, где каждый выступал в роли продавца и покупателя, выставляя свой товар и зорко глядя, чтобы не упустить то, что ему надо.
По правилам, собравшиеся первые полчаса просто смотрели друг на друга, выискивали знакомых, здоровались, пили и закусывали. Василий тихонько комментировал женщин, мимо которых проходила троица приятелей.