Петухов Юрий. Вторжение из ада (Звездная месть - 4)

   - Слизняк! - прохрипел трехглазый и зашелся в тихом цоканье - он смеялся. Смеялся над смельчаком, над очередной жалкой и беспомощной жертвой - разве могут они, амебы, недосущества, тягаться с ним!
   В эти секунды Иван не видел никого, кроме врага - страшного, беспощадного, вкусившего человечьей крови, не слышал ничего, кроме его наглого, вызывающего смеха. Он погружался в себя, в собственное подсознание и сверхсознание, он готовился к битве. Он собирал в себе силы тысячелетий, сокровенными чарами рос-веда превращал себя в алмазную палицу Индры, славянского всесокрушающего бога-воина. Он отдавал годы жизни для того, чтобы выиграть сейчас мгновения, он до предела ускорял собственное время, входил в бешеный, губительный ритм одухотворенной и праведной машины смерти. И он уже жил в этом новом ритме. Он начинал видеть, как медленно, будто заторможенный до предела, ползет прочь умирающий зверочеловек, как со скоростью улитки, но с неотвратимостью парового молота тянет к нему лапищу трехглазый, как застыли за барьером статуями-манекенами с разинутыми ртами его соратники-друзья. Он не спешил. Он вбирал в себя энергию тысяч воинов-росов, ушедших из жизни за многие века, но не выпустивших из руки меча. Их рассеянная в пространстве мощь и воля становились его мощью, его волей. Он окружал себя барьерами Вритры, превращая собственную кожу в броню, а мышцы в гранит. Да, он превращался в несокрушимого, неостановимого бойца, каким были его давние предки, в одиночку бившие рати, а вдесятером - орды. Он обретал свою сущность, разнесенную по поколениям, но единую, необоримо-живучую, вездесущую, вековечную, заложенную в рос-ведов Творцом.
   Он один из немногих сынов Великой Славяно-арийской цивилизации богатырей-росов, внуков Стрибога - Старого Бога первоцивилизации земной, умел это делать. И он это делал! Для всех - людей и нелюдей прошли две-три секунды, для него - часы. Но теперь он был готов. Теперь ему не было равных. Ар-рр-аахх! Арена! Он снова на арене.
   Но не паукомонстр-ург, тысячетонный убийца, противостоит ему, а лишь жалкий двулапый и двуногий монстр. Так пусть же свершится...
   - Иди сюда, иди! - выдавил Иван.
   Перехватил лапищу стальной хваткой, рванул на себя, отступил на полшага.
   Будто в замедленном кино, переворачиваясь через голову, вскидывая вверх задние лапы ящера, четырехглазый поплыл в тягучем, застывшем воздухе.
   Иван, скрестив руки на груди, ждал - когда он упадет на помост. Не добивал. Пусть они видят. И этот пусть видит - он скосил глаза на уползающего полуживого зве-рочеловека, на двойника своего, свою кровь и плоть. Тот, вывернув шею, смотрел назад - и глаза его не были звериными.
   - А-а-а-а... - гудело бессмысленно и нечленораздельно снаружи, звуки не складывались в слова, не успевали.
   Иван дождался, когда трехглазый, ударившийся спиной о помост, вскочил, развернулся и, склонив голову, ринулся на него. Только тогда он подпрыгнул метра на полтора и обеими ногами ударил монстра в круп, ускоряя его движение - тот снова поплыл в тягучем воздухе, пластинчатой головой вниз, будто прыгал в воду. Опамятовавшийся зверочеловек, скаля выбитые наполовину зубы, столь же медленно несся на трехглазого, намереваясь добить его. Но Иван помешал двойнику, выставил руку, отбросил назад поздно сводить счеты! теперь он сам разберется на смертном ринге. Он сам!
   Монстр снова поднялся.
   И нарвался на встречный прямой удар такой силы, что многопудовой тушей, подобно сверженному монументу, рухнул на спину. Он был силен, огромен, напоен злобой и он был готов драться! Но он не успевал поднять лапы, не успевал даже осмыслить ситуации, как снова летел на помост. Такое с ним творилось впервые.
   А Иван не спешил добивать противника. Пусть все видят. Пусть знают, что и этих чудищ можно бить. Еще как можно!
   Трижды негуманоид поднимался на ноги, трижды бросался на Ивана в слепой, нечеловеческой ярости. И трижды, отброшенный прямыми ударами, падал на помост, заставляя его содрогаться от тяжести своего огромного тела.
   Глеб Сизов, Дил Бронкс, министр обороны Голодов и все другие, обступив ринг-арену, в изумлении, затаив дыхание наблюдали за поединком и ничего не могли по-/ нять. Для них время продолжало идти в привычном размеренном ритме - монстр был стремителен, резок, быстр, он в доли секунд после ударов вскакивал на лапы, бросался вперед... и получал новый удар от почти невидимого противника. По лицу окаменевшего Дила Бронкса крупными градинами тек пот, губы, толстые и синюшные, дрожали. Дил не верил своим глазам, хотя не раз видывал Ивана в деле. Он догадывался, что происходит, он и сам умел ускорять реакцию, движения тела... но не до такой же степени! Иван то застывал на арене неподвижным памятником, со скрещенными на груди руками, то почти исчезал в полуневидимом резком броске, в стремительном и неуловимом порыве - и после этого кошмарное чудище опрокидывалось на спину, переворачивалось, катилось кубырем по помосту, будто ему в лоб ударяло двухпудовым снарядом. Молодец Иван! Страх перед пришельцем пропал. Можно! Их можно бить! Дил готов был и сам выскочить на ринг, помериться силушкой с монстром. Но ведь Иван не уступит места, ни за что не уступит!
   Иван и не собирался никому уступать своего права повергнуть трехглазого. После очередного мощного двойного удара, опрокинувшего негуманоида, он решил, что пора с ним кончать, достаточно, хватит, много чести для этой иновселенской нежити биться с ней в долгом честном бою. И когда трехглазый застыл на короткие секунды, застыл, лежа на спине, широченной панцирной спине, от которой гудел помост, он резко взмыл вверх на три метра, намереваясь в падении сокрушить ударом ног непрошибаемую, выпуклую грудь чудовища, сломать ребра, чтобы их острыми осколками пронзить, продырявить черное сердце трехглазой гадины-ящера. Да, только так, иначе одолеть его было невозможно, только так...
   Пятки с силой ударили в помост, заставив его отозваться натужным гулом. Иван не удержался, рухнул на колени, перевернулся через голову, тут же поднялся. Он был ошарашен - он не мог промахнуться! Но он промахнулся!
   Монстра не было на помосте. Его вообще нигде не было!
   - Слизняк! - вдруг прошипело за спиной.
   И сокрушительным, чудовищным ударом Ивана бросило на силовую преграду, чуть не расплющило, лишь барьеры черного божества Вритры спасли его, не дали превращенному в базальт телу обратиться в кровавый студень.
   Он отключил болевые центры - не время предаваться ощущениям. Замер, собирая силы, приходя в себя, все еще не понимая, что же произошло. Потом осторожно шагнул вперед, еще шагнул, быстро развернулся, выставив вперед руки, будто принимая удар сзади, отпрыгнул.
   - Вы все сдохнете! - прогремело под сводами зала.
   Иван врожденным чутьем ощутил угрозу слева. И тут же его бросило вниз, на помост. Он успел перевернуться, откатиться - не напрасно, совсем рядом ударила в поверхностный пластик сначала одна незримая звериная лапа, потом другая... И тогда до него дошло, будто прожектором ослепило - Невидимый спектр! Да, этот гнусный монстр ушел в Невидимый спектр, и теперь именно оттуда достает своими убийственными ударами. Еще два, три, от силы четыре таких удара - и все будет кончено. Нет! Не для этого он прошел тяжкий путь от скитальца до воина, не для этого. Иван вскочил на ноги, отпрыгнул преимущество во времени было за ним, а значит, не все потеряно. Он шарил по клапанам, искал. И одновременно прислушивался, пытался ощутить внутренним чутьем, где сейчас монстр, где?!
   Очередной удар оглушил его, отбросил на противоположную сторону ринга-арены. Сознание уже покинуло Ивана, погружая весь мир во тьму, но тут же вернулось - он был не человеком, не простым смертным, он был воплощением воинов-росов, и он не мог уйти из осязаемого и зримого мира раньше своей смерти. На этот раз Иван с трудом поднялся на колени. Он не мог отдышаться.
   Но сквозь мельтешение черных кругов и точек перед глазами он видел, как мечется по арене зверочеловек, размахивая руками, пытаясь вслепую достать невидимого врага. Он видел застывшие лица за барьером - на них были боль, страдание, и непонимание. Он видел даже капли пота на черном лице Дила Бронкса. Он видел все.
   Он не видел лишь монстра-убийцу.
   - Вы все сдохнете! - прогремело, прохрипело, прорычало снова.
   И зверочеловек рухнул вниз, будто ему перебили ноги. Рваная глубокая рана словно сама собою вскрылась на его груди, заливая помост кровью.
   Значит, он там! Иван прыгнул вперед и, не глядя, молниеносно обрушил град ударов в воздух. Один из них достиг цели - что-то хрустнуло, защелкало, зацокало и повалилось. Но мешкать было нельзя.
   Рисковать тоже.
   - Ты сам сдохнешь, тварь! - закричал Иван в гневе.
   И отпрыгнул назад.
   Наконец-то! Наконец-то он нащупал ретранс в боковом набедренном клапане. Черный кубик скользнул в рассеченную, мокрую от крови ладонь. Иван сжал кулак.
   И тут же очутился в нелепых и гнетущих переплетениях мшистых лиловых и желтых волокон. Свет померк, но зрение обрело непостижимую ясность, сквозь волокна, свивающиеся миллионами гирлянд, он видел на сотни верст - не было ни зала, ни арены, ни трибуны, ни зрителей, ничего, лишь фантастические, невероятные структуры Невидимого спектра. Так вот почему этот монстр был столь нагл и уверен в себе, он оставлял запасной выход, ему не страшны были барьеры, ринги, поединки, он мог в любой миг ускользнуть от землян в привычное для него и недоступное для них измерение Невидимого спектра. Нет!
   Не выйдет!
   - Ты сам сдохнешь! - прошептал он себе под нос, неожиданно обернулся.
   И увидал страшное чудовище - полупрозрачное, многорукое, покрытое студенистыми отростками. Это был вовсе не трехглазый негуманоид. Это был кошмарный, наводящий смертный ужас оборотень Осевого... нет, это была все та же тварь иновселенская, просто в Невидимом спектре она выглядела так, именно так. Три мертвенно-зеленых, будто потусторонних глаза прожигали Ивана. Извивающиеся щупальца с бритвенно острыми, тонкими когтями тянулись к нему, суля лютую смерть.
   Господи, спаси и укрепи, дай сил! Иван наотмашь рубанул ребром ладони рука погрузилась в вязкую, омерзительную массу. Он еле успел выдернуть ее. Отступил.
   Гадина медленно надвигалась на него.
   Иван собрался. Теперь он не имел права промахнуться. Иначе все окажется напрасным. Иначе грош ему цена и вечное проклятие!
   Он взвился вверх, насколько мог, насколько позволяли силы. Удар надо было нанести всем телом, всей массой. Ну, грозный и справедливый Индра, дай сил! Обрушь свою алмазную палицу на демона черного зла! Не оставь в праведном бою!
   Прежде, чем сжаться в комок, в сгусток нечеловеческой, божественной мощи, Иван снова сдавил в кулаке черный кубик - его мгновенно вынесло из Невидимого спектра.
   И тогда он ударил! Будто вырвавшаяся из грозовой тучи стрела Перунова осветила мрак, пропала в пустоте... Нет, не в пустоте - ступни ощутили броню хитина, пробили ее, сорвали с невидимых плеч... Иван обессиленный, выдохшийся, еле живой упал на помост, скрючился от острой боли. Тело обретало обычную плоть, живую и ранимую, оно не могло больше выдерживать страшной нагрузки, оно дрожало рваной крупной дрожью, молило об отдыхе, покое, не повиновалось. Иван не мог даже встать на колени, он лишь приподнял голову, посмотрел назад мутным взглядом.
   - Все, - просипел он, - кончено.
   Прямо посредине арены валялся в уродливо-вывернутой позе безголовый труп иновселенского монстра. Он медленно выявлялся из прозрачного воздуха, обретал материальность, видимость. Из разодранной глотки ручьем вытекала густая зеленая жижа, наверное, кровь. Метрах в двенадцати от трупа лежала оторванная голова, но ни глаз, ни носа, ни жвал на ней различить было невозможно, все было разбито, вдавлено внутрь жуткого черепа.
   Он не промахнулся. Удар попал в цель!
   Иван входил в прежний, обычный ритм.
   Теперь он явственно слышал, как кричат, как суетятся там за барьером люди, видел, как они тянут к нему руки, будто желая поскорее вытащить с этой проклятой арены, защитить, укрыть. Поздно, он сам себя защитил. Он одолел чудище. Но какой ценой?!
   Он глядел в нервные, растревоженные, кричащие лица. Глядел будто сквозь них, не замечая, не видя их. Лишь глаза Светланы не горели диким, суетным огнем. Она сидела в дальнем кресле. Она пришла. Пришла под самый конец, под развязку. И она молча смотрела на него. Этот взгляд невозможно было вынести.
   И все равно он победил. Он взял верх! И так будет впредь, так будет всегда. Он пробудит их от спячки, он заставит их защищать Землю!
   Изнежились! Размякли! Раскисли! Если б их предки были такими, ничего бы не было - еще тысячи лет назад сгорели бы последние города и селения в пламени пожарищ, созидающие были бы уничтожены, вырезаны, выжжены, настал бы час, когда остались на пожарищах и в пустынях одни разрушители-убийцы... и конец их стал бы страшен - передохли бы все до единого подобно саранче в пустыне, опустела бы земля, обезлюдела бы Земля. Нет, предки умели не только дома строить да хлеб ростить, когда надо было, они становились крепче кремня, они не толкли воду в ступах, не мудрствовали лукаво и изворотливо, они брали в руки мечи - и уже не знали ни боли, ни страха, ни пощады. Они были созидателями. Они были воинами. Они сохранили, сберегли жизнь на планете-мученице. Но потом, века в неге, в пресыщении, в "общечеловеческом" парнике-цветнике... прав был ублюдок Правитель, прав, - они все вырождаются, все до единого, и самые умные, самые добрые, самые человечные - все на гибельной тропе в ничто, в ад кромешной и необратимой дегенерации!
   Иван перешагнул чрез незримый рухнувший барьер. Молчание было непонятным. Они глядели на него, будто он вернулся с того света. У Дила Бронкса тряслись толстые синюшные губы. Голодов был бледен как лесная поганка.
   Первой подошла Светлана. Подошла и молча уткнулась лицом в плечо. Она видела тот мир, она знала Систему, и она все понимала... кроме одного, к чему этот нелепый, непонятный бой. Зачем так рисковать, не могла она понять этого по-женски, ведь он не только свою жизнь ставил на карту, он обрекал ее на муки и страдания, зачем такая жестокость?! Напряжение, сковывавшее ее, ушло, слезы сами потекли из глаз. Светлана рыдала - тихо, беззвучно, почти не вздрагивая.
   - Прости, я был не прав, - будто через силу выдавил Глеб.
   Иван кивнул.
   - Мы будем их бить! - твердо и даже с вызовом сказал он, глядя поверх голов. - Да, именно вы будете их бить. Бить смертным боем! Бить всем нашим оружием, а когда его не будет, бить руками, ногами, грызть зубами, давить!
   Мы отстоим Землю! А кто собирается нюни разводить и самокопаниями заниматься, пусть проваливает сразу! Ну?!
   Все молчали. Само существо человеческое не могло им позволить вот так сразу взять да и отрезать отходные пути, сжечь мосты за спиной... надежда на отход на отступление, она всегда должна теплиться, жить где-то с самого краешка в сознании, иначе... а что иначе?! И вообще, что же это за надежда?!
   - Нам некуда отступать! - продолжил Иван. - Нам некуда прятаться! Ни шагу назад! Сегодня утром я подписал приказ - любое отступление с позиций, где бы то ни было, в любом конце Вселенной, - будет караться смертной казнью. И если дрогну я - стреляйте без жалости и снисхождения!
   Он крепче прижал к груди Светлану. Уставился прямо в глаза Глебу Сизову. Тот не отвел взгляда. Иван облегченно вздохнул. Да, они не подведут его. Настанет час, и они все увидят сами, все поймут. Других нет. Рок отвел им слишком мало времени. Мало? Теперь он сам желал, страстно желал, чтобы Вторжение началось скорее, как можно скорей. Иначе он перегорит, иначе они все выдохнутся... Нет! Иван тряхнул головой, будто избавляясь от наваждения. Как тяжко ждать. Как тяжко!
   Ласковое, нежное прикосновение вернуло жизнь и свет. Хук снова зажмурился. Но прохладная и трепетная волна накатила, омыла воспаленную кожу, остудила. Это было сказочно и прекрасно.
   Хук со стоном перевернулся набок. И сразу увидал необъятную лазурную синь. Океан! Вот он и добрался до океана. Тихий, огромный, добрый океан. В его голубых толщах нет крови и боли, нет боев, нет сражений, нет смертей. В прохладе лиловых вод не горят смрадным багряным пламенем города, не вспыхивают крутящимися факелами людские тела, не грохочут траки, не лязгает броня. Там нет седых и черных пепелищ, нет стонов, воплей, смертного хрипа... там все тихо и благостно, там мир и покой, тишина... да, именно там, и только там само царствие небесное на земле. Прохлада и тишь.
   Благодать. Растворение в большом, огромном, несуетном.
   Соленые слезы текли из усталых полусомкнутых глаз Хука Образины и сливались с солеными водами океана. Единение, растворение. Ему неудержимо захотелось туда-в мрак синевы, в холод неспешных вод, в тишь и покой. У каждого есть свое пристанище. Не каждый знает о нем, не каждый догадывается, но оно есть. Эти воды укроют его, дадут главное возможность забыться, уйти из той проклятой жизни, что репьем цепляется за изможденное, измученное тело. Да, только так, только здесь!
   Хук приподнялся на локтях, уставился в бескрайнюю синь. Голова закружилась. Слезы потекли сильнее, неудержимей. У него не было сил проползти несколько метров, чтобы волны укрыли его с головой, чтобы подхватили, унесли с собой в благостные и добрые глубины. Он прополз лишь полметра, раздирая в кровь локти. И упал лицом в мокрый песок.
   Еще недавно ему снился страшный сон. Снилась явь. Выжженное побережье.
   Выжженный материк. Черные непроглядные тучи. И воронье. Откуда оно взялось?
   Хук никогда не видал столько воронья. Тучи гари и тучи воронья в страшном апокалиптическом небе. Под этим багровым небом шла лютая бойня, и никто не считал убитых и погибших. А остались ли там, за спиною, живые?! Может, и не остались. Страх, ужас, смерть. И спасительный Океан. Они рвались к нему как к последней надежде. И вот - прорвались!
   Избитый, израненный, умирающий Хук Образина лежал в полосе прибоя - и не знал толком, жив он или мертв. Здесь было лучше, чем в помойном баке, куда его бросили умирать в прошлый раз, намного лучше. Чтобы оказаться здесь, стоило пройти весь этот страшный путь. Хук ни о чем не жалел. Да и чего жалеть-то? Они укротили взрыв дикого, стихийного бешенства на Западе, укротили, усмирили... но какой ценой?! Он один из немногих знал, что ожидает Землю. Но другие-то не знали! И вот это побережье, эти волны.
   Благодать! А он умирает, и нет никого рядом... Как это нет?
   Хук снова приподнялся на локтях. Попробовал сесть. С трудом, с невыносимой болью, но получилось. Крузи нигде не было видно, и сержанта, русоголового совсем молоденького Николая, тоже не было здесь, никого, ни души! Бронеход сбили над скалами, Хук точно помнил. Он обернулся - пики скал торчали рваными, иззубренными остриями вверх, как и положено им. Скаф разбит, разодран. Шлема и вовсе нету. Какие-то обломки и обрывки валяются позади. У Хука начинало в глазах темнеть, но он до боли вглядывался в пространство. Рано еще помирать-то! Рано в лилово-голубую толщу! Может, в другой раз, не сейчас.
   Хук зачерпнул в пригоршню набежавшей водицы, плеснул в лицо, протер глаза.
   И тут же зажмурился, прогоняя нелепое видение. Контузило! От внезапной мысли сжалось сердце - ежели с головой нелады, он никогда не выберется отсюда. Нет! Надо смотреть. Надо.
   Хук осторожно приоткрыл один глаз.
   Видение не исчезло. Прямо из пучины морской шагах в двадцати вылезал какой-то рогатый гад. Вылезал, вздев до самых ушей острые плечи, выставив вперед полусогнутые трясущиеся лапы, передергиваясь, будто пес, стряхивающий воду... И человек, вроде, и не человек.
   Нет, это не видение. Теперь Хук явно видел облезлую, мокрую тварь, выходящую из вод. Он уже видал таких! Память ударила будто обухом по виску.
   Точно, видал, там, под землей, в проклятых притонах. Рогатая, полузвериная морда, шерсть... Рука потянулась к парализато-ру, нащупала рукоять.
   - Не выползешь, гаденыш! - просипел Хук. - Я тя на свет-то Божий не пущу!
   Он вскинул парализатор, дал по рогатому средним, упреждающим.
   Тот дернулся, вскинулся, упал, поглощенный бурлящей водой. Но почти сразу поднялся и столь же слепо, выставив лапы пошел к берегу. Теперь его трясло еще сильнее.
   - Ух ты, зараза! - прошипел Хук. - Никак промазал! Нет уж, не уйдешь!
   Получай, нечисть!
   Он выпустил три заряда подряд. Он бил точно и метко, верняком.
   Но рогатая гадина, упав, сгинув в волнах, вновь подымалась, и даже не поворачивая головы в сторону стрелка, шла вперед и вперед, она уже выбиралась на желтый песочек.
   Хук ничего не мог понять. Были б силы - бросился бы на тварь, прибил, придушил. Но сил не было, лишь слезы текли по небритым колючим щекам.
   Рогатый наконец выбрался, замериа мгновение, увязнув костистой лапищей в песке. Потом дернулся и сомнамбулически, будто зомби, побрел к скалам.
   - Мерещится! - озлобился Хук. И стал яростно тереть глаза.
   Совсем рядом с ним, в двух саженях, прибоем выкинуло огромную студенисто-фиолетовую медузу. Хук поморщился, попробовал было отползти. Сил не хватило. И он застонал.
   Медуза минут восемь лежала бездыханно, чуть подрагивая. Потом прямо из блеклого студня стали вытягиваться два шарика на стеблях, два глаза. Хука прошибло холодной испариной. Он снова потянулся к парализато-ру. Но омерзительная тварь не замечала его, страшные полупрозрачные буркалы были устремлены к берегу, к скалам.
   Прошло еще немного времени, и вслед за глазищами из студня вытянулись четыре длинные членистые и прозрачные лапы, потом появились извивающиеся отростки, щупальца... и все это, колыхаясь и сотрясаясь, дрожа и переливаясь, поползло из воды к камням, к скалам.
   Хука чуть не вывернуло от отвращения. Он не стал стрелять, не мог, руки тряслись, не слушались. Нет, океан-батюшка, не одну лишь прохладу ты рождаешь, не только тишь да благодать... это ж надо, какие гадины! Хука трясло неостановимо. Ежели из ласковых мирных толщ лезет эдакое, и впрямь нелады творятся! и впрямь пришли времена жуткие! вот он, настает все-таки Конец Света, и восстают мертвые из могил и пучин, и лезут чудовища сатанинские, дьявольские! всему есть предел! вот он и пришел, не отвертишься и не спрячешься!
   Лодка опускалась медленно. Сигурд не спешил. Там и без него обойдутся, сейчас, после их победы, начальничков стало много, каждый спешит примазаться, вот и пускай поработают. А ему все понять надо, иначе никак нельзя.
   За последние вылазки и самовольные выходки Иван врезал ему по первое число, устроил основательную взбучку и пообещал, что если еще будет самовольничать, в карцер загремит. Сигурд молчал, кивал. Защищать его было некому, Гут лежит бездыханный в своем гробу-ана-биокамере. А провинностей-то всего-навсего- две гигронные субмарины, затопленные Сигурдом вместе с экипажами по триста душ, расплавленная база космоде-санта в Паломаресе и остановленный гиперторроид, тот самый. И черт дернул его заглушить! Но разве он виноват, разве он специалист по этим проклятым Д-стато-рам? Вот Иван так и сказал: не специалист, черт бы тебя подрал, так и не суйся, пока тебе башку не оторвали! Оказывается, он, сам того не желая, следы всех этих выродков замел, а заодно и следы карлика Цая ван Дау. Ну и ладно, дело старое, забудется со временем.
   Сейчас Сигурд опускался на исследовательской подлодке типа "креветка"
   в антарктические глубины. Раньше тут был материк. А теперь ямища непомерная. Глубинный заряд оставляет не воронку, он оставляет провал на тот свет - будто и не след удара, а новоявленная марианская впадина поперечником в сорок миль... нет, больше, значительно больше. Что ж поделаешь, думал Сигурд во мраке, русские Антарктиду открыли, они ее и раздолбали к чертовой матери. Загадочный народ! Зато там, внизу, что-то есть - это он знал наверняка, и сомневаться нечего.
   Но пока ничего интересного на глаза не попадалось. Лишь раз семь или восемь всплывали вверх чьи-то скрюченные тела, трупы - странные, со вздымленными волосами, без одежды и будто мхом поросшие, наверное, такие шутки выкидывает с покойниками давление, ведь поднимались тела оттуда, со дна провала... А когда-то здесь был дворец. Тайный дворец! Никто не знал о его существовании, почти никто. Он и сам-то недавно узнал. Сначала не поверил даже. И на вот тебе - никаких следов! Нет, надо идти вглубь, нечего барахтаться у самой поверхности!
   Сигурд откинулся в кресле, прикрыл глаза.
   Лодка стремительно пошла вниз, во мрак и холод. Взбаламученная, непроглядная жижа все клубилась, вихрилась, не находила покоя, хотя прошло немало дней. Миллионы тонн воды! Исполинские всеразрушающие силы столкнулись здесь, чтобы погасить друг друга в бессильной титанической злобе. Испарившиеся льды через минуты и часы после удара водопадами обрушились на Южную Америку, Австралию юг Африки. А воды Тихого и Атлантического океанов ринулись в чудовищный провал... Даже представить себе невозможно эдакую мощь! Сигурд словно оцепенел в кресле. Таких катаклизмов на Земле не бывало за последние сорок миллионов лет. Чего же он ищет! Там ничего не могло остаться, там все уничтожено самим ударом, а потом и убийственным прессом океанских вод. И все же... вниз!
   Он опустился на самое дно и теперь методично, последовательно обшаривал метр за метром. Собственно дна как такового и не было. А было страшное нагромождение валунов, искореженного, изодранного, вздыбленного металла и всевозможных обломков. Здесь можно было потратить полжизни и ничего не найти. Сигурд направил лодку к уродливым стенам воронки. Там было опасней - в любой миг мог обвалиться очередной непомерный обломок породы или конструкций, задавить, похоронить под собой.