Петухов Юрий. Вторжение из ада (Звездная месть - 4)

   Иван, еле волоча ноги, побрел к Храму. Там, там его примут, там будет ответ - правдивый и праведный, там он развеет сомнения, там сбросит черный камень с души. Иди, и да будь благословен! Вот он и идет, вот он и возвращается. Блудный сын.
   Купола горели ярко и чисто, Неземным Огнем горели. Будто и не случилось ничего, будто Господь все так же оберегал Землю, хранил свою обитель на ней - Великую Россию, единственную во Вселенной пристань Духа, озаряющего мрачные толщи Мироздания светом, теплом и верою - Святую Русь.
   Господи! Дай силы выдержать и это испытание! Иван воззрился на величавые кресты, прижал ладонью к груди малый крест нательный. Не благ прошу и не помощи, только лишь сил терпеть страдания и лишения, сил преодолевать их!
   Ноги становились тяжелее с каждым метром, будто белые высокие стены Храма отталкивали его, отвергали. Нет! Это только кажется...
   Метрах в сорока, слева от ступеней лестницы, три прозрачных гадины теснили к граниту кучку измученных людей. Двое армейских отбивали несчастных, удерживали нечисть. Тут дела были плохие. Иван сомнамбулой побрел к кричавшим, перепуганным донельзя людям, заслонил спиной. Слизистая лапа, будто четырехметровый прозрачный и хлипкий крюк, нависла над ним.
   - Ну, ладно, сволочи! - просипел он.
   Лезвие меча вырвалось из рукояти хрустальным лучом, превратилось в рассыпающий искры веер. Крики сразу стихли. Даже армейские оторопели.
   - Это вам не кровь сосать из беззащитных! В считанные секунды Иван изрубил гадин в капусту, в лапшу. Тут же повернулся, заорал со злостью:
   - Чего стоите! Чего ждете!! Расшвыривайте обрубки, да подальше! Или опять хотите?!
   Они стояли, не понимали, жалко улыбались, трясли головами. Только армейские раскидывали сапогами слизь. Эти были потолковее.
   - Ну ладно, как знаете.
   Иван отвернулся, пошел к Храму.
   На этой лестнице ему была знакома каждая ступенька. На ней он стоял, когда вернулся из Системы, стоял и слушал голос сверху. Может, тогда ему все почудилось? Может, и не было ничего?! Он шел неспешно и тяжело. Давил камень, давил тяжко и безысходно. Шаг. Еще шаг... Горят Купола, горят. Их золотые огоньки, их блеск освещал ему путь за тысячи парсеков от Земли, во мраке бездонной пропасти - той самой, в которую падали все миры бескрайних вселенных, все, кроме мира этого - мира Святой Руси, увенчанного Золотыми Куполами Храма Христа Спасителя. Русь не падала в бездну, она была над ней, она парила надо всеми безднами и пропастями Мироздания... И сейчас парит?!
   Иди, и да будь благословен! Как же так? Теперь все они падают в пропасть, страшную, черную, бездонную, смертную пропасть. И виноват он, только он, облеченный и избранный, взваливший на себя тяжкую крестную ношу всех землян, всех христиан... Нет! Неправда!
   Перед Храмом никого не было, ни души.
   Иван подошел к огромным великолепным дверям. Они были закрыты.
   Постучал. Пока ждал, мелькнула горькая мысль, он здесь теперь лишний, ему во Храме нет места, вот и закрыто... Но служитель приоткрыл двери впустил.
   Иван спросил сразу же:
   - Они лезут сюда?!
   Служитель, молодой еще человек с русой бородкой и печальными глазами, весь в черном, покачал головой.
   - Нет, во Храме Божием им нет места. Вы кто будете?
   - Грешник я, - после некоторого раздумья ответил Иван, - и преступник, коему нет прощения.
   - Господь всемилостив.
   В Храме было пусто, лишь пять-шесть смутных силуэтов различил Иван во глубине его. И все же, прежде чем пройти далее, спросил еще:
   - Здесь можно укрыть тысячи людей. Почему же двери ваши закрыты?!
   Служитель в черном ответил смиренно, без раздражения:
   - Двери наши для всех открыты, вы только что убедились в том. Час назад здесь было очень много людей, больше двадцати тысяч. Их вывезли на космобазу к Сатурну. Через полтора часа придет очередной корабль. Но людей остается все меньше, город опустел...
   Будто нож вонзился в сердце Ивана. Город опустел. Опустела Земля Русская, города и веси, равнины и долы, не слышно уже ни смеха, ни плача, повсюду царят запустение, смерть и страшные гадины Пристанища. Иван вздохнул тяжко. Пристанища или преисподней? Подлый крысеныш так и не ответил. Бес!
   Он прошел вперед, к образам.
   Он ожидал, что придет облегчение. Но оно не приходило. На душе становилось еще муторней, еще тяжелее. Так не могло долго продолжаться, всему есть предел. Иван был на грани. И он ждал слова...
   Патриарх стоял перед ликом Спаса. Стоял спиной. Это просто чудо, уже третий раз он застает его, пастыря всех православных, того, чье слово есть утешение. Иван рванулся вперед. Колыхнулось пламя свечей.
   Старец обернулся. На лицо его набежала тень, глаза сверкнули.
   Иван поднял руку, моля о слове, одном коротком слове, подался всем телом, душою... Но было поздно, патриарх резко развернулся и пошел прочь.
   Он узнал его. Узнал! Но он не захотел его видеть, говорить с ним! Значит, это правда. Значит, неискупимый грех лежит на нем. У Ивана потемнело в глазах, ноги подогнулись.
   Служитель с русой бородкой успел подхватить его под локоть. Прошептал в изумлении:
   - Чем вы могли его так напугать?! Никогда, никогда я не видал святейшего таким!
   Иван отстранил руку.
   И опустился на колени. Сейчас он смотрел прямо в глаза Тому, от Кого ждал ответа. Все отказались от него, все отвернулись, кроме беса-погубителя, завладевшего его душой, вкравшегося в нее. Все! Ну и пусть! Патриарх облечен саном, но и он лишь человек на грешной земле, человек! Перед Иваном все плыло, качалось, он еле удерживал себя на кромке сознания. Чернота и темень наплывали на него, застили лик Спасителя. На какой-то миг он даже уронил голову на грудь, уставился в мраморные плиты, и сразу набежала тьма, а из тьмы выплыло блудливое лицо, омерзительная харя Авварона. "Прочь! Прочь! - мысленно приказал Иван. - Уходи, бес!" Крысеныш осклабился, обнажая гнилые черные зубы. "Я уйду, Иван. Но и ты уйдешь отсюда. Ты чужой в этом храме, чужой..." Ивана вновь затрясло. "Не смей! Не смей так говорить! Ты вообще не можешь здесь быть, в Святом Храме, в Доме Господнем!" Авварон отозвался не сразу и будто издалека: "Как же не могу, Ваня? Ведь ты же там, верно? А я в тебе! Стало быть, могу! Еще как могу! Это ты убирайся вон из храма этого, проваливай из дома того, кого ты называешь своим господом! Проваливай!! Прочь!!!"
   Иван согнал наваждение. Но его не переставало трясти. Чужой? Он здесь чужой?! Сознание возвращалось к нему. А с ним возвращались боль, горечь, стыд и тяжесть, страшная тяжесть в груди.
   Господи! Прости меня, Ты ведь всемилостивый! Дай мне сил искупить свою вину... Нет, вначале ответь мне - виновен ли я?! Или только бесы изводят невиновную душу мою?! Не говори ничего, только взгляни как прежде, я пойму, дай мне знак Твой, Господи! Страшно! Страшно мне, и горько! Вот я весь перед Тобою! От Тебя ничего не скроешь, Ты все видишь и все знаешь. Ответь же, есть ли моя вина в том, что смеркается белый свет над Землею и застит ее тьма лютая, ответь! Ведь Ты и опричь Тебя стоящие направляли меня. Иди, и да будь благословен! Не слова ли то Твоих вершителей?! Значит, Ты не бросал меня, не оставлял без руки Твоей... Или в гордыне пребывал я, смущенный бесами?! Или не Ты вовсе был водителем моим?! Ответь же! Любой муке, любому страданию предел должен быть положен. Ты же милостив, Боже!
   Иван вглядывался в лик Спасителя, до боли в глазах, до ломоты в затылке. Но он не видел очей Его, лишь черные, зеленые и красные круги плыли перед ним, и таял сам лик в мутном мареве, уходил, расплывался, будто отворачивался.
   И не воспарял ищущий ответа под сводами, не растворялся духом своим в царствующем здесь, во Храме, Духе Святом. Гнуло к земле его, давило, жало к плитам, будто отяжелело тело его. Тяжко ему было, тяжко. Но не тело болело и страдало. А душа.
   Горючие слезы текли по щекам. Напрасны, напрасны мольбы и молитвы.
   Господь не приемлет его. Прав Авварон, этот Храм не для него. Он тут чужой.
   Нет! Иван встал, подошел к иконе Богоматери, прижимающей к сердцу своему Того, Кому еще только предстояло пройти крестным путем и принять муки страшные.
   - Матушка! Заступница! - прошептал Иван. - Не отринь...
   Он был на пределе. Он не мог уйти ни от себя самого, ни от тех, в кого верил, под чьей рукой шел на смерть и на муку, нес свою крестную ношу.
   - Заступись! Помоги!
   Он протянул к ней дрожащие руки. И услышал вдруг за спиной злобный тихий смех, знакомый, старческий. Нет! Только не здесь!! Нет!!!
   Святой лик Богоматери потемнел, будто тучей грозовой его закрыло.
   Отвернулась? Отказалась!? Ивана словно окатило арктическим холодом. Зубы застучали, ноги свело, выворачивающая боль пронзила позвоночник... и он медленно повернул голову.
   Позади, будто в порыве сокрушительного урагана, в развевающихся, бьющихся черных одеждах, злобная и торжествующая, стояла черная фурия, злой дух ненавистной планеты Навей.
   - Вот и сбывается черное заклятье, Иван! Ты узнаешь меня?!
   - Не-е-ет!!! - закричал во всю мощь легких он. Но даже сипа не вырвалось из его рта.
   - Я вижу, ты узнаешь меня! - шипела ужасная, сморщенная, высохшая старуха в черном балахоне. Изогнутая сучковатая клюка содрогалась в ее птичьей костистой руке. - Тебе ли не узнать своей брошенной возлюбленной, своей Прекрасной Елены?! Ты помнишь меня! И ты очень хорошо помнишь о черном заклятьи! Загляни же мне в глаза! Загляни!!
   Иван вскинул голову вверх, к высоченным белым сводам. Но не увидал их тьма застилала все, рваные черные клочья разодранных ураганом туч неслись поверху, в багряном страшном небе. Да, это была она, его Алена, Аленка, его любимая, которую он оставил в Пристанище, которая восстала из своего хрустального гроба, которая ждала его вечность в ином времени, не дождалась и прокляла! Петля времени! Черные проказы Вселенной! Но в ней были и другие - в ней собралось все зло планеты Навей, вся ненависть... и она стала духом зла, духом чудовищного многоярусного гипермира, в который он пришел чужаком, неся горе, смерть, страдания и несбыточные надежды. Да, надежды!
   Она поверила в него. Она родила ему там сына. Тот стал оборотнем. Она стала злой навью. А он остался прежним, чистым, светлым, безгрешным?! Иван обхватил голову и затрясся в горьких рыданиях.
   - Виноват! Я виноват во всем! - хрипел он сквозь слезы.
   И уже не ждал слова, не ожидал прощения. Не будет его. Не будет.
   Пристанище больше Земли, и Земля лишь часть Пристанища. Но ему нет места ни в преисподней навей, ни на Земле, у него нет и не будет своего пристанища.
   - Прости! Прости меня! - застонал он.
   - Нет ни виноватых, ни безвинных! Ты зря пришел сюда с покаянием, в поисках прощения, напрасно! - дребезжащий старческий голос убивал мозг, сушил душу. Оглушительный, истерический вой-хохот пронзал насквозь, леденил, мертвил. А слова били наотмашь. - Черное зло Мироздания вечно и неистребимо, оно перетекает из души в душу - и нет границ ему и нет предела! Черное заклятье лежало на тебе. И предал ты породивших тебя и благословивших. И выполнил ты Предначертанное, ты открыл ворота черному злу! Ты вернулся в Пристанище!
   Иван отшатнулся будто ударенный. Что? Что за бред?!
   - Смотри мне в глаза! Смотри же!!!
   Он собрал остатки сил и воли, поднял голову. Теперь ему нечего было бояться. Теперь он отвечает только за себя.
   Страшная, уродливая ведьма хохотала прямо ему в лицо. Жуткий вой-хохот, истерический и надрывный, сводил с ума. Но черные глаза фурии не смеялись. Они были мертвы и пусты. Это была сама пропасть, Черная Пропасть Мироздания, в которую падало все, живое и неживое, светлое и темное, черное и белое, злое и доброе, это была Пропасть Смерти. И чем дольше Иван в нее вглядывался, тем сильнее притягивала она его, всасывала, манила, тащила, вцепившись невидимыми смертными крючьями. Мрак. Ужас. Пустота. Вход в Пристанище! Вход без выхода.
   Нет! От отпрянул от страшной безумной старухи. Он не уйдет в мир Тьмы.
   Он останется здесь. И пусть у него нет выбора. Но сейчас решать будет он, только он!
   Ужасающий хохот стал тише, отдаленней, фурия растворилась в проступающей белизне стен и сводов. Да, он решает сам. Он имеет право на это.
   Медленно, очень медленно Иван вытащил из кармана пистолет, тот самый.
   Разорвал рубаху на груди, приложил ладонь к сердцу. Оно билось натужно, надрывно, измученно. Он вдавил ствол в горячую кожу, поднял глаза к сводам.
   Нажал спуск. И повалился с пробитым сердцем, замертво, повалился под просветленными, добрыми ликами, взирающими на него с мольбой и страданием.
   "Одна лишь надежда, да вера..."
   Романы "Звездная Месть" и "Бойня" писались почти одновременно, и были они для меня двумя вехами, двумя лучами, расходящимися из настоящего в будущее. Тогда казалось мне, что оба направления имеют равное право на существование: и сверкающее грядущее "Звездной Мести" с ее вершиной человеческой цивилизации и кошмарный тупик "Бойни". Прошло время. И видится ныне мне, что мы идем по пути, описанному в "Бойне". "Цивилизованный мир"
   без спешки, спокойно и методично убивает Россию - подобно хищнику, сбившему с ног зазевавшуюся жертву, придавившему ее, бьющуюся в агонии, трепещущую, к земле, и медленно сдавливающему ее в смертных лапах своих. Россия обречена. Уже сейчас, ныне. И нужно какое-то непостижимое, немыслимое чудо, чтобы она стала воскресать... России уже нет. Осталась только вывеска и великая память о великом прошлом, да еще новые нерусские "русские", пускающие слезу под сентиментальные стоны "живи, страна..." Дотягивают свой век последние поколения старых русских. Бегут с тонущего корабля подобно крысам наиболее приспособленные, дуреют по миллионам подвалов десятки миллионов отупевших вненациональных существ, от коих родятся в нескором "светлом далеко" персонажи "Бойни" - гурыни, паки, близнецы-Сидоровы, бубы, хреноредьевы и прочие выродки-мутанты, не лишенные многих добрых качеств и свойств характера, но все ж таки, нелюди. Это наше будущее, предсказанное мною то ли в озарении божественном, то ли в дьявольском прельщении - но одно, единственное будущее, что ждет нас за близким порогом. И не будет никаких Гиргей, никаких созвездий Отверженных и туманностей Андромед, не будет десантных и боевых капсул, прогулочных космических лайнеров, и крейсерского корабля "Ратник" не будет.
   Без России человечество, тупеющее и америка-нообразное, никуда дальше Луны не выберется. Оно выродится задолго до XXV века и любых вторжений извне, оно уже на пороге вырождения... Не будет Дальнего Поиска, и космодесан-тников-смертников не будет. Зачем рисковать на окраинах Вселенной, геизировать загадочные и страшные миры, когда все под боком - и развлечения, и пойло, и телеящик - поспевай лишь менять одеяния да стрижки - вот ты и супермен. А десантникам да прочим спецназовцам и на Земле работы впору - ломать хребты недовольным, калечить старых, недобитых русских да охранять новых нерусских "русских". Великая Мечта! Великая Иллюзия! Все в прошлом. Впереди - Подкуполье и Забарьерье. Впереди колбасный рай демократов и утопия (в полном смысле слова) самого гениального демократора из всех демократоров, того самого, о чей чугунный лоб разбились в "Бойне" на своих "тарахтелках" Пак Хитрец и "герой демократии" Айвэн Миткофф, как говорится, за что боролись... Теперь, по прошествии времени, кажется мне, что написал "Бойню" вовсе и не я, не мог смертный, погрязший в быте и суете, как и все мы, написать такое недостижимая вершина! Не знаю, поймут ли когда этот роман современники мои, потомки, не знаю... на смену нам идут гурыни и баги скорпионы. А как хотелось бы войти в Д-статор И перенестись на Сельму, в мир чарующих призраков, туда, где хохочет белозубо и бесстрашно неунывающий Дил Бронкс!
   Как бы хотелось побывать в утробах таинственной Гадры, побродить по ее пурпурно-алым лишайникам в сиреневых сумерках вместе с благородным потомком русов-викингов Гугом-Игунфельдом Хлодриком Буйным... Нет, не будет Гадры, не будет Сельмы, не будет Дила и Гуга. А будут трубы, трубы, трубы... будут краники, будет пойло, будут отстойники, переполненные неразлагающимися трупами. И будут миллиарды, триллионы жиреющих, алчных крыс. И еще будут существа более страшные чем крысы и монстры подземелий, будут "туристы" - да, те самые туристы, что приедут в Подкуполье-Россию на сафари, на охоту, чтобы вволю потешить себя загоняя и расстреливая в упор беззащитных и жалких мутантов-выродков, наших с вами правнуков. Так будет. Потому что начало положено. Россия вырождается. И она выродится вместе с теми, кто сейчас в подвалах, кого все больше, для кого уже нет обязательной работы, обязательного образования, обязательного лечения, а есть только идиотизирующее телевидение, наркотики, пойло, заливаемое в российские глотки миллионами тонн, заливаемое невесть кем, кавказской шатией-братией, шустрым народцем, есть бессмысленные, тупые войны - войны на истребление русских. Все как в "Бойне": резвые и расторопные сбегут за Барьер, отупевшие и расстерянные останутся, чтобы дичать и вымирать. Геноцид. Тихий, планомерный геноцид осуществляемый мировым сообществом в России при полной поддержке его президентами, правительством и прочей колониально-управленческой гопкомпанией. Геноцид, творимый с немого и безропотного согласия самого подвергаемого геноциду народа - вернее, как сказал покойный В. А. Солоухин, "не народа, а населения, народа у нас не осталось, повывелся весь". Горе-горькое... Но когда в одну дуду дуют все: и "цивилизованный мир", и властьимущие наши, и население безропотное, горемычное, то так тому и быть - свершится желаемое, сообща Россию и добьют. "Бойня"! Роман пророческий, гениальный, не автором будет сказано. Да и что есть автор, когда вещь уже написана, многажды переиздана, живет сама по себе без его воли - ничто, стоит он в сторонке, сам не понимает, откуда что взялось, как сложилось, в какое ухо Господом Богом нашептано. "Бойня"! Последний, видно, крест на могиле Великой Литературы Российской и, пожалуй, мировой. Ничего выше и горче не будет уже. Роман-трагедия! Сама жизнь! Но кроме нее есть еще и надежда. Надежда на слова Иисусовы "Мне возмездие, и Аз воздам!" Надежда на "Звездную Месть", на воздаяние всем по делам их. И Вера, и Любовь. И еще - "Меч Вседержителя", священный карающий меч в благой длани самого Спасителя.
   Юрий Петухов