Пейсли Ребекка. Полночь и магнолии

   Нежные чувства прошли по всему телу и заставили ее еще больше желать человека, который растревожил их.
   — Твоя рубашка, — прошептала она. — Мне хотелось бы тоже вдохнуть запах твоего тела. Можно мне снять твою рубашку!?
   «Неужели она действительно думает, что должна спрашивать меня об этом?» — подумал он. И не успел он подумать, как Пичи ловкими движениями сняла с него рубашку. Теперь его грудь была также обнажена, как и ее.
   — Ты такой сильный и… красивый, Сенека! — прошептала она.
   Он наклонился к ней и поцеловал ее в ложбинку между грудей. Аромат ее тела заполнил его сознание, унося его в небытие.
   — Я представляю, что между нами идет борьба на шпагах, — произнес Сенека.
   — А ты знаешь, как сражаться на шпагах? — спросила она.
   — Знаю, — ответил он.
   Воображение возвратило Пичи в это утро. Она представила себе, как Сенека поехал со стражей искать ее, а на поясе у него висела шпага. И вдруг ее буйное воображение заставило Сенеку вздрогнуть. Она вскочила в кровати и закричала:
   — Они все ненавидят меня, они хотят… изнасиловать и убить меня… Я боюсь, …моя белка придет мне на помощь… Но она не справится с этими кровопийцами, и тогда… о, провидение! На помощь придешь ты, Сенека, такой сильный, такой храбрый! Я кричу тебе: «Мой возлюбленный!» А ты… убиваешь своей шпагой этих негодяев… направо и налево…
   — Пичи…
   — Они падают у твоих ног и умирают… А потом… ты берешь Дамаска, сажаешь меня и мы вместе скачем за горизонт. Мы и моя белка, и твоя шпага.
   Сенека не переставал поражаться ее буйной фантазии.
   — Пичи, — сказал он. — Может, вернемся к тому, чем мы с тобой занимались?
   — Подожди! У меня внутри все трепыхается!
   — Трепыхается? — переспросил он.
   — Да, мой дорогой, храбрый принц! Мой завоеватель! Мой возлюбленный!
   Ее глаза горели. Он притянул ее к себе и нежно поцеловал. Она ответила тем же. Она целовала и целовала его. А он хотел большего. И хотел сейчас же. Он гладил ее спину, ее живот и спускался все ниже и ниже… до тех пор, пока не коснулся ее самого сокровенного места…
   — Сен… Ты… Ты… что делаешь? Ты что трогаешь? Соображаешь?
   Она начала вырываться от него. Он поймал ее и придавил своим грузным телом.
   — Пичи, ты просила меня не прекращать, не останавливаться. Я сделал так, как ты просила… Я клянусь, что я сделаю тебя своей женой!
   Очень аккуратно он повернул ее на бок и склонился над ней.
   — Женой? Но я — я уже твоя жена, — сказала она ему смущенно. — Ты что, не помнишь нашу свадьбу? Я не понимаю…
   — Я знаю, что ты не понимаешь. Но я собираюсь научить тебя. Я покажу тебе, что я подразумеваю.
   Она видела, как он пожирал глазами ее грудь, ее живот и то, что находилось… ниже… Сенека видел ее плотно сжатые бедра.
   Уверенный, что они скоро раскроются для него, он взглянул на пояс, который обвивал ее тонкую талию. Шелковый халат был ее единственной одеждой. Под халатом не было ничего.
   — Принцесса, — прошептал он и ухватился рукой за пояс. Он хотел увидеть ее во всей ее красе!
   Пичи сначала не сообразила, что он сделал, а когда сообразила, то очень смутилась.
   Сенека потянул за пояс, и полы халата разлетелись. Он тотчас же положил ей руку на живот, а потом спустился ниже.
   Пичи пришлось очень быстро повернуться на живот, дабы избавиться от его притязаний.
   — Пичи, — сказал Сенека и потянул ее за плечо. Она повернулась и сказала:
   — Пошли козла в огород, он все переберет. Я же ведь сказала тебе встретиться только с мисс Полли, а ты надумал здороваться еще с Друлли.
   Ему не пришлось долго соображать, кто такая была Друлли. Он чуть было снова не рассердился на нее. Но его инстинкт подсказывал ему не горячиться.
   — Пичи, — начал он говорить нежным мягким голосом, — давай поговорим об этом, ладно? Что ты имела в виду, когда говорила, что мы могли бы заниматься тем, чем занимаются муж да жена?
   — Ну… я имею в виду то, что мы делали, Сенека. А впрочем, ты сам получше знаешь, что это такое, Сенека. Я знаю, что это такое, хотя ничего подобного в жизни не делала, но я знаю…
   — Я вижу, — ответил Сенека. Он медленно перевернулся на спину и прижал ее к себе. Она вновь начала вырываться.
   — Успокойся. Все, что я делаю, так это обнимаю тебя, и все.
   Она перестала дергаться.
   — Сенека…
   — Откуда же ты знаешь, чем занимаются муж да жена, если никогда в жизни этим на занималась? — спросил он.
   — Это все миссис Макинтош.
   — Просто рассказала тебе, да? Ты ничего об этом не узнаешь, пока сама не испробуешь, Пичи.
   — Нет, я знаю. Мисс Макинтош объяснила все очень хорошо.
   — Тогда, я думаю, она рассказала тебе об этом, — сказал он и положил ее руку к себе на бедра, а затем приложил к паху.
   Пичи вдруг стало страшно. Только его кальсоны отделяли ее руку от его самого сокровенного места. Она попыталась отдернуть руку, но Сенека не дал ей этого сделать.
   — Я думал, что ты все знаешь об этом, а ведешь себя так, как будто бы не знаешь ничего. Если ты овладеешь этими знаниями, то «такое» твое прикосновение ко мне ничего плохого для тебя не сделает. Более того, я никогда не обижал тебя и не собираюсь этого делать сейчас.
   А Пичи тем временем обезумела от страха. Сенека все еще не отпускал ее руку, а она чувствовала, как его плоть увеличивалась в размерах и была такой горячей.
   Пичи была очень удивлена, так как миссис Макинтош ничего не говорила ей о том, что мужская плоть может так расти. Сенека начал водить ее рукой вверх-вниз…
   — Скажи мне, что ты знаешь об этом? Скажи, что нам с этим нужно делать? — допытывался он у нее.
   Когда она поняла, что он подразумевает под словом «это», то раскрыла рот от изумления.
   — О, Боже, Сенека! Ты от скромности не умрешь!
   — В кровати — никогда, и тебе того же желаю! А теперь скажи мне, что мы сделаем с «этим»? — спросил он и положил ее руку себе между ног.
   Придавленная его могучим телом, Пичи лежала, как мышка, боясь и пальцем пошевельнуть. О том, чтобы вырваться и убежать, не могло быть и речи. Он, как демон, удерживал ее своими сильными руками.
   — М… м… мы н… ничего не сделаем с «этим». Это не то, чем мы могли бы заниматься сегодня. Позволь мне…
   — Нет, не позволю! Ответь на мой вопрос. Ей ничего не пришлось сделать, как подчиниться королевскому приказу. Глядя ему в глаза, она приготовилась доказать, что ей все было известно.
   — Ну… ты… у тебя с «этим» делом все в порядке… и по размерам… и по силе. Должно быть, у тебя совсем нет проблем, так, Сенека?
   — Ты — замечательнейшая женщина! Я даже и не думал, что ты когда-нибудь сделаешь мне комплимент, — сказал он и еще сильнее надавил ее рукою свою плоть.
   — Продолжай, моя дорогая, прошу тебя… Боги небесные! Она думала, что эта пытка для нее никогда не закончится! Ей показалось, что его плоть стала еще горячее прежнего. Ее рука горела как в огне.
   — Пичи, — сказал он, — что еще ты знаешь?
   — Я… Ну… «это» входит внутрь и ерзает до тех пор, пока ты можешь двигать, и даже может содрогаться. А еще, ты даже можешь вспотеть от этой тяжелой работы, и даже — застонать. Но при всем при том у тебя возникают очень хорошие чувства. И я думаю, что у меня должны быть такие же! А когда уже никто — ни ты, ни я — не в состоянии будем двигаться, тогда ты вынимаешь «это», и все закончено. Вот что я знаю, Сенека!
   Сенека не засмеялся и не улыбнулся, так как боялся обидеть ее.
   — Ты сказала: «Это входит внутрь». Внутрь куда?
   — Меня.
   — Тебя? А конкретно, куда?
   — Ты знаешь.
   — Я, действительно, знаю, Пичи. Но мне интересно, знаешь ли ты?
   — Это входит в Друлли, ясно? — закричала она.
   — Хорошо. А теперь, если можно, поподробнее о том «ерзанье», что ты рассказала. Как осуществляются те движения?
   Пичи покраснела и смутилась.
   — Откуда же я знаю, дружище?
   — Я думал, что ты знаешь всё…
   — Но я же ведь не мужчина, Сенека. Это вы, мужчины, все знаете. А теперь отпусти мою руку. Она скоро обуглится!
   Сенека вернул ее руку на прежнее место.
   — Пичи, а пока это движется внутри тебя, ты что делаешь? Думаю, движешься тоже?
   — Глупее вопроса я еще не слышала! Как же я смогу двигаться с тобою вместе? Соображай, парень! Ты же задавишь меня своим весом так, что мне бы только воздуха вдохнуть, а ты… двигаться…
   — Поживем — увидим! Ты сможешь сделать все, как надо! Любить можно по-разному. — .
   — Я обещаю тебе, Пичи, что я не «задавлю» тебя, как ты думаешь.
   Она ничего не ответила, но задумалась над тем, как можно «любить по-разному».
   — Это очень хорошие чувства, Пичи, вот увидишь! — сказал Сенека. — Да, а как тебе рассказывала про чувства миссис Макинтош?
   — Послушай! Ты мне надоел. Чувства как чувства и все тут. Если чувствуешь себя хорошо, значит — это хорошие чувства. Другого не дано.
   — Пичи, — прошептал он. — Я докажу тебе, что ты не права.
   — Видит Бог! Я не лгу! Сенека, со мною что-то странное происходит: мои женские чувства твердят мне «да», «да», «да», а мой разум — в ответ… «нет», «нет», «нет», — закончил он за нее.
   От нее не ускользнуло его разочарование.
   — Я сказала тебе, что хочу доставить тебе удовольствие, но я сейчас поняла, что еще не могу сделать этого, вот как…
   — Пичи, — произнес он и начал целовать ее. Он никогда прежде никого так не целовал, как целовал ее.
   Чувства — сильные, острые — вновь нахлынули на нее. Но, как ни странно, она теперь не боялась его. Ей хотелось доверять ему. Она прошептала:
   — Я не знаю, что делать. Я не знаю, что со мною происходит… Сенека.
   — Моя Принцесса.
   Ей нравилось, когда он так называл ее.
   — Я сейчас могу думать только об этом… — сказала она и положила ему свою руку на грудь.
   — О чем же, моя Принцесса?
   — Я… я думаю о том, что могу довериться тебе сейчас… И если ты думаешь, … что время пришло… то я верю тебе, Сенека.
   Сенека не мог и слова произнести. Да, время пришло.
   — Я доверяю тебе, Сенека. — бормотала она ему на ухо.
   Ему показалось, что в ее голосе прозвучали нотки страха. Очень осторожно он распахнул полы ее халата.
   Пичи почувствовала его руку у себя на бедре. Она прекрасно понимала, что он делал, и от этого задрожала.
   — Ты сделаешь это специально? Он оторвал взгляд от ее красивых бедер и заглянул ей в глаза.
   — Я сделаю это специально. Дичи, — прошептал он в ответ.
   Пичи все еще колотила мелкая дрожь.
   — Мой первый раз… Я уже молилась за то, чтобы это случилось. Мы… У нас с тобой внутри будут прекрасные чувства. Не только тело, но сердце и душа будут ощущать те радостные чувства. Ты сделаешь это для нас, Сенека. Да?
   Его рука так и лежала на ее бедре, а пальцы перебирали халат. В голове у него проносились ее слова:
   «Ты сделаешь это для нас, Сенека. У нас с тобой внутри будут прекрасные чувства».
   Он тихо застонал. Он прекрасно понимал, какого сорта чувства она ожидала. Она жаждала чувственного и эмоционального удовлетворения. И если она его любит, то будет чувствовать именно это. Она доверилась ему.
   И вдруг Сенека понял, что сейчас он ничего не сможет сделать. Он перевернулся на спину, уставился глазами на балдахин и стал себя проклинать на чем свет стоит.
   — Сенека? Что случилось? Почему ты… — удивилась она, — ничего не делаешь? Время… Настало время любви, не так ли?
   — Нет, — сказал он и даже ушам своим не поверил, что это слово и таким тоном могло слететь с его губ.
   Он выскочил из постели и нашел свою рубашку. Пичи наблюдала за тем, как он стал натягивать ее на себя.
   — Т… ты уходишь? — пролепетала она.
   Он судорожно застегивал пуговицы на рубашке. — Не вижу больше причины оставаться здесь, -
   сказал он.
   В его голосе звучали какие-то странные нотки.
   Она подумала, что он сильно расстроился.
   — Ты утомился со мной, да? — прошептала она. Он сам не мог понять, что он наделал. У него был шанс сделать ее своей женой прямо здесь и прямо сейчас, но он упустил его. Глупее он еще ничего в своей жизни не делал. Что на него нашло? Что остановило его? Но он больше не желал, чтобы такое вновь повторилось.
   Полдень был на исходе, а ночь еще не наступила. И у него было чувство, что ночь не пройдет напрасно и запомнится им навсегда.
   Была не была! Он строго взглянул на нее.
   — Мы сегодня вечером будем ужинать у меня, в моих апартаментах, Пичи. В семь часов вечера, — сказал он и собрался уходить.
   — Сенека, — произнесла она. Он остановился у подножия кровати и повернулся к ней лицом.
   — У меня кое что есть для тебя, — сказала она и надела халат, подвязав его пояском. Затем она подошла к своему буфету, взяла стакан и вручила его Сенеке. Внутри стакана был паук. Это был большущий длинноногий паук. Пауки приносят счастье в жизни.
   Он стоял и смотрел на подарок и не переставал» удивляться. Ему приходилось в жизни получать разные подарки. Все эти подарки были дорогие — золотые, серебряные, драгоценности. Но ни один из них ничего не значил.
   А это был простой подарок: просто паук. Но этот подарок тронул его до глубины души.
   — Сенека? Тебе понравился подарок? Я хотела тебе что-нибудь подарить, но так как у меня не стало денег, я решила так поискать что-нибудь. И когда я увидела в саду паука… В общем, я решила тебе его подарить, — сказала она.
   — Это… это очень хороший подарок. Спасибо.
   — Тебе спасибо.
   — За что? — спросил он.
   — Спасибо за то, что для нас еще не наступило хорошее время.
   Сенека подумал о предстоящем вечере.
   — И спасибо за мою корону тоже, — продолжила она.
   Она подошла к кровати, взяла корону и надела ее себе на голову. Он увидел, что бриллианты гармонируют с ее прекрасными локонами.
   Пичи улыбнулась.
   — Можно, я приду на ужин в короне, Сенека?
   — Конечно. — Он подошел к двери и открыл ее.
   — Сенека?
   Он поглядел на нее.
   — Сделай что-нибудь для меня.
   — Что именно?
   — Улыбнись! Я никогда не видела, как ты это делаешь!
   — Прости, но по какому поводу?
   Он не привык улыбаться по заказу, и хотя она стояла и ожидала его улыбки, открыл дверь. — Увидимся в семь! — сказал Сенека.
   Она низко поклонилась. — Увидимся в семь, — повторила она. — И, может быть, сегодня ночью ты улыбнешься.
   Он проигнорировал ее намек.
   Во время поклона в глубоком вырезе халата показались и чуть не вывалились ее груди. И он опять стал как зачарованный, а потому не ушел так быстро из комнаты, как собирался.
   Наконец он пришел в себя и решительным шагом вышел из ее комнаты. Он буквально влетел к себе в апартаменты и сходу приказал Латимеру приготовить ванну.
   — Сейчас, Ваше Высочество! Пойду прикажу накипятить воды.
   — Не надо!
   Латимер остановился:
   — Как не надо. Ваше Высочество? Будет слишком холодно, сэр.
   — Да, будет, Латимер. Мне такая и нужна.
   Три дворцовых медика помогли королю улечься в огромную кровать. Один из них натянул простынь на больные ноги Его Величества.
   — Мы все надеемся на это новое лекарство. Ваше Величество, — сказал сэр Брамстилл.
   У него в руках была маленькая коричневая бутылочка, которую он встряхнул и показал королю.
   — Это — сложная микстура, состоящая из необычных ингредиентов. Нам пришлось потратить много времени, чтобы приготовить ее. Мы уверены, что Вам, Ваше Величество, станет намного легче от него, и боль пройдет.
   Король разглядывал бутылку.
   — Его нужно принимать вовнутрь? Сэр Гришир покачал головой.
   — Это лекарство нужно втирать в Ваши колена Ваше Величество, а внутрь — другое, — сказал он, а затем встряхнул бутылочку.
   — Это лекарство состоит из редкостных и сильнодействующих средств из разных стран.
   Третий лекарь Трис стянул простынь, чтобы обследовать колени короля.
   — С Вашего разрешения мы начнем массаж и растирание сейчас. Ваше Величество!
   Король знал, что массаж принесет нестерпимую боль и старался как-то настроить себя.
   «Вы, трое врачей, приносили мне лекарство, которое я глотал, в котором я купался, вы втирали уже что-то в меня, я что-то вдыхал. Я уже сбился со счета, сколько я принял ваших лекарств. Ни одно из них не помогло. Скоро я вам не буду доверять».
   Придворные медики нервно переглянулись. Сэр Гришир налил большую ложку лекарства и поднес королю.
   — Мы его хорошенько подсластили. Ваше Величество!
   Король выпил лекарство и произнес:
   — Хорошо пошло.
   Затем медики смазали мазью больные колени и втерли ее. Эта процедура была крайне неприятной. Вместо ожидаемого облегчения король почувствовал внезапно острую глубокую боль. Он старался не стонать, и поэтому судорожно сжимал пальцами рук матрац.
   — Вы так сильно натираете. Так нельзя. Мне стало хуже, чем было. Вы опять толком ничего не сделали.
   — Потерпите, Ваше Величество! — посоветовал сэр Трис. — Мы еще не все втерли вовнутрь. Пожалуйста.
   — Хватит. Глупцы! Вон отсюда!
   Медики почти что выбежали из комнаты. Второпях они сбили Пичи, которая в ту минуту собиралась постучать в дверь короля.
   — Черт бы вас всех побрал, — закричала она.
   — Ваше Высочество! — крикнул испуганно сэр Боамстилл, увидев, что принцесса упала. Он помог ей подняться и быстро побежал за своими коллегами, которые уже были в конце коридора.
   Пичи рассердилась. Она разгладила руками свои шелковые юбки, которые помялись при падении, поправила свою корону и драгоценности, которые она надела на себя сразу же после того, как ушел Сенека, и хлопнула несколько раз в ладоши. Белка тотчас же отозвалась и прыгнула ей в руки. Теперь она потихоньку повернулась и отправилась вновь к комнате короля. Она вошла в комнату.
   Король не понимал, что происходит. Он уставился на нее.
   — Уйди сейчас же! — потребовал он.
   — Не уйду, — ответила она и взглянула на часы.
   Она отметила, что у нее еще целый час до встречи с Сенекой, а потому решила действовать. Она посадила белку и закрыла за собой дверь.
   — Я пришла сюда, чтобы устроить разгон!
   — Разгон?
   — Да, пришла к Вам ругаться. Неужели никто к Вам не приходил так, как я. Вы себя считаете хозяином Авентины. Но Вы знаете, как люди говорят о Вас?
   Король не знал, как ему избавиться от этой дикарки. У него начинался такой приступ боли (он знал по опыту), после которого он не сможет ходить. Он попытался натянуть простыню на ноги. Ему это не удалось, и он зарычал.
   — Я требую, чтобы ты сейчас же покинула то» комнату! Я нездоров.
   Пичи прошла через богато убранную комнату в поднялась по ступенькам, покрытым красным ковром, к кровати короля.
   — Вы правы. Вы нездоровы. Вы самый нездоровый старый козел на этой земле. Есть кто-нибудь на этом острове, кто любил бы Вас? Знаете, что Вам надо сделать, если захотите с кем-нибудь подружиться? Привяжите свиную котлету себе на шею и позовите собак.
   — Тиблок! — закричал король.
   — Руперт-Дуперт внизу. Я видела его там, когда шла сюда. Он не слышит Вас. Здесь только я. Вы и моя белка.
   Король попытался достать звонок, что висел на алой ленте у него над кроватью.
   Но Пичи опередила его: быстрым движением руки она схватила звонок и отбросила его наверх балдахина.
   Превозмогая ужасную боль, король попытался сам встать из кровати. Он поклялся себе, что выползет из этой комнаты, но не останется в присутствии этой нахалки.
   Пичи толкнула его на постель.
   — С тех пор, как я здесь, ты все время избегаешь меня, как пьяница избегает болота ночью. А теперь. ..
   — Убери свои руки от меня! — сказал он и отдернул ее руки со своей груди.
   Услышав шум, белка взвизгнула и прыгнула королю на грудь.
   — Эй ты, если бы я была на твоем месте, — казала она белке, — я никогда бы не прыгнула на больного человека.
   Король с ужасом смотрел на животное, которое уцепилось ему в грудь.
   — Убери ее, — прошептал он.
   Пичи пощелкала пальцами, и белка спрыгнула на подушку, махнув хвостом королю по лбу.
   Пичи сказала королю:
   — Ты сейчас ляжешь здесь и выслушаешь то, что я тебе скажу. А если не захочешь выслушать, то я прикажу своей белке откусить тебе ухо. Нет, она его не съест, а откусит кусок, вот и все.
   — Ты…
   — Заткнись!
   — Ты не смеешь, — закричал в гневе король. — Что тебе надо? — спросил король. — Я никак не могу понять, о чем ты говоришь. Убирайся отсюда!
   — Я говорю о твоих людях, — ответила Пичи. — Они не хотят выращивать твои пасхальные цветы. Они — не фермеры, они — пастухи!
   — Я здесь король! Я распоряжаюсь каждым человеком здесь, в Авентине.
   — Да, в этом я уже убедилась, — сказала она, скрестив руки на груди. — А когда сегодня Сенека ушел из моей комнаты, я долго думала и размышляла о власти. Он был в моей власти, но он… бесчувственный болван… Впрочем, я знаю, что если он захочет сделать что-либо для этих обездоленных людей, то он сделает. Вот только ты — тот человек, который ему помешает это сделать.
   Король ничего не ответил. Он был озабочен тем, что, с ее слов, Сенека был у нее в спальне. Интересно, преуспел ли его сын в любви или нет? Эта мысль не давала королю покоя.
   — И вот что я еще хочу сказать. На острове есть один человек, на которого твоя власть не распространяется.
   — Кто же это? — спросил король.
   — Это я! Вот об этом я пришла тебе сказать, и еще кое-что я тебе хочу сказать тоже. — Она поближе наклонилась к нему и уставилась ему в глаза.
   — Как это они позволяют тебе быть королем? Но я тебе, коротко, в двух словах, хочу рассказать о том, что ты — дурак! Здесь, в Авентине, твои подчиненные имеют такие большие стада овец. Ты когда-нибудь видел их шерсть? Задумывался, что это самая прекрасная шерсть в мире? Ты бы лучше, чем посылать их разводить эти дурацкие пасхальные цветы, ты бы лучше…
   — Это ты ничего не знаешь. Вся Европа разводит овец и утопает в шерсти, а Англия…
   — Да, я слышала про английскую овечью шерсть. У моей соседки в Поссом Холлоу, у миссис Макинтош, было овечье шерстяное одеяло. Так она не могла им нахвалиться. Но я тебе говорю, что авентинская шерсть куда лучше, и, я думаю, неплохо было бы, если бы весь мир узнал об этом. Я даже послала один такой свитер из шерсти авентинских овец королеве Виктории в Англию. И если она хоть в чем-нибудь разбирается, то она оценит эту шерсть.
   — Ты ничего не знаешь о производстве шерсти, — перебил ее король. — Я…
   — Я знаю только одно, что на авентинской шерсти ты бы сделал огромное количество денег… В… как его, в «зилион» раз больше, чем на продаже этих дурацких цветков. И пастухи тоже имели бы деньги, так как ты бы покупал у них шерсть, и потом…
   — Убирайся! Убирайся отсюда! — закричал он и, превозмогая боль, стал вылезать из кровати.
   Пичи руками всплеснула, когда увидела его ноги: они были красны, как…
   Боль и огромный живот короля не дали ему возможности самому вылезти из кровати. Тогда, понимая глупость своего положения, король попытался вновь натянуть на свои ноги простыню.
   Пичи подошла поближе и стала рассматривать его ноги. Ее нос задергался:
   — Каштановая кожура? — удивилась она.
   Король смотрел на нее, вытаращив глаза.
   Она еще ниже склонилась над ним и начала обнюхивать его колени.
   — Отстань от меня, я тебе сказал! Но она не обращала на него внимания, а продолжала бормотать:
   — Молочай, конский щавель и корень хурмы. — Она нахмурилась и озабоченно взглянула на короля.
   — У тебя нет бородавок на коленках?
   — Чего-чего? — переспросил король.
   — Того, что каштановая кожура, молочай, конский щавель и корень хурмы — все вместе — даются от бородавок. Но у тебя их нет. А вот я вижу, что у тебя «плохая кожа». Так в народе говорят. И еще говорят, что в таком случае ноги сильно болят. А ты знаешь, от чего это заболевание: оно от постоянного брюзжания.
   — Убирайся вон! Убирайся вон! — вновь закричал он.
   — А это что? — спросила она, поднимая пузырек, который лежал у его ног. Открыв пузырек, она его обнюхала и нахмурилась.
   — У тебя что, ночное недержание мочи?
   — Что???
   Она понюхала пузырек еще раз.
   — Ягода бузины, красный сумах с медом, и все это замешано… А вообще ягода бузины и красный сумах назначаются при ночном недержании. Здесь ничего постыдного нет.
   Лицо короля побагровело.
   — У меня нет недержания.
   — А тогда почему же ты принимал этот сбор? Король нервно сжал край простыни и сказал:
   — Потому, что мои медики приготовили это лекарство для меня и это лекарство не от бородавок не от недержания!
   — Да что ты говоришь? — съязвила Пичи.
   — Ты хочешь сказать, что ты знаешь намного больше моих докторов?
   — Ну, если они тебе сказали, что эти лекарства тебя вылечат, то — да! Я знаю много больше твоих докторов. Все, что тебе надо, так это вправить сустав, поменьше брюзжать и укрепляющий напиток каждый день. Твои доктора ничего не знают. Я…
   — Ты не доктор, — перебил ее король.
   — Да, ты прав. Я много раз лечила животных, а не таких, как ты, причудливых стариканов. Но, как видишь, у меня сейчас нет выбора. Я вылечу тебя за месяц-другой медициной. Да, и еще тебе нужна трость. Возможно, ты будешь пользоваться ею долго, пока лекарство начнет давать отдачу.
   — Трость? — закричал король. — Ни-когд-да!
   — Почему? Боишься выглядеть старым и разбитым?
   — Я… Ты… Пошла прочь!
   — Ты — стар, — продолжала Пичи, — но не настолько, чтобы быть официантом на Последнем Ужине! А ты — совершенно разбитый. Правильная медицина и трость помогут тебе. Трость должна быть из ясеня, а может быть и из белого дуба. Но я неравнодушна к ясеню. Растут тут у вас ясеневые леса?