Пейсли Ребекка. Полночь и магнолии

   — Пичи, — прошептал Сенека. — Опомнись!
   — А что здесь такого? — спросила она озабоченно.
   — Ладно, не важно, — сказал Сенека, посмотрев на своего розовощекого слугу.
   — Сделай одолжение для меня, Латимер, пожалуйста! — попросила Пичи, стараясь понять, почему Сенека опять был ею недоволен.
   Латимер ушел, и вскоре на пороге появились Кэтти и Нидия с одеждой для Пичи. Обе служанки заторопились в спальню.
   Сенека усмехнулся про себя, когда увидел, что служанки положили ночную сорочку Пичи на его кровать. Очевидно, сочувствуя его ночным планам, они принесли такую прозрачную сорочку, что та казалась сотканной из паутинки!
   Затем служанки зашли в ванную комнату. Они потушили яркие лампы в зеркальной комнате и вместо них зажгли множество белых тонких свечек, а еще — разожгли огонь в мраморном камине. Сенека представил, как рассеянный свет свечей и блики огня в камине помогут ему обольстить Пичи, и решил, что служанок нужно будет поощрить за отличную службу.
   Кэтти и Нидия ушли, а на смену им пришли двое слуг. Они принесли горячую воду. Очень быстро они наполнили блестящую ванну и поспешили удалиться.
   Пичи вопросительно посмотрела на Сенеку. — Что я не так сделала? Я же ведь сказала слуге «пожалуйста».
   Сенеке не хотелось именно сейчас возвращаться к проблемам воспитания. Он знал, что через два дня во дворец приедет тетушка Виридис. чтобы обучить Пичи придворному этикету. Тогда вопрос о ее манерах благополучно разрешится. А сейчас ему хотелось совсем другого.
   — Сенека! Ты слышал, что я спросила тебя? — повторила Пичи.
   — Да, дорогая. Тебе не следовало обсуждать со слугой предметы твоего туалета. Ты должна запомнить, что есть один-единственный мужчина в твоей жизни, с которым ты можешь обсуждать предметы твоего туалета, говорить о своем теле. И этот мужчина — я, моя дорогая! — сказал он и дотронулся своей рукой до ее груди.
   Пичи вдруг стало страшно.
   — Я… Мы… Мы остались одни, — прошептала она.
   — Да, — ответил Сенека.
   Он снял обувь и, пока расстегивал свою рубашку, наблюдал за Пичи. Она рассматривала свои ногти. А еще он заметил, что пальцы рук ее дрожали.
   — Пичи? — произнес он.
   — Сломала три ногтя, когда свалилась с Дамаска. Ну да ладно, все равно знаю, что ногти у меня никогда не будут такими красивыми, как мне бы хотелось.
   Такое перескакивание с предмета на предмет в разговоре беспокоило Сенеку.
   — Я хочу, чтобы ты не боялась меня, моя Принцесса.
   Она посмотрела на его грудь.
   — Я… Я… Я не боюсь тебя, Сенека… Но я… Ну хорошо… Я нервничаю по поводу того… что мы будем вместе… в ванне… Ничего подобного…
   — Раньше не видала? — закончил ее мысль Сенека.
   Он медленно подошел к ней, взял за руку и повел зеркальную комнату, где была установлена огромная блестящая желтая ванна.
   — Вода такая чистая, — прошептала она. — надеюсь, что она не выльется, когда мы туда войдем.
   у Сенеки рот раскрылся от удивления, когда Пичи вдруг вышла из ванной комнаты и направилась в гостиную. Он последовал за ней. Было ясно, что сегодня ночью она не собирается уходить от него. Но что еще она задумала? Это никак не укладывалось в голове. Он решил остановиться и понаблюдать за ней.
   Пичи из гостиной вошла в спальню и очень быстро вышла оттуда с маленьким кулечком в руках.
   — Это трава? — спросил он.
   — Цветки магнолии. Я очень люблю заваривать их в воде. Этим отваром я всегда пользуюсь во время купания. Ты не возражаешь, Сенека?
   — Как пожелаешь. Принцесса! — ответил он. Теперь он был уверен, что ни свинью, ни хорька в ванну она не принесет. И он вздохнул с облегчением.
   Пичи заварила цветки магнолии кипятком, а затем вылила отвар в ванну. Вскоре по комнате разнесся аромат лимона, тот запах, который всегда исходил от Пичи после купания.
   Сделав все, она повернулась к нему.
   — Я… Я считаю, что время настало…
   Он слегка ухмыльнулся.
   — А может, ты подойдешь с закрытыми глазами?
   — С закрытыми глазами? — переспросила она.
   — Да, — ответил он, — у тебя такой вид, как будто тебя сейчас будут бить. Ты похожа на жертву, которая с закрытыми глазами ожидает, что с ней будут делать что-то страшное.
   — Ты что, начинаешь меня дразнить?
   — А как же, — ответил Сенека и приблизился к ней.
   — Пичи, — начал говорить он, — ты самая замечательная женщина из тех, что я знал раньше. — А это что? Один из твоих нарядов, у которого сотни пуговиц? — спросил он и обнял ее.
   — Да, а ты что, собираешься их все расстегнуть? Думаешь, что я сама не сумею?
   — Заверяю тебя, что для меня это составит величайшее удовольствие, — сказал Сенека и дотронулся до пуговицы у горловины платья.
   Пичи видела все, что он делал, так как в ванной все стены были зеркальными.
   Пуговицы моментально подчинились его пальцам.
   — Сдается мне, что ты уже давно преуспел в расстегивании платьев, Сенека? Как это у тебя так ловко получается?
   — Я привык в детстве играть с куклами, — ответил он и расстегнул последнюю пуговицу. Его ответ озадачил и удивил ее.
   — Лгун, — сказала она и захихикала. Сенеке показалось, что от ее серебряного голоса в, комнате стало еще уютнее и теплее. И он понял, что его попытки поддразнить ее увенчались успехом.
   Он снял с ее плеч расстегнутое платье, и оно шелковыми волнами улеглось у ног хозяйки. Пичи предстала взору Сенеки в нижнем белье, обильно украшенном кружевами.
   Она ухватилась руками за нижнюю юбку. Ее била нервная дрожь.
   — Я… Кэтти и Нидия нашили мне на юбку миллион этих кружавчиков… Но… Сенека. Ты -
   мужчина, и тебе не надо видеть, как все это выглядит. Я не могу вот так просто стоять в этом нижнем белье перед тобой.
   — Может, мне снять с тебя эту одежду, чтобы ты так не волновалась? — спросил он.
   Ей стало страшно. У нее от страха забегали по спине мурашки и заныло в животе.
   Сенека понял ее состояние и решил не торопиться.
   — О чем ты думаешь. Принцесса? — спросил он.
   Усмешка пробежала по ее лицу.
   — Я стараюсь найти причины, почему я не разрешила тебе раздеть себя.
   — Ну и что ж, нашла хоть одну причину? — язвительно спросил он у нее.
   — Ни одной, Сенека. Я действительно сегодня не собираюсь никуда убегать. Но я немного боюсь. Мне страшно, когда ты меня рассматриваешь раздетой. Но я знаю, что это у меня пройдет, как только ты дотронешься до меня. У меня сразу же пройдет дрожь. Дотронься до меня, Сенека!
   Она, действительно, была ни жива ни мертва. Сенека чуть было не рассмеялся.
   — Я дотронусь до тебя, Пичи! Торжественно обещаю тебе это!
   Она закрыла глаза. Единственными звуками в комнате были звуки потрескивающего огня, звуки разбивающихся о стекло капель дождя и глубокое дыхание Сенеки.
   Сенека, преуспевший в расстегивании пуговиц, так же легко справился и дальше. На шелковые волны платья упали нижние кружевные юбки. Последней пала тонкая сорочка. Сердце Сенеки забилось учащенно, когда он, наконец, увидел ее обнаженной, выступающей из пышных одежд, лежащих У ее ног.
   Сенека медленно поднял голову и увидел ее отражение в зеркалах. На ней ничего не было, кроме бриллиантов. В его горле застыл стон. В отблесках свечей и камина она была божественна! Он ничего не видел в комнате, кроме нее. Принцессы! И снова у него появилось чувство, что он уже где-то встречался с нею, что он был близок с нею, что он уже любил ее.
   — Сенека! — позвала она его.
   Ее голос вернул его к настоящему. В душе он знал, что Пичи была самой очаровательной женщиной, которую Бог когда-либо создавал.
   — Пичи, — прошептал он.
   — Сенека? С тобой все в порядке? — спросила она озабоченно.
   — Со мной все чудесно! — сказал он и снял одно за одним три алмазных ожерелья с ее шеи. То же самое он сделал с ее блестящими сережками и четырьмя браслетами. Он оставил кольца и протянул руки к последнему украшению, которое оставалось снять — к короне.
   — Пожалуйста, — сказала она. — Я хочу, чтобы она осталась.
   Он поцеловал ее в плечо.
   — Хорошо, — ответил он, втянув носом теплый, нежный запах ее кожи.
   — Ты… ты… ты что рассматриваешь? Ты куда смотришь? — спросила она и прикрыла руками свое сокровенное место.
   — Смотрю туда, куда нужно, моя Принцесса, — ответил он.
   — Ты… Я нравлюсь тебе, Сенека? Никто, кроме моего отца, никогда не видел меня обнаженной. И то, я тогда была маленькой девочкой, Сенека! Ты первый мужчина, увидевший меня такой.
   — Я… Я… — Сенека хотел ее успокоить. Он ттпижал ее к себе и начал целовать так нежно, как никогда.
   — Моя Принцесса! Ты так прекрасна, что я не могу найти слов, чтобы описать твою красоту. Я не могу выразить, какое блаженство я испытываю, глядя на тебя!
   Она обхватила его своими руками за талию и прильнула к нему.
   — Ох, Сенека! Ты раньше ничего подобного не говорил. Скажи еще что-нибудь.
   — Я лучше тебе кое-что покажу, любимая моя!
   — Любимая? Скажи еще раз это слово, — попросила она.
   — Любимая моя, — шептал он, целуя ее шею. — Любимая моя, — шептал он снова и снова, целуя ее в плечо.
   Его поцелуи, такие нежные, полностью успокоили ее.
   — Сенека, я хочу увидеть тебя сейчас. Увидеть мужчину, а не принца. Я хочу увидеть, каким Господь Бог сделал моего мужа!
   «Увидеть мужчину, а не принца», — эти слова проносились у него в голове, играя гимн его чувствам.
   Он страстно поцеловал ее. Пичи расстегнула его рубашку, отошла в сторону и стала рассматривать его. Сенека подумал, что она забыла снять с него рубашку, и сделал это сам, сбросив ее на мраморный пол.
   Он нежно взял ее руку и приложил к груди ниже соска.
   — Бьется, — сказала она, почувствовав стук его сердца. — Как птица в клетке!
   Чувства и эмоции переполнили Сенеку. Его беда была в том, что он никогда еще так не желал женщину, как желал Пичи.
   — Ты даже не представляешь себе, что сделало со мной твое прикосновение, — прошептал он.
   — А что? — спросила она.
   Вместо ответа он взял ее руку и прижал к своей твердой мужественности. А затем, чтобы испытать ее, он отпустил свою руку, ожидая, что она будет делать дальше? Но она не отпрянула назад, не убрала свою руку. В мгновение ока она сбросила его шелковые кальсоны.
   — Вот и все, — сказала она. — Раньше я слишком боялась, а теперь мой страх прошел… Сейчас полночь… Я вновь хочу дотронуться… Ты — Полночь… Я уже ничего не боюсь, Сенека, — прошептала она.
   Сдерживая свои чувства и желания, он взглянул на нее и увидел, как ее маленькая белая рука лежит на его мужской плоти.
   — Если я — Полночь, то ты — цветущая в полночь Магнолия, — подумал Сенека.
   — Пичи, — прошептал он и положил свою голову ей на плечо…
   — Я знаю… — сказала она и помогла ему до конца освободиться.
   Теперь он был таким же обнаженным, как и она. Он ждал, когда она заговорит, когда прикоснется к нему. Но она ничего не сказала, он только ощутил ее теплое дыхание у своих бедер. Он взглянул на нее. Она стояла на коленях перед ним и смотрела широко раскрытыми глазами. Он чувствовал ее взгляд.
   — Скажи мне, о чем ты думаешь сейчас? — спросил он ее.
   — Я сейчас стараюсь выполнить то… что обычно любил говорить мой отец.
   — О чем ты, Пичи?
   Она продолжала рассматривать всю его фигуру.
   — Отец говорил… Он любил говорить, что два раза в одну реку нельзя войти…
   Сенеке потребовалось совсем немного времени, чтобы понять, что она имела в виду. Ему стоило йолыпого труда не расхохотаться. Но он не посмел что то сделать, так как понял, чем она была обеспокоена. Он помог ей подняться и взял ее на руки. Он держал ее на руках, как маленького ребенка, и, не говоря ни слова, стал спускаться по мраморным ступеням вниз в ванну.
   Вода была очень теплой. Он уселся сам и посадил Пичи себе на колени, а затем начал поливать свою принцессу водой.
   Пичи было так хорошо, так тепло, так уютно здесь, вдвоем, в этой ванне!!! Чудесный запах магнолии окутал их… Сенека не хотел торопиться. Пусть эта ночь длится бесконечно.
   — Пичи, — прошептал он. — Я не перестаю думать о том, что произошло с нами сегодня.
   — И я тоже, — прошептала она. Он увидел, как лепестки магнолии приклеились у нее в ложбинке между грудей. Он восхищался ею.
   — Я думаю, что нашим нападкам друг на друга пришел конец. Теперь я понял то, о чем ты мне говорила. Ты, действительно, не из тех, кто прыгнет в постель к первому попавшемуся мужчине! И я заверяю тебя, что не потащу тебя в постель насильно, хотя, — закончил он, — я совсем не каменный.
   — Я хочу тебя, Пичи, — продолжил он. В его голосе чувствовалось непреодолимое желание. — Я не забыл о твоем страхе… Я постараюсь… сделать это осторожно, милая моя… Я не могу больше терпеть, — сказал он и сильно прижал ее к себе.
   Она почувствовала своим телом его плоть. Она не могла заглянуть сейчас ему в лицо, но оно отражалось во всех зеркалах, его лицо, полное страсти.
   Она закрыла глаза, его лицо, полное желания в страсти, никуда не исчезало. Она все равно видела его, да и не хотела, чтобы оно исчезло. В мгновение ока она перевернулась и прижалась своей грудью к его груди. Сенека, не ожидавший такого порыва потерял всякий контроль над собой.
   Приподняв ее (она весила не больше пузырька воздуха, плавающего в воде), он посадил ее к себе на колени, раздвинув ее ноги. Крепко прижав ее к себе, он начал двигать бедрами. Ритмично и медленно. В такт его движениям вокруг них смыкались и размыкались волны теплой воды. Пичи почувствовала, как его твердая плоть скользит вверх-вниз по ее животу, и тяжело задышала. Одновременно она почувствовала желание что-то сделать в ответ, но не знала, что? Прикосновения его бедер, его плоти, медленный ритм его движений вызвали сильный отклик во всем ее теле. Она застонала.
   Сенека был почти на вершине блаженства и понял, что пик наслаждения близок и больше он не может его оттягивать.
   Он приподнял ее руками за талию и нашел удобную позицию, чтобы слиться с ней воедино!
   — Пичи, — прошептал он.
   — Я… Ты… Время пришло? Все будет как сегодня днем, да? — прошептала она чуть слышно.
   Сенека едва расслышал, но все же понял, что она имела в виду. Он почувствовал угрызения совести, но уже не мог остановиться. Пичи стало страшно, но она полностью доверилась ему.
   Он посадил ее на себя сверху и осторожно начал проникать в нее все глубже и глубже, пока не достиг ее девичьей невинности. Ее невинность! Одного сильного толчка хватит, чтобы сейчас разорвать ее.
   Разрыв! Боже! Как он ненавидел это слово.
   — Пичи, — прошептал он.
   — Все хорошо, — ответила она. — Я… я же сказала, что доверяю тебе. Я — готова!
   Но ее слова звучали так неуверенно! Его поясница горела. Он хотел большего, но не хотел потерять ее доверие. Неконтролируемое, дикое желание вспыхнуло в нем снова… Ее стройные ноги обвивали его поясницу. Он крепко прижал ее к себе и начал двигать так, как делал это раньше, продвигаясь между ее ног быстрыми толчками. Сенека не хотел, чтобы все это происходило именно таким образом, но он уже не мог остановиться. Природа одержала верх над разумом. В экстазе он даже не застонал, он — закричал…
   Ему было неловко перед Пичи за свои столь бурные эмоции, и поэтому он спрятал свое лицо в ее золотисто-рыжие локоны. Он начал вдыхать тот незабываемый аромат, что исходил от ее волос и от нее самой. То был аромат магнолий! И то была полночь!!!
   Он хотел, чтобы она поняла, почему ему пришлось сдержать себя. Но, конечно же, он знал, что она ничего не поняла. Она была так невинна, чтобы понять, что случилось.
   Он услышал, как она тяжело вздохнула.
   — Пичи, прости меня, я чертовски сожалею… Она удивилась, почему он извинялся.
   — Сенека, я не понимаю, за что? За что извинить?
   — Я знаю, что ты не поняла, — ответил он и вновь укутался лицом в ее шелковистые волосы.
   — Но… тогда скажи, почему?
   — Нет.
   Пичи посмотрела на свое отражение в зеркалах и увидела смущение у себя на лице.
   — Я доверилась тебе, а ты теперь не хочешь мне рассказать, что тебя беспокоит…
   Боже! Если бы она знала, что ему стоило сохранить ее доверие!
   Обеими руками он взял ее лицо и, притянув к себе поближе, поцеловал ей кончик носа.
   — Я извиняюсь за то, что так сильно прижимал тебя к себе и что тебе было трудно дышать.
   — Что? Сенека, что случилось сейчас?
   — Мне понравились ощущения, которые ты испытывала сейчас, когда я держал тебя, — просто объяснил он. — Это доставило мне великое удовольствие, а особенно тогда, когда я двигался.
   — До смерти рада, что смогла доставить тебе удовольствие, что смогла сделать тебя счастливым, Сенека. Я же тебе сегодня днем сказала, что хотела тебя сделать счастливым, вот и сделала!
   Больше всего Сенеку утешала сейчас мысль о том, что он не тронул ее девственности. Он понял, что хотя она и доверилась ему, но к самому главному еще не была готова. Он хотел, чтобы она сама этого захотела.
   — Вода становится прохладной, моя Принцесса, — сказал он озабоченно.
   — Мне нравится, когда ты мне говоришь такие нежные слова.
   — Правда? — спросил он.
   Он взял мыло, намылил себе руки, а затем провел ими по ее плечам. Он начал мыть ее. Задача была не из легких. Он намылил ей спину, а затем стал спускаться ниже. Когда его рука коснулась ее бедер, она резко свела их вместе. Затем он намылил ей голову и смыл ее. Не успел он закончить, как Пичи перехватила у него мыло и стала мыть его так же, как он ее. Внезапно она сказала:
   — Теперь вставай! — Ее приказание озадачило его, но он повиновался. Он встал и увидел, как она намыливала ноги… И вдруг она остановилась и широко раскрыла глаза.
   — С-с-се-не-ка? Что произошло? Т…ттам у тебя было… как это сказать… все такое большое… И все стояло, …как солдат по стойке «Смирно!» Что с… с этим произошло?
   Он ничего не ответил, иначе ему пришлось бы признать, что с ним произошло. Вместо ответа он снова уселся в ванну и смыл мыло со своих ног.
   Пичи светилась от счастья, когда он поднял ее на руки и вынес из ванны. В комнате было прохладно, и она прильнула к нему, пряча улыбку у него на груди. Сенека отнес ее к себе в спальню.
   — Тебе нужна твоя ночная сорочка? — спросил он, разглядывая ее прозрачную ночную сорочку, лежащую на его кровати.
   — Зачем? Я никогда не видела таких «светящихся» вещей в своей жизни…
   Он поставил ее на ковер, что лежал перед камином.
   — Постой здесь! — сказал он.
   Когда он вернулся из ванной, в руках у него была охапка белых полотенец. Ее освещали золотистые блики, исходящие от пламени камина.
   А ее глаза?! Они пленили его, заставляя его сердце учащенно биться. И опять у него появилось ощущение того, что это уже в его жизни было, что она вот так когда-то давным-давно стояла перед камином.
   — Сенека, — позвала она.
   Он очнулся, сел рядом с ней и набросал ей полотенце на плечи, а другое — на ноги. Она сделала то же самое.
   Она вытянула ноги перед камином. Полотенца нетели с нее, но она не придала этому значения.
   — Хочешь поболтать немного, Сенека? — спросила она.
   — Поболтать? — переспросил он.
   — Ну, значит, поговорить. Или, лучше, давай поиграем?
   — Что за игра? — спросил он.
   — Она называется «Первое слово, что придет в голову». Я говорю слово, а ты говоришь первое, что в голову взбредет.
   Он никогда не слышал об этой игре.
   — Ну, хорошо, — сказал он. — Я начинаю первым.
   — Нет, леди начинают первыми, — запротестовала она. Он вопросительно посмотрел на нее.
   — А разве ты леди?
   — Поклялась стать ею завтра!
   Он руками развел.
   — А как ты собираешься совершать этот подвиг?
   — Очень просто, Сенека! Я не буду говорить с Латимером о ночной рубашке!
   — Пичи, чтобы стать леди, недостаточно… — Но тут он увидел усмешку у нее на лице и понял, что она поддразнивает его. Ну хорошо же! Он также умеет дразнить!
   И он продолжал с важным видом:
   — Я должен первым начать игру, так как я — принц, а ты — всего-навсего лишь принцесса. Я — наследник трона, я королевской крови, а ты — всего лишь вышла замуж за члена королевской семьи. Я превосхожу тебя!
   Она захихикала над его высокомерием:
   — Знаешь, Сенека, ты надулся сейчас, как воздушный шар!
   Это смешное сравнение крыть ему было нечем. Ему ничего не оставалось делать, как принять условия игры. Он схватил ее в свои объятия и прижал близко к себе.
   — Начинай свою игру, — сказал ей он.
   — Красить!
   — Красить?
   — Теперь твое слово.
   Слово так не подходило к этой вечерней обстановке, что ему потребовалось время, чтобы сосредоточиться.
   — Красить… Тивон.
   Она ожидала, что он скажет именно так.
   — Ну и наказание назначил ты ему! Он отпустил ее.
   — Раскрасить каждую дверь в конюшне — это ли не сильное наказание!?
   — Нисколечко.
   — Но это трудная работа.
   — Для маленького мальчишки это не трудная работа, а, напротив, очень забавная и в удовольствие. Ведь в детстве все любят рисовать! Разве ты не помнишь?
   Как ни пытался, он не мог вспомнить. Его молчание о многом сказало Пичи. Ей было интересно узнать о том, что он еще не делал в своей жизни в этом огромном дворце.
   — Твоя очередь, — сказала она ему.
   — Бедра, — сказал он и посмотрел на ее красивые ноги.
   — Сводит судорогой…
   Он тоже ожидал такого ответа, ибо знал, что так было на самом деле.
   — Моя очередь, — сказала Пичи. — Я… играю.
   — Прятки…
   — Что???
   Ты играл в такую игру, когда был маленьким?
   — Нет, я не играл в нее.
   — Ну, а тогда откуда же ты знаешь про нее?
   — Видел, как играют крестьянские дети. Я наблюдал за ними из окна.
   — Да… — посочувствовала она ему. — Теперь твоя очередь…
   — Пища…
   — Голод, — ответила Пичи.
   Он прекрасно понял, почему она так сказала. Ни он, ни она еще не притрагивались к еде. Сенека оставил ее на минуту и пришел к ней с большим подносом, на котором были сыр и хлеб, а также бутылка чудесного красного вина.
   Она залюбовалась им.
   — Твоя очередь, — обратился к ней Сенека.
   — Очередь? Боже! — подумала она.
   — Мы же ведь играем, Пичи! Сейчас твоя очередь!
   Пичи уловила нежный аромат магнолий и сказала:
   — МАГНОЛИИ…
   — ПОЛНОЧЬ, — ответил он тотчас же.
   — Полночь и магнолии? — произнесла она, смакуя вино. — А что общего у «полночи» и «магнолий»? — переспросила она.
   Сенека задумался. Он вспомнил, как она рассматривала интимные места его тела, и ответил:
   — Ничего… и все!
   Она ничего не поняла из его ответа. Иногда Сенека говорил загадочно, и ей предстояло разгадать эти загадки.
   — А может, мне без очереди еще назвать слово? — спросила она у него.
   — Конечно же, мне трудно будет тебе отказать. Говори!
   — Король, — сказала она, заметив небольшой портрет кого-то из королевской семьи.
   — Отец… — ответил он. Пичи взяла его за руку.
   — Почему ты называешь его «отец»?
   — Потому что он — мой отец.
   — Это понятно… Но ты можешь называть его в «папой», или «батюшкой».
   Сенеке стало вдруг грустно. Он еще в детстве хотел называть своих родителей «папой» и «мамой». Это было в детстве, когда он был слишком мал а глуп…
   — Твой пала никогда не разрешает называть себя, не иначе, как «отец», да? Сенека?
   Он ничего не ответил ей, а просто пробормотал:
   — Теперь моя очередь… — Но как он ни старался, он не мог сосредоточиться, и в голове крутились только «мама» и «папа».
   — Я не могу придумать ни одного слова, Пичи. Продолжай!
   — Книга, — произнесла Пичи.
   — Золотые полосы… — продолжил он. Она повернулась и посмотрела на него вопросительно.
   — Полосы золота? Что это? — переспросила Пичи.
   — Я имею в виду тонкую, золотистого цвета полоску, которая используется как закладка в книге.
   — Я не пользуюсь закладками, — сказала Пичи.
   — А как же ты тогда замечаешь место, где закончила читать? — спросил Сенека.
   — Я загибаю страницу.
   Сенека съежился от такого признания. Его воспоминания унесли его в события двадцатипятилетней давности… Ему было семь лет, и он так вот загнул страницу в книге, которую читал. Книга называлась… Нет, он сейчас не вспомнит. Но он отчетливо помнит, как разъярилась леди Макросе, знав об этом. Она медленно подошла к нему. вырвала книгу из его рук и отшлепала его своей тростью. Та трость! Он с ужасом вспомнил, как ему было больно и как он разделался с этой тростью, когда ему исполнилось двенадцать лет. Он попросту переломал ее у себя на коленях. Вот и все. Но с тех пор он никогда не загибал в книгах страниц.
   — Сенека! — позвала Пичи. — Боже! Что ты так опечалился?
   Сенека расстался со своими печальными воспоминаниями и пристально поглядел на Пичи.
   — Не загибай больше страниц, Пичи! Прошу тебя! — произнес Сенека.
   — Не буду! Я не всегда так делала. Когда я была маленькой девочкой, я закладывала страницы полоской бумаги. Но однажды я увидела, как отец загнул страницу в Библии. Я ему сказала не делать этого. Он улыбнулся. Это была особенная улыбка, Сенека! Он сказал мне, что книги с загнутыми листами — это любимые народом книги.
   «ЛЮБИМЫЕ НАРОДОМ КНИГИ», — удивился Сенека.
   — И теперь я все рассматриваю с этой точки зрения. Если тебе не нравится книга, то зачем ее держать у себя? Я буду любить все, что у меня будет… Даже людей… А впрочем, не обращай внимания…
   — Постой, постой! Расскажи мне про людей… Что ты хотела о них сказать?
   — Я… Ничего…
   — Скажи мне! Прошу тебя, Пичи. Она заметила, как он оживился, когда она сказала про людей.