Пейсли Ребекка. Полночь и магнолии

   Белый жеребец завернул еще раз по дороге, и Пичи увидела впереди густой лес. У леса столпились крестьяне, которые преградили дорогу небольшому отряду вооруженных людей. Только живая изгородь отделяла Пичи от вооруженных людей. Она поняла, что ей непросто будет спрыгнуть с жеребца и попыталась найти опору, чтобы сделать это. Она направила жеребца к высокому кустарнику. Она была готова спрыгнуть, как жеребец вдруг резко остановился и Пичи полетела через его голову вверх тормашками прямо в кусты. На мгновение она потеряла сознание, а когда очнулась, то увидела прямо перед собой ноздри животного. Жеребец обнюхивал ее, как бы желая знать, жива она или нет.
   — Ты, чертов дьявол! — закричала она на коня. — Что случилось с тобой? Дьявол ты, вот ты кто! — сказала она в сердцах на него.
   — Принцесса! — закричал Минтор. — Вы ударились, Ваше Высочество?
   Пичи попыталась подняться сама, но не смогла этого сделать, так как ее платье зацепилось за кустарник. Минтор стал помогать принцессе выбраться из западни, и, к тому моменту, как он вытянул ее из кустарника, на ней остались атласные туфельки, ее кружевное нижнее белье и сверкающий лиф ее платья.
   Не обращая внимания на свой вид, она направилась к группе аристократов, отмечая про себя, что у каждого из них было в руках ружье.
   Вэстон Шеррингхейм засмеялся, когда увидел перед собой Пичи. Это была та принцесса с прекрасными манерами поведения, о чем ему на протяжении вот уже трех недель говорила его жена Августа.
   Повернувшись к своим спутникам, Вэстон громко рассмеялся. Другие дворяне стали также хихикать.
   Пичи внезапно остановилась. Рядом с ней стоял Минтор. Этот язвительный смех взбесил ее. Также, как и в случае с королем, она решила положить конец насмешкам сразу. Она подошла к Минтору, сняла большую рогатку с его пояса, зарядила его камнем и прицелилась. Вэстон завизжал, когда камень попал ему в бок. Он посмотрел на толпу крестьян, а затем — на Пичи и рогатку в ее руках…
   — Ты… ты… ударила меня… — завопил он.
   — Да, жирный осел! — парировала Пичи. — А теперь ты и все твои охотники-убийцы немедленно уберутся отсюда… — скомандовала Пичи.
   Вэстон побагровел от ярости. Его Величество король поддержит его и одобрит его в любом случае. А что касается принца Сенеки… то он, Вэстон, не будет больше беспокоиться о том, что подумает принц. А потому Вэстон громко и решительно сказал:
   — У нас задание короля отстрелять тех свиней, которые будут пастись в его лесах. Мы слушаемся его, нашего короля, а не тебя — самозванку, которую король скоро вышвырнет отсюда. И убери свою толпу отсюда!
   — Нет, — решительно ответила Пичи. Вэстон подал знак своим компаньонам для того, чтобы они объединились все вместе.
   — Нас тринадцать, — сказал Вэстон, — и все мы вооружены!
   — Напугал нас букашечка-таракашечка, Вэстон! — выпалила Пичи. Вэстон проигнорировал ее.
   — Не забывайте, что нам приказал Его Величество король, — обратился Вэстон к дворянам. И чтобы пуще запугать толпу крестьян, Вэстон поднял ружье и выстрелил вверх.
   — Хорошая пальба! — сказала, улыбаясь, Пичи. — Научил бы ты нас, как делать дырки в небе!
   С самодовольной улыбкой Вэстон вновь поднял ружье и выстрелил в ветку дерева. Пичи даже бровью не повела, когда ветка слетела ей прямо к ногам.
   — Тысячи извинений. Ваше Высочество! — ухмыльнулся Вэстон. — Я не собирался свалить ветку так близко к вашей королевской особе.
   Все еще улыбаясь, Пичи подошла к крестьянину, взяла у него ружье и тоже выстрелила в ветку дерева, что была над головой Вэстона. Пуля одна, другая, третья, четвертая разбили ветку на четыре куска, и все обломки свалились Вэстону на голову.
   — Тысячи извинений, Вэстон. Я не собиралась разбить ветку над твоей пустой головой, — сказала она и отдала ружье крестьянину.
   Вэстон чуть было не зарычал от злости и заорал на Пичи.
   — Займись своим делом! Я организовал эту охоту и доведу ее до конца!
   Теперь наступил черед Пичи смеяться. — Неужели ты думаешь, Вэстон, что я уйду отсюда и позволю тебе убить свиней?
   Вэстон двинулся вперед, навстречу Пичи. Его спутники следовали за ним.
   Пичи повернулась к крестьянам.
   — Идите все в леса и зовите своих свиней домой. Забирайте их домой и не выпускайте в лес, пока я не скажу вам, — сказала она.
   Крестьяне пошли в лес, а крестьяне помоложе остались со своей принцессой.
   — А если ты попытаешься убить их свиней, — обратилась она к Вэстону, — то я тебе голову сверну. Вэстон улыбался:
   — Я здесь затем, чтобы выполнить пожелание короля. Неужели же я такой идиот, что не выполню приказ? — спросил Вэстон и вновь вскинул ружье.
   Пичи вырвала ружье из жирных лап Вэстона и уперла ствол ему в живот. Вэстон сделал еще один шаг по направлению к Пичи. Она направила ствол ружья к его паху.
   — У тебя, говорят, есть там «шары», тонкогубое чудовище. Если ты сделаешь еще хоть один шаг, то я прострелю их, обещаю тебе, Вэстон. Ну, подойди ко мне, и ты проснешься в гробу.
   Вэстон шел прямо на нее, но выстрел остановил его. Вэстон замер на минуту, ожидая появления ужасной боли и поглядел на свои ляжки. Но нигде не было крови, как и не было боли.
   — Вэстон! — раздался громовой голос. — Руки прочь от моей невесты!
   Все обернулись на голос и увидели Сенеку на Дамаске с пистолетом в руке.
   — Принцесса собиралась подстрелить меня. Ваше Высочество, — пожаловался Вэстон. — По приказу короля я и моя команда должны были освободить лес от свиней, но принцесса преградила нам дорогу.
   — Она не подстрелит Вас, но если Вы еще раз осмелитесь дотронуться до нее, и я узнаю, то Ваши земли Ваш титул и Ваше благосостояние улетучатся моментально. Я слов на ветер не бросаю, Вэстон!
   Вэстон отступил в сторону, его жирные руки тряслись. Сенека направил Дамаска к Пичи и, увидев ее вблизи, поразился тому, как она была одета. Сенека соскочил с жеребца и заслонил собою Пичи от взгляда Вэстона, но тут же понял, что от крестьян он ее не заслонил. В данной ситуации он ничего не мог поделать.
   — Ты не будешь стрелять свиней! — сказал гневно Сенека.
   И в этот момент свиньи начали выходить на зов крестьян из леса. Крестьяне подгоняли их длинными прутами.
   Вэстон, понимая, что вот-вот потеряет контроль над собой, сказал:
   — Ваше Высочество, со всем уважением к Вам, мы здесь по приказу короля и…
   Но грохот движущегося экипажа заглушил его. Это был экипаж Августы, и Вэстон узнал его. Когда экипаж остановился, то Августа выпрыгнула из него и громко сказала:
   — Вэстон! Подойди сюда сейчас же!
   Вэстон ушам своим не поверил: его жена Августа кричала на него?!
   Пичи прошлась рядом с Вэстоном и съязвила:
   — Что, встретился с незнакомкой? Это ведь не Августа, так?
   Вэстон все еще продолжал трясти головой. Нет, это не могла быть его жена. Это какой-то абсурд.
   — Вэстон! — вскрикнула Августа снова. — Если ты подстрелишь хоть одного из этих беззащитных животных, я никогда, слышишь, никогда не буду с тобой разговаривать!
   Ее угроза привела его в недоумение. Как осмелилась эта женщина угрожать ему на глазах этих людей!
   — Августа, ты никогда больше не повысишь своего голоса…
   — Заткнись, Вэстон! Я терпела твое поведение уже слишком долго. Теперь ты прекратишь приказывать мне, понятно тебе?
   Он всплеснул руками.
   — Это … это варвар — принцесса сделала тебя варваром тоже. Боже! Ты так же кричишь, как и она, и так же толстеешь, как она. Ты…
   — Я и дальше потолстею, а ты лучше привыкни к этому сразу…
   — Августа…
   — Скажи-ка мне, как остаться худой и родить тебе ребенка?
   У Вэстона рот раскрылся от удивления.
   — Ребенка?
   — Да, ребенка! И хочу сказать, что ты мне советуешь какие-то глупости! Разве ты желаешь зла своему неродившемуся еще на свет ребенку? Я предлагаю тебе сесть на лошадь и поехать за мной. Это мое последнее слово! — сказала она и, обернувшись к Пичи, спросила:
   — Можно мне опять тебя называть Пичерс, Ваше Высочество?
   Пичи улыбнулась и ответила:
   — Конечно же можно, Джусси!
   — Ну, Вэстон? Идем сейчас же домой! Вэстон растерянно посмотрел на крестьян, на Августу, на Сенеку и Пичи.
   — Я… я не могу желать зла своему ребенку… Я думаю, это будет сын. Я буду отцом… Свиньи… Если я… Августа ужасно расстроится, а это отразится на ребенке. Ребенок… охота… Как я осмелился не выполнить приказание короля? О, Боже! Что мне делать? — пробормотал он.
   — Я все объясню королю сам, — заверил его Сенека. — Но сначала ты извинишься перед принцессой!
   — Я… я… Извините меня за то, что стрелял перед Вами из ружья, что вел себя недостойно. И если Вы меня извините, то я поеду за леди Шер-рингхейм. Я не должен расстраивать ее и не должен стрелять свиней. Я скоро стану отцом. Вы слышали…
   Все еще не веря сказанному, он вскочил на свою лошадь и поехал за экипажем Августы. Дворяне также разошлись.
   Секека проводил взглядом всю эту процессию и, повернувшись к Пичи, сказал:
   — Ты лучше не нашла себе занятия, чем противостоять здесь охотникам?
   Боль пронзила сердце Пичи. Она знала, что он был рассержен на нее за ее поведение, но надеялась, что он поймет ее.
   — Я делала то, что нужно, Сенека, — ответила она. — И если еще понадобится, сделаю то же самое!
   — Могла бы посоветоваться со мной. Она не могла уловить ничего в его голосе и не знала, что ей ответить. Она уткнулась глазами в землю и, увидев маленький камешек, подшвырнула его ногой. Камень отлетел в сторону и попал Сенеке на босые ноги.
   — Где, черт возьми, твоя обувь? — воскликнула Пичи.
   — Где, черт возьми, твое платье? — вторил ей Сенека.
   Подняв голову, она ткнула его пальцем в плечо.
   — Послушай меня, принц Сенека. Я…
   — Я выслушаю тебя, принцесса Пичи, но не здесь, — сказал он и подхватил ее на руки.
   Она пыталась выскользнуть из его рук, но бесполезно. Сенека крепко держал ее и нес к Дамаску. Пичи брыкалась и кричала:
   — Сенека! Черт побери, что ты собираешься делать? Ты сумасшедшая, бездомная крыса! Отпусти меня сейчас же!
   Не обращая внимания на ее болтовню, он поднес ее к жеребцу и одним махом усадил ее в седло, и в мгновение ока сам очутился позади и пустил Дамаска галопом. Следом за ними поскакал жеребец Пичи. Сенека, пользуясь моментом, обхватил ее крепко за талию и держался за нее там, где ему хотелось, а Пичи, в свою очередь, бранилась на чем свет стоит. Сенека никогда в жизни своей не слышал такой брани. Но каждое слово, сказанное ею, нравилось ему.
   Приехав во дворец, Сенека направил жеребца прямо к центральному входу во дворец. Он слез с коня, взвалил Пичи себе на плечо и вошел внутрь. В тот момент, когда Сенека со своей ношей вошел в фойе, Виридис уже спустилась с главной лестницы. Она была так шокирована увиденным, что ухватилась за перила лестницы, чтобы не упасть.
   — О, Боже! Что я вижу? Она… Ее платье… Сенека, я сожалею… Мне нечего сказать!
   — А мне есть что, — сказал Сенека, проходя мимо нее. — Я говорю Вам «до свидания!» Вы освобождены от своих обязанностей!
   Он дошел до своих апартаментов, открыл дверь в свою спальню и поставил ее на ноги.
   Сенека сказал ей:
   — Ну, помню, что ты собиралась что-то рассказать мне. Теперь можешь говорить.
   — Я буду, дружище, говорить тогда, когда мие захочется. Ты мне не хозяин, — сказала она и отошла в сторону от него.
   Он небрежно снял свою рубашку и бросил ее на пол. Она не могла удержаться, чтобы не взглянуть на его обнаженную грудь.
   — И я ничем больше никому не обязана! Я по горло сыта этими чертовскими правилами поведения, слышишь? Мне осталось немного жить, и я не хочу провести ее «по указке сверху». Я ненавижу вышивание, рисование. Я ненавижу носить нижнее белье, я ненавижу «скользить».
   — Ну, и не шей, не рисуй, не носи нижнее белье и не «скользи».
   — И еще я хочу тебе кое-что сказать! Мне не нужен ни титул, ни звания. Я — живой человек, и не собираюсь больше прятать свои чувства. Я счастлива, когда ты знаешь, грустна ли я, обеспокоена чем или удивлена. Я люблю тебя, Сенека, но я тебе ничего не собираюсь обещать сейчас, а тем более, выполнять те чертовские правила поведения.
   — К черту все обязанности! — сказал Сенека.
   — Да? Что ты сказал? — не поверила своим ушам Пичи.
   — Я сказал, что не нужно никаких обязанностей, — повторил Сенека и бросился к ней. Он обнял ее и провел своей ладонью ей по щеке.
   — Я прошу у тебя прощения, что заставил страдать целых три недели из-за этих уроков этикета. И если ты сможешь простить меня, то я еще попрошу тебя кое о чем.
   — О чем? — спросила она.
   — Люби меня, Пичи! Люби меня, моя дикая и прекрасная горная принцесса.
   Его признание тронуло ее до глубины души. Сенека прижал ее к себе еще крепче. Одной рукой он крепко держал ее за талию, а другой перебирал ее золотистые локоны. Боже! Как он соскучился без этих шелковистых волос, без их чарующего запаха.
   — Я был не прав, — прошептал он ей на ухо. — Прости меня, моя дорогая! Я думал, что любовь ошеломит и ослепит меня, как бриллианты. — Он поцеловал ее в уголок брови и продолжил:
   — Но любовь это не что-то блестящее, что ослепляет тебя… Любовь это… что-то особенное… Она заставляет тебя понять, что это такое. Он заглянул ей в глаза.
   — Пичи, я люблю тебя за то, что ты можешь разбираться в людях, люблю твою душу, люблю твои глаза, сердитые и страстные, люблю твои рассказы о детстве, которые трогают меня до глубины души. Пичи, я люблю тебя всем своим сердцем!
   Слезы радости брызнули из ее глаз.
   — Сенекерс, — прошептала она. — Сенекерс! Я даже и не знаю, что сказать. Он улыбнулся и приказал:
   — Скажи, что ты любишь меня! Скажи, что ты хочешь быть моей женой.
   Пичи поняла сразу, что он имел ввиду. Сенека повторил:
   — Скажи, что ты хочешь быть моей женой, Пичи!
   — Да, — ответила она. — Я хочу быть твоей женой. Он схватил ее в объятия и понес на кровать. Он положил ее и насмешливо сказал:
   — Надеюсь, что ты не устала, моя дорогая!? У нас с тобой будет длинная ночь. Принцесса!
   — Длинная и особенная, Сенекерс! — подхватила Пичи. — Очень особенная!
   Она протянула к нему свои руки, а Сенека — свои.

Глава 15

   На нем были только брюки.
   Пичи сняла их.
   — Не могу поверить, что я когда-то боялась тебя, — сказала она, заглядывая в его сияющие любовью глаза и лаская руками его обнаженное тело.
   — Мне странно, что я не понял сразу, как я люблю тебя, — добавил он. — А по правде говоря, я люблю тебя с семи лет.
   — С семи лет? — переспросила Пичи.
   — Да, там, в башне был ангел… — задумчиво произнес он.
   «Его ангел», — подумала Пичи.
   — Сенека, что ты сказал? — спросила она.
   — Не важно! Это длинная история. Она давно прошла, хотя осталась в душе. Но когда-нибудь я тебе расскажу, как я дважды терял своего ангела и как я каждый раз находил ее, — сказал Сенека.
   Не дождавшись очередного вопроса, он повернул ее и стал расстегивать корсет. Когда она уже была полностью раздета, он взглянул на ее обнаженное тело и нахмурился: на ее пахнущей магнолиями коже были ярко-красные отметины от корсета. Он знал, что это по его вине она стала носить корсет, чтобы стать настоящей леди. Он знал, что корсет доставлял ей большое неудобство, что ей даже больно было в нем ходить.
   — Пичи, — прошептал он. — Прости меня! Нагнувшись, он стал целовать каждую красную отметину на ее теле. И она тоже стала его целовать. Ее инициатива, ее молчаливые жесты очень поразили Сенеку. Он положил ее сверху себя так, что ее тело вытянулось во всю его длину.
   Ритм… Это самое древнее начало в любовной игре. Он понял, что она уже усвоила это — тысячелетний инстинкт проснулся у нее в крови.
   Начался брачный ритуал: мужчина пришел к женщине, женщина пришла к мужчине. Он двигался с нею вместе, улавливая каждое ее движение. Его плоть стала увеличиваться в размерах и, когда он почувствовал с ее стороны такое же страстное желание, как и у него, он перевернул ее на спину и склонился над ней.
   — Боже! Какая же ты сладкая!!! — пробормотал он и раздвинул своею рукой ее ноги.
   Он почувствовал, что она уже была готова принять его и стал ласкать пальцами ее влагалище. По прежнему опыту он уже знал, что эта ласка особенно возбуждает ее — так, что она начинает стонать и извиваться. Сегодня он намеревался довести ее до экстаза прежде, чем она почувствует боль, прежде, чем станет женщиной.
   Признаки нарастающего экстаза уже появились у Пичи. Она была счастлива. Но она хотела такого же экстаза и с его стороны.
   — Сенека! Я не хочу, чтобы все было так, как той ночью. Я хочу, чтобы мы вместе с тобою ощутили блаженство, — прошептала она.
   Ее наивность тронула его до глубины души.
   — Я только хочу подготовить тебя, — произнес он.
   — Я не боюсь, Сенека! Возьми мою невинность! Осчастливь меня! — просила она. — Я хочу, чтобы это произошло здесь и сейчас же.
   — Да, моя дорогая, — прошептал он. — Это случится сегодня.
   Он читал в ее глазах каждое ее желание. Он донимал все без слов. Сенека лег сверху и… вошел в нее. Медленными, вращательными движениями он дошел до ее невинности и остановился. Тем временем она сама обвила ногами его за талию, и он резким толчком вошел в нее еще глубже…
   — Сенека?! — воскликнула она.
   — Жена… — ответил он. — Моя жена! У Пичи скатилась слезинка по щеке, и он слизал ее своим языком. Он понимал, что причинил ей боль, что она почувствовала ее, но ничего больше так и не сказал.
   Но он продолжал двигаться внутри нее… Он знал, что на смену боли придет блаженство.
   — Ты был прав, Сенека, — прошептала она ему на ухо. — Я не поняла, как все это случилось и, действительно было больно…
   — Жена? — спросил Сенека.
   — Что, мой муж? — переспросила она.
   — Еще не все, — произнес он.
   — Как не все? — улыбаясь спросила она. — Ты еще не закончил эти вращения.
   — Пичи, — прошептал он, надавливая всем своим телом на нее. — Ты так описываешь все это своим языком, что у меня даже в голове не умещается. Любовь — это не «вращения».
   Она поцеловала его в щеку и спросила:
   — А тогда что же это? — вновь спросила она.
   — Подожди, моя дорогая, — ответил он.
   — Сенека, ты сказал, что еще не все закончено, ты сказал…
   — Я знаю, что я сказал, Пичи, — засмеялся он. Он никогда не испытывал такого блаженства, как сейчас.
   — Как мне тебя научить чему-то, если ты меня постоянно останавливаешь? — спросил ее поддразнивая Сенека.
   — Прости, больше не буду, — прошептала она.
   — Ты только обещаешь, — вновь поддразнил ее он.
   Он ласкал ее тело, ее грудь, а затем вновь глубоко вошел в нее. На этот раз он любил ее сильно, упорными ударами, не снижая темпа и не прерываясь. Пичи уловила этот ритм и стала двигаться с ним в такт. Обхватив его руками за шею, она глубоко вдыхала его мускусный запах и сосредоточилась на удовольствии, которое вдруг вспыхнуло в ней. По ее телу начала разливаться сладкая истома и ее самочувствие сейчас исключительно зависело от Сенеки. А Пичи ничего подобного в своей жизни не испытывала!
   — Чудовище!!! — произнесла она, так как больше ничего не могла произнести. Она начала глубоко дышать, застонала. С ним происходило то же самое… Пичи вошла в экстаз… Сенека — тоже! О, Боже! Она испытывала блаженство вместе со своим мужем, который любил ее!
   — Пичи! Я люблю тебя, моя принцесса! — прошептал он.
   — И я люблю тебя, Сенекерс, всем своим сердцем и душой, всем своим телом и даже глазами, и даже ногтями. А еще знаешь что? — спросила она.
   — Что? — переспросил он. Она сказала, чуть улыбаясь.
   — Ты тяжеленный медведь.
   Сенека громко расхохотался и повалился на матрасы, которые под ним провалились. Пичи легла ему на грудь, положила свою ладошку на левый сосок и почувствовала, как сильно бьется его сердце.
   — О чем ты думаешь, принцесса? — спросил он. Она наклонила свою лицо к нему и прошептала:
   — Я думаю о том, как же не прав был мой батюшка?! Ведь возможно же два раза войти в одну реку!!!
   Сенека вновь громко рассмеялся. А затем, когда его веселье прошло, он заглянул Пичи в глаза и спросил:
   — Ты сейчас пронзишь мое сердце, жена?
   Пичи рассмеялась и ответила:
   — Муж, я сделаю это тогда и столько раз, сколько ты захочешь, — ответила она.
   Он страстно поцеловал ее. Он вновь желал ее, свою жену, и он знал, что никогда не перестанет желать ее.
   — Пичи! — произнес он и улыбнулся снова.
   — Что, Сенека? Что здесь смешного? — удивилась она.
   Перебирая пальцами ее прекрасные локоны, он вспомнил, как однажды пообещал ей доставить чудо-удовольстие. «Какую жгучую страсть она возбуждает во мне — один ее взгляд — и я на небесах!» — подумал он про себя.
   Продолжалась чудесная и бесконечная ночь. Наследный принц и его апалачская горная жена наполнили каждую секунду этой ночи любовью и смехом. И когда забрезжил рассвет, Сенека обнял свою спящую и полностью удовлетворенную жену и прижал к себе. Она была так хороша! Он прошептал слова, захлестнувшие его душу.
   — Я люблю тебя. Ты — мой ангел, мой друг, самый лучший из тех, что были у меня…
   Часы пробили три часа дня. Пичи проснулась совсем недавно в своей комнате. Шатающейся походкой она подошла к окну, остановилась и уселась в ярко-красное атласное кресло. Белка спрыгнула ей на руки.
   Нет, она не будет плакать. С чего бы это? Слишком много хорошего было вокруг. И она не собиралась рыдать. Ее ноги перестали дрожать, но руки все еще дрожали. Одна горячая слезинка соскользнула по щеке на руку.
   Дрожащие конечности… Это был еще один типичный признак «типинозиса». И ни одна травинка на этой грешной земле не поможет ей избавиться от этой чудовищной болезни!? Она сама так много помогала людям и животным, а перед своей болезнью была беспомощна. Она повернулась к окну, так как хотела, чтобы солнечные лучи, которые согревали ее лицо, смогли также согреть сильную боль, которая росла внутри нее.
   Она вспоминала прошедшую ночь, ее ночь с Сенекой, полную страсти и любви, смеха и веселья.
   — Мне не так уже много отведено таких ночей, дружище, — обратилась она к своей белке. — Не так много мне осталось слышать его признаний в любви, и что я — лучший его друг. И это тогда, когда в жизни складывается все так чудесно?!
   «Боже праведный! Она вскоре попадет в чистилище». В мыслях она уже была готова ко всему худшему. Ей, конечно же, придется оплатить все по счетам: она ужасно вела себя с Виридис (за это ей дадут несколько миллионов лет в чистилище), она чуть было не ударила короля (за это, по крайней мере — «миллион» лет) и крестьяне… Она игнорировала их жалобы и просьбы целых три недели, пока училась манерам. Нет более тяжкого греха на свете, чем оставлять без помощи нуждающихся людей. Нет, она не будет жариться в чистилище, она сгорит там ярким пламенем за свои грехи. Очень скоро она окажется там. И это сейчас-то, когда ее жизнь похожа на рай, ей придется уйти из жизни.
   Она всхлипнула и была готова разрыдаться, когда на пороге ее комнаты внезапно появился Сенека. Он был чем-то расстроен, глаза его лихорадочно бегали. Она бросилась к нему и спросила:
   — Сенека! Что случилось?..
   — Отец… — только и произнес он. Его голос дрожал.
   — Твой отец? Что с ним? — переспросила она.
   — Медики… Они сказали… Они не знают, что делать… — сказал он и в сердцах схватился за голову. — Они осматривают его…
   — Осматривают? — переспросила Пичи. — А что с ним случилось? Сенека, скажи мне.
   Он пожал плечами.
   — Я знаю, что ты ненавидишь его. Я знаю, что он жестоко обращался с тобой с тех пор, как…
   — Забудь все, Сенека, что, черт побери, с ним случилось?
   Сенека тяжело вздохнул:
   — Сердце… Его сердце едва прослушивается… Пичи… Дорогая… помоги ему!
   Когда Пичи вошла в королевские покои, то увидела, как Тиблок накладывал компресс на голову короля. Руки Тиблока тряслись. Он причитал:
   — Его величество всегда был доволен мной. Что он будет делать без меня? Он никогда не сможет так взбить подушки, как это делаю я, — сказал он и поправил ему подушку.
   Пичи заметила, что лицо Тиблока было таким же белым, как и у короля.
   — С тобой все хорошо, Тиблок?
   — Я заботился о нем двадцать один год, — продолжал Тиблок. — Его величество — это моя семья.
   — С тобой, действительно, все в порядке? — переспросила его Пичи.
   — Да, — наконец-таки ответил Тиблок. — Все в порядке. Король был бледен и слаб, слаб настолько, что не мог ничего говорить.
   Пичи вливала королю лекарства по капельке. Это был сбор из листьев наперстянки и сердечного листа. Через небольшой промежуток времени она повторяла все вновь. Сенека стоял рядом, наблюдая за тем, не стало ли его отцу лучше. Но признаков улучшения не наступало. Лицо отца было бледно как чистая простынь, его дыхание было едва слышно. Но Сенека не терял надежды, ведь Пичи оказывала ему помощь.
   Король вдруг тяжело вздохнул, его массивное тело содрогнулось, а лицо — передернулось. Тиблок едва не упал, ухватившись за кровать:
   — О, Боже! Он умер…
   Пичи подняла голову и посмотрела на слугу, который чуть было не упал в обморок, переживая за короля.
   — Он не умер, — сказала Пичи. — Он придет в себя через несколько минут, он чувствует боль в суставах. Он не лечил их так, как я ему велела, да?
   Тиблок покачал головой.
   — Он… Он сказал, что они не будут ходить, если воспользуется вашим лекарством.. — сказал он и весь затрясся.