Страница:
– Повелительница моего вдохновения, – восторженно объявил Людвиг. – Это ты, моя дорогая Венера. Ты!
В моей гостиной постоянно толпились посетители. Бесчисленные поклонники приносили подарки, герцоги и принцы оспаривали друг у друга право на мое внимание, поэты искали во мне вдохновения, а музыканты умоляли спеть. Однажды король привел ко мне на ужин Ференца Листа.
– А, красивая золотоволосая цыганка! – тепло поприветствовал меня великий композитор. Его обращение так и осталось моим титулом на все время моего пребывания в Баварии. – Ты стала еще прекрасней. Скажи мне, стала ли ты брать уроки вокала, как я тебе советовал?
– Да, мсье Лист. Мой король настаивал, и мне пришлось подчиниться.
– Мир от этого только выиграл, – улыбнулся Лист.
– Синьор Локкателли хвалил ее без меры, – радостно сообщил Людвиг. – Тебе стоит послушать Рони, Ференц. Сейчас она может действительно затмить соловья!
– Я бы с радостью послушал ваше пение, баронесса, – обратился ко мне Лист. – Может быть, устроим импровизированный концерт?
Гости столпились около пианино. Я спела несколько итальянских серенад, арии из опер и под конец несколько цыганских песен, которые так любили мы с Листом. Когда мы закончили, наша маленькая аудитория разразилась громовыми аплодисментами. Вспыхнув от радости – я впервые пела на публике, – я тепло поблагодарила Листа.
– Я получил не меньше удовольствия, – уверил он меня. – Мне хочется написать для тебя музыку. Ты вдохновляешь меня.
– Она нас всех вдохновляет, – вмешался Людвиг. – Ах, Ференц, через год будет закончено здание моего оперного театра. Локкателли сказал, что Рони достойна петь на публике. Если и ты одобришь это… это будет так восхитительно…
– Я не могу отказать вам, ваше величество, – ответил Лист. – Я буду счастлив аккомпанировать баронессе на ее первом концерте и немедленно начну писать музыку.
Неожиданно раздался звон разбившегося стекла. В окно кто-то запустил камнем. Раздался женский крик, и все, кто в это время находился в музыкальном салоне, бросились к дверям. Я схватила короля за руку и потянула к окну. Улица внизу была запружена студентами, которые громко скандировали: «Король платит шлюхе, пока люди голодают!», «Русская проститутка – шпион!» и «Должны ли наши деньги оплачивать королевскую похоть?»
Позже мы узнали, что зачинщиком демонстрации, которую очень быстро разогнала полиция, был не студент, а профессиональный революционер. Несомненно, его услуги оплачивал фон Цандер.
– Это возмутительно, – пробормотала я. – Их надо остановить. – Я вышла на балкон. Когда они увидели меня, то буквально осатанели. Около моего уха просвистел камень.
– Рони, ради Бога, вернись обратно, – молил меня король.
– Святые небеса, неужели музыка потеряет такой талант? – вторил ему Лист.
Я не обращала внимания на их увещевания.
– Почему бы вам не сказать тому, кто вам платит, чтобы он вышел вперед? – прокричала я толпе. – Или барон фон Цандер слишком большой трус, чтобы открыто появиться перед людьми?
Гости за моей спиной даже вскрикнули от такой неслыханной дерзости. Оскорбить барона было равносильно самоубийству. Но мне было все равно, и я только жалела, что не могу поведать всему миру, каким извращенцем является барон. Никто бы мне не поверил.
Я решила показать всем жителям Мюнхена, что фон Цандеру меня не запугать. Я каждый день каталась одна в парке, сопровождала короля в его прогулках по городу и каждый вечер отправлялась в театр, на вечеринки или балы. Однажды или дважды я даже зашла в игорный дом и выиграла. Совпадение, твердила я себе, но на самом деле я знала, что дар предвидения вернулся ко мне. Однако каждое мгновение за карточным столом напоминало мне о Сете Гаррете, причиняя боль, и я не стала задерживаться там.
Я носила элегантные меха и бархат. Мои украшения, особенно драгоценности, стали объектом карикатур и критических заметок в прессе. Однажды вечером я надела в оперу великолепное рубиновое ожерелье, фамильную драгоценность королевской семьи. Король подарил его мне на свой день рождения, сказав, что это единственная вещь в его коллекции, достойная моей красоты. Другими подарками были тиары, бриллиантовые браслеты, кольца и броши.
Газеты подняли вой, обвиняя меня в покушении на государственное достояние. Разумеется, им хорошо заплатил фон Цандер, но я, к сожалению, не могла защитить себя от напечатанной лжи. Первые полосы газет были полны намеков на то, что, если король не в силах отослать свою содержанку, его правление должно быть ограничено.
– Надо что-то сделать, чтобы остановить барона, – сказала я Людвигу. – Я беспокоюсь не за себя, а за тебя! О, мой друг, почему ты обязан сносить подобные оскорбления? Каждый день толпы на улицах становятся все больше и агрессивнее, а статьи в газетах – все язвительней и злей. Когда же все это закончится?
– Ты не жалеешь, что выучилась читать? – спросил король вместо ответа. – Если бы ты была по-прежнему неграмотна, то даже не знала бы о существовании подобных газетенок.
– Как ты можешь шутить в это время! – возмутилась я. – Барон ненавидит меня и хочет моей смерти. Это я понимаю. Но почему он топит и тебя? Все дьявольские вещи, в которых он меня обвиняет, не могут не задевать тебя: я твоя содержанка, значит, ты мне платишь. Я принимаю драгоценные подарки, но ведь это ты глуп настолько, чтобы дарить их мне. Я пользуюсь твоей привязанностью и разрушаю экономику страны, но ведь это ты король, который позволяет женщине вертеть им. Ты видишь всю подлость замыслов барона? Он настраивает твоих подданных против своего монарха. Он ненавидит тебя всей душой.
– О нет, – вздохнул король, отшвыривая газеты в сторону. – Разве ты не видишь, моя дорогая? Он добивается того, чтобы я отказался от престола в пользу Максимилиана. Тогда он получит власть. Максимилиан не такой уж и слабый человек, но он во всем будет слушаться барона. В руках Вольфганга он станет марионеткой. Все очень просто. Если бы ты была реальной угрозой для фон Цандера, он давным-давно убил бы тебя.
– Да, он сам сказал, что я полезна ему живой.
– Разумеется! Такая блестящая возможность порочить меня в глазах моих подданных. Только не расстраивайся, Рони! Если бы не ты, фон Цандер нашел бы кого-то или что-то еще. В этом году ветры грядущей революции дуют по всей Европе. То, чего добивается Вольфганг, неотвратимо. Но я не стану задерживать тебя здесь против твоей воли, Рони. В конце концов это может оказаться даже опасным. Когда люди взбунтуются, они потеряют головы. Возможно, мне стоит отослать тебя…
– Я никуда не поеду, мой дорогой друг! – Я опустилась на колени рядом с креслом Людвига и взяла его за руку. – Я останусь с тобой, пока они не отошлют нас обоих. Неужели нет ничего, что могло бы остановить барона? Должны ли мы сидеть сложа руки, ожидая, пока он накопит достаточно сил, чтобы взять власть? Это так несправедливо!
– Подобное случается с королями уже тысячи лет, – пожал плечами Людвиг. – Предательство, сплетни, обман. Пылает целый континент – Франция, Греция, Италия. Почему же Бог должен пощадить Баварию? Мы только пешки на шахматной доске, Рони, а я никогда не смог бы и не стал бы сопротивляться ходу истории. А теперь, – король глубоко вздохнул, меняя тему разговора, – спой для меня, Рони. Спой что-нибудь успокаивающее.
Он закрыл глаза и откинулся назад в кресле, а я тихонько напевала ему цыганские песни о любви и жизни.
Между тем на улице перед моим домом собиралась толпа для очередной демонстрации.
Глава 11
В моей гостиной постоянно толпились посетители. Бесчисленные поклонники приносили подарки, герцоги и принцы оспаривали друг у друга право на мое внимание, поэты искали во мне вдохновения, а музыканты умоляли спеть. Однажды король привел ко мне на ужин Ференца Листа.
– А, красивая золотоволосая цыганка! – тепло поприветствовал меня великий композитор. Его обращение так и осталось моим титулом на все время моего пребывания в Баварии. – Ты стала еще прекрасней. Скажи мне, стала ли ты брать уроки вокала, как я тебе советовал?
– Да, мсье Лист. Мой король настаивал, и мне пришлось подчиниться.
– Мир от этого только выиграл, – улыбнулся Лист.
– Синьор Локкателли хвалил ее без меры, – радостно сообщил Людвиг. – Тебе стоит послушать Рони, Ференц. Сейчас она может действительно затмить соловья!
– Я бы с радостью послушал ваше пение, баронесса, – обратился ко мне Лист. – Может быть, устроим импровизированный концерт?
Гости столпились около пианино. Я спела несколько итальянских серенад, арии из опер и под конец несколько цыганских песен, которые так любили мы с Листом. Когда мы закончили, наша маленькая аудитория разразилась громовыми аплодисментами. Вспыхнув от радости – я впервые пела на публике, – я тепло поблагодарила Листа.
– Я получил не меньше удовольствия, – уверил он меня. – Мне хочется написать для тебя музыку. Ты вдохновляешь меня.
– Она нас всех вдохновляет, – вмешался Людвиг. – Ах, Ференц, через год будет закончено здание моего оперного театра. Локкателли сказал, что Рони достойна петь на публике. Если и ты одобришь это… это будет так восхитительно…
– Я не могу отказать вам, ваше величество, – ответил Лист. – Я буду счастлив аккомпанировать баронессе на ее первом концерте и немедленно начну писать музыку.
Неожиданно раздался звон разбившегося стекла. В окно кто-то запустил камнем. Раздался женский крик, и все, кто в это время находился в музыкальном салоне, бросились к дверям. Я схватила короля за руку и потянула к окну. Улица внизу была запружена студентами, которые громко скандировали: «Король платит шлюхе, пока люди голодают!», «Русская проститутка – шпион!» и «Должны ли наши деньги оплачивать королевскую похоть?»
Позже мы узнали, что зачинщиком демонстрации, которую очень быстро разогнала полиция, был не студент, а профессиональный революционер. Несомненно, его услуги оплачивал фон Цандер.
– Это возмутительно, – пробормотала я. – Их надо остановить. – Я вышла на балкон. Когда они увидели меня, то буквально осатанели. Около моего уха просвистел камень.
– Рони, ради Бога, вернись обратно, – молил меня король.
– Святые небеса, неужели музыка потеряет такой талант? – вторил ему Лист.
Я не обращала внимания на их увещевания.
– Почему бы вам не сказать тому, кто вам платит, чтобы он вышел вперед? – прокричала я толпе. – Или барон фон Цандер слишком большой трус, чтобы открыто появиться перед людьми?
Гости за моей спиной даже вскрикнули от такой неслыханной дерзости. Оскорбить барона было равносильно самоубийству. Но мне было все равно, и я только жалела, что не могу поведать всему миру, каким извращенцем является барон. Никто бы мне не поверил.
Я решила показать всем жителям Мюнхена, что фон Цандеру меня не запугать. Я каждый день каталась одна в парке, сопровождала короля в его прогулках по городу и каждый вечер отправлялась в театр, на вечеринки или балы. Однажды или дважды я даже зашла в игорный дом и выиграла. Совпадение, твердила я себе, но на самом деле я знала, что дар предвидения вернулся ко мне. Однако каждое мгновение за карточным столом напоминало мне о Сете Гаррете, причиняя боль, и я не стала задерживаться там.
Я носила элегантные меха и бархат. Мои украшения, особенно драгоценности, стали объектом карикатур и критических заметок в прессе. Однажды вечером я надела в оперу великолепное рубиновое ожерелье, фамильную драгоценность королевской семьи. Король подарил его мне на свой день рождения, сказав, что это единственная вещь в его коллекции, достойная моей красоты. Другими подарками были тиары, бриллиантовые браслеты, кольца и броши.
Газеты подняли вой, обвиняя меня в покушении на государственное достояние. Разумеется, им хорошо заплатил фон Цандер, но я, к сожалению, не могла защитить себя от напечатанной лжи. Первые полосы газет были полны намеков на то, что, если король не в силах отослать свою содержанку, его правление должно быть ограничено.
– Надо что-то сделать, чтобы остановить барона, – сказала я Людвигу. – Я беспокоюсь не за себя, а за тебя! О, мой друг, почему ты обязан сносить подобные оскорбления? Каждый день толпы на улицах становятся все больше и агрессивнее, а статьи в газетах – все язвительней и злей. Когда же все это закончится?
– Ты не жалеешь, что выучилась читать? – спросил король вместо ответа. – Если бы ты была по-прежнему неграмотна, то даже не знала бы о существовании подобных газетенок.
– Как ты можешь шутить в это время! – возмутилась я. – Барон ненавидит меня и хочет моей смерти. Это я понимаю. Но почему он топит и тебя? Все дьявольские вещи, в которых он меня обвиняет, не могут не задевать тебя: я твоя содержанка, значит, ты мне платишь. Я принимаю драгоценные подарки, но ведь это ты глуп настолько, чтобы дарить их мне. Я пользуюсь твоей привязанностью и разрушаю экономику страны, но ведь это ты король, который позволяет женщине вертеть им. Ты видишь всю подлость замыслов барона? Он настраивает твоих подданных против своего монарха. Он ненавидит тебя всей душой.
– О нет, – вздохнул король, отшвыривая газеты в сторону. – Разве ты не видишь, моя дорогая? Он добивается того, чтобы я отказался от престола в пользу Максимилиана. Тогда он получит власть. Максимилиан не такой уж и слабый человек, но он во всем будет слушаться барона. В руках Вольфганга он станет марионеткой. Все очень просто. Если бы ты была реальной угрозой для фон Цандера, он давным-давно убил бы тебя.
– Да, он сам сказал, что я полезна ему живой.
– Разумеется! Такая блестящая возможность порочить меня в глазах моих подданных. Только не расстраивайся, Рони! Если бы не ты, фон Цандер нашел бы кого-то или что-то еще. В этом году ветры грядущей революции дуют по всей Европе. То, чего добивается Вольфганг, неотвратимо. Но я не стану задерживать тебя здесь против твоей воли, Рони. В конце концов это может оказаться даже опасным. Когда люди взбунтуются, они потеряют головы. Возможно, мне стоит отослать тебя…
– Я никуда не поеду, мой дорогой друг! – Я опустилась на колени рядом с креслом Людвига и взяла его за руку. – Я останусь с тобой, пока они не отошлют нас обоих. Неужели нет ничего, что могло бы остановить барона? Должны ли мы сидеть сложа руки, ожидая, пока он накопит достаточно сил, чтобы взять власть? Это так несправедливо!
– Подобное случается с королями уже тысячи лет, – пожал плечами Людвиг. – Предательство, сплетни, обман. Пылает целый континент – Франция, Греция, Италия. Почему же Бог должен пощадить Баварию? Мы только пешки на шахматной доске, Рони, а я никогда не смог бы и не стал бы сопротивляться ходу истории. А теперь, – король глубоко вздохнул, меняя тему разговора, – спой для меня, Рони. Спой что-нибудь успокаивающее.
Он закрыл глаза и откинулся назад в кресле, а я тихонько напевала ему цыганские песни о любви и жизни.
Между тем на улице перед моим домом собиралась толпа для очередной демонстрации.
Глава 11
РЕВОЛЮЦИЯ
– Боитесь, баронесса? – Мы с Ференцем Листом стояли за кулисами нового оперного театра короля Людвига – величественного здания, расположенного рядом с королевским дворцом.
– Как вы думаете, мсье Лист, можно умереть от страха? – Никогда о таком не слышал, но, думаю, это возможно, – рассмеялся Лист.
– А вы не нервничаете?
– Ни капельки. Я сегодня простой аккомпаниатор. Это вы звезда сегодняшнего вечера.
– Но именно сегодня зрители впервые услышат ваши «Пять цыганских песен», а также сонеты Петрарки, – напомнила я ему.
Мы ждали, пока зрители немного успокоятся. Воздух в зале был буквально наэлектризован, в публике ощущалось сильное возбуждение, все ожидали чего-то совершенно необычного. Через дырочку в кулисах я видела сидевших в первых рядах пышногрудых матрон и затянутых в мундиры военных, приземистых банкиров и увешанных драгоценностями герцогинь. Однако там и тут мелькали люди, которых явно не интересовал интерьер театра или программа концерта. Они выглядели здесь чужаками и, несомненно, преследовали лишь одну цель – сорвать мою премьеру.
В то утро газеты вышли с крупными заголовками: «Нам нужны новые железные дороги, а король строит нам оперный театр! Необходимо улучшить водоснабжение в городе, а король пичкает нас искусством! Требуется сильный лидер, опора нации, чтобы пережить сотрясающие континент бури, а король представляет нам своего «милого друга»!» Автор одной из статей заканчивал свой опус такими словами: «Не забывайте уроки Бастилии!»
Этих приготовлений было достаточно, чтобы занервничала даже храбрая цыганка.
Ровно в восемь часов огромные газовые люстры были потушены и подняты к потолку, чтобы не загораживать вид с галерки. Людвиг любил технические новинки, и оперный театр был просто напичкан ими. Публика встала, приветствуя короля, затем все сели.
Лист расцеловал меня в обе щеки. – Я не стану желать тебе удачи, – сказал он, – она и так благосклонна к тебе. Вместо этого я пожелаю тебе спокойствия и выдержки. Спой, как ты умеешь, и покажи им, кто ты есть на самом деле.
Занавес поднялся, открывая огромную сцену, на которой стоял только рояль. Глубоко вздохнув, я расправила плечи и не спеша вышла на сцену. Лист следовал за мной. Нас встретили вежливые хлопки: любовь к Ференцу в Мюнхене несколько ослабла из-за его дружбы со мной. Я дала зрителям несколько минут, чтобы они успели обменяться впечатлениями о моем росте и внешнем виде, а также о бриллиантах, которые сверкали в этот вечер у меня на шее и на запястьях. Сегодня я надела простое бледно-голубое бархатное платье с широкой юбкой и скромным декольте. Волосы были заплетены в косы и уложены короной на голове. Лист заметил, что я выгляжу очень элегантно.
Шум постепенно стихал. И вдруг с разных сторон послышались громкие крики и топот. Я шагнула к рампе.
– Я не стану петь, пока этих людей не удалят отсюда, – твердо объявила я. – Я не стану петь, пока не наступит полная тишина. И я готова ждать хоть до полуночи.
– Шлюха! – завопил один из зачинщиков беспорядка. Словно по сигналу, остальные тоже начали выкрикивать оскорбления: «Не допустим королевскую шлюху на нашу сцену! Убирайся из театра, проститутка! Проваливай из страны, русская шпионка!»
В зале мгновенно появились полицейские в форме. Они поднимали подкупленных бароном людей и силой выводили их. Я молча ждала, пока все это закончится. Казалось, полиция прекрасно знала, кого надо арестовывать и где сидят эти люди. Я подозревала, что король Людвиг заранее побеспокоился о том, чтобы концерт прошел без помех. Через пять минут все лишние были удалены из зала. Потревоженные зрители, некоторым из которых пришлось покинуть свои места, снова уселись. Больше не ушел ни один человек – все слишком давно мечтали увидеть своими глазами, как опозорится королевская любовница.
Я еще чуть-чуть подождала, пока не наступила полная тишина, считая про себя до ста. Напряжение в зале стало почти невыносимым. Тогда я легонько кивнула Листу, и он заиграл вступление к «Каста Дива», той великолепной арии из «Нормы» Беллини.
Мой голос плыл над залом, завораживая зрителей своей силой и красотой, обволакивая их цыганским волшебством. Каждая нота была чистой и нежной.
Когда ария закончилась, зал взорвался бурными аплодисментами, даже с галерки доносились одобрительные выкрики. Я посмотрела на Листа, который широко улыбнулся мне. Я не только не опозорилась, я выставила их всех дураками, а они, как ни странно, полюбили меня за это.
Остаток вечера прошел великолепно. Зрителям очень понравились сонеты Петрарки в исполнении Листа, но больше всего их взволновали «Пять цыганских песен», которые он написал специально для меня. Эти песни несли в себе особые чувства – радость, сожаление, любовь – и захватывали сердце каждого. Я видела, как некоторые женщины вытирали глаза. Мне и самой очень нравились эти песни, они словно родились у меня в душе; с тех пор я всегда включала их в свои концерты.
Когда где-то в середине концерта мы с Листом в очередной раз раскланивались, я случайно взглянула налево, на нижнюю ложу первого яруса. Там сидел мужчина, и, когда наши глаза на мгновение встретились, я испытала странное чувство, словно между нами промелькнула молния. Из его внешности я заметила только то, что он был светловолосым. Когда после короткого антракта мы с Листом снова вышли на сцену, ложа была пуста. Однако когда я подняла глаза на королевскую ложу, то увидела знакомую светловолосую голову рядом с седой головой Людвига и решила, что это тот самый человек. Вскоре он вернулся на свое место.
Я стояла на сцене, слушая аплодисменты зрителей, купаясь в теплых волнах их обожания, и вынуждена была напоминать себе, кто я такая на самом деле: Рони-цыганка. Попрошайка. Воровка. Брошенная жена авантюриста и игрока. Я понимала, что любовь зрителей недолговечна, но как она была прекрасна! И, улыбаясь и кланяясь, я говорила себе, что это намного лучше, чем просить милостыню на улицах Одессы.
Лист был настоящим артистом. Он не один раз поклонился мне и поцеловал мою руку, бормоча, какая я замечательная. Публика вызывала нас на «бис», и Лист заметил, что едва ли смог бы заслужить подобное признание, если бы выступал один.
В тот вечер я еще один раз увидела того светловолосого мужчину – когда покидала оперный театр вместе с Ференцем Листом. Мужчина стоял в стороне от толпы, запрудившей площадь перед театром. Его было легко заметить, так как он возвышался над большинством низкорослых баварцев. Наши глаза снова встретились, и я еще раз ощутила, как что-то пробежало между нами.
Мы направились в резиденцию короля на торжественный ужин. Затем Лист, сообразивший, что Людвиг хочет поговорить со мной один на один, сослался на усталость и откланялся.
– Ты сама знаешь, что сегодня была великолепна, – похвалил меня Людвиг. – Ты вела себя очень достойно, когда начались беспорядки, а потом непогрешимо спела ту арию! Я никогда не забуду эту минуту. Я так гордился тобой.
– Может быть, таким образом нам удастся вновь завоевать любовь твоих подданных! – возбужденно сказала я. – Я могу петь для них в парках и пивных. Как ты думаешь?
– Нет. – Король грустно покачал головой. – Боюсь, барон зашел слишком далеко, чтобы теперь отступить. Он никогда не позволит тебе оправдаться в глазах народа, особенно если решит, что это у тебя получится.
Мы немного помолчали. Ни я, ни король не знали, что сказать, хотя нам надо было поговорить о многом.
– Кто был тот человек, что зашел во время антракта в твою ложу? – поинтересовалась я.
– Кто? – Король был явно озадачен. – А, помню. Сын моего старого друга, который зашел, чтобы поздороваться. Американец. Привлекательный мужчина, не правда ли?
– Да, очень. – Я видела, что Людвиг больше не хочет говорить об этом.
– А сейчас, – король встал, – я собираюсь сделать тебе подарок.
– Ты же знаешь, что мне от тебя ничего больше не надо, – запротестовала я. – Достаточно и той возможности петь, что ты подарил мне сегодня. Я так счастлива.
– Ах нет, сегодня я хочу передать тебе нечто особенное. – Людвиг прошел к шкафчику и достал маленькую шкатулку. Он положил ее на столик и откинул крышку. Шкатулка была полна драгоценностей: ожерелья из рубинов и бриллиантов, изумрудные серьги, сапфировые подвески.
Людвиг сказал, что теперь все это принадлежит мне, и я на мгновение подумала, что он сошел с ума.
– Я не могу это взять!
– Они не так дороги, как выглядят, – заметил король. – Я ведь дарил тебе и другие украшения, намного дороже. Но эти не для того, чтобы их носить, скорее, это запас на черный день. Они принадлежат лично мне, я имею право распорядиться ими по своему усмотрению. И я хочу, чтобы ты взяла эти безделушки.
– О Людвиг, – грустно сказала я.
– Было так весело, не правда ли? Я получил необыкновенное наслаждение, когда ты была рядом со мной. Однако в любом случае теперь тебя ждет большое будущее, и мне нравится думать, что именно я подарил его тебе. Скоро ты найдешь мужчину, который тебя полюбит и будет заботиться о тебе.
– Ты говоришь так, словно мы больше никогда не увидимся. – Я чуть не плакала, в горле стоял комок.
– Возможно, так оно и случится, – тихо проговорил король. – В стране становится все беспокойней с каждым днем, и конец неизбежен. Честно говоря, я боюсь. Только глупец может думать, что все будет идти по-старому. Тебе угрожает опасность, если ты останешься в Мюнхене, а скоро опасность нависнет и надо мной. Я не слишком храбрый человек и не собираюсь идти на дно с тонущим кораблем или бороться до последнего, чтобы сохранить корону. Я уже приготовился уехать в Англию, когда начнется революция.
– Но я поеду с тобой! Я останусь с тобой! Я так многим обязана тебе…
Мне сразу вспомнился маленький человечек в Вене, который появился, когда я была одинока и в отчаянии. Он спас мне жизнь, учил меня, направлял… Я смахнула слезу.
Людвиг ласково потрепал меня по плечу.
– Ну, не стоит, не стоит. Я отсылаю тебя не потому, что больше не люблю, Рони. Я люблю тебя. Но ты молода, а я старею. Моя жизнь катится к закату, а твоя только начинается. Я научил тебя всему, что мог. До настоящего времени твоя жизнь была одним долгим уроком. Когда ты была маленькой, тебя учили цыгане, потом ты отправилась к деду, потом к этой парижанке, мадам Одетте, и к своему мужу. В конце концов ты оказалась у меня. Все мы учили тебя и помогли стать тем, кем ты стала. Но образование уже закончилось, Рони. Ты теперь красивая и умная женщина, которая сама может выбрать свою судьбу, и с твоей стороны будет огромной ошибкой привязать себя к старику. Тебе нужен более молодой и энергичный спутник в жизни.
– Это неправда! – вскричала я, обнимая его за шею. – Ты замечательный, просто замечательный!
– Спасибо за доброту, – улыбнулся Людвиг, – но по-настоящему мудр тот человек, кто знает свои недостатки. Ты вернула мне то, что, как я думал, было потеряно навек. И, что еще важнее, ты помогла мне обрести самоуважение. Но я не имею права больше удерживать тебя. Я не могу жениться на тебе, а ты должна быть замужем и рожать детей. Когда ты уйдешь, ты будешь всегда знать, что в мире есть по крайней мере один человек, который любит, уважает тебя и верит в твое счастье.
Мы обнялись.
– Как я буду скучать по тебе, Людвиг, – сказала я. – Обещаю, что тебе не придется краснеть за меня. Наоборот, ты станешь гордиться мной еще больше.
– Смелая девочка, – одобрительно заметил король. – Я обязательно приду на твои концерты в Лондоне, когда у тебя будут там гастроли. Но не торопись. Тебя впереди ждет целый мир. Иди и завоюй его. – Король осторожно отстранил меня и улыбнулся. Его глаза были влажными, как и мои. – Еще одно, – продолжил он уже деловым тоном. – Ты очень скоро получишь записку. И ты должна будешь беспрекословно подчиниться любым указаниям, если они подписаны инициалом «С». – Людвиг вздохнул. – Хотел бы я послать Пегаса, чтобы он унес тебя в безопасное место, но сегодня приходится спасаться более прозаическими способами. Прощай, моя дорогая.
– Прощайте, ваше величество. – Я обняла короля и расцеловала в обе щеки. Затем подхватила тяжелую шкатулку и покинула комнату.
Несколько минут я стояла в коридоре, мысленно закрывая очередную главу моей жизни. Людвиг прав, было очень весело.
Я медленно прошла мимо дверей в мои бывшие апартаменты, которые, как мне сообщили, вновь были возвращены барону фон Цандеру.
В полутемном коридоре не было ни единой души, даже ни одного человека из охраны. Искушение было слишком велико. Я дернула за ручку двери. Она была заперта, но одно ловкое движение шпилькой, и путь оказался свободен.
Газовые лампы горели, но очень тускло. Все мои яркие подушки, ноты и скульптуры исчезли, и комната выглядела очень пустой и холодной. Почти треть ее занимал огромный письменный стол. Его полированная поверхность была пуста.
Может быть, в этом столе хранятся секретные бумаги барона? Я подергала за ручки. Ящики были заперты. Барон фон Цандер был таким же недоверчивым человеком, как и мой дядя Алексей. Впрочем, барону действительно было что скрывать.
Замки оказались довольно сложными, и мне пришлось потратить не меньше пяти минут, прежде чем открылся один из них. В ящике лежала большая кожаная папка в виде конверта. Я быстро проглядела содержимое. «Бумаги, – разочарованно подумала я. – Какая скука». Тем не менее я все же решила попозже внимательнее посмотреть их. В конце концов деньги тоже бывают в виде бумаг.
Еще я обнаружила стопку фотографий. Барон оказался большим поклонником обнаженной натуры. На некоторых он был запечатлен вместе с молоденьким юношей, не старше пятнадцати лет. На некоторых фотографиях барон был изображен в ботинках или сложных кожаных конструкциях, объединявших в себе пояс и подтяжки. На одном снимке из одежды на бароне была только маска палача (и ничего больше), а мальчик… но лучше опустить детали. Едва ли необходимо говорить, каким отвращением наполнилась моя душа при виде этих фотографий. Я вспомнила слова Людвига о моей закончившейся учебе и подумала, что человек должен учиться всю жизнь.
Неожиданно я услышала шаги и приглушенные голоса за дверью. Я быстро сунула бумаги в папку, подхватила шкатулку, которую перед этим поставила на столешницу, и нырнула вниз под стол. В этот момент в комнату вошел барон, он был не один.
– …рад, что ты пришел, – прошептал барон. – Ты уверен, что тебя не видели? Наш Макс такой пуританин.
– Да нет, – заметил его гость скучающим голосом. – Меня никто не видел. Я умею быть осторожным, Вольфганг.
– Отлично. Тогда пошли в спальню.
Я поняла, что если барон обнаружит меня здесь, то это будет конец Рони.
– Одну секунду, – вдруг сказал барон. – У меня в столе есть превосходные сигары.
У меня замерло сердце. Я решила, что буду кричать и попытаюсь убежать, прежде чем он меня убьет.
Барон подошел к столу, но, благодарение Богу, не стал обходить его. Мне повезло, иначе он тут же заметил бы край моего платья, высовывающийся из-под стола.
– А, вот они. Я этим утром переложил их поближе. «Какое счастье, что барон такой аккуратный человек», – подумала я.
Судя по звуку шагов, барон и его друг прошли в спальню. Я все еще слышала их голоса, а когда рискнула выглянуть из своего укрытия, то увидела, что дверь в спальню приоткрыта, а значит, если я попытаюсь уйти, меня тут же заметят. Но я не могла оставаться здесь и ждать, пока они проведут очередной фотографический сеанс.
Моего лица внезапно коснулся легкий ветерок. Окно открыто! Как можно тише я вылезла из-под стола, на цыпочках подошла к окну и выглянула наружу. Почти тридцать футов до зарослей кустов. Мне не спуститься вниз без помощи, но я ведь могу бросить туда шкатулку и кожаную папку, а позже подобрать их. Так я и сделала и сразу после этого вышла на середину комнаты и громко сказала:
– Барон, вы дома?
Фон Цандер вышел из спальни. Он еще не разделся, а лишь накинул поверх рубашки зеленый шелковый халат.
– Откуда ты взялась? – спросил он, плотно закрывая за собой дверь спальни. – Как ты попала сюда?
– Не будь таким негостеприимным, – упрекнула я его. – Я проходила мимо и решила заглянуть и попрощаться. Я скоро покидаю Мюнхен. Грустно, не правда ли, особенно после всего, что мы пережили вместе? Как тебе понравился мой концерт сегодня вечером? Это был настоящий триумф.
– К несчастью, я не смог на нем присутствовать, баронесса. У меня были более важные дела, а музыка, по моему мнению, слишком легкомысленное времяпрепровождение.
– Разве? Какая жалость. А вечер был очень интересным, особенно вначале. Какие-то люди пытались сорвать представление, но у короля оказался список приглашенных, и он знал, где кто сидит. Тебе ведь пришлось выкупить так много билетов. Десяток или два, все в разных частях зала. Королю было очень легко успокоить твоих наймитов.
– Не стоит так радоваться, баронесса, – вспыхнул фон Цандер.
– Пожалуй, ты прав, лучше действительно расстаться друзьями, великодушно заявила я. – Я увожу с собой несколько очень приятных воспоминаний. Надеюсь, ты также, дорогой Вольфганг. – С этими словами я подошла к двери в коридор и дернула за ручку. Дверь оказалась запертой. Я повернула ключ и ухмыльнулась барону. – Как глупо было с моей стороны запереться. Сила привычки, видимо. До свидания.
– Не до свидания, – поправил он, холодно улыбаясь мне, – а прощай.
Я вышла, а потом припустилась бегом по коридору. Выбежав в сад, я быстро разыскала в кустах свои сокровища. Я знала, что сделаю с драгоценностями, – прикажу Анне зашить их в подкладку плаща. И я также знала, что сделаю с найденными фотографиями.
– Как вы думаете, мсье Лист, можно умереть от страха? – Никогда о таком не слышал, но, думаю, это возможно, – рассмеялся Лист.
– А вы не нервничаете?
– Ни капельки. Я сегодня простой аккомпаниатор. Это вы звезда сегодняшнего вечера.
– Но именно сегодня зрители впервые услышат ваши «Пять цыганских песен», а также сонеты Петрарки, – напомнила я ему.
Мы ждали, пока зрители немного успокоятся. Воздух в зале был буквально наэлектризован, в публике ощущалось сильное возбуждение, все ожидали чего-то совершенно необычного. Через дырочку в кулисах я видела сидевших в первых рядах пышногрудых матрон и затянутых в мундиры военных, приземистых банкиров и увешанных драгоценностями герцогинь. Однако там и тут мелькали люди, которых явно не интересовал интерьер театра или программа концерта. Они выглядели здесь чужаками и, несомненно, преследовали лишь одну цель – сорвать мою премьеру.
В то утро газеты вышли с крупными заголовками: «Нам нужны новые железные дороги, а король строит нам оперный театр! Необходимо улучшить водоснабжение в городе, а король пичкает нас искусством! Требуется сильный лидер, опора нации, чтобы пережить сотрясающие континент бури, а король представляет нам своего «милого друга»!» Автор одной из статей заканчивал свой опус такими словами: «Не забывайте уроки Бастилии!»
Этих приготовлений было достаточно, чтобы занервничала даже храбрая цыганка.
Ровно в восемь часов огромные газовые люстры были потушены и подняты к потолку, чтобы не загораживать вид с галерки. Людвиг любил технические новинки, и оперный театр был просто напичкан ими. Публика встала, приветствуя короля, затем все сели.
Лист расцеловал меня в обе щеки. – Я не стану желать тебе удачи, – сказал он, – она и так благосклонна к тебе. Вместо этого я пожелаю тебе спокойствия и выдержки. Спой, как ты умеешь, и покажи им, кто ты есть на самом деле.
Занавес поднялся, открывая огромную сцену, на которой стоял только рояль. Глубоко вздохнув, я расправила плечи и не спеша вышла на сцену. Лист следовал за мной. Нас встретили вежливые хлопки: любовь к Ференцу в Мюнхене несколько ослабла из-за его дружбы со мной. Я дала зрителям несколько минут, чтобы они успели обменяться впечатлениями о моем росте и внешнем виде, а также о бриллиантах, которые сверкали в этот вечер у меня на шее и на запястьях. Сегодня я надела простое бледно-голубое бархатное платье с широкой юбкой и скромным декольте. Волосы были заплетены в косы и уложены короной на голове. Лист заметил, что я выгляжу очень элегантно.
Шум постепенно стихал. И вдруг с разных сторон послышались громкие крики и топот. Я шагнула к рампе.
– Я не стану петь, пока этих людей не удалят отсюда, – твердо объявила я. – Я не стану петь, пока не наступит полная тишина. И я готова ждать хоть до полуночи.
– Шлюха! – завопил один из зачинщиков беспорядка. Словно по сигналу, остальные тоже начали выкрикивать оскорбления: «Не допустим королевскую шлюху на нашу сцену! Убирайся из театра, проститутка! Проваливай из страны, русская шпионка!»
В зале мгновенно появились полицейские в форме. Они поднимали подкупленных бароном людей и силой выводили их. Я молча ждала, пока все это закончится. Казалось, полиция прекрасно знала, кого надо арестовывать и где сидят эти люди. Я подозревала, что король Людвиг заранее побеспокоился о том, чтобы концерт прошел без помех. Через пять минут все лишние были удалены из зала. Потревоженные зрители, некоторым из которых пришлось покинуть свои места, снова уселись. Больше не ушел ни один человек – все слишком давно мечтали увидеть своими глазами, как опозорится королевская любовница.
Я еще чуть-чуть подождала, пока не наступила полная тишина, считая про себя до ста. Напряжение в зале стало почти невыносимым. Тогда я легонько кивнула Листу, и он заиграл вступление к «Каста Дива», той великолепной арии из «Нормы» Беллини.
Мой голос плыл над залом, завораживая зрителей своей силой и красотой, обволакивая их цыганским волшебством. Каждая нота была чистой и нежной.
Когда ария закончилась, зал взорвался бурными аплодисментами, даже с галерки доносились одобрительные выкрики. Я посмотрела на Листа, который широко улыбнулся мне. Я не только не опозорилась, я выставила их всех дураками, а они, как ни странно, полюбили меня за это.
Остаток вечера прошел великолепно. Зрителям очень понравились сонеты Петрарки в исполнении Листа, но больше всего их взволновали «Пять цыганских песен», которые он написал специально для меня. Эти песни несли в себе особые чувства – радость, сожаление, любовь – и захватывали сердце каждого. Я видела, как некоторые женщины вытирали глаза. Мне и самой очень нравились эти песни, они словно родились у меня в душе; с тех пор я всегда включала их в свои концерты.
Когда где-то в середине концерта мы с Листом в очередной раз раскланивались, я случайно взглянула налево, на нижнюю ложу первого яруса. Там сидел мужчина, и, когда наши глаза на мгновение встретились, я испытала странное чувство, словно между нами промелькнула молния. Из его внешности я заметила только то, что он был светловолосым. Когда после короткого антракта мы с Листом снова вышли на сцену, ложа была пуста. Однако когда я подняла глаза на королевскую ложу, то увидела знакомую светловолосую голову рядом с седой головой Людвига и решила, что это тот самый человек. Вскоре он вернулся на свое место.
Я стояла на сцене, слушая аплодисменты зрителей, купаясь в теплых волнах их обожания, и вынуждена была напоминать себе, кто я такая на самом деле: Рони-цыганка. Попрошайка. Воровка. Брошенная жена авантюриста и игрока. Я понимала, что любовь зрителей недолговечна, но как она была прекрасна! И, улыбаясь и кланяясь, я говорила себе, что это намного лучше, чем просить милостыню на улицах Одессы.
Лист был настоящим артистом. Он не один раз поклонился мне и поцеловал мою руку, бормоча, какая я замечательная. Публика вызывала нас на «бис», и Лист заметил, что едва ли смог бы заслужить подобное признание, если бы выступал один.
В тот вечер я еще один раз увидела того светловолосого мужчину – когда покидала оперный театр вместе с Ференцем Листом. Мужчина стоял в стороне от толпы, запрудившей площадь перед театром. Его было легко заметить, так как он возвышался над большинством низкорослых баварцев. Наши глаза снова встретились, и я еще раз ощутила, как что-то пробежало между нами.
Мы направились в резиденцию короля на торжественный ужин. Затем Лист, сообразивший, что Людвиг хочет поговорить со мной один на один, сослался на усталость и откланялся.
– Ты сама знаешь, что сегодня была великолепна, – похвалил меня Людвиг. – Ты вела себя очень достойно, когда начались беспорядки, а потом непогрешимо спела ту арию! Я никогда не забуду эту минуту. Я так гордился тобой.
– Может быть, таким образом нам удастся вновь завоевать любовь твоих подданных! – возбужденно сказала я. – Я могу петь для них в парках и пивных. Как ты думаешь?
– Нет. – Король грустно покачал головой. – Боюсь, барон зашел слишком далеко, чтобы теперь отступить. Он никогда не позволит тебе оправдаться в глазах народа, особенно если решит, что это у тебя получится.
Мы немного помолчали. Ни я, ни король не знали, что сказать, хотя нам надо было поговорить о многом.
– Кто был тот человек, что зашел во время антракта в твою ложу? – поинтересовалась я.
– Кто? – Король был явно озадачен. – А, помню. Сын моего старого друга, который зашел, чтобы поздороваться. Американец. Привлекательный мужчина, не правда ли?
– Да, очень. – Я видела, что Людвиг больше не хочет говорить об этом.
– А сейчас, – король встал, – я собираюсь сделать тебе подарок.
– Ты же знаешь, что мне от тебя ничего больше не надо, – запротестовала я. – Достаточно и той возможности петь, что ты подарил мне сегодня. Я так счастлива.
– Ах нет, сегодня я хочу передать тебе нечто особенное. – Людвиг прошел к шкафчику и достал маленькую шкатулку. Он положил ее на столик и откинул крышку. Шкатулка была полна драгоценностей: ожерелья из рубинов и бриллиантов, изумрудные серьги, сапфировые подвески.
Людвиг сказал, что теперь все это принадлежит мне, и я на мгновение подумала, что он сошел с ума.
– Я не могу это взять!
– Они не так дороги, как выглядят, – заметил король. – Я ведь дарил тебе и другие украшения, намного дороже. Но эти не для того, чтобы их носить, скорее, это запас на черный день. Они принадлежат лично мне, я имею право распорядиться ими по своему усмотрению. И я хочу, чтобы ты взяла эти безделушки.
– О Людвиг, – грустно сказала я.
– Было так весело, не правда ли? Я получил необыкновенное наслаждение, когда ты была рядом со мной. Однако в любом случае теперь тебя ждет большое будущее, и мне нравится думать, что именно я подарил его тебе. Скоро ты найдешь мужчину, который тебя полюбит и будет заботиться о тебе.
– Ты говоришь так, словно мы больше никогда не увидимся. – Я чуть не плакала, в горле стоял комок.
– Возможно, так оно и случится, – тихо проговорил король. – В стране становится все беспокойней с каждым днем, и конец неизбежен. Честно говоря, я боюсь. Только глупец может думать, что все будет идти по-старому. Тебе угрожает опасность, если ты останешься в Мюнхене, а скоро опасность нависнет и надо мной. Я не слишком храбрый человек и не собираюсь идти на дно с тонущим кораблем или бороться до последнего, чтобы сохранить корону. Я уже приготовился уехать в Англию, когда начнется революция.
– Но я поеду с тобой! Я останусь с тобой! Я так многим обязана тебе…
Мне сразу вспомнился маленький человечек в Вене, который появился, когда я была одинока и в отчаянии. Он спас мне жизнь, учил меня, направлял… Я смахнула слезу.
Людвиг ласково потрепал меня по плечу.
– Ну, не стоит, не стоит. Я отсылаю тебя не потому, что больше не люблю, Рони. Я люблю тебя. Но ты молода, а я старею. Моя жизнь катится к закату, а твоя только начинается. Я научил тебя всему, что мог. До настоящего времени твоя жизнь была одним долгим уроком. Когда ты была маленькой, тебя учили цыгане, потом ты отправилась к деду, потом к этой парижанке, мадам Одетте, и к своему мужу. В конце концов ты оказалась у меня. Все мы учили тебя и помогли стать тем, кем ты стала. Но образование уже закончилось, Рони. Ты теперь красивая и умная женщина, которая сама может выбрать свою судьбу, и с твоей стороны будет огромной ошибкой привязать себя к старику. Тебе нужен более молодой и энергичный спутник в жизни.
– Это неправда! – вскричала я, обнимая его за шею. – Ты замечательный, просто замечательный!
– Спасибо за доброту, – улыбнулся Людвиг, – но по-настоящему мудр тот человек, кто знает свои недостатки. Ты вернула мне то, что, как я думал, было потеряно навек. И, что еще важнее, ты помогла мне обрести самоуважение. Но я не имею права больше удерживать тебя. Я не могу жениться на тебе, а ты должна быть замужем и рожать детей. Когда ты уйдешь, ты будешь всегда знать, что в мире есть по крайней мере один человек, который любит, уважает тебя и верит в твое счастье.
Мы обнялись.
– Как я буду скучать по тебе, Людвиг, – сказала я. – Обещаю, что тебе не придется краснеть за меня. Наоборот, ты станешь гордиться мной еще больше.
– Смелая девочка, – одобрительно заметил король. – Я обязательно приду на твои концерты в Лондоне, когда у тебя будут там гастроли. Но не торопись. Тебя впереди ждет целый мир. Иди и завоюй его. – Король осторожно отстранил меня и улыбнулся. Его глаза были влажными, как и мои. – Еще одно, – продолжил он уже деловым тоном. – Ты очень скоро получишь записку. И ты должна будешь беспрекословно подчиниться любым указаниям, если они подписаны инициалом «С». – Людвиг вздохнул. – Хотел бы я послать Пегаса, чтобы он унес тебя в безопасное место, но сегодня приходится спасаться более прозаическими способами. Прощай, моя дорогая.
– Прощайте, ваше величество. – Я обняла короля и расцеловала в обе щеки. Затем подхватила тяжелую шкатулку и покинула комнату.
Несколько минут я стояла в коридоре, мысленно закрывая очередную главу моей жизни. Людвиг прав, было очень весело.
Я медленно прошла мимо дверей в мои бывшие апартаменты, которые, как мне сообщили, вновь были возвращены барону фон Цандеру.
В полутемном коридоре не было ни единой души, даже ни одного человека из охраны. Искушение было слишком велико. Я дернула за ручку двери. Она была заперта, но одно ловкое движение шпилькой, и путь оказался свободен.
Газовые лампы горели, но очень тускло. Все мои яркие подушки, ноты и скульптуры исчезли, и комната выглядела очень пустой и холодной. Почти треть ее занимал огромный письменный стол. Его полированная поверхность была пуста.
Может быть, в этом столе хранятся секретные бумаги барона? Я подергала за ручки. Ящики были заперты. Барон фон Цандер был таким же недоверчивым человеком, как и мой дядя Алексей. Впрочем, барону действительно было что скрывать.
Замки оказались довольно сложными, и мне пришлось потратить не меньше пяти минут, прежде чем открылся один из них. В ящике лежала большая кожаная папка в виде конверта. Я быстро проглядела содержимое. «Бумаги, – разочарованно подумала я. – Какая скука». Тем не менее я все же решила попозже внимательнее посмотреть их. В конце концов деньги тоже бывают в виде бумаг.
Еще я обнаружила стопку фотографий. Барон оказался большим поклонником обнаженной натуры. На некоторых он был запечатлен вместе с молоденьким юношей, не старше пятнадцати лет. На некоторых фотографиях барон был изображен в ботинках или сложных кожаных конструкциях, объединявших в себе пояс и подтяжки. На одном снимке из одежды на бароне была только маска палача (и ничего больше), а мальчик… но лучше опустить детали. Едва ли необходимо говорить, каким отвращением наполнилась моя душа при виде этих фотографий. Я вспомнила слова Людвига о моей закончившейся учебе и подумала, что человек должен учиться всю жизнь.
Неожиданно я услышала шаги и приглушенные голоса за дверью. Я быстро сунула бумаги в папку, подхватила шкатулку, которую перед этим поставила на столешницу, и нырнула вниз под стол. В этот момент в комнату вошел барон, он был не один.
– …рад, что ты пришел, – прошептал барон. – Ты уверен, что тебя не видели? Наш Макс такой пуританин.
– Да нет, – заметил его гость скучающим голосом. – Меня никто не видел. Я умею быть осторожным, Вольфганг.
– Отлично. Тогда пошли в спальню.
Я поняла, что если барон обнаружит меня здесь, то это будет конец Рони.
– Одну секунду, – вдруг сказал барон. – У меня в столе есть превосходные сигары.
У меня замерло сердце. Я решила, что буду кричать и попытаюсь убежать, прежде чем он меня убьет.
Барон подошел к столу, но, благодарение Богу, не стал обходить его. Мне повезло, иначе он тут же заметил бы край моего платья, высовывающийся из-под стола.
– А, вот они. Я этим утром переложил их поближе. «Какое счастье, что барон такой аккуратный человек», – подумала я.
Судя по звуку шагов, барон и его друг прошли в спальню. Я все еще слышала их голоса, а когда рискнула выглянуть из своего укрытия, то увидела, что дверь в спальню приоткрыта, а значит, если я попытаюсь уйти, меня тут же заметят. Но я не могла оставаться здесь и ждать, пока они проведут очередной фотографический сеанс.
Моего лица внезапно коснулся легкий ветерок. Окно открыто! Как можно тише я вылезла из-под стола, на цыпочках подошла к окну и выглянула наружу. Почти тридцать футов до зарослей кустов. Мне не спуститься вниз без помощи, но я ведь могу бросить туда шкатулку и кожаную папку, а позже подобрать их. Так я и сделала и сразу после этого вышла на середину комнаты и громко сказала:
– Барон, вы дома?
Фон Цандер вышел из спальни. Он еще не разделся, а лишь накинул поверх рубашки зеленый шелковый халат.
– Откуда ты взялась? – спросил он, плотно закрывая за собой дверь спальни. – Как ты попала сюда?
– Не будь таким негостеприимным, – упрекнула я его. – Я проходила мимо и решила заглянуть и попрощаться. Я скоро покидаю Мюнхен. Грустно, не правда ли, особенно после всего, что мы пережили вместе? Как тебе понравился мой концерт сегодня вечером? Это был настоящий триумф.
– К несчастью, я не смог на нем присутствовать, баронесса. У меня были более важные дела, а музыка, по моему мнению, слишком легкомысленное времяпрепровождение.
– Разве? Какая жалость. А вечер был очень интересным, особенно вначале. Какие-то люди пытались сорвать представление, но у короля оказался список приглашенных, и он знал, где кто сидит. Тебе ведь пришлось выкупить так много билетов. Десяток или два, все в разных частях зала. Королю было очень легко успокоить твоих наймитов.
– Не стоит так радоваться, баронесса, – вспыхнул фон Цандер.
– Пожалуй, ты прав, лучше действительно расстаться друзьями, великодушно заявила я. – Я увожу с собой несколько очень приятных воспоминаний. Надеюсь, ты также, дорогой Вольфганг. – С этими словами я подошла к двери в коридор и дернула за ручку. Дверь оказалась запертой. Я повернула ключ и ухмыльнулась барону. – Как глупо было с моей стороны запереться. Сила привычки, видимо. До свидания.
– Не до свидания, – поправил он, холодно улыбаясь мне, – а прощай.
Я вышла, а потом припустилась бегом по коридору. Выбежав в сад, я быстро разыскала в кустах свои сокровища. Я знала, что сделаю с драгоценностями, – прикажу Анне зашить их в подкладку плаща. И я также знала, что сделаю с найденными фотографиями.