Питерс Натали. Опасное наваждение

   И вдруг раздался булькающий звук. Сет закашлялся и сделал судорожный вдох. Он дышал! Мое лицо было мокрым от речной воды, а, может, от слез или пота – я не знала, но меня переполнял почти священный восторг. Он жив, и это я спасла его!
   Я продолжала делать искусственное дыхание, пока Сет не задышал сам, а когда он пошевелился, я приподняла его на руках, чтобы он не задохнулся, когда начнется рвота. И тут его вырвало, потом еще раз, и еще, а когда он наконец пришел в себя, я перевернула его и положила его голову к себе на грудь. Сет открыл глаза и заморгал, пытаясь сфокусировать взгляд на моем лице.
   – Цыганка, – еле слышно проговорил он. – Ну и видок у тебя.
   Я засмеялась. Конечно. Распущенные волосы слиплись от грязи, сажа на лице размазана слезами, и еще этот отвратительный запах рвоты и речной тины.
   – Ты на себя посмотри, горгио, – усмехнулась я. – Зато мы оба живы, да? Как здорово!
   Сет снова закрыл глаза и застонал. Я внимательно осмотрела его. На голове кровавая рана – вероятно, его ударило упавшим рангоутом, и он потерял сознание. Его больная нога покраснела и распухла, влажные от пота руки горели. Его трясло – по-видимому, начинался жар. Я спасла Сета из пучины вод, но каждую минуту могла снова его потерять.
   Я оттащила Сета повыше на траву под молодые сосны. Поблизости не было видно ни дома, ни мостков – никаких признаков жизни. Я сняла с себя промокшее платье и укутала Сета. Потом пошла к берегу посмотреть, не остался ли еще кто-нибудь в живых. Корабль затонул на середине реки, и я понадеялась на то, что спасшиеся матросы поплыли на противоположный берег.
   Футах в двадцати от меня на воде покачивался какой-то коричневый предмет. Я пригляделась. Мой чемодан! Я с ликующим воплем бросилась в реку, вытащила чемодан на берег и открыла. Да, да, сухое платье, одеяло, лекарства и спирт! Я мигом вернулась к Сету, укутала его в одеяло и более тщательно осмотрела раны.
   На голове у него была скорее шишка, чем рана, и я здесь вряд ли чем-нибудь могла помочь, разве что обмыть ее и приложить мокрую холодную тряпку. Поэтому я занялась ожогами. Я знала, что ожоги – самые опасные раны, потому что обнажившаяся кожица очень чувствительна к любой инфекции. В чемодане нашлись спички, и я развела огонь. Я бросала в костер ветки, сухую траву и все, что смогла найти, пока он не запылал не хуже «Делта Белл». Огонь дал нам тепло и позволил мне, несмотря на сгущавшиеся сумерки, заняться ранами Сета, которые не могли ждать до утра.
   Я, как могла, очистила их водой и спиртом, смазала особой цыганской мазью, которую всегда носила с собой, и перевязала полосками ткани, оторвав их от своей ночной рубашки. Слава Богу, Сет был без сознания, иначе бы мне досталось, когда спирт попал на открытую рану. Закончив перевязку, я подбросила в костер еще веток, удивляясь, что огонь может одновременно быть и разрушителем, и спасительным источником тепла. Потом я легла рядом с Сетом и обняла его. Мы оба тут же провалились в сон.
   На следующее утро я нашла на берегу тело капитана Сьюарда. Я сняла с него одежду и зарыла тело в землю. Потом выстирала белье и высушила на солнце. По крайней мере Сету будет что надеть. Они со Сьюардом были примерно одного роста. Затем я занялась поисками пищи. Среди выброшенных на берег обломков парохода я нашла только бутылку бургундского, потрепанный лоскут парусины и несколько кусков веревки. Все это я собрала и принесла к костру.
   Сет бредил. Я обмыла его холодной водой, надеясь, что его организм достаточно силен, чтобы справиться с лихорадкой. Однако полной уверенности у меня не было, так как я помнила, как он вел себя на пароходе всю последнюю неделю: долго лишаемый еды и сна организм не может сопротивляться болезням. Я ужасно хотела есть, но боялась надолго оставить Сета одного. Поэтому я приказала своему урчащему животу умолкнуть и набраться терпения. В чемодане лежала икра, но едва ли это была подходящая для нас еда.
   Я часто меняла повязки на ожогах и внимательно оглядывала раны, боясь увидеть признаки инфекции. В полдень я сделала из найденной парусины подобие тента, чтобы прикрыть Сета от солнца, которое хоть и не палило, но было достаточно жарким, чтобы ухудшить его лихорадочное состояние. И я ждала, убеждая себя, что нет смысла на что-то надеяться или о чем-то сожалеть. Я просто каждую минуту и каждый час должна была делать все, что в моих силах.
   Я не думала, что делаю это из любви к нему, и убеждала себя, что поступила бы так же с любым человеком или даже животным. Но это, конечно, было неправдой. Его раны явно болели, и мне казалось, что это болит частичка меня. Когда он шевелился, стонал или вскрикивал, я чувствовала пронизывающую боль в ноге, руке, во всем теле. Сет был частью меня, а я частью его. Да, именно так.
   Спасение пришло днем в лице фермера, который ездил в Сент-Луис покупать зерно. Я услышала далекий шум телеги и побежала на звук. Я выскочила на дорогу и, наверное, испугала беднягу до смерти, когда вдруг оказалась прямо перед его мулом. Я размахивала руками, как безумная, и кричала, чтобы он остановился. Он последовал за мной к нашему импровизированному лагерю и согласился, что нужно немедленно отвезти Сета к нему на ферму. Дорога заняла три часа, но мы успели до темноты.
   Я сидела на краю телеги, прижимая Сета к себе и пытаясь как-то уберечь его от толчков, потому что дорога была сплошь в рытвинах и ухабах. Я шептала ему нежные слова, которыми обычно успокаивала лошадей, и они на него, кажется, тоже действовали.
   Фермера звали Курт Геллер. Он был худощавый, молчаливый, но добрый и гостеприимный, такой же, как и его жена. Они приняли нас и благодарили Бога, что мы уцелели в этой страшной катастрофе. Сами они приехали в Америку из Германии и пришли в восторг, когда узнали, что я могу разговаривать на их языке.
   Курт спросил, состоит ли этот мужчина со мной в каком-либо родстве, и я сказала им правду: что я его жена. Тогда он любезно уступил мне с мужем свою собственную маленькую спальню на то время, пока Сет не выздоровеет.
   Герр Геллер в ту же ночь проделал тридцать миль и столько же обратно, привезя доктора, который не смог сделать больше, чем уже сделала я. Он оставил немного мази от ожогов и сказал, что Сет, вероятно, выживет, если в ближайшие несколько дней справится с лихорадкой.
   Они так обо мне беспокоились! Фрау Геллер время от времени подменяла меня, чтобы я могла немного поспать, но большую часть времени я сама ухаживала за Сетом, протирая его тело влажной тряпкой и успокаивая его. Наконец жар спал, лихорадка отступила, и мы поняли, что он поправится. Это было такое облегчение, что я даже немного поплакала.
   Его первые слова были:
   – Что ты здесь делаешь? Почему ты не поехала за ними?
   Я только вздохнула. Ну что ты поделаешь с таким человеком?! Естественно, он рвался продолжать погоню и злился, что слишком слаб для этого: не мог пошевелить и пальцем. Не меньше его раздражала и необходимость спать со мной в одной кровати.
   – Какого черта ты сказала им, что мы женаты? – проворчал он однажды ночью.
   – Потому что это правда, – ответила я. – Ты же знаешь этих богобоязненных христиан. Если бы они подумали, что мы не муж и жена, они бы не позволили мне даже прикоснуться к тебе.
   Я разделась, стянула через голову теплую ночную рубашку и скользнула в нашу постель.
   – Не беспокойся, – язвительно сказала я, заметив, как он напрягся. – Я не собираюсь тебя изнасиловать. Но я также не собираюсь спать на полу.
   – Чертова сука, – мрачно пробормотал он. – Это все из-за тебя.
   – Из-за меня?! – Я буквально подпрыгнула от бешенства и села в кровати. Сет шумно вздохнул, и я поняла, что резким движением потревожила его раны. Ну и пусть. Если бы не я, он бы сейчас валялся мертвым на дне реки и вообще не мог чувствовать боли. – Мне следовало оставить тебя тонуть, – кипела я. – Мне нужно было позаботиться о собственном спасении и не думать о тебе. На моем месте ты бы поступил именно так! Тебя надо было оставить рыбам! Какой же ты неблагодарный черт! Я вот этими руками вернула тебя к жизни, когда ты уже умер, ухаживала за тобой, кормила, мыла, словно ты гигантский младенец! Ба! Надеюсь, твоя нога сгниет, а руки отвалятся! Разве я просила о благодарности? Я даже не просила о добром отношении. Но обвинять меня! Это уже слишком. Это подло и несправедливо. А-а, да что еще от тебя можно ожидать? Теперь я сама не желаю лежать рядом с тобой.
   Я вскочила с кровати и сдернула с Сета одеяло.
   – Я не стала бы спать с тобой, будь ты самим королем Англии!
   Завернувшись в одеяло, я легла на полу. Сет закашлялся, потом вздохнул и наконец фыркнул. Я была почти уверена, что слышу его сдавленный смех.
   Ему становилось лучше день ото дня, и он все больше злился из-за нашей задержки. Наконец он убедил герра Геллера отвезти нас в Сент-Луис. Я поцеловала на прощание фрау Геллер в высохшую щеку и сунула ей в руку одну из безделушек, подаренных мне Людвигом. Даже если у них не будет нужды ее продать, пусть в их унылом доме появится что-то яркое и красивое, на что можно посмотреть в грустную минуту.
   Нас трясло, как горох в ведре. Каждая рытвина или бугорок на дороге причиняли Сету боль. Но на этот раз я не делала попыток оградить его от этой пытки. Скрестив руки на груди, я сидела на другом краю телеги, время от времени презрительно поглядывая на него. Между нами, словно стена, стоял мой чемодан. Лицо Сета побелело и покрылось крупными каплями пота. Я мужественно не замечала, как ему плохо, пока он не потерял сознание. Тут угрызения совести одолели меня, и я бросилась к нему, как мать к раненому ребенку. Его больная нога ударялась о грубо стесанные бока телеги, сквозь бинты проступила кровь. Я крикнула герру Геллеру, чтобы он остановился, и мы устроили маленький совет. Выше по реке, милях в десяти, было небольшое селение. Мы решили остановиться там на ночлег и назавтра засветло добраться до Сент-Луиса.
   Сент-Луис был грязный, шумный, рабочий город, совсем непохожий на утонченный и благовоспитанный Новый Орлеан. Но в нем были своя прелесть и особая притягательность. Мы поселились в «Гранд-Палас-отеле», который был совсем не «гранд», и, приняв ванну и переодевшись, я отправилась что-нибудь разузнать про Бориса и Габриэль. Куда бы я ни пришла, везде только и было разговоров, что про Калифорнию и добычу золота. На улицах толпились люди, приехавшие со всей Америки – от Бостона до Нью-Йорка и Филадельфии, – готовые сменить добротные костюмы на грубую одежду золотоискателей. Мне незачем было видеть Калифорнию, чтобы сказать, что на самом деле они там найдут: дизентерию, волдыри на руках и изнуряющий труд, тяжелее которого они еще не видели. Держу пари, что там немного будет цыган. Цыгане и работа – вещи несовместные.
   В отель я вернулась ближе к вечеру, обойдя перед этим дюжину магазинов. Я застала Сета ходившим по комнате; чтобы не потерять равновесия, он то и дело хватался за мебель.
   – Что ты делаешь? – закричала я. – Ты хочешь, чтобы раны снова открылись? Идиот! Ты думаешь, что лучше врачей знаешь, как надо лечиться? Сядь сейчас же!
   Я пихнула его в кресло и подставила под больную ногу низкую скамейку. Он хотел было возразить, но я ему не позволила.
   – Где ты была? – прорычал он. Вид у него был ужасный: бледное, изможденное лицо, небритые щеки и подбородок, голубые глаза глубоко ввалились, а шрамы на лице зловеще шевелились, словно живые. – Не можешь дождаться, когда избавишься от меня? Шляешься по магазинам, – презрительно фыркнул он, глядя на мои покупки. – Ох уж эти бабы!
   – Я пошла в магазины только после того, как узнала все, что хотела, – сухо ответила я. – К тому же большинство этих вещей для тебя. Смотри!
   Я разорвала пакет и вытащила рубашки, прекрасные верховые бриджи, теплое нижнее белье и низкую касторовую шляпу с широкими полями. Потом развернула главный подарок – резную дубовую палку, не лучшую на свете, но прочную и удобную, с набалдашником в виде львиной головы.
   – Разве не здорово? Этот человек шел по улице и помахивал ею. Я поняла, что палка ему не слишком нужна, и купила ее у него. Он просил меня отобедать с ним, но я отказалась. Не смотри так сердито. Я могла бы легко соблазнить любого мужчину в Сент-Луисе.
   – Могла бы купить мне что-нибудь выпить, – буркнул он.
   – Да, могла. Но не купила. – Он был так груб и сердит.
   Я хлопотала, раскладывая в маленькой комнате покупки, вынула сигары, которые купила для Сета, вытерла краем юбки стакан. Я налила ему полный бокал бургундского, чуть поменьше себе, зажгла сигару, сунула ее Сету в рот и села на пол у его ног, чтобы рассказать, что мне удалось узнать.
   – Никогда не угадаешь, что я увидела, когда спустилась к пристани, – начала я. – «Валери Джейн»!
   Его глаза округлились, и он всем телом подался вперед.
   – Что? Где? Давно…
   – Не впадай в истерику, Сет. Дай мне самой все рассказать. Да, я и сама не поверила собственным глазам. Прошло две недели, а она все еще здесь. У нее какие-то неполадки с котлом. Я поднялась на борт и поговорила с капитаном. Он показал мне список пассажиров, но Бориса и Габриэль в нем не было. Тогда я описала их ему, он подумал и наконец сказал, что в Новом Орлеане села пара, которые назвались Андерсонами. Мужчина много играл в карты, а девушка почти все время провела в каюте. Это они, Сет, я уверена! Конечно, капитан не знал, куда они отправились после того, как сошли с корабля, поэтому я расспросила других людей на судне. Один из официантов слышал, как мистер Андерсон кого-то спрашивал, есть ли в Сент-Луисе местечко, где он мог бы попытаться вернуть то, что проиграл на «Валери Джейн». В конце концов я разыскала того человека, и он сказал мне, что посоветовал им ехать в отель «Вашингтон». Там есть игорный зал. Тебе удобно? Тепло? Позволь, я подложу тебе подушку.
   Я вскочила на ноги, но Сет удержал меня за руку.
   – Закончи свой рассказ. Что еще?
   – Хорошо. – Я снова села и сделала глоток бургундского. Вино было кисловатое, но все же это было лучшее, что мне удалось найти в городе, переполненном умиравшими от жажды мужчинами. – Я поспешила в отель «Вашингтон». Андерсоны останавливались там! Но только на несколько дней. Борис выиграл в «фараона» кучу денег. А мистер Белчер – управляющий отелем – вспомнил, что Борис спрашивал у него, как добраться в Индепенденс.
   – В Индепенденс! – Сет вздрогнул и выпрямился. – Какого черта он собрался в Индепенденс?
   – За золотом, – холодно ответила я. – Я все разузнала. Индепенденс называют воротами в Золотую страну. Туда съезжаются люди со всей Америки, собирают караваны из повозок и отправляются на Запад, в Калифорнию. Борис и Габриэль уехали из Сент-Луиса неделю назад, значит, они сейчас там. Примерно три сотни миль отсюда. Путь неблизкий, но завтра отходит почтово-пассажирский пароход. И, если нам повезет и он не взорвется, через несколько дней мы будем на месте.
   – Тебе удалось достать билеты? – Сет схватил меня за плечи, и его пальцы больно впились в мое тело.
   – Конечно.
   Я решительно стряхнула его руку, но все же достаточно осторожно, чтобы не потревожить раны. Я все еще была на него сердита. И это его благодарность за все, что я для него сделала!
   – Это было нелегко, – продолжила я. – Все мужское население Сент-Луиса непременно хотело сесть на этот пароход. Но я нашла человека, который забронировал себе с приятелем каюту, сыграла с ним в «фараона» на билеты и выиграла.
   Сет с облегченным вздохом откинулся на спинку кресла. Его и без того изможденное лицо болезненно скривилось, глаза блестели, и я поняла, что его снова мучит лихорадка. Я снова налила ему полный бокал бургундского. «Если он немного захмелеет, – думала я, – будет крепче спать».
   Я встала и сняла юбки.
   – Что ж, я сделала все, что могла. Я не ожидала, что ты покроешь меня поцелуями, но мог бы сказать хоть слово благодарности. Если нам повезет, Борис и Габриэль все еще сидят в Индепенденсе. Я уверена, что они направляются в Калифорнию. Борис из числа тех жадных свиней, которые хотят получить золото, не копаясь в земле, а отобрав его у старателей за карточным столом. Судя по тому, что я слышала, Индепенденс – настоящий сумасшедший дом. Люди неделями ждут возможности переправиться с лошадьми и повозками на пароме в Канзас! Вряд ли эти «Андерсоны» сумеют быстро найти лошадей и продукты. Уверена, мы застанем их там.
   – Я сам поеду за ними, – сказал Сет. – А ты с первым же пароходом возвращайся в Новый Орлеан.
   Я холодно посмотрела на Сета. Наступил отличный момент, чтобы показать ему всю ярость, на какую способна примадонна, но передо мной сидел больной человек. Поэтому я подавила гнев и спокойно сказала:
   – Я знаю, что тебе не терпится избавиться от меня, и поверь, сама больше всего хочу вернуться в свой дом, к ма… к людям, которых я люблю. – Я вспомнила о Стивене, и невыносимое чувство вины нахлынуло на меня. – Но я приехала сюда не для того, чтобы быть с тобой, а для того, чтобы помочь Габриэль. Запомни это. Я уеду только вместе с ней. Тебе ясно?
   – Здесь неподходящее место для женщин, – начал Сет со всей яростью, на какую был способен.
   – Ха! А твоя сестра не женщина? Даже если она и не была женщиной до отъезда из Нового Орлеана, теперь она женщина, – безжалостно сказала я. Глаза Сета опасно сверкнули, но он ничего не ответил. – И мне нет надобности напоминать тебе, что ты сам еще не в состоянии путешествовать и, если бы я не поехала с тобой, то сейчас лежал бы на дне реки со всей остальной командой этого проклятого корабля. Пока что я принесла тебе гораздо больше пользы, чем хлопот. Не бойся, я не собираюсь цепляться за тебя. В своем нынешнем состоянии именно ты тянешь нас назад. Я сильная. Я знаю, что значит спать на земле под открытым небом, и я скачу на коне лучше любого горгио. Как сказал твой президент про Верховного судью Джона Маршалла: «Он создал закон, теперь дайте ему провести его в жизнь». Я вижу, ты создал свои законы, но я не дам тебе провести их в жизнь!
   Я вскочила на ноги. Видите, каким словам можно научиться, общаясь с адвокатом? Мы оба знали, что без меня Сет никуда не поедет. Он был все еще слаб, как ребенок, и нуждался во мне, как в няньке.
 
   Увы, наше путешествие словно было отмечено злым роком. Не проехав и половины пути до Индепенденса, почтово-пассажирский корабль налетел на песчаную косу и сел па мель. Два дня мы ждали, пока сменится ветер и нас смоет. Я оставляла Сета отсыпаться в каюте, а сама проводила время в главном салоне среди мужчин, играя в карты и, конечно, выигрывая. Я действительно любила «фараона», и мой дар не подводил меня. Поначалу мое появление вызвало у мужчин замешательство: они привыкли, что женщины отдыхают отдельно, в другом салоне. Но это не лишило меня партнеров за карточным столом, и я снова убедилась, что мужчины, обычно остро переживающие проигрыш в мужской компании, похоже, не сильно возражают, когда их карманы облегчает женщина.
   Мы провели на песчаной косе ночь и день. Потом, когда снова наступили сумерки, с нижней палубы донесся тревожный шум. Я услышала, как матрос крикнул: «Бандиты! Речные пираты!».
   Пока все остальные в салоне курили сигары, пили виски, лениво спрашивая друг у друга, что случилось, я схватила свой выигрыш и бросилась в каюту.
   Ворвавшись в нашу крохотную комнатку, я разбудила Сета.
   – Вставай! На корабль напали!
   Несмотря на болезнь, инстинкт Сета не подвел его. Он спрыгнул с узкой койки и схватил револьвер, который всегда держал под рукой. Он проверил, заряжен ли пистолет, и взвел курок. Я побросала наши вещи в чемодан. Снаружи доносились крики, выстрелы и женский визг. Затем в каюту стал пробиваться едкий запах дыма.
   – Они подожгли корабль, – мрачно сказал Сет, как будто прочитав мои собственные мысли. Я помогла ему надеть сюртук и накинула на себя плащ. Потом подняла чемодан, Сет схватил свою палку, и мы выскочили в узкий коридор. Сверху доносился шум борьбы. Бандитов, вероятно, было много, иначе они не осмелились бы напасть на корабль, многие из мужчин на котором были вооружены.
   Внезапно прямо перед нами вырос огромный бородатый пират и крикнул, чтобы мы остановились. Сет, подняв пистолет, убил его наповал.
   Мы перешагнули через распростертое тело и по небольшой лесенке спустились на нижнюю палубу. Основная борьба в тот момент шла в главном игорном салоне на верхней палубе: пираты знали, где проще и быстрее найти деньги. Капитанская рубка уже полыхала.
   Сет сунул мне в руки свою палку и скользнул между перил в воду.
   – Здесь неглубоко, – крикнул он. – Я стою.
   Я подала ему наш чемодан – наш, потому что в нем было все, что мы имели, – взяла палку Сета и занесла ногу над перилами, когда чьи-то мускулистые руки схватили меня сзади.
   – Куда это ты собралась, крошка? – раздался пьяный голос.
   – К дьяволу, как и ты! – крикнула я. Сжав палку покрепче, я ударила мерзавца со всей силы по голове. Разбойник со стоном упал на палубу. Я кинула палку Сету и проворно спрыгнула за борт. Вода и вправду доходила только до пояса, пока мы не сошли с косы, дальше нам пришлось плыть. Мы не сопротивлялись течению, и оно само несло нас вниз. Мы выбрались на берег примерно в миле от пылавшего парохода. На фоне пламени черными точками мелькали прыгавшие за борт люди.
   Нас трясло от холода. Стоял январь, и при каждом выдохе в свете луны был виден парок, шедший изо рта. К счастью, в чемодане все вещи остались сухими. Мы быстро переоделись, и я завернула Сета еще и в одеяло.
   – Что за ловкие мы люди, – весело сказала я. – Успели удрать до того, как на пароходе стало по-настоящему жарко.
   – Проклятие, – буркнул Сет. – Мои сигары промокли. Где бренди?
   Мы оба жадно пили, передавая друг другу бутылку. Потом нашли укромное местечко под соснами и устроились на ночлег. Я прижалась к Сету, и он не стал протестовать. Он нуждался в моем тепле.
   Утром мы отправились на поиски какой-нибудь фермы, где можно было бы купить пару лошадей. Но ничего лучше мула во всей округе не нашлось. Это было огромное животное и такое упрямое и тупое, какого мне еще не приходилось видеть. Даже цыганские заклинания не могли заставить его идти быстрее. Мы двигались черепашьим шагом и проделали в этот день миль десять – пятнадцать, не больше. Сет устал и злился на то, что мы едем слишком медленно. Ему не терпелось добраться до Индепенденса, пока Борис и Габриэль не выехали на Запад. Он был слишком слаб, чтобы держать поводья, поэтому сидел позади меня, держась за мою талию. Мы пытались обрывками веревки привязать поклажу на боку у мула, но чемодан все время сползал ему под брюхо и путался под ногами. Это была какая-то пародия на путешествие. В конце концов я пошла впереди, одной рукой держа мула под уздцы, а в другой неся чемодан. А Сет ехал верхом и подремывал, словно восточный господин.
   К вечеру я так устала, что повалилась спать, даже не подумав о еде. Полагаю, что Сет сумел обойтись виски и сигарами.
   Утром я проснулась голодная, как волк. Пока Сет спал, я обошла окрестности и неподалеку обнаружила ферму. Утренний ветерок донес до моих ушей приятное кудахтанье кур. Пришло время использовать накопленный в детстве опыт, давно не применявшийся, но от этого не забытый. Прячась за сосны и по-зимнему голые кусты, я подкралась к курятнику, присела за коптильней и тихонько стала повторять: «цып-цып». Одна пустоголовая птичка и вправду решила, что я для нее что-то приготовила, и была, пожалуй, права. Довольно кудахтая, она подошла ко мне, и когда между нами оставалось не более трех футов, я протянула руки и схватила ее. Победа! Быстрым, ловким движением одной руки я прекратила ее молодую жизнь.
   В этот момент раздался истошный лай собак и сердитый окрик. Потом прямо над моей головой из окна коптильни грянул выстрел. Я крепче сжала курицу и со всех ног бросилась к нашей стоянке.
   Сет уже встал.
   – Где ты была? – строго спросил он. – Я готов ехать.
   – И я тоже, – задыхаясь, выговорила я. – За мной гонится разъяренный фермер с ружьем!
   Мы ухитрились оба вскочить на мула, да еще с чемоданом и курицей, и не останавливались, пока не отъехали от фермы миль на пять.
   Наконец мы сделали привал и перевели дух. Я помогла Сету слезть с мула. Сет как-то странно трясся, и когда я взглянула ему в лицо, то обнаружила, что он смеется. Сет смеялся до тех пор, пока по его щекам не покатились слезы, и тогда он, схватившись за бока, с хохотом повалился на землю. Я молча стояла над ним, ожидая, пока он немного успокоится, затем с едва сдерживаемым бешенством спросила:
   – В чем дело? Ты сошел с ума? Болезнь повредила тебе мозги?
   – Эта… курица! – еле выговорил Сет. – Никогда… никогда не забуду… как ты бежишь из леса с этой курицей! – Он снова зашелся в хохоте.
   Я хотела рассердиться на него, но вдруг почувствовала, что мои губы сами собой растягиваются в улыбке, и вскоре я хохотала вместе с ним. Мы решили сразу зажарить курицу, чтобы избавиться от улик.
   Днем мы окликнули лодку и предложили владельцу за пятьдесят долларов отвезти нас в Индепенденс. Плыть на веслах даже со скоростью пять миль в час было лучше, чем бороться с нашим мулом. Все мое цыганское нутро протестовало против того, чтобы оставить его привязанным к дереву на берегу реки. Но Сет настоял.
   – Кто-нибудь найдет его и позаботится о его судьбе, – сказал он.
   – Знаю, – мрачно ответила я, – но я бы лучше продала его и купила хоть какую-нибудь лошадь!