Страница:
Великолепно разбитый сад давал приятную тень и прохладу. На самой высокой точке, прямо над рекой, стояла белая вышка. Подходя к дому, мы услышали радостный крик, и из пристройки нам навстречу выбежал Шон Мак-Клелланд. Это был худой, черноволосый юноша лет девятнадцати, но его голубые глаза сверкали, как у Стивена. Я помнила его по своим вечерам. С выражением какого-то детского восторга он поздоровался со мной и слегка покраснел.
– Мсье Шон, – ласково произнесла я, – как я рада снова вас видеть! Возьмите меня под руку. Я немного устала.
Я думала, он сейчас умрет от удовольствия. Мы со Стивеном переглянулись, и он подмигнул мне.
Дворецкий открыл нам дверь, и, когда мы оказались в приятной прохладе дома, Шон крикнул:
– Мама, они уже здесь! – Виновато взглянув на меня, – он добавил: – Простите, баронесса, я пойду позову ее. Мы полагали, что вы приедете дневным пароходом. Стив, ты мог бы хоть предупредить нас. Папы сейчас нет. Он несколько часов назад уехал на «Ла Рев».
Стивен засмеялся.
– Хочешь посмотреть свою комнату, или сначала чего-нибудь выпьем? – спросил он.
Я выбрала чай. Шон умчался прочь, а Джордж, дворецкий, сказал, что покажет Анне, где располагаются наши комнаты.
Стивен провел меня в гостиную с высоким потолком, кремово-белыми стенами и мебелью, хоть и старой, но элегантной и тщательно отполированной.
Пока мы со Стивеном восхищались видом из окна, вошла Габриэль. Обвив руками шею старшего брата, она крепко поцеловала его. Заметив меня, она сделала реверанс и произнесла несколько вежливых слов, как и полагается в таком случае.
Я взяла ее за руку и поцеловала в щеку.
– Как чудесно, что мы снова встретились, Габриэль. Я очень рада, что смогу получше узнать тебя. Какое красивое платье! Как бы я хотела носить желтое, но на мне оно выглядит ужасно. Я тебе просто завидую.
Девушка была польщена. Она была маленькой, смуглой, с черными, вьющимися волосами и большими карими глазами, которые подозрительно блестели, словно она собиралась заплакать. Так оно и было, я в этом не сомневалась. Ей было всего шестнадцать, а в шестнадцать лет девушки горгио много плачут.
Раздался чей-то музыкальный смех, и в комнату стремительно вошла невысокая женщина.
– Габи каждый день говорит: «Мама, почему у меня волосы не белокурые и прямые, как у Стива?» Я надеюсь, вы поможете ей разобраться, что все-таки лучше. Здравствуйте, баронесса. Я Элиза Мак-Клелланд.
Она тепло обняла меня, потом отступила на шаг и сказала:
– Дети, вы правы, она красавица! Знаете, дорогая, я обычно терпеть не могу высоких женщин. Первая жена моего мужа была белокурой дылдой.
– О мама! – простонала Габриэль.
– Я знаю, это ужасно – иметь столько предрассудков, – весело продолжала Элиза.
– А мне всегда было жаль маленьких женщин, – сказала я, – до сегодняшнего дня. Я завидую вам, мадам, у вас такое красивое семейство.
Элиза Мак-Клелланд засмеялась и проводила меня к дивану. Она была бодра и весела и выглядела очень молодо. В ее черных волосах я заметила всего несколько седых прядей, и еще меньше было морщин на ее лице. Должно быть, она в молодости походила на Габриэль. И вела она себя с ней так непринужденно, словно они были сестры, а не мать и дочь.
Джордж принес чай. Разливая его, Элиза не умолкала ни на минуту:
– Я должна знать правду: вы действительно ездили в Нью-Йорке по Бродвею на белом скакуне прямо без седла?
– Конечно, нет, мадам, – ответила я. – Седло было. Мы все рассмеялись. Вошел Шон. Он надел пиджак и попытался покорить свои черные, вьющиеся волосы, смочив их водой. Волосы высохли и вновь превратились в спутанные кудри, но Шон все еще пытался пригладить их ладонями. Наконец из поездки верхом вернулся Гарт Мак-Клелланд. С ним была девочка лет восьми-девяти, которая со счастливым криком бросилась в объятия Стивена.
– Это Мери, – сказал он мне. – Мальчики в школе в Массачусетсе, но на Рождество вернутся. Мери, это баронесса Рони.
– Здравствуйте, баронесса, – вежливо сказала Мери, приседая в реверансе. Я сделала то же самое, и мы пожали друг другу руки. – Добро пожаловать в Хайлендз! – весело добавила девочка.
– Я присоединяюсь, – шагнул вперед Гарт Мак-Клелланд. – Добро пожаловать в Хайлендз!
– Рада вас снова увидеть. Ваш сын сказал мне, что вы потеряли работу. Мне очень жаль.
Все рассмеялись.
– А мне совсем не жаль, – сказала Элиза Мак-Клелланд. – Наконец-то он весь будет мой. – Она обхватила мужа за талию, а он поцеловал ее в макушку.
– Я еще не сказал тебе, – улыбнулся Гарт. – Ведь я решил баллотироваться в президенты.
– Я не желаю об этом слышать! – вскричала Элиза. – У тебя нет никаких шансов. Ты беда и несчастье всех людей в округе.
– Это ты наша беда и несчастье, – поправил ее муж. – А я виноват лишь в том, что являюсь твоим мужем.
Было очевидно, что они обожают друг друга. Элиза ни на минуту не отходила от Гарта, суетилась вокруг него и поминутно целовала. Я видела, что Габриэль каждый раз вздрагивает и краснеет при виде такого открытого проявления чувств своих родителей, но всех остальных это только умиляло. Стивен посмотрел на меня, и от его взгляда у меня на душе стало тепло и хорошо. «И мы могли бы вести себя так же», – с тоской подумала я, но сразу запрятала свое желание поглубже внутрь себя. Этого никогда не будет.
– Пап, можно я снова буду жить в городе? – спросил Шон. – В это время года здесь скука смертная.
– Тебе нужно готовиться к учебе, – ответил Гарт. – Ты, надеюсь, не забыл, что после Рождества тебе предстоит поехать в университет Виргинии?
– Они все равно сразу отправят меня домой, – убежденно сказал Шон. – Старик Палмер сказал, что я неисправимый лентяй.
– Попробуй исправиться, – посоветовал Стивен брату. – Может, ты больше понравишься баронессе, если станешь положительным, серьезным учеником колледжа.
Шон бросил на меня быстрый взгляд и покраснел.
– Вам, наверное, будет все равно, баронесса?
– Напротив, мсье Шон, – ответила я. – Меня всегда привлекали образованные люди, вероятно, потому, что я ощущаю недостатки своего собственного образования.
– Вовсе нет! – запротестовал Стивен. – Ты говоришь на четырех языках плюс цыганский. И я не встречал женщин, которые так хорошо знали и понимали бы музыку, как ты. Я бы сказал, что Шону еще расти и расти до тебя.
– И еще вы здорово играете в «фараона», – с благоговением произнес Шон. Можно было не сомневаться, что это мое качество он ценил превыше остальных. – Если бы в колледже этому учили!
– Ты не поедешь в город до самого Рождества, – сказал Гарт Шону. – В здешних тростниках и болотах с тобой будет меньше хлопот.
Шон украдкой взглянул на Габриэль и сказал:
– Со мной и так их не было.
Щеки девушки вспыхнули. Она неловко встала и, едва сдерживая слезы, сказала:
– Извините, я обещала тете Колетт закончить вышивку… – С этими словами она прижала руку к губам и выбежала из комнаты.
– Ох, Шон, – упрекнула его Элиза и обернулась ко мне. – Простите, моя дорогая. Я думала, что трех мальчиков мне будет достаточно, а потом вдруг зачем-то родила дочку.
– Трех? – изумленно пробормотала я.
Но прежде чем она успела объяснить, Шон сказал:
– Не понимаю, почему все обращаются со мной, как с ребенком. Это идея с самого начала целиком принадлежала Габи!
– Хватит, Шон, – устало произнес отец. – Интересно, где теперь этот проклятый князь?
– Вчера я слышала, что он на пароходе уехал из города, – сказала я. – После того как Стивен проучил его… Мне сказал об этом Давид. Иногда ему становятся известны такие интересные вещи!
Они еще об этом не слышали. Вошла служанка и забрала Мери, чтобы переодеть после верховой езды с дедом, и лишь тогда Стивен рассказал, как все произошло.
– Чертов Стив! – восхищенно сказал Шон. – Жаль, что это сделал не я!
– Следи за своим языком, Шон, – машинально сделала замечание Элиза. – Отлично! Значит, все закончилось. Только не говорите ничего Габи. Какое-то время она будет тосковать… А вдруг он вернется? – Она помолчала и вздохнула. – Она такая упрямая.
– В точности, как ее мать, – добродушно усмехнулся Гарт Мак-Клелланд.
– Я всем этим ужасно расстроена, – сказала я.
– Но вы ни в чем не виноваты, Рони! – заверила меня Элиза и ласково сжала мне руку. – Если бы она не встречалась с ним в вашем доме, они нашли бы другое место – оперный театр или дом его друзей. Вам не за что корить себя.
– Она так похудела, – с беспокойством сказал Стивен. – Этот негодяй разбил ей сердце.
– Знаю, – сказала мать. – Я пыталась поговорить с ней о Борисе, но ты же знаешь, какой разговор может получиться у матери с дочерью. Она теперь убеждена, что я черствая, бессердечная, совсем ее не понимаю и не сочувствую ей. – Она повернулась ко мне. – Рони, Габриэль любит вас. Просто обожает и хочет во всем походить на вас. Может быть…
– Вы хотите, чтобы я поговорила с ней? – спросила я. – Я попробую, мадам. Я знала таких людей, как Борис. Они не стоят того, чтобы из-за них так переживали… Да, я попробую.
– Спасибо, – ответила она. – Теперь я понимаю, почему все мое семейство влюбилось в вас. Даже мой муж! Если бы вы видели, какое письмо он написал мне после вашего концерта в Вашингтоне!
– По крайней мере я не увиливал, написал, как все было, не то что Стив, – ответил Гарт, – мне нечего скрывать.
Все разом посмотрели на покрасневшего Стивена. Потом Шон рассмеялся, и мы все тоже. В гостиной вновь воцарилась спокойная, веселая атмосфера.
На следующий день мне представилась возможность остаться с Габи наедине. Я застала ее в гостиной, сидевшей за роялем. Левой рукой девушка облокотилась о крышку рояля, а правой подбирала мелодию одной очень печальной любовной песни. Я осторожно положила ладони ей на плечи.
– Все грустишь о Борисе?
Она перестала играть и сложила руки на коленях.
– Что вы хотите сказать? Я совсем не думала о нем.
– Он ведь внезапно уехал, и ты ничего о нем не знаешь. Габриэль вскочила.
– Я знаю, он бы написал мне или заехал, если бы смог. У него была причина, чтобы так поступить! Я думаю, с ним что-то случилось. – Она выпрямилась, тряхнув черными локонами. – Но какое вам до этого дело? Я не влюблена в него. И я вижу, о чем вы думаете! Прошу простить меня, баронесса, за эти слова, но я полагаю, что вам не стоит в это вмешиваться.
– Я не могу не вмешиваться, потому что вижу, как тебе больно. Мне и самой больно за тебя, – сказала я ласково и, взяв ее за руку, подвела к дивану. – О Габриэль, я хорошо знаю Бориса. Ты не должна чувствовать себя несчастной из-за него…
– Все против меня! – вскричала она, выдергивая руку и поворачиваясь ко мне лицом. Ее щеки пылали. – Все! Мать, отец, Стивен… и даже вы! Только Шон проявил хоть каплю понимания и сочувствия!
– Это потому, что твой брат молод и глуп, – не выдержала я. – Он думал, что это простой флирт, но больше он так не думает. Мы все любим тебя, Габриэль, и мы знаем…
– Вы ничего не знаете о Борисе! Никто не знает его лучше меня. Я люблю его, Рони! О, что за ужасное чувство, – прошептала она в отчаянии. – Почему от этого бывает так больно?
Она закрыла лицо руками. Я подождала, пока она успокоится.
– Послушай меня, – сказала я проникновенным голосом. – Я должна это сказать, даже если ты рассердишься на меня за эти слова, а может, даже возненавидишь. Я много повидала в жизни. Я знаю людей. Наблюдать за ними стало моей работой с самого раннего детства: наблюдать, изучать, знать все о них. Я знаю мужчин и я знаю Бориса. Нет, мы не были любовниками, – поспешно добавила я, увидев подозрение и даже испуг, мелькнувшие на ее лице. – Ничего такого. Но когда я была еще очень молода, я отдала свое сердце мужчине, который во всем был очень похож на Бориса. Знаешь, что случается, когда ты отдаешь свое сердце мужчине, у которого нет сердца? Он губит тебя. Ему неизвестно, что такое любовь. Меня предупреждали… один человек, который хорошо разбирался в мужчинах. И в глубине души я понимала, что тот человек был прав. Но я не послушалась. Борис – игрок, как и тот мужчина, что разбил мне сердце. Борис переспал с сотнями женщин, в этом они тоже похожи. Ты мне не веришь? Ты потрясена? Мне очень не хочется причинять тебе боль, моя дорогая девочка, но ничего не поделаешь – это чистая правда. Как может мужчина полюбить одну женщину, если до этого познал сотни других? Что может значить для него любовь или даже гибель одной женщины? Ничего. Совсем ничего!
Габриэль попыталась встать, но я усадила ее обратно на диван.
– О, Габриэль, я хочу быть твоим другом! Я знаю, что ты сейчас думаешь и чувствуешь. Ты сгораешь от любви к нему. Ты говоришь себе, что, если он когда-нибудь вернется, ты последуешь за ним куда угодно. Ты говоришь себе, что заплатишь любую цену за то, чтобы быть с ним, согласишься вытерпеть любую боль и даже позор. Хочешь, я назову ту цену, которую тебе придется заплатить? Он не женится на тебе. А если и женится, то не останется с тобой. Знай, он заберет твою молодость и красоту, растратит их, а потом бросит тебя. Ты знаешь, что твой любимый Борис пытался овладеть мной?
Габриэль побелела, затем лицо ее вспыхнуло.
– Я вам не верю, – сказала она тихо, поднявшись и холодно глядя на меня сверху вниз. – Вы лжете. Все, что вы мне сказали, – это ложь. Это мать вам велела! И Стив! Вы полагаете, что сможете вползти в нашу семью, если окажете им эту маленькую услугу? Я знаю, что вы замышляете, баронесса. Вы расставляете сети для Стива, а он слеп и слишком доверчив, чтобы заметить это. Он даже не знает, что вы за женщина. Он не знает, как вы умеете лгать…
– Что ты можешь знать, глупый ребенок? Я тоже вскочила на ноги.
– Ты еще ребенок, подросток! То, что делает твой брат, тебя не касается. Он хороший человек. Самый лучший. Я никогда не лгала ему о себе и тебе не лгу. Зачем? Я ничего не выиграю, если настрою тебя против себя. Да, твоя мать просила меня поговорить с тобой. Но если бы она не попросила, я бы все равно это сделала, лишь бы оградить тебя от той боли и мучений, которые пришлось пережить мне. Подумай о том, что я тебе сказала, Габриэль. Борис не любит тебя, он сам сказал мне об этом.
– Нет, нет, нет! – Габриэль заткнула уши и закрыла глаза. – Я не хочу больше слушать вашу ложь! Не хочу! Он любит меня, любит!
Она стремглав выбежала из комнаты, и я услышала, как ее каблучки застучали по лестнице. Я знала, что она будет плакать. Плакать, сколько хватит сил. И еще я знала, что она никогда не поверит ни одному моему слову. Наверное, и я бы на ее месте не поверила. Любовь упряма и лишает человека рассудка. Я вздохнула. Вот еще одна неудача. Судьба отвернулась от меня.
За день до нашего предполагавшегося возвращения в город Стивен пригласил меня прокатиться на лодке по реке.
Повар приготовил для нас корзину с едой, и мы отплыли. Стивен греб на середину реки по направлению к острову, а я сидела на носу лодки, как белокурая Клеопатра, опустив руку в прохладную воду.
– До чего же замечательный сегодня день, – вздохнула я.
Наша маленькая лодка уткнулась носом в берег острова. Стивен спрыгнул на песок, чтобы привязать ее и помочь мне выбраться на землю.
Мы нашли покрытую травой полянку в тени высокого дуба. Стивен расстелил одеяло, а я склонилась над корзиной с припасами.
– Заглянем внутрь? Твоя мать сказала мне, что здесь что-то необыкновенное. А, шампанское! И треска! Подожди, здесь какая-то записка. Я попробую прочитать: «Привяжите один конец веревки к бутылке, а второй к дереву».
Я засмеялась и медленно продолжила читать.
– «Погрузите бутылку в воду на один час». Рассмеявшись, я выполнила инструкцию. Стивен растянулся на одеяле и, положив руки под голову, смотрел на меня.
– А теперь, – сказала я, – что мы будем делать, пока шампанское охлаждается?
– Подойди и сядь рядом. – Он повернулся на бок и похлопал по одеялу рядом с собой. Я послушно села. Он приподнялся на локте и посмотрел на меня. Через мгновение, потянувшись ко мне, Стивен снял с моей головы шляпу и отложил ее в сторону. – Так лучше. Она закрывает твое лицо.
Я почувствовала, что краснею.
– Ну не глупо ли? – сказала я. – Я стояла на сцене перед огромным залом с тысячами людей, пела для них и никогда не стеснялась. Но когда ты так смотришь на меня, я теряюсь.
– Почему? – ласково спросил он.
– Не знаю, – прошептала я.
Он взял меня за руку и легко прикоснулся губами к ладони. Манжеты рукава скользнули вниз, открывая шрам, и я попыталась отнять руку. Но он крепко держал ее и поцеловал шрам тоже.
– Я несколько дней готовил свою речь, – сказал он, не глядя на меня. – Специально для этого случая. И не могу вспомнить ни слова. Поэтому придется импровизировать.
У меня замерло сердце. Он посмотрел мне в глаза и сказал:
– Я люблю тебя, Рони. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
У меня на глаза навернулись слезы. Проглотив подступивший к горлу комок, я, понурившись, сказала:
– Нет, Стивен. Нет. Это невозможно. Я уже замужем, ты же знаешь.
– Это возможно, – сказал он. – Ты получишь развод. – Стивен сел и уверенно продолжил. Он вновь вернулся на землю, из царства Любви в царство Закона, где ему не приходилось мучительно подыскивать слова. – Это нетрудно. У меня за границей есть друзья-юристы, в Англии, во Франции. Мы поручим им вести дело…
– Но я не знаю, где он, – слабо возразила я, – и даже жив он или мертв! – У меня дрожали руки, про голос и говорить нечего. Я нервно теребила юбку. – Я чувствую… как странно… Ох, Стивен, держи меня! – Я обхватила его за талию и опустила голову ему на плечо. Он крепко сжимал меня в объятиях, и я ощущала на волосах его горячее дыхание.
– Это нехорошо, Стивен, – произнесла я, немного придя в себя. – Ты ведь знаешь, кто я. Ты честолюбив. У тебя большое будущее. Тебе нельзя жениться на такой женщине, как я. Даже если бы я была разведена!.. В этой стране люди плохо относятся к разводу.
– Если мы не найдем этого человека, мы сможем аннулировать брак. Даже французский суд без колебаний сочтет его недействительным. Ты была молода, а он бессовестный негодяй. Он бросил тебя и ребенка. Ваш брак вполне можно расторгнуть, Рони. Поверь мне. Я займусь этим сам. Ты думаешь, я посмотрю на то, что станут говорить люди? Я знаю, какая ты, и я люблю тебя. Не вопреки всему этому, а благодаря. Скандал – это ничто, жалкое сотрясение воздуха. Истории, сплетни, слухи. Они безжалостны и жестоки, но они рано или поздно утихнут. Если ты мне не веришь, спроси у моей матери. Скандал, возможно, замедлил рост отцовской карьеры, но не смог остановить отца. И меня не остановит. Я изумленно покачала головой.
– Ты тигр, Стивен. Тебе невозможно сопротивляться! Он засмеялся и нежно поцеловал меня.
– Мне приятно это слышать. И еще у меня есть идея, чем нам заняться, пока охлаждается шампанское. Я думаю, моя мать имела в виду именно это.
– Твоя мать – просто замечательная женщина, – сказала я.
Он засмеялся:
– Она пиратка!
Я непонимающе уставилась на него:
– Что ты сказал? Пиратка? Ты шутишь?
– Нисколько. Перед войной 1812 года она была грозой Ла-Манша. Она плавала на корабле вместе с Джин Лафитт. Теперь понимаешь, что я имел в виду, говоря о скандалах.
– Это о женитьбе твоего отца? Как здорово, – вздохнула я.
Мне следовало сразу выяснить все до конца. Нужно было спросить: «У тебя есть еще один брат по имени Сет?» Но я не спросила. Я сказала себе, что это совпадение, не больше. Я не хотела знать ничего, кроме того, что уже знала: Стивен любит меня и собирается на мне жениться. Он хороший человек. Мне казалось, что в этот момент я хочу в жизни только одного – выйти замуж за хорошего человека. И такая возможность представилась. «Я не позволю, чтобы что-то помешало мне обрести покой и счастье», – думала я. Я отбросила свои беспокойства – цыганская манера – и решила наслаждаться настоящим.
Смеясь и лаская друг друга, мы упали на одеяло.
– Это единственное время года, когда возможны свидания на природе, – сказал Стивен. – Достаточно поздно для комаров и слишком рано для зимы.
– Ты очень хитрый и умный, – сказала я. – Ты привез меня сюда специально, чтобы соблазнить!
– Нет, я буду соблазнять тебя, только если ты согласишься стать моей женой. Ты согласна? Если откажешься, я отнесу тебя в лодку и отвезу домой.
– И больше никаких поцелуев? – грустно вздохнула я.
– Никаких.
– Ладно, я не очень щепетильна и беру взятки, – сказала я. – Да, я согласна выйти за тебя замуж.
– Тогда получай награду…
Пришло время вытаскивать шампанское.
– Я заколдовала тебя, – сказала я. – Ты бы никогда не предложил мне выйти за тебя замуж, если бы я этого не захотела. Ты в моей власти.
– Сейчас и во веки веков, – согласился Стивен и крепче обнял меня. – Может, ты и права, – сказал он. – Ты заколдовала меня. Трезвый, рассудительный, серьезный Стивен Мак-Клелланд влюбился в цыганскую певицу!
Мы чокнулись бокалами с шампанским.
– Я думала, ты стыдишься того, что произошло во Франции, – сказала я ему. – Я думала, ты не хочешь об этом вспоминать… ах, какой я была дурой. Но ты ни разу не заговорил о том времени до сегодняшнего дня. Я на тебя ужасно злилась. Ты станешь навещать меня, когда мы вернемся в город? Мы будем проводить ночи напролет в постели, а под утро ты, еще до рассвета, будешь уходить, чтобы сохранить нашу любовь в тайне? Ты больше не будешь таким хорошим и станешь немножко плохим, да?
– Послезавтра я уезжаю в Вашингтон, – с сожалением сказал он.
– К юристам? Ба! А когда ты вернешься?
– К Рождеству. Как ты думаешь, стоит всем рассказать сейчас?
Я покачала головой.
– Нет, Стивен, давай подождем. До Рождества.
– До Рождества.
Глава 14
– Мсье Шон, – ласково произнесла я, – как я рада снова вас видеть! Возьмите меня под руку. Я немного устала.
Я думала, он сейчас умрет от удовольствия. Мы со Стивеном переглянулись, и он подмигнул мне.
Дворецкий открыл нам дверь, и, когда мы оказались в приятной прохладе дома, Шон крикнул:
– Мама, они уже здесь! – Виновато взглянув на меня, – он добавил: – Простите, баронесса, я пойду позову ее. Мы полагали, что вы приедете дневным пароходом. Стив, ты мог бы хоть предупредить нас. Папы сейчас нет. Он несколько часов назад уехал на «Ла Рев».
Стивен засмеялся.
– Хочешь посмотреть свою комнату, или сначала чего-нибудь выпьем? – спросил он.
Я выбрала чай. Шон умчался прочь, а Джордж, дворецкий, сказал, что покажет Анне, где располагаются наши комнаты.
Стивен провел меня в гостиную с высоким потолком, кремово-белыми стенами и мебелью, хоть и старой, но элегантной и тщательно отполированной.
Пока мы со Стивеном восхищались видом из окна, вошла Габриэль. Обвив руками шею старшего брата, она крепко поцеловала его. Заметив меня, она сделала реверанс и произнесла несколько вежливых слов, как и полагается в таком случае.
Я взяла ее за руку и поцеловала в щеку.
– Как чудесно, что мы снова встретились, Габриэль. Я очень рада, что смогу получше узнать тебя. Какое красивое платье! Как бы я хотела носить желтое, но на мне оно выглядит ужасно. Я тебе просто завидую.
Девушка была польщена. Она была маленькой, смуглой, с черными, вьющимися волосами и большими карими глазами, которые подозрительно блестели, словно она собиралась заплакать. Так оно и было, я в этом не сомневалась. Ей было всего шестнадцать, а в шестнадцать лет девушки горгио много плачут.
Раздался чей-то музыкальный смех, и в комнату стремительно вошла невысокая женщина.
– Габи каждый день говорит: «Мама, почему у меня волосы не белокурые и прямые, как у Стива?» Я надеюсь, вы поможете ей разобраться, что все-таки лучше. Здравствуйте, баронесса. Я Элиза Мак-Клелланд.
Она тепло обняла меня, потом отступила на шаг и сказала:
– Дети, вы правы, она красавица! Знаете, дорогая, я обычно терпеть не могу высоких женщин. Первая жена моего мужа была белокурой дылдой.
– О мама! – простонала Габриэль.
– Я знаю, это ужасно – иметь столько предрассудков, – весело продолжала Элиза.
– А мне всегда было жаль маленьких женщин, – сказала я, – до сегодняшнего дня. Я завидую вам, мадам, у вас такое красивое семейство.
Элиза Мак-Клелланд засмеялась и проводила меня к дивану. Она была бодра и весела и выглядела очень молодо. В ее черных волосах я заметила всего несколько седых прядей, и еще меньше было морщин на ее лице. Должно быть, она в молодости походила на Габриэль. И вела она себя с ней так непринужденно, словно они были сестры, а не мать и дочь.
Джордж принес чай. Разливая его, Элиза не умолкала ни на минуту:
– Я должна знать правду: вы действительно ездили в Нью-Йорке по Бродвею на белом скакуне прямо без седла?
– Конечно, нет, мадам, – ответила я. – Седло было. Мы все рассмеялись. Вошел Шон. Он надел пиджак и попытался покорить свои черные, вьющиеся волосы, смочив их водой. Волосы высохли и вновь превратились в спутанные кудри, но Шон все еще пытался пригладить их ладонями. Наконец из поездки верхом вернулся Гарт Мак-Клелланд. С ним была девочка лет восьми-девяти, которая со счастливым криком бросилась в объятия Стивена.
– Это Мери, – сказал он мне. – Мальчики в школе в Массачусетсе, но на Рождество вернутся. Мери, это баронесса Рони.
– Здравствуйте, баронесса, – вежливо сказала Мери, приседая в реверансе. Я сделала то же самое, и мы пожали друг другу руки. – Добро пожаловать в Хайлендз! – весело добавила девочка.
– Я присоединяюсь, – шагнул вперед Гарт Мак-Клелланд. – Добро пожаловать в Хайлендз!
– Рада вас снова увидеть. Ваш сын сказал мне, что вы потеряли работу. Мне очень жаль.
Все рассмеялись.
– А мне совсем не жаль, – сказала Элиза Мак-Клелланд. – Наконец-то он весь будет мой. – Она обхватила мужа за талию, а он поцеловал ее в макушку.
– Я еще не сказал тебе, – улыбнулся Гарт. – Ведь я решил баллотироваться в президенты.
– Я не желаю об этом слышать! – вскричала Элиза. – У тебя нет никаких шансов. Ты беда и несчастье всех людей в округе.
– Это ты наша беда и несчастье, – поправил ее муж. – А я виноват лишь в том, что являюсь твоим мужем.
Было очевидно, что они обожают друг друга. Элиза ни на минуту не отходила от Гарта, суетилась вокруг него и поминутно целовала. Я видела, что Габриэль каждый раз вздрагивает и краснеет при виде такого открытого проявления чувств своих родителей, но всех остальных это только умиляло. Стивен посмотрел на меня, и от его взгляда у меня на душе стало тепло и хорошо. «И мы могли бы вести себя так же», – с тоской подумала я, но сразу запрятала свое желание поглубже внутрь себя. Этого никогда не будет.
– Пап, можно я снова буду жить в городе? – спросил Шон. – В это время года здесь скука смертная.
– Тебе нужно готовиться к учебе, – ответил Гарт. – Ты, надеюсь, не забыл, что после Рождества тебе предстоит поехать в университет Виргинии?
– Они все равно сразу отправят меня домой, – убежденно сказал Шон. – Старик Палмер сказал, что я неисправимый лентяй.
– Попробуй исправиться, – посоветовал Стивен брату. – Может, ты больше понравишься баронессе, если станешь положительным, серьезным учеником колледжа.
Шон бросил на меня быстрый взгляд и покраснел.
– Вам, наверное, будет все равно, баронесса?
– Напротив, мсье Шон, – ответила я. – Меня всегда привлекали образованные люди, вероятно, потому, что я ощущаю недостатки своего собственного образования.
– Вовсе нет! – запротестовал Стивен. – Ты говоришь на четырех языках плюс цыганский. И я не встречал женщин, которые так хорошо знали и понимали бы музыку, как ты. Я бы сказал, что Шону еще расти и расти до тебя.
– И еще вы здорово играете в «фараона», – с благоговением произнес Шон. Можно было не сомневаться, что это мое качество он ценил превыше остальных. – Если бы в колледже этому учили!
– Ты не поедешь в город до самого Рождества, – сказал Гарт Шону. – В здешних тростниках и болотах с тобой будет меньше хлопот.
Шон украдкой взглянул на Габриэль и сказал:
– Со мной и так их не было.
Щеки девушки вспыхнули. Она неловко встала и, едва сдерживая слезы, сказала:
– Извините, я обещала тете Колетт закончить вышивку… – С этими словами она прижала руку к губам и выбежала из комнаты.
– Ох, Шон, – упрекнула его Элиза и обернулась ко мне. – Простите, моя дорогая. Я думала, что трех мальчиков мне будет достаточно, а потом вдруг зачем-то родила дочку.
– Трех? – изумленно пробормотала я.
Но прежде чем она успела объяснить, Шон сказал:
– Не понимаю, почему все обращаются со мной, как с ребенком. Это идея с самого начала целиком принадлежала Габи!
– Хватит, Шон, – устало произнес отец. – Интересно, где теперь этот проклятый князь?
– Вчера я слышала, что он на пароходе уехал из города, – сказала я. – После того как Стивен проучил его… Мне сказал об этом Давид. Иногда ему становятся известны такие интересные вещи!
Они еще об этом не слышали. Вошла служанка и забрала Мери, чтобы переодеть после верховой езды с дедом, и лишь тогда Стивен рассказал, как все произошло.
– Чертов Стив! – восхищенно сказал Шон. – Жаль, что это сделал не я!
– Следи за своим языком, Шон, – машинально сделала замечание Элиза. – Отлично! Значит, все закончилось. Только не говорите ничего Габи. Какое-то время она будет тосковать… А вдруг он вернется? – Она помолчала и вздохнула. – Она такая упрямая.
– В точности, как ее мать, – добродушно усмехнулся Гарт Мак-Клелланд.
– Я всем этим ужасно расстроена, – сказала я.
– Но вы ни в чем не виноваты, Рони! – заверила меня Элиза и ласково сжала мне руку. – Если бы она не встречалась с ним в вашем доме, они нашли бы другое место – оперный театр или дом его друзей. Вам не за что корить себя.
– Она так похудела, – с беспокойством сказал Стивен. – Этот негодяй разбил ей сердце.
– Знаю, – сказала мать. – Я пыталась поговорить с ней о Борисе, но ты же знаешь, какой разговор может получиться у матери с дочерью. Она теперь убеждена, что я черствая, бессердечная, совсем ее не понимаю и не сочувствую ей. – Она повернулась ко мне. – Рони, Габриэль любит вас. Просто обожает и хочет во всем походить на вас. Может быть…
– Вы хотите, чтобы я поговорила с ней? – спросила я. – Я попробую, мадам. Я знала таких людей, как Борис. Они не стоят того, чтобы из-за них так переживали… Да, я попробую.
– Спасибо, – ответила она. – Теперь я понимаю, почему все мое семейство влюбилось в вас. Даже мой муж! Если бы вы видели, какое письмо он написал мне после вашего концерта в Вашингтоне!
– По крайней мере я не увиливал, написал, как все было, не то что Стив, – ответил Гарт, – мне нечего скрывать.
Все разом посмотрели на покрасневшего Стивена. Потом Шон рассмеялся, и мы все тоже. В гостиной вновь воцарилась спокойная, веселая атмосфера.
На следующий день мне представилась возможность остаться с Габи наедине. Я застала ее в гостиной, сидевшей за роялем. Левой рукой девушка облокотилась о крышку рояля, а правой подбирала мелодию одной очень печальной любовной песни. Я осторожно положила ладони ей на плечи.
– Все грустишь о Борисе?
Она перестала играть и сложила руки на коленях.
– Что вы хотите сказать? Я совсем не думала о нем.
– Он ведь внезапно уехал, и ты ничего о нем не знаешь. Габриэль вскочила.
– Я знаю, он бы написал мне или заехал, если бы смог. У него была причина, чтобы так поступить! Я думаю, с ним что-то случилось. – Она выпрямилась, тряхнув черными локонами. – Но какое вам до этого дело? Я не влюблена в него. И я вижу, о чем вы думаете! Прошу простить меня, баронесса, за эти слова, но я полагаю, что вам не стоит в это вмешиваться.
– Я не могу не вмешиваться, потому что вижу, как тебе больно. Мне и самой больно за тебя, – сказала я ласково и, взяв ее за руку, подвела к дивану. – О Габриэль, я хорошо знаю Бориса. Ты не должна чувствовать себя несчастной из-за него…
– Все против меня! – вскричала она, выдергивая руку и поворачиваясь ко мне лицом. Ее щеки пылали. – Все! Мать, отец, Стивен… и даже вы! Только Шон проявил хоть каплю понимания и сочувствия!
– Это потому, что твой брат молод и глуп, – не выдержала я. – Он думал, что это простой флирт, но больше он так не думает. Мы все любим тебя, Габриэль, и мы знаем…
– Вы ничего не знаете о Борисе! Никто не знает его лучше меня. Я люблю его, Рони! О, что за ужасное чувство, – прошептала она в отчаянии. – Почему от этого бывает так больно?
Она закрыла лицо руками. Я подождала, пока она успокоится.
– Послушай меня, – сказала я проникновенным голосом. – Я должна это сказать, даже если ты рассердишься на меня за эти слова, а может, даже возненавидишь. Я много повидала в жизни. Я знаю людей. Наблюдать за ними стало моей работой с самого раннего детства: наблюдать, изучать, знать все о них. Я знаю мужчин и я знаю Бориса. Нет, мы не были любовниками, – поспешно добавила я, увидев подозрение и даже испуг, мелькнувшие на ее лице. – Ничего такого. Но когда я была еще очень молода, я отдала свое сердце мужчине, который во всем был очень похож на Бориса. Знаешь, что случается, когда ты отдаешь свое сердце мужчине, у которого нет сердца? Он губит тебя. Ему неизвестно, что такое любовь. Меня предупреждали… один человек, который хорошо разбирался в мужчинах. И в глубине души я понимала, что тот человек был прав. Но я не послушалась. Борис – игрок, как и тот мужчина, что разбил мне сердце. Борис переспал с сотнями женщин, в этом они тоже похожи. Ты мне не веришь? Ты потрясена? Мне очень не хочется причинять тебе боль, моя дорогая девочка, но ничего не поделаешь – это чистая правда. Как может мужчина полюбить одну женщину, если до этого познал сотни других? Что может значить для него любовь или даже гибель одной женщины? Ничего. Совсем ничего!
Габриэль попыталась встать, но я усадила ее обратно на диван.
– О, Габриэль, я хочу быть твоим другом! Я знаю, что ты сейчас думаешь и чувствуешь. Ты сгораешь от любви к нему. Ты говоришь себе, что, если он когда-нибудь вернется, ты последуешь за ним куда угодно. Ты говоришь себе, что заплатишь любую цену за то, чтобы быть с ним, согласишься вытерпеть любую боль и даже позор. Хочешь, я назову ту цену, которую тебе придется заплатить? Он не женится на тебе. А если и женится, то не останется с тобой. Знай, он заберет твою молодость и красоту, растратит их, а потом бросит тебя. Ты знаешь, что твой любимый Борис пытался овладеть мной?
Габриэль побелела, затем лицо ее вспыхнуло.
– Я вам не верю, – сказала она тихо, поднявшись и холодно глядя на меня сверху вниз. – Вы лжете. Все, что вы мне сказали, – это ложь. Это мать вам велела! И Стив! Вы полагаете, что сможете вползти в нашу семью, если окажете им эту маленькую услугу? Я знаю, что вы замышляете, баронесса. Вы расставляете сети для Стива, а он слеп и слишком доверчив, чтобы заметить это. Он даже не знает, что вы за женщина. Он не знает, как вы умеете лгать…
– Что ты можешь знать, глупый ребенок? Я тоже вскочила на ноги.
– Ты еще ребенок, подросток! То, что делает твой брат, тебя не касается. Он хороший человек. Самый лучший. Я никогда не лгала ему о себе и тебе не лгу. Зачем? Я ничего не выиграю, если настрою тебя против себя. Да, твоя мать просила меня поговорить с тобой. Но если бы она не попросила, я бы все равно это сделала, лишь бы оградить тебя от той боли и мучений, которые пришлось пережить мне. Подумай о том, что я тебе сказала, Габриэль. Борис не любит тебя, он сам сказал мне об этом.
– Нет, нет, нет! – Габриэль заткнула уши и закрыла глаза. – Я не хочу больше слушать вашу ложь! Не хочу! Он любит меня, любит!
Она стремглав выбежала из комнаты, и я услышала, как ее каблучки застучали по лестнице. Я знала, что она будет плакать. Плакать, сколько хватит сил. И еще я знала, что она никогда не поверит ни одному моему слову. Наверное, и я бы на ее месте не поверила. Любовь упряма и лишает человека рассудка. Я вздохнула. Вот еще одна неудача. Судьба отвернулась от меня.
За день до нашего предполагавшегося возвращения в город Стивен пригласил меня прокатиться на лодке по реке.
Повар приготовил для нас корзину с едой, и мы отплыли. Стивен греб на середину реки по направлению к острову, а я сидела на носу лодки, как белокурая Клеопатра, опустив руку в прохладную воду.
– До чего же замечательный сегодня день, – вздохнула я.
Наша маленькая лодка уткнулась носом в берег острова. Стивен спрыгнул на песок, чтобы привязать ее и помочь мне выбраться на землю.
Мы нашли покрытую травой полянку в тени высокого дуба. Стивен расстелил одеяло, а я склонилась над корзиной с припасами.
– Заглянем внутрь? Твоя мать сказала мне, что здесь что-то необыкновенное. А, шампанское! И треска! Подожди, здесь какая-то записка. Я попробую прочитать: «Привяжите один конец веревки к бутылке, а второй к дереву».
Я засмеялась и медленно продолжила читать.
– «Погрузите бутылку в воду на один час». Рассмеявшись, я выполнила инструкцию. Стивен растянулся на одеяле и, положив руки под голову, смотрел на меня.
– А теперь, – сказала я, – что мы будем делать, пока шампанское охлаждается?
– Подойди и сядь рядом. – Он повернулся на бок и похлопал по одеялу рядом с собой. Я послушно села. Он приподнялся на локте и посмотрел на меня. Через мгновение, потянувшись ко мне, Стивен снял с моей головы шляпу и отложил ее в сторону. – Так лучше. Она закрывает твое лицо.
Я почувствовала, что краснею.
– Ну не глупо ли? – сказала я. – Я стояла на сцене перед огромным залом с тысячами людей, пела для них и никогда не стеснялась. Но когда ты так смотришь на меня, я теряюсь.
– Почему? – ласково спросил он.
– Не знаю, – прошептала я.
Он взял меня за руку и легко прикоснулся губами к ладони. Манжеты рукава скользнули вниз, открывая шрам, и я попыталась отнять руку. Но он крепко держал ее и поцеловал шрам тоже.
– Я несколько дней готовил свою речь, – сказал он, не глядя на меня. – Специально для этого случая. И не могу вспомнить ни слова. Поэтому придется импровизировать.
У меня замерло сердце. Он посмотрел мне в глаза и сказал:
– Я люблю тебя, Рони. Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
У меня на глаза навернулись слезы. Проглотив подступивший к горлу комок, я, понурившись, сказала:
– Нет, Стивен. Нет. Это невозможно. Я уже замужем, ты же знаешь.
– Это возможно, – сказал он. – Ты получишь развод. – Стивен сел и уверенно продолжил. Он вновь вернулся на землю, из царства Любви в царство Закона, где ему не приходилось мучительно подыскивать слова. – Это нетрудно. У меня за границей есть друзья-юристы, в Англии, во Франции. Мы поручим им вести дело…
– Но я не знаю, где он, – слабо возразила я, – и даже жив он или мертв! – У меня дрожали руки, про голос и говорить нечего. Я нервно теребила юбку. – Я чувствую… как странно… Ох, Стивен, держи меня! – Я обхватила его за талию и опустила голову ему на плечо. Он крепко сжимал меня в объятиях, и я ощущала на волосах его горячее дыхание.
– Это нехорошо, Стивен, – произнесла я, немного придя в себя. – Ты ведь знаешь, кто я. Ты честолюбив. У тебя большое будущее. Тебе нельзя жениться на такой женщине, как я. Даже если бы я была разведена!.. В этой стране люди плохо относятся к разводу.
– Если мы не найдем этого человека, мы сможем аннулировать брак. Даже французский суд без колебаний сочтет его недействительным. Ты была молода, а он бессовестный негодяй. Он бросил тебя и ребенка. Ваш брак вполне можно расторгнуть, Рони. Поверь мне. Я займусь этим сам. Ты думаешь, я посмотрю на то, что станут говорить люди? Я знаю, какая ты, и я люблю тебя. Не вопреки всему этому, а благодаря. Скандал – это ничто, жалкое сотрясение воздуха. Истории, сплетни, слухи. Они безжалостны и жестоки, но они рано или поздно утихнут. Если ты мне не веришь, спроси у моей матери. Скандал, возможно, замедлил рост отцовской карьеры, но не смог остановить отца. И меня не остановит. Я изумленно покачала головой.
– Ты тигр, Стивен. Тебе невозможно сопротивляться! Он засмеялся и нежно поцеловал меня.
– Мне приятно это слышать. И еще у меня есть идея, чем нам заняться, пока охлаждается шампанское. Я думаю, моя мать имела в виду именно это.
– Твоя мать – просто замечательная женщина, – сказала я.
Он засмеялся:
– Она пиратка!
Я непонимающе уставилась на него:
– Что ты сказал? Пиратка? Ты шутишь?
– Нисколько. Перед войной 1812 года она была грозой Ла-Манша. Она плавала на корабле вместе с Джин Лафитт. Теперь понимаешь, что я имел в виду, говоря о скандалах.
– Это о женитьбе твоего отца? Как здорово, – вздохнула я.
Мне следовало сразу выяснить все до конца. Нужно было спросить: «У тебя есть еще один брат по имени Сет?» Но я не спросила. Я сказала себе, что это совпадение, не больше. Я не хотела знать ничего, кроме того, что уже знала: Стивен любит меня и собирается на мне жениться. Он хороший человек. Мне казалось, что в этот момент я хочу в жизни только одного – выйти замуж за хорошего человека. И такая возможность представилась. «Я не позволю, чтобы что-то помешало мне обрести покой и счастье», – думала я. Я отбросила свои беспокойства – цыганская манера – и решила наслаждаться настоящим.
Смеясь и лаская друг друга, мы упали на одеяло.
– Это единственное время года, когда возможны свидания на природе, – сказал Стивен. – Достаточно поздно для комаров и слишком рано для зимы.
– Ты очень хитрый и умный, – сказала я. – Ты привез меня сюда специально, чтобы соблазнить!
– Нет, я буду соблазнять тебя, только если ты согласишься стать моей женой. Ты согласна? Если откажешься, я отнесу тебя в лодку и отвезу домой.
– И больше никаких поцелуев? – грустно вздохнула я.
– Никаких.
– Ладно, я не очень щепетильна и беру взятки, – сказала я. – Да, я согласна выйти за тебя замуж.
– Тогда получай награду…
Пришло время вытаскивать шампанское.
– Я заколдовала тебя, – сказала я. – Ты бы никогда не предложил мне выйти за тебя замуж, если бы я этого не захотела. Ты в моей власти.
– Сейчас и во веки веков, – согласился Стивен и крепче обнял меня. – Может, ты и права, – сказал он. – Ты заколдовала меня. Трезвый, рассудительный, серьезный Стивен Мак-Клелланд влюбился в цыганскую певицу!
Мы чокнулись бокалами с шампанским.
– Я думала, ты стыдишься того, что произошло во Франции, – сказала я ему. – Я думала, ты не хочешь об этом вспоминать… ах, какой я была дурой. Но ты ни разу не заговорил о том времени до сегодняшнего дня. Я на тебя ужасно злилась. Ты станешь навещать меня, когда мы вернемся в город? Мы будем проводить ночи напролет в постели, а под утро ты, еще до рассвета, будешь уходить, чтобы сохранить нашу любовь в тайне? Ты больше не будешь таким хорошим и станешь немножко плохим, да?
– Послезавтра я уезжаю в Вашингтон, – с сожалением сказал он.
– К юристам? Ба! А когда ты вернешься?
– К Рождеству. Как ты думаешь, стоит всем рассказать сейчас?
Я покачала головой.
– Нет, Стивен, давай подождем. До Рождества.
– До Рождества.
Глава 14
ВОЗВРАЩЕНИЕ БЛУДНОГО СЫНА
В рождественский вечер 1849 года все семейство Мак-Клелландов собралось в их большом доме на Чарльз-авеню. Мы со Стивеном наконец объявили всем, что собираемся пожениться. Мы решили не давать объявления в газете, потому что до свадьбы было еще далеко, но нам хотелось, чтобы близкие нам люди все знали и разделили нашу радость.
Гарт и Элиза, казалось, были искренне рады. Шон сделал вид, что его сердце разбито. Габриэль вымученно улыбнулась и по-сестрински чмокнула меня в щеку. Она до сих пор не простила мне того разговора о Борисе, но вела себя чуть более дружелюбно и не выглядела такой несчастной, как в тот день, когда я впервые увидела ее в октябре. Ее мать согласилась со мной, что Габи стала понемногу забывать Бориса. Ах, мы оказались настолько же слепы, насколько Габриэль оказалась умна.
Стивен вернулся из Вашингтона всего два дня назад и выглядел немного усталым, но зато вместе с ним приехали его сыновья: Джон и Филипп. Оба мальчика удивительно были похожи на него: такие же белокурые волосы и голубые глаза, но Джон, старший, был серьезным и чуточку скрытным, а у Филиппа в глазах так и плясали чертенята. Мы со Стивеном виделись лишь мельком, но успели пообещать друг другу, что после моего концерта, намеченного на 31 декабря, мы вместе куда-нибудь поедем, может быть, даже за город. Пока Стивена не было, мне было очень одиноко, и я с утроенной энергией работала, готовясь к выступлению, чтобы не оставалось времени скучать. Стивен признался мне, что делал то же самое.
Элиза Мак-Клелланд не имела привычки оставлять мужчин после обеда одних, поэтому мы вместе пошли в гостиную. Дворецкий принес портвейн, и Стивен с отцом вальяжно закурили сигары в компании своих дам.
– У вас такая чудесная семья, – сказала я Элизе Мак-Клелланд.
– Теперь это и твоя семья, моя дорогая, – ответила она со счастливой улыбкой и сжала мне руку. – Я так рада за Стивена. Ему обязательно надо снова жениться.
– А как же дети? – спросила я. – Они не будут возражать против мачехи?
– О нет! Мери уже влюблена в тебя, а мальчиков поразила твоя карета и шестерка лошадей. Чудесные кони! Дети были так малы, когда умерла Джули, они вряд ли помнят ее.
– Она, наверное, была хорошей матерью?
– Замечательная женщина. Стивен рассказывал тебе о ней?
– О да. Они были счастливы вместе. Я надеюсь, что тоже сумею сделать его счастливым. Он такой хороший, такой добрый.
– Могу я послушать, какие хвалы вы мне поете? – Стивен облокотился о спинку дивана, где сидели мы с Элизой, и поцеловал меня в щеку.
– Нет, – раздался строгий голос Гарта Мак-Клелланда. – Тебе придется подождать до свадьбы.
– А нам зачем ждать? – взбунтовалась Элиза. – Мы не хотим!
Все засмеялись, кроме Габриэль, которая, покраснев, простонала:
– О мама!
– Знаешь, папа, – сказал Шон, – по-моему, это несправедливо отправлять меня из города, когда здесь намечается столько интересного. Ну что интересное может произойти со мной в Шарлоттсвилле, в штате Виргиния?
– Там мальчики становятся мужчинами, – нахмурился отец. – По крайней мере я надеюсь, что с тобой это тоже произойдет.
– Пожалуйста, постарайся уговорить Давида прийти завтра к нам на бал, – сказала мне Элиза. – Ты знаешь, что его отец – губернатор Массачусетса? Гарт с ним хорошо знаком. Он даже некоторое время изучал право, Давид, я имею в виду, но бросил его ради музыки. Настоящая богема!
– Боже мой, мадам! – сказала я в изумлении. – Вы за один вечер узнали о Давиде Тэтчере больше, чем я за два года!
Гарт и Элиза, казалось, были искренне рады. Шон сделал вид, что его сердце разбито. Габриэль вымученно улыбнулась и по-сестрински чмокнула меня в щеку. Она до сих пор не простила мне того разговора о Борисе, но вела себя чуть более дружелюбно и не выглядела такой несчастной, как в тот день, когда я впервые увидела ее в октябре. Ее мать согласилась со мной, что Габи стала понемногу забывать Бориса. Ах, мы оказались настолько же слепы, насколько Габриэль оказалась умна.
Стивен вернулся из Вашингтона всего два дня назад и выглядел немного усталым, но зато вместе с ним приехали его сыновья: Джон и Филипп. Оба мальчика удивительно были похожи на него: такие же белокурые волосы и голубые глаза, но Джон, старший, был серьезным и чуточку скрытным, а у Филиппа в глазах так и плясали чертенята. Мы со Стивеном виделись лишь мельком, но успели пообещать друг другу, что после моего концерта, намеченного на 31 декабря, мы вместе куда-нибудь поедем, может быть, даже за город. Пока Стивена не было, мне было очень одиноко, и я с утроенной энергией работала, готовясь к выступлению, чтобы не оставалось времени скучать. Стивен признался мне, что делал то же самое.
Элиза Мак-Клелланд не имела привычки оставлять мужчин после обеда одних, поэтому мы вместе пошли в гостиную. Дворецкий принес портвейн, и Стивен с отцом вальяжно закурили сигары в компании своих дам.
– У вас такая чудесная семья, – сказала я Элизе Мак-Клелланд.
– Теперь это и твоя семья, моя дорогая, – ответила она со счастливой улыбкой и сжала мне руку. – Я так рада за Стивена. Ему обязательно надо снова жениться.
– А как же дети? – спросила я. – Они не будут возражать против мачехи?
– О нет! Мери уже влюблена в тебя, а мальчиков поразила твоя карета и шестерка лошадей. Чудесные кони! Дети были так малы, когда умерла Джули, они вряд ли помнят ее.
– Она, наверное, была хорошей матерью?
– Замечательная женщина. Стивен рассказывал тебе о ней?
– О да. Они были счастливы вместе. Я надеюсь, что тоже сумею сделать его счастливым. Он такой хороший, такой добрый.
– Могу я послушать, какие хвалы вы мне поете? – Стивен облокотился о спинку дивана, где сидели мы с Элизой, и поцеловал меня в щеку.
– Нет, – раздался строгий голос Гарта Мак-Клелланда. – Тебе придется подождать до свадьбы.
– А нам зачем ждать? – взбунтовалась Элиза. – Мы не хотим!
Все засмеялись, кроме Габриэль, которая, покраснев, простонала:
– О мама!
– Знаешь, папа, – сказал Шон, – по-моему, это несправедливо отправлять меня из города, когда здесь намечается столько интересного. Ну что интересное может произойти со мной в Шарлоттсвилле, в штате Виргиния?
– Там мальчики становятся мужчинами, – нахмурился отец. – По крайней мере я надеюсь, что с тобой это тоже произойдет.
– Пожалуйста, постарайся уговорить Давида прийти завтра к нам на бал, – сказала мне Элиза. – Ты знаешь, что его отец – губернатор Массачусетса? Гарт с ним хорошо знаком. Он даже некоторое время изучал право, Давид, я имею в виду, но бросил его ради музыки. Настоящая богема!
– Боже мой, мадам! – сказала я в изумлении. – Вы за один вечер узнали о Давиде Тэтчере больше, чем я за два года!