Платов Леонид. Страна Семи Трав (Повести о Ветлугине - 2)

   7. КАМЕННАЯ ПАСТЬ
   В одну из ближайших ночей они отправились на поиски Маук.
   Петр Арианович заблаговременно запасся длинным крепким ремнем - на случай, если придется спускаться с обрыва, - вооружился копьем, спрятал в карман огниво и трут и, сидя на пороге своего жилища, поджидал Кеюлькана. (Сойтынэ уже спала, не подозревая, в какое опасное путешествие собрался ее муж.)
   У ног Петра Ариановича текла река, от которой, свиваясь кольцами, поднимался туман. На втором плане темнел прибрежный кустарник, еще дальше взбегали по склону невысокие ели и лиственницы.
   Петр Арианович видел и не видел все это.
   За привычным пейзажем котловины медленно проступал в вечернем сумраке другой, незнакомый и странный пейзаж, который рисовало ему воображение.
   Река превратилась в лагуну, местами заболоченную водорослями и тиной. Пятна воды сверкают между деревьями. И сами деревья выглядят по-иному. Гигантские силуэты их поднимаются к небу, подпирая облака.
   Растительность на болоте располагается в несколько ярусов. Прямо из воды, рядом с узловатыми корнями других деревьев, торчат хвощи-каламиты, сгрудившиеся в заросли. Над ними высятся красивые, в симметрических рубчиках колонны - стволы плаунов. А над плаунами господствуют долговязые сигиллярии, похожие на многоголовую гидру, поднявшуюся на хвост.
   Но больше всего здесь папоротников, стелющихся, вьющихся, древовидных. Зазубренный узор их четко выделяется на фоне серого низкого неба.
   То и дело разверзаются хляби небесные. Тяжелые, медленно плывущие облака низвергают потоки воды на эти доисторические джунгли. Теплый ливень сменяется моросящими "дождями" из спор. Они почти беспрерывно сыплются на землю и в воду из огромных шишек, которыми увенчаны стволы деревьев.
   Стоит не шелохнется диковинный лес. Только изредка раздается в нем протяжный скрип, шорох листьев, плеск воды. То одно, то другое дерево, корни которого подмыты водой, вдруг с оглушительным шумом обрушивается в лагуну. Теперь гнить им на дне ее вместе с ранее упавшими деревьями...
   Такой, наверное, была котловина "детей солнца" много миллионов лет назад.
   Кто же населял ее тогда?
   Перед закрывшим глаза Петром Ариановичем потянулась длинная вереница уродливых существ, похожих на дракона. Между гигантскими папоротниками, волоча тяжелое брюхо по земле, ползли стегозавры, игуанодоны, трицератопсы. А над ними беспрестанно раздавался шелест и скрип жестких перепончатых крыльев. В воздухе проносились крылатые ящеры - птеродактили.
   Крылатые ящеры?
   Петр Арианович вскочил на ноги и в волнении прошелся перед своим жилищем.
   Неужели это разгадка?
   Вдруг Птица Маук представилась ему с пугающей отчетливостью.
   У нее были перепончатые, как у летучей мыши, крылья, острые когти, ощеренная пасть. Это крылатое пресмыкающееся, отвратительное сочетание птицы и ящерицы.
   Да, да, птеродактиль!
   Задевая крыльями за верхушки деревьев, он летал в доисторическом лесу и погиб вместе с ним.
   Угрюмые сырые джунгли редели, гигантские деревья одно за другим валились на дно и затягивались водорослями и тиной. Шли века. И вот уже лагуна, и лес, и жившие в них ящеры погребены под толстым слоем земли. В недрах ее продолжается сложный химический процесс, растения прессуются, отвердевают. Спустя миллионы лет древние папоротники, хвощи и плауны превратились в уголь.
   В начале или в середине XIX века здесь вспыхнул грандиозный подземный пожар. Произошло самовозгорание одного из пластов угля, а вслед за тем на земле, подогреваемой изнутри, вырос лес.
   Потом в оазис за Полярным кругом пришли люди и обжили его.
   Это как раз было хорошо в новой гипотезе: Маук неотделима от оазиса!
   Но что с нею произошло дальше? Как возник культ Маук?
   По-видимому, в какой-то уединенной пещере, в одном из закоулков Долины Алых Скал, находился окаменелый скелет птеродактиля. А может быть, тело и кости его уже истлели, но в сбросе земли сохранились вмятины, которые повторяют контуры уродливого тела.
   "Дети солнца" увидели "изображение" крылатого ящера на стене пещеры (помнится, Кеюлькан упоминал именно об изображении).
   Что из того, что Маук мертва? От этого она кажется еще более грозной, загадочной.
   Постепенно сложилась целая легенда о том, что это чудовище преследовало "детей солнца" и вот, наконец, загнав в котловину, заперло, заточило здесь навеки.
   Так возник странный культ Маук.
   Впрочем, удивительно ли, что люди каменного века поклонялись скелету? Удивительно ли, что ископаемый ящер стал символом той непонятной стихии, перед которой таким беспомощным чувствовал себя первобытный человек?
   Раскачивающиеся столбы дыма от жертвенных костров придавали иллюзию жизни существу, погибшему миллионы лет назад. Казалось, что Птица Маук изгибает шею, нависает все ниже. Вот-вот сорвется со стены, ринется на людей, распластав огромные перепончатые крылья...
   Да, эта гипотеза выглядела как будто бы логичной и правдоподобной.
   Длинные тени упали от скал, слились, окутала котловину мраком.
   На небе высыпали звезды. Кеюлькан не появлялся. Не догадалась ли Хытындо, не заперла ли Кеюлькана? Но внук шаманки был не из тех, кто позволяет запирать себя.
   Петр Арианович нервно поежился. Не терпелось проникнуть в капище Маук, чтобы проверить правильность своей догадки.
   Он не услышал шагов Кеюлькана, который подошел своей бесшумной, скользящей поступью и, только приблизясь вплотную, вполголоса окликнул географа.
   Внук шаманки держал себя очень странно: исподлобья посматривал на Петра Ариановича, то и дело вздыхал. Когда же географ встал, юноша тронул его за локоть и сказал просительно: "Не ходи! Сегодня не ходи! Лучше завтра пойдем!"
   Но Петр Арианович был поглощен предстоящей встречей с Маук, радовался, что наконец-то сможет одним ударом разрубить этот узел, и не обратил внимания на волнение Кеюлькана.
   Озираясь, они покинули стойбище и углубились в лес.
   Петр Арианович шагал враскачку, тяжело опираясь на копье. Нужно было спешить, чтобы успеть обернуться за ночь.
   Вдруг раздался быстрый хруст веток, потом подавленный тихий вздох.
   Сердце у Петра Ариановича упало. Неужели это "незримый конвой", соглядатаи Хытындо?
   Но северные выходы из котловины почти не охранялись. Кроме того, в последние годы контроль над Ветлугиным ослабел - "дети солнца" убедились, что хромому человеку не уйти далеко. Его, тем более в горах, нетрудно догнать, вернуть.
   - Заяц проснулся. Потревожили зайца, - успокоительно сказал Кеюлькан, не останавливаясь.
   Лес оборвался за спиной. Идти стало труднее: уже не мягкий мох был под ногами, а голые острые камни, осыпающийся галечник.
   Петр Арианович с беспокойством взглянул вверх. Огромный звездный циферблат очень медленно вращался над ним: время приближалось к полуночи.
   Но Долина Алых Скал (так Петр Арианович назвал на своей карте Долину Черных Скал, место поколки) уже была перед путниками.
   Эти места оживали один-единственный раз в году. Чуткие склоны оглашались цокотом копыт, хлюпаньем воды, испуганным хорканьем оленей, пронзительными возгласами охотников. Сейчас долина хранила угрюмое, настороженное молчание.
   Кеюлькан неожиданно сел на землю и обхватил себя руками за плечи.
   - Дальше не пойду! - пробормотал он. - И ты не ходи! Умрешь!..
   Петр Арианович молча обошел его и, нащупывая тропинку копьем, с осторожностью продолжал спускаться. Навстречу полз туман, очень густой, пропитанный какими-то едкими болотными запахами. Одежда на Петре Ариановиче сразу же отсырела.
   Он спускался узкой промоиной, придерживаясь рукой за мокрые, осклизлые скалы. Похоже было: пробирается между двумя тучами, которые, переваливая в долину, зацепились за гребень да так и остались висеть, как мокрое белье на веревке.
   Сзади негромко окликнули:
   - Тынкага, я с тобой!
   Петр Арианович усмехнулся. Он знал, что Кеюлькан не отстанет от него на полпути.
   А очень важно было, чтобы Кеюлькан дошел до капища и сам, своими глазами увидел Маук.
   Пусть скелет (или отпечаток) ископаемого ящера покажется ему кошмарно-страшным. Пусть юноша упадет ничком на землю, закрывая лицо руками. Тогда Ветлугин шагнет к нему, бережно коснется его плеча и скажет: "Ты еще не все видел, Кеюлькан. Смотри! Вот конец Маук!.."
   Он поднимет копье, размахнется им и - да простят ему палеонтологи! - с силой ударит. Да, да, ударит! И Птица Маук на глазах у "сына солнца" рассыплется в прах!..
   Быть может, это будет несколько театрально? Но что поделаешь: Хытындо приучила жителей котловины к театральным эффектам.
   Главное не в этом. Главное в том, что вместе с окаменевшим скелетом рухнет и старое заклятье Маук. И тогда уже ничто не сможет удержать "детей солнца" в горах!..
   Путники продолжали медленно подвигаться по узкому карнизу. Слева был крутой осклизлый скат, справа клубился туман.
   По мере того как они спускались в долину, туман окутывал их все плотнее. Звезды наверху исчезали одна за другой. Это было похоже на спуск в подземелье.
   Петр Арианович зажег факел и высоко поднял над головой. Вспомнились давние его скитания в "картинной галерее". Так же он озирался по сторонам. Так же присвечивал себе факелом.
   Кеюлькан снова сел на землю.
   - Не пойду я, - громко сказал он. - И ты не ходи... Нельзя!..
   Он снизу вверх смотрел на Петра Ариановича сердито-жалобным взглядом. Но и на этот раз географ не понял его, думая только о предстоящей встрече с Маук.
   - Вставай, Кеюлькан! - поторопил он юношу. - Не бойся ничего.
   И Кеюлькан поплелся за ним.
   Но он шел с явной неохотой, очень медленно и продолжал ворчать себе под нос, с ожесточением размахивая руками, словно бы спорил с кем-то невидимым.
   Если бы Петр Арианович не был так поглощен своими мыслями - не терпелось узнать разгадку Маук, - то услышал бы странные слова, которые заставили бы его насторожиться.
   - Сама и веди, - бормотал внук Хытындо. - Я не приманка для песца, а он не песец... И он не сделал мне зла...
   Из тумана выплыло что-то темное, громоздкое.
   Петр Арианович поднял факел выше и озабоченно присвистнул.
   Над узкой горной тропой нависал огромный камень. Обойти его было невозможно. А пространство между ним и тропой выглядело очень тесным. Надо было пробираться чуть ли не ползком.
   Кеюлькан взволнованно переступил с ноги на ногу.
   - Не ходи, - сказал он прерывающимся голосом. - Убьет!..
   - Хытындо ходила, - рассеянно ответил Петр Арианович, примеряясь к опасному месту. - И не убило ее. Почему нас с тобой убьет?
   Кеюлькан хотел что-то сказать, но только выдохнул воздух. Петр Арианович передал ему факел, потом опустился на четвереньки, готовясь в такой не слишком героической позе форсировать преграду.
   И вдруг из-за спины его выдвинулось копье. Оно покачалось в воздухе, потом ткнулось в деревянную подпорку - оказывается, под камнем была подпорка! - и камень с глухим стуком обрушился на землю. Ловушка захлопнулась.
   Это была ловушка!
   От изумления Петр Арианович не мог произнести ни слова.
   Много раз настораживал он на песцов подобные же каменные ловушки (в тундре они называются пастями). И вот чуть было сам не угодил в пасть!
   Запоздалая судорога страха свела плечи. Замешкайся Кеюлькан, не ударь в подпорку копьем, лежать бы сейчас Петру Ариановичу под этим камнем. Величественное надгробье, ничего не скажешь?
   Но почему пасть так велика?
   Неужели она была раскрыта не на песца, а на человека?..
   Петр Арианович обернулся к своему спутнику. Держа на весу обломок копья и пристально глядя на него, внук шаманки продолжал спор со своим невидимым собеседником.
   - Сама бы и вела, - сердито бормотал он. - Он твой враг, не мой. И его колдовство лучше твоего колдовства. А я не приманка для песца!..
   Все стало ясно Петру Ариановичу.
   Это был очередной "знак внимания" со стороны Хытындо.
   Однако зря обижался Кеюлькан на то, что его, сына охотника и будущего охотника, хотели использовать в качестве приманки. Приманкой была Птица Маук!
   Географ вскарабкался на упавший камень и протянул факел вперед. Дальше тропа обрывалась.
   Значит, и капища никакого нет?
   И тут Петру Ариановичу по-настоящему стало страшно. Неужели он стоял на неправильном пути? Неужели гипотеза его о летающем ящере была неверна?
   - Маук нет там, - сказал Кеюлькан вяло. - Хытындо держит ее при себе. Прячет в одежде за пазухой!..
   Внук шаманки совсем упал духом. На обратном пути он то и дело останавливался и пугливо оглядывался. Петр Арианович удивился, заметив, что спутник его не снимает стрелы с тетивы.
   Вначале географ думал, что юноша боится Хытындо, но выяснилось, что дело в другом.
   - Духи могут ударить нас в спину, - сказал Кеюлькан, стуча зубами.
   - Какие духи?
   - Хытындо послала за мной духов. Она сказала: если не послушаюсь, духи разорвут меня.
   А ведь он, Кеюлькан, осмелился ослушаться бабки, не выполнил ее приказания!
   Незримые спутники чудились ему на каждом шагу.
   Пальцы Кеюлькана судорожно сжимали лук. Что это там? Огромные раскачивающиеся рога изогнулись, преграждая путь.
   Петр Арианович обернулся:
   - Ты что, Кеюлькан?
   - Вон там!
   - Где, Кеюлькан? Это туман! Кольца тумана!
   Да, вправду туман.
   Но вот чуть подальше выдвигаются какие-то тени. Уши стоят торчком, шерсть вздыбилась. Похоже на призрачных собак?
   Юноша старался успокоить себя. Ведь это только собаки, а он не боялся ни одной собаки на свете. Самых сварливых растаскивал во время драки. Просто хватал за шиворот и расшвыривал в разные стороны. Но то были живые собаки. Он умел обращаться с ними. А это мертвые собаки, души собак. Совершенно неизвестно было, как вести себя с ними.
   - Камни, Кеюлькан! - успокоительно сказал Петр Арианович. - Верь мне, это только камни.
   Но, поминутно оглядываясь и успокаивая Кеюлькана, Петр Арианович перестал смотреть под ноги. Споткнувшись, он упал и уронил факел на землю.
   И тогда Кеюлькан совершил поступок, которым очень гордился впоследствии. Он прикрыл собой упавшего и стал с исступлением посылать стрелу за стрелой в туман, раскачивавшийся вокруг, скрывавший тысячи опасных призраков.
   Потом он никогда не мог объяснить, что именно привиделось ему. Просто весь сказочный, потусторонний мир, о котором так много говорила Хытындо "детям солнца", обступил юношу и двинулся на него. Но он собрал всю свою отвагу и оборонялся от него с оружием в руках...
   Уже на рассвете, иззябшие, мокрые, усталые, вернулись путники домой.
   Нервы географа были напряжены. Он долго еще не мог заставить себя заснуть и, ворочаясь с боку на бок, вспоминал то глухой стук захлопывающейся пасти, то напряженную мальчишескую фигуру Кеюлькана, который, быстро выхватывая стрелы из колчана, висевшего за спиной, отстреливался от духов долины.
   Он стрелял в пустоту.
   Быть может, в этом и была разгадка Маук? Быть может, у Маук даже не было скелета и она жила только в головах "детей солнца"?
   8. "ОГНЕННЫЕ ВОРОТА"
   После ночной вылазки в Долину Алых Скал Кеюлькан открыто порвал с Хытындо. Наутро он перетащил свой скарб в жилище Нырты и поселился там.
   Шаманка могла кусать себе от злости пальцы, пинать ногами ни в чем не повинного Якагу, вопить и бесноваться сколько ей угодно. Люди переглядывались и покачивали головами. Однако же силен Тынкага, если даже родной внук Хытындо, которого та готовила в шаманы, отступился от нее! Но сам Петр Арианович, хотя и радовался этой своей маленькой победе, настроен был по-иному.
   Тайна Маук не разгадана, и он бессилен что-либо предпринять. Непонятное существо по-прежнему держит в своих цепких когтях маленький народ "детей солнца", не выпуская его из гор.
   А медлить больше было нельзя.
   Все тревожнее отдавался в ушах Петра Ариановича мерный перезвон капель в самодельных водяных часах, которые стояли перед ним на столе. Время оазиса истекало.
   Могучие подземные силы, давшие ему жизнь и поддерживавшие ее, шли на убыль.
   Надолго ли еще хватит угля в "топках"? Этого Петр Арианович не мог сказать. Дыхание окружающих холодных пространств год от года становилось все более ощутимым. Целыми днями теперь ледяной, пронизывающий ветер кружился и плясал в долине, подминая под себя траву, пригоршнями срывая листья с деревьев.
   Люди постепенно двигались вдоль котловины, перенося свои стоянки выше по реке. Позади, за спиной, оставался мертвый лес, высохшие, лишенные листвы и хвои деревья, поблекшая, почерневшая трава.
   В пустоты, образовавшиеся на месте выгоревшего угля, проваливалась, оседала земля.
   Обитатели котловины жили в тревожной обстановке обвалов, оползней, местных землетрясений. Пейзаж вокруг то и дело менялся. Однажды летом обвал перегородил реку и несколько чумов оказались в воде. В другой раз большой участок почвы с березовой рощей сполз с горы.
   Оазис разрушался на глазах.
   Так же неутешительны были наблюдения над фауной котловины.
   Год от года все меньше гусей, куропаток, чаек прилетало сюда. Инстинкт не обманывал перелетных птиц. Они чувствовали: тут происходит что-то тревожное, опасное.
   Покидали неблагополучные места и животные. Случалось, что даже Нырта возвращался домой без добычи, с пустыми руками.
   Весной 1934 года Петр Арианович отметил в своем дневнике, что в котловине совершенно пропал заяц, а год спустя ему довелось наблюдать большое переселение пеструшек. Он удил рыбу с Кеюльканом и вдруг увидел странную процессию. Пеструшки шли по узкой закраине противоположного берега. Трудно было определить на глаз число, во всяком случае, их было не менее нескольких сотен.
   Они не обратили на рыболовов никакого внимания, хотя река здесь не особенно широка. Тундровые мыши двигались сомкнутым строем. Задние напирали на передних, теснили их, даже пытались взобраться им на спины.
   Можно было не сомневаться в том, что где-нибудь из-за скал высовываются настороженные острые ушки и поблескивают бусинки внимательных черных глаз. Где пеструшки, там и песцы!
   Песцы следом за пеструшками уходили обратно в тундру...
   Петр Арианович подробно записал в дневник о своей встрече с пеструшками, чуть пониже записи об очередном оползне. Оба факта были связаны между собой.
   Да, все живое уходило из котловины! Только люди оставались здесь, прикованные к горам какими-то невидимыми цепями, и Петр Арианович не мог разорвать эти цепи.
   Нужна была помощь великой, могучей, новой России, которая сейчас называлась СССР. Только оттуда, с юга, из-за перевалов, со стороны тундры могло прийти спасение!
   Но оно не шло.
   С тем большим упорством пытался Ветлугин связаться с Россией. Каждую весну он посылал уже не по одному письму в древесном "конверте", а по пять-шесть писем, в которых кратко излагал суть событий.
   Ответа на письма не было.
   Иногда Петру Ариановичу казалось, что он никогда не выберется из "заколдованного" леса и погибнет здесь вместе с населяющими котловину "детьми солнца".
   Но ведь записи его найдут? Рано или поздно русские путешественники придут в горы Бырранга и наткнутся на остатки оазиса.
   Что ж, и в горах Бырранга он, Ветлугин, был на посту. Он выполнит свой долг до конца. Сделает все, что в его силах: будет продолжать изучение диковинного мирка, куда его забросила судьба, и суммирует свои многолетние наблюдения для науки.
   "Лишь бы мои наблюдения сохранились, дошли, - записывал в дневник Петр Арианович. - Пусть другой русский ученый продолжит историю обитателей котловины. Он будет трудиться в более благоприятной для научной работы обстановке - в уютном кабинете, с окнами, завешенными тяжелыми шторами, у лампы под зеленым абажуром, за столом, заваленным толстыми справочниками..."
   Весь Петр Арианович был в этих строках!
   "Мне достаточно, - продолжал он, - если имя мое будет упомянуто где-нибудь в сноске, в комментариях, в списке источников. В этом мое честолюбие. Для меня важно, чтобы труд мой не пропал даром. Важно, чтобы о найденном оазисе, а также о "детях солнца" узнала отечественная наука. Ведь это часть истории моей родины, мысль о славе и благоденствии которой всегда поддерживала и поддерживает меня в моих несчастьях.
   Слава - солнце мертвых? Нет, по-честному, не думаю о славе. Жизнь - это движение, развитие, и в науке это видно наиболее ясно. Тянется в веках длинная, нескончаемо длинная цепь, и я лишь одно из звеньев цепи.
   В этой мысли черпаю бодрость и удовлетворение.
   Существование человека непрочно, человек смертен... Что из того? Пусть же продлится жизнь идеи!.."
   Темная стихия суеверий и предрассудков - стихия Хытындо - напомнила о себе неожиданно, самым трагическим для него образом.
   Зимой 1937 года Петр Арианович собирался было к перевалам - проверить, до какой отметки спустился снег с гребня, проверял это ежегодно.
   Однако на этот раз он сомневался: стоит ли идти? Заболела Сойтынэ. Лицо ее горело, губы запеклись, пульс был учащен. ("Дети солнца", жившие в постоянной сырости, часто болели лихорадкой.)
   Петр Арианович применил обычные домашние средства: положил на лоб больной холодный компресс, дал жаропонижающий отвар.
   К утру Сойтынэ почувствовала себя лучше. Зная, как важно для Петра Ариановича побывать на перевале в разгар зимы, она стала упрашивать его идти туда без промедления. К просьбам ее присоединился и Кеюлькан, который должен был сопровождать географа, и, явившись в полном походном снаряжении, нетерпеливо переминался с ноги на ногу у порога ветлугинского жилища.
   Для того чтобы показать, что она чувствует себя хорошо, Сойтынэ села на своем ложе и пропела напутственную песню.
   Фано, оставшаяся с сольной, успокоительно кивала.
   И Петр Арианович ушел, унося в памяти любящий взгляд Сойтынэ.
   В пути они задержались с Кеюльканом дольше, чем предполагали, отсутствовали не два дня, а четыре.
   Спускаясь к стойбищу, путники услышали высокий, нестерпимо высокий вопль. К пронзительному женскому голосу присоединились другие женские голоса. Это был традиционный погребальный плач.
   Петр Арианович заковылял быстрее, почти побежал. Предчувствие несчастья стиснуло ему сердце.
   Поддерживаемый Кеюльканом, он пересек стойбище. У его жилища стояли люди. Они расступились, давая ему дорогу. Вопленицы выжидательно смолкли.
   Все еще не веря в несчастье, Петр Арианович переступил порог.
   На голом земляном полу лежала Сойтынэ.
   Почему она на полу, а не на своем ложе из оленьих шкур? Почему тело ее так вытянулось и глаза плотно закрыты?
   "Ты ли это, Сойтыне?!."
   Петр Арианович ничком упал подле своей жены, обхватив ее холодное, одеревеневшее тело, ставшее странно тяжелым и чужим.
   Нырта с бледным лицом выпроваживал соплеменников, набившихся в жилище. Нельзя было им видеть Тынкагу, самого сильного человека гор, в таком состоянии!
   Через полчаса Нырта на цыпочках вошел к Ветлугину. Друг его лежал по-прежнему как мертвый.
   Охотник присел подле него на корточки, осторожно погладил по голове.
   - Тынкага! - тихонько позвал он. - Ты слышишь меня, Тынкага?
   Ветлугин молчал.
   - Мы сделали, что могли, Тынкага, - самым убедительным голосом продолжал Нырта. - Я стрелял в воздух, чтобы прогнать злых духов. И Неяпту стрелял, и Нуху, и Сойму, все твои друзья. Мы разом подняли в воздух много стрел...
   Ветлугин не пошевелился.
   - Хытындо не отходила от Сойтынэ ни на шаг. Якага бил в бубен. Потом Сойтынэ встряхивали на оленьих шкурах. Но это не помогло. Тогда мы протащили ее через "огненные ворота". Сильнее средства нет, Тынкага...
   Сдерживая крик, рвавшийся из груди, Петр Арианович стал царапать ногтями землю.
   Он знал, как "лечат" своих больных люди каменного века. Бедную его Сойтынэ окуривали зловонными травами, до одури колотили над нею в бубен. Хытындо скакала вокруг, вырядившись в свою пеструю одежду, обвесившись погремушками, угрожающе рыча.
   Любой иеной - шумом, вонью, встряхиванием, побоями - надо было выгнать злых духов из тела больной!
   А потом Сойтынэ потащили к "огненным воротам"...
   Ветлугин застонал.
   Он до боли ясно представил себе эту жуткую картину.
   Пятясь, Хытындо выскочила из чума. За нею спешили женщины, таща за собой на шкурах больную. Сойтынэ, наверное, кричала от страха, но крик ее заглушался рокотом бубнов и завываниями "детей солнца".
   Стрелки из лука сомкнулись вокруг нее. При свете раскачивающихся факелов они обстреливали черное, низко нависшее небо, отгоняя невидимого врага.
   А вдали в лесу уже вспыхивали длинные языки пламени. Бедной Сойтынэ предстояла пытка, очищение огнем...
   Два высоких камня поставили стоймя, оставив узкий промежуток между ними. Сверху положили третий камень. Образовалось нечто вроде арки, на которой развели костер. Это и называлось "огненными воротами". Через них полагалось протащить больную на шкурах.
   Петр Арианович зажмурил глаза, но и с закрытыми глазами продолжал видеть перед собой изжелта-бледное, замученное лицо своей жены и огненные брызги, которые летели во все стороны от костра...
   Он никого больше не подпустил к ее телу и сам похоронил Сойтынэ рядом с их жилищем. И мертвая она должна находиться рядом с ним!..
   На тризне Петр Арианович не присутствовал.
   Спать он не мог и присел на чурбачок у порога. В стойбище мелькали, кружились, плясали огоньки. Душу Сойтынэ согласно ритуалу провожали всем племенем в далекий путь.
   Как непрочно, однако, было все, чему он пытался научить "детей солнца"! Стоило нахлынуть беде, и сразу же обнаруживалось их устрашающее невежество, будто мрачная бездна разверзлась под ногами.