Платов Леонид. Страна Семи Трав (Повести о Ветлугине - 2)

   Бульчу вопросительно поднял на нас наивные, выцветшие от старости глаза, надеясь, вероятно, что приезжие удовлетворятся этой историей.
   Нет, приезжие были неумолимы. С дудинского гуся Савчук ловко свернул разговор на другого гуся, "закольцованного", который прилетел с Таймыра в Ленкорань, а сейчас удостоен чести находиться в большом доме в Москве.
   - Пусть почтенный Бульчу не тревожится, - сказал этнограф. Расспрашивать понуждает нас не праздное любопытство, но интересы науки. Приезжие собираются записать сказки нганасанов и поместить их в толстую книгу.
   - Сказки, сказки! - Бульчу, смягчившись, закивал головой. Все это было давно, так давно, что порой ему самому кажется сказкой...
   Тогда он, по его словам, еще верил в "каменных людей", в духов Бырранги. Сейчас он не может верить в них, потому что видел кино. (Старый охотник с удовольствием выговорил это слово.) Да, он видел его шесть, семь - нет, больше, десять раз!
   Бульчу разжал пальцы на обеих руках и гордо показал присутствующим.
   Дело, видно, шло на лад. Я устроился поудобнее, приготовясь слушать столь важное для нас свидетельство очевидца...
   Итак, много лет назад, когда в России еще был царь, в тундру, неслышно шагая, пришла оспа. Люди умирали один за другим. Трупы некому было убирать, собаки облизывали умирающих, и упряжные олени бродили вокруг опустевших чумов.
   Однако Бульчу не болел. С утра до вечера пропадал в тундре на охоте, а так как был молод и бегал очень хорошо, то оспа не могла его догнать.
   Она явилась к нему во сне. Он увидел женщину с желтыми волосами (так в тундре представляли себе оспу), которая сидела на полу и сердито смотрела на него. Сердце охотника похолодело: она была в черном платье! Если бы платье было красным, у Бульчу могла бы еще быть надежда на выздоровление.
   Он закричал и проснулся. Никто не отозвался на его крик. В чуме было темно и тихо. Он повернулся к жене, лежавшей в спальном мешке рядом. Она была мертва и прижимала к груди мертвого ребенка. В углу у потухшего очага так же молча лежал ее брат.
   Бульчу встал. Колени его подгибались. Он чувствовал непривычную слабость, шум в ушах. Собаки выли у входа.
   Он вышел из чума, поймал самых быстроногих своих оленей и, не оглядываясь, помчался на север. На юг ехать было нельзя. По слухам, лесные люди (долгане) также болели оспой.
   Беглец давал роздых оленям только на самое короткое время. Он привязал себя к санкам, чтобы не вывалиться, и ехал, ехал, размахивая хореем, понукая оленей охрипшим голосом, потому что очень боялся гнавшейся за ним по пятам болезни.
   Рассказчик замолчал и принялся набивать трубку.
   - Сюжет довольно банальный, - пробормотал Савчук разочарованно. Потом обернулся ко мне: - В "Записках Российского Географического Общества по отделению этнографии" за тысяча девятьсот одиннадцатый год приводится сходный вариант. Я знаю, что будет дальше. Появится брат, вернее призрак брата, с изъеденным мышами лицом. "Я не умер, - скажет он. - Я спал". Потом попытается вскочить на санки к Бульчу, чтобы сопровождать в Страну Мертвых...
   Я молчал. Бульчу с помощью уголька раскурил наконец свою трубку и кашлянул, давая знать, что хочет продолжать.
   Нет, брат с изъеденным мышами лицом не появлялся. Вариант, по-видимому, был иным. Вопреки опасениям Савчука сказка Бульчу не сворачивала на проторенную другими сказками тропу.
   Беглец, пугливо озираясь, перевел оленей на лед реки.
   Когда перед Бульчу поднялись скалы, он сначала удивился: откуда скалы в тундре? Потом обрадовался: в горах легче спрятаться, чем в открытой тундре.
   Скалы стояли перед ним высокие, черные, безмолвные, как стражи, и Бульчу стремглав промчался между ними. Так в непогоду птицы ныряют в щели между камнями.
   Ему удалось проникнуть далеко в горы, гораздо дальше, чем проникал кто-нибудь из нганасанов до него. Что-то толкало его все вперед и вперед.
   Через два дня один из оленей поскользнулся и сломал ногу. Пришлось его прирезать. Оставшийся олень был вконец измучен непривычной гоньбой и с трудом передвигал ноги.
   Охотник надеялся, что сбил болезнь со следа, но решил принять меры предосторожности. Он соскочил с санок, перевел оленя со льда реки на берег и, отгоняя, кольнул в бок хореем. Пусть оспа догоняет пустые санки!
   Сам Бульчу поспешно вскарабкался по склону противоположного берега.
   Он шел и шел, усмехаясь про себя, представляя, как мечется и злится женщина с желтыми волосами, ища Бульчу между скал.
   На третий или четвертый день он попал в узкое ущелье, в котором было очень мало снега.
   Пройдя по дну его с полсотни шагов, охотник услышал шорох ветвей над головой. Он вскинул глаза и увидел на склоне несколько лиственниц, между которыми пробивалась высокая ярко-зеленая трава. Рядом цвели кусты шиповника и жимолости.
   Бульчу с опаской приблизился к цветам.
   Что это за ущелье? Куда он попал?
   Голова его пошла кругом. Быть может, охваченный страхом в вымершем стойбище, он повернул оленей не на север, а на юг и очутился в Камне [так нганасаны называют горный хребет Путорана], в преддверии тайги?
   Нет, это никак не могло случиться. Тогда Большой Ковш (Большая Медведица) не был бы виден все время над рогами ездовых оленей. Он был бы сзади, за спиной.
   Бульчу понял, что очутился не в Камне, не в горах Путорана, а в горах Бырранга.
   Сердце охотника похолодело в груди. Стало быть, женщина в черном платье загнала его в Страну Мертвых!
   Заповедные места эти, по свидетельству шаманов, располагаются именно в горах, на севере полуострова. Сюда шаманы совершают свои полеты во время камлания, чтобы посоветоваться с духами по различным житейским вопросам.
   Бульчу не был шаманом и не знал, как обращаться с духами. Они могли запросто сожрать его, пользуясь его неопытностью.
   Между тем по мере того, как охотник углублялся в ущелье (оспы Бульчу боялся больше, чем духов), он убеждался все больше в том, что угодил ненароком в Страну Мертвых, иначе называемую Страной Семи Трав. Приметы совпадали!
   В тундре и в горах снег лежал еще толстым слоем. В ущелье его не осталось и в помине, а земля была мягкой и теплой на ощупь.
   Все плотнее смыкался лес вокруг. Деревья были высокие, в два или три человеческих роста. Среди лиственниц и елей попадались кюэ - красивые деревья с гладкими белыми стволами.
   Вскоре Бульчу нашел моховое болото, обильно поросшее морошкой, голубикой, черникой, княженикой и шикшей. Здесь он спугнул зайца. Еще через несколько шагов из-под ног вылетела куропатка.
   Дальше охотник побоялся идти.
   В этом странном ущелье он прожил с начала весны до середины лета.
   Бульчу охотился на птиц и зайцев. Всего было вдоволь тут, а главное, было тепло, словно бы лето, вопреки всему, что знал охотник, приходило в таймырскую тундру не с юга, из тайги, а с севера, минуя холодное, покрытое льдом море.
   Единственно, что было плохо здесь, - это духи. Бульчу очень боялся духов. Правда, они не причиняли ему вреда, однако то и дело в тумане (ущелье большей частью было затянуто туманом) раздавались голоса, обрывки песен и какие-то звуки, похожие на гул шаманского бубна.
   Рассказчик снова сделал паузу, чтобы раскурить трубку.
   Черт бы побрал эти паузы!
   Что касается меня, то я слушал старика с интересом. В его безыскусном повествовании было немало живых, красочных деталей. Кое-что по-настоящему было трогательно. Странно, что Савчуку рассказ не нравился.
   Но, может быть, все это уже занесено под соответствующим номером в какой-нибудь этнографический сборник, выделено в нужных местах курсивом, снабжено сносками, вставками, а также учеными комментариями со множеством непонятных терминов?
   Я покосился на Савчука. Этнограф сидел, скрестив ноги по-турецки, обиженно оттопырив толстые губы. Раскрытый блокнот праздно лежал у него на коленях.
   - Элементарно, Алексей Петрович! - Савчук бурно задышал мне в ухо. Элементарный шаманский бред! Скитания по тундре, болезнь, волшебные деревья, Страна Мертвых... Прочтите Тана, Попова, наконец, мою брошюру, вышедшую недавно.
   Я толкнул его локтем. Старик собирался продолжать.
   ...Да, духи очень докучали ему в ущелье. Приходилось все время быть начеку, ходить с опаской. Спал Бульчу на дереве, привязывая себя к суку.
   Бедняга очутился между двух огней: в горах были духи, в тундре - оспа. Наконец он рассудил, что не век же оспе сторожить его в предгорьях Бырранги. Есть у нее, наверное, и другие дела, помимо этого.
   Охотник собрал плавник, лежавший на берегу, соорудил плот и "на спине потока", как он выразился, спустился к Таймырскому озеру.
   На другом берегу стояли чумы нганасанов, летовавших, как обычно, в районе озера.
   Осенью вместе с ними Бульчу вернулся зимовать к краю леса.
   - Где же ты весновал, Бульчу? - спросили у него.
   Бульчу без утайки рассказал все, как было.
   Шаман (тогда еще в стойбище жил шаман) удивился:
   - Ты счастливец, Бульчу! Побывал в Стране Семи Трав и ушел оттуда живым, не будучи шаманом. Видел ли ты духов?
   Бульчу сознался, что только издали. Однажды, прячась между скал, он различил в тумане огни костров.
   Подходил ли он к кострам?
   Нет, боялся подойти. Наоборот, в течение нескольких дней не спускался с дерева, привязываясь на ночь покрепче к ветке, чтобы не свалиться вниз, а затем поспешил покинуть ущелье.
   - Ты, понятно, боялся, - снисходительно сказал шаман. - Ты ведь только охотник, невежественный, глупый охотник. Я, например, никогда не боюсь, когда прилетаю в Страну Семи Трав.
   - Я не видел тебя там, - простодушно сказал Бульчу.
   - Глупец! Я бываю невидим. Если бы ты был шаманом, ты тоже был бы невидим, и враждебные тебе духи ничего не могли бы с тобой поделать.
   - Один из них едва не попал в меня из лука, - пожаловался Бульчу и сердито сплюнул в костер. - Дурацкая рожа - этот дух! Пустил вдогонку стрелу, когда я проплывал на плоту мимо скал, но стрела утонула в воде.
   Шаман сочувственно кивнул.
   Вскоре Бульчу женился вторично. Конечно, потеряв своих оленей, он обеднел, но всем было известно, что он остался отличным охотником, и его взяли в семью, - как говорится, "приняли зятем".
   Возможно, имела при этом значение и слава путешественника. Каждому было лестно породниться с таким замечательным человеком.
   В те годы за Бульчу утвердилось и очень долго сохранялось прозвище, в котором был оттенок почтительного удивления: "Человек, вернувшийся из Страны Семи Трав". Из дальних стойбищ приезжали взглянуть на Бульчу. Он сидел молча, скрестив ноги и покуривая трубочку, а шаман стоял подле него и давал объяснения.
   Однако почетное прозвище впоследствии заменили другим, непочетным. Не хочется повторять его, но придется. Пусть лучше гости услышат его от самого Бульчу, а не от досужих сплетников. "Человек, потерявший свой след" - вот как прозвали Бульчу в тундре! Это было нехорошо. Это было очень обидно... И все же" с этим ничего нельзя было поделать!
   На Таймыр пришли советские работники и утвердили в тундре новый закон. Молодежь, а за нею и люди постарше начали относиться к словам шамана с недоверием. Слишком много чудес совершалось теперь на глазах у нганасанов, чтобы удивляться россказням шамана.
   Нашлось простое объяснение истории Бульчу.
   - Он боялся оспы, - сказали советские работники. - Страх помутил его рассудок.
   - А быть может, - добавили другие, - болезнь все же догнала и схватила его. Он был болен, и ему грезились мертвецы, как всякому человеку, который стоит на пороге смерти.
   Я обратил внимание на то, что Бульчу рассказывает все медленнее и неохотнее. Подолгу раскуривает трубку, кашляет, делает длинные передышки. О "снах на стене" и о Дудинском гусе у него получалось куда живее. То ли старый нганасан устал рассказывать, то ли его смущало выражение лица Савчука.
   Этнограф вежливо сдерживал зевоту.
   Судя по всему, очевидец не оправдал его надежд. Вот чего я опасался с самого начала!..
   8. "ДОБРОЕ ДЕРЕВО"
   В чуме было очень дымно. Вдобавок сильно коптила парадная керосиновая лампа, зажженная, по-видимому, по случаю нашего приезда. Мы с Савчуком извинились перед хозяевами и вышли на свежий воздух.
   - Чем вам не нравится рассказ Бульчу? - спросил я вполголоса.
   - Слишком много подробностей, - ответил Савчук.
   - Как? - изумился я.
   - Да, слишком много ярких, красочных подробностей. Я поверил бы Бульчу, если бы он говорил о печальном, лишенном растительности ущелье, о каменистых берегах реки, поросших тальником, о снеге в глубоких расщелинах, который не тает даже летом. Это было бы естественно, это было бы правдоподобно. Именно таков пейзаж гор Бырранга, как я его представляю себе. А у Бульчу получается какой-то тундровый рай. Лес, ягодники, полно зверья...
   - Преувеличил, понятно. Это можно допустить, но в своей основе...
   - Нет, подумайте только: откуда лес? И какой лес?! Деревья в два-три человеческих роста. Вы видели деревья около Новотундринска на краю леса. А ведь Новотундринск расположен намного южнее гор Бырранга. И потом - это горы, горное плато. Поймите: мрачные пространства за семьдесят пятой параллелью, самая северная часть материка! Там нет леса и не может быть!
   - Но ведь живут же там или жили люди? Вы сами надеетесь, что "дети солнца"...
   - Живут. Однако совсем в других условиях! Мы даже не представляем себе, как им трудно жить! Гораздо труднее, во сто крат труднее, чем жилось нганасанам!.. Обратили внимание, как реагировали нганасаны на виды Сочи в кино? Просто не поверили в Сочи, и все. Слишком много деревьев, слишком высокие деревья, чтобы в них поверить. А Бульчу наворотил бог знает чего! И лес, и густая трава, и теплынь... Какие-то субтропики за Полярным кругом!..
   - Ну, не субтропики, конечно...
   - Хорошо, пусть не субтропики - тайга! Уголок тайги в горах Бырранга! По описанию Бульчу, это типичный пейзаж сибирского леса где-нибудь в Эвенкийском округе, в районе Нижней Тунгуски. Бывали там?
   - Нет, не бывал.
   - В этих местах странствует Лиза сейчас... Каково? Не семьдесят пятая, а шестидесятая параллель! И впрямь пойдет голова кругом. Где тундра, а где тайга! Где юг, а где север!
   Савчук покрутил головой и сердито фыркнул.
   - Все это обычные фантастические узоры шаманских прорицаний, не больше, - продолжал он, уже не стараясь скрыть раздражения. - Ведь лес настоящий, высокий лес - нечто столь же сказочное и необычное для жителя тундры, как для нас с вами, скажем, чертоги Черномора! Недаром шаманы "летают" в лес во время камлания. Видали когда-нибудь камлание?
   - Нет. Никогда.
   - Я насмотрелся на него на своем веку... Жуткое зрелище, доложу я вам: не то падучая, не то корчи сумасшедшего. Неистовыми прыжками, кружением на месте доводят себя до одури, до исступления...
   - Кажется, применяют настой из ядовитых грибов взамен гашиша или опиума?
   - Это на Чукотке. Но, конечно, главный элемент - притворство. Когда зрители уж доведены до накала и сами готовы пуститься в пляс, шаман падает на землю. Подготовка закончена. Ворочается на земле, хрипит, храпит, словно человек, одолеваемый кошмарами. Пена клубится на губах. Изо рта вырываются отрывочные фразы, слова. А сидящие вокруг со страхом и благоговением внимают священному бреду. "Я лечу над тундрой! - выкрикивает шаман. - Птица задела меня по лицу крылом. Я сел на высокое дерево... Я в Стране Мертвых... Духи окружили дерево, на котором сижу... Сейчас начну их вопрошать".
   - Стало быть, шаманы совершают как бы служебные полеты в Страну Мертвых?
   - Именно служебные. Очень удачно выразились! Это их регулярные командировки к начальству за инструкциями.
   Мы посмеялись.
   - Ну, представляете себе, - продолжал этнограф, - как изучена в связи с этим топография сказочной Страны Мертвых (она же Страна Семи Трав). Э, да что говорить!..
   - Так вы думаете, что те советские работники, которые слушали рассказ Бульчу до нас с вами...
   - Бесспорно, отнеслись скептически к нему именно по этой причине.
   Но передо мною мерцали простодушные и добрые, выцветшие от старости глаза старого охотника. Я вспомнил, как он сидел у очага, глядя на угольки, устало сгорбившись, и рассказывал - медленно, вяло, с видимой неохотой. Ничего похожего на похвальбу! Он словно бы удивлялся тому, что произошло с ним. Нет, голову готов прозакладывать: все, что угодно, но не обман!
   - Не сознательный обман, допускаю, - согласился Савчук. - И на меня Бульчу произвел хорошее впечатление. Значит, сам находится в заблуждении.
   - То есть?..
   - По-видимому, правы те, кто считает, что болезнь помутила его рассудок. Действительность причудливо переплелась в его голове с россказнями шаманов. Ведь и после выздоровления ("возвращения") Бульчу находился долгое время под контролем или опекой шаманов. Они имели возможность "уточнить" подробности "маршрута", подсказать отдельные особенности сказочного пейзажа, так сказать, навести окончательный глянец.
   - Жаль! - сказал я в раздумье. - Может, хоть часть из того, о чем говорил Бульчу, соответствует действительности? Например, цветы! В предгорьях Бырранги, говорят, много цветов.
   - Правильно. Но когда?.. Когда появляются в тундре цветы?.. Летом. В разгар лета!.. А Бульчу толковал о весне. Да еще, заметьте, о ранней весне! Всюду, по его словам, еще снег лежит, а в сказочном ущелье лето! Цветы, трава и вдобавок земля теплая. Чуть ли не горячая на ощупь!
   - Это уж совсем непонятно! Почему же горячая земля?
   - Говорю вам: типичные фантастические узоры шаманских прорицаний! Рассчитано на то, чтобы поразить воображение жителей тундры. Тундра - это арктическая степь, так?
   - Так.
   - Значит, в Стране Семи Трав - лес, деревья, пышная растительность! В тундре - лед, снег, земля проморожена насквозь? Соответственно, в Стране Семи Трав - теплынь, вечное лето, горячая земля!.. Сказочный образ строится по принципу контраста, понимаете?
   - Мне бы все-таки хотелось верить Бульчу, - сказал я. - Он как раз из тех людей, которым хочется верить. Уж очень простодушное, честное у него лицо.
   - Я бы и сам хотел поверить, - пробормотал Савчук. - Если бы не этот фантастический, ни с чем не сообразный лесной пейзаж, я бы с восторгом поверил в то, что старый охотник в своей молодости бывал среди "детей солнца"...
   Одновременно вздохнув, мы повернулись и вошли обратно в чум.
   Хозяева готовились ко сну. Нам с Савчуком уже постелено было роскошное ложе из оленьих шкур, на котором лежало несколько хороших спальных мешков.
   Савчук, сохраняя мрачный вид, принялся стаскивать с себя бакари, меховые сапоги.
   Я понимал и в какой-то степени разделял его угнетенное настроение. Выходит: попали не по адресу. Неправдоподобная Страна Семи Трав, где побывал Бульчу, не была, не могла быть той страной, куда стремились мы с Савчуком.
   Со всей придирчивостью и строгостью исследователя Савчук рассмотрел историю старого охотника. Да, сказка! Он был готов к тому, что это окажется сказкой. Но в основе сказки часто имеется какой-то реальный житейский факт.
   На протяжении целого вечера этнограф старался доискаться до этого факта, терпеливо снимал одну сказочную деталь за другой, отдирал кожуру слой за слоем, пытаясь добраться до ядра. И что же? Орешек, который Бульчу с простодушной улыбкой преподнес нам, не имел сердцевины, был, увы, пустышкой.
   Деревья в три человеческих роста разрушали иллюзию.
   Однако мне было жаль и Бульчу. Ведь он не навязывался нам со своей историей. Мы сами пришли к нему, даже гнались за ним.
   Был ли обижен старый охотник высказанным ему недоверием? Не знаю. Морщинистое, безволосое лицо его не выражало ничего. Повернувшись к нам боком, он молча устраивал себе постель в углу. Быть может, уже привык к тому, что история его не имеет успеха у русских?
   Нганасаны не пользуются подушками - подкладывают вместо них сложенную одежду и обувь. Я удивился, увидев, что старый охотник подкладывает под голову чурбачок, небольшую, странной формы деревянную плашку.
   - Зачем плашка? - спросил я Камсэ.
   - А у него привычка такая. Очень любит это дерево. Это доброе дерево.
   - Вот как!
   - Да. Всюду возит с собой. Во время откочевок дерево едет с ним.
   - Интересно! Вы слышите, Владимир Осипович?
   - Слышу, - отозвался Савчук. Он приподнялся ка локте, с любопытством глядя на нехитрое ложе Бульчу.
   Оказалось, что старик выстрогал плашку из того плавника, на котором добирался из Страны Мертвых. У него-то был целый плот, несколько стволов, но остальное дерево ушло на топливо.
   Савчук присел на корточки подле импровизированной "подушки". Бульчу недоумевающе смотрел на него снизу вверх своими простодушными выцветшими глазами.
   - Да, странное дерево - пробормотал Савчук. - Судя по древесным волокнам, очень толстое... По-моему, это береза... А какой вышины была она?
   Охотник ответил, что дерево лежало наполовину в воде. Тогда, будучи в Стране Мертвых, он не догадался измерить ствол шагами. Некогда было. Надо было поскорее обрубить ветви, связать стволы ремнями, готовить плот для бегства из Страны Мертвых. Но он думает, что это дерево было не ниже других.
   - В рост человека?
   - Выше. Гораздо выше!
   Мы с Савчуком ошеломленно переглянулись.
   - Тебе нравится эта красивая плашка? - спросил Бульчу Савчука, снимая локоть с дерева.
   - Очень!
   Я насторожился. Неужели же он предложит свое "доброе дерево" в подарок?
   - Мне тоже нравится, - задумчиво сказал Бульчу. Он медленно высек кресалом огонь, закурил трубку и выпустил огромный клуб дыма.
   Мы с нетерпением ждали продолжения.
   - Я не могу подарить тебе его, - сказал Бульчу тоном сожаления. Понимаешь, это было бы нехорошо. Дерево выручило меня в беде... Но хочешь, покажу отмель, где много таких деревьев?
   - Отмель? А где эта отмель, Бульчу?
   Бульчу поморщился. Вопрос показался ему глупым.
   - Конечно, на берегу той реки, по которой я спустился на плоту. Много деревьев лежит на берегах озера, но больше всего плавника на берегу реки.
   - А как она называется? Логата? Верхняя Таймыра?
   - Я назвал ее Потаден, - сказал Бульчу, посасывая свою трубочку. - Из людей, кроме меня, на ней не бывал никто. Поэтому я назвал эту реку так, как хотел. Потаден, по-моему, не хуже, чем Логата или Верхняя Таймыра...
   - Куда же она впадает? То есть в каком именно месте озера?
   - В его нижнем углу.
   Нганасаны, я уже знал это, называют "низом" северо-восток, "верхом" юго-запад. Стало быть, Бульчу имел в виду северо-восточный угол озера, вплотную примыкающий к горам Бырранга!
   Савчук дрожащими руками торопливо вытащил из полевой сумки карту Таймырского полуострова и развернул ее.
   - Но здесь нет никакой реки, - пробормотал он, показывая Бульчу карту.
   Бульчу снисходительно отстранил ее, потом присел на корточки и, взяв карандаш, принялся рисовать на листке блокнота, который подал ему Савчук. Движения охотника были быстры и уверенны. В несколько взмахов он изобразил Таймырское озеро, на юг от которого располагалась тундра, а на севере были горы.
   - Вот река, - сказал старый охотник. - Она течет с гор. Не широкая, быстрая. Очень бурная. В озеро впадает здесь. В ее верховьях - Страна Мертвых, или Страна Семи Трав, и там живут духи, от которых я убежал на плоту.
   Это был лаконичный, но очень точный и ясный язык, почти справка из путеводителя. Мало того: свидетельство Бульчу подкреплялось уцелевшим обломком дерева, березы! Неужели в Стране Семи Трав росли высокие деревья и среди них были даже березы?..
   Я и Савчук с изумлением посмотрели друг на друга.
   - Значит, действительно оазис, - пробормотал этнограф.
   - Получается, что так. Район микроклимата в горах!..
   - Но почему там тепло?
   - Быть может, рельеф местности? - неуверенно предположил я. - Горы защищают от холодных северных ветров... Вы не бывали на станции Апатиты?
   - Нет, а что?
   - Там значительно теплее, чем вообще в Хибинских горах...
   - Ну, на Кавказе есть более разительные контрасты. В одном ущелье несколько климатических микрорайонов. В низине - один, на гребне горы другой, на солнечном склоне - третий, на теневом склоне - четвертый.
   - Вряд ли можно назвать это микроклиматом. Но в ущелье Бульчу... Обратили внимание на то, что он сказал о теплой земле?
   - Горячей или теплой на ощупь земле.
   - Вот именно! Для существования района микроклимата одного лишь рельефа маловато. Ведь там лес, трава... Стало быть, существует подогрев снизу. Подогрев, подогрев... Что бы это могло быть?..
   Я задумался.
   - Рано строить гипотезы, Алексей Петрович, даже рабочие, - сказал Савчук, - в руках у нас слишком мало фактов.
   - Но главное пока не это. Рельеф местности, подогрев, тысячи причин... Главное то, что ущелье Бульчу не выдумано, а реально существует!
   - Да, видимо, так. Мы не только услышали показания очевидца, но и наткнулись на вещественное доказательство.
   - А вы сомневались, колебались! - не удержался я от упрека. Подробности казались вам чересчур живописными, яркими, видите ли!
   - Теперь все ясно, ясно! - объявил Савчук, садясь на приготовленную для него постель и в волнении снова вставая с нее. - Незачем рыскать в верховьях Логаты, Верхней Таймыры, Ленивой. Эти реки сбрасываются со счетов! Есть река, не показанная на карте. Надо лишь дойти до ее устья, а затем подняться к верховьям, и...
   - Сядьте, Владимир Осипович, - попросил я. - Вот что мне пришло в голову. Договоримся с Бульчу, попросим довести до верховьев реки. Ведь он бывал там. А? Что, если проводником его? Как он? Дойдет?
   Савчук окинул Бульчу критическим взглядом: