Платов Леонид. Страна Семи Трав (Повести о Ветлугине - 2)

   - Ну как же! Это было абракадаброй для нас с Лизой. Нерхо, Нгойбу, Лаптуха и как там еще?
   - Наиболее интересовали меня роды Нгойбу и Нерхо.
   - Что же так заинтересовало в них?
   - Их малочисленность... Просматривая в свое время дела Туруханского управления, я обратил внимание на то, что накануне всероссийской переписи тысяча восемьсот девяносто седьмого года произошло чрезвычайно резкое уменьшение двух этих нганасанских родов. Бульчу подтвердил факт, но не знал причины. Уменьшение родов оставалось необъяснимым... Только на пороге Страны Семи Трав я понял, что "детьми солнца" являются нганасаны, ушедшие в горы из тундры накануне переписи.
   - Беглых нганасанов подставили под понятие народа "икс"?
   - Выражение "беглые", пожалуй, удачно. Большинство семей из рода Нерхо и рода Нгойбу бежали в горы под влиянием какого-то непонятного страха.
   - Теперь уже ясно, какого страха: Маук выжила их из тундры.
   - Но почему, каким образом? - нетерпеливо спросила Лиза. - Ведь все остальные роды остались.
   - Мы сейчас это узнаем, - просто ответил Савчук и, придерживаясь руками за камни, начал спускаться в котловину. Мы последовали за ним.
   12. ВНУТРИ МИРАЖА
   Нужно было спуститься с отвесной скалы. Дальше начинался пологий склон. Возможно, этим путем двигался в свое время Петр Арианович.
   Мы прошли уже около трехсот метров в глубь оазиса, никого не встретив на своем пути.
   Спуск делался все более пологим. Внизу между деревьями заблестела река. Мы вернулись к ее берегам, обойдя Ворота.
   Мох уступил место траве. Кое-где из травы робко выглядывали цветы.
   Очевидно, отдельные места "писем" мы понимали неправильно. (Увы, и Бульчу кое в чем взял грех на душу и расписал Страну Семи Трав более яркими красками, чем она того заслуживала.)
   Все выглядело гораздо проще, будничнее.
   Единственное, что полностью отвечало нашим прежним представлениям о сказочном мирке "детей солнца", был туман. Он полз нам навстречу, цепляясь за траву и корни, колыхался над головой, свивался в кольца, качался среди ветвей.
   В этой части котловины лес был особенно густым. Прикинув на глаз расстояние, я понял, что мы находимся примерно в двадцати километрах от того места, откуда кочующий оазис начал свое неторопливое, растянувшееся на много десятков лет шествие по ущелью.
   Лиза с критическим видом поглядывала вокруг, недовольно морщилась, иногда пожимала плечами. Я догадался, что ей не нравится тут.
   Мне было известно ее пристрастие к чистоте и порядку, ее удивительное умение обживать пустынные и дикие места.
   Еще в давние студенческие годы я сказал о ней, что она обжила бы даже плавучую льдину, вежливо потеснив в сторонку белых медведей.
   У моей Лизы была натура организатора, устроителя, созидателя.
   Вот и сейчас, конечно, она примеривалась, как бы ей навести порядок в котловине, обдумывала, с чем можно еще подождать, а что надо делать без промедления засучив рукава.
   Я сказал об этом Лизе.
   - Еще бы! - откликнулась она. И продолжала с улыбкой: - Ты же видишь: подзапустили "дети солнца" свою Страну Семи Трав... Сюда бы, знаешь, парочку экскаваторов, да несколько тракторов, да бригады три строителей, желательно с опытом работы в полярных условиях, хотя бы на Архипелаге Исчезающих Островов... Хорошо бы вызвать на самолетах также нескольких специалистов - мерзлотоведов, лесоводов. Ну и теплофикаторов, само собой.
   - Что ж, вам и карты в руки, Лизочка! - отозвался Савчук. - Вы восстанавливали архипелаг, а перед тем участвовали в создании Рыбинского моря...
   - Ты подстегнула бы подземный пожар? - спросил я.
   - Не знаю пока. Там видно было бы... Не оставлять же оазис на произвол судьбы. Жалко!
   - Ведь он тебе не нравится.
   - Конечно, мог быть получше. - Лиза придирчиво поджала губы. - К нему, понимаете, руки приложить, тогда... О!
   - Я не говорил вам, что камчадалы презирали своего бога Кушку, творца неба и земли? - спросил Савчук.
   - За что?
   - За то, что создал мир таким неудобным, плохим, - слишком много скал, воды...
   Мы посмеялись над незадачливым Кушкой. Поделом ему!
   Охотно смеялись сейчас над самой пустяковой, незатейливой шуткой старались разрядить нервное напряжение, показать друг другу, что держим себя в руках, сохраняем необходимую выдержку.
   А выдержка требовалась! Ведь мы находились уже внутри миража, то есть во вражеском стане.
   Вдруг Кеюлькан остановился прислушиваясь. Остановились и мы.
   - "Дети солнца"?
   Кеюлькан кивнул.
   Казалось, ничто не говорило о присутствии в лесу людей: ни одна веточка не качнулась, ни один лист не шелохнулся. А между тем где-то рядом были люди, в этом не могло быть сомнений. Стоило только взглянуть на чуть пригнувшихся, настороженных, подобравшихся Бульчу и Кеюлькана.
   Наш маленький отряд снова двинулся вперед. Тишина леса обступила нас, будто бы мы погрузились в зеленую спокойную воду.
   Но вот где-то в кустах раздался тревожный птичий щебет. Потом за серым валуном, до половины заросшим мхом, каркнул ворон. Тотчас птичьи голоса наполнили лес. Они сопровождали нас теперь все время, хотя птиц видно не было.
   Дозорные, встретившие нас, могли скрываться вон за тем серым валуном, или за тем толстым стволом дерева, или же просто в траве. Они были повсюду и нигде. Они ничем не выдавали своего присутствия, кроме условного пересвиста.
   Я посмотрел на Кеюлькана. Он шагал впереди, не проявляя волнения. А ведь он знал, что в него первого полетят стрелы и копья, едва лишь терпение "детей солнца" иссякнет.
   Смуглое лицо нашего проводника сохраняло спокойствие. Только длинные сильные пальцы судорожно сжимались и разжимались.
   Савчук заставил его держать копье под мышкой, чтобы показать соплеменникам, что он не собирается сражаться с ними.
   Мы старательно подчеркивали свое миролюбие. Винтовки были демонстративно повешены дулом вниз. Я с небрежным видом, как на прогулке, закурил папиросу.
   Но перекличка "птиц" в лесу не умолкала. Она делалась все более громкой, взволнованной.
   Я придержал Кеюлькана за локоть.
   - О чем они кричат? Ведь ты понимаешь язык этих птиц?
   Юноша обернулся. Черные глаза его сверкнули.
   - Я понимаю язык птиц, - медленно сказал он. - Кричат друг другу: "Вот идут посланцы Маук! Их ведет предатель Кеюлькан!"
   От этих слов неприятный холодок пробежал по спине.
   Неторопливо (но чего стоила нам эта неторопливость!) двигались мы по узкому зеленому коридору-тропе.
   Я мысленно прикидывал, где же предел, дальше которого не приказано нас пускать. Мне представилось, что впереди, между раскидистыми елями, проведена невидимая черта на земле. Едва лишь дойдем до нее, как из-за каждого куста полетят стрелы.
   И все же какая-то сила неудержимо толкала вперед и вперед.
   Надо было дойти до Петра Ариановича и вызволить его из плена! Надо было до конца разгадать, что же связывало добровольных изгнанников с двуглавым орлом царизма! Надо было вернуть в семью народов СССР "детей солнца", которые находились уже на грани вымирания!
   Но идти было очень страшно.
   Мучительное ожидание давалось нелегко и сопровождавшим нас "детям солнца". Нервы одного из них не выдержали.
   Тонко пропела стрела и, вырвавшись откуда-то из-за дерева, вонзилась в землю посреди просеки.
   "Стоп! - казалось, говорила она. - Дальше идти нельзя!"
   Мы остановились. Трепеща оперением, стрела раскачивалась у самых ног Савчука.
   Момент был критический.
   И тут наш начальник опять проявил великолепное, уже не раз удивлявшее меня презрение к опасности. Он наклонился, неторопливо вытащил стрелу из земли, не оборачиваясь, бросил несколько слов Кеюлькану. Тот выхватил из своего колчана стрелу и торопливо подал ее.
   Словно шелест прошел по лесу. И снова все смолкло, выжидая.
   Этнограф так же медленно и спокойно, будто в университетской аудитории перед внимательными, притихшими студентами, скрестил обе стрелы и поднял над головой, чтобы видно было всем. Затем швырнул стрелы наземь, наступил на них ногой и сломал их.
   "Мы не хотим воевать. Мы пришли к вам с миром!" - так надо было понимать Савчука.
   Не знаю, правильно ли поняли его. Возможно, поступок этнографа восприняли как некий магический обряд, который должен заворожить стрелы, обезвредить их. Не исключено, впрочем, что на живое воображение "детей солнца" просто подействовала спокойная отвага Савчука.
   Но лес как бы расступился перед нами.
   Мы почувствовали это по неуловимым признакам. Гуканье и свист возобновились, не приближаясь и не удаляясь, словно бы обтекая нас.
   Стараясь не оглядываться, участники экспедиции как привязанные двинулись за Кеюльканом.
   Мы прошли так несколько шагов и остановились. Откуда-то из глубины леса раздался протяжный призывный крик. Интуиция моя была так обострена, что я сразу же догадался: передовой отряд оттягивают назад. Зачем? Хорошо это или плохо? Быть может, Хытындо, Якага и Ланкай собирают силы, чтобы дать нам бой подле чумов?
   Птичьи голоса внезапно смолкли. Будто полоса косого дождя пронеслась по лесу, ветви заколебались, кое-где осыпалась хвоя, и наступила тишина. Мы поняли, что остались в лесу одни.
   - Почему они ушли? - спросила Лиза вполголоса.
   - Не знаю... Узнаем!..
   И Савчук решительно зашагал дальше.
   В конце тропы на противоположном скате котловины уже видна была поляна, на которой чернели чумы.
   Поляна была пуста всего несколько минут. Вдруг из-за чумов показались длинные раскачивающиеся копья.
   Воинов становилось все больше и больше. Они сосредоточились перед чумами и затем все вместе, слитной массой, двинулись вниз по склону.
   По-видимому, их было человек сто с небольшим. Мы различали даже идущих сзади, так как "дети солнца" спускались со склона, держась очень кучно. Но в движении их был заметен определенный порядок. Мужчины взяли женщин и детей в середину кольца, воинственно ощетинившись копьями. На флангах трусили кудлатые тощие собаки с опущенными мордами.
   В этом было что-то грозное и вместе с тем до боли трагическое, хватающее за душу.
   Смертники шли на нас! "Дети солнца" готовились умереть!
   Ведь они считали, что мы посланцы Птицы Маук, "злая тундра", их исконные враги, и не ждали пощады. Мы пришли вслед за ними, мы догнали их!..
   Оглянувшись, я понял по лицам моих спутников: они переживают то же, что и я. В этот момент мы совершенно забыли об опасности, угрожавшей нам.
   Неужели это и впрямь "каменные люди", обитатели Страны Семи Трав, люди из сказки - во плоти и крови? До них осталось каких-нибудь триста-четыреста метров...
   Движение сомкнутой массы "детей солнца" происходило в абсолютной, гнетущей тушине. Даже топота ног слышно не было: люди были обуты в мягкую обувь, которая скользила по траве.
   Чем ближе подходила толпа, тем лучше удавалось рассмотреть отдельные подробности: раскачивавшиеся копья, вытертую, в проплешинах, меховую одежду, пестрое оперение стрел, которые высовывались из колчанов.
   Люди шли без снеговых очков, без масок. Но лица были как маски: пугающе мрачные, застывшие, неподвижные.
   "Дети солнца" двигались локоть к локтю, не убыстряя и не замедляя шаг. Смертники смотрели на нас в упор, не произнося ни звука.
   И вдруг мы увидели, что фланги стали медленно расходиться в разные стороны как крылья, - мужчины расступались, пропуская вперед женщин и детей, которые прятались до этого за их спинами.
   Невозможно было выразиться более лаконично и ясно!
   "Дети солнца" выдвинули вперед своих женщин и детей, показывая, что полностью доверяют нам.
   Это было похоже на то, как человек, приближавшийся с опущенной головой и сжатыми кулаками, внезапно широким жестом развел бы руки в стороны и показал ладони: смотрите, в них нет ничего, я друг, а не враг.
   Это означало и другое.
   - Петр Арианович победил! - вскричала Лиза, шагнув вперед. - Петр Арианович жив! Жив!..
   Она была права. Нам стало понятно, что Петру Ариановичу удалось победить Хытындо. В междоусобной ли схватке, на сходе ли племени - пока не знали. Но в решающий миг был брошен на весы авторитет русского человека, прожившего с "детьми солнца" более двадцати лет. И доверие к Тынкаге перевесило вековое недоверие к "злой тундре", где обитает Птица Маук.
   Но сомнение еще осталось. Что, если Тынкага ошибся? Что, если это идут враги, а не друзья?
   "Дети солнца" были теперь совсем близко от нас. Можно было уже рассмотреть выражение их лиц. Губы были крепко сжаты. Над раскрашенными скулами жили только глаза. Такие же черные и быстрые, как у Кеюлькана, они были обращены на нас с непередаваемым выражением мучительного вопроса.
   Толпа подвигалась по-прежнему в молчании. На руках одной из женщин заплакал ребенок. Она тотчас же зашикала на него, не спуская с нас широко раскрытых, испуганных глаз. Слышно было позвякивание костяных украшений на одежде, прерывистое, взволнованное дыхание.
   Горло мне захлестнула судорога. Я шагнул вперед с протянутыми руками.
   - Мы друзья! - крикнул я. - Тынкага сказал правду! Мы пришли, чтобы помочь вам!..
   Лиза обогнала меня.
   Она первая увидела в толпе человека, который выделялся среди окружавших его "детей солнца" длинной седой бородой.
   Неуклюже, с видимым трудом, он спускался по склону, сильно прихрамывая и опираясь на палочку. Услышав мой голос, он сделал попытку бежать навстречу, но споткнулся, чуть было не упал. Его бережно поддержали шагавшие рядом воины.
   Неужели это Петр Арианович?..
   Я представлял его таким, каким видел в последний раз, много лет назад: молодым, жизнерадостным, с бодрой и веселой улыбкой, с непокорной копной светлых густых волос. Передо мной же был невысокий седой человек, одетый в убогие, потерявшие мех оленьи шкуры.
   Я подбежал к Петру Ариановичу. Он неуверенно и робко смотрел на меня через старомодные овальные очки. Одно стекло в них треснуло, дужки очков были связаны какими-то ремешками.
   - Я Леша, Леша, ваш ученик, - бормотал я, задыхаясь. - Помните: их двое было у вас - Леша и Андрей?
   - Леша, ну как же! - ответил Петр Арианович, продолжая снизу вверх вглядываться в меня. - Леша, Андрей... Леша и Андрей!..
   Он нерешительно посмотрел на Савчука, думая, наверное, что это Андрей, и не узнавая его.
   Потом шагнул вперед, и голова со спутанными седыми волосами крепко прижалась к моей груди. Голова Петра Ариановича - на уровне моей груди!
   Признаюсь, в тот момент я не был способен ясно оценивать окружающее, оглядываться по сторонам: не видел никого, кроме моего дорогого старого учителя, которого отыскал на краю света, за Полярным кругом. Но за нами настороженно наблюдали сотни глаз. Каждое движение, интонация взвешивались, обсуждались.
   Краем глаза я увидел, что лица окружавших нас людей просветлели. Ошибки не было! Тынкага признал пришельцев! Это были люди одного с ним племени стало быть, друзья "детей солнца"!
   Из моих объятий Петр Арианович перешел в объятия Лизы, потом его подхватил Савчук и троекратно облобызал.
   Все спуталось. Я даже забыл, что Петра Ариановича и Савчука надо познакомить.
   Этнограф начал говорить что-то о тех ценных открытиях, которые сделал ученый в горах Бырранга.
   - Да что вы? - искренне удивился наш учитель. - Я ведь сделал очень мало. Что же я мог сделать один?
   - Нет, нет, сделали очень много, - убежденно сказал этнограф. - Вы сумели удержать "детей солнца" у последней черты.
   Выражение "последняя черта" было правильным. В этом году "дети солнца", как никогда, боялись наступления зимы.
   - Мы не были уверены, переживем ли эту полярную ночь, - сказал Петр Арианович своим негромким, глуховатым голосом. - Продовольствие, увы, на исходе... Животных в котловине осталось совсем мало...
   Он рассказал, что, готовясь в самому худшему, спрятал в тайник все свои дневники и журналы наблюдений, которые вел на протяжении долгих лет, пребывая в котловине.
   - Сейчас покажу вам, - сказал он. - Это самое ценное, что было у меня... Мой, так сказать, вклад в революцию...
   Петр Арианович смущенно кашлянул, так как фраза показалась ему, наверное, слишком громкой.
   - Не хотелось, знаете, возвращаться домой с пустыми руками, - признался он и неожиданно улыбнулся так хорошо, по-доброму, как умел улыбаться только наш Петр Арианович.
   - Но ведь это тоже ваш вклад, - подхватила Лиза, указывая на толпившихся вокруг нас "детей солнца".
   Да, это был, конечно, тоже "вклад", и немалый!..
   - На глаз здесь человек около ста, - сказал я.
   - Сто тридцать два, - педантично поправил меня Петр Арианович. - В чумах есть больные и старики, которым трудно ходить...
   Мы двинулись вдоль стойбища.
   "Дети солнца" не сопровождали нас толпой, как можно было бы ожидать. По знаку Петра Ариановича они занялись своими делами: одни набирали воду в деревянные котлы, другие подтаскивали дрова к кострам, третьи экономно накладывали на маленькие лотки полоски мяса.
   Видимо, как ни бедны были хозяева Страны Семи Трав, но по случаю прихода соплеменников Тынкаги готовилось угощение.
   Мужчины сидели к нам боком или спиной, проявляя редкое самообладание. (Видимо, считалось неприличным надоедать гостю преувеличенным вниманием.) Только женщины, хлопоча у огромных деревянных котлов, украдкой провожали нас любопытными взглядами.
   - И подумать только, что все они могли стать жертвой тиража, вымысла, давно исчезнувшей двуглавой птицы, - пробормотал Савчук.
   - А, вы уже знаете? - оживленно спросил Петр Арианович.
   - В самых общих чертах, - поспешил оговориться Савчук. - Нам еще не ясна связь между эмблемой царизма и бегством "детей солнца" в горы.
   - Тогда я знаю больше вашего, - сказал Петр Арианович. - Но пойдемте дальше: хочу "представить" вам Хытындо и Якагу. Они содержатся под стражей... Так вот, видите ли, до сегодняшнего дня я тоже бродил в потемках. Помогли Нуху и Неяпту. - Он показал на двух рослых воинов, которые молча следовали за ним по пятам. - Они отняли у Хытындо тщательно сберегавшийся ею "талисман".
   - Где же он?
   - Вот! - И Петр Арианович протянул нам клочок бумаги, пожелтевший по краям и на сгибах. Эта было последнее "письмо" из прошлого.
   С разочарованием я убедился в том, что это всего лишь инструкция по переписи, датированная 1897 годом. Внизу жирным черным пятном расплылась гербовая печать. На ней довольно явственно виден был распяленный орел о двух головах.
   Савчук бережно принял у Петра Ариановича листов и внимательно осмотрел его.
   - Да, - сказал этнограф с удовлетворением, - с помощью этого документа можно связать все разровненные концы воедино...
   Его прервали взволнованные возгласы. "Дети солнца", возившиеся возле котлов, стали подниматься со своих мест и указывать вверх.
   Мы проследили за направлением их взглядов. Почти по самому гребню быстро двигалась человеческая фигура. Вот она припала на одно колено, обернулась, спустила стрелу с тетивы. Потом, пригибаясь, снова побежала.
   Из-за скал показалась вторая фигура. Преследователь бежал, не стреляя, видимо, рассчитывая каждое движение. В вытянутой руке его было копье. Я догадался, что это Кеюлькан. Сын Нырты мчался длинными прыжками, весь подавшись вперед. Тонкий силуэт его четко рисовался на фоне бледно-голубого неба. Оба - и беглец и преследователь - вскоре исчезли за скалой.
   Я вспомнил слова: "Отца убил Ланкай. Сегодня Ланкай умрет!.."
   Значит, наш проводник разыскал Ланкая, а тот был так растерян, так страшился возмездия, что не принял открытого боя.
   - Мы нашли труп Нырты, - объяснила Лиза Петру Ариановичу. - Кеюлькан узнал, что Нырту убил Ланкай...
   - Я понял! Кеюлькан мстит...
   Он повернулся к сопровождавшим его Неяпту и Нуху, что-то повелительно сказал им. Воины переглянулись, насупились, отрицательно покачали головами. Потом один из них произнес длинную фразу.
   - Тынкага приказывает вернуть Кеюлькана, - быстро перевел Бульчу. - Они отказываются.
   - Боятся оставить меня одного, - пояснил Петр Арианович. - Обещали Кеюлькану не отлучаться ни на минуту. Но сейчас это уже не имеет значения...
   Он снова обернулся к своим телохранителям. Наконец один из них, сердито сплюнув, отошел и скрылся за деревьями, другой придвинулся к нам поближе.
   - Не хочу, чтобы Кеюлькан стал убийцей, - сказал Петр Арианович. Надеюсь, что Неяпту вернет его... Но продолжайте ваш анализ инструкции с гербовой печатью.
   Мы присели на траву подле одного из чумов.
   В старое время в тундре, по словам Савчука, вообще боялись переписи. Понимали: чем больше людей перепишут, тем больше будет ясак (налог). Тут-то и выдвинулись на первый план Хытындо из рода Нгойбу и Якага из рода Нерхо.
   По-видимому, жульническая комбинация созревала в голове Хытындо постепенно. Быть может, уводя с собой на север большую часть двух родов, она хотела только переждать перепись, а потом вернуться. Не исключено, что аппетиты ее разыгрались позднее, когда она убедилась, как выгодно держать сородичей в страхе перед Маук.
   Так или иначе, инициаторы ухода заняли первенствующее положение в своих родах. Они беспрерывно подогревали паническое настроение, страх перед переписью.
   "В тундре стало очень тесно, - нашептывали Хытындо и Якага. Нганасанов хотят извести. Перепишут, потом изведут..."
   Между тем на севере полуострова, в горах Бырранга, если верить сказкам, находилось нечто вроде тундрового первобытного рая: Страна Мертвых, или Страна Семи Трав. (Видимо, пласт угля уже горел в то время.)
   Уговоры Хытындо и Якаги возымели свое действие. Часть родов Нгойбу и Нерхо скрытно откочевала на север.
   Вскоре после этого в тундре разразилась эпидемия оспы, и оставшиеся нганасаны решили, что их соплеменники перемерли где-то в районе своей летней откочевки.
   Однако первобытный рай оказался далеко не раем.
   Домашние олени пали в пути или были съедены. В горах нганасаны были вынуждены оставить оленеводство и промышлять только охотой. Многое было забыто. Уединившись в своем оазисе, порвав все связи с внешним миром, "дети солнца" постепенно утратили навыки, приобретенные у русских, вынуждены были возродить забытую технику первобытной обработки камня, деградировали, покатились вспять.
   Кочевая жизнь - это, по сути дела, поиски лучшего.
   Но отклонившиеся роды Нерхо и Нгойбу, ища лучшее, вернулись в прошлое. Это и было их коренной ошибкой.
   Вред самоизоляции сказывался с каждым годом все сильнее. Оторвав своих сородичей от русского народа, Хытындо и Якага увели их по ложному пути, завели в тупик.
   - Понял! - вскричал я, прервав объяснение Савчука.
   Все удивленно посмотрели на меня.
   - Я понял, почему в преддверии оазиса находились все медные котлы, клинки, стволы ружей!
   - А, вы нашли их? - с интересом спросил Петр Арианович. - Я узнал о зарытом кладе только недавно.
   - Иначе, конечно, попытались бы найти его? - подсказала Лиза.
   - Наверное, - согласился Петр Арианович. - Но Неяпту передал мне об этом только третьего дня. Он сам не помнит событий, связанных с "сожжением" железа. О них под строжайшим секретом рассказал ему его покойный отец. О, это одна из самых трагических страниц в истории "детей солнца"!..
   Оказывается, Хытындо на пороге Страны Семи Трав приказала своим соплеменникам оставить все принадлежавшие им металлические предметы.
   Железо и медь: ружья, котлы, пулелейки, топоры, ножи, сверла - были объявлены ею погаными, нечистыми. Стало быть, в огонь их!
   Огонь, по воззрениям нганасанов, является самым сильным очищающим средством. Поэтому на пороге обетованной страны развели грандиозный костер, и каждый, проходя мимо него, бросал туда "поганое" железо и "поганую" медь.
   Очень жалко было расставаться с верными ружьями, приносившими удачу на охоте, с ножами - на Севере привыкают носить их у бедра чуть ли не с трехлетнего возраста, - с медными котлами, откуда так вкусно пахнет вареным мясом.
   Но авторитет Хытындо и Якаги был особенно велик в те дни. Ведь они исполнили обещание и после долгих мытарств привели своих соплеменников в обетованную Страну Семи Трав!..
   Шаманка и ее муж зорко следили за точным выполнением приказа. Если какая-нибудь щеголиха с плачем пыталась сохранить одну из милых ее сердцу металлических подвесок, Хытындо налетала на женщину, как сова на пеструшку, вырывала украшение из рук и швыряла в огонь.
   Зато теперь уж роды Нерхо и Нгойбу были полностью очищены от "скверны" и могли наконец перешагнуть порог сказки.
   Железный век остался у них за спиной. Двери в каменный век со скрипом закрылись за ними!..
   Мы были так поглощены постепенно развертывавшейся трагической и наивной одновременно историей "детей солнца", что, только подняв глаза, увидели, что к нам присоединились Неяпту и Кеюлькан.
   - Я пришел, Тынкага, - просто сказал Кеюлькан.
   Петр Арианович внимательно осмотрел его с головы до ног. Следов крови на нем не было.
   - Где Ланкай?
   - Он убежал и спрятался в Долине Алых Скал.
   - Хорошо, Кеюлькан. Не хочу, чтобы твои руки были испачканы кровью убийцы.
   Кеюлькан молчал, опустив голову.
   - Ланкай вернется, - продолжал Петр Арианович тоном, не терпящим возражений. - Я обещаю тебе, что Ланкай будет наказан.
   Кеюлькан послушно присел на траву у ног Петра Ариановича. Он дышал бесшумно, но широкая грудь его учащенно поднималась и опускалась.
   - А Маук, Маук? - напомнила Лиза Савчуку.
   Да, Маук! Воображение постепенно облекало Маук живой плотью.
   Геральдическая птица как бы вернулась к своему первобытному состоянию: снова превратилась в тотем. Ведь гербы возникли из тотемов, то есть тех животных и птиц, которые, по представлениям первобытных людей, покровительствовали роду. Эмблемой Англии сделался лев, Франции - петух. Целая стая орлов разлетелась в разные страны. Одноглавый черный угнездился в Германии, двуглавый черный - в России, двуглавый красный - в Австрии, одноглавый белый - в США и т.д.