Прашкевич Геннадий Мартович. Пятый сон Веры Павловны

   Но все же похоронные венки под окна там не подбрасывали.
 
   Как механик и обещал, купленная месяц назад новая «тойота» Сергея стояла за воротами мастерской. Но стояла чуть ли не на ободах. «Как это понимать, черт возьми?» – «А что такое?» – начал было механик.
   И заткнулся.
   Жара, похоже, действовала на всех: вот только что все было в порядке, а теперь три колеса «тойоты» (задние и переднее левое) оказались проколотыми.
   Пришлось звонить Коле Игнатову.
   Пришлось терять время на смену колес.
   А потом, уже под самый вечер, разозленного Сергея где-то возле почтамта прямо на ходу окликнула из белой «шестерки» Соня Хахлова: «Рыжий! Привет от Морица!» И мгновенно растворилась в дышащем жаром и бензином потоке машин, будто ее не было.
   Крейзанутая, сплюнул Сергей.
   Поэт-скандалист давно пропал, какой привет? Ищут прохожие, ищет милиция, нет поэта. Приеду домой, решил Сергей, сразу нырну под холодный душ. А потом завалюсь спать.
   Завалиться-то он завалился, но не выспался.
   В двенадцатом часу ночи почти под окнами, чуть не наехав на жестяной венок (в сумерках не зеленый, а черный), остановилась белая «восьмерка» с бритыми ребятами из третьего подъезда, гордо именующими себя скинами. Духота нисколько им не мешала, а любимой их группой оказался «Пикник».

    Мое имя – Стершийся Иероглиф… Мои одежды залатаны ветром… Что несу в зажатых ладонях меня не спросят, и я не отвечу… И как перед битвой, решительной битвой, стою у каждого перекрестка…

   Не выдержав, Сергей вышел на лоджию:
   – Эй, ребята!
   – Отвянь, овощ!

    На все вопросы не будет ответа, ведь имя мое – Стершийся Иероглиф… Мои одежды залатаны ветром…

   – Нет другого места?
   – Отвянь, овощ! – так же лениво откликнулся лидер скинов, быстрый, остролицый, смахивающий на хорька человечек. На хищном его носу сидели темные очки в простой оправе. Скорее для красоты, чем по необходимости. Особенно в сумерках. Было у Сергея подозрение, что в свободное от безделья время бритоголовые разливают в гараже паленую водку, но сейчас водку они водку пили, сосали, вваливали – духота им была нипочем. Они балдели и от водки, и от духоты, и даже от некоей как бы сопричастности к валяющемуся на траве жестяному бандитскому венку.
   – Ладно, отвяну, – согласился Сергей. – Только учтите, что на девятом этаже недавно поселился шиз. У него даже справка есть. Дезадаптированная личность с дилинквентным поведением, – удачно ввернул Сергей, вспомнив поэта-скандалиста. – Может, он и потерпит часок, не знаю. Но потом точно сбросит трехлитровую банку с водой.
   Сообщение подействовало.
   Впрочем, на следующий вечер, как раз в момент, когда приехавший Валентин не без удовольствия распахнул окно, выходящее на жестяной бандитский венок, белая «восьмерка» снова подвалила к дому.
   И так же шумно.

    Ты наверно нарочно красишь краской порочной лицо…

   – Долго сидеть не будем, – как раз говорил Валентин. – У тебя тут тихо, а я почти всю ночь провел над бумагами. С майором Егоровым когда-то учился в школе, он друг детства, не просто коллега. Сам понимаешь, подкинул мне кучу самых интересных бумаг…

    Обожжешься – смеешься, вот удача в конце-то концов… Прочь фонарь гонит утро, повезло хоть кому-то… Он поймал тебя красным кольцом…

   – Хозяева венка, что ли? – удивился Валентин.
   – Да ну. Мелочь. Подмазываются.
   – А чего не гонишь?
   – Таких только задень!
   – Местные?
   – Само собой.
   – Дом у вас, наверное, новый, да? Не притерлись еще соседи друг к другу?
   – Это верно. Но пора бы уже понять, кто тут свой.
   – А кто у них лидер?
   – Хорьков видел?
   – Конечно.
   – Ну, увеличь хорька до человека, побрей ему голову, в глаза подпусти туману и напяль на нос темные очки в железной оправе.
   – Информацию принял. Чем они занимаются?
   – Курят, пьют вино, лапают грудастых девок. – Сергей выставил на стол запотевшую бутылку с водкой: – Плюнь!

    Много дивного на свете, стоит дверь лишь распахнуть…

   – Как это плюнь? – удивился Валентин. – Тебе венка мало?
   – Не гнать же их кулаками.
   – Это верно, – рассмеялся Валентин. – Гнать их не будем, а вот послушать – послушаем…
   – Ты же хотел тишины.
   – А я не про музыку. Я про бритых. Их в машине трое, о чем-то же они говорят. Даже интересно, о чем, правда?
   – Как ты думаешь их слушать? – сдался Сергей.
   Усмехнувшись, Валентин поставил на подоконник «дипломат», купленный когда-то на деньги Карпицкого. Все в нем было: компьютер, приемник, передатчик, дешифровщик, сцепка с телефоном и спутником, ко всему прочему – направленный микрофон, похожий на пистолет с укороченным стволом.

    Стоит дверь лишь распахнуть…

   Выпили по первой, закусили свежим огурчиком, Валентин нажал какую-то кнопку, сразу пошел звук. Музыка само собой – в окно вливалось, но звук голосов был очищен от помех.

    «Это круто. Драйв есть. Я морально ощущаю. В натуре, блин, не слабо». – «А бомжевать?» – «И бомжевать тоже. И окурки клянчить, пятаки. И бутылки. Мне не западло. Я человек свободы». – «Зачем свобода, когда бабок нет?» – «Как зачем?»

   – Отличная слышимость, – одобрил Сергей. – Только насчет информации ты ошибся. У них головы пустые.
   – Из любой чепухи всегда можно что-нибудь выцепить, – возразил Валентин. – Они сидят в машине и считают себя защищенными. А раз считают себя защищенными, значит, непременно проговорятся.
   – Ты мне лучше про Мезенцева расскажи. Говорят, его труп нашли?
   – А ты откуда о трупе знаешь?
   – Да весь город говорит.
   – Это не город, это, наверное, твой руль большой говорит, – догадался Валентин. И заметил: – между нами говоря, в Ушайке нашли не труп Мезенцева, а некий труп с паспортом Мезенцева…

    «Мужик, значит, говорит жене: пойду посплю, в натуре. Ты, говорит, разбуди меня, когда захочу выпить. А как я узнаю, когда ты захочешь выпить? А ты только разбуди…»

   – Как тебя понимать?
   – А буквально, – ответил Валентин. – В поликлинике сохранилась стоматологическая карта Мезенцева. И патологоанатом дал заключение. Не сходятся факты. И зубы не те, и факты не те. Сам понимаешь, паспорт можно подменить, но зубы не подменишь…

   « А вы знаете, что делают эти педрилы на Пасху? Бабок у них много, вот они, в натуре, красят свои «мерсы» в разные цвета, и стукаются…»

   – Вообще история с Мезенцевым какая-то неправильная, – покачал головой Валентин. – Нет у меня ощущения, что этим делом занимаются плотно. Как-то все урывками… Когда сверху надавят… Так что о трупе Мезенцева ты пока сильно не распространяйся, следствию это не на руку. Пусть люди считают, что в Ушайке нашли труп Мезенцева…

    «Пивбар на углу знаете?» – «А то!» – «Леха вчера говорит одному лоху: хочешь выпью двенадцать кружек подряд? А лох говорит: не хочу. А Леха говорит: а за бабки? А тот говорит: за бабки пей. Леха посмотрел на лоха и вышел. Все решили, отлить пошел, дело нужное. А Леха вернулся минут через двадцать и высосал подряд двенадцать кружек. Ну, ты силен, говорит ему лох и бабки выкладывает, чувствуется, говорит, что ты хорошо отлил. А Леха говорит: какое отлил, я в торец бегал! Там пиво тоже на разлив, вот я и пробовал, смогу или нет…»

   – А мелочи? – Валентин пил, закусывал, но внимательно прислушивался к голосам оттягивающихся скинов. – Чем интересовался Мезенцев?
   – Да какие мелочи? Водку пил, да читал фантастику.
   – Фантастику? – удивился Валентин.
   – Вот именно. Причем, не просто фантастику, а научную. Любил, чтобы идея была. Если начинались стилистические сложности или появлялись драконы и прочая нежить, Мезенцев книгу бросал. Я сам не видел, но ребята, бывавшие у Мезенцева, говорили, что дома у него огромная библиотека. Он из тех типов, у которых амбиции всегда выше крыши. Суть дела схватить умел, этого не отнимешь, а вот подойти к предмету честно… Короче, скотина он… Мог Мезенцев запросто кинуть партнера, мог пролезть туда, куда другой не пролезет. А сам по себе скучноват, потому что без полета, без легкости. Он же из низов. Такие часто не знают, куда им плыть. Верным направлением они могут считать любое направление…

    «Слышь, пацаны! Два пилота в падающей „тушке“, в натуре, смотрят в иллюминатор. Никак не пойму, говорит один, почему это моряки так радуются приближению земли?.».

   – Мы с майором Егоровым почти всю ночь провели над бумагами, – опять напомнил Валентин. – Я о Томске и томичах много узнал. Точно говорю, много у вас интересных людей. Плесень любит сырость. А в России сейчас сыро.
   – О чем это ты?
   Валентин засмеялся:
   – Да все о Мезенцеве. В Томске действительно о нем одном и судачат. Да еще об отце Дауне. Никто этого отца не видел, а судачат о нем.

    Жили тут двое – горячая кровь, неосторожно играли в любовь… Что-то следов их никак не найти, видно, с живыми им не по пути…

   – Ну, не совсем так, – возразил Сергей. – Судачат и о другом. Тебе твой майор Егоров сказал, что в Томске пропал не один Мезенцев? Еще, например, поэт-скандалист Мориц пропал. Совсем шумный был человек, а пропал. А с ним пропал несовершеннолетний инвалид по прозвищу Венька-Бушлат, тоже не самый тихий. Алкаш да калека, вот куда они могли деться? А до них Ленька Варакин…
   – Варакин?
   – Ну да. Его я хорошо знал. Мошенничал, конечно, но легко, с фантазией. Когда Ленька пропал, его искали. Конечно, не нашли, но месяца через три пришло от него письмо. Дескать, все надоело, все обрыдло до рвоты. Дескать, решил спрятаться в каком-то монастыре, там доживет жизнь. В общем, я понимаю… Варакину да Мезенцеву было что замаливать.
   – Письмо он сам написал?
   – Жена так утверждает.
   – А экспертиза?
   – А экспертиза поддерживает жену.
   – А такой поступок, он в характере Варакина?
   – Ленька был взрывной человек, – кивнул Сергей. – Он и не такое мог отмочить.

    «Я от тебя на седьмом небе!»
    «А я от тебя на пятом месяце!»

   – Ты объясни, – Сергей откинулся на спинку стула. – Если труп, найденный в Ушайке, не принадлежит Мезенцеву, то почему в кармане нашли паспорт Мезенцева?
   – Следствие выяснит.

    «Козлы! В натуре, козлы!» – «А мы?» – «Чего мы?» – «Мы тоже, что ли, козлы?» – «А то нет? Забыл Верку Ханову?» – «Это у нее деревянная нога была?» – «Почему деревянная?» – «А чего бы я ее помнил?»

   – Оттягиваются ребята, – усмехнулся Валентин.
   И неторопливо налил еще по рюмашке:
   – У вас не скучно. Я это вообще о Томске. Майор Егоров ввел меня в курс дела. Региональные службы, они сейчас как в трубе. В изогнутой. Ничего не видно ни впереди, ни сзади. Тем не менее, работают. С подачи майора Егорова я так понял, что в Томске в последние три года пропало десятка три человек.
   – Это много?
   – Ну, с какой стороны посмотреть, – усмехнулся Валентин. – Если со стороны живых людей, то много. К тому же, мы ведь наверняка знаем не обо всех исчезновениях. То есть, могут быть люди, которые тоже загадочно пропали, но по тем или иным причинам в официальный список не занесены. Вот, скажем, гражданин Гришин. Знаешь такого?
   Сергей пожал плечами:
   – Имя у него есть?
   – Есть. И звучное.
   – Ну?
   – Василий Иваныч.
   – А-а-а, кажется, припоминаю такого… Гришин… Если не ошибаюсь, бывший чиновник горисполкома…
   – Не ошибаешься, – кивнул Валентин. – Бывший чиновник бывшего горисполкома. Но это в далеком прошлом. Гражданин Гришин из тех пронырливых чиновников, которые вовремя поняли, что старый мир рухнул. Навсегда рухнул. Он сметливый перец. По старой памяти взял выгодный проект и всем правильно распорядился.
   – Вспомнил, вспомнил я Гришина, – кивнул Сергей. – Он свою фирму одним из первых зарегистрировал в Горно-Алтайске, в офшорной зоне. Но сам, кажется, давным-давно благоденствует на Кипре. Такие Гришины умеют хорошо устраиваться.
   –  Умели.
   – Что ты хочешь сказать?
   – Да нет этого перца на Кипре! Это только считается, что он там, а на Кипре его нет, все это фикция, видимость. Кипр есть, фирма есть, деньги ходят туда-сюда, как полагается, а гражданина Гришина нет. Никто не может выйти лично на гражданина Гришина.
   – А пытались?
   – А то!
   – И никаких следов?
   – Никаких! – довольно рассмеялся Валентин. – Правда, время от времени он звонит жене. Раз в квартал. И жена уверяет, что звонит действительно Гришин. И звонит с Кипра. Уже почти три года.
   – Как она такое терпит?
   – А она веселая. Она терпеливая. Она себе на уме. Она моложе гражданина Гришина почти на десять лет, ее такое положение дел устраивает. Дом у нее полная чаша и здоровье нормальное. Уж лучше муж на далеком Кипре, чем нищета и посылки в Мариинскую тюрьму.
   – Интересно…
   – Погоди, – предупредил Валентин, – сейчас станет еще интереснее. Женя Портнов. О таком слышал? Такого знаешь?
   Сергей пожал плечами.
   – Ну вот, а я знаю. Играл у вас такой актер в драмтеатре. Под псевдонимом Евгений Анчаров. Три года назад уехал на гастроли в Венгрию и в Томск не вернулся. Из Венгрии перебрался во Францию, так противен стал ему Томск, так противны стали Сибирь, вся Россия. Мне лично актера Евгения Анчарова нисколько не жаль, – усмехнулся Валентин. – Если его в Томске тошнит, пусть живет во Франции, Россия соответственно будет чище. Но только спрашивается, на какие такие шиши гражданин Портнов живет в солнечной Франции? Ничем особенным не знаменит, актер второго, даже третьего ряда, характер скверный. А вот, смотри, живет во Франции… И неплохо вроде живет… Может, спросишь, Родиной торгует? Да нет. Какие он мог знать секреты? И жена его, в отличие от жены гражданина Гришина, сильно увяла. Но с Портновым переписывается. Даже уехала бы к нему, но все что-то мешает: то денег нет, то нечаянно забеременеет.
   – Когда ты успел накопать столько?
   – Это не я. Это майор Егоров.
   Внезапно Валентин насторожился.

    «А бабки надо срубить. Двор я осмотрел. Удобный… А дом деревянный, ну, эти деревянные кружева, блин… И сучка трахнутая. Вот такая трахнутая. Я за ней присмотрел, она дверь на балкон даже на ночь не закрывает, а уходит из дома часов в восемь утра… Там всего четыре квартиры… Машину оставим на углу, сами в дом, замок обычный, никаких этих железных дверей… У отца Дауна – слово… Мы что, не люди? Прямо завтра пойдем… А брать, говорю, бумагу. Только бумагу… Поняли?… Руки поотрываю!»

   – Он сказал – отец Даун?
   Сергей удивленно кивнул.
   – Интересно, – вздохнул Валентин. – Но не спросишь. Эти твои скины в глаза рассмеются. Скажут: дядя, пить надо меньше.
   – Тогда какого черта мы их слушаем?
   – Ну, как, – рассмеялся Валентин. – Фольклор впитываем. Видишь, даже бритые ссылаются на отца Дауна. Никто еще не доказал реальность отца Дауна, а на него ссылаются. Разве не интересно?

Секреты скинов (продолжение)

   Хахловой Сергей звонить не стал.
   Вряд ли она встает рано, особенно в такую жару.
   Решил, просто заеду к ней. Часов в восемь она наверняка дома. Газета у нее объемная, культурная, как окрестили ее в городе, но вряд ли делать такую газету труднее, чем ежедневную городскую. Да и денег у «Сибирских Афин» побольше. Ни для кого не секрет, что газету Хахловой подпитывают жирные нефтяные рубли Суворова.
   Купив «Сибирские Афины» в киоске на Батенькова, Сергей сразу наткнулся на стихотворение Морица, какое-то очень уж короткое.

 
Спи здесь.
Спи здесь.
Спи здесь.
Спи здесь.
 

   Стихотворение называлось «Эпитафия».
   Троекратное сочетание простых, в сущности, слов создавало весьма вызывающую аллюзию. За короткими строками Сергей явственно разглядел выпуклый, слегка сумасшедший глаз Морица, жизнерадостно взирающий на обеспокоенных гомососов.
   Сергей вздохнул.
   Он ни за что не поехал бы к Соне, если бы не вчерашний привет от Морица, а теперь еще эта пометка под стихами: июль, Томск.Какой, к черту, июль, если Мориц исчез из города летом прошлого года?
   Вообще-то Соня Хахлова может знать много, подумал Сергей.
   Соня из новых, круто эмансипированных женщин. То, что мужчины писают стоя, поразило ее еще в детстве. Это же раз навсегда убедило Соню в том, что мужчина и женщина слишком разные существа, чтобы не обращать внимание друг на друга.
   Свернув на Белинского, Сергей притормозил, пропуская выскочившую навстречу белую «восьмерку». Что это вдруг скины начали путаться под ногами прямо с утра? Эта «восьмерка» в последние дни плешь переела Сергею. А за рулем ее, как всегда, сидел бритый хорек. Правда, прищуренные глазки, обычно прикрытые темными очками, на этот раз поглядывали на мир впрямую и очень хмуро, и это его совсем не красило. Вот полить бы бритую голову кетчупом… Сошло бы за яйцо Фаберже…
   Разыскав нужный переулок, Сергей остановил машину.
   Двор оказался глухим.
   Сергей толкнул калитку.
   Запах бензина, палящая духота – все осталось за глухим забором.
   Волшебно блеснули цветные стекла просторных веранд. Когда-то Соня Хахлова очень недорого купила квартиру в деревянном двухэтажном доме еще дореволюционной постройки – три больших комнаты с кухней и навесной верандой. Поддерживаемая резными столбами, веранда до сих пор с честью выдерживала не только течение времени, но и тяжелый кухонный стол, и не менее тяжелый старинный буфет, и нечто вроде закрытой стойки, в недрах которой хранилась посуда.
   Лестницу в прохладном подъезде покрывала домотканая дорожка.
   Пахло деревом, сухой домашней пылью, – детством, отметил про себя Сергей. На стене, окрашенной в голубое, тускло, как вертикальное озеро, отсвечивало зеркало в деревянной раме. Сергей невольно оглянулся, отыскивая взглядом консьержку, но никого не увидел. Как они тут управляются с бомжами? – невольно удивился он. Неужели бомжи еще не открыли такое благословенное местечко? Или обитатели дома держат специальную охрану?
   Поднявшись на второй этаж, он нажал на кнопку звонка.
   Похоже, Соня Хахлова только что принимала ванну.
   Когда она появилась, ее окружало нежное облако таинственных запахов – шампуни, духов, лака. Мокрые волосы красиво падали на лоб и на плечи; выпрямившись, Соня замерла в проеме дверей. Из одежды на ней было только огромное махровое полотенце, правда, и оно в любой момент могло сползти на пол. В правой руке Соня держала массажную щетку, украшенную опрятной надписью: Причешись, свинья!
   – Не пожирай мою грудь глазами! – это был Сонин стиль.
   – Прости, я на минуту… – начал было Сергей, но Соня удивилась:
   – Неужто за минуту ты успеешь рассказать про свой самый неудачный сексуальный день в жизни?
   Это тоже был ее стиль.
   Сергей огляделся. Он хорошо знал Соню, хотя бывал у нее редко.
   Не сразу можно было понять предназначение комнаты, в которой они находились. Возможно, библиотека, поскольку две стены были закрыты застекленными книжными шкафами, а, возможно, столовая, поскольку в центре комнаты стоял огромный овальный стол, покрытый необычной золотисто-тусклой скатертью. Впрочем, это могла оказаться и гостиная, – у стены стоял низкий мягкий диван, а простенки между узкими высокими окнами занимали живописные полотна: какие-то неопределенные фантастические деревья, густо перепутавшиеся, тоже узкие, высокие. Картинно поведя голым плечом, Соня разбавила голос порочной хрипотцой:
   – Кофе?
   – Спасибо…
   – Спасибо – да, или спасибо нет?
   – Скорее – нет.
   – Боишься меня, – подвела итоги Соня. И картинно подмигнула: – Обнажена, значит, не безопасна.
   Так же картинно она обронила с себя влажное полотенце и накинула на голые плечи невозможно короткий халатик. Он действительно был так короток, что если что-то и скрывал, то только для виду. Вот дура, с некоторым раздражением подумал Сергей, хотя вряд ли Соню можно было назвать дурой. По крайней мере, она вполне удовлетворилась растерянностью Сергея:
   – Если без шуток, то кофе уже готов.
   – Спасибо. Я не хочу.
   – Тогда зачем ты явился?
   – Вчера ты передала привет…
   – Тебе? – искренне удивилась Соня.
   – Мы вчера разминулись на Ленина, – напомнил Сергей. – Ты помахала мне рукой и крикнула: «Привет от Морица!» Ты с ним виделась?
   – А-а-а, – задумчиво протянула Соня, и на нее опять накатило: – Ты по уши набит грязными мыслями! – и бесстыдно поставила длинную голую ногу на диван, отчего присутствие халатика на ней стало вообще номинальным.
   – Тогда какой привет? – рассердился Сергей. – Никто не знает, где находится Мориц, а ты кричишь на всю улицу: «Привет от Морица!»
   – « Железному дровосеку, – нагло процитировала Соня. – Рыжему железному уроду с костяной головой – привет из будущего!»Разве это не тебе?
   – А почему мне?
   – Кого в Томске зовут железным дровосеком?
   – Думаешь, меня?
   – Ну, не Чубайса же.
   – Чего это ты с утра такая?
   – Я не такая… Я грустная… – на Соню опять накатило, она порочно опустила ресницы. – Наверное, хочешь отвлечь меня от грустных мыслей? – Взмахнув густыми ресницами она уставилась на Сергея: – Спрашивайте, мой друг. Я отвечу на любой вопрос, даже на самый бесстыдный.
   – Ты, правда, не видела Морица?
   – Ответ положительный.
   – Он звонил тебе?
   – Ответ отрицательный.
   Соня вдруг обрадовалась:
   – Ты, наверное, хочешь знать, спала ли я с Морицем? Ответ отрицательный.
   Она все же сжалилась над Сергеем:
   – Я получила письмо.
   – Откуда оно пришло? На конверте должен быть штемпель.
   – Штемпеля нет. И марок нет. Все как в старину. Письмо бросили в ящик.
   – Значит, Мориц жив?
   – А почему нет? – страшно удивилась Соня. – Зачем умирать, если рано или поздно это все равно случится?
   – Можно мне взглянуть на письмо?
   – Ответ положительный, – кивнула Соня. – Кроме письма, в конверте находился листок со стихами. «Богиня ботанического сада, ты красишь волосы зеленою водой. Твои колени цвета шоколада не щекотал обходчик бородой…»Это мне, – похвасталась Соня. – Остальные можешь прочесть в сегодняшнем номере «Сибирских Афин».
   – Я уже прочел.
   – Я вижу, ты в восхищении.
   – Скорее в недоумении, – честно признался Сергей. – «Спи здесь…» –Это стихи?
   – А разве нет?
   – Не знаю. Но неважно. Я не специалист в поэзии. Ты мне скажи, Мориц всегда датирует стихи?
   – А он их датирует?
   – Те, что напечатаны в газете, датированы. Июль, Томск. Это Мориц указал?
   – Ну, конечно. Мы публикуем материалы в авторских редакциях.
   – Ты хочешь сказать, что в июле, то есть совсем недавно, Мориц был в Томске?
   – Ну, почему обязательно в Томске? Он мог написать стихи где угодно.
   – Но под ними конкретно указано: июль, Томск.
   – Ну и что? С датировкой стихов Мориц всегда обращался вольно. – Соня хищно поцокала красивыми зубами: – Идем!
   – Куда?
   – В спальню.
   – Я не хочу в спальню.
   – Опять эти грязные мысли!
   – Я ничего такого не думаю.
   – Ладно, иди один, – разрешила Соня. – Не укради колготки. Письмо лежит на туалетном столике. Прочти и оставь. Я буду на веранде.
   Проводив ее взглядом, Сергей открыл дверь.
   В спальне оказалось сумеречно и прохладно.
   Узкий солнечный луч, разрезая слой чистого воздуха, бесшумно упирался в светлую стену. Окно было распахнуто на старый кирпичный сарай. Постель Сони тоже была распахнута. Легко и сладко пахло тонкой косметикой, и еще чем-то – неуловимым, живым, загадочным. Если лечь лицом к окну, подумал Сергей, можно видеть звезды над краем железной крыши сарая.
   Он обвел взглядом спальню.
   Письма на столике не оказалось.
   Зато в беспорядке валялись на полу, покрытом толстым ковром, разные безделушки, баночки, тюбики, расчески, стеклянные флаконы. И там же валялись дурацкие темные очки в металлической оправе. Такие вчера Сергей видел на бритоголовом хорьке.
   – Нет здесь письма, – окликнул он Соню.
   – Это ты сбросил на пол флаконы? – заглянула в спальню Соня и испуганно всплеснула руками: – Что это?
   – О чем ты?
   – Об этих мерзких очках.
   – Разве они не твои?
   – Разве я похожа на сумасшедшую? Ничего такого здесь не было. Я положила письмо на столик и ушла в ванную. Здесь был полный порядок, вся косметика стояла на столике.
   Сергей подошел к распахнутому окну:
   – Ну, забраться к тебе несложно…
   – Я никого не приглашала.
   – Это распахнутое окно само как приглашение.
   – Я люблю свежий воздух.
   – Как можно жить в доме, в котором все нараспашку?
   – У меня соседи серьезные. Внизу – прокурор, напротив – эфэсбэшник. Еще живет в доме работник радио.
   – Но кто-то здесь все-таки побывал…