Страница:
Приглядевшись, он увидел Веру Суворову.
Она танцевала с арабом в развевавшемся белом бурнусе.
Высокий лоб Веры, лицо, плечи покрывал нежный загар. Для тех, кто не хочет спать с Верой Павловной и видеть ее сны…Она смеялась, и на ходу, задыхаясь, шептала арабу (непонятно как, но Сергей слышал каждое ее слово): «Джеймс, неужели я полюбила вас только за то, что вы уводите меня из темного подвала? Неужели я полюбила вас только за то, что вы избавляете меня от темного подвала?»
Араб не отвечал.
Араб загадочно улыбался.
Он не замечал кружащихся вокруг людей, кажется, он не замечал поэта-скандалиста, благосклонно следившего за танцующими с высокой галереи, по периметру опоясавшей весь зал, он не замечал Анта… Да он никого не замечал, глядел только на Веру!..
Пир гомососов.
Почему мне это приснилось?
Сергей неуверенно прошелся по комнате.
Его пошатывало, голова болела, нещадно ломило виски, темная боль соскальзывала в затылок. Он чувствовал себя совершенно раздавленным. Кому-то это понадобилось. Он ничего не понимал. Раньше он никогда не спал днем. Как он оказался в постели?
Изо всех сил Сергей пытался дорыться в памяти до чего-то ускользающего.
Что за гостиница, в которой нет ни радио, ни телевизора, а окна забраны металлическими жалюзи, а крепкая дверь заперта снаружи?
Меня, наверное, специально усыпили, подумал он. Я ведь собирался побродить по Новым Гармошкам. Я собирался отправить Коровенкова на заимку. Я собирался поговорить с разными людьми. А эта длинноногая Раиса Сергеевна меня усыпила. И не дурацкими разговорами, а чем-то более существенным.
Голова болела так сильно, что он старался думать короткими фразами.
Вскипятив чайник, он сделал чашку кофе.
И удивился: почему это руки дрожат, как после хорошей пьянки? Я же ничего не пил. Я только отвечал на бессмысленные вопросы Раисы Сергеевны. Руки не могут дрожать просто так. Зачем меня усыпили? Чтобы до появления Философа я не успел ничего увидеть?
Он снова встал и, пошатываясь, обследовал комнату.
Он не знал, что ищет, он не знал, что, собственно, можно найти в самом обыкновенном номере самой обыкновенной, хотя и аккуратной гостиницы, но ему повезло. Под кроватью, например, валялся смятый, исчерканный карандашом листков. Наверное, до него не дотянулась сырая тряпка уборщицы.
Унимая боль, осторожно сел в кресло.
Философ обещал прилететь… Ну да, он обещал прилететь скоро… Как скоро?… Он не мог вспомнить. Кажется, Философ собирался прилетит из Лондона… Разве он звонил ему в Лондон?… Какой сегодня день?… Может, и Раиса Сергеевна мне приснилась, как этот пир гомососов?…
Он разгладил найденные под кроватью листки.
Сергей вяло перевернул листок.
И сразу почувствовал: динамика изменилась.
Пуля для скорпионов…
Он так подумал, но даже не шевельнулся.
Деревья прикованы к одному месту, вяло подумал он.
Для деревьев пейзаж никогда не меняется. Чем я лучше деревьев? Они живут во времени, поэтому пейзаж для них никогда не меняется. Разве что сезонный. А так они просто встроены в пейзаж. Где дерево выросло, там всю жизнь и стоит. Нет у него ни глаз, ни ушей. Но всей кроной, всей листвой, всеми ветвями, всем своим стволом оно откликается на дальний шум приближающегося урагана… Как я сейчас… Задолго до прихода ужасного урагана дерево отчетливо понимает, что вряд ли устоит под ударами, но покинуть свое место, переместиться хотя бы на метр не может…
Сергей чувствовал, что далекий ужасный ураган уже зародился.
Возможно, появление длинноногой Раисы Сергеевны и эта ужасная головная боль были напрямую связаны с далеким приближающимся ураганом. Возможно, они были первыми приметами этого урагана. Чего-то он не запомнил… Наверное, что-то важное он не успел довершить… Что-то от него ускользнуло… Вот теперь он и прислушивался к головной боли, к тайному смятению, к каким-то необъяснимым ощущениям…
Он сжал голову руками.
И вдруг услышал щелканье замка.
Голова так болела, что, даже увидев входящих в номер людей, он не шагнул им навстречу, не протянул руку, даже не кивнул, не сказал ни слова. Он вообще не сделал ни движения. И не потому, что совсем не мог (хотя частично и поэтому), но потому, что совершенно не знал, как надо относиться к вошедшим в его номер людям.
Он, кажется, знал этих людей.
По крайней мере, он их уже видел.
Один мордастый, крепкий, плотно упакованный в джинсу, с белобрысыми ресницами над жидкими белесыми глазами, другой – менее значительный, во всем, несомненно, уступающий первому.
Ант– это имя Сергей вспомнил сразу.
И так же сразу вспомнил имя начальника охраны – Жеганов.
Эта вспышка обрадовала его. Видишь, сказал он себе, превозмогая боль, я все помню. Если не поддаваться боли, то, наверное, я смогу вспомнить и многое другое. Как это ни странно, он действительно не почувствовал ни страха, ни тревоги. Совсем недавно Ант угрожал ему пистолетом, но сейчас Сергей не почувствовал ни страха, ни тревоги.
– Как душно, – заметил Ант. – Ты не любишь свежий воздух?
– Жалюзи опущены…
– Почему ты их не подымешь?
– Они на замках…
Ант вопросительно взглянул на Жеганова.
– Небольшой секрет, – улыбнулся начальник охраны. – Чисто технический секрет. Нормальные люди быстро смекают, в чем дело.
Он сказал нормальные, и в памяти Сергея опять что-то сдвинулось.
Когда-то он звонил по номеру телефона, аккуратно выписанному карандашом на полях топографической карты, принадлежавшей Суворову. Звонил просто так, из дурацкого любопытства. Но голос… «Это Кемерово?» – спросил он. – «Зачем вам Кемерово?» Этот голос… Конечно, ему ответил тогда Жеганов… Это был его голос… «Куда я попал?» – «А куда вы целились?»
Он молча смотрел, как Жеганов подошел к окну и сунул руку под низкий подоконник. Жалюзи почти сразу бесшумно поднялись. Жеганов несильно толкнул деревянную раму, она податливо распахнулась. В комнату ворвался сухой воздух, горький от привкуса гари и дыма. Вчерашний (или сегодняшний?) дождичек никак, видимо, не повлиял на лесные пожары.
– Есть хочешь?
Сергей отрицательно покачал головой.
– А пить?
– Принесите минералку.
– А водку?
– Не хочу водку.
Ант удивленно хмыкнул.
Держался он уверенно, и для Жеганова, несомненно, являлся начальником.
– Знаешь, где ты находишься?
– Наверное, в тюрьме.
– Почему в тюрьме? – удивился Ант, взглянув на Жеганова и тот незамедлительно пояснил: – У него могут наблюдаться сбои в памяти. Так говорит Раиса Сергеевна. В его голове кое-что перепуталось.
– Это надолго?
– Максимум на сутки.
Ант покачал головой:
– С чего ты взял, что ты в тюрьме?
– Я видел колючку на стене…
– А-а-а, – понимающе протянул Ант и кивнул Жеганову: – У Раисы Сергеевны здорово получается. – И с удовольствием объяснил Сергею: – Колючка у нас только снаружи. Она от любопытных. С той стороны. Ты выгляни в окно. Где ты видишь колючку?
И кивнул Жеганову:
– Принеси минералку.
Так же удовлетворенно он проследил, как Сергей налил полный стакан «Карачинской». Лучше бы мне не пить, подумал Сергей, вдруг они снова что-то подсыпали в воду? Но не пить он не мог. Рука сама потянула влажный стакан к губам.
– Ты помнишь, как попал сюда?
Сергей попытался вспомнить, и не смог.
– Ты не в тюрьме, – улыбнулся Ант. Он не выказывал никакой неприязни. Никакого нетерпения. – Это вовсе не тюрьма, – его жидкие глаза смеялись. – Но понимаю. Ты и не мог ответить иначе. Ведь чувство тюрьмы у русских врожденное. Правда? Если бы ты не строил в Томске героя, если бы сразу со мной поехал, – укорил он, – сейчас бы и чувствовал себя иначе. Павел, – попросил он Жеганова, – дай ему таблетку спазмалгола. Или что там у тебя есть? Видишь, у него голова раскалывается.
И совсем успокаивающе кивнул Сергею:
– Здесь не тюрьма. Здесь рай. Строя рай, люди, правда, часто выстраивают тюрьму, но это второе дело. Здесь живут люди, которые не могут и не хотят жить там, – Ант неопределенно повел круглой головой, как бы определяя тот остальноймир. – Здесь живут люди, которые выбрали путь к храму. Помнишь, был такой фильм для русских?
И снова спросил:
– Хочешь водки?
– Нет.
– Почему? – удивился Ант и снова посмотрел на Жеганова, который, кстати, не спешил с таблетками. – Слышишь, Павел, он не хочет водки. Это странно. По моим наблюдениям, русских привлекают только две вещи: новые идеи и водка. Водка потому, что позволяет бесконечно развивать самые невероятные новые идеи, а новые идеи потому, что их обсуждение позволяет пить водку.
Он взглянул на Сергея:
– Ты знаешь, что тайга горит?
– Догадываюсь, – кивнул Сергей.
И, потянув носом горький, настоянный на дыме воздух, повторил:
– Догадываюсь.
– Ты помнишь, что пришел в тайгу не один?
– Разве?
– Он действительно может сейчас не вспомнить, – подсказал Жеганов.
– Да, не один, – кивнул Ант. Он, кажется, проверял Сергея: – С тобой был еще один человек.
Сергей покачал головой.
Он все помнил, но боялся выдать себя.
Видимо, Суворов передумал, решил он. Видимо, Суворов не захотел меня видеть. Валентин прав: если у человека есть возможность взять, он не будет просить. Зачем просить? Суворову проще забрать Коляна силой, ему проще отделаться от меня. Надо было позвонить Карпицкому, запоздало пожалел он. Впрочем, Карпицкий в Мюнхене. Как я мог позвонить, если мне даже с Колей Игнатовым не дали связаться?
Он с трудом рылся в своей непослушной памяти.
Он искал в памяти что-то такое, что могло помочь ему. И могло помочь Валентину с Коляном. Некоторые сбои в памяти…Это ведь Жеганов сказал так. И еще сказал: такие сбои могут длиться примерно сутки…Значит, Ант не будет трясти меня прямо сейчас… Значит, у меня есть еще какое-то время…
Он взглянул на Жеганова, потом перевел взгляд на Анта, и понял, что нет у него никакого времени. Они давно, наверное, выпустили глупого Коровенкова и он привел их прямо к Коляну.
А Валентин?…
Думать было трудно.
Голова раскалывалась.
Лучше всего упасть в постель, подумал он, опять чувствуя приступ неестественной сонливости. Но даже сквозь эту сонливость, даже сквозь эти ни на секунду не утихающие волны тошнотворной боли до него вдруг дошло, что, может, он, не совсем прав… Может, даже совсем не прав… Будь Колян у Анта, он вряд бы сюда пришел…
Первая настоящая жизнь
Она танцевала с арабом в развевавшемся белом бурнусе.
Высокий лоб Веры, лицо, плечи покрывал нежный загар. Для тех, кто не хочет спать с Верой Павловной и видеть ее сны…Она смеялась, и на ходу, задыхаясь, шептала арабу (непонятно как, но Сергей слышал каждое ее слово): «Джеймс, неужели я полюбила вас только за то, что вы уводите меня из темного подвала? Неужели я полюбила вас только за то, что вы избавляете меня от темного подвала?»
Араб не отвечал.
Араб загадочно улыбался.
Он не замечал кружащихся вокруг людей, кажется, он не замечал поэта-скандалиста, благосклонно следившего за танцующими с высокой галереи, по периметру опоясавшей весь зал, он не замечал Анта… Да он никого не замечал, глядел только на Веру!..
Пир гомососов.
Почему мне это приснилось?
Сергей неуверенно прошелся по комнате.
Его пошатывало, голова болела, нещадно ломило виски, темная боль соскальзывала в затылок. Он чувствовал себя совершенно раздавленным. Кому-то это понадобилось. Он ничего не понимал. Раньше он никогда не спал днем. Как он оказался в постели?
Изо всех сил Сергей пытался дорыться в памяти до чего-то ускользающего.
Что за гостиница, в которой нет ни радио, ни телевизора, а окна забраны металлическими жалюзи, а крепкая дверь заперта снаружи?
Меня, наверное, специально усыпили, подумал он. Я ведь собирался побродить по Новым Гармошкам. Я собирался отправить Коровенкова на заимку. Я собирался поговорить с разными людьми. А эта длинноногая Раиса Сергеевна меня усыпила. И не дурацкими разговорами, а чем-то более существенным.
Голова болела так сильно, что он старался думать короткими фразами.
Вскипятив чайник, он сделал чашку кофе.
И удивился: почему это руки дрожат, как после хорошей пьянки? Я же ничего не пил. Я только отвечал на бессмысленные вопросы Раисы Сергеевны. Руки не могут дрожать просто так. Зачем меня усыпили? Чтобы до появления Философа я не успел ничего увидеть?
Он снова встал и, пошатываясь, обследовал комнату.
Он не знал, что ищет, он не знал, что, собственно, можно найти в самом обыкновенном номере самой обыкновенной, хотя и аккуратной гостиницы, но ему повезло. Под кроватью, например, валялся смятый, исчерканный карандашом листков. Наверное, до него не дотянулась сырая тряпка уборщицы.
Унимая боль, осторожно сел в кресло.
Философ обещал прилететь… Ну да, он обещал прилететь скоро… Как скоро?… Он не мог вспомнить. Кажется, Философ собирался прилетит из Лондона… Разве он звонил ему в Лондон?… Какой сегодня день?… Может, и Раиса Сергеевна мне приснилась, как этот пир гомососов?…
Он разгладил найденные под кроватью листки.
Некоторые строки были зачеркнуты, подписи под текстами не было, но писал, несомненно, Мориц. Сергей уже встречался с его своеобразный почерком. Симпатичная коррелянтка…Конечно, Мориц. Кто еще мог написать это:
Проходя по мостУ
меня ты вспомни
чекистским трактом проезжая
вспомни меня
узким мостОм
узким мЕстом
вспомни
ты идешь
но куда
я – дорога твоя
я вошел в твое узкое место
и я стал узким местом твоим
Вечный бред.
Пришло огуречное время:
Поспело зеленое семя.
Смотри, не пролей на землю!
Сергей вяло перевернул листок.
И сразу почувствовал: динамика изменилась.
Это Мориц?…
А враг насторожен, озлоблен и лют.
Прислушайся: ночью злодеи ползут.
Ползут по оврагам, несут, изуверы,
наганы и бомбы, бациллы холеры.
Пуля для всех скорпионов и змей…
Ты – меч, обнаженный спокойно и грозно,
огонь, опаливший змеиные гнезда.
Ты – пуля для всех скорпионов и змей,
ты – око страны, что алмаза ясней.
Пуля для скорпионов…
Облиться холодной водой?
Хорошо быть королем родного города, но не самого себя отнюдь…
Он так подумал, но даже не шевельнулся.
Деревья прикованы к одному месту, вяло подумал он.
Для деревьев пейзаж никогда не меняется. Чем я лучше деревьев? Они живут во времени, поэтому пейзаж для них никогда не меняется. Разве что сезонный. А так они просто встроены в пейзаж. Где дерево выросло, там всю жизнь и стоит. Нет у него ни глаз, ни ушей. Но всей кроной, всей листвой, всеми ветвями, всем своим стволом оно откликается на дальний шум приближающегося урагана… Как я сейчас… Задолго до прихода ужасного урагана дерево отчетливо понимает, что вряд ли устоит под ударами, но покинуть свое место, переместиться хотя бы на метр не может…
Сергей чувствовал, что далекий ужасный ураган уже зародился.
Возможно, появление длинноногой Раисы Сергеевны и эта ужасная головная боль были напрямую связаны с далеким приближающимся ураганом. Возможно, они были первыми приметами этого урагана. Чего-то он не запомнил… Наверное, что-то важное он не успел довершить… Что-то от него ускользнуло… Вот теперь он и прислушивался к головной боли, к тайному смятению, к каким-то необъяснимым ощущениям…
Что за чепуха?
А враг насторожен, озлоблен и лют.
Прислушайся: ночью злодеи ползут.
Ползут по оврагам, несут, изуверы,
наганы и бомбы, бациллы холеры.
Он сжал голову руками.
И вдруг услышал щелканье замка.
Голова так болела, что, даже увидев входящих в номер людей, он не шагнул им навстречу, не протянул руку, даже не кивнул, не сказал ни слова. Он вообще не сделал ни движения. И не потому, что совсем не мог (хотя частично и поэтому), но потому, что совершенно не знал, как надо относиться к вошедшим в его номер людям.
Он, кажется, знал этих людей.
По крайней мере, он их уже видел.
Один мордастый, крепкий, плотно упакованный в джинсу, с белобрысыми ресницами над жидкими белесыми глазами, другой – менее значительный, во всем, несомненно, уступающий первому.
Ант– это имя Сергей вспомнил сразу.
И так же сразу вспомнил имя начальника охраны – Жеганов.
Эта вспышка обрадовала его. Видишь, сказал он себе, превозмогая боль, я все помню. Если не поддаваться боли, то, наверное, я смогу вспомнить и многое другое. Как это ни странно, он действительно не почувствовал ни страха, ни тревоги. Совсем недавно Ант угрожал ему пистолетом, но сейчас Сергей не почувствовал ни страха, ни тревоги.
– Как душно, – заметил Ант. – Ты не любишь свежий воздух?
– Жалюзи опущены…
– Почему ты их не подымешь?
– Они на замках…
Ант вопросительно взглянул на Жеганова.
– Небольшой секрет, – улыбнулся начальник охраны. – Чисто технический секрет. Нормальные люди быстро смекают, в чем дело.
Он сказал нормальные, и в памяти Сергея опять что-то сдвинулось.
Когда-то он звонил по номеру телефона, аккуратно выписанному карандашом на полях топографической карты, принадлежавшей Суворову. Звонил просто так, из дурацкого любопытства. Но голос… «Это Кемерово?» – спросил он. – «Зачем вам Кемерово?» Этот голос… Конечно, ему ответил тогда Жеганов… Это был его голос… «Куда я попал?» – «А куда вы целились?»
Он молча смотрел, как Жеганов подошел к окну и сунул руку под низкий подоконник. Жалюзи почти сразу бесшумно поднялись. Жеганов несильно толкнул деревянную раму, она податливо распахнулась. В комнату ворвался сухой воздух, горький от привкуса гари и дыма. Вчерашний (или сегодняшний?) дождичек никак, видимо, не повлиял на лесные пожары.
– Есть хочешь?
Сергей отрицательно покачал головой.
– А пить?
– Принесите минералку.
– А водку?
– Не хочу водку.
Ант удивленно хмыкнул.
Держался он уверенно, и для Жеганова, несомненно, являлся начальником.
– Знаешь, где ты находишься?
– Наверное, в тюрьме.
– Почему в тюрьме? – удивился Ант, взглянув на Жеганова и тот незамедлительно пояснил: – У него могут наблюдаться сбои в памяти. Так говорит Раиса Сергеевна. В его голове кое-что перепуталось.
– Это надолго?
– Максимум на сутки.
Ант покачал головой:
– С чего ты взял, что ты в тюрьме?
– Я видел колючку на стене…
– А-а-а, – понимающе протянул Ант и кивнул Жеганову: – У Раисы Сергеевны здорово получается. – И с удовольствием объяснил Сергею: – Колючка у нас только снаружи. Она от любопытных. С той стороны. Ты выгляни в окно. Где ты видишь колючку?
И кивнул Жеганову:
– Принеси минералку.
Так же удовлетворенно он проследил, как Сергей налил полный стакан «Карачинской». Лучше бы мне не пить, подумал Сергей, вдруг они снова что-то подсыпали в воду? Но не пить он не мог. Рука сама потянула влажный стакан к губам.
– Ты помнишь, как попал сюда?
Сергей попытался вспомнить, и не смог.
– Ты не в тюрьме, – улыбнулся Ант. Он не выказывал никакой неприязни. Никакого нетерпения. – Это вовсе не тюрьма, – его жидкие глаза смеялись. – Но понимаю. Ты и не мог ответить иначе. Ведь чувство тюрьмы у русских врожденное. Правда? Если бы ты не строил в Томске героя, если бы сразу со мной поехал, – укорил он, – сейчас бы и чувствовал себя иначе. Павел, – попросил он Жеганова, – дай ему таблетку спазмалгола. Или что там у тебя есть? Видишь, у него голова раскалывается.
И совсем успокаивающе кивнул Сергею:
– Здесь не тюрьма. Здесь рай. Строя рай, люди, правда, часто выстраивают тюрьму, но это второе дело. Здесь живут люди, которые не могут и не хотят жить там, – Ант неопределенно повел круглой головой, как бы определяя тот остальноймир. – Здесь живут люди, которые выбрали путь к храму. Помнишь, был такой фильм для русских?
И снова спросил:
– Хочешь водки?
– Нет.
– Почему? – удивился Ант и снова посмотрел на Жеганова, который, кстати, не спешил с таблетками. – Слышишь, Павел, он не хочет водки. Это странно. По моим наблюдениям, русских привлекают только две вещи: новые идеи и водка. Водка потому, что позволяет бесконечно развивать самые невероятные новые идеи, а новые идеи потому, что их обсуждение позволяет пить водку.
Он взглянул на Сергея:
– Ты знаешь, что тайга горит?
– Догадываюсь, – кивнул Сергей.
И, потянув носом горький, настоянный на дыме воздух, повторил:
– Догадываюсь.
– Ты помнишь, что пришел в тайгу не один?
– Разве?
– Он действительно может сейчас не вспомнить, – подсказал Жеганов.
– Да, не один, – кивнул Ант. Он, кажется, проверял Сергея: – С тобой был еще один человек.
Сергей покачал головой.
Он все помнил, но боялся выдать себя.
Видимо, Суворов передумал, решил он. Видимо, Суворов не захотел меня видеть. Валентин прав: если у человека есть возможность взять, он не будет просить. Зачем просить? Суворову проще забрать Коляна силой, ему проще отделаться от меня. Надо было позвонить Карпицкому, запоздало пожалел он. Впрочем, Карпицкий в Мюнхене. Как я мог позвонить, если мне даже с Колей Игнатовым не дали связаться?
Он с трудом рылся в своей непослушной памяти.
Он искал в памяти что-то такое, что могло помочь ему. И могло помочь Валентину с Коляном. Некоторые сбои в памяти…Это ведь Жеганов сказал так. И еще сказал: такие сбои могут длиться примерно сутки…Значит, Ант не будет трясти меня прямо сейчас… Значит, у меня есть еще какое-то время…
Он взглянул на Жеганова, потом перевел взгляд на Анта, и понял, что нет у него никакого времени. Они давно, наверное, выпустили глупого Коровенкова и он привел их прямо к Коляну.
А Валентин?…
Думать было трудно.
Голова раскалывалась.
Лучше всего упасть в постель, подумал он, опять чувствуя приступ неестественной сонливости. Но даже сквозь эту сонливость, даже сквозь эти ни на секунду не утихающие волны тошнотворной боли до него вдруг дошло, что, может, он, не совсем прав… Может, даже совсем не прав… Будь Колян у Анта, он вряд бы сюда пришел…
Первая настоящая жизнь
Он проснулся с чувством тревоги.
Ночь сейчас? Утро?
Скорее утро.
Раннее.
Боль ушла, но голова оставалась тяжелой. Зато он выспался, и даже причину внутренней тревоги мгновенно уловил: сбои в памяти могут длиться примерно сутки…
И услышал музыку.
Откуда-то слабо доносилась музыка.
Ну да, раньше я не мог ее слышать, догадался он. И сейчас слышу только потому, что металлические жалюзи на окне подняты. Музыка доносится из распахнутого окна, из рассвета. Оттуда же несет сушью и гарью. Сочетание вполне гармоничное.
Он осторожно наклонил голову, даже тряхнул ею.
Боли действительно не было.
Внимательно прислушиваясь к внутренним ощущениям, он подошел к окну.
Светало. Смутный ряд двухэтажных кирпичных домиков, бетонные столбы с фонарями, часть угадывающейся за домиками стены, разрисованной цветными фигурками, – все было затянуто легким сизоватым туманом.
Впрочем, нет.
Это был не туман.
Это был дым, наносимый из горящей тайги.
Сквозь дымную сумеречность, сизую почти невесомую гарь, легкую угарную дымку неясно пробивался на востоке нежный розоватый отсвет, и Сергей с неожиданной печалью подумал, что раньше любое общение с Суворовым приносило ему только радость. К двум людям его всегда тянуло – к Суворову, и к Карпицкому. Он им доверял. Но если москвич Карпицкий был для него загадкой притягательной и все же объяснимой, то Суворов до сих пор, даже после многих лет дружеского общения, оставался тайной. Известно, впрочем, что идеальная страна все равно должна где-то существовать…Оставаясь самим собой, Суворов каждый день был другим. Он постоянно менялся. Он редко повторялся даже в суждениях. А еще, подумал Сергей, Суворов всегда держал данное слово.
Раньше…
Значит, деньги изменили и его.
Значит, и к этому следует отнестись здраво.
В конце концов, Суворов не первый и не последний человек, так резко изменившийся под давлением больших денег. Если он не прилетел в Новые Гармошки, а послал вместо себя Анта, значит, он действительно изменился, значит, он действительно решил получить Коляна самым простым путем. Ну, право, зачем ему лететь в Новые Гармошки? Достаточно послать Анта. Верная собака Ант сделает все. Прибалт наверняка уже побывал на заимке.
Он вдохнул горький воздух.
Потом подошел к двери, потянул ее на себя, но дверь не открылась.
Постучать? Позвать кого-то? Поворачиваясь, он случайно отжал ручку вниз, и дверь неожиданно (он даже вздрогнул) отошла.
Он неуверенно оглянулся. Случайно забыли запереть дверь? Или оставили ее не запертой специально? Впрочем, какая разница? – решил он. Уйти из Новых Гармошек, наверное, трудней, чем войти. К тому же, оказывается, он чувствовал себя вовсе не так хорошо, как ему казалось. Резкая боль, вернувшись, снова раздирала виски.
Сделав шаг, он остановился.
Сейчас меня вырвет.
Но его не вырвало.
Медленно, как старик, стараясь не оглядываться на оставленную открытой дверь, будто оттуда мог кто-то появиться, он начал спускаться по широкой лестнице, украшенной широкими отполированными перилами.
Вниз не вверх, сердце не выскочит.
Медленно, со ступеньки на ступеньку, он спускался вниз и дивился ровному электрическому свету. Шума генераторов он не слышал, только негромкую музыку. Он не мог понять, что играли. А генераторы, наверное, упрятаны в подземных бункерах. Получай старатели электроэнергию извне, им трудно было бы сохранить в тайне существование Новых Гармошек. Разумеется, у Суворова хватило бы средств на оплату энергии, получаемой извне, но тогда Новые Гармошки не оказались бы столь уединенными.
Рай? Тюрьма?
Что мне до этого?
Мое дело добраться до Коровенкова и до Кобелькова, подумал Сергей, обязательно добраться до гегемонов. Вот какой страшный процесс, как сказал бы Коровенков. Добраться до Валентина, пока он сам еще не кинулся искать меня.
А странно…
Почему он сам меня не ищет?…
Наконец Сергей спустился на лестничную площадку первого этажа.
На площадку выходили две двери. Музыка доносилась из-за той, что вела в квартиру или в комнату, находившуюся прямо под его номером. А вот дверь подъезда была распахнута прямо на улицу.
Она звала.
Она кричала.
Но прежде, чем решиться выйти на тихую, еще, наверное, пустую улицу, сумеречную от сухой сизоватой гари и духоты, Сергей нажал на кнопку электрического звонка.
Он не знал, зачем он это сделал.
Нажал, и все.
Если здесь живет Ант, или Павел Жеганов, или их люди, решил он, я улыбнусь и спрошу время. И тогда станет ясно, случайно оставили мою дверь открытой или это какая-то хитроумная ловушка?
Дверь распахнулась и Сергей остолбенел.
– Варакин?
– Ну?
– Что ты делаешь?
– Реферат пишу.
Сергей негромко рассмеялся.
Почти минуту Варакин недоуменно его разглядывал, потом глаза Варакина просветлели. Он упер длинные руки в бока и от избытка нахлынувших на него чувств даже присел слегка, от чего полы пестрого халата нелепо коснулись паркетного пола:
– Рыжий!
– А ты говоришь, реферат пишешь.
– Улыбайся шире, люблю идиотов! – весело заорал Варакин. – Я знал, что ты появишься!
– Какой реферат? – изумлением переспросил Сергей. – Все знают, что ты замаливаешь грехи где-то на Дальнем востоке. В мужском монастыре. Или в женском. Ты же сам так писал.
– А теперь пишу реферат! – за прошедшие годы Варакин ничуть не растратил жизненную энергию. Он весь кипел. – Какой, к черту, монастырь? Зачем нам с тобой монастырь?
– Почему это нам с тобой?
– Как почему? – удивился Варакин. – Я всегда знал, что ты появишься. Чем шире морды, тем теснее наши ряды! – весело подтвердил он. – Я всегда знал, что ты непременно появишься.
– Но почему?
– Да потому что я такие вещи всей шкурой чувствую. У меня бабушка еврейка, – похвастался Варакин. – По-моему, ты давно созрел. Кого хочешь, спроси, все подтвердят, что ты созрел.
– Да почему, черт побери? – мучительно пытался сообразить Сергей, вдруг вспомнив странные рассуждения Анта о тюрьме и рае. – Почему я должен был тут появиться?
– А ты деловых партнеров кидаешь? Кидаешь! – от души развеселился Варакин, упирая руки в бока. – Бобы рубишь на чужой территории? Рубишь. Баб обманываешь? Друзьям врешь? О репутации задумываешься? Вот то-то и оно! Если хочешь знать, Рыжий, – непонятно, но весело объяснил он, – в Новые Гармошки ты должен был попасть раньше меня!
– Да почему? – все еще не понимал Сергей, с трудом справляясь с подступающей к горлу тошнотой.
– Да потому, что ты круче. Ты матерый тип. У тебя грехов больше. Не огрехов, а грехов, я не оговорился. Ты «Русский чай» от души сделал, не пожалел. Ты эстов обидел, а они не монашенки. Да чего притворяться? Что посмеешь, то и пожмешь! Так ведь? И не маши крылами! – весело проорал Варакин, хотя Сергей и не собирался делать ничего такого. – Вот скажи, какое право ты имел трахать эстов на их территории? Молчишь? Вот то-то и оно! Ты должен был вести себя с ними добропорядочно. Ты должен был представлять свою страну, а ты что делал? Я, кстати, на тебя ссылаюсь в реферате! Я себя не люблю, просто сильно нравлюсь.Я всерьез, Рыжий. Я действительно хочу разобраться в себе. Я теперь столько знаю о людях, Рыжий, что ты лопнешь от зависти! Вот то-то и оно! – совсем раскипятился Варакин и весело заорал: – Ну, чего встал на пороге? Вид у тебя какой-то закороченный.
И с большим интересом спросил:
– После запоя?
Сергей кивнул.
На другой ответ он не был способен.
Но Варакин ждал, оказывается, именно такого ответа. Он даже подпрыгнул от удовольствия:
– Значит, по пьянке? Это да! Не крути хвостом! Я вранье чувствую всей шкурой. У меня бабушка еврейка. Если хочешь знать, – еще больше обрадовался Варакин, – я и в мужском монастыре тоже побывал, только мне там не понравилось. Помнишь анекдот про парня, который никогда не трахал педика, только трахал человека, который однажды трахал педика? – Варакин заржал. – Я до Новых Гармошек занимался честным бизнесом, сам знаешь. Ну, может, не совсем честным, зато серьезным, – подмигнул Варакин. – Я на Шри Ланка, Рыжий, спал однажды с дочкой американского миллиардера. Ну, может, не совсем миллиардера, но спал. Чем меньше женщину мы любим, тем больше времени на сон!Только с бабами, Рыжий, – неожиданно запечалился Варакин, – мне всегда непруха. Я чужое вранье чувствую всей шкурой, про бабушку я уже говорил. Но с бабами мне непруха. – От полноты чувств Варакин рубанул воздух ладонью. – Расслабься, Рыжий! Ты будто с субботника.
Сергей, наконец, вошел в комнату.
Весело подпрыгивая, Варакин пробежался вдоль длинного стеллажа, плотно забитого книгами. Он был подвижен, как ртуть, он ни на секунду не оставался на одном месте. Все в нем двигалось, кипело, бурлило, перетекало.
– Эх, Рыжий, я тебя ждал! Я за последние годы столько всего перепробовал, что у тебя мозгов не хватит представить!
Веселясь, он усадил Сергея в удобное кресло.
На круглом столике появились чайник, фарфоровые чашки, мед, молоко. Все это Варакин шумно тащил из крохотной кухоньки и выставлял на столик без всякой системы, но с удовольствием. Было видно, что он сам этим собирался воспользоваться. «Ты же знаешь, – шумел он. – Я свое состояние потерял только на бабах!»
В пересказе Варакина это выглядело так.
– Ты-то, Рыжий, знаешь, что такое рыночные отношения. Давай чашку, еще чаю плесну, – (года три назад Варакин, конечно, плеснул бы водки, отметил про себя Сергей). – Ты цепкий, ты всегда первым улавливал, откуда ветер дует, но все равно первыми в Томске рыночные отношения оценили девушки. – (Года три назад Варакин сказал бы – бляди.) – Это ж давно известно: каково общество, таковы и девушки! А я, Рыжий, в рынок вперся не сразу. Это потом, когда все завертелось в стране, я начал что-то петрушить. Правда, ты тогда считал меня мелким мошенником. Впрочем, я и был мелким мошенником, – с наслаждением признался Варакин. – Но хотел быть крупным. Таким, как ты. Ведь советская власть к чему нас подготовила? – весело спросил Варакин. – Да ни к чему не подготовила, а я не хотел груши околачивать. Я книжки любил читать. Я в детстве чем больше читал книжку про хорошего мальчишку Тимура, тем больше хотел походить на плохого мальчишку Мишку Квакина. Помнишь такого? Уж мы бы с Квакиным наставили Тимура на верный путь. Он бы с каждой бабули имел копеечку. Разгуляться негде было. Вот почему, Рыжий, когда в газетах появились эти первые объявления об интиме, я сразу смекнул, что вот оно настоящее живое дело, вот она настоящая работа с живыми людьми, у меня к такой работе талант! Опять же, сочетание идеальное: с одной стороны бабы, с другой бабки. Не раздумывая, позвонил. До сих пор помню текст объявления: «Тр. крас. дев. на раб. и вод. с авт».Кому надо, тот поймет.
Сам Варакин, понятно, понял.
« Вод. с авт.требуется?» – выдерживая деловой стиль, солидно подышал он в трубку. – «В самую точку! – ответил мужской голос. И поинтересовался: – Авт.у вас какой?» – «Да подходящий авт.Новая «Девятка», не битая». – «Стекла затемнены?» – «А кого мне бояться?» – «Надо затемнить». – «Договоримся, – солидно согласился Варакин. – А работа?» – «Работа обычная, крутить баранку, – хмыкнул мужской голос. – Но каждый день. Ближе к вечеру. Будем вызывать вас по телефону. Как понадобитесь, так и вызовем». – «А по какому телефону? Я ведь вам еще не представился». – «А по тому, с которого говорите, – ответил мужской голос. – Мы же работаем с определителем номеров. Информационные каналы у нас налажены. У нас надежная фирма. – Тогда так все говорили. – Если боитесь жены, вызывать вас будет мужчина». – «Да не боюсь, – ответил Варакин. – Пусть вызывает женщина. Так даже приятнее. Вы про работу мне растолкуйте». – «Работа простая, но ответственная, – растолковали Варакину. – Вызывают по телефону, выезжаете. В условленном месте в ваш авт.садятся крас. дев.Может, три, а может, все четыре. Диспетчер по телефону сообщает адреса, вы развозите крас. дев.Но аккуратно развозите, с уважением. Улыбок не жалеть, это наше правило. Сами в квартиры не входите, это совсем не ваше дело, клиенты встречают крас. дев.у ворот, так сказать. Там их и отдаете». – « Крас. дев.?» – «Ну, не себя же! – упрекнули Варакина. – Отдаете крас. дев.клиентам, а сами связываетесь по автоматической связи с диспетчером, чтобы получить следующий адрес». – «Что значит, по автоматической?» – «Ну, по телефону-автомату». – «Понял! Все понял! – бодро откликнулся Варакин. И спросил: – А охрана?» – «Какая охрана?» – «Ну как? Со мной крас. дев.Две, а то и четыре». – «У нас надежная фирма, – еще раз объяснили Варакину. – У нас компьютерный контроль клиентов. Но, конечно, если клиент сильно пьян, не отдавайте ему крас. дев.Сразу уезжайте и связывайтесь с диспетчером». – «А зарплата?» – «С каждой крас. дев.будете иметь определенный процент. Это совсем неплохо. Плюс премии. Плюс бензин».
Варакин рассказывал весело.
В голосе его чувствовалась необыкновенная легкость, не совсем понятная Сергею. То ли Варакин давно и всерьез простил все обиды веселому и поганому российскому рынку, то ли что-то такое особенное давало ему право легко говорить о серьезных вещах. Людей же ведь много, весело махал Варакин руками, а общество одно. Человек к человеку, вот тебе и общество. А хороший человек или плохой, это уже неважно. Общество состоит из разных людей.
Ночь сейчас? Утро?
Скорее утро.
Раннее.
Боль ушла, но голова оставалась тяжелой. Зато он выспался, и даже причину внутренней тревоги мгновенно уловил: сбои в памяти могут длиться примерно сутки…
И услышал музыку.
Откуда-то слабо доносилась музыка.
Ну да, раньше я не мог ее слышать, догадался он. И сейчас слышу только потому, что металлические жалюзи на окне подняты. Музыка доносится из распахнутого окна, из рассвета. Оттуда же несет сушью и гарью. Сочетание вполне гармоничное.
Он осторожно наклонил голову, даже тряхнул ею.
Боли действительно не было.
Внимательно прислушиваясь к внутренним ощущениям, он подошел к окну.
Светало. Смутный ряд двухэтажных кирпичных домиков, бетонные столбы с фонарями, часть угадывающейся за домиками стены, разрисованной цветными фигурками, – все было затянуто легким сизоватым туманом.
Впрочем, нет.
Это был не туман.
Это был дым, наносимый из горящей тайги.
Сквозь дымную сумеречность, сизую почти невесомую гарь, легкую угарную дымку неясно пробивался на востоке нежный розоватый отсвет, и Сергей с неожиданной печалью подумал, что раньше любое общение с Суворовым приносило ему только радость. К двум людям его всегда тянуло – к Суворову, и к Карпицкому. Он им доверял. Но если москвич Карпицкий был для него загадкой притягательной и все же объяснимой, то Суворов до сих пор, даже после многих лет дружеского общения, оставался тайной. Известно, впрочем, что идеальная страна все равно должна где-то существовать…Оставаясь самим собой, Суворов каждый день был другим. Он постоянно менялся. Он редко повторялся даже в суждениях. А еще, подумал Сергей, Суворов всегда держал данное слово.
Раньше…
Значит, деньги изменили и его.
Значит, и к этому следует отнестись здраво.
В конце концов, Суворов не первый и не последний человек, так резко изменившийся под давлением больших денег. Если он не прилетел в Новые Гармошки, а послал вместо себя Анта, значит, он действительно изменился, значит, он действительно решил получить Коляна самым простым путем. Ну, право, зачем ему лететь в Новые Гармошки? Достаточно послать Анта. Верная собака Ант сделает все. Прибалт наверняка уже побывал на заимке.
Он вдохнул горький воздух.
Потом подошел к двери, потянул ее на себя, но дверь не открылась.
Постучать? Позвать кого-то? Поворачиваясь, он случайно отжал ручку вниз, и дверь неожиданно (он даже вздрогнул) отошла.
Он неуверенно оглянулся. Случайно забыли запереть дверь? Или оставили ее не запертой специально? Впрочем, какая разница? – решил он. Уйти из Новых Гармошек, наверное, трудней, чем войти. К тому же, оказывается, он чувствовал себя вовсе не так хорошо, как ему казалось. Резкая боль, вернувшись, снова раздирала виски.
Сделав шаг, он остановился.
Сейчас меня вырвет.
Но его не вырвало.
Медленно, как старик, стараясь не оглядываться на оставленную открытой дверь, будто оттуда мог кто-то появиться, он начал спускаться по широкой лестнице, украшенной широкими отполированными перилами.
Вниз не вверх, сердце не выскочит.
Медленно, со ступеньки на ступеньку, он спускался вниз и дивился ровному электрическому свету. Шума генераторов он не слышал, только негромкую музыку. Он не мог понять, что играли. А генераторы, наверное, упрятаны в подземных бункерах. Получай старатели электроэнергию извне, им трудно было бы сохранить в тайне существование Новых Гармошек. Разумеется, у Суворова хватило бы средств на оплату энергии, получаемой извне, но тогда Новые Гармошки не оказались бы столь уединенными.
Рай? Тюрьма?
Что мне до этого?
Мое дело добраться до Коровенкова и до Кобелькова, подумал Сергей, обязательно добраться до гегемонов. Вот какой страшный процесс, как сказал бы Коровенков. Добраться до Валентина, пока он сам еще не кинулся искать меня.
А странно…
Почему он сам меня не ищет?…
Наконец Сергей спустился на лестничную площадку первого этажа.
На площадку выходили две двери. Музыка доносилась из-за той, что вела в квартиру или в комнату, находившуюся прямо под его номером. А вот дверь подъезда была распахнута прямо на улицу.
Она звала.
Она кричала.
Но прежде, чем решиться выйти на тихую, еще, наверное, пустую улицу, сумеречную от сухой сизоватой гари и духоты, Сергей нажал на кнопку электрического звонка.
Он не знал, зачем он это сделал.
Нажал, и все.
Если здесь живет Ант, или Павел Жеганов, или их люди, решил он, я улыбнусь и спрошу время. И тогда станет ясно, случайно оставили мою дверь открытой или это какая-то хитроумная ловушка?
Дверь распахнулась и Сергей остолбенел.
– Варакин?
– Ну?
– Что ты делаешь?
– Реферат пишу.
Сергей негромко рассмеялся.
Почти минуту Варакин недоуменно его разглядывал, потом глаза Варакина просветлели. Он упер длинные руки в бока и от избытка нахлынувших на него чувств даже присел слегка, от чего полы пестрого халата нелепо коснулись паркетного пола:
– Рыжий!
– А ты говоришь, реферат пишешь.
– Улыбайся шире, люблю идиотов! – весело заорал Варакин. – Я знал, что ты появишься!
– Какой реферат? – изумлением переспросил Сергей. – Все знают, что ты замаливаешь грехи где-то на Дальнем востоке. В мужском монастыре. Или в женском. Ты же сам так писал.
– А теперь пишу реферат! – за прошедшие годы Варакин ничуть не растратил жизненную энергию. Он весь кипел. – Какой, к черту, монастырь? Зачем нам с тобой монастырь?
– Почему это нам с тобой?
– Как почему? – удивился Варакин. – Я всегда знал, что ты появишься. Чем шире морды, тем теснее наши ряды! – весело подтвердил он. – Я всегда знал, что ты непременно появишься.
– Но почему?
– Да потому что я такие вещи всей шкурой чувствую. У меня бабушка еврейка, – похвастался Варакин. – По-моему, ты давно созрел. Кого хочешь, спроси, все подтвердят, что ты созрел.
– Да почему, черт побери? – мучительно пытался сообразить Сергей, вдруг вспомнив странные рассуждения Анта о тюрьме и рае. – Почему я должен был тут появиться?
– А ты деловых партнеров кидаешь? Кидаешь! – от души развеселился Варакин, упирая руки в бока. – Бобы рубишь на чужой территории? Рубишь. Баб обманываешь? Друзьям врешь? О репутации задумываешься? Вот то-то и оно! Если хочешь знать, Рыжий, – непонятно, но весело объяснил он, – в Новые Гармошки ты должен был попасть раньше меня!
– Да почему? – все еще не понимал Сергей, с трудом справляясь с подступающей к горлу тошнотой.
– Да потому, что ты круче. Ты матерый тип. У тебя грехов больше. Не огрехов, а грехов, я не оговорился. Ты «Русский чай» от души сделал, не пожалел. Ты эстов обидел, а они не монашенки. Да чего притворяться? Что посмеешь, то и пожмешь! Так ведь? И не маши крылами! – весело проорал Варакин, хотя Сергей и не собирался делать ничего такого. – Вот скажи, какое право ты имел трахать эстов на их территории? Молчишь? Вот то-то и оно! Ты должен был вести себя с ними добропорядочно. Ты должен был представлять свою страну, а ты что делал? Я, кстати, на тебя ссылаюсь в реферате! Я себя не люблю, просто сильно нравлюсь.Я всерьез, Рыжий. Я действительно хочу разобраться в себе. Я теперь столько знаю о людях, Рыжий, что ты лопнешь от зависти! Вот то-то и оно! – совсем раскипятился Варакин и весело заорал: – Ну, чего встал на пороге? Вид у тебя какой-то закороченный.
И с большим интересом спросил:
– После запоя?
Сергей кивнул.
На другой ответ он не был способен.
Но Варакин ждал, оказывается, именно такого ответа. Он даже подпрыгнул от удовольствия:
– Значит, по пьянке? Это да! Не крути хвостом! Я вранье чувствую всей шкурой. У меня бабушка еврейка. Если хочешь знать, – еще больше обрадовался Варакин, – я и в мужском монастыре тоже побывал, только мне там не понравилось. Помнишь анекдот про парня, который никогда не трахал педика, только трахал человека, который однажды трахал педика? – Варакин заржал. – Я до Новых Гармошек занимался честным бизнесом, сам знаешь. Ну, может, не совсем честным, зато серьезным, – подмигнул Варакин. – Я на Шри Ланка, Рыжий, спал однажды с дочкой американского миллиардера. Ну, может, не совсем миллиардера, но спал. Чем меньше женщину мы любим, тем больше времени на сон!Только с бабами, Рыжий, – неожиданно запечалился Варакин, – мне всегда непруха. Я чужое вранье чувствую всей шкурой, про бабушку я уже говорил. Но с бабами мне непруха. – От полноты чувств Варакин рубанул воздух ладонью. – Расслабься, Рыжий! Ты будто с субботника.
Сергей, наконец, вошел в комнату.
Весело подпрыгивая, Варакин пробежался вдоль длинного стеллажа, плотно забитого книгами. Он был подвижен, как ртуть, он ни на секунду не оставался на одном месте. Все в нем двигалось, кипело, бурлило, перетекало.
– Эх, Рыжий, я тебя ждал! Я за последние годы столько всего перепробовал, что у тебя мозгов не хватит представить!
Веселясь, он усадил Сергея в удобное кресло.
На круглом столике появились чайник, фарфоровые чашки, мед, молоко. Все это Варакин шумно тащил из крохотной кухоньки и выставлял на столик без всякой системы, но с удовольствием. Было видно, что он сам этим собирался воспользоваться. «Ты же знаешь, – шумел он. – Я свое состояние потерял только на бабах!»
В пересказе Варакина это выглядело так.
– Ты-то, Рыжий, знаешь, что такое рыночные отношения. Давай чашку, еще чаю плесну, – (года три назад Варакин, конечно, плеснул бы водки, отметил про себя Сергей). – Ты цепкий, ты всегда первым улавливал, откуда ветер дует, но все равно первыми в Томске рыночные отношения оценили девушки. – (Года три назад Варакин сказал бы – бляди.) – Это ж давно известно: каково общество, таковы и девушки! А я, Рыжий, в рынок вперся не сразу. Это потом, когда все завертелось в стране, я начал что-то петрушить. Правда, ты тогда считал меня мелким мошенником. Впрочем, я и был мелким мошенником, – с наслаждением признался Варакин. – Но хотел быть крупным. Таким, как ты. Ведь советская власть к чему нас подготовила? – весело спросил Варакин. – Да ни к чему не подготовила, а я не хотел груши околачивать. Я книжки любил читать. Я в детстве чем больше читал книжку про хорошего мальчишку Тимура, тем больше хотел походить на плохого мальчишку Мишку Квакина. Помнишь такого? Уж мы бы с Квакиным наставили Тимура на верный путь. Он бы с каждой бабули имел копеечку. Разгуляться негде было. Вот почему, Рыжий, когда в газетах появились эти первые объявления об интиме, я сразу смекнул, что вот оно настоящее живое дело, вот она настоящая работа с живыми людьми, у меня к такой работе талант! Опять же, сочетание идеальное: с одной стороны бабы, с другой бабки. Не раздумывая, позвонил. До сих пор помню текст объявления: «Тр. крас. дев. на раб. и вод. с авт».Кому надо, тот поймет.
Сам Варакин, понятно, понял.
« Вод. с авт.требуется?» – выдерживая деловой стиль, солидно подышал он в трубку. – «В самую точку! – ответил мужской голос. И поинтересовался: – Авт.у вас какой?» – «Да подходящий авт.Новая «Девятка», не битая». – «Стекла затемнены?» – «А кого мне бояться?» – «Надо затемнить». – «Договоримся, – солидно согласился Варакин. – А работа?» – «Работа обычная, крутить баранку, – хмыкнул мужской голос. – Но каждый день. Ближе к вечеру. Будем вызывать вас по телефону. Как понадобитесь, так и вызовем». – «А по какому телефону? Я ведь вам еще не представился». – «А по тому, с которого говорите, – ответил мужской голос. – Мы же работаем с определителем номеров. Информационные каналы у нас налажены. У нас надежная фирма. – Тогда так все говорили. – Если боитесь жены, вызывать вас будет мужчина». – «Да не боюсь, – ответил Варакин. – Пусть вызывает женщина. Так даже приятнее. Вы про работу мне растолкуйте». – «Работа простая, но ответственная, – растолковали Варакину. – Вызывают по телефону, выезжаете. В условленном месте в ваш авт.садятся крас. дев.Может, три, а может, все четыре. Диспетчер по телефону сообщает адреса, вы развозите крас. дев.Но аккуратно развозите, с уважением. Улыбок не жалеть, это наше правило. Сами в квартиры не входите, это совсем не ваше дело, клиенты встречают крас. дев.у ворот, так сказать. Там их и отдаете». – « Крас. дев.?» – «Ну, не себя же! – упрекнули Варакина. – Отдаете крас. дев.клиентам, а сами связываетесь по автоматической связи с диспетчером, чтобы получить следующий адрес». – «Что значит, по автоматической?» – «Ну, по телефону-автомату». – «Понял! Все понял! – бодро откликнулся Варакин. И спросил: – А охрана?» – «Какая охрана?» – «Ну как? Со мной крас. дев.Две, а то и четыре». – «У нас надежная фирма, – еще раз объяснили Варакину. – У нас компьютерный контроль клиентов. Но, конечно, если клиент сильно пьян, не отдавайте ему крас. дев.Сразу уезжайте и связывайтесь с диспетчером». – «А зарплата?» – «С каждой крас. дев.будете иметь определенный процент. Это совсем неплохо. Плюс премии. Плюс бензин».
Варакин рассказывал весело.
В голосе его чувствовалась необыкновенная легкость, не совсем понятная Сергею. То ли Варакин давно и всерьез простил все обиды веселому и поганому российскому рынку, то ли что-то такое особенное давало ему право легко говорить о серьезных вещах. Людей же ведь много, весело махал Варакин руками, а общество одно. Человек к человеку, вот тебе и общество. А хороший человек или плохой, это уже неважно. Общество состоит из разных людей.