Страница:
Валентин постучал ложечкой по чашке:
– Теперь главное. Если вникнуть в список майора Егорова, то бросается в глаза, что пропадали вовсе не лучшие и даже не самые богатые люди города. По крайней мере, явно не те, кем город может гордиться. И не те, за кого со временем можно потребовать выкуп. И в то же время не откровенные преступники. Даже больше скажу. Никто из людей, попавших в список майора Егорова, не может быть назван преступником. Не пойман, значит, не вор. То есть, мы имеем дело с мошенничеством, но с неявным, с обманом, но не бросающимся в глаза, с воровством, но скрытным. Короче, никто из указанных перцев не докатился до явного преступления, как бы не преступил какую-то последнюю черту. Это кажется мне важным. Это увязывает людей, попавших в список майора Егорова. Все эти перцы по шею в грязи, все они перепачканы выше крыши, все погрязли в прегрешениях, но если следовать букве закона, то они все еще не преступники. Понимаешь, все они как бы ходили рядом с преступлением, но, с точки зрения общества, они еще не преступники.
– Какие преступления можно вчинить Морицу? – удивился Сергей.
– Потребление наркотиков, пьянство, беспорядочные связи, – усмехнулся Валентин. – Наконец, разве не преступление разве – убивать Богом отпущенный тебе талант?
– Ну-у-у, – протянул Сергей, – с такими преступлениями общество обычно склонно мириться.
– Но вот пришло время и кому-то надоел такой порядок вещей.
Валентин внимательно поглядел на Сергея:
– Есть еще одна закономерность…
– Ну?
– Только ты на меня сразу не бросайся, – ухмыльнулся Валентин. – Я же говорю, пока это только гипотеза. И все же нельзя не заметить, что тем или иным образом каждый из пропавших был в свое время связан с твоим большим рулем.
– С Суворовым?
– Вот именно.
– А конкретно?
– А вот тебе и конкретно. Возьми Морица – чистый факт. Жил крохами со стола твоего большого руля. Можно сказать, жил на подаяние.
– Суворов никому не отказывает в помощи.
– Возможно. Но я ведь и не настаиваю на формулировках. Но куда деться? Частный женский лицей, например, содержался на деньги твоего большого руля.
– А несовершеннолетний инвалид? – наугад спросил Сергей. – А капитан речного буксира?
– Несовершеннолетний инвалид безвозмездно получил одну из пяти колясок, закупленных два года назад в Германии на деньги Суворова. На благотворительном вечере твой большой руль лично разговаривал с каждым инвалидом, а значит, и с Венькой-Бушлатом. А капитан буксира не раз организовывали рыбалку для твоего большого руля и его гостей. Не буду утверждать, что все попавшие в список запросто здоровались с Суворовым за руку, но все равно они входили в некий его круг.
– Если даже и так, – покачал головой Сергей, – меня это не убеждает.
– Хорошо, давай еще раз пройдемся по списку, – предложил Валентин. – Вот пятнадцать человек. Все вроде разные. Но Урылов, мелкий предприниматель, трижды обращался за деньгами к Суворову. Редко бывает, чтобы кредитор не знал в лицо человека, которому ссужает деньги. На фотографии, приложенной к делу, твой большой руль и наш фигурант мирно беседуют за чашкой горячего шоколада. Суворов, кажется, любит херши? Разумеется, фотография ни о чем плохом не говорит, – предупреждающе поднял руку Валентин, – но она подтверждает факт встречи. Может, и не одной. Вообще крупные рули, подобные твоему, довольно быстро обрастают ракушками. Под таким термином я подразумеваю людей самого разного толка. Например, Плетнева и Князева. До того, как заняться наркотиками, они работали на Суворова, и работали не очень честно. Мы установили несколько конфликтов, возникших между ними и твоим большим рулем. Что касается Мезенцева, тут никаких вопросов не возникает. Варакин тоже был вхож в дом Суворова. А проститутка Бидюрова, между прочим, была влюблена в твоего большого руля, или удачно притворялась влюбленной. Очень инициативная особа. Дважды летала в Штаты. Брала билет в один конец и нелегально работала в ночных заведениях. В конце концов ее выслали. Известно, что твой большой руль однажды вытащил Бидюрову из милиции. Представления не имею, зачем ему понадобилась профессиональная проститутка, говорят, он глубоко порядочный человек, но ведь было, было. Про Гришина, Портнова и хирурга Останцева говорить не буду, ты сам, наверное, сталкивался с ними в доме Суворова, а вот студент Лендов – интересный тип. Он считался лучшим на мехмате и получал именную стипендию, учрежденную твоим большим рулем. Короче, сам видишь, что все наши фигуранты в той или иной степени соприкасались с Суворовым… Как, кстати, соприкасался с ним и Колян… Как ты сам с ним соприкасаешься…
Валентин отставил чашку и внимательно взглянул на Сергея:
– Доходит до тебя?
– Нет.
– Тогда повторяю. Суета вокруг тебя не пустяк. Что-то происходит такое, чего мы не понимаем. Возможно, подошла твоя очередь исчезнуть. В любое время ты можешь попасть в список майора Егорова.
– Да нет, – неохотно возразил Сергей. – Если уж строить гипотезы, то охота идет, скорее всего, на самого Суворова. Отлавливают людей, имеющих на него компромат… Да нет, и это чепуха… – спохватился он. – Правда, Суворов работает с очень большими деньгами… Это многое предполагает… У него нет долгов, зато у него много должников…
– Этот твой большой руль совсем не такая простая птица, – покачал головой Валентин. – Ребята из вашей Конторы держат руку на пульсе. В последние два-три года очень крупные суммы уходят у твоего большого руля на какие-то совершенно непонятные расходы… Как понимаешь, это конфиденциальные сведения, – напомнил он. – Да успокойся ты, нет в этом ничего противозаконного. Это право твоего большого руля – тратить собственные деньги так, как ему нравится. Но понимаешь, загадочные расходы очень уж велики…
– Какой-то новый проект, о котором он пока не хочет распространяться?
– Возможно… Возможно… Но расходы слишком уж велики… Некоторые деловые партнеры должны были заинтересоваться такими расходами, но странно, не интересуются. Это позволяет думать, что, в лучшем случае, они находятся в доле… А в итоге… – Валентин разочарованно перевернул чашку и поставил на блюдце. – В итоге ничего серьезного на твоего большого руля никто не накопал, даже такой упорный человек, как майор Егоров… Но я чувствую опасность… Я сильно чую опасность…
– Для кого?
– Для тебя, конечно.
– Да ну, – хмыкнул Сергей. – Ну, увели какое-то письмо, ну, увели карту.
– Дело не в письме, – покачал головой Валентин.
– А в чем?
– А в том, что ты в последнее время слишком много откровенничаешь с Суворовым. Ты слишком близко подошел к своему большому рулю. Не по погоде близко. Впредь советую не браться ни за какие дела, предлагаемые тебе Суворовым. Того же Коляна пусть ищет милиция, в крайнем случае, приспешники самого Суворова, его челядь, а ты не лезь в это. Ты и письмом не должен был интересоваться.
– Почему?
– Да потому, что все это имеет прямое отношение к Суворову.
– Он мой друг…
– Это ты так считаешь, – покачал головой Валентин. – А у него на этот счет может быть другое мнение.
Труп по заказу
– Теперь главное. Если вникнуть в список майора Егорова, то бросается в глаза, что пропадали вовсе не лучшие и даже не самые богатые люди города. По крайней мере, явно не те, кем город может гордиться. И не те, за кого со временем можно потребовать выкуп. И в то же время не откровенные преступники. Даже больше скажу. Никто из людей, попавших в список майора Егорова, не может быть назван преступником. Не пойман, значит, не вор. То есть, мы имеем дело с мошенничеством, но с неявным, с обманом, но не бросающимся в глаза, с воровством, но скрытным. Короче, никто из указанных перцев не докатился до явного преступления, как бы не преступил какую-то последнюю черту. Это кажется мне важным. Это увязывает людей, попавших в список майора Егорова. Все эти перцы по шею в грязи, все они перепачканы выше крыши, все погрязли в прегрешениях, но если следовать букве закона, то они все еще не преступники. Понимаешь, все они как бы ходили рядом с преступлением, но, с точки зрения общества, они еще не преступники.
– Какие преступления можно вчинить Морицу? – удивился Сергей.
– Потребление наркотиков, пьянство, беспорядочные связи, – усмехнулся Валентин. – Наконец, разве не преступление разве – убивать Богом отпущенный тебе талант?
– Ну-у-у, – протянул Сергей, – с такими преступлениями общество обычно склонно мириться.
– Но вот пришло время и кому-то надоел такой порядок вещей.
Валентин внимательно поглядел на Сергея:
– Есть еще одна закономерность…
– Ну?
– Только ты на меня сразу не бросайся, – ухмыльнулся Валентин. – Я же говорю, пока это только гипотеза. И все же нельзя не заметить, что тем или иным образом каждый из пропавших был в свое время связан с твоим большим рулем.
– С Суворовым?
– Вот именно.
– А конкретно?
– А вот тебе и конкретно. Возьми Морица – чистый факт. Жил крохами со стола твоего большого руля. Можно сказать, жил на подаяние.
– Суворов никому не отказывает в помощи.
– Возможно. Но я ведь и не настаиваю на формулировках. Но куда деться? Частный женский лицей, например, содержался на деньги твоего большого руля.
– А несовершеннолетний инвалид? – наугад спросил Сергей. – А капитан речного буксира?
– Несовершеннолетний инвалид безвозмездно получил одну из пяти колясок, закупленных два года назад в Германии на деньги Суворова. На благотворительном вечере твой большой руль лично разговаривал с каждым инвалидом, а значит, и с Венькой-Бушлатом. А капитан буксира не раз организовывали рыбалку для твоего большого руля и его гостей. Не буду утверждать, что все попавшие в список запросто здоровались с Суворовым за руку, но все равно они входили в некий его круг.
– Если даже и так, – покачал головой Сергей, – меня это не убеждает.
– Хорошо, давай еще раз пройдемся по списку, – предложил Валентин. – Вот пятнадцать человек. Все вроде разные. Но Урылов, мелкий предприниматель, трижды обращался за деньгами к Суворову. Редко бывает, чтобы кредитор не знал в лицо человека, которому ссужает деньги. На фотографии, приложенной к делу, твой большой руль и наш фигурант мирно беседуют за чашкой горячего шоколада. Суворов, кажется, любит херши? Разумеется, фотография ни о чем плохом не говорит, – предупреждающе поднял руку Валентин, – но она подтверждает факт встречи. Может, и не одной. Вообще крупные рули, подобные твоему, довольно быстро обрастают ракушками. Под таким термином я подразумеваю людей самого разного толка. Например, Плетнева и Князева. До того, как заняться наркотиками, они работали на Суворова, и работали не очень честно. Мы установили несколько конфликтов, возникших между ними и твоим большим рулем. Что касается Мезенцева, тут никаких вопросов не возникает. Варакин тоже был вхож в дом Суворова. А проститутка Бидюрова, между прочим, была влюблена в твоего большого руля, или удачно притворялась влюбленной. Очень инициативная особа. Дважды летала в Штаты. Брала билет в один конец и нелегально работала в ночных заведениях. В конце концов ее выслали. Известно, что твой большой руль однажды вытащил Бидюрову из милиции. Представления не имею, зачем ему понадобилась профессиональная проститутка, говорят, он глубоко порядочный человек, но ведь было, было. Про Гришина, Портнова и хирурга Останцева говорить не буду, ты сам, наверное, сталкивался с ними в доме Суворова, а вот студент Лендов – интересный тип. Он считался лучшим на мехмате и получал именную стипендию, учрежденную твоим большим рулем. Короче, сам видишь, что все наши фигуранты в той или иной степени соприкасались с Суворовым… Как, кстати, соприкасался с ним и Колян… Как ты сам с ним соприкасаешься…
Валентин отставил чашку и внимательно взглянул на Сергея:
– Доходит до тебя?
– Нет.
– Тогда повторяю. Суета вокруг тебя не пустяк. Что-то происходит такое, чего мы не понимаем. Возможно, подошла твоя очередь исчезнуть. В любое время ты можешь попасть в список майора Егорова.
– Да нет, – неохотно возразил Сергей. – Если уж строить гипотезы, то охота идет, скорее всего, на самого Суворова. Отлавливают людей, имеющих на него компромат… Да нет, и это чепуха… – спохватился он. – Правда, Суворов работает с очень большими деньгами… Это многое предполагает… У него нет долгов, зато у него много должников…
– Этот твой большой руль совсем не такая простая птица, – покачал головой Валентин. – Ребята из вашей Конторы держат руку на пульсе. В последние два-три года очень крупные суммы уходят у твоего большого руля на какие-то совершенно непонятные расходы… Как понимаешь, это конфиденциальные сведения, – напомнил он. – Да успокойся ты, нет в этом ничего противозаконного. Это право твоего большого руля – тратить собственные деньги так, как ему нравится. Но понимаешь, загадочные расходы очень уж велики…
– Какой-то новый проект, о котором он пока не хочет распространяться?
– Возможно… Возможно… Но расходы слишком уж велики… Некоторые деловые партнеры должны были заинтересоваться такими расходами, но странно, не интересуются. Это позволяет думать, что, в лучшем случае, они находятся в доле… А в итоге… – Валентин разочарованно перевернул чашку и поставил на блюдце. – В итоге ничего серьезного на твоего большого руля никто не накопал, даже такой упорный человек, как майор Егоров… Но я чувствую опасность… Я сильно чую опасность…
– Для кого?
– Для тебя, конечно.
– Да ну, – хмыкнул Сергей. – Ну, увели какое-то письмо, ну, увели карту.
– Дело не в письме, – покачал головой Валентин.
– А в чем?
– А в том, что ты в последнее время слишком много откровенничаешь с Суворовым. Ты слишком близко подошел к своему большому рулю. Не по погоде близко. Впредь советую не браться ни за какие дела, предлагаемые тебе Суворовым. Того же Коляна пусть ищет милиция, в крайнем случае, приспешники самого Суворова, его челядь, а ты не лезь в это. Ты и письмом не должен был интересоваться.
– Почему?
– Да потому, что все это имеет прямое отношение к Суворову.
– Он мой друг…
– Это ты так считаешь, – покачал головой Валентин. – А у него на этот счет может быть другое мнение.
Труп по заказу
Сергей долго не мог уснуть.
В душной ночи взрывались голоса.
Пару раз они прозвучали совсем неподалеку, лишь слегка приглушенные рокотом автомобильного мотора. Вставать Сергей не стал. Наверное, братки, решил он, пользуясь темнотой, привезли под окна очередной похоронный венок. Как раз вчера милицейский наряд, присматривавший за подозрительным двором, был снят, – полковник Каляев не хотел бросать государственные деньги на ветер. А, возможно, считал, что жильцы привыкли к венку.
Как бы подчеркивая вечность обыденности, на кухне негромко, но отчетливо капала вода в раковину.
Конечно, думал Сергей, ворочаясь в душной постели, люди в больших городах всегда пропадали. Особенно неуравновешенные натуры вроде Веньки-Бушлата или поэта-скандалиста. Еще чаще пропадают типы, подобные Олегу Мезенцеву. Попадают под выстрел, под нож конкурентов; им могут подсунуть в офис взрывчатку; их, наконец, действительно похищают. В конце концов, в той или в иной мере каждый, попавший в черный список майора Егорова, провоцировал своими действиями окружающих.
Но связывать их с Суворовым?
Вряд ли это требует серьезного комментария.
Суворов встречался с каждым из списка майора Егорова? Да, конечно. Помогал какой-то проститутке? Не гнушался встреч с извращенцем и рэкетиром? Ну и что? Он мог не знать о их настоящих занятиях и всегда готов был помочь оступившемуся. Помогай всем, кто в этом нуждается. В последнее время ты слишком много откровенничаешь с Суворовым… Ты слишком близко подошел к своему большому рулю… Впредь советую не браться ни за какие дела, предлагаемые тебе Суворовым…
Нет, нет, Валентин ошибается, решил Сергей. Если кому-то грозит опасность, то как раз Суворову. Конечно, ему под окно не подкинут бандитский венок, но в чем-то он даже более уязвим, чем я. Этот окурок в пепельнице, например… Кто-то же оставил этот окурок…
Впредь советую не браться ни за какие дела, предлагаемые тебе Суворовым…
Ну, не знаю. Сбежав из Томска, Колян запросто мог вернуться. Попасть в офис Суворова не просто, конечно, но, в конце концов, в этом нет ничего невозможного.
Я с ним не договорил…
О чем не договорил Суворов с Коляном? Может, о спасении души?
О спасении души нынче говорят все, кому не лень, усмехнулся Сергей.
Может, это лучше, чем бездумно чертыхаться, но все равно ссылки на спасение души чаще всего свидетельствуют о внутренней слабости, очень немногие всерьез задумываются о спасении души. Обычно людям в их ежедневной суете некогда задуматься об этом, к тому же, они не боятся ада. Они ежеминутно заняты адом, уже выпавшим им на долю. Они заняты адом, который не первый год поджаривает их бока. Они, конечно, могут умиляться малиновому колокольному звону, но под тот же малиновый звон они запросто разоряют близких друзей, перераспределяют не свои богатства, обворовывают и закрывают шахты, заводы, фабрики, подделывают банковские бумаги. Слишком многие бесы владеют такими энергичными людьми, как Олег Мезенцев или Ленька Варакин. Слишком многие для того, чтобы Мезенцев ушел в бомжи, а веселый мошенник спрятался в монастыре. В монастырь уходят для того, чтобы не лгать, чтобы действительно спасти душу, а Варакин и Мезенцев привыкли к вранью с детства. Вранье – их способ мышления, их основной способ выживания. И для профессиональной проститутки тоже. И для злостного браконьера. И для обаятельного извращенца-директора. И для бывшего советского чиновника. Все, кто попал в черный список майора Егорова, жили, в сущности, враньем. В таких людях, как Мезенцев, бесы бушуют особенно энергичные. Мезенцев никогда не выбрал бы жизнь бомжа, а Ленька Варакин, попади он в монастырь, уже через неделю крутил бы по видаку крутую порнуху, и со всей вложенной в его сердце страстью прельщал тихих монашенок.
К черту! Дались они мне.
До Сергея вдруг дошло, что думает он о Мезенцеве и Варакине не просто так. Он думает о них для того, чтобы отогнать какие-то другие мысли, более сложные, более серьезные, более потаенные. Этот непонятный прибалт, например… Это письмо… Карта… Что-то, конечно, можно считать более важным, что-то менее, но факт тот, что названный прибалт существует, а письмо Морица и карта Суворова пропали…
Проснувшись, Валентина он не застал.
На кухонном столе лежала записка «Позвоню», а за окном неизменный бандитский венок. «Ну, как там? – позвонил он Игнатову. – Не проявились наши мужики?» – Он считал, что никакой информации с утра быть не может, но Коля его огорчил: «Тут Серый звонил из Мариинска. Говорит, побывал у него какой-то рыбак. То ли из Кураковки, то ли из Мураковки, название деревни я не расслышал, связь плохая. Случайно наткнулся в тайге на наших пихтоваров. Похоже, говорит, дела на заимке не важнецкие, помер там кто-то. То ли Кобельков, то ли Коровенков. Сам выбирай». – «Как это помер?» – «А как человек помирает? – удивился Игнатов. – Загнулся. Дал дуба. Откинул коньки». – «Ну, угораздило! – чертыхнулся Сергей. – Ехать надо?» – «Ясный хрен, надо. И срочно», – согласился Игнатов.
И сразу выложил вторую новость:
«Про урода слышал?»
«Про какого еще урода?»
«Ну, ясный хрен, про инвалида!»
«Про Веньку-Бушлата?»
«Можно и так сказать. Говорят, милиция вышла на его след. Весь город об этом судачит. Вроде попал Венька в какой-то специальный приют. Там таких уродов держали десятка полтора, для сбора милостыни. С утра накачают наркотиками, а потом везут по точкам».
«А содержал приют, конечно, отец Даун».
«Ты уже слышал об этом?»
«Не слышал и слышать не хочу!»
Сергей сердито положил трубку.
С приютом, ладно.
С приютом одни слухи.
А вот сообщение от Серого. Это уже серьезно.
Он протянул руку к телефону, но раздался звонок.
«Можешь подъехать к пустырю около городской свалки? – прорезался голос Валентина. – Прямо сейчас. К въезду, – Валентин уже неплохо разбирался в топографии Томска. – Ну, к тому месту, где бомжи опарышей продают».
Тоже радость, болтаться по свалкам, пожал плечами Сергей, но голос Валентина звучал встревожено.
Шесть снегов, конечно, нелепо, а вот звучит.
Тут же валялась знакомая инвалидная коляска.
Вот тебе и приют уродов! Сергей еще не успел увязать увиденное с Венькой-Бушлатом, но в голове промелькнуло: несовершеннолетний инвалид ездил точно в такой коляске. И даже не в такой, а именно в этой, кажется. Это Сергей и сказал подошедшим сотрудникам милиции.
– Повторите, пожалуйста, – попросил невысокий капитан.
– На такой коляске ездил несовершеннолетний инвалид Венька, – повторил Сергей. – Кличка у него была Бушлат, а фамилию не знаю.
– Взгляните на труп, пожалуйста, – попросил капитан. – Вы знали этого человека?
Сергей взглянул.
То, что он увидел, назвать человеком было трудно, – бесформенная, ужасно распухшая, раздавшаяся масса. Кожа на лице, казалось, сейчас полопается. Да и не лицо, а одна багрово-черная опухоль, кое-где покрытая коростой запекшейся крови. Зеленые мухи суетливо исследовали подозрительные бурые потеки. Рядом с убитым или умершим валялось три пустых бутылки из-под дешевой бормотухи, опорожненная консервная банка и много окурков, – праздновали здесь от души. И вертелась в стороне взбудораженная черная собачонка. Шерсть на загривке стояла дыбом, глаза нехорошо поблескивали. Собачонка явно боялась людей, нагрянувших на пустырь, но уходить не собиралась. Ждала, когда гости покинут облюбованное ею место.
Сергей вспомнил острую мордочку несовершеннолетнего инвалида.
При жизни у Веньки-Бушлата было не лицо, а именно мордочка. Острая, верткая, с нагло торчащим вперед носиком, с мутноватыми, часто помаргивающими глазками на выкате, всегда водянисто посверкивающими, подло озабоченными, с плоскими, вечно жующими губами, с мелкими желваками, так и ходящими вверх-вниз от непрестанного жевания. А что можно сказать о трупе, распухшем так сильно, что сгладились все морщины?
Сергей перевел взгляд на ноги.
Ноги у мертвеца оказались тонкие, высохшие.
Грязные штанины высоко задрались, и было видно, что ноги у трупа действительно тонкие и высохшие по всей длине. Вполне возможно, что это невообразимо разбухшее от жары тело с тонкими высохшими ногами было когда-то Венькой-Бушлатом, но уверенно сказать это Сергей не мог.
– Венька ездил в такой коляске, – повторил он. – А он это или нет, по-моему уверенно это никто не может сказать.
– Патологоанатом может, – усмехнулся Валентин.
– Куда?
– К Андрею Ф.
– А что мы ему скажем?
– Жара на тебя плохо действует, – укоризненно покачал головой Валентин. – Это ведь ты утверждал, что Андрей Ф. встречался в июле с Морицом.
– Ну, что за жизнь! – не выдержал, пожаловался Сергей. – Трупы на пустырях, бандитские венки под окнами, да еще Серый звонил: умер один из наших рабочих.
– А ты выброси на часок все это из головы и сосредоточься на Андрее Ф., – дружески посоветовал Валентин. – Странные предчувствия меня мучают. Сдается мне, что не найдем мы Филиппова.
– Как это понимать?
– Ну, как. Если действительно стоит кто-то за этими трупами… Ну, хотя бы мифический отец Даун… – Валентин неопределенно покрутил рукой в воздухе. – Если действительно стоит кто-то за этими трупами, то не позволят нам с тобой встретиться с Андреем Ф. Нисколько не удивлюсь, если охранник, проявив трудовую доблесть, вне очереди отбыл на вахту.
Район, куда они попали после некоторых блужданий по узким улочкам, оказался старым, деревянным, сплошь застроенным частными домиками. Деревья потемнели от жары, а домики сплошь были темными от времени. Над кирпичными трубами кое-где торчали резные жестяные флюгеры. Покосившиеся заборы, жухлая лебеда, и везде – неровно нарезанные огороды, над которыми неистово пекло Солнце.
Бревенчатый домик Андрея Ф. укрылся за палисадом, когда-то зеленым, теперь облупившимся.
Открытый колодец.
Потемневшая поленница.
На рассохшейся калитке предупреждение: «Берегись злой собаки».
Валентин осторожно приоткрыл скрипнувшую калитку, но собаки во дворе не оказалось. Конура стояла, но заброшенная, заросшая лебедой. Покачивалась на проволоке, протянутой через двор, коротко оборванная цепь. «Так я и думал, – разочарованно протянул Валентин. – Никого мы здесь не найдем».
И в этот момент дверь распахнулась.
На деревянное крылечко вышел крепкий парень в тельняшке и в затасканных джинсах, босой, желтоголовый, как румынский футболист. Глянув на гостей, он нисколько не удивился, только мирно сложил на груди короткие сильные руки.
– Здравствуйте, – сказал Валентин.
Парень кивнул.
Прикрыв калитку, гости подошли к крылечку.
Теперь от желтоволосого и от распахнутой двери их отделяли какие-то два метра. И сразу стало ясно, что живет желтоголовый один и живет неустроенно. Какая-то пересохшая трава пучками висела под потолком тесных сенок. В проеме дверей темнела кухня; куча грязного белья валялась вокруг стиральной машины. Над машиной поднимался слабый парок.
– Филиппов? Андрей?
Парень кивнул.
– Мы хотим с вами поговорить.
Парень не спросил никаких документов, Валентин сам достал из кармана удостоверение и раскрыл перед Филипповым. Желтоголовый глянул и опять понимающе кивнул, но позы не переменил. И приглашать незваных гостей в дом явно не собирался.
– Работаете вахтовым охранником?
Желтоголовый кивнул.
– Часто приходится летать на место работы?
Подумав, желтоголовый показал палец. Потом подумал и показал еще два.
– Как вас понимать?
Парень пожал плечами.
– Что именно вы охраняете?
Желтоголовый улыбнулся и не ответил. Видно было, что он не дразнит гостей, просто у него так получалось.
– Учтите, – сухо предупредил Валентин. – Если вы не ответите сейчас, нам придется задать те же вопросы еще раз уже в официальном порядке.
Желтоголовый понимающе кивнул.
– Вы охраняете какую-то базу? Отдаленное предприятие? Строительную площадку? Карьер?
Парень неопределенно пожал плечами.
Валентин незаметно глянул на Сергея. Желтоголовый охранник явно действовал ему на нервы.
– Послушай, – вступил в разговор Сергей и протянул молчальнику сигарету. Тот, впрочем, отрицательно покачал головой. – Мы пришли к тебе по делу. По конкретному делу. Бояться нас не надо, мы не причиним тебе никаких неприятностей. Но если не ответишь на вопросы, неприятности могут возникнуть. Даже обязательно возникнут. Понимаешь?
Желтоголовый кивнул.
– Тогда почему ты молчишь?
Желтоголовый был готов и к такому вопросу.
Коротким движением загорелой руки он снял с полочки, приколоченной к стене, фанерную дощечку альбомного формата. На дощечке мелом было выведено: «Я немой».
Валентин и Сергей изумленно переглянулись.
Сергей готов был расхохотаться. Хорошо бы мы выглядели, подумал он, если бы притащили немого в отделение милиции.
– Извините, – развел руками Валентин.
Желтоголовый кивнул. Наверное, он привык к таким оборотам.
– Я правильно тебя понял? – негромко спросил Сергей желтоголового. – Сперва ты показал нам один палец, а потом два. Это значит, что ты летаешь на вахту раз в два месяца?
Желтоголовый кивнул.
– А сколько дней ты проводишь на вахте? Десять? Пятнадцать? Нет? Тогда, может, двадцать?
Желтоволосый кивнул.
– А что ты охраняешь? – вернулся к прежнему Сергей. – Предприятие? Заповедник? Лесной участок? Карьер? Склад взрывчатки? Завезенное в лес оборудование? Строительную площадку? Буровую скважину?
Желтоголовый улыбнулся, провел сырой тряпкой по фанерной дощечке и крупно написал мелом: «Не знаю».
– Как не знаешь? – опешил Сергей. – Вот ты прилетаешь в тайгу, правильно? Тебе выдают оружие и ты идешь охранять объект. Даже если указанный объект обнесен колючкой, даже если охранников не пускают на территорию объекта, даже если вся служба проходит исключительно на внешней стороне объекта, ну, никак не может быть такого, согласись, чтобы вахтовые охранники не знали или хотя бы не догадывались, что именно они охраняют.
Немой подумал и уверенно приписал к словам на дощечке букву я.
Получилось: «Я не знаю».
Как бы с упором на местоимение.
– Ну, хорошо, ты не знаешь, – неохотно согласился Сергей. – Пусть будет так, мы тебе верим. Но ведь ты не один обслуживаешь объект, правда? И возят охранников на объект всех вместе, правда? Ты наверняка должен знать всех, с кем летаешь на вахту?
Немой кивнул.
– Ты знаешь их имена, адреса?
Немой снова поднял перед собой дощечку.
В душной ночи взрывались голоса.
Пару раз они прозвучали совсем неподалеку, лишь слегка приглушенные рокотом автомобильного мотора. Вставать Сергей не стал. Наверное, братки, решил он, пользуясь темнотой, привезли под окна очередной похоронный венок. Как раз вчера милицейский наряд, присматривавший за подозрительным двором, был снят, – полковник Каляев не хотел бросать государственные деньги на ветер. А, возможно, считал, что жильцы привыкли к венку.
Как бы подчеркивая вечность обыденности, на кухне негромко, но отчетливо капала вода в раковину.
Конечно, думал Сергей, ворочаясь в душной постели, люди в больших городах всегда пропадали. Особенно неуравновешенные натуры вроде Веньки-Бушлата или поэта-скандалиста. Еще чаще пропадают типы, подобные Олегу Мезенцеву. Попадают под выстрел, под нож конкурентов; им могут подсунуть в офис взрывчатку; их, наконец, действительно похищают. В конце концов, в той или в иной мере каждый, попавший в черный список майора Егорова, провоцировал своими действиями окружающих.
Но связывать их с Суворовым?
Вряд ли это требует серьезного комментария.
Суворов встречался с каждым из списка майора Егорова? Да, конечно. Помогал какой-то проститутке? Не гнушался встреч с извращенцем и рэкетиром? Ну и что? Он мог не знать о их настоящих занятиях и всегда готов был помочь оступившемуся. Помогай всем, кто в этом нуждается. В последнее время ты слишком много откровенничаешь с Суворовым… Ты слишком близко подошел к своему большому рулю… Впредь советую не браться ни за какие дела, предлагаемые тебе Суворовым…
Нет, нет, Валентин ошибается, решил Сергей. Если кому-то грозит опасность, то как раз Суворову. Конечно, ему под окно не подкинут бандитский венок, но в чем-то он даже более уязвим, чем я. Этот окурок в пепельнице, например… Кто-то же оставил этот окурок…
Впредь советую не браться ни за какие дела, предлагаемые тебе Суворовым…
Ну, не знаю. Сбежав из Томска, Колян запросто мог вернуться. Попасть в офис Суворова не просто, конечно, но, в конце концов, в этом нет ничего невозможного.
Я с ним не договорил…
О чем не договорил Суворов с Коляном? Может, о спасении души?
О спасении души нынче говорят все, кому не лень, усмехнулся Сергей.
Может, это лучше, чем бездумно чертыхаться, но все равно ссылки на спасение души чаще всего свидетельствуют о внутренней слабости, очень немногие всерьез задумываются о спасении души. Обычно людям в их ежедневной суете некогда задуматься об этом, к тому же, они не боятся ада. Они ежеминутно заняты адом, уже выпавшим им на долю. Они заняты адом, который не первый год поджаривает их бока. Они, конечно, могут умиляться малиновому колокольному звону, но под тот же малиновый звон они запросто разоряют близких друзей, перераспределяют не свои богатства, обворовывают и закрывают шахты, заводы, фабрики, подделывают банковские бумаги. Слишком многие бесы владеют такими энергичными людьми, как Олег Мезенцев или Ленька Варакин. Слишком многие для того, чтобы Мезенцев ушел в бомжи, а веселый мошенник спрятался в монастыре. В монастырь уходят для того, чтобы не лгать, чтобы действительно спасти душу, а Варакин и Мезенцев привыкли к вранью с детства. Вранье – их способ мышления, их основной способ выживания. И для профессиональной проститутки тоже. И для злостного браконьера. И для обаятельного извращенца-директора. И для бывшего советского чиновника. Все, кто попал в черный список майора Егорова, жили, в сущности, враньем. В таких людях, как Мезенцев, бесы бушуют особенно энергичные. Мезенцев никогда не выбрал бы жизнь бомжа, а Ленька Варакин, попади он в монастырь, уже через неделю крутил бы по видаку крутую порнуху, и со всей вложенной в его сердце страстью прельщал тихих монашенок.
К черту! Дались они мне.
До Сергея вдруг дошло, что думает он о Мезенцеве и Варакине не просто так. Он думает о них для того, чтобы отогнать какие-то другие мысли, более сложные, более серьезные, более потаенные. Этот непонятный прибалт, например… Это письмо… Карта… Что-то, конечно, можно считать более важным, что-то менее, но факт тот, что названный прибалт существует, а письмо Морица и карта Суворова пропали…
Проснувшись, Валентина он не застал.
На кухонном столе лежала записка «Позвоню», а за окном неизменный бандитский венок. «Ну, как там? – позвонил он Игнатову. – Не проявились наши мужики?» – Он считал, что никакой информации с утра быть не может, но Коля его огорчил: «Тут Серый звонил из Мариинска. Говорит, побывал у него какой-то рыбак. То ли из Кураковки, то ли из Мураковки, название деревни я не расслышал, связь плохая. Случайно наткнулся в тайге на наших пихтоваров. Похоже, говорит, дела на заимке не важнецкие, помер там кто-то. То ли Кобельков, то ли Коровенков. Сам выбирай». – «Как это помер?» – «А как человек помирает? – удивился Игнатов. – Загнулся. Дал дуба. Откинул коньки». – «Ну, угораздило! – чертыхнулся Сергей. – Ехать надо?» – «Ясный хрен, надо. И срочно», – согласился Игнатов.
И сразу выложил вторую новость:
«Про урода слышал?»
«Про какого еще урода?»
«Ну, ясный хрен, про инвалида!»
«Про Веньку-Бушлата?»
«Можно и так сказать. Говорят, милиция вышла на его след. Весь город об этом судачит. Вроде попал Венька в какой-то специальный приют. Там таких уродов держали десятка полтора, для сбора милостыни. С утра накачают наркотиками, а потом везут по точкам».
«А содержал приют, конечно, отец Даун».
«Ты уже слышал об этом?»
«Не слышал и слышать не хочу!»
Сергей сердито положил трубку.
С приютом, ладно.
С приютом одни слухи.
А вот сообщение от Серого. Это уже серьезно.
Он протянул руку к телефону, но раздался звонок.
«Можешь подъехать к пустырю около городской свалки? – прорезался голос Валентина. – Прямо сейчас. К въезду, – Валентин уже неплохо разбирался в топографии Томска. – Ну, к тому месту, где бомжи опарышей продают».
Тоже радость, болтаться по свалкам, пожал плечами Сергей, но голос Валентина звучал встревожено.
Когда я был живым, я был похож на дым, и дым шести снегов был тоже молодым…Незабвенный БГ.
Шесть снегов, конечно, нелепо, а вот звучит.
У синих скал я вверх упал, в то время как зеленый бог в мерцании веков себя искал…Легендарные времена «Аквариума». Но что делает на пустыре Валентин?
Вернулся я домой, и труп любимый мой спросил меня: «Что делал ты, когда ты был живой?.».У въезда на пустырь поперек дороги стоял облупленный милицейский газик. От него несло бензином и табаком. Незнакомый сержант грубо остановил Сергея, но из-за кустов помахал рукой Валентин: «Пропустите его, сержант». И, не здороваясь, спросил: «Протокол опознания подпишешь?»
Вернулся я домой, и труп любимый мой спросил меня: «Что делал ты, когда ты был живой?.».В полном молчании, подчеркнутом звоном кузнечиков, Сергей шел вслед за Валентином – мимо ржавого железа, торчащего из бурой травы, мимо выветренных серых костей, покрытых плесенью, мимо обрывков грязного тряпья, газет, целлофана. Воздух был сух, несло мертвечиной. За покосившимся металлическим контейнером, прихотливо поеденным ржавчиной, открылась неглубокая канава. Сухие кустики, похожие на колючку, лишь слегка прикрывали что-то серое, бесформенное, грубо свалившееся в канаву.
Тут же валялась знакомая инвалидная коляска.
Вот тебе и приют уродов! Сергей еще не успел увязать увиденное с Венькой-Бушлатом, но в голове промелькнуло: несовершеннолетний инвалид ездил точно в такой коляске. И даже не в такой, а именно в этой, кажется. Это Сергей и сказал подошедшим сотрудникам милиции.
– Повторите, пожалуйста, – попросил невысокий капитан.
– На такой коляске ездил несовершеннолетний инвалид Венька, – повторил Сергей. – Кличка у него была Бушлат, а фамилию не знаю.
– Взгляните на труп, пожалуйста, – попросил капитан. – Вы знали этого человека?
Сергей взглянул.
То, что он увидел, назвать человеком было трудно, – бесформенная, ужасно распухшая, раздавшаяся масса. Кожа на лице, казалось, сейчас полопается. Да и не лицо, а одна багрово-черная опухоль, кое-где покрытая коростой запекшейся крови. Зеленые мухи суетливо исследовали подозрительные бурые потеки. Рядом с убитым или умершим валялось три пустых бутылки из-под дешевой бормотухи, опорожненная консервная банка и много окурков, – праздновали здесь от души. И вертелась в стороне взбудораженная черная собачонка. Шерсть на загривке стояла дыбом, глаза нехорошо поблескивали. Собачонка явно боялась людей, нагрянувших на пустырь, но уходить не собиралась. Ждала, когда гости покинут облюбованное ею место.
Вернулся я домой…Венька?…
Сергей вспомнил острую мордочку несовершеннолетнего инвалида.
При жизни у Веньки-Бушлата было не лицо, а именно мордочка. Острая, верткая, с нагло торчащим вперед носиком, с мутноватыми, часто помаргивающими глазками на выкате, всегда водянисто посверкивающими, подло озабоченными, с плоскими, вечно жующими губами, с мелкими желваками, так и ходящими вверх-вниз от непрестанного жевания. А что можно сказать о трупе, распухшем так сильно, что сгладились все морщины?
Сергей перевел взгляд на ноги.
Ноги у мертвеца оказались тонкие, высохшие.
Грязные штанины высоко задрались, и было видно, что ноги у трупа действительно тонкие и высохшие по всей длине. Вполне возможно, что это невообразимо разбухшее от жары тело с тонкими высохшими ногами было когда-то Венькой-Бушлатом, но уверенно сказать это Сергей не мог.
– Венька ездил в такой коляске, – повторил он. – А он это или нет, по-моему уверенно это никто не может сказать.
– Патологоанатом может, – усмехнулся Валентин.
Вернулся я домой, и труп любимый мой спросил меня: «Что делал ты, когда ты был живой?.».– Прокатимся? – спросил Валентин, когда они сели в машину.
– Куда?
– К Андрею Ф.
– А что мы ему скажем?
– Жара на тебя плохо действует, – укоризненно покачал головой Валентин. – Это ведь ты утверждал, что Андрей Ф. встречался в июле с Морицом.
– Ну, что за жизнь! – не выдержал, пожаловался Сергей. – Трупы на пустырях, бандитские венки под окнами, да еще Серый звонил: умер один из наших рабочих.
– А ты выброси на часок все это из головы и сосредоточься на Андрее Ф., – дружески посоветовал Валентин. – Странные предчувствия меня мучают. Сдается мне, что не найдем мы Филиппова.
– Как это понимать?
– Ну, как. Если действительно стоит кто-то за этими трупами… Ну, хотя бы мифический отец Даун… – Валентин неопределенно покрутил рукой в воздухе. – Если действительно стоит кто-то за этими трупами, то не позволят нам с тобой встретиться с Андреем Ф. Нисколько не удивлюсь, если охранник, проявив трудовую доблесть, вне очереди отбыл на вахту.
Район, куда они попали после некоторых блужданий по узким улочкам, оказался старым, деревянным, сплошь застроенным частными домиками. Деревья потемнели от жары, а домики сплошь были темными от времени. Над кирпичными трубами кое-где торчали резные жестяные флюгеры. Покосившиеся заборы, жухлая лебеда, и везде – неровно нарезанные огороды, над которыми неистово пекло Солнце.
Бревенчатый домик Андрея Ф. укрылся за палисадом, когда-то зеленым, теперь облупившимся.
Открытый колодец.
Потемневшая поленница.
На рассохшейся калитке предупреждение: «Берегись злой собаки».
Валентин осторожно приоткрыл скрипнувшую калитку, но собаки во дворе не оказалось. Конура стояла, но заброшенная, заросшая лебедой. Покачивалась на проволоке, протянутой через двор, коротко оборванная цепь. «Так я и думал, – разочарованно протянул Валентин. – Никого мы здесь не найдем».
И в этот момент дверь распахнулась.
На деревянное крылечко вышел крепкий парень в тельняшке и в затасканных джинсах, босой, желтоголовый, как румынский футболист. Глянув на гостей, он нисколько не удивился, только мирно сложил на груди короткие сильные руки.
– Здравствуйте, – сказал Валентин.
Парень кивнул.
Прикрыв калитку, гости подошли к крылечку.
Теперь от желтоволосого и от распахнутой двери их отделяли какие-то два метра. И сразу стало ясно, что живет желтоголовый один и живет неустроенно. Какая-то пересохшая трава пучками висела под потолком тесных сенок. В проеме дверей темнела кухня; куча грязного белья валялась вокруг стиральной машины. Над машиной поднимался слабый парок.
– Филиппов? Андрей?
Парень кивнул.
– Мы хотим с вами поговорить.
Парень не спросил никаких документов, Валентин сам достал из кармана удостоверение и раскрыл перед Филипповым. Желтоголовый глянул и опять понимающе кивнул, но позы не переменил. И приглашать незваных гостей в дом явно не собирался.
– Работаете вахтовым охранником?
Желтоголовый кивнул.
– Часто приходится летать на место работы?
Подумав, желтоголовый показал палец. Потом подумал и показал еще два.
– Как вас понимать?
Парень пожал плечами.
– Что именно вы охраняете?
Желтоголовый улыбнулся и не ответил. Видно было, что он не дразнит гостей, просто у него так получалось.
– Учтите, – сухо предупредил Валентин. – Если вы не ответите сейчас, нам придется задать те же вопросы еще раз уже в официальном порядке.
Желтоголовый понимающе кивнул.
– Вы охраняете какую-то базу? Отдаленное предприятие? Строительную площадку? Карьер?
Парень неопределенно пожал плечами.
Валентин незаметно глянул на Сергея. Желтоголовый охранник явно действовал ему на нервы.
– Послушай, – вступил в разговор Сергей и протянул молчальнику сигарету. Тот, впрочем, отрицательно покачал головой. – Мы пришли к тебе по делу. По конкретному делу. Бояться нас не надо, мы не причиним тебе никаких неприятностей. Но если не ответишь на вопросы, неприятности могут возникнуть. Даже обязательно возникнут. Понимаешь?
Желтоголовый кивнул.
– Тогда почему ты молчишь?
Желтоголовый был готов и к такому вопросу.
Коротким движением загорелой руки он снял с полочки, приколоченной к стене, фанерную дощечку альбомного формата. На дощечке мелом было выведено: «Я немой».
Валентин и Сергей изумленно переглянулись.
Сергей готов был расхохотаться. Хорошо бы мы выглядели, подумал он, если бы притащили немого в отделение милиции.
– Извините, – развел руками Валентин.
Желтоголовый кивнул. Наверное, он привык к таким оборотам.
– Я правильно тебя понял? – негромко спросил Сергей желтоголового. – Сперва ты показал нам один палец, а потом два. Это значит, что ты летаешь на вахту раз в два месяца?
Желтоголовый кивнул.
– А сколько дней ты проводишь на вахте? Десять? Пятнадцать? Нет? Тогда, может, двадцать?
Желтоволосый кивнул.
– А что ты охраняешь? – вернулся к прежнему Сергей. – Предприятие? Заповедник? Лесной участок? Карьер? Склад взрывчатки? Завезенное в лес оборудование? Строительную площадку? Буровую скважину?
Желтоголовый улыбнулся, провел сырой тряпкой по фанерной дощечке и крупно написал мелом: «Не знаю».
– Как не знаешь? – опешил Сергей. – Вот ты прилетаешь в тайгу, правильно? Тебе выдают оружие и ты идешь охранять объект. Даже если указанный объект обнесен колючкой, даже если охранников не пускают на территорию объекта, даже если вся служба проходит исключительно на внешней стороне объекта, ну, никак не может быть такого, согласись, чтобы вахтовые охранники не знали или хотя бы не догадывались, что именно они охраняют.
Немой подумал и уверенно приписал к словам на дощечке букву я.
Получилось: «Я не знаю».
Как бы с упором на местоимение.
– Ну, хорошо, ты не знаешь, – неохотно согласился Сергей. – Пусть будет так, мы тебе верим. Но ведь ты не один обслуживаешь объект, правда? И возят охранников на объект всех вместе, правда? Ты наверняка должен знать всех, с кем летаешь на вахту?
Немой кивнул.
– Ты знаешь их имена, адреса?
Немой снова поднял перед собой дощечку.