Прашкевич Геннадий Мартович. Пятый сон Веры Павловны

   – Я пошлю за ней Бабичева.
   – А зачем нам к полковнику? Ты вроде отказался от его услуг.
   – Ну, как зачем? – развел руками Суворов. – Там же эти оперативники… А нам нужно проверить информацию…
   Сергей кивнул.
   Он еще не завтракал, а встреча с Суворовым затягивалась.
   Впрочем, черный и смазливый, как цыган с лаковой картинки, лейтенант Сизов и его напарник младший лейтенант Юрьев его успокоили. Такие тянуть не будут, почему-то решил он. С Суворовым лейтенант Сизов разговаривал с подчеркнутым уважением, правда, инициатива, проявленная непослушным подопечным, страшно ему не понравилась. Так не понравилась, что записав полученные от Суворова данные на сладкую парочку, он тут же отправил напарника к компьютеру в другой кабинет, а Суворову сказал:
   – Впредь все такие неподготовленные встречи категорически отменяются.
   И пояснил:
   – А если бы этот тип оказался обкуренным? Или под кислотой? Нынче за один широк могут пырнуть ножом.
   – Я не один был.
   Лейтенант скептически глянул на Сергея.
   – Вот бумага, Алексей Дмитриевич, а вот ручка. Пишите.
   – Что писать?
   – Заявление.
   – Какое еще заявление? – рассердился Суворов. – Я уже писал!
   – Писали, – усмехнулся лейтенант, – но затем отказались от наших услуг. Постарайтесь подробнее описать приметы человека, с которым встречались. Полагаю, мы имеем дело с банальным шантажом. – И повернулся к вернувшемуся Юрьеву: – Что там? Есть материалы на этих молодчиков?
   Юрьев молча протянул лейтенанту два снимка.
   Мрачноватые личности, хмыкнул Сергей.
   Анфас и профиль. Стрижены под машинку (это само собой). У одного – крупный нос, над левой бровью родинка. Второй вообще походил на быка – твердолобый, с выпуклыми глазами.
   – Басалаев Николай Егорович, – пояснил лейтенант Сизов, бегло пробежав приложенную к снимкам справку. – Шестьдесят шестого года рождения. Трижды судим. Особые приметы: на правом плече наколка: надпись «Все пройдет» и шприц с обвившейся вокруг него розой. Время от времени приторговывает наркотиками. Известен в своем кругу под кликухой Колян. Прописан на улице Фрунзе, но по месту прописки не проживает. Раньше по машинам не работал, – уже от себя добавил лейтенант, – но что за жизнь без импровизаций?
   – А Рысь?
   – А Рысь это тоже личность. Это Дугаров Константин Иванович, если по-человечески. Тоже из местных. Коренной томич, сейчас находится в розыске. Судим за умышленное убийство, бежал с этапа. Машинами раньше тоже не занимался, но ведь, с кем поведешься. Так что, благодарите судьбу, Алексей Дмитриевич, что встречу вам назначил не Дугаров.
   Лейтенант поднял глаза на Суворова:
   – Знаете этих людей?
   – Откуда же?
   – И никогда раньше не встречали?
   – Послушайте, лейтенант, – рассердился Суворов. – Через час я должен появиться на условленном месте с деньгами, а вы меня забрасываете дурацкими, простите, вопросами. Если меня действительно выведут на этих господ, что мне, собственно, делать?
   – Действовать, – весело ответил лейтенант, вставая. – Вы поедете на место встречи, а мы отправимся за вами.
   – Под мигалкой, под сирену?
   – Ценю ваш юмор, – засмеялся лейтенант. – Но мы постараемся остаться незамеченными. Оглядываться и искать нас взглядами не надо, и еще убедительно прошу вас, Алексей Дмитриевич, с незнакомцем на этот раз встречайтесь, пожалуйста, не один, а вместе с вашим другом. Раз уж так получилось… А вы, – взглянул он на Сергея, – постарайтесь присмотреться к фигуранту. Если он занервничает, не мешайте, пусть уходит. Попытайтесь понять, подослан он кем-то или действует самостоятельно.
   – А деньги? – спросил Суворов.
   – Ну, деньги – это ваша проблема, – развел руками лейтенант. – Мы помогаем вам неформально, по просьбе Сергея Павловича, – (он имел в виду полковника Каляева). – Так что, с деньгами решать вам. Хотя вряд ли фигурант расколется без денег.
   – А если арестовать его?
   – За что? – рассмеялся лейтенант. – А может, он пошутил? А может, это ваши приятели, Алексей Дмитриевич, подбили его на шутку? Он ведь ничего предосудительного пока не совершил, даже сильно не нахулиганил. Ну, позвонил по телефону, ну, ввел серьезного человека в заблуждение, так ведь шутка всякие бывают, правда?
 
   К автобусной остановке подрулили в самый раз.
   Тормознув, Сергей открыл дверцу, собираясь выпустить Суворова, но незнакомец оказался рядом. С уверенной улыбкой он шлепнулся на заднее сиденье. Вряд ли теперь лейтенант и его напарник могли увидеть лицо.
   – Поехали.
   – Куда?
   – Для начала прямо по улице.
   Сергей несколько замялся. Позиция, занятая неизвестным, ему не понравилась. Правда, Суворов ничего не понял. Протянув самый обыкновенный вдвое сложенный конверт, он сипловато сказал:
   – Здесь пятьсот долларов.
   – Мы говорили о другой сумме.
   – Нам она показалась преувеличенной.
   – Это неправильное решение, – заметил незнакомец. Он одновременно и отталкивал, и привлекал Сергея.
   – Вас такая сумма не устраивает?
   – Совершенно.
   – Тогда я могу тормознуть, – усмехнулся Сергей.
   Незнакомец задумался.
   Потом странная искра мелькнула в его глазах:
   – Ладно. Согласен.
   – Где нам искать указанных вами людей?
   – Коляна вы запросто отыщете в центре, – деловито сообщил незнакомец, глянув в конверт и пряча его в карман. – Раза два в неделю он появляется в скверике возле бывшего драмтеатра, напротив кино Горького. Приторговывает травкой. И узнать его легко: нос как руль, и взгляд, как у волка. – Незнакомец явно не врал. – А вот адрес проживания Рыся мне неизвестен.
   – А все же?
   – Ищите его у подружки на улице Смирнова, – посоветовал незнакомец. – В том доме, где аптека. Он бывает там нерегулярно, но бывает. Вообще в этой квартире собирается странный народец. На первый взгляд ничего противоправного, но присмотреться стоит. Очень даже советую присмотреться. Квартирка, значит, в третьем подъезде, седьмой этаж. – Незнакомец усмехнулся: – Только вы уж поторопитесь. Случайные деньги быстро тают.
   И коротко, но твердо попросил:
   – Тормозните.
 
   – Лейтенант Сизов? – позвонил с мобильника Философ. – Да, да, это я. Вы нас видели?… Ехали за нами?… Надо встретиться? Прямо сейчас?… – Лицо его удивленно вытянулось. – Опознать этого типа? Вы уже арестовали его? – И сипло заключил: – Ладно, подъедем.
   – Когда они успели его арестовать? – удивился Сергей.
   – Да речь не об аресте, – с некоторым разочарованием сообщил Суворов. – Просто лейтенант Сизов утверждает, что они хорошо знают нашего визави.
   Дальше Сергей совсем запутался.
   – Алексей Дмитриевич, ну, пять минут, не больше, – сказал в отделении лейтенант Сизов. Он явно волновался. – Даже садиться не предлагаю. Взгляните, пожалуйста, сюда. От вас требуется только один ответ: нетили да. Понимаете? Взгляните сюда. Тот это человек?
   Придавленная стеклом под листом темной бумаги с прорезанным в ней квадратным окошечком, лежала на столе фотография. Больших размеров, наверное, групповая. Но в прорезанный квадрат выглядывал только один человек. Он как бы настороженно присматривался к Суворову.
   – Это он?
   Лейтенант Сизов хищно облизнулся.
   Сергей уже собрался кивком подтвердить даСуворова, но что-то помешало ему. Что-то сбивало его с толку. Каким-то непонятным образом он чувствовал в происходящем некую неправильность. Он не мог объяснить, какую, но что-то в кабинете явно происходило не так, как должно было происходить. Даже переглянулись Сизов и его напарник как-то особенно… Каким-то шестым, или седьмым, или десятым чувством Сергей остро ощутил, что вообще-то в кабинете происходит что-то неправильное… Поэтому и заявил:
   – Да что ты, Алексей Дмитриевич! Не он это.
   – Как не он? – удивились оперативники. – Мы ехали прямо за вами. Мы сами его видели.
   – Вы не могли его разглядеть, вам солнце слепило глаза.
   – Но вы-то его разглядели! – рассердился лейтенант Сизов. – Алексей Дмитриевич, он это все-таки или не он?
   Ни единым движением, ни взглядом, ни движением губ Сергей не дал понять Суворову, что, собственно, происходит в кабинете, но необычность происходящего уже дошла до него. Нахмурившись, Суворов наклонился к столу и еще раз внимательно всмотрелся.
   – Нет, не он… Теперь я точно вижу, что это не он… Сперва показалось, но я ошибся…
   Лейтенант недоверчиво хмыкнул:
   – Вы уверены?
   Суворов тяжело кивнул.
   – А деньги? Вы передали этому человеку деньги?
   – Нет, сделка не состоялась, – предупредил ответ Суворова Сергей.
   – Почему?
   – Он потребовал слишком много.
   Лейтенант Сизов долго смотрел на Сергея.
   Это был не очень хороший взгляд. Он был полон профессионального любопытства, очень, впрочем, неприятного. Тем не менее, лейтенант кивнул:
   – Ладно. Свободны.
   И добавил со скрытой усмешкой:
   – Думается нам, что этот человек, Алексей Дмитриевич, вас больше не потревожит.
   И спросил:
   – Могу я сообщить Сергею Павловичу, что вы совершенно официально отказались от нашей помощи?
   Суворов растерянно кивнул.
   Так же растерянно он взглянул на Сергея уже в машине:
   – Ну, ничего не понимаю… Давай проедем в мой офис… Ты ведь, наверное, объяснишь мне, почему мы с тобой не опознали этого, как выражается лейтенант, фигуранта?

Дом Будды

   В подъезде офиса по обе стороны широкой лестницы, украшенной резными перилами, уютно светились плоские бра. Прохладная керамическая плитка с непонятным рисунком, скорее, не с рисунком, а с застывшим набегом абстрактных зеленоватых волн, покрывала стены до потолка, а на месте второй, замурованной за ненадобностью двери, тускло отсвечивало огромное зеркало.
   – Где твой консьерж?
   – Я его уволил. Были причины. Полковник обещает мне надежного человека.
   – Тебе нужен не милиционер.
   – А кто?
   – В твоем подъезде должен сидеть именно твой человек. Ну, скажем, кто-то вроде Бабичева.
   – У Каляева много надежных ребят.
   – Все равно я не стал бы сажать в подъезд милиционера.
   – Почему?
   – Потому что хорошо знаю, кто и откуда приходит сейчас в милицию.
   – Но его пообещал подобрать сам Каляев.
   – Знаешь, Алексей Дмитриевич, – нахмурился Сергей. – Если ты говоришь все это всерьез, то это меня злит. Раз уж ты чего-то боишься, отнесись к своим страхам серьезно, даже если они сильно преувеличены. Помнишь? «Человек не должен терпеть того, чего он боится». Ну, а если ты просто иронизируешь, то уволь. У меня много дел.
   – О чем это ты?
   – Если хочешь, чтобы я тебе помог, выкладывай все, что с тобой случилось. Я же чувствую, ты чего-то недоговариваешь, – покачал головой Сергей. – Баксы-шмаксы, записная книжка, дезодорант… Стал бы ты поднимать меня в субботнее утро ради такого набора… Ты, наверное, хотел сперва рассказать, там, в кафе, но потом раздумал… Такое бывает, могу понять… Хотя и в этом случае, Алексей Дмитриевич, готов напомнить: не доверяй сильно-то ребятам полковника. Они, конечно, с удовольствием подежурят в твоем подъезде: чисто, спокойно, денежно, но я на твоем месте и самому полковнику не сильно бы доверял… Понятно, он вроде как твой кореш, но почему?… Да потому, что всегда может к тебе прислониться. И прислоняется. И тянет из тебя деньги, машины, уверенность. Не для себя понятно, а для родной милиции, – усмехнулся Сергей, – но именно потому я и не стал бы доверять полковнику на сто процентов. Тебе он, не дай Бог, случись что, никогда не позволит прислониться к своему казенному плечу, украшенному полковничьими погонами. Такие, как Каляев, не любят проигрывающих. У него свои устремления, они с твоими совпадают случайно и временно. Как говорят, такова структура текущего момента. А оступись ты, полковник Каляев незамедлительно использует знание всех твоих слабых мест. Против тебя, естественно.
   Они поднялись в домашний кабинет Суворова.
   Три стены кабинета занимали сплошные книжные стеллажи.
   Казалось бы, книжной пылью должно было пахнуть еще на лестнице, но в кабинете ничего такого не чувствовалось. За книгами тщательно ухаживали. Философ не любил прятать книги за стекло. Книга должна дышать, утверждал он, книга всегда должна находиться на виду. Когда книга стоит на открытой полке, ее присутствие особенным образом и всегда благотворно воздействует на человека. Не может человек рассказывать грязные анекдоты на фоне бесчисленных книг, не может замышлять обман и преступление… Некоторая наивность всегда была присуща Философу… Впрочем, добрая треть библиотеки принадлежал Вере Павловне – редкие издания Чернышевского, Вольтера, русских и французских философов девятнадцатого века.
   Глядя на ряды книг, многие из которых он не только не читал, но и никогда не держал в руках, Сергей по-другому, чем всегда, ощущал прошлое. Здесь, в кабинете Суворова, он очень явственно ощущал прошлое – со всеми запахами, шумами, движениями, будто перед ним крутили странный бесконечный фильм. Он вдруг как бы попадал в свою юность – в лаборатории политеха, в темные переходы между корпусами… Он видел кафедру… Его охватывало волнение… Странно, подумал он, что из того темного, суетного, не очень-то и счастливого прошлого вырвалось, в общем, не так уж мало людей. Правда, это были сложные рывки. Это только у Суворова переход случился как бы сам по себе. Это только Суворов все приобрел в сегодня, вплоть до смуглой горничной в белом фартучке, безмолвно появившейся в кабинете с серебряным подносом в руках.
   Фарфоровый кофейник, фарфоровые чашки.
   – Херши?
   – Не откажусь.
   Суворов потянул носом:
   – Впервые горячий шоколад я попробовал в Штатах. Говоря про штат Пенсильвания, американцы прежде всего вспоминают зеленый городок Херши, а значит, шоколад. Так же как, скажем, Крафт ассоциируется у них прежде всего с сыром, а Либби с томатным супом. В правлении компании «Херши Чоколат Корпорейшн» у меня есть близкий приятель. Время от времени мы встречаемся, не обязательно в Штатах. Это он приучил меня к горячему шоколаду.
   Сергей кивнул.
   Суворову, конечно, везло.
   Прошлое осталось далеко за ним.
   Он, наверное, вспоминал о прошлом реже, чем Сергей, но он не мог о нем совсем не вспоминать. Он не мог забыть детство, проведенное не где-то там, а в маленьком Киселевске. Там не знали таких слов как херши. И напитков таких не знали. Там царила пронзительная грусть зимних вечеров, посвистывали маневровые тепловозы. Летом скверы тонули в облаках невесомого тополиного пуха, а каменные стены шахтерского Дома культуры содрогались от воплей и визга хорошо поддатых «Викингов», самой шумной музыкальной группы города.
   А другие миры?
   А других миров там не было.
   В другие миры в тихом провинциальном Киселевске верили только неисправимые чудаки или конкретные придурки. Единственным напоминанием о каких-то других мирах был в Киселевске Брод, то есть местный Бродвей– короткий бульвар, отрезок улицы Ленина, по которому под вечер прошвыривалась поддатая молодежь. К сожалению, у горизонта есть одна неприятная особенность – отодвигаться. Чем быстрей к нему мчишься, чем сильней убыстряешь ход, тем быстрей он отодвигается. Вот это чувство постоянно отодвигающегося горизонта и было, наверное, самым болезненным, самым нестерпимым в те уже доисторические времена…
 
   – Чугунок звонил, – по какой-то ассоциации вспомнил Сергей, расслабленно откидываясь в кресле. – Клянется разбогатеть.
   – Он на плаву?
   – Сам он считает, да.
   – А ты?
   – А я думаю, что нет. Он привык к бегам.
   И спросил, обрывая никуда не ведущий диалог:
   – Ты сам-то как собираешься действовать?
   Суворов задумался.
   Ему что-то мешает, понял Сергей. Он, кажется, правда хотел поделиться со мной чем-то важным, но передумал. Такое случается. Известно, что у людей, владеющих большими деньгами, проблемы вообще возникают значительно чаще.
   – А тебя как понимать? – спросил Философ, пробуя херши. – Ты же видел, что на фотографии изображен тот самый человек, с которым мы разговаривали в машине. Этому человеку, кстати, я отдал пятьсот баксов. Почему ты решил не опознавать его?
   – А ты не понял?
   – Иначе бы не спрашивал.
   – Тогда отвечаю, – усмехнулся Сергей. – Ты заметил, какими странными казенными оборотами была насыщена его речь? Он, например, так сказал – адрес проживания. Вот, дескать, адрес проживания ему неизвестен. Нормальный человек сказал бы, да бросьте, мол, не знаю, где прячется этот козел! А этот тип – адрес проживания! Кажется, он привык к специфической терминологии. Она так въелась в его язык, что он ее не замечает. К тому же он уверенно держался. Он привык к сложным ситуациям, они для него не в новинку. Сдается мне, что он просто один из тех, к кому ты обратился за помощью.
   – Думаешь, он из милиции?
   – А ты сам прикинь, – усмехнулся Сергей. – Каляевские оперативники положили под стекло групповую фотографию. Они так ее положили, что мы могли видеть лицо только одного человека. Значит, с самого начала они заподозрили своего коллегу. У них ведь даже групповая фотография под рукой оказалась. Может, на ней запечатлен выпуск милицейской школы, а? Может, в центре группы сидит, руки на коленях, твой хороший кореш полковник Каляев?
   – Ты специально меня запугиваешь?
   – Ну, зачем мне это? – нахмурился Сергей. – Запугивает тебя то-то другой. Сам подумай, откуда у человека со стороны может оказаться довольно подробная информация на каких-то там уголовников? Это же чисто профессиональная информация. Ты, конечно, можешь возразить, что подобную информацию можно получить и на улице, так я тебе тоже возражу: подробности об уголовниках все-таки принадлежат милиционерам. Это все-таки коллега наших оперов. Заметь, что до сегодняшнего утра о краже знали только оперативники полковника Каляева, да сами воры. Так ведь? Ну, еще ты, но это не в счет… Скорей всего, написанное тобой заявление попало на глаза одного из сослуживцев лейтенанта Сизова, и этот сослуживец самостоятельно вычислил Коляна и Рыся. Понимаешь? А, вычислив и поразмыслив, решил срубить легких деньжат. Для себя. Что в этом плохого? И опер поддержит свое небогатое существование, и воры получат свое. Может, даже тебе что-нибудь перепадет, – засмеялся Сергей. – Скажем, флакон с дезодорантом. Так что, запугиваю тебя не я, Алексей Дмитриевич, а кто-то другой. Надо бы тебе внимательнее присмотреться к людям полковника Каляева. Помнишь анекдот про секретаршу, которая входит в кабинет управляющего банком?
   – Не помню.
   – Входит она, значит, в кабинет и говорит: «Николай Михайлович, в приемной ждет мужчина. Уверяет, что вы должны ему сто тысяч баксов». – «Да? – удивляется управляющий. – Очень интересно. А как он выглядит?» – «Ох, Николай Михайлович, – отвечает секретарша, – выглядит он так, что вам лучше сразу отдать ему эти сто тысяч».
   – Не смешно.
   – Да я и не смеюсь.
   Сергей поднялся: – Есть еще вопросы?
   И опять Суворов заколебался. Было видно, что он колеблется.
   И все же он промолчал.
 
   Колян, повторял Сергей про себя, выезжая к Лагерному саду. Что за Колян?
   Что-то его тревожило. Подумаешь кликуха, мало он их слышал! Но что-то вот тревожило, что-то заставляло рыться в памяти. Он точно слышал это имя, совсем недавно слышал!
   Ну, конечно! – вспомнил он. Поехали, познакомлю с Коляном… У него всякие радости есть…Именно так обрадовал поэт-скандалист несовершеннолетнего инвалида Веньку-Бушлата. Поехали, дескать, познакомлю с Коляном… У него всякие радости есть…
   Слова Морица стоили внимания.
   И милицейская выборка теперь подтверждала: есть, есть такой Колян, отпуск у него затянулся… Трижды судим, приторговывает травкой, кажется… Всякие радости есть…
   Это мы уже проходили, сплюнул Сергей.
   Жила в Киселевске по соседству совсем дурная семья: пацан Мишка, мать шалава. Отец спился, куда-то исчез. Мишка, понятно, отбился от рук, бросил школу, жил в основном у бабки. То старые сапоги у нее упрет, то часть пенсии слямзит. Все украденное уходило на ханку. Начал Мишка рано, а чем дальше, тем больше. Сел на иглу, подхватил гепатит. А эта штука, считай, пострашней СПИДА. В двадцать лет умер от цирроза печени.
   Убог был Мишкин мир, покачал головой Сергей.
   Да и не мог Мишкин мир быть каким-то другим. Ведь мировоззрение его вырабатывалось даже не питейными точками, как у поэта-скандалиста (в конце концов, в питейных точках тоже можно встретить людей), а грязным становищем цыган, которое в Киселевске называли аулом, а еще мрачным деревянным домом некоего Яшки Будды, тайком поторговывающим дурью. Этот Яшка Будда (настоящую его фамилию Сергей не помнил), бывший машинист паровоза, рано ушедший на пенсию, жирный и умный, поддерживал связи с самой необыкновенной сволотой. Сам, кстати, не кололся, не глотал, не нюхал, зато все имел под рукой. Хорошо понимал, как нужно удерживать источник дохода. Ведь для чего люди живут? Правильно, для своего удовольствия. И если уж нашел теплое местечко, то держись за него. В годы яростных антиалкогольных компаний только у цыган, да у Яшки Будды можно было нажраться паленой водки.
   Но у Яшки Будды все было тоньше.
   Бывший машинист очень далеко глядел.
   Он, можно сказать, прозревал будущее. Это цыган перестройка застала врасплох, отняв монополию на алкоголь, а, значит, лишив бешеных денег. Кто будет жрать паленое дерьмо, когда кругом много крутого? Яшка Будда первый оценил новые возможности: вон как поперли по стране таджики-беженцы, вон как оживились кавказцы! У бывшего машиниста сразу дела пошли в гору.
   Да и как не пойти?
   Ханка ханкой, не ханка главное.
   Во взбудораженной перестройкой стране широкое распространение получили гораздо более привлекательные продукты. Скажем, фенозепам, напрочь обрубающий все внешние восприятия и обманчиво замыкающий тебя в твоем собственном, совершенно особенном, великолепном и невыносимом огненном центре мира. Крутись, вертись, сгорай от восторга! Или циклодол, напрочь изымающий тебя из этой поганой действительности. Только лови момент! Наконец, амитрипиллин, желтые таблетки которого сладостно возвращают самую счастливую улыбку на самое испитое, обтянутое кожей лицо.
   В Киселевске дорога к дому Яшки Будды многим была известна.
   Правда, Будде надо было платить, а у Мишкиной бабки комната давно была пустая. Сама бабка спала на тонком, как вытертая овчинка, тюфяке, и копеечную пенсию старательно от Мишки прятала. Пришлось воровать со строек казенную сантехнику, она всегда шла на ура. Потом Мишка увлекся, стал прижимать случайных прохожих к забору. У случайных прохожих в карманах случается всякое. Всех, блядь, посажу на нож, хорошему человеку Яшке Будде нужны бабки! Яшка Будда к солидной покупке даже премию выдает – бесплатный одноразовый шприц.
   Дом Будды стоял рядом с домом директора местного техучилища, разделял их дворы легкий заборчик. Случалось, что обкуренные клиенты Яшки Будды заваливались по ошибке во двор директора. Директору это не нравилось. Он завел кавказца по кличке Рэмбо. Угрюмый пес добросовестно валил заблудшего клиента с ног, а директор, матерясь, выкидывал со двора бедолагу. То и дело сопливый тинейджер Кешка, малолетний сын директора, радостно вопил: «Батяня! Рэмбо опять клиента по земле катает!»
   Директор не раз ходил в милицию.
   В милиции откровенно смеялись: «Взять Яшку Будду? Да как? Он кот ученый! Мы у него трижды обыск устраивали и ничего не нашли. А если бы и нашли, он бы в области откупился. Понимаешь? У него деньги есть. У него большие деньги. Таких, как он, брать нужно только с поличным. Наверняка. И при надежных свидетелях».
   «Вы плохо ищете! У него дурью весь дом набит! – безнадежно орал директор, понимая, что не найдет правды в милиции. – К нему даже ребятишки ходят! Сопляки! Понимаете? Он клиентов по ночам принимает!»
   «Нет у нас людей для ночных засад».
   Ну, нет, значит, нет.
   Однажды ночью дом Яшки Будды вспыхнул.
   Он вспыхнул сразу с трех сторон, чтобы, наверное, гасить было трудно.
   Соседи, высыпав на улицу, жадно смотрели на огонь. Одни крестились, другие облегченно вздыхали. Отчетливо попахивало бензинчиком. Ночь выдалась теплая, безветренная. Небо в бесчисленных звезды. «Ишь, пламя стоит, как свеча, значит, не перекинется на соседей», – удовлетворенно перешептывались в толпе. А начальник местного отделения УВД, тоже оказавшийся на ночной, освещенной багровыми отсветами улице, сказал насупленному директору техучилища: «Я бы вызвал пожарных, да что-то телефон у меня не работает. Странно, вроде как нас не предупреждали о ремонте. А у тебя?»
   «Да я не знаю, – никак не мог понять директор. – Когда из дому выходил, вроде работал».
   «Да говорю же тебе, ни у кого сегодня не работают телефоны! – Начальник УВД даже сплюнул: – Дурак ты, хоть и директор!»
   «А-а-а, телефон не работает!.. – дошло, наконец, до директора. Он даже заволновался: – А вот, не дай Бог, пожарные сами приедут. У них каланча высокая, уже проснулись, наверное».
   «А тут переулок узкий… – подсказал начальник отделения. – Вон шпалы сложены под забором… Неровен час, разбросать шпалы, никто к огню не проедет…»
   Яшка Будда, жирный, потный, матерясь, бегал в толпе, хватал людей за рукава, размазывал по лицу пот и слезы: «Ой, твою мать, горю! Ой, как горю! Все накопленное теперь сгорит! Где пожарники, мать их в душу? Люди, за что платим налоги?»