Страница:
— Но ведь в милиции оставалась ее фотография, она была в списке разыскиваемых детей…
— В милиции! Но разве они что-нибудь предпринимали?
Разве они могли что-нибудь сделать? Разве на них можно хоть в чем-то надеяться? Надо было самим… Самим… О, Боже!
Старуха Ванга была права! Ольга жива… А мы, вместо того, чтобы объединиться и делать что-то, мы предпочли смириться с ее смертью, мы перессорились, перегрызлись, как крысы, разбежались в разные стороны… Лана умерла… Отец уехал, писал свои дурацкие сценарии, ставил фильм… Я — остался, но блядовал тут во всю, ни до чего мне дела не было, я о ней даже не вспоминал, старался не вспоминать… Андрей — и вовсе женился, словно ни Ланы, ни Оли и на свете-то никогда не было!
— Андрей вспоминал о ней… О них.
— А что проку с его воспоминаний?!! Ванга… Ванга сказала, что Оля — жива! А мы не поверили ей…
— Ванга? Андрей не говорил мне…
— Он не знал. К Ванге ездили мы с отцом. Уже после того, как Лана умерла. Это было ее последнее желание… Чтобы мы съездили к Ванге. Ей рассказывали, будто Ванга творит чудеса по розыску пропавших. Она так верила… А отец — не верил ни на грош! Ванга сказала, что Ольга жива. Что она не видит ее, что она видит темноту вокруг нее, но Ольга жива, хотя — под землей, словно бы в могиле… Отец не поверил.
Решил, что это какое-нибудь дурацкое иносказание, утешение — что-нибудь насчет бессмертия души и жизни вечной! А Оля…
— …а Оля, судя по всему, жила в подземелье. То ли в подвале, то ли и вовсе в канализации — там бомжи в основной своей массе зимуют… Она мало рассказывала. Но она боится темноты и говорила, что они живут под землей и там их мир, и что тьма — их свет, и что бездна — их солнце. А доктор, который ее осматривал, сказал, что она явно длительное время пробыла абсолютно без света. Отсутствие витамина Д как-то по особенному сказывается на растущем организме и это можно определить даже спустя время, этот след неизгладим…
— Черт! Черт! Черт! Жила в темноте, в холоде, в грязи, с какими-то скотами, которых людьми-то нельзя назвать, которые калечили ее, насиловали… Ей же всего шесть лет было!
Черт! Поубивать их всех… Всех… А заодно и тех, кто хочет сейчас закон об отмене смертной казни принять! Их бы детей в подземелье, их бы детей насиловали и заставляли побираться!
Так нет, они-то защищены, их-то дети в школу с охранником ездят, а вот за счет наших детей они свою политическую карьеру и строят! За счет нашей крови!
— Андрей хотел нанять охранника. Доктор не советует, говорит, это может нарушить процесс реабилитации, дать ей какие-то неправильные установки, внушить страх перед жизнью.
Не знаю уж, почему он так думает… Я тоже за то, чтобы охранника нанять. А доктор говорит, что надо, чтобы мы с нею всюду ходили. И этого достаточно…
— Да, да, нужен охранник, а доктора — к черту! Охраннику я сам заплачу… И если кто к ней хотя бы приблизится… Хотя бы попытается подойти…
— Что? Стрелять без предупреждения? Знаете, Веня, Андрей ведь, когда узнал, переживал так же, как и вы, если не сильнее… Он говорил, что наймет братву и они пройдут по канализации и выжгут все там огнеметом… Только ведь это…
Наивно как-то. Наивно и смешно! Вы не дети уже, чтобы утешаться такими вот фантазиями, такими пылкими высказываниями!
— Но я действительно готов убивать их! Всех! Без жалости! Без разбора!
— И я тоже. Но ничего у нас не получится. Их много, да и потом, закон…
— Где был ваш закон, когда…
— …сами знаете, где он был! А стоит вам, Веня, из мести пристрелить хоть одного поганого бомжа, как закон тут же вступит в силу и будете вы за бомжа отвечать по всей строгости! Мы — даже втроем, даже вчетвером, с вашим папой вместе, мы все равно не тянем на бандформирование, мы — не какая-нибудь там Балашихинская группировка, мы — одиночки, к тому же мы — порядочные люди, а значит, у нас не получится как следует совершить преступление! Так, как надо… Замести следы… Не знаю, может, я путано говорю… Но во мне тоже клокочет ненависть и жажда мести!
— Ольга вам чужая, — буркнул Вениамин.
— Но я же женщина! Возможно, у меня будут дети… И как же я буду рожать, выпускать их в такой страшный мир? Поймите, Веня, это бандиты, настоящие мафиозо могут ничего не бояться, а мы… мы не можем думать о мести! Тем более, мы даже не знаем, кому конкретно мстить! Все, что мы можем сделать, это попытаться защитить Ольгу и вылечить ее, физически и душевно… Душевно — труднее… Это хорошо, что вы приехали. И отцу позвоните, пусть он приедет тоже. Чем больше рядом с ней будет родных людей, тем лучше! Только, знаете ли, Веня, — я замялась, не зная, как сказать.
Он смотрел на меня выжидающе…
У него фиалковые глаза.
Я не видела ни одной цветной фотографии Ланы.
Я не знаю, какого цвета были глаза у нее.
У настоящей Олиной матери…
Я собралась с духом и сказала:
— Знаете, Веня, Оля не помнит своей матери. И отца не помнит, и вообще… Она почему-то помнит только дедушку.
Доктор сказал, что это — защитная реакция психики. И еще…
Знаете, Веня, доктор сказал, что некоторое время не следует говорить Оле, что ее мама умерла. То есть… Доктор сказал, что не надо разубеждать ее в том, что я — ее мать!
— Так, — тяжело и тихо произнес Вениамин.
И воцарилась тишина…
Я затаила дыхание.
У меня даже сердце стало тише биться… Во всяком случае, я перестала его чувствовать.
Вениамин молчал.
И мне пришлось снова заговорить, чтобы сломать его молчание:
— Понимаете, ей нужна семья… И мы с Андреем решили, что поживем еще некоторое время вместе — ради нее. А потом, когда она оправится от пережитого, когда свыкнется с новой жизнью, тогда мы, быть может, сможем ей все объяснить и расстаться наконец… Я же не могу всю жизнь прожить рядом с Андреем, играя роль Ольгиной матери! Так что когда-нибудь мы скажем… Но — не сейчас…
— Да, да, я понял! Вы… Вы вообще очень благородно повели себя, и мы должны благодарить вас, и простите меня за то, как я разговаривал с вами, когда вошел… Я так волновался! И если бы не вы — Ольга могла бы не найтись. Ведь это вы… Но я подумал сейчас о том, как мне сказать отцу, что Лана для Ольги, в общем-то, словно бы и не существовала… Это ужасно, я не представляю! Понимаете, отец очень любил Лану. Гораздо больше, чем меня… Она — первый ребенок, девочка, ей было уже одиннадцать лет, когда я родился.
Она была уже умненькая, они с отцом дружили, ходили всюду, а я — я же последыш, да и потом, когда я родился, начались тяжелые времена, мама много болела. И, я думаю, отец где-то винил меня… Маме не следовало меня рожать. К тому же я мальчик, я был непослушный, крикливый, баловался ужасно, раздражал отца. Лана в детстве терпеть меня не могла! Потом — выросла, полюбила… Мне так кажется… В школе я учился плохо, дрался. Да и вообще… А Лана была отцовской гордостью! Когда ее не стало… Боже мой! Отец смог пережить смерть матери, затем, через два года — потерю Ольги, но когда не стало Ланы… Я думал, он сломался. Но он просто ожесточился… Возненавидел все вокруг… Его квартира в Кракове — это музей памяти Ланы! А я живу в Москве, потому что не могу быть рядом с ним, потому что ему отвратителен мой образ жизни, потому что ему стыдно иметь такого сына!
Последние слова Вениамин выкрикнул отчаянно, почти со слезами, а потом тихо добавил, стараясь не смотреть на меня:
— Ну, вы же понимаете?
— Нет, — честно ответила я. — Не понимаю. Конечно, вы так странно одеваетесь, да и макияж у вас… Но, в конце-то концов, можно же все объяснить, и вы могли бы сделать отцу приятное и попробовать быть как все, да и для него — это не повод, чтобы стыдиться вас!
Вениамин выслушал мою тираду с округлившимися глазами, а потом — расхохотался так, что в буфете зазвенели бокалы!
— Господи! Настя! Неужели вы подумали… Нет, Настя, дело совсем не в том, как я одеваюсь, да и не в «макияже», как вы выразились: это мой дискотечный, клубный «прикид» и отец никогда не видел меня в нем. Отец не пережил бы такого… Да и я не рискнул бы показаться ему на глаза в таком виде! Я ведь в обычной жизни одеваюсь почти нормально. Почти… Потому что не люблю быть совсем как все! Но отец презирает меня и стыдится меня совсем по другой причине. Из-за того, что я… В общем, это называется — из-за моей неординарной сексуальной ориентации. Я принадлежу к так называемым сексуальным меньшинствам! Ну, понимаете… Ну, как у Олега Филимонова из «Джентельмен-шоу»: «Знаешь, милый…»
Он так забавно спародировал ведущего «Джентельмен-шоу», что я не выдержала и рассмеялась, хотя смеяться, в общем-то, было не над чем. Надо же… Секс-меньшинства! И это — родственник моего мужа…
— А как же ваша пассия? Она-то об этом знает? — робко спросила я.
Вениамин снова расхохотался:
— Настя, вы — ангел! Вот теперь я верю, что вы совершенно искренни в своем отношении к Оленьке! Простите, что я сомневался еще минуту назад, — он комически поклонился мне, светлые локоны упали на лицо, закрыв левый глаз, а правым он подмигнул мне. — Моя пассия — совсем не женщина! Моя пассия — то же самое, что и я… Только выглядит он куда мужественнее! И, знаете ли, он несколько смахивает на Андрея. Вам бы понравился… Но вы не подумайте, что это значит, будто мне нравится Андрей! Он мне совсем не нравится. Более того, я терпеть его не могу… Но мой желанный мужчина — ах, как он великолепен! Ну, прямо-таки нубийский черный лев! Только не подумайте, Настя, что он негр. Нет, негритянского пыла я, при моем деликатном сложении, могу и не перенести. Хотя, возможно, стоит как-нибудь попробовать… И умереть в экстазе! нет, мой любимый похож на черногривого льва только своими повадками, пластикой и еще — злобным нравом! Знаете, Настя, черногривые львы считаются опасными и их стараются даже в зоопарках не держать, и дрессировке они практически не поддаются… Я читал… А мой желанный… Он жесток! Но мне приятна его жестокость. Ведь я, по сути, мазохист…
Он помолчал и серьезно добавил:
— Это я пытаюсь шокировать вас, Настя.
— Вам это удалось, — сухо ответила я.
— Вижу…
— Андрей знает о том, что вы… О вашей сексуальной ориентации?
— Не знает. Я и его собирался шокировать. Я ведь специально не стал переодеваться и приехал сюда в таком виде!
— А Олю вы тоже собираетесь шокировать.
— Но я же… Я же не…
— Вам придется пойти в ванную и смыть макияж.
— Как жаль! — патетически вздохнул Вениамин. — У вас есть молочко для чувствительной кожи? А то моя кожа — очень чувствительная… Я пользуюсь молочком «Камилл» от Ива Роше!
— Я тоже.
— А еще — тушь у меня, между прочим, водостойкая!
— У меня есть гель для снятия водостойкой туши!!!
— А еще мне понадобится крем для век и липосомальный дневной крем…
— Сколько вам лет?!
Кажется, я ошеломила его этим вопросом и буквально «вышибла» из приятного процесса паясничания.
— Восемнадцать, — неуверенно ответил он. — А что?
— Вам пока еще рано пользоваться липосомальным кремом.
Это вредно, это ослабит природные восстановительные функции вашей кожи. Я дам вам дневной крем для чувствительной кожи, он очень приятный… А липосомы — это после тридцати.
— Знаете ли, тот нездоровый образ жизни, который я веду, не может ни сказаться на состоянии кожи! Преждевременное старение — бич всех «ночных бабочек», — притворно вздохнул он, плетясь за мною в ванную.
Я не смогла сдержать улыбку. Мальчишка… И неглупый ведь! Эх, снять бы с него эти белые блестючие штаны и надавать бы ремнем по тому самому месту, которым он грешит! Хотя — возможно, это и не поможет. Наверняка отец перепробовал все методы воздействия…
— Побольше минеральной воды — внутрь, побольше тоников и увлажняющих гелей — снаружи, и кожа легко восстановится даже после самой бурной ночи, — сказала я, протягивая ему молочко и пакет с ватой.
— Ой! Как у вас много всего здесь! — искренне восхитился Вениамин. — А это для чего? А это? А можно понюхать?
Ох, какая прелесть! Можно, я попробую эти духи? Мои уже, наверное, выдохлись… А вы мне скажете потом, идут ли они мне!
Вениамин взял с полочки «Поэм» и побрызгал себе на запястья и за ушами. Я ничего не сказала… Хотя давилась от сдерживаемого смеха: у моего мужа существуют определенные ассоциации именно с «Поэм» от Ланком! Если он не врет, то запах «Поэм» приводит его в состояние сексуального возбуждения… Из-за того, что именно этими духами я пользовалась в определенные моменты… Да, пусть будет небольшой сюрприз для Андрея! Принаряженный Веник, благоухающий запахом наших пылких ночей! Мило…
Вениамин успел смыть макияж и мы с ним уже минут сорок как пили чай с сахарными коржиками и беспечно трепались ибо небеспечный треп о страданиях Ольги и о мести за нее мог довести нас обоих до психушки и потому мы решили отложить продолжение этого разговора на неопределенное время — когда раздался звонок в дверь.
— На сей раз, наверное, Андрей вернулся… Еще одного родственника, вроде вас, Веня, я не переживу! — честно сказала я, направляясь к двери.
Это действительно был Андрей.
Он привел домой Ольгу…
Оба они были мрачны, как будто ходили не в парк с аттракционами, а к дантисту!
На личике Ольги появилось то самое замкнутое и затравленное выражение, которое и привлекло мое внимание в подземном переходе…
А Андрей был откровенно зол: глаза сверкали, уголок рта дергался, на виске пульсировала вена — я хорошо знала это его состояние и чем оно чревато…
Чревато скандалом.
Причем скандал он устроит мне, ибо на Ольгу орать бесполезно и нельзя, а проораться ему необходимо!
Но я не собиралась больше терпеть его «пылкий темперамент». Я собиралась разводиться с ним, и то, что мы все еще были вместе… Он должен быть благодарен мне по гроб жизни, он должен восхищаться моим невероятным благородством, а не сверкать глазами и не дергать углом рта!
— Что случилось? — жестко спросила я прямо с порога, не давая начать ему — первому.
— Стояли в очереди… Подошла какая-то побирушка… Я ее послал… Но Ольга ее, похоже, узнала. И испугалась чего-то… Кататься уже не хотела. И вообще больше не слова не произнесла за все время, сколько мы гуляли! Не знаю, может — случайность, а может — они ее выслеживают…
Я удивилась искренне — моему трезвомыслящему супругу совершенно не свойственна такая мнительность!
— С чего ты взял, что ее могут выслеживать? Зачем она им? — начала было я, но Андрей вдруг оборвал меня, указав в направлении кухни.
— Кто это?!
— А… Это — Веник. Твой родственник. Шурин.
— Здравствуй, Андрюша! — издевательским тоном сказал Вениамин, выплывая в прихожую в волнах аромата «Поэм».
— Боже… Я всегда думал, что из тебя ничего хорошего не получится. Но не до такой же степени! — простонал Андрей.
— Боже… Ольга! — прошептал Вениамин, опускаясь на колени перед Ольгой.
Ольга словно бы и не заметила его.
Ольга смотрела мимо него, мимо нас… В одной ей ведомую реальность.
Похоже, она его не узнала. Во всяком случае, встреча и узнавание не стали тем шоком, который мог бы вывести Ольгу из этого заторможенного состояния.
— Оля! Оленька! Ты не узнаешь меня? Я — Веник! Помнишь, я водил тебя на птичий рынок, мы рыбок покупали? А помнишь, я подарил тебе лягушку на резиночке, она прыгала, как живая… Тебе нравилось! — растерянно лепетал Вениамин.
Ольга высвободилась из его рук.
Сняла сандалии.
Надела домашние тапочки.
Обряд переодевания из уличной одежды в домашнюю она аккуратно исполняла, в каком бы невменяемом состоянии не была в момент возвращения.
Прошла мимо Вениамина, мимо меня — в свою комнату. В комнату, которую мы выделили для нее. В комнату, которую Андрей, в безумии отцовской любви, едва ли не до потолка заполнил игрушками.
К игрушкам Ольга была равнодушна… Она иногда их рассматривала. Но играть — не умела.
— Она не узнает меня! — прошептал Вениамин, глядя на нас с Андреем полными слез глазами. — Это она… Это действительно она! Но она меня не узнала…
— Она и меня не узнала, — устало вздохнул Андрей. — Я не уверен, что она вообще понимает, что происходит с ней!
Она только деда вспомнила пару раз, в разговорах с доктором.
Кстати, Вень, когда отец приедет?
…Примирение. Абсолютное примирение, словно и не было презрения, ненависти, гнусных взаимных обвинений. Примирение перед лицом огромного счастья, которое могло обернуться еще большей трагедией для всех нас!
Андрей даже приобнял Веника, пытаясь утешить. Как мальчишку… А Веник — плакал, как мальчишка, тщетно пытаясь сдержать слезы, стискивая зубы и кулаки.
А я пошла накрывать на стол.
Единственная проблема, с которой сталкиваются родители нормальных детей и с которой не пришлось иметь дела нам, это — проблема аппетита.
Ольга никогда не капризничала, не отказывалась от еды.
Она ела охотно и жадно, словно боялась, что в другой раз ей уже не удастся поесть…
Для Андрея это была еще одна боль.
И, когда он видел, как ест его дочка, глаза его темнели от гнева, и я чувствовала, что он не успокоится. Что он не смирится. Что он будет терзать ее расспросами… Пусть пройдут годы — он готов ждать! — но когда-нибудь он постарается узнать от нее ВСЕ. И — за ВСЕ отомстить тем, кто в этом виновен.
Должна признаться, я боялась ужасно того, ЧТО может он натворить!!! Но даже не пыталась отговорить его или переубедить.
Потому что с некоторых пор я боялась его…
ЧАСТЬ 2
Глава 1
— В милиции! Но разве они что-нибудь предпринимали?
Разве они могли что-нибудь сделать? Разве на них можно хоть в чем-то надеяться? Надо было самим… Самим… О, Боже!
Старуха Ванга была права! Ольга жива… А мы, вместо того, чтобы объединиться и делать что-то, мы предпочли смириться с ее смертью, мы перессорились, перегрызлись, как крысы, разбежались в разные стороны… Лана умерла… Отец уехал, писал свои дурацкие сценарии, ставил фильм… Я — остался, но блядовал тут во всю, ни до чего мне дела не было, я о ней даже не вспоминал, старался не вспоминать… Андрей — и вовсе женился, словно ни Ланы, ни Оли и на свете-то никогда не было!
— Андрей вспоминал о ней… О них.
— А что проку с его воспоминаний?!! Ванга… Ванга сказала, что Оля — жива! А мы не поверили ей…
— Ванга? Андрей не говорил мне…
— Он не знал. К Ванге ездили мы с отцом. Уже после того, как Лана умерла. Это было ее последнее желание… Чтобы мы съездили к Ванге. Ей рассказывали, будто Ванга творит чудеса по розыску пропавших. Она так верила… А отец — не верил ни на грош! Ванга сказала, что Ольга жива. Что она не видит ее, что она видит темноту вокруг нее, но Ольга жива, хотя — под землей, словно бы в могиле… Отец не поверил.
Решил, что это какое-нибудь дурацкое иносказание, утешение — что-нибудь насчет бессмертия души и жизни вечной! А Оля…
— …а Оля, судя по всему, жила в подземелье. То ли в подвале, то ли и вовсе в канализации — там бомжи в основной своей массе зимуют… Она мало рассказывала. Но она боится темноты и говорила, что они живут под землей и там их мир, и что тьма — их свет, и что бездна — их солнце. А доктор, который ее осматривал, сказал, что она явно длительное время пробыла абсолютно без света. Отсутствие витамина Д как-то по особенному сказывается на растущем организме и это можно определить даже спустя время, этот след неизгладим…
— Черт! Черт! Черт! Жила в темноте, в холоде, в грязи, с какими-то скотами, которых людьми-то нельзя назвать, которые калечили ее, насиловали… Ей же всего шесть лет было!
Черт! Поубивать их всех… Всех… А заодно и тех, кто хочет сейчас закон об отмене смертной казни принять! Их бы детей в подземелье, их бы детей насиловали и заставляли побираться!
Так нет, они-то защищены, их-то дети в школу с охранником ездят, а вот за счет наших детей они свою политическую карьеру и строят! За счет нашей крови!
— Андрей хотел нанять охранника. Доктор не советует, говорит, это может нарушить процесс реабилитации, дать ей какие-то неправильные установки, внушить страх перед жизнью.
Не знаю уж, почему он так думает… Я тоже за то, чтобы охранника нанять. А доктор говорит, что надо, чтобы мы с нею всюду ходили. И этого достаточно…
— Да, да, нужен охранник, а доктора — к черту! Охраннику я сам заплачу… И если кто к ней хотя бы приблизится… Хотя бы попытается подойти…
— Что? Стрелять без предупреждения? Знаете, Веня, Андрей ведь, когда узнал, переживал так же, как и вы, если не сильнее… Он говорил, что наймет братву и они пройдут по канализации и выжгут все там огнеметом… Только ведь это…
Наивно как-то. Наивно и смешно! Вы не дети уже, чтобы утешаться такими вот фантазиями, такими пылкими высказываниями!
— Но я действительно готов убивать их! Всех! Без жалости! Без разбора!
— И я тоже. Но ничего у нас не получится. Их много, да и потом, закон…
— Где был ваш закон, когда…
— …сами знаете, где он был! А стоит вам, Веня, из мести пристрелить хоть одного поганого бомжа, как закон тут же вступит в силу и будете вы за бомжа отвечать по всей строгости! Мы — даже втроем, даже вчетвером, с вашим папой вместе, мы все равно не тянем на бандформирование, мы — не какая-нибудь там Балашихинская группировка, мы — одиночки, к тому же мы — порядочные люди, а значит, у нас не получится как следует совершить преступление! Так, как надо… Замести следы… Не знаю, может, я путано говорю… Но во мне тоже клокочет ненависть и жажда мести!
— Ольга вам чужая, — буркнул Вениамин.
— Но я же женщина! Возможно, у меня будут дети… И как же я буду рожать, выпускать их в такой страшный мир? Поймите, Веня, это бандиты, настоящие мафиозо могут ничего не бояться, а мы… мы не можем думать о мести! Тем более, мы даже не знаем, кому конкретно мстить! Все, что мы можем сделать, это попытаться защитить Ольгу и вылечить ее, физически и душевно… Душевно — труднее… Это хорошо, что вы приехали. И отцу позвоните, пусть он приедет тоже. Чем больше рядом с ней будет родных людей, тем лучше! Только, знаете ли, Веня, — я замялась, не зная, как сказать.
Он смотрел на меня выжидающе…
У него фиалковые глаза.
Я не видела ни одной цветной фотографии Ланы.
Я не знаю, какого цвета были глаза у нее.
У настоящей Олиной матери…
Я собралась с духом и сказала:
— Знаете, Веня, Оля не помнит своей матери. И отца не помнит, и вообще… Она почему-то помнит только дедушку.
Доктор сказал, что это — защитная реакция психики. И еще…
Знаете, Веня, доктор сказал, что некоторое время не следует говорить Оле, что ее мама умерла. То есть… Доктор сказал, что не надо разубеждать ее в том, что я — ее мать!
— Так, — тяжело и тихо произнес Вениамин.
И воцарилась тишина…
Я затаила дыхание.
У меня даже сердце стало тише биться… Во всяком случае, я перестала его чувствовать.
Вениамин молчал.
И мне пришлось снова заговорить, чтобы сломать его молчание:
— Понимаете, ей нужна семья… И мы с Андреем решили, что поживем еще некоторое время вместе — ради нее. А потом, когда она оправится от пережитого, когда свыкнется с новой жизнью, тогда мы, быть может, сможем ей все объяснить и расстаться наконец… Я же не могу всю жизнь прожить рядом с Андреем, играя роль Ольгиной матери! Так что когда-нибудь мы скажем… Но — не сейчас…
— Да, да, я понял! Вы… Вы вообще очень благородно повели себя, и мы должны благодарить вас, и простите меня за то, как я разговаривал с вами, когда вошел… Я так волновался! И если бы не вы — Ольга могла бы не найтись. Ведь это вы… Но я подумал сейчас о том, как мне сказать отцу, что Лана для Ольги, в общем-то, словно бы и не существовала… Это ужасно, я не представляю! Понимаете, отец очень любил Лану. Гораздо больше, чем меня… Она — первый ребенок, девочка, ей было уже одиннадцать лет, когда я родился.
Она была уже умненькая, они с отцом дружили, ходили всюду, а я — я же последыш, да и потом, когда я родился, начались тяжелые времена, мама много болела. И, я думаю, отец где-то винил меня… Маме не следовало меня рожать. К тому же я мальчик, я был непослушный, крикливый, баловался ужасно, раздражал отца. Лана в детстве терпеть меня не могла! Потом — выросла, полюбила… Мне так кажется… В школе я учился плохо, дрался. Да и вообще… А Лана была отцовской гордостью! Когда ее не стало… Боже мой! Отец смог пережить смерть матери, затем, через два года — потерю Ольги, но когда не стало Ланы… Я думал, он сломался. Но он просто ожесточился… Возненавидел все вокруг… Его квартира в Кракове — это музей памяти Ланы! А я живу в Москве, потому что не могу быть рядом с ним, потому что ему отвратителен мой образ жизни, потому что ему стыдно иметь такого сына!
Последние слова Вениамин выкрикнул отчаянно, почти со слезами, а потом тихо добавил, стараясь не смотреть на меня:
— Ну, вы же понимаете?
— Нет, — честно ответила я. — Не понимаю. Конечно, вы так странно одеваетесь, да и макияж у вас… Но, в конце-то концов, можно же все объяснить, и вы могли бы сделать отцу приятное и попробовать быть как все, да и для него — это не повод, чтобы стыдиться вас!
Вениамин выслушал мою тираду с округлившимися глазами, а потом — расхохотался так, что в буфете зазвенели бокалы!
— Господи! Настя! Неужели вы подумали… Нет, Настя, дело совсем не в том, как я одеваюсь, да и не в «макияже», как вы выразились: это мой дискотечный, клубный «прикид» и отец никогда не видел меня в нем. Отец не пережил бы такого… Да и я не рискнул бы показаться ему на глаза в таком виде! Я ведь в обычной жизни одеваюсь почти нормально. Почти… Потому что не люблю быть совсем как все! Но отец презирает меня и стыдится меня совсем по другой причине. Из-за того, что я… В общем, это называется — из-за моей неординарной сексуальной ориентации. Я принадлежу к так называемым сексуальным меньшинствам! Ну, понимаете… Ну, как у Олега Филимонова из «Джентельмен-шоу»: «Знаешь, милый…»
Он так забавно спародировал ведущего «Джентельмен-шоу», что я не выдержала и рассмеялась, хотя смеяться, в общем-то, было не над чем. Надо же… Секс-меньшинства! И это — родственник моего мужа…
— А как же ваша пассия? Она-то об этом знает? — робко спросила я.
Вениамин снова расхохотался:
— Настя, вы — ангел! Вот теперь я верю, что вы совершенно искренни в своем отношении к Оленьке! Простите, что я сомневался еще минуту назад, — он комически поклонился мне, светлые локоны упали на лицо, закрыв левый глаз, а правым он подмигнул мне. — Моя пассия — совсем не женщина! Моя пассия — то же самое, что и я… Только выглядит он куда мужественнее! И, знаете ли, он несколько смахивает на Андрея. Вам бы понравился… Но вы не подумайте, что это значит, будто мне нравится Андрей! Он мне совсем не нравится. Более того, я терпеть его не могу… Но мой желанный мужчина — ах, как он великолепен! Ну, прямо-таки нубийский черный лев! Только не подумайте, Настя, что он негр. Нет, негритянского пыла я, при моем деликатном сложении, могу и не перенести. Хотя, возможно, стоит как-нибудь попробовать… И умереть в экстазе! нет, мой любимый похож на черногривого льва только своими повадками, пластикой и еще — злобным нравом! Знаете, Настя, черногривые львы считаются опасными и их стараются даже в зоопарках не держать, и дрессировке они практически не поддаются… Я читал… А мой желанный… Он жесток! Но мне приятна его жестокость. Ведь я, по сути, мазохист…
Он помолчал и серьезно добавил:
— Это я пытаюсь шокировать вас, Настя.
— Вам это удалось, — сухо ответила я.
— Вижу…
— Андрей знает о том, что вы… О вашей сексуальной ориентации?
— Не знает. Я и его собирался шокировать. Я ведь специально не стал переодеваться и приехал сюда в таком виде!
— А Олю вы тоже собираетесь шокировать.
— Но я же… Я же не…
— Вам придется пойти в ванную и смыть макияж.
— Как жаль! — патетически вздохнул Вениамин. — У вас есть молочко для чувствительной кожи? А то моя кожа — очень чувствительная… Я пользуюсь молочком «Камилл» от Ива Роше!
— Я тоже.
— А еще — тушь у меня, между прочим, водостойкая!
— У меня есть гель для снятия водостойкой туши!!!
— А еще мне понадобится крем для век и липосомальный дневной крем…
— Сколько вам лет?!
Кажется, я ошеломила его этим вопросом и буквально «вышибла» из приятного процесса паясничания.
— Восемнадцать, — неуверенно ответил он. — А что?
— Вам пока еще рано пользоваться липосомальным кремом.
Это вредно, это ослабит природные восстановительные функции вашей кожи. Я дам вам дневной крем для чувствительной кожи, он очень приятный… А липосомы — это после тридцати.
— Знаете ли, тот нездоровый образ жизни, который я веду, не может ни сказаться на состоянии кожи! Преждевременное старение — бич всех «ночных бабочек», — притворно вздохнул он, плетясь за мною в ванную.
Я не смогла сдержать улыбку. Мальчишка… И неглупый ведь! Эх, снять бы с него эти белые блестючие штаны и надавать бы ремнем по тому самому месту, которым он грешит! Хотя — возможно, это и не поможет. Наверняка отец перепробовал все методы воздействия…
— Побольше минеральной воды — внутрь, побольше тоников и увлажняющих гелей — снаружи, и кожа легко восстановится даже после самой бурной ночи, — сказала я, протягивая ему молочко и пакет с ватой.
— Ой! Как у вас много всего здесь! — искренне восхитился Вениамин. — А это для чего? А это? А можно понюхать?
Ох, какая прелесть! Можно, я попробую эти духи? Мои уже, наверное, выдохлись… А вы мне скажете потом, идут ли они мне!
Вениамин взял с полочки «Поэм» и побрызгал себе на запястья и за ушами. Я ничего не сказала… Хотя давилась от сдерживаемого смеха: у моего мужа существуют определенные ассоциации именно с «Поэм» от Ланком! Если он не врет, то запах «Поэм» приводит его в состояние сексуального возбуждения… Из-за того, что именно этими духами я пользовалась в определенные моменты… Да, пусть будет небольшой сюрприз для Андрея! Принаряженный Веник, благоухающий запахом наших пылких ночей! Мило…
Вениамин успел смыть макияж и мы с ним уже минут сорок как пили чай с сахарными коржиками и беспечно трепались ибо небеспечный треп о страданиях Ольги и о мести за нее мог довести нас обоих до психушки и потому мы решили отложить продолжение этого разговора на неопределенное время — когда раздался звонок в дверь.
— На сей раз, наверное, Андрей вернулся… Еще одного родственника, вроде вас, Веня, я не переживу! — честно сказала я, направляясь к двери.
Это действительно был Андрей.
Он привел домой Ольгу…
Оба они были мрачны, как будто ходили не в парк с аттракционами, а к дантисту!
На личике Ольги появилось то самое замкнутое и затравленное выражение, которое и привлекло мое внимание в подземном переходе…
А Андрей был откровенно зол: глаза сверкали, уголок рта дергался, на виске пульсировала вена — я хорошо знала это его состояние и чем оно чревато…
Чревато скандалом.
Причем скандал он устроит мне, ибо на Ольгу орать бесполезно и нельзя, а проораться ему необходимо!
Но я не собиралась больше терпеть его «пылкий темперамент». Я собиралась разводиться с ним, и то, что мы все еще были вместе… Он должен быть благодарен мне по гроб жизни, он должен восхищаться моим невероятным благородством, а не сверкать глазами и не дергать углом рта!
— Что случилось? — жестко спросила я прямо с порога, не давая начать ему — первому.
— Стояли в очереди… Подошла какая-то побирушка… Я ее послал… Но Ольга ее, похоже, узнала. И испугалась чего-то… Кататься уже не хотела. И вообще больше не слова не произнесла за все время, сколько мы гуляли! Не знаю, может — случайность, а может — они ее выслеживают…
Я удивилась искренне — моему трезвомыслящему супругу совершенно не свойственна такая мнительность!
— С чего ты взял, что ее могут выслеживать? Зачем она им? — начала было я, но Андрей вдруг оборвал меня, указав в направлении кухни.
— Кто это?!
— А… Это — Веник. Твой родственник. Шурин.
— Здравствуй, Андрюша! — издевательским тоном сказал Вениамин, выплывая в прихожую в волнах аромата «Поэм».
— Боже… Я всегда думал, что из тебя ничего хорошего не получится. Но не до такой же степени! — простонал Андрей.
— Боже… Ольга! — прошептал Вениамин, опускаясь на колени перед Ольгой.
Ольга словно бы и не заметила его.
Ольга смотрела мимо него, мимо нас… В одной ей ведомую реальность.
Похоже, она его не узнала. Во всяком случае, встреча и узнавание не стали тем шоком, который мог бы вывести Ольгу из этого заторможенного состояния.
— Оля! Оленька! Ты не узнаешь меня? Я — Веник! Помнишь, я водил тебя на птичий рынок, мы рыбок покупали? А помнишь, я подарил тебе лягушку на резиночке, она прыгала, как живая… Тебе нравилось! — растерянно лепетал Вениамин.
Ольга высвободилась из его рук.
Сняла сандалии.
Надела домашние тапочки.
Обряд переодевания из уличной одежды в домашнюю она аккуратно исполняла, в каком бы невменяемом состоянии не была в момент возвращения.
Прошла мимо Вениамина, мимо меня — в свою комнату. В комнату, которую мы выделили для нее. В комнату, которую Андрей, в безумии отцовской любви, едва ли не до потолка заполнил игрушками.
К игрушкам Ольга была равнодушна… Она иногда их рассматривала. Но играть — не умела.
— Она не узнает меня! — прошептал Вениамин, глядя на нас с Андреем полными слез глазами. — Это она… Это действительно она! Но она меня не узнала…
— Она и меня не узнала, — устало вздохнул Андрей. — Я не уверен, что она вообще понимает, что происходит с ней!
Она только деда вспомнила пару раз, в разговорах с доктором.
Кстати, Вень, когда отец приедет?
…Примирение. Абсолютное примирение, словно и не было презрения, ненависти, гнусных взаимных обвинений. Примирение перед лицом огромного счастья, которое могло обернуться еще большей трагедией для всех нас!
Андрей даже приобнял Веника, пытаясь утешить. Как мальчишку… А Веник — плакал, как мальчишка, тщетно пытаясь сдержать слезы, стискивая зубы и кулаки.
А я пошла накрывать на стол.
Единственная проблема, с которой сталкиваются родители нормальных детей и с которой не пришлось иметь дела нам, это — проблема аппетита.
Ольга никогда не капризничала, не отказывалась от еды.
Она ела охотно и жадно, словно боялась, что в другой раз ей уже не удастся поесть…
Для Андрея это была еще одна боль.
И, когда он видел, как ест его дочка, глаза его темнели от гнева, и я чувствовала, что он не успокоится. Что он не смирится. Что он будет терзать ее расспросами… Пусть пройдут годы — он готов ждать! — но когда-нибудь он постарается узнать от нее ВСЕ. И — за ВСЕ отомстить тем, кто в этом виновен.
Должна признаться, я боялась ужасно того, ЧТО может он натворить!!! Но даже не пыталась отговорить его или переубедить.
Потому что с некоторых пор я боялась его…
ЧАСТЬ 2
«Высушить одну слезу больше доблести, чем пролить целое море крови.»
Д. Г. Байрон
Глава 1
Найти хорошую учительницу для Ольги было нелегко, но Андрей это сделал. Переговорил с кем надо… И ему дали телефончик. Старушка — божий одуванчик. На пенсии уже давно.
Но — специализируется на таких вот трудных ребятишках. К ней и после платных колледжей детей водят — ни читать, ни писать, ни даже за партой усидеть не умеющих! — и после длительных загранкомандировок, когда надо дите в школу отдавать, да сразу в пятый класс, а его даже в первый взять не соглашаются… Всякое ведь бывает! Но, конечно, от Ольги с ее кошмарным уличным прошлым старушка могла и отказаться. И Андрей переживал ужасно, когда вез Ольгу к ней в первый раз.
Но — все очень хорошо прошло, старушка за Ольгу взялась и не без интереса, а печальная история похищенного и вновь обретенного ребенка добавила сердечности в отношение старой учительницы к своей угрюмой ученице.
Поначалу старушка Лилия Михайловна просила Андрея оставлять Ольгу у нее и заезжать спустя четыре часа. Андрею это было вполне даже удобно, а когда не мог он — Ольгу возила Настя и оставляла на четыре часа… В эти четыре часа входили и уроки, и перемены с питием чая на крохотной кухоньке Лилии Михайловны, и — иногда — небольшие прогулки в ближайший скверик… Пока погода не испортилась…
Так вот, в тот день была прекрасная погода, а Андрей немного запаздывал и злился из-за того, что в такой напряженный день решил заниматься дочерью сам, вместо того, чтобы препоручить это бездельнице-Насте. Конечно, в последнее время она была не такой уж бездельницей, крутилась, как белка в колесе, со всеми этими протертыми супами и паровыми котлетами для Ольги, но — ей следовало отработать тот год абсолютного безделья, который он ей подарил после свадьбы!
В тот день была прекрасная погода и Лилия Михайловна сразу после окончания занятия выпустила Олю во двор — дожидаться родителей. Конечно, она проявила неосторожность, граничащую с безрассудством, но как объяснишь такой старушке, что в наше страшное время ребенку гулять во дворе в одиночестве опасно? Она ведь по-прежнему мыслила критериями послевоенной эпохи! К тому же — Андрей не ставил ее в известность относительно своих опасений… Не говорил, как падало его сердце при виде уличной побирушки или бомжа, хотя бы взглянувших в сторону Ольги! Не рассказывал о странном инциденте в парке! А инцидент имел место, это не совпадение и не фантазия обезумевшего отца… Андрей чувствовал, что его дочери что-то угрожает… Что ОНИ хотят отнять ее, вернуть во тьму подземелья… Чувствовал, тревожился и — ничего не мог предпринять! Ведь он так до сих пор и не добился у Ольги ответа ни на один из волнующих его вопросов…
Помнит ли она, кто ее похитил?
Знает ли она, как найти того, кто ее изнасиловал?
Врач не советовал ему часто говорить с Ольгой на все эти темы… Но что слушать этого горе-доктора! Если бы это его дочь похитили, если бы над его дочерью измывались… Хотя, впрочем, быть может, этот хлюпик-доктор занимался бы психологической реабилитацией своей дочери и не думал бы о мести. А Андрей — не может ни думать! Он ни жрать, ни пить не может спокойно! И спать не может! И не сможет, покуда не разберется…
Была прекрасная погода, один из дивных тихих осенних дней, вполне сравнимых с прощальной улыбкой засыпающей природы.
Андрей запаздывал, тревожился, злился.
В последнее время его все время мучил страх. Ему все казалось, что что-нибудь с Ольгой случится, что ОНИ нанесут свой удар, что ОНИ не оставят в покое его дочь.
Подъезжая к дому Лилии Михайловны, свернул в переулок, чтобы срезать путь…
И увидел Ольгу. Ольгу с какой-то незнакомой девушкой, торопливо идущих прочь… Прочь от дома учительницы… и совсем не по той дороге, по которой Настя водила Олю к метро ( дура-Настя машину не может научиться водить и таскает ребенка на метро! ), а по полутемному узкому переулку, в который он сам свернул по чистой случайности!
Девушка, правда, непохожа была на бомжей — высокая, стройная, тонкая, с роскошными длинными темно-золотыми волосами, собранными в хвост на затылке. Андрею никогда не приходилось видеть таких восхитительных волос… И одета она была вполне прилично. Бедно, но прилично. Джинсы, голубая водолазка, черная ангоровая кофточка на пуговках… Шла стремительной, упругой, грациозной походкой, гордо выпятив грудь, крепко держа за ручку поникшую Ольгу…
Андрей резко затормозил, вылетел из машины и бросился вдогонку.
Услышав топот, девушка обернулась, лицо ее исказилось ужасом и она бросилась бежать, не выпуская ручку Ольги. Через несколько шагов Ольга споткнулась о выбоину в асфальте и упала, девушка проволокла ее по асфальту, потом хотела было подхватить, поднять на ноги, но Андрей ее настиг, и девушка попыталась то ли напасть на него, то ли защититься — но все ее приемы были достаточно примитивны, а когда она попыталась ударить его ногой в пах, Андрей разозлился по-настоящему и так врезал ей кулаком в солнечное сплетение, что девушка, захлебнувшись, рухнула вниз лицом.
Ольга стояла, прижавшись к стене, зажмурив глаза… Личико у нее было белое, как бумага, губы сжаты в ниточку…
Испугалась до смерти… Все старания — насмарку… Опять теперь замкнется и будет молчать целыми днями…
Андрей выругался — в адрес старой идиотки Лилии Михайловны — рывком поднял на ноги все еще кашляющую от первого его удара девушку, и — ударил снова. В подбородок. Мощный аперкот лишил ее сознания на какое-то время… Андрей успел снять с себя галстук и ремень, и связать ей ноги с руками, так, как это делают в гангстерских фильмах. Правда, в гангстерских фильмах еще одну петлю пропускают под подбородком, чтобы человек задыхался при малейшей попытке пошевелиться…
Но у Андрея не было еще одной петли.
Переулок по-прежнему был пуст. Никаких свидетелей не оказалось, а если они и были, то никак не проявили свое присутствие. Андрей оттащил связанную девицу к машине, запихнул на заднее сидение, накрыл пледом, чтобы не привлекать внимание других водителей, усадил Ольгу рядом с собой и поехал…
Сначала — домой, к Насте. Но потом — передумал. Дома не удастся… Домой надо будет отправить Ольгу… А с этой сукой надо разобраться в каком-нибудь удобном и тихом месте…
И Андрей поехал к Вениамину. В конце-то концов, должен Веник хоть какую-то пользу принести?! Совсем еще недавно божился, что все сделает, лишь бы покарать обидчиков Ольги… А теперь от него требуется не все, а всего лишь квартира. Пустая квартира. А инструменты для допроса Андрей и сам как-нибудь отыщет. Это несложно. Была бы праведная ярость, а уж фантазия пробудится… И, может быть, сука сама заговорит, сразу.
Когда поймет, что она — в его руках, что ей не спастись. А уж в том, что эта сука имеет отношение к Ольгиным обидчикам, Андрей не сомневался. Она пыталась снова похитить Ольгу, увести обратно, к ним… За одно это Андрей мог бы ее пропустить сквозь электромясорубку!
Девушка на заднем сидении застонала.
Андрей покосился на Ольгу… Но Ольга сидела — спокойная, безучастная — смотрела на дорогу совершенно пустыми глазами. Андрей стиснул челюсти так, что зубы скрипнули. Эта сука сегодня сто раз пожалеет, что на свет родилась! А если подохнет — Андрей попросту вывезет ее за город и выкинет!
Сейчас много трупов находят… Тем более — они даже знакомы не были! А уж этого педика, Вениамина, и подавно никто не заподозрит! Так что можно вывозить на его машине…
Девушка снова застонала и закашлялась. Приходит в себя… Это даже хорошо! Значит, он ей не устроил сотрясение мозга! Значит, с нею еще можно будет побеседовать! Андрей плотоядно улыбнулся… Он покажет этой суке! И всем им! Это тот самый шанс узнать правду о НИХ, которого Андрей не упустит — не может упустить!
Но — специализируется на таких вот трудных ребятишках. К ней и после платных колледжей детей водят — ни читать, ни писать, ни даже за партой усидеть не умеющих! — и после длительных загранкомандировок, когда надо дите в школу отдавать, да сразу в пятый класс, а его даже в первый взять не соглашаются… Всякое ведь бывает! Но, конечно, от Ольги с ее кошмарным уличным прошлым старушка могла и отказаться. И Андрей переживал ужасно, когда вез Ольгу к ней в первый раз.
Но — все очень хорошо прошло, старушка за Ольгу взялась и не без интереса, а печальная история похищенного и вновь обретенного ребенка добавила сердечности в отношение старой учительницы к своей угрюмой ученице.
Поначалу старушка Лилия Михайловна просила Андрея оставлять Ольгу у нее и заезжать спустя четыре часа. Андрею это было вполне даже удобно, а когда не мог он — Ольгу возила Настя и оставляла на четыре часа… В эти четыре часа входили и уроки, и перемены с питием чая на крохотной кухоньке Лилии Михайловны, и — иногда — небольшие прогулки в ближайший скверик… Пока погода не испортилась…
Так вот, в тот день была прекрасная погода, а Андрей немного запаздывал и злился из-за того, что в такой напряженный день решил заниматься дочерью сам, вместо того, чтобы препоручить это бездельнице-Насте. Конечно, в последнее время она была не такой уж бездельницей, крутилась, как белка в колесе, со всеми этими протертыми супами и паровыми котлетами для Ольги, но — ей следовало отработать тот год абсолютного безделья, который он ей подарил после свадьбы!
В тот день была прекрасная погода и Лилия Михайловна сразу после окончания занятия выпустила Олю во двор — дожидаться родителей. Конечно, она проявила неосторожность, граничащую с безрассудством, но как объяснишь такой старушке, что в наше страшное время ребенку гулять во дворе в одиночестве опасно? Она ведь по-прежнему мыслила критериями послевоенной эпохи! К тому же — Андрей не ставил ее в известность относительно своих опасений… Не говорил, как падало его сердце при виде уличной побирушки или бомжа, хотя бы взглянувших в сторону Ольги! Не рассказывал о странном инциденте в парке! А инцидент имел место, это не совпадение и не фантазия обезумевшего отца… Андрей чувствовал, что его дочери что-то угрожает… Что ОНИ хотят отнять ее, вернуть во тьму подземелья… Чувствовал, тревожился и — ничего не мог предпринять! Ведь он так до сих пор и не добился у Ольги ответа ни на один из волнующих его вопросов…
Помнит ли она, кто ее похитил?
Знает ли она, как найти того, кто ее изнасиловал?
Врач не советовал ему часто говорить с Ольгой на все эти темы… Но что слушать этого горе-доктора! Если бы это его дочь похитили, если бы над его дочерью измывались… Хотя, впрочем, быть может, этот хлюпик-доктор занимался бы психологической реабилитацией своей дочери и не думал бы о мести. А Андрей — не может ни думать! Он ни жрать, ни пить не может спокойно! И спать не может! И не сможет, покуда не разберется…
Была прекрасная погода, один из дивных тихих осенних дней, вполне сравнимых с прощальной улыбкой засыпающей природы.
Андрей запаздывал, тревожился, злился.
В последнее время его все время мучил страх. Ему все казалось, что что-нибудь с Ольгой случится, что ОНИ нанесут свой удар, что ОНИ не оставят в покое его дочь.
Подъезжая к дому Лилии Михайловны, свернул в переулок, чтобы срезать путь…
И увидел Ольгу. Ольгу с какой-то незнакомой девушкой, торопливо идущих прочь… Прочь от дома учительницы… и совсем не по той дороге, по которой Настя водила Олю к метро ( дура-Настя машину не может научиться водить и таскает ребенка на метро! ), а по полутемному узкому переулку, в который он сам свернул по чистой случайности!
Девушка, правда, непохожа была на бомжей — высокая, стройная, тонкая, с роскошными длинными темно-золотыми волосами, собранными в хвост на затылке. Андрею никогда не приходилось видеть таких восхитительных волос… И одета она была вполне прилично. Бедно, но прилично. Джинсы, голубая водолазка, черная ангоровая кофточка на пуговках… Шла стремительной, упругой, грациозной походкой, гордо выпятив грудь, крепко держа за ручку поникшую Ольгу…
Андрей резко затормозил, вылетел из машины и бросился вдогонку.
Услышав топот, девушка обернулась, лицо ее исказилось ужасом и она бросилась бежать, не выпуская ручку Ольги. Через несколько шагов Ольга споткнулась о выбоину в асфальте и упала, девушка проволокла ее по асфальту, потом хотела было подхватить, поднять на ноги, но Андрей ее настиг, и девушка попыталась то ли напасть на него, то ли защититься — но все ее приемы были достаточно примитивны, а когда она попыталась ударить его ногой в пах, Андрей разозлился по-настоящему и так врезал ей кулаком в солнечное сплетение, что девушка, захлебнувшись, рухнула вниз лицом.
Ольга стояла, прижавшись к стене, зажмурив глаза… Личико у нее было белое, как бумага, губы сжаты в ниточку…
Испугалась до смерти… Все старания — насмарку… Опять теперь замкнется и будет молчать целыми днями…
Андрей выругался — в адрес старой идиотки Лилии Михайловны — рывком поднял на ноги все еще кашляющую от первого его удара девушку, и — ударил снова. В подбородок. Мощный аперкот лишил ее сознания на какое-то время… Андрей успел снять с себя галстук и ремень, и связать ей ноги с руками, так, как это делают в гангстерских фильмах. Правда, в гангстерских фильмах еще одну петлю пропускают под подбородком, чтобы человек задыхался при малейшей попытке пошевелиться…
Но у Андрея не было еще одной петли.
Переулок по-прежнему был пуст. Никаких свидетелей не оказалось, а если они и были, то никак не проявили свое присутствие. Андрей оттащил связанную девицу к машине, запихнул на заднее сидение, накрыл пледом, чтобы не привлекать внимание других водителей, усадил Ольгу рядом с собой и поехал…
Сначала — домой, к Насте. Но потом — передумал. Дома не удастся… Домой надо будет отправить Ольгу… А с этой сукой надо разобраться в каком-нибудь удобном и тихом месте…
И Андрей поехал к Вениамину. В конце-то концов, должен Веник хоть какую-то пользу принести?! Совсем еще недавно божился, что все сделает, лишь бы покарать обидчиков Ольги… А теперь от него требуется не все, а всего лишь квартира. Пустая квартира. А инструменты для допроса Андрей и сам как-нибудь отыщет. Это несложно. Была бы праведная ярость, а уж фантазия пробудится… И, может быть, сука сама заговорит, сразу.
Когда поймет, что она — в его руках, что ей не спастись. А уж в том, что эта сука имеет отношение к Ольгиным обидчикам, Андрей не сомневался. Она пыталась снова похитить Ольгу, увести обратно, к ним… За одно это Андрей мог бы ее пропустить сквозь электромясорубку!
Девушка на заднем сидении застонала.
Андрей покосился на Ольгу… Но Ольга сидела — спокойная, безучастная — смотрела на дорогу совершенно пустыми глазами. Андрей стиснул челюсти так, что зубы скрипнули. Эта сука сегодня сто раз пожалеет, что на свет родилась! А если подохнет — Андрей попросту вывезет ее за город и выкинет!
Сейчас много трупов находят… Тем более — они даже знакомы не были! А уж этого педика, Вениамина, и подавно никто не заподозрит! Так что можно вывозить на его машине…
Девушка снова застонала и закашлялась. Приходит в себя… Это даже хорошо! Значит, он ей не устроил сотрясение мозга! Значит, с нею еще можно будет побеседовать! Андрей плотоядно улыбнулся… Он покажет этой суке! И всем им! Это тот самый шанс узнать правду о НИХ, которого Андрей не упустит — не может упустить!