Страница:
жилье ахнул. Байбак не то что "пробкой" - нос не показал.
Цыбуля командует: добавить еще с "полкубика" для нейтрализации
наглости.
Опять, как в трубу, ухнула нейтралка. Никакой реакции из подземелья.
Зато у Цыбули реакция матершинная. На четвереньки упал у норы.
Охотничьей собакой засуетился. Только что не лает. Землю разгребает, нос в
нору сует. Байбак, надо сказать, это не суслик, которых на ведро десяток.
Байбак он под десять килограммов может вымахать. Уж пять-шесть - точно. И
вход в нору у него не дверной глазок. А Цыбуля туда нос бесстрашно вонзает,
пытается разглядеть, где там байбачина от нейтралки сховался.
- Смотри - отхватит шнобель! - Кока смеется.
- Я ему первее голову откручу? - звереет Цыбуля.
...- Нам ехать надо, - рассказывает Кока, - а он ни в какую: "Плевать,
- говорит, - скажем, что обломались в дороге". Всю службу послал подальше -
один байбак в голове.
Заклиненный охотой, подгоняет Цибуля машину с бензином.
- Сейчас мы ему бензинчику под хвост. Сразу выскочит. Ведь не катакомбы
у него там прорыты!
И добавил к нейтралке литров пятьсот бензина. Они тоже, как в шахту,
ушли. Байбак и на этот маневр на люди не вышел.
- Да он, поди, сдох, - предположил Мошкин.
- Ничего подобного, - отмахнулся Кока и продолжил рассказ.
... Цыбуля с криком: "Он что в штаты ход прорыл?!" - фуганул еще
бензина. И, видя, что эффекта нет, приказал бензовозу отъезжать.
- Зараз я этой заразе устрою фейерверк... - многообещающе засмеялся
Цыбуля в сторону сурка. - Подпорчу мех на окорочках, если человеческого
языка не разумеет.
Зажег спичку и бросил в нору.
Огонь не к байбаку в подземелье пошел, метнулся в обратном направлении
- к бензовозу, который, отъезжая с волочащимся шлангом, чертил пожароопасную
дорожку. По ней пламя весело побежало к емкости...
- Я мигом протрезвел, - рассказывал Кока. - Ну, пусть он вылил литров
восемьсот или куб, остальные - в бензовозе... Бомба на колесах. Водила
вовремя успел выпрыгнуть. Мы, конечно, сыпанули в разные стороны, на землю
попадали... Пламя добежало до шланга и остановилось, горит ровным огоньком,
мы лежим, гадаем: рванет или... Жахнуло, как на фронте. От бензовоза одни
рожки да ножки остались. Когда они просвистели над головами, встали мы
посмотреть место фейерверка, и тут мне в ногу как даст боль! Байбак, зараза,
впился. Осатанел от взрыва.
- Какая скотина не озвереет, - сказал Мошкин, поднимаясь от стола.- Ее
химией нейтрализуют, бензином палят, начнешь тут на всех кидаться!
- Мы-то с тобой не звереем, - резонно перевел в тупик стрелки разговора
Кока. - Денег не платят, под землю с носилками загнали...
- Человек - такая скотина - ко всему привыкает. Вдобавок - бензин в наш
подвал еще не льют...
- Дорогой нынче бензин. В байбачью нору мы дармовой фуговали...
- Для хороших людей ничего не жалко... Ладно, хорош ночевать, пошли
работать.
И они направились с носилками за новой порцией грунта.
Владимир Петрович Мошкин дефилировал по перрону Курского вокзала, что в
Москве. Без цели - абы час времени убить до своего поезда. Настроение имел
праздное, кругом кутерьма с высадкой-посадкой, а ему наплевать.
Вдруг романтическое состояние разом испарилось от удара в мягкое место.
Мошкин полетел ровнять носом перрон. Что-то проехалось по спине, и даже -
прошлось.
- Что - повылазило? - вернул к вокзальной действительности визгливый
крик.
Над Мошкиным стояла упитанная, лет под пятьдесят, но еще очень
недурственная женщина.
- У меня там хрусталя на тысячу баксов! - кричала она.
Женщина, торопясь на поезд, катила перед собой что-то среднее между
тележкой для ручной клади и армейским тягачом. Под этот грузовик ручной тяги
и угодил романтически настроенный Мошкин.
- Ты у меня платить будешь! - кричала женщина.
Мошкин, ушиблено сидя на перроне, вспоминал, где видел это разъяренное
лицо?
Если вернуться к истокам и коснуться истории, Мошкину была уготована
судьба бродяги. Ложилась ему прямая дорога в геологи, кабы не космические
50-е. Ночами не спал - высматривал комариные блесточки первых спутников
земли. Поэтому пошел в авиационный институт.
И стал инженером по эксплуатации ракет. А это такая география, почище,
чем у геологов. Мошкин не понимал тех, кто на второй неделе командировки
начинал нудить: скорей бы домой. В некоторый год у него трех месяцев
семейной жизни не набиралось. Приехал домой, отчет написал, жену приголубил
и опять - "жди меня, и я вернусь". Командировочные чемоданы изнашивались
быстрее брюк. Прибалтика, Украина, Забайкалье, военные части,
фирмы-разработчики, полигоны, общежития, гостиницы, казармы. Компанейский и
не только языком поболтать: магнитофон починить, часы отремонтировать. И
боец! - выпить мог при случае не одну бутылку.
А уж какие компании собирались на полигонах - в Капустином Яре или
Плесецке! Ленинградцы, москвичи, днепропетровцы, пермяки, миасцы,
харьковчане, красноярцы, омичи. У одних записи - "Битлз", у других -
доморощенный частушечник. У третьих - баянист играет так, что в глазах рябит
от переборов.
Мошкин играть умел когда-то только на ударных, но в гостинице на
барабане разве постучишь? Зато каблуками в переплясе - пожалуйста. А Мошкин
такие фигуры Лиссажу ногами выделывал - у профессионалов слюнки текли.
Как-то в Москве, в ресторане-"поплавке", чуть цыганских мастеров не
уронил принародно. Их солист, с серьгой сверкучей и смоляными кудрями, -
развлекал публику, под бешеный огонь гитар и скрипок, пляской. "Ну-ка, Вова,
врежь ему по-русски! - начали подзуживать товарищи во главе с Кокой
Патифоновым. - Ты не хуже могешь!!" Мошкина долго упрашивать не надо,
выскочил на цыганский круг и давай наезжать на профессионального плясуна.
Сам низенького росточка, белобрысенький, смотреть не на что, а пошел, пошел,
пошел на смуглого красавца. Тот в алой атласной рубахе, Мошкин - в синенькой
бобочке, у того на ногах сапожки плясовые, у Мошкина - башмаки в летнюю
дырочку... Но не успел Мошкин до среднего огня разогнать себя, еще подметки
не заискрили в разные стороны, как музыка оборвалась.
Главный цыган подозвал к эстраде и, улыбаясь, шепнул на ухо: "Садысь на
мэсто, а то гитара об башка ломаю".
Однако чуть позже прислал русскому плясуну бутылку армянского коньяка,
а после закрытия - вежливо попросил поделиться коленцами с цыганским асом.
Мошкину не жалко - распространил сибирский опыт на цыганский табор.
...В то лето Мошкин торчал в Капъяре. Пустил две ракеты, перед пуском
третьей у одной из красноярочек был день рождения. Народу в номере собралось
под завязку. И среди него - харьковчанка Дуня.
Видная женщина. Бровь соболина, шея лебедина, грудь обильна, в общем, -
кровь с молоком. Глаз Мошкина давно на ней пролежни пролежал. Да все никак
не получалось поближе подъехать. На дне рождения у них заиграло друг к
другу. Как он отплясывал в тот вечер, давно перешедший в ночь! Снизу начали
от зависти стучать в батарею - прекратите. Тогда разгулявшиеся - инженеры
как-никак - взяли табуретку, поставили на стол, подложили под ножки подушки
против распространения танцевальных волн в нижние этажи, Мошкин вскочил на
табуреточную эстраду и пошел отбивать чечетку. Двое мужчин крепко держали
"танцплощадку" за ножки, в то время как танцор выкамаривал на ней чудеса.
Дуня завороженно смотрела на это мастерство под потолком. От ее восхищенного
черноокого взгляда у Мошкина внутри все переворачивалось и ноги вколачивали
в табуретку перплясы невероятной частоты. Аж жарко стало. Танцор сорвал с
себя рубашку, бросил на головы зрителей. Клешенные от колен брюки, загорелый
торс и бешеная дробь.
- До утра выдержишь? - крикнула Дуня.
Выдержу! - еще громче зачечеточил Мошкин.
Не выдержал каблук - отлетел.
Мошкин переобулся и игриво предложил Дуне "пройтиться, там где мельница
крутится, электричество светится - по шошше". Они вышли в южную ночь. В
обществе Дуни душа у Мошкина пела, ноги плясали. То и дело он выкидывал
какой-нибудь номер.
Вдруг вскочил на лавочку, на которой они напропалую целовались, отбивая
ритм подошвами, спел: "Дунечка, Дунечка, Дуня-тонкопряха". Повторяя эту
фразу, начал бешеное пяточное ускорение. Дойти до сверхзвукового темпа не
дали.
- Сейчас я тебе, стукачу, ноги повыдергиваю! - угрожающе раздалось из
окна.
А то вдруг после затяжного поцелуя, высоко подпрыгивал - ноги
"ножницами" - и в прыжке касался пальцами носков туфель.
Дуня счастливо смеялась:
- А танец живота можешь?
- А як же!
Мошкин как стоял на тротуаре, так и упал плашмя.
Дуня вскрикнула: сейчас будет коленце фотографией об тротуар.
Но перед впечатыванием носа в асфальт Мошкин подставил руки на упор
лежа. Тут же, оттолкнувшись от земли, хлопнул в ладоши, снова приземлился на
них. И пошел частить: хлопок - упор лежа, хлопок - упор... Потом встал на
руки, прошелся вокруг Дуни, лихо вскочил на ноги и тут же упал перед дамой
на коленопреклоненный шпагат.
- Эх, куда бы уединиться до зореньки утренней? - забросил Мошкин удочку
с намеком на крючке.
- Соседка по номеру, - заговорщицки ответила Дуня, - завтра уезжает на
два дня в Волгоград...
На следующий день Мошкин проснулся приплясывая. Счечеточил у кровати
ритм "Маленьких лебедей". И весь день был в плясовом настрое. Даже в очереди
в столовой перебирал ногами.
- Тебе че не стоится? - спросил Кока. - Недержание?
- Не, - счастливо засмеялся Мошкин, - погода хорошая.
В тот день был пуск ракеты, его две недели готовили Мошкин, Кока, Дуня
и еще целая компания. Вечером спроворили по этому поводу шикарный стол в
гостиничном номере. Но до пуска - это тебе не чайку попить - ни-ни в плане
торжественных возлияний по случаю. В двадцать минут двенадцатого полезли на
крышу своими глазами убедиться, что банкет они заслужили - можно наливать.
В темноте над самой землей вспыхнул яркий шар, разрастаясь, постоял в
раздумье, а надумав, - с пламенным хвостом заторопился вверх.
- Ура! - заорали смотрящие.
Но вдруг огонь, стремящийся до сего момента к звездам, начал круто
менять направление своих устремлений на прямо противоположное.
- Куда ты? - как на шкодного кота, прыгнувшего на стол, закричал
Мошкин.
Огонь, не реагируя на окрик, помчался вертикально вниз.
- Автомат стабилизации отказал! - сказал Мошкин, когда в районе старта
финишным взрывом ударил в землю носитель.
- Ошибка в программе полета! - категорически возразила Дуня. - Тангаж
отрабатывался в противоположную сторону.
Банкет полетел псу под хвост. Вскорости в штабе, на аварийной комиссии,
Мошкин, с пеной у рта защищая программу полета, к которой имела отношение
его фирма, доказывал, что причина аварии - в автомате стабилизации. Дуня
решительно защищала прибор своей конторы.
- Валить на автомат - это полная техническая безграмотность! - рубила
сплеча Дуня.
- А на программу - голый дебилизм. Зачем вас, баб, вообще на полигоны
посылают?!
Ясно-понятно: каждый-всякий боролся не за истину, а как бы свою фирму
выгородить.
В этой борьбе любовь, как та ракета, недалече уйдя от старта, потерпела
сокрушительную аварию.
...Мошкин сидел на перроне, а женщина чистила его в хвост и в гриву.
- Дуня, - наконец сказал потерпевший, - что ты шумишь на всю Москву,
это ведь не Капъяр?
Женщина оторопело уставилась на Мошкина:
- Вова?
...- А ведь тогда вы в программе ошибку нахомутали, - говорила Дуня,
пока Мошкин затаскивал ее оккупационные чемоданы в вагон. - В Капъяре-то
бываешь?
- Ага, - соврал Мошкин.
- Как там?
- Плохо, - не соврал Мошкин.
- А я вот на жизнь челночу, - сказала Дуня и на прощание крепко
поцеловала Мошкина в губы.
- Дуня, тогда в моей программе ошибка была! - крикнул Мошкин
отъезжающей.
И звонко постучал себя кулаком по голове.
- В моей тоже! - прозвучало в ответ.
Но легче от этого обоим не стало.
Толя Шухов соблазнил Коку Патифонова, Мошкина и еще двух коллег по КБ в
поход на плоту. Показал фотографии, и даже от черно-белых у мужичков
зачесался дух бродяжий, похватали рюкзаки и самолетом-вертолетом полетели в
Горную Шорию на реку Мрас-Су.
Заповедные места! Уже от первой рыбалки Кока остолбенел. Не ерши
сопливые, лещи костлявые - царь-рыба, таймень, попалась! И не из присказки:
поймал два тайменя - один с нос, другой помене! На восемь килограммов
выволокли красавца на удочку в клеточку, то бишь - сеть.
А природа! Че там сравнивать с зацивилизованной вдоль и поперек
Швейцарией! Тайменя вы в Швейцарии на 8 килограммов возьмете? "Один с нос,
другой помене" и то не водится. А тут первозданная красота. Хоть на горы
голову задери, хоть в речку загляни, хоть в тайгу нос сунь, если, конечно,
не боишься косолапого встретить.
А какую мужички баньку устраивали! Представьте - мощный галечный плес,
сзади тайга, впереди река, вверху небо, а мы посередине! Представили. И вот
здесь, посередине, десяток жердей ставятся чумом, на них полиэтилен
герметично натягивается. Пусть просвечивает, да кто там за тысячу верст от
жилья твои бесштанные телеса увидит. Жар в "чумовой бане" обеспечивают
раскаленные камни, кои затаскиваются из костра. Пол устилается
свежескошенной травой, обязательно с душицей, а сверху слой пихтового
лапника. Представили? Дальше любая фантазия бледнеет перед кайфом. На камни
плеснешь взвар из листьев смородины, душицы... Взахлеб дышал бы, да уши
трубочкой сворачиваются, посему - падай на лапник и млей в аромате, а потом
ковш взварчика на камни и айда истязаться веником, пока круги в глазах не
замелькают. А как замелькали, прыгай в реку, откуда без кругов, но с криком
"едрит твою в копалку!" пулей вылетишь на берег. А в родничке компотик из
ягод малины и смородины томится... Кружки две хватанешь и опять в банный
чум!..
И в том же родничке стоят поллитровочки в ожидании момента, когда весь
пар разберут мужички и усядутся кружочком...
На следующее утро после такой баньки порог грозно зашумел поперек
маршрута. Да такой, что, если шарахнет о камни, костей не соберешь. "Я бы
его лучше заочно прошел", - сказал Мошкин, когда туристы-водники, стоя на
берегу, кумекали, как лучше миновать препятствие.
Однако проскочили ревущую преграду без человеческих жертв. После чего
речка успокоилась. Левый бережок более каменистый, правый - более кустистый.
Мошкин стоял между ними на плоту. И вдруг раздвинулись кусты, из них
высовываются две очень колоритные физиономии. Даже морды. Недалеко от этого
места находился лагерь, отнюдь не пионерский, физиономии-морды были оттуда.
Не сбежавшие - нет, из разряда расконвоированных. То есть зек, но с
некоторой свободой от колючей проволоки.
Свобода не очень отразилась на их угрюмых физиономиях.
- Мужики, - спросила одна морда, - у вас бухалов есть?
Не успели наши мужики ответить "нет" или "не пьем", Мошкин торопыжно
высунулся:
- Среди нас Бухалова нет!
И чтобы ни в коем случае не перепутали его с этим неизвестно где
пропавшим Бухаловым - может, подляну какую корешкам устроил? - громко ткнул
себя в грудь:
- Лично я - Мошкин.
Кока и остальная компания едва в реку не попадали.
- Ой, не могу! - корчился Кока в судорогах. - Ой, зачальтесь, я сойду!
Он, оказывается, не Бухалов, а Мошкин!
И до конца похода "Бухалов" намертво приклеился к Мошкину.
- Бухалов, доставай родственника в стеклянном пиджаке!
- Бухалову бухаря не наливать! Он и так Бухалов.
Особенно, конечно, Кока изгалялся.
- Смеется тот, кто хохочет последним, - отмахивался Мошкин.
И дождался праздника в своем переулке.
Окончив маршрут, путешественники приехали в шахтерский город Осинники,
где в ресторане, а потом до поздней ночи на квартире у брата Шухова ставили
яркую точку походу. И, конечно, в очередной раз угорали от истории с
Бухаловым.
- Да я для ржачки подыграл зекам! - в сотый раз пытался открутиться
Мошкин. Но ему не верили.
Наутро Кока и Витя Смолин пошли за билетами на самолет. Хотели послать
Бухалова, но Мошкин сказал:
- Я в Омске торчал в кассе, теперь ваша очередь париться.
Наши отпускники пришли в кассу в семь утра. А надо было в пять, очередь
выстроилась - смерть мухам... Они в семь-то еле поднялись после "точки".
При виде непробиваемой очереди мужичкам совсем поплохело. Хорошо,
захватили для освежения бутылку вермута. Освежились за углом, опять в
очереди потоптались, которая двигалась в час по чайной ложке. В те времена
не было автоматизации и компьютеризации, билеты выписывали врукопашную, и
кассирша явно работала не на износ.
Коке временами хотелось разнести всю эту богадельню, до того медленно
шел процесс. Он буквально сатанел от глупо проходящей жизни. И когда руки
уже тянулись к рукоприкладству, Смолин уводил напарника в гастроном, где был
портвейновый сок на разлив.
После двенадцати Кока начал психовать по другому поводу: успеют они
отовариться билетами до перерыва, который начинался в 13 ноль-ноль, или нет?
Кока делал контрольные замеры времени обслуживания, складывал, умножал,
делил, получалось - успевают.
И вдруг, когда перед ними осталось три человека, к окошечку прилипла
дамочка в канареечном платье.
- На группу беру, - сказала она в ответ на Кокины роптания.
Стрелка на обед неумолимо ползет, окошечко перед носом, а очередь
столбняком - ни тпру, ни ну, ни кукареку...
Без пяти час групповая дамочка отлипла от кассы, но та поспешно
захлопнулась. Кока бросился на закрывшуюся амбразуру с кулаками:
- Еще пять минут! - барабанил он, пытаясь отвоевать у вечности час
жизни.
- У меня бланки кончились! - прокричало окошечко.
Смолин потащил разъяренного Коку от греха подальше - в гастроном. Там
Кока несколько успокоился. Однако после обеда в кассу две бабенки полезли на
арапа. Одна тощая, как заноза, другая - еще наглее. Буром в два горла:
- Мы стояли! - доказывают.
- С семи утра вас здесь в глаза не видел! - задохнулся от бабского
хамства Кока.
- Кого увидишь, когда с шести зеньки залил! - сказала заноза.
- Ты меня поила? - Кока грудью встал на пути несправедливости.
- Пять билетов на рейс 3460! - сказал в билетное отверстие, решительно
оттирая женщин в сторону.
- На куда? - вылетело в Коку.
- На рейс 3460.
- Какой рейс? - возмутилось окошечко.
- Самолетный! - возмутился Кока. - На "попрыгунчик": Новокузнецк -
Новосибирск - Омск - Свердловск.
- Что вы мне голову дурите! - закричало окошечко. - Это железнодорожная
касса!
Удар был ниже пояса. Аэрофлотная обилечивала двумя кварталами дальше, в
точно такой же девятиэтажке. И очередь там была дня на два. А вокруг нее
ходил озабоченный Мошкин в поисках пропавших коллег.
С ним случился приступ смеха от рассказа о роковой ошибке.
- Кока, ты бы еще в банной кассе попросил билет на самолет!
Потрясенный случившимся, Кока молчал.
- Бухалову не забудьте взять билет! - отхохотался Мошкин.
- Пошел ты знаешь куда? - сказал Кока.
- Знаю! - сказал Мошкин. - Пиво пить.
И пошел, провожаемый тоскливыми взглядами друзей.
Как-то в отделе зашла речь о терапевтах заводской поликлиники.
- Лазарева врач как? - спросил Мошкин.
- Дура! - Кока поднял голову от бумаг.
- Был я у нее два года назад. Дура!
Все с интересом повернулись в сторону Коки. Кока пошаркал ногами под
столом и начал:
- Чирей у меня вскочил на... - Кока посмотрел в угол, где женщины
сидят. По-разному называют этот угол: цветник, малинник, серпентарий... Кока
посмотрел туда и сказал, - в общем, вскочил на самом смешном месте... сзади.
Только было в отпуск пошел, а тут ни сесть, ни встать, ни, извините, в
туалет по-человечески сходить. Свояк посоветовал соленый раствор горячий
заделать и подержать в нем... - Кока опять посмотрел в женский угол, - чирей
подержать. Как рукой, говорит, снимет. Пачку соли высыпал я в таз, воды
горячей набуровил и целюсь туда смешным местом... Таз большой, а все равно
не палец опустить. Попробуй, попади. Корячился, корячился - на пол таз
ставил, на табуретку... Кое-как принял процедуру. Ночью готов был убить
свояка, еще хуже стало.
Кока сделал паузу, пошаркал ногами под столом, шарканьем он мысли
подгоняет, и повел рассказ дальше:
- Еле утра дождался. Нога правая прямо отстегивается. Дошкандыбал до
терапевта...
- Тебе к хирургу надо было! - вставился Мошкин.
- А тебе-то что? - ответствовал Кока.
Мошкин, как всегда, наскакивал на Коку с эффектом Моськи, что вяжется к
Слону. Они и по объемам тютелька в тютельку к басне. Кока под 90
килограммов, а Мошкин всю дорогу по жизни в наилегчайшей весовой категории
рассекает.
- Полтора часа я в очереди простоял...
- Прихватил бы газетку, сиди да читай... - во второй раз перебил
Мошкин.
Кока посмотрел на него, как на недоумка:
- Повторяю, чирей у меня вскочил на... - Кока сделал паузу и... махнул
рукой. - В общем, захожу в кабинет. Только начал слова подбирать,
покультурнее объяснить местоположение болезни, на меня кашель напал.
Лазарева говорит: "Раздевайтесь до пояса, послушать вас надо".
- До пояса сверху или до пояса снизу? - не унимался Мошкин.
- Если ты для прослушивания легких оголяешь задницу, то я - грудь, -
пояснил Кока.
Тоже деталь. Свою задницу за весь рассказ Кока в присутствии женщин
назвать напрямую постеснялся, а Мошкина - запросто.
- Прослушала меня Лазарева, - продолжил Кока повествование своих
злоключений, - и поставила предварительный диагноз: катар верхних
дыхательных путей. Держите, говорит, направление к отоларингологу.
- Тебе же к хирургу надо было! - сказал Мошкин.
- А тебе-то что? - отмахнулся Кока и пошаркал ногами. - У
отоларинголога тоже очередь...
- Все с чирьями? - поинтересовался Мошкин.
Кока не удосужил вниманием эту шпильку.
- Час простоял! Оказывается, отоларинголог - это по уху, горлу с носом
специалист. Как напустилась на меня: "Вам что - делать нечего? Вам к хирургу
надо!.."
- А там очередь, - забежал вперед паровоза Мошкин.
- Не было очереди. И врач мужик. Слов подыскивать не надо. Смело штаны
я скинул, а тут, как мухи на мед, профессор со студентами. Человек десять
студентов, половина... - "баб" хотел сказать Кока, но посмотрел в женский
угол, поправился, - половина девок. Положили меня на операционный стол без
штанов. Обступили чирий... Ощущение, как в бане со стеклянными стенами.
Профессор на живом примере читает лекцию и вместо кролика мое смешное место
режет. Там оказался интересный случай, не фурункул, а того хлеще -
карбункул, сразу несколько голов развивалось...
- И сколько развитых голов у тебя в смешном месте наковыряли? - спросил
Мошкин.
- А тебе-то что? - буркнул Кока и, уткнувшись в бумаги, закруглил
рассказ. - Больше я к Лазаревой не ходок.
Мошкин загулял на Байконуре с горя. Его коллеги - Кока Патифонов и
слесарь Артур Федоров - за компанию. Они, конечно, и без мошкинского горя не
удержались бы. Запуск спутника на три недели отложили, работы нет. На дворе
казахский март. Ни тебе порыбачить, ни тебе покупаться.
Опять же горе у Мошкина горькое - три миллиона за десять минут
профукал. Тогда в ходу миллионы были. Не потерял, не украли - собственными
руками как псу под хвост. Теми самыми, которые впервые такую сумму держали.
Дураков не сеют - сами всходят. А когда рынок со всех сторон объявили,
их на каждом углу проверяют на всхожесть.
На такой проверке Мошкин и взошел. На пути из Омска в Тюратам бригада
делала пересадку в Самаре. Пока Артур с Кокой стояли за билетами, Мошкин
крутанулся по вокзалу в поисках приключений на свой карман. Они стояли тут
же на вокзале в виде моментальной лотереи. Простой, как три копейки.
Покупаешь жетон, крутится стрелка удачи, а как остановилась - получай приз.
Мошкин в первом раунде получил бутыль шампуня, а следом на кон ставится...
" -мое!" - ухнуло у Мошкина сердце. Японский магнитофон ставится... А Мошкин
- меломан с огромным стажем. Не пассивный, который уши развесил и ловит
дилетанский кайф, Мошкин сам когда-то в ансамбле на барабанах играл. Любую
песню на них подберет.
Годков за пятнадцать до самарской лотереи при помощи барабанного
искусства два месячных оклада пропел на ресторанной эстраде. Поехал в
Красноярск в командировку, а вечерком в питейном заведении "Такмак"
зачесалось поиграть, попеть на весь зал. "За ради Бога, - сказали музыканты,
- плати бабки за каждую песню и лабай до посинения, а мы подыграем". Мошкин
разошелся в сценическом кураже и не остановился, пока суточные, проездные и
квартирные не пролабал.
Меломан Мошкин до мозга костей, а тут на кону "Panasonic" японской
сборки, и стрелка тормозится на мошкинской "десятке". Мошкин чуть энурезную
неожиданность не произвел в штаны от радости.
- А у меня тоже "десять", - омрачила проявление чувств пришибленная на
вид девица.
- Не может быть?! - не поверил своим глазам и ушам Мошкин.
- Может, - знающе ответил ведущий лотереи, - теперь между собой приз
разыгрывайте. Кто больше на кон налички поставит, тот и победитель. А мне 10
процентов за арбитраж.
Мошкину в этот критический момент пораскинуть бы умишком, что ведущий с
девицей одна шайка с лейкой, невзирая на рядом прохаживающего милиционера с
дубинкой-демократизатором на боку. Мошкин наоборот хохотнул про себя: "Эту
деревню я одними суточными задавлю", - и бросил на кон сто тысяч.
- Отвечаю, - выложила бумажный ответ пришибленная девица.
- Мошкин бросал 200, 300, 400 тысяч, полмиллиона. Соперница талдычила
свое пришибленное "отвечаю" и отвечала. Даже на отчаянно брошенный миллион.
Цыбуля командует: добавить еще с "полкубика" для нейтрализации
наглости.
Опять, как в трубу, ухнула нейтралка. Никакой реакции из подземелья.
Зато у Цыбули реакция матершинная. На четвереньки упал у норы.
Охотничьей собакой засуетился. Только что не лает. Землю разгребает, нос в
нору сует. Байбак, надо сказать, это не суслик, которых на ведро десяток.
Байбак он под десять килограммов может вымахать. Уж пять-шесть - точно. И
вход в нору у него не дверной глазок. А Цыбуля туда нос бесстрашно вонзает,
пытается разглядеть, где там байбачина от нейтралки сховался.
- Смотри - отхватит шнобель! - Кока смеется.
- Я ему первее голову откручу? - звереет Цыбуля.
...- Нам ехать надо, - рассказывает Кока, - а он ни в какую: "Плевать,
- говорит, - скажем, что обломались в дороге". Всю службу послал подальше -
один байбак в голове.
Заклиненный охотой, подгоняет Цибуля машину с бензином.
- Сейчас мы ему бензинчику под хвост. Сразу выскочит. Ведь не катакомбы
у него там прорыты!
И добавил к нейтралке литров пятьсот бензина. Они тоже, как в шахту,
ушли. Байбак и на этот маневр на люди не вышел.
- Да он, поди, сдох, - предположил Мошкин.
- Ничего подобного, - отмахнулся Кока и продолжил рассказ.
... Цыбуля с криком: "Он что в штаты ход прорыл?!" - фуганул еще
бензина. И, видя, что эффекта нет, приказал бензовозу отъезжать.
- Зараз я этой заразе устрою фейерверк... - многообещающе засмеялся
Цыбуля в сторону сурка. - Подпорчу мех на окорочках, если человеческого
языка не разумеет.
Зажег спичку и бросил в нору.
Огонь не к байбаку в подземелье пошел, метнулся в обратном направлении
- к бензовозу, который, отъезжая с волочащимся шлангом, чертил пожароопасную
дорожку. По ней пламя весело побежало к емкости...
- Я мигом протрезвел, - рассказывал Кока. - Ну, пусть он вылил литров
восемьсот или куб, остальные - в бензовозе... Бомба на колесах. Водила
вовремя успел выпрыгнуть. Мы, конечно, сыпанули в разные стороны, на землю
попадали... Пламя добежало до шланга и остановилось, горит ровным огоньком,
мы лежим, гадаем: рванет или... Жахнуло, как на фронте. От бензовоза одни
рожки да ножки остались. Когда они просвистели над головами, встали мы
посмотреть место фейерверка, и тут мне в ногу как даст боль! Байбак, зараза,
впился. Осатанел от взрыва.
- Какая скотина не озвереет, - сказал Мошкин, поднимаясь от стола.- Ее
химией нейтрализуют, бензином палят, начнешь тут на всех кидаться!
- Мы-то с тобой не звереем, - резонно перевел в тупик стрелки разговора
Кока. - Денег не платят, под землю с носилками загнали...
- Человек - такая скотина - ко всему привыкает. Вдобавок - бензин в наш
подвал еще не льют...
- Дорогой нынче бензин. В байбачью нору мы дармовой фуговали...
- Для хороших людей ничего не жалко... Ладно, хорош ночевать, пошли
работать.
И они направились с носилками за новой порцией грунта.
Владимир Петрович Мошкин дефилировал по перрону Курского вокзала, что в
Москве. Без цели - абы час времени убить до своего поезда. Настроение имел
праздное, кругом кутерьма с высадкой-посадкой, а ему наплевать.
Вдруг романтическое состояние разом испарилось от удара в мягкое место.
Мошкин полетел ровнять носом перрон. Что-то проехалось по спине, и даже -
прошлось.
- Что - повылазило? - вернул к вокзальной действительности визгливый
крик.
Над Мошкиным стояла упитанная, лет под пятьдесят, но еще очень
недурственная женщина.
- У меня там хрусталя на тысячу баксов! - кричала она.
Женщина, торопясь на поезд, катила перед собой что-то среднее между
тележкой для ручной клади и армейским тягачом. Под этот грузовик ручной тяги
и угодил романтически настроенный Мошкин.
- Ты у меня платить будешь! - кричала женщина.
Мошкин, ушиблено сидя на перроне, вспоминал, где видел это разъяренное
лицо?
Если вернуться к истокам и коснуться истории, Мошкину была уготована
судьба бродяги. Ложилась ему прямая дорога в геологи, кабы не космические
50-е. Ночами не спал - высматривал комариные блесточки первых спутников
земли. Поэтому пошел в авиационный институт.
И стал инженером по эксплуатации ракет. А это такая география, почище,
чем у геологов. Мошкин не понимал тех, кто на второй неделе командировки
начинал нудить: скорей бы домой. В некоторый год у него трех месяцев
семейной жизни не набиралось. Приехал домой, отчет написал, жену приголубил
и опять - "жди меня, и я вернусь". Командировочные чемоданы изнашивались
быстрее брюк. Прибалтика, Украина, Забайкалье, военные части,
фирмы-разработчики, полигоны, общежития, гостиницы, казармы. Компанейский и
не только языком поболтать: магнитофон починить, часы отремонтировать. И
боец! - выпить мог при случае не одну бутылку.
А уж какие компании собирались на полигонах - в Капустином Яре или
Плесецке! Ленинградцы, москвичи, днепропетровцы, пермяки, миасцы,
харьковчане, красноярцы, омичи. У одних записи - "Битлз", у других -
доморощенный частушечник. У третьих - баянист играет так, что в глазах рябит
от переборов.
Мошкин играть умел когда-то только на ударных, но в гостинице на
барабане разве постучишь? Зато каблуками в переплясе - пожалуйста. А Мошкин
такие фигуры Лиссажу ногами выделывал - у профессионалов слюнки текли.
Как-то в Москве, в ресторане-"поплавке", чуть цыганских мастеров не
уронил принародно. Их солист, с серьгой сверкучей и смоляными кудрями, -
развлекал публику, под бешеный огонь гитар и скрипок, пляской. "Ну-ка, Вова,
врежь ему по-русски! - начали подзуживать товарищи во главе с Кокой
Патифоновым. - Ты не хуже могешь!!" Мошкина долго упрашивать не надо,
выскочил на цыганский круг и давай наезжать на профессионального плясуна.
Сам низенького росточка, белобрысенький, смотреть не на что, а пошел, пошел,
пошел на смуглого красавца. Тот в алой атласной рубахе, Мошкин - в синенькой
бобочке, у того на ногах сапожки плясовые, у Мошкина - башмаки в летнюю
дырочку... Но не успел Мошкин до среднего огня разогнать себя, еще подметки
не заискрили в разные стороны, как музыка оборвалась.
Главный цыган подозвал к эстраде и, улыбаясь, шепнул на ухо: "Садысь на
мэсто, а то гитара об башка ломаю".
Однако чуть позже прислал русскому плясуну бутылку армянского коньяка,
а после закрытия - вежливо попросил поделиться коленцами с цыганским асом.
Мошкину не жалко - распространил сибирский опыт на цыганский табор.
...В то лето Мошкин торчал в Капъяре. Пустил две ракеты, перед пуском
третьей у одной из красноярочек был день рождения. Народу в номере собралось
под завязку. И среди него - харьковчанка Дуня.
Видная женщина. Бровь соболина, шея лебедина, грудь обильна, в общем, -
кровь с молоком. Глаз Мошкина давно на ней пролежни пролежал. Да все никак
не получалось поближе подъехать. На дне рождения у них заиграло друг к
другу. Как он отплясывал в тот вечер, давно перешедший в ночь! Снизу начали
от зависти стучать в батарею - прекратите. Тогда разгулявшиеся - инженеры
как-никак - взяли табуретку, поставили на стол, подложили под ножки подушки
против распространения танцевальных волн в нижние этажи, Мошкин вскочил на
табуреточную эстраду и пошел отбивать чечетку. Двое мужчин крепко держали
"танцплощадку" за ножки, в то время как танцор выкамаривал на ней чудеса.
Дуня завороженно смотрела на это мастерство под потолком. От ее восхищенного
черноокого взгляда у Мошкина внутри все переворачивалось и ноги вколачивали
в табуретку перплясы невероятной частоты. Аж жарко стало. Танцор сорвал с
себя рубашку, бросил на головы зрителей. Клешенные от колен брюки, загорелый
торс и бешеная дробь.
- До утра выдержишь? - крикнула Дуня.
Выдержу! - еще громче зачечеточил Мошкин.
Не выдержал каблук - отлетел.
Мошкин переобулся и игриво предложил Дуне "пройтиться, там где мельница
крутится, электричество светится - по шошше". Они вышли в южную ночь. В
обществе Дуни душа у Мошкина пела, ноги плясали. То и дело он выкидывал
какой-нибудь номер.
Вдруг вскочил на лавочку, на которой они напропалую целовались, отбивая
ритм подошвами, спел: "Дунечка, Дунечка, Дуня-тонкопряха". Повторяя эту
фразу, начал бешеное пяточное ускорение. Дойти до сверхзвукового темпа не
дали.
- Сейчас я тебе, стукачу, ноги повыдергиваю! - угрожающе раздалось из
окна.
А то вдруг после затяжного поцелуя, высоко подпрыгивал - ноги
"ножницами" - и в прыжке касался пальцами носков туфель.
Дуня счастливо смеялась:
- А танец живота можешь?
- А як же!
Мошкин как стоял на тротуаре, так и упал плашмя.
Дуня вскрикнула: сейчас будет коленце фотографией об тротуар.
Но перед впечатыванием носа в асфальт Мошкин подставил руки на упор
лежа. Тут же, оттолкнувшись от земли, хлопнул в ладоши, снова приземлился на
них. И пошел частить: хлопок - упор лежа, хлопок - упор... Потом встал на
руки, прошелся вокруг Дуни, лихо вскочил на ноги и тут же упал перед дамой
на коленопреклоненный шпагат.
- Эх, куда бы уединиться до зореньки утренней? - забросил Мошкин удочку
с намеком на крючке.
- Соседка по номеру, - заговорщицки ответила Дуня, - завтра уезжает на
два дня в Волгоград...
На следующий день Мошкин проснулся приплясывая. Счечеточил у кровати
ритм "Маленьких лебедей". И весь день был в плясовом настрое. Даже в очереди
в столовой перебирал ногами.
- Тебе че не стоится? - спросил Кока. - Недержание?
- Не, - счастливо засмеялся Мошкин, - погода хорошая.
В тот день был пуск ракеты, его две недели готовили Мошкин, Кока, Дуня
и еще целая компания. Вечером спроворили по этому поводу шикарный стол в
гостиничном номере. Но до пуска - это тебе не чайку попить - ни-ни в плане
торжественных возлияний по случаю. В двадцать минут двенадцатого полезли на
крышу своими глазами убедиться, что банкет они заслужили - можно наливать.
В темноте над самой землей вспыхнул яркий шар, разрастаясь, постоял в
раздумье, а надумав, - с пламенным хвостом заторопился вверх.
- Ура! - заорали смотрящие.
Но вдруг огонь, стремящийся до сего момента к звездам, начал круто
менять направление своих устремлений на прямо противоположное.
- Куда ты? - как на шкодного кота, прыгнувшего на стол, закричал
Мошкин.
Огонь, не реагируя на окрик, помчался вертикально вниз.
- Автомат стабилизации отказал! - сказал Мошкин, когда в районе старта
финишным взрывом ударил в землю носитель.
- Ошибка в программе полета! - категорически возразила Дуня. - Тангаж
отрабатывался в противоположную сторону.
Банкет полетел псу под хвост. Вскорости в штабе, на аварийной комиссии,
Мошкин, с пеной у рта защищая программу полета, к которой имела отношение
его фирма, доказывал, что причина аварии - в автомате стабилизации. Дуня
решительно защищала прибор своей конторы.
- Валить на автомат - это полная техническая безграмотность! - рубила
сплеча Дуня.
- А на программу - голый дебилизм. Зачем вас, баб, вообще на полигоны
посылают?!
Ясно-понятно: каждый-всякий боролся не за истину, а как бы свою фирму
выгородить.
В этой борьбе любовь, как та ракета, недалече уйдя от старта, потерпела
сокрушительную аварию.
...Мошкин сидел на перроне, а женщина чистила его в хвост и в гриву.
- Дуня, - наконец сказал потерпевший, - что ты шумишь на всю Москву,
это ведь не Капъяр?
Женщина оторопело уставилась на Мошкина:
- Вова?
...- А ведь тогда вы в программе ошибку нахомутали, - говорила Дуня,
пока Мошкин затаскивал ее оккупационные чемоданы в вагон. - В Капъяре-то
бываешь?
- Ага, - соврал Мошкин.
- Как там?
- Плохо, - не соврал Мошкин.
- А я вот на жизнь челночу, - сказала Дуня и на прощание крепко
поцеловала Мошкина в губы.
- Дуня, тогда в моей программе ошибка была! - крикнул Мошкин
отъезжающей.
И звонко постучал себя кулаком по голове.
- В моей тоже! - прозвучало в ответ.
Но легче от этого обоим не стало.
Толя Шухов соблазнил Коку Патифонова, Мошкина и еще двух коллег по КБ в
поход на плоту. Показал фотографии, и даже от черно-белых у мужичков
зачесался дух бродяжий, похватали рюкзаки и самолетом-вертолетом полетели в
Горную Шорию на реку Мрас-Су.
Заповедные места! Уже от первой рыбалки Кока остолбенел. Не ерши
сопливые, лещи костлявые - царь-рыба, таймень, попалась! И не из присказки:
поймал два тайменя - один с нос, другой помене! На восемь килограммов
выволокли красавца на удочку в клеточку, то бишь - сеть.
А природа! Че там сравнивать с зацивилизованной вдоль и поперек
Швейцарией! Тайменя вы в Швейцарии на 8 килограммов возьмете? "Один с нос,
другой помене" и то не водится. А тут первозданная красота. Хоть на горы
голову задери, хоть в речку загляни, хоть в тайгу нос сунь, если, конечно,
не боишься косолапого встретить.
А какую мужички баньку устраивали! Представьте - мощный галечный плес,
сзади тайга, впереди река, вверху небо, а мы посередине! Представили. И вот
здесь, посередине, десяток жердей ставятся чумом, на них полиэтилен
герметично натягивается. Пусть просвечивает, да кто там за тысячу верст от
жилья твои бесштанные телеса увидит. Жар в "чумовой бане" обеспечивают
раскаленные камни, кои затаскиваются из костра. Пол устилается
свежескошенной травой, обязательно с душицей, а сверху слой пихтового
лапника. Представили? Дальше любая фантазия бледнеет перед кайфом. На камни
плеснешь взвар из листьев смородины, душицы... Взахлеб дышал бы, да уши
трубочкой сворачиваются, посему - падай на лапник и млей в аромате, а потом
ковш взварчика на камни и айда истязаться веником, пока круги в глазах не
замелькают. А как замелькали, прыгай в реку, откуда без кругов, но с криком
"едрит твою в копалку!" пулей вылетишь на берег. А в родничке компотик из
ягод малины и смородины томится... Кружки две хватанешь и опять в банный
чум!..
И в том же родничке стоят поллитровочки в ожидании момента, когда весь
пар разберут мужички и усядутся кружочком...
На следующее утро после такой баньки порог грозно зашумел поперек
маршрута. Да такой, что, если шарахнет о камни, костей не соберешь. "Я бы
его лучше заочно прошел", - сказал Мошкин, когда туристы-водники, стоя на
берегу, кумекали, как лучше миновать препятствие.
Однако проскочили ревущую преграду без человеческих жертв. После чего
речка успокоилась. Левый бережок более каменистый, правый - более кустистый.
Мошкин стоял между ними на плоту. И вдруг раздвинулись кусты, из них
высовываются две очень колоритные физиономии. Даже морды. Недалеко от этого
места находился лагерь, отнюдь не пионерский, физиономии-морды были оттуда.
Не сбежавшие - нет, из разряда расконвоированных. То есть зек, но с
некоторой свободой от колючей проволоки.
Свобода не очень отразилась на их угрюмых физиономиях.
- Мужики, - спросила одна морда, - у вас бухалов есть?
Не успели наши мужики ответить "нет" или "не пьем", Мошкин торопыжно
высунулся:
- Среди нас Бухалова нет!
И чтобы ни в коем случае не перепутали его с этим неизвестно где
пропавшим Бухаловым - может, подляну какую корешкам устроил? - громко ткнул
себя в грудь:
- Лично я - Мошкин.
Кока и остальная компания едва в реку не попадали.
- Ой, не могу! - корчился Кока в судорогах. - Ой, зачальтесь, я сойду!
Он, оказывается, не Бухалов, а Мошкин!
И до конца похода "Бухалов" намертво приклеился к Мошкину.
- Бухалов, доставай родственника в стеклянном пиджаке!
- Бухалову бухаря не наливать! Он и так Бухалов.
Особенно, конечно, Кока изгалялся.
- Смеется тот, кто хохочет последним, - отмахивался Мошкин.
И дождался праздника в своем переулке.
Окончив маршрут, путешественники приехали в шахтерский город Осинники,
где в ресторане, а потом до поздней ночи на квартире у брата Шухова ставили
яркую точку походу. И, конечно, в очередной раз угорали от истории с
Бухаловым.
- Да я для ржачки подыграл зекам! - в сотый раз пытался открутиться
Мошкин. Но ему не верили.
Наутро Кока и Витя Смолин пошли за билетами на самолет. Хотели послать
Бухалова, но Мошкин сказал:
- Я в Омске торчал в кассе, теперь ваша очередь париться.
Наши отпускники пришли в кассу в семь утра. А надо было в пять, очередь
выстроилась - смерть мухам... Они в семь-то еле поднялись после "точки".
При виде непробиваемой очереди мужичкам совсем поплохело. Хорошо,
захватили для освежения бутылку вермута. Освежились за углом, опять в
очереди потоптались, которая двигалась в час по чайной ложке. В те времена
не было автоматизации и компьютеризации, билеты выписывали врукопашную, и
кассирша явно работала не на износ.
Коке временами хотелось разнести всю эту богадельню, до того медленно
шел процесс. Он буквально сатанел от глупо проходящей жизни. И когда руки
уже тянулись к рукоприкладству, Смолин уводил напарника в гастроном, где был
портвейновый сок на разлив.
После двенадцати Кока начал психовать по другому поводу: успеют они
отовариться билетами до перерыва, который начинался в 13 ноль-ноль, или нет?
Кока делал контрольные замеры времени обслуживания, складывал, умножал,
делил, получалось - успевают.
И вдруг, когда перед ними осталось три человека, к окошечку прилипла
дамочка в канареечном платье.
- На группу беру, - сказала она в ответ на Кокины роптания.
Стрелка на обед неумолимо ползет, окошечко перед носом, а очередь
столбняком - ни тпру, ни ну, ни кукареку...
Без пяти час групповая дамочка отлипла от кассы, но та поспешно
захлопнулась. Кока бросился на закрывшуюся амбразуру с кулаками:
- Еще пять минут! - барабанил он, пытаясь отвоевать у вечности час
жизни.
- У меня бланки кончились! - прокричало окошечко.
Смолин потащил разъяренного Коку от греха подальше - в гастроном. Там
Кока несколько успокоился. Однако после обеда в кассу две бабенки полезли на
арапа. Одна тощая, как заноза, другая - еще наглее. Буром в два горла:
- Мы стояли! - доказывают.
- С семи утра вас здесь в глаза не видел! - задохнулся от бабского
хамства Кока.
- Кого увидишь, когда с шести зеньки залил! - сказала заноза.
- Ты меня поила? - Кока грудью встал на пути несправедливости.
- Пять билетов на рейс 3460! - сказал в билетное отверстие, решительно
оттирая женщин в сторону.
- На куда? - вылетело в Коку.
- На рейс 3460.
- Какой рейс? - возмутилось окошечко.
- Самолетный! - возмутился Кока. - На "попрыгунчик": Новокузнецк -
Новосибирск - Омск - Свердловск.
- Что вы мне голову дурите! - закричало окошечко. - Это железнодорожная
касса!
Удар был ниже пояса. Аэрофлотная обилечивала двумя кварталами дальше, в
точно такой же девятиэтажке. И очередь там была дня на два. А вокруг нее
ходил озабоченный Мошкин в поисках пропавших коллег.
С ним случился приступ смеха от рассказа о роковой ошибке.
- Кока, ты бы еще в банной кассе попросил билет на самолет!
Потрясенный случившимся, Кока молчал.
- Бухалову не забудьте взять билет! - отхохотался Мошкин.
- Пошел ты знаешь куда? - сказал Кока.
- Знаю! - сказал Мошкин. - Пиво пить.
И пошел, провожаемый тоскливыми взглядами друзей.
Как-то в отделе зашла речь о терапевтах заводской поликлиники.
- Лазарева врач как? - спросил Мошкин.
- Дура! - Кока поднял голову от бумаг.
- Был я у нее два года назад. Дура!
Все с интересом повернулись в сторону Коки. Кока пошаркал ногами под
столом и начал:
- Чирей у меня вскочил на... - Кока посмотрел в угол, где женщины
сидят. По-разному называют этот угол: цветник, малинник, серпентарий... Кока
посмотрел туда и сказал, - в общем, вскочил на самом смешном месте... сзади.
Только было в отпуск пошел, а тут ни сесть, ни встать, ни, извините, в
туалет по-человечески сходить. Свояк посоветовал соленый раствор горячий
заделать и подержать в нем... - Кока опять посмотрел в женский угол, - чирей
подержать. Как рукой, говорит, снимет. Пачку соли высыпал я в таз, воды
горячей набуровил и целюсь туда смешным местом... Таз большой, а все равно
не палец опустить. Попробуй, попади. Корячился, корячился - на пол таз
ставил, на табуретку... Кое-как принял процедуру. Ночью готов был убить
свояка, еще хуже стало.
Кока сделал паузу, пошаркал ногами под столом, шарканьем он мысли
подгоняет, и повел рассказ дальше:
- Еле утра дождался. Нога правая прямо отстегивается. Дошкандыбал до
терапевта...
- Тебе к хирургу надо было! - вставился Мошкин.
- А тебе-то что? - ответствовал Кока.
Мошкин, как всегда, наскакивал на Коку с эффектом Моськи, что вяжется к
Слону. Они и по объемам тютелька в тютельку к басне. Кока под 90
килограммов, а Мошкин всю дорогу по жизни в наилегчайшей весовой категории
рассекает.
- Полтора часа я в очереди простоял...
- Прихватил бы газетку, сиди да читай... - во второй раз перебил
Мошкин.
Кока посмотрел на него, как на недоумка:
- Повторяю, чирей у меня вскочил на... - Кока сделал паузу и... махнул
рукой. - В общем, захожу в кабинет. Только начал слова подбирать,
покультурнее объяснить местоположение болезни, на меня кашель напал.
Лазарева говорит: "Раздевайтесь до пояса, послушать вас надо".
- До пояса сверху или до пояса снизу? - не унимался Мошкин.
- Если ты для прослушивания легких оголяешь задницу, то я - грудь, -
пояснил Кока.
Тоже деталь. Свою задницу за весь рассказ Кока в присутствии женщин
назвать напрямую постеснялся, а Мошкина - запросто.
- Прослушала меня Лазарева, - продолжил Кока повествование своих
злоключений, - и поставила предварительный диагноз: катар верхних
дыхательных путей. Держите, говорит, направление к отоларингологу.
- Тебе же к хирургу надо было! - сказал Мошкин.
- А тебе-то что? - отмахнулся Кока и пошаркал ногами. - У
отоларинголога тоже очередь...
- Все с чирьями? - поинтересовался Мошкин.
Кока не удосужил вниманием эту шпильку.
- Час простоял! Оказывается, отоларинголог - это по уху, горлу с носом
специалист. Как напустилась на меня: "Вам что - делать нечего? Вам к хирургу
надо!.."
- А там очередь, - забежал вперед паровоза Мошкин.
- Не было очереди. И врач мужик. Слов подыскивать не надо. Смело штаны
я скинул, а тут, как мухи на мед, профессор со студентами. Человек десять
студентов, половина... - "баб" хотел сказать Кока, но посмотрел в женский
угол, поправился, - половина девок. Положили меня на операционный стол без
штанов. Обступили чирий... Ощущение, как в бане со стеклянными стенами.
Профессор на живом примере читает лекцию и вместо кролика мое смешное место
режет. Там оказался интересный случай, не фурункул, а того хлеще -
карбункул, сразу несколько голов развивалось...
- И сколько развитых голов у тебя в смешном месте наковыряли? - спросил
Мошкин.
- А тебе-то что? - буркнул Кока и, уткнувшись в бумаги, закруглил
рассказ. - Больше я к Лазаревой не ходок.
Мошкин загулял на Байконуре с горя. Его коллеги - Кока Патифонов и
слесарь Артур Федоров - за компанию. Они, конечно, и без мошкинского горя не
удержались бы. Запуск спутника на три недели отложили, работы нет. На дворе
казахский март. Ни тебе порыбачить, ни тебе покупаться.
Опять же горе у Мошкина горькое - три миллиона за десять минут
профукал. Тогда в ходу миллионы были. Не потерял, не украли - собственными
руками как псу под хвост. Теми самыми, которые впервые такую сумму держали.
Дураков не сеют - сами всходят. А когда рынок со всех сторон объявили,
их на каждом углу проверяют на всхожесть.
На такой проверке Мошкин и взошел. На пути из Омска в Тюратам бригада
делала пересадку в Самаре. Пока Артур с Кокой стояли за билетами, Мошкин
крутанулся по вокзалу в поисках приключений на свой карман. Они стояли тут
же на вокзале в виде моментальной лотереи. Простой, как три копейки.
Покупаешь жетон, крутится стрелка удачи, а как остановилась - получай приз.
Мошкин в первом раунде получил бутыль шампуня, а следом на кон ставится...
" -мое!" - ухнуло у Мошкина сердце. Японский магнитофон ставится... А Мошкин
- меломан с огромным стажем. Не пассивный, который уши развесил и ловит
дилетанский кайф, Мошкин сам когда-то в ансамбле на барабанах играл. Любую
песню на них подберет.
Годков за пятнадцать до самарской лотереи при помощи барабанного
искусства два месячных оклада пропел на ресторанной эстраде. Поехал в
Красноярск в командировку, а вечерком в питейном заведении "Такмак"
зачесалось поиграть, попеть на весь зал. "За ради Бога, - сказали музыканты,
- плати бабки за каждую песню и лабай до посинения, а мы подыграем". Мошкин
разошелся в сценическом кураже и не остановился, пока суточные, проездные и
квартирные не пролабал.
Меломан Мошкин до мозга костей, а тут на кону "Panasonic" японской
сборки, и стрелка тормозится на мошкинской "десятке". Мошкин чуть энурезную
неожиданность не произвел в штаны от радости.
- А у меня тоже "десять", - омрачила проявление чувств пришибленная на
вид девица.
- Не может быть?! - не поверил своим глазам и ушам Мошкин.
- Может, - знающе ответил ведущий лотереи, - теперь между собой приз
разыгрывайте. Кто больше на кон налички поставит, тот и победитель. А мне 10
процентов за арбитраж.
Мошкину в этот критический момент пораскинуть бы умишком, что ведущий с
девицей одна шайка с лейкой, невзирая на рядом прохаживающего милиционера с
дубинкой-демократизатором на боку. Мошкин наоборот хохотнул про себя: "Эту
деревню я одними суточными задавлю", - и бросил на кон сто тысяч.
- Отвечаю, - выложила бумажный ответ пришибленная девица.
- Мошкин бросал 200, 300, 400 тысяч, полмиллиона. Соперница талдычила
свое пришибленное "отвечаю" и отвечала. Даже на отчаянно брошенный миллион.