Страница:
которых прохладной не бывает, а народ, надо и не надо, шляется по стартовой
площадке. На этот раз дело было не в шахте - на вольном воздухе... И ракета
грянула! Вначале пожар вспыхнул...
Кока, вместо того чтобы сидеть в бункере, нежился под весенним
солнышком. Опротивело за зиму четырехстенное пространство, а тут майский
денек, листочки вылупились на деревьях, облачка по небу тыняются... В
перископ из бункера такой поэзии не узреешь. И воздух - петь хочется, не
чета бункерному! И вдруг полыхнуло...
"Все! Тапочки!" - по-мошкински подумал Кока, но не стал ждать этой
обуви. Стартанул к забору. Ничего потом вспомнить не мог толком. Во всяком
случае - предыдущая жизнь перед глазами не мелькала. Перескочил через один
забор, потом - другой... Да-да, там две "колючих" высоты было. Кока, как
бегун барьерный - только что барьеры по два метра, - перемахнул один, другой
и помчался под защиту майского леса.
Кстати, Мошкин в это самое время тоже не стоял на месте - догонял
"газик-бобик". Он, завидев огонь, побежал в сторону контрольно-пропускного
пункта. Чешет, а его обгоняет "бобик". Мошкин разумно решил, что на машине
быстрее выйдет покинуть взрывоопасную зону, и поднажал. Не удалось "бобику"
уйти далеко. Сказалось участие Мошкина в гонках за лидером-пермяком.
Коку нашли в лесу на следующий день. Он питался клюквой и, считая, что
идет на юг, к Плесецку, двигался в противоположную сторону - к Ледовитому
океану. Подсознание не хотело больше ракет и космодромов.
- Это ж надо так трухануть! - подзуживал потом Мошкин. - Два забора
перескочил, будто это бордюры придорожные.
- Сам, поди, все четыре перемахнул бы с такой стартовой прытью. "Бобик"
от него оторваться не смог.
- Так ведь рано тапочки надевать в таком цветущем возрасте.
- Это уж точно, - согласился Кока, - с тапочками мы, пожалуй,
повременим...
Зима в тот год от звонка до звонка лютовала. Не то что птицы - мысли на
лету замерзали. В ожидании автобуса, до последних костей продрогнув,
подумаешь мечтательно: "Эх, сейчас бы..." А дальше ни бэ, ни мэ, ни
кукареку. Смазку в голове прихватывает, мыслительный процесс нараскоряку
встает, впору паяльной лампой отогревать.
Посреди климатического катаклизма жена Тамара спрашивает у Владимира
Петровича Мошкина:
- Катанки маме подошьешь? Прохудились на пяточках, жалуется - ноги
больно зябнут.
- Надо подумать, - стал набивать цену мастер.
- Она за работу бутылочку шампанского обещала.
Мошкин быстро подсчитал: размеры его дневного заработка тянут меньше,
чем жидкий гонорар, и взял отгул.
Первым этапом ремонта был поиск подшивочного материала. В подвале дома
имелись кладовки. В мошкинской от прежнего хозяина всякий хлам валялся. В
наследственных закромах Владимир Петрович откопал пару поношенных, но
добротно катанных валенок. Экстерьер находки отличался жуткой расцветкой.
Будто в зоопарке шерсть с кого ни попадя чесали. С верблюда клок, с козла
куделю, с собаки жмень и еще черт знает с какого страшного зверя... Одно
пятно рыжее, другое пегое, третье вообще серо-буро-коричневое... Кошмар! По
всему видать, обувь производства военной поры. Когда не до эстетики в тылу,
если пули на фронте туда-сюда свистят...
Мошкина данное обстоятельство не огорчило. Кто там будет тещины подошвы
на предмет красоты разглядывать? С тестем давно разошлась...
Натирая шелковые нитки варом, Владимир Петрович приготовил дратву и
"включил" шило.
Крепко припек мороз старушку, над любой копейкой от макушки до пят
трясется, а тут шампанское посулила выкатить. Обещанное грело душу
сапожника. Любил напиток аристократов. Через это работал качественно. Над
каждой стежкой старался. Не гнал "быстрей-быстрей", абы как.
К приходу жены заканчивал ремонт первого валенка.
Тамара с 40-градусного мороза влетела раскрасневшаяся, счастливая -
наконец-то попала в тепло. С легонькой ехидцей спросила, снимая пальто:
- Что, Данила-мастер, получается чаша?
- Полбутылки шампанского теща может выставлять! - с чувством
сапожнической гордости подал "Данила" готовый валенок.
- О! - схватила супруга предмет ремонта. - Шик-моде...
И запнулась. Будто с разбегу в стену лбом врезалась. Во все щеки
морозный румянец на раз схлынул с лица. В глазах, глядящих мимо Мошкина,
вспыхнул ужас.
Мошкин повернулся за взглядом жены и забыл про шампанское. Матерки
зароились на кончике языка.
"Данила"-сапожник свершил роковую оплошку. До того увлекся процессом,
что, как закодированный, подошву для первого ремонтируемого валенка вырезал,
распластав голенище второго тещиного. А пара пегих, военно-катанных из
козла, собаки и других верблюдов, стоит в сторонке целехонькая.
За все время работы шилом ни полмысли не пролетело о неправильном цвете
подшивки. Наоборот, Владимир Петрович пел над радикально черной
дополнительной подошвой, ни грамма не подозревая о собственноручно
сотворенной катастрофе. У тещи без того со здоровьишком завал, покажи
раскромсанный валенок - враз дуба врежет. А новые купить в ту сумасшедшую
зиму было бесполезно.
- Вечно ты сломя голову, как голый в баню! - кричала жена. - Как можно
не отличить эту страхолюдину от маминого?! Как?!
Мошкин тупо смотрел на жену.
- Урод - в жопе ноги! - клеймила благоверная.
Приходилось безропотно соглашаться...
- Подшивай мои! - приказала. - Они, конечно, тоньше. Но нога у нас
одна, авось мама не заметит подмены.
- А ты как? - сердобольно вякнул Мошкин. - Вся зима впереди, сплошняком
морозы трещат!
- У тебя умнее есть варианты?
Таковых не имелось.
И спарить отремонтированный тещин с валенком жены бесполезно. Сразу
видно - один толще.
Подшивая Тамарины тещиными, Мошкин о деликатесном вознаграждении не
думал. Какое тут к лешему шампанское?
Хотя супруга больше не ругалась. Но потому, как гремела на кухне
тазами, как швыряла в них мокрое белье, было ясно: внутри клокочет вулкан
злости. Дабы не сгореть заживо, затеяла отвлекающим маневром стирку.
Покончив с валенками для мамы жены (Тамара на этот раз не восхищалась
"шик-модерн"), Мошкин забеспокоился, душа прямо заныла: в чем супруга будет
противостоять жутким морозам? Из зимней обуви остались одни сапожки на
рыбьем меху. И тот искусственный. В таком обмундировании хоть запляшись на
остановке: смерть ногам обеспечена. А они не только стройные, родные. Жалко.
Любящее сердце подсказало: остатками тещиных валенок подшить козлино-собачью
пару.
- Том, давай тебе эти отремонтирую?
- Делай что хочешь! - обречено прозвучало в ответ.
Дескать, если на роду написано нести тяжкий крест, выше судьбы не
прыгнешь.
Подшив три валенка, Мошкин набил руку до виртуозности. Шило замелькало
над военно-пегими, вскоре те обрели дополнительные подошвы. Владимир
Петрович поставил отреставрированную пару на табуретку, полюбоваться итогом
работы. Нет, руки у него из нужного места растут. Покрасить бы еще. Молодая
женщина и будто со свалки... А завтра на работу. Да не на стройку штукатуром
- в технологический отдел... Каким-то образом надо подводить пятнистую
козлино-верблюжью поверхность под общий цветовой знаменатель.
На новую проблему заряженная голова - на то и существует у инженера,
чтобы мыслить, - вспомнила про индийский сапожный крем, имеющийся в
хозяйстве. Если им покрыть разномастную поверхность? "Разогретая до жидкого
состояния вакса ровнее ляжет", - решил Мошкин. В плошке на газе растопил
крем, тампоном нанес на рыжее пятно. Ура! Его как ни бывало. Рыжее стало
черным.
Вдохновленный блестящим результатом эксперимента, Мошкин приступил к
промышленным площадям покраски. Решительно поставил на газ металлическую
банку с кремом. Под воздействием высокой температуры тот начал быстро
переходить в жидкообразную фазу... Но не остановился в этом состоянии, как
требовалось сапожнику, неуправляемо двинул дальше... Вспыхнул ярким
пламенем...
Сажа, как из пушки, вырвалась из банки и заполнила хлопьями кухонное
пространство. Перед глазами у Мошкина пала шевелящаяся темнота. Она затмила
лампочку, шкафчики, весь белый свет. Каких-то 200 граммов в баночке, а сажи
налетело хоть лопатой греби... Белоснежные паруса простыней и
пододеяльников, развешанных для просушки, в мгновение приняли пиратский
окрас. Малюй череп и кости и бери океаны на абордаж.
" -мое! - подумал во мраке Мошкин. - Коряво получилось".
На взрыв прилетела жена. Увидела постельное белье, покрытое лопухами
жирной сажи, с нарастающим воем выскочила обратно.
Мошкин услышал, как она плашмя упала на диван, сквозь рыдания
простонала:
- Боже, чем я перед тобой так провинилась?! За что ты надел на меня
этот камень? За что?!
"Так уж и камень!" - проворчал Владимир Петрович. Тем не менее, во весь
голос не решился опровергать скоропалительный вывод жены. Обстоятельства
требовали срочного спасения семейных ценностей. Вооружившись зубной щеткой,
принялся снимать черные хлопья с постельных полотнищ. Технология оказалась
верной. В первом приближении удалось счистить траурный налет.
Жену на экспертизу приглашать не стал. И так было яснее ясного -
требуется перестирка.
Помыв пол в кухне, вернулся к основному занятию того, памятного на всю
оставшуюся жизнь дня - валенкам. К счастью, крем не весь сгорел.
"Данила-мастер" вовремя успел накрыть баночку тряпкой. Осторожно расплавил
остатки и, щедро замазывая пятна, сделал пестрые валенки, катанные в суровые
военные годы на основе зоопарка, черными.
И все-таки не в тот момент была поставлена точка в этой истории.
- Ну что? - спросил жену Мошкин-сапожник, когда на следующий вечер
вернулась домой. Отреставрированная обувь на ней была по-прежнему идеально
черной.
- Что-что? Сорвал рабочий день нашему отделу.
С мороза Тамара примчалась в верблюжье-собачьих, цвета индийской ваксы
валенках на работу, разместилась в своем углу, и через десять минут сапожная
вонь густо ударила в сотрудников. Даже те, у кого обоняние было забито
насморком, начали задыхаться от газовой атаки.
Коллеги закрутили носами - откуда амбра прет? И как по команде
бросились искать источник отравления атмосферы труда. Как-никак не казарма -
кирзой благоухать.
Все углы обшарили, мебель перетрясли - нет причины отвратного запаха.
В сторону Мошкиной посмотрят, вроде оттуда тянет. И только плечами
пожмут. На молодой женщине валенки. Не та обувь, чтобы солдатский вонизм
испускать. И окно не откроешь, без того в помещении тепла каких-то 12
градусов. В пальто сидеть приходится. Только что без варежек.
Целый день сотрудники поминутно выскакивали в коридор за свежим
кислородом. Какая уж тут производительность...
Но и это еще не точка в случае с "Данилой"-сапожником. Ее теща
поставила, принеся обещанное шампанское.
- Совсем никудышняя стала, - пожаловалась, вручая презент зятю. - Хоть
ты что делай - ноги день ото дня мерзлячее. В неподшитых катанках меньше
зябли. Помру, видать, скоро.
Тамара вонзила в мужа испепеляющий взор, но удержалась пояснять маме:
не здоровье изменилось в смертельную сторону, а толщина обуви.
Зверский взгляд не испоганил Мошкину аппетит.
"Больше бы таких "камней на шее", - самокритично подумал, - из всякой
безнадеги выход найду".
И выпил по данному поводу три фужера подряд. Не стал ждать Нового года.
Шампанское шло как по маслу...
На пороге восьмидесятых затеял Мошкин приобрести автомобиль в личное
пользование. За грибками съездить или на Иртыш подальше от городской
коптильни. Планку на "Волгу" задирать не стал. "Запорожец" бы
какой-никакой... Тем паче, денег на счету и в кубышке - кот наплакал.
- На обновах будем экономить, - сказал жене.
- Какие обновы? - вскинулась благоверная. - Забыла, когда себе что
покупала!
Мошкин не стал напоминать. А сам решил затянуть пояс на обедах в
столовой. Что же касается обнов, наметил на носках экономить. В его
гардеробе имелась пара уникальных. Другие уже поменял на десять рядов, а эти
за восемь лет только цветом поблекли. Были нестерпимо красные, стали
терпимо. А ведь носил и в хвост и в гриву. Уже надоели до чертиков, но жене
не разрешал выбрасывать.
В этих сверхпрочных, без запасных, поехал Мошкин в длительную
командировку в Капустин Яр, запускать с французами их спутник.
Соблюдая режим экономии, Мошкин утром ограничивался демократическим
чайком, обедал вторым без гарнира. Брать один гарнир, к бабке не ходи,
прибыльнее, но на подвиг такого масштаба организм Мошкина был не способен. В
часы вечернего и воскресного досуга Мошкин на корню душил предательские думы
об ужине в ресторане.
В номере жил с Кокой Патифоновым. И достал последнего несносными, в
смысле - неизносимыми, носками. Была у Мошкина неистребимая привычка бросать
носки где попало. Экономя на мыле, стирал их не каждый день, в то время как
жара ниже 40 градусов имени Цельсия не опускалась, посему носки в
определенной степени озонировали окружающее пространство.
- Соседку в гости пригласить нельзя! - возмущался Кока. - Дождешься -
сделают они чижика в окно!
И, вернувшись однажды от соседки не в духе, выкинул безальтернативную
пару.
Утром Мошкин проснулся. Погладил брюки, рубаху, оделся франтом -
сегодня предстояло работать бок о бок с французскими специалистами, - а
носков, хоть застрелись, нет нигде. Растолкал спящего Коку. Тот указал на
окно. Мошкин выглянул наружу - пропажа висела на вершине тополя.
- Чудило ты! - обматерил Коку.
Тополь снизу был голый, как телеграфный столб. Мошкин обхватил его
руками-ногами и полез, как обезьяна на пальму за кокосом...
- Владимир Петрович, что с вами? - донесся снизу официальный голос
заместителя главного конструктора.
- Зарядку делаю, - спрыгнул Мошкин под строгие очи начальника.
- Регламент вчера провели? - спросил тот.
- Без замечаний, - доложил Мошкин.
- Продолжайте, - разрешил замглавного.
Продолжать сил не было. "Шест бы какой..." - тоскливо подумал Мошкин и
вспомнил про Кокино бамбуковое удилище.
- У тебя что, ку-ку замкнуло? - поднял голову от подушки Кока. - Из
окна рыбачить.
- Молчал бы...
Мошкин не стал разматывать леску, подцепил носок концом удилища и
осторожно попятился в комнату. Нога зачесалась в предвкушении долгожданной
одежды. Но зуд быстро исчез. С неба камнем упал на дерево стервятник. То ли
оголодал, а может, от рожденья придурок. Схватил носок, будто это кусок
мяса, а не тряпка, кровожадно сверкнул в Мошкина очами.
- Скотина! - ткнул Мошкин удилищем жулика из поднебесья. - Все равно
ведь, гад летучий, жрать не будешь!
Крылатый ворюга каркнул от боли, выронил добычу. Носок, нет бы
опуститься из когтей на землю, зацепился за ветку. Разгневанный стервятник
взмыл куда подальше и снова из космоса бросился вниз. Чем уж понравились ему
эти носки? Позже Мошкин анализировал: возможно, на стартовой площадке носки
чуть хватанули ракетного топлива - гептила. Самую малость пропахли,
человеческое обоняние не чует, а звериное ловит. Тогда как гептил имеет
отвратный запах падали, не зря воронье обожает заправку ракеты. Может, и
орел до падали опустился? Второй раз Мошкин встретил истребителя носков на
подлете к охраняемому объекту. И от души шарахнул пернатого агрессора, тот,
как заполошная курица, зачастил крыльями и полетел наутек.
Не дожидаясь новой атаки, Мошкин быстро доставил в комнату один носок,
надел и, окрыленный удачей, потянулся удилищем за вторым. Но тут же
испуганно вбросил удилище в комнату, отпрянул от окна. На крыльце гостиницы
французы щебетали на своем беззаботном языке. Мошкина в жар кинуло: чуть
было не открыл европейскому взору психушную картинку - в русском
секретно-космическом городке ракетный специалист на утренней зорьке, перед
тем как "ключик на старт" сделать, рыбалит носки из окна гостиницы.
Полубосый Мошкин кругами заметался по комнате. До стартовой площадки
час езды, автобус будет через три минуты, и смерти подобно опоздать.
- Ты! - сорвал простыню с Коки. - Мне сегодня с французами работать! А
я - советский инженер! как пугало!
- Это твоя личная сексуальная драма! - Кока отвернулся к стене.
- Тогда я твой чемодан выкину! - выхватил Мошкин из-под кровати чемодан
и потащил к окну. - Сейчас он чижика сделает!!!
Нешуточная угроза подействовала мгновенно. Кока вскочил как ошпаренный
и только на подоконнике ему удалось спасти свои пожитки от полета.
- На, возьми! - достал из чемодана в качестве откупного новенькие, с
бирочкой, носки.
В них Мошкин предстал перед иностранными коллегами. Но весь день в
голове сидела заноза - как там на дереве? Возвращаясь в гостиницу, первым
делом посмотрел вверх. Носок не просматривался ни на ветке, ни на земле.
- Белла Яковлевна, - побежал к администратору гостиницы, - носок с
дерева никто не передавал?
- Вова, ты не перегрелся? - внушительная Белла Яковлевна подозрительно
посмотрела на Мошкина. - Может, врача вызвать?
- Наверное, орел унес... - сказал Мошкин.
Он поднялся в свои апартаменты. Постоял в раздумье. И вдруг
категорически пнул сиротливо валявшийся на полу носок. Потом громко бросил в
номерное пространство:
- Не жили богато - не хрен начинать!
И пошел в кафе "Уют". Заказал борща и сто пятьдесят коньяка.
- Что, Таня, - выпив, остановил официантку, - не жили богато - не хрен
начинать!
- Ежу понятно! - согласилась Таня. - Что-то вы к нам, Вова, не заходите
в этот раз.
- Буду! - сказал Мошкин и заказал еще сто пятьдесят и лангет.
На автозатею махнул рукой с высокой горы.
В июне 80-го Кока с Мошкиным приехали в столицу в командировку и
оторопели. Москва надраена, как пятак. Блестит, как пасхальное яичечко.
Навела перед олимпиадой лоск, какого отродясь не было. Кока с Мошкиным в
аэропорту рты разинули, и дня три промеж зубов ветер гулял. Это как, к
примеру, ты сотню лет знал бабенку. Пусть ладненькая, симпатичная, но
светской дамой не назовешь. Ведь на шее хомут из мужа и детей, его наспех
наведенным макияжем не скроешь. И вдруг среднестатистическая бабенка
отставляет хомут в сторону, делает что-то решительное с лицом, обалденную
прическу, наряжается в шикарное платье. Эффект сногсшибательный. Вчера ты ее
дальше "здрасьте" не замечал, а сегодня увидел и... со страшной силой
захотелось в Париж.
Предолимпийская Москва подействовала на Коку аналогично. Нафуфыренная в
центре, причипуренная в остальных местах. До стартов за золотые медали целый
месяц, а на всех улицах праздник и нерабочая обстановка. Что называется,
"народ к разврату готов". Коке тоже захотелось шапку оземь: "Эх! едрена
Матрена, однова живем!"
- Неужели мы, советские инженеры-ракетчики, не можем себе позволить
фешенебельно пообедать?! - сказал Мошкину. - В каком-нибудь "Славянском
базаре" или "Метрополе". Чем мы хуже негров из джунглей? Пока они
наперегонки с антилопами нарезают тренировки, проверим на собственном опыте,
как их здесь от имени нашего народа, а значит, и нас, встречать собираются.
Мошкин удивился размаху друга, всегда отличающегося железной
расчетливостью. Самый захудалый пятак был у него на жестоком учете. И вдруг
разморило отмочить обед по высшему разряду.
Отутюжили друзья костюмы, галстуки...
Зал ресторана поразил роскошью. В стиле эпохи возрождения стулья,
голубые водопады оконных штор, арктической белизны скатерти - все испускало
флюиды высшего класса. Коку сразу разморило заказать сигару. Хотя сроду не
знал, с какого боку к ним подступать.
И метрдотель респектабельно выглядел. "Как маршал", - подумал Мошкин. И
рост, и осанка, и неимоверной наглаженности брюки. Очки в золоченой оправе.
Черной блестящей бабочкой галстук намертво прилип к горлу.
- Что желаете, ребята? - спросил он.
- Пообедать! - с достоинством ответил Кока.
- Пройдите туда, пожалуйста, - кивнул распорядитель на дверь в боковой
стене.
За дверью открылся другой зал. Попроще, чем предыдущий. Но зайди друзья
сначала в него, глаз бы, как в первом, выпал. Тоже был неслабо обставлен,
нехило отделан. Самая распоследняя салфетка задирала нос. Коке тоже первым
делом захотелось заказать сигару.
Метрдотель пусть был не маршальского покроя, но генеральского, не
меньше. Если и пониже ростом, то самую чуть, если и пожиже статью, то на
мизинчик. До блеска выбрит, по нивелиру пробор, волосок к волоску прическа.
- Что желаете, ребята? - спросил.
- Пообедать, - сказал Кока.
Хотел добавить, что их послали из первого зала.
- Пройдите туда, пожалуйста, - опередил "добавку" метрдотель и показал
на широкую дверь.
Друзья безропотно последовали в указанном направлении. И попали в
третий зал. Поскромнее второго, тем более - первого. Но столовкой язык не
повернулся бы назвать. Мошкин с Кокой за свою жизнь не в одном десятке
ресторанов отметились. Таким залом любой бы гордился. Во всяком случае,
"Приму" в нем курить рука не поднимется.
Метрдотель - не маршал от ресторации и не генерал, но полковник, это
как пить дать. Матерый полковник. Пусть не такая шикарная бабочка, как у
первого метрдотеля, и идеальная прическа, как у второго, но тоже не из
магазина "Промтовары" одет, не сосед-сапожник портняжными ножницами
постригал.
- Что желаете, ребята? - традиционно спросил.
- Пообедать, - традиционно ответил Кока.
- Не торопясь, - нетрадиционно добавил Мошкин.
Однако ресторанную традицию этим не испортил. Прозвучало не раз
слышанное за последние пять минут:
- Пройдите туда, пожалуйста, - метрдотель указал на дверь.
За нею был коридор с поворотом, который упирался в еще одну дверь.
Со словами:
- У них залов, как у Бобки блох! - Мошкин толкнул дверь, и... друзья
вывалились на улицу, где светило предвечернее солнышко, гулял под окнами
свежеокрашенных зданий беспечный московский ветерок.
- Вот это сервис! - восхищенно захохотал Мошкин. - Почти как негров
обслужили! Не сказали, что рылом не вышли, не послали с ходу в энное место,
а культурно...
- Да уж! - мотал головой Кока. - Сервис олимпийский! - Пойдем-ка лучше
пивка попьем.
И они, ослабив узлы строго завязанных галстуков, пошли по привычному
маршруту от одного зала пивных автоматов к другому, забегая по пути в тогда
еще неплатные туалеты.
ВОДКА С СОДОВОЙ
В то распрекрасное время Владимир Петрович Мошкин был желторотым
молодым специалистом. Поехал с зубрами ракетного дела на полигон Капустин
Яр. В пятницу вечером двинул с ними в кафе "Уют".
Где познакомился с рецептом водки с содовой. Технология имела следующее
содержание. Наливается полфужера водки. В тот вечер заказали "Пшеничную".
Открывается бутылка минералки и четырьмя пальцам берется под горлышко. Пятый
- большой - плотно закрывает отверстие. Закупоренный таким образом сосуд
пару-тройку раз энергично встряхивается. Отчего газированная жидкость
начинает бешено искать в бутылке пятый угол. В этот взрывной момент
палец-клапан чуть приоткрывается, сама себя распирающая минералка, почуя
слабину, устремляется на выход, который уже нацелен в бокал. Мощная струя
воды и газа с шипением вырывается на волю и динамическим ударом вбрасывает в
веселые градусы минеральную добавку.
Не хуже сифона агрегат получается. И всегда под рукой.
Хотя не так элементарно, как у сифона: нажимай да пей. Сноровка нужна.
Поначалу у Мошкина выходило "обливай кого попало". Доведенная до
взрывоопасного состояния "содовая" била в брюки, в декольте дамам, техруку
Шухову в глаз. С головы до пят мокрый Мошкин - благо на улице плюс тридцать
и в кафе не меньше - упрямо продолжал укрощать струю, он должен был напоить
товарищей модным напитком собственного исполнения.
Наконец, набил руку на оптимальное взбалтывание, четкое управление
клапаном и струей, которая стала бить точно в центр фужера, а не в
физиономии соседей.
Отмечая обретение полезного рукомесла, Мошкин, на радость компании,
заказал от себя лично бутылку "Пшеничной".
Не подумайте - ракетчики все внимание сосредоточили на водке с содовой.
Они танцевали, наперебой вспоминали рыбалки, которые в этой местности были
не описать пером.
Черную икру здесь измеряли литрами, ели ложками, покупали за спирт
тазами. В своей жизни Мошкин всего один раз употреблял данный деликатес. В
бутербродном исполнении. Тот по плотности расположения икринок походил на
доминошный "камень" два-два. Посему наш герой не мог уразуметь фантастику,
как в наше время можно икру есть ложками из тазов.
Купчина-золотопромышленник мог наворачивать ее так в прошлом веке. Или
какой-нибудь князь...
- Мы раз поехали на рыбалку на моторке, - еще больше ошарашил Шухов, -
причалили к берегу, бутылку достали. Перед рыбалкой перекусить не грех.
Вдруг видим: на другом берегу мужик из штанов выпрыгивает в нашу сторону.
Кричать через реку не докричишься. Он семафорит что-то руками-ногами. Стали
приглядываться. Дурдом какой-то. То ли от рожденья клоун, то ли жизнью
пришибленный. Лет сорок мужику, он оскалился, уши двумя руками оттопырил и
теребит. "Надрать нам что ли грозится?" - гадаем на его ужимки. Потом язык
начал показывать. Вывалил его до основания, как собака загнанная, и машет
головой. Мы даже в бинокль посмотрели на эту канитель. "Не в себе человек, -
думаем. - Явно мозги набекрень". Он язык убрал, начал по горлу себя колотить
ладонью со зверской физиономией. "Че это, - говорим, - он нас пьяницами
площадке. На этот раз дело было не в шахте - на вольном воздухе... И ракета
грянула! Вначале пожар вспыхнул...
Кока, вместо того чтобы сидеть в бункере, нежился под весенним
солнышком. Опротивело за зиму четырехстенное пространство, а тут майский
денек, листочки вылупились на деревьях, облачка по небу тыняются... В
перископ из бункера такой поэзии не узреешь. И воздух - петь хочется, не
чета бункерному! И вдруг полыхнуло...
"Все! Тапочки!" - по-мошкински подумал Кока, но не стал ждать этой
обуви. Стартанул к забору. Ничего потом вспомнить не мог толком. Во всяком
случае - предыдущая жизнь перед глазами не мелькала. Перескочил через один
забор, потом - другой... Да-да, там две "колючих" высоты было. Кока, как
бегун барьерный - только что барьеры по два метра, - перемахнул один, другой
и помчался под защиту майского леса.
Кстати, Мошкин в это самое время тоже не стоял на месте - догонял
"газик-бобик". Он, завидев огонь, побежал в сторону контрольно-пропускного
пункта. Чешет, а его обгоняет "бобик". Мошкин разумно решил, что на машине
быстрее выйдет покинуть взрывоопасную зону, и поднажал. Не удалось "бобику"
уйти далеко. Сказалось участие Мошкина в гонках за лидером-пермяком.
Коку нашли в лесу на следующий день. Он питался клюквой и, считая, что
идет на юг, к Плесецку, двигался в противоположную сторону - к Ледовитому
океану. Подсознание не хотело больше ракет и космодромов.
- Это ж надо так трухануть! - подзуживал потом Мошкин. - Два забора
перескочил, будто это бордюры придорожные.
- Сам, поди, все четыре перемахнул бы с такой стартовой прытью. "Бобик"
от него оторваться не смог.
- Так ведь рано тапочки надевать в таком цветущем возрасте.
- Это уж точно, - согласился Кока, - с тапочками мы, пожалуй,
повременим...
Зима в тот год от звонка до звонка лютовала. Не то что птицы - мысли на
лету замерзали. В ожидании автобуса, до последних костей продрогнув,
подумаешь мечтательно: "Эх, сейчас бы..." А дальше ни бэ, ни мэ, ни
кукареку. Смазку в голове прихватывает, мыслительный процесс нараскоряку
встает, впору паяльной лампой отогревать.
Посреди климатического катаклизма жена Тамара спрашивает у Владимира
Петровича Мошкина:
- Катанки маме подошьешь? Прохудились на пяточках, жалуется - ноги
больно зябнут.
- Надо подумать, - стал набивать цену мастер.
- Она за работу бутылочку шампанского обещала.
Мошкин быстро подсчитал: размеры его дневного заработка тянут меньше,
чем жидкий гонорар, и взял отгул.
Первым этапом ремонта был поиск подшивочного материала. В подвале дома
имелись кладовки. В мошкинской от прежнего хозяина всякий хлам валялся. В
наследственных закромах Владимир Петрович откопал пару поношенных, но
добротно катанных валенок. Экстерьер находки отличался жуткой расцветкой.
Будто в зоопарке шерсть с кого ни попадя чесали. С верблюда клок, с козла
куделю, с собаки жмень и еще черт знает с какого страшного зверя... Одно
пятно рыжее, другое пегое, третье вообще серо-буро-коричневое... Кошмар! По
всему видать, обувь производства военной поры. Когда не до эстетики в тылу,
если пули на фронте туда-сюда свистят...
Мошкина данное обстоятельство не огорчило. Кто там будет тещины подошвы
на предмет красоты разглядывать? С тестем давно разошлась...
Натирая шелковые нитки варом, Владимир Петрович приготовил дратву и
"включил" шило.
Крепко припек мороз старушку, над любой копейкой от макушки до пят
трясется, а тут шампанское посулила выкатить. Обещанное грело душу
сапожника. Любил напиток аристократов. Через это работал качественно. Над
каждой стежкой старался. Не гнал "быстрей-быстрей", абы как.
К приходу жены заканчивал ремонт первого валенка.
Тамара с 40-градусного мороза влетела раскрасневшаяся, счастливая -
наконец-то попала в тепло. С легонькой ехидцей спросила, снимая пальто:
- Что, Данила-мастер, получается чаша?
- Полбутылки шампанского теща может выставлять! - с чувством
сапожнической гордости подал "Данила" готовый валенок.
- О! - схватила супруга предмет ремонта. - Шик-моде...
И запнулась. Будто с разбегу в стену лбом врезалась. Во все щеки
морозный румянец на раз схлынул с лица. В глазах, глядящих мимо Мошкина,
вспыхнул ужас.
Мошкин повернулся за взглядом жены и забыл про шампанское. Матерки
зароились на кончике языка.
"Данила"-сапожник свершил роковую оплошку. До того увлекся процессом,
что, как закодированный, подошву для первого ремонтируемого валенка вырезал,
распластав голенище второго тещиного. А пара пегих, военно-катанных из
козла, собаки и других верблюдов, стоит в сторонке целехонькая.
За все время работы шилом ни полмысли не пролетело о неправильном цвете
подшивки. Наоборот, Владимир Петрович пел над радикально черной
дополнительной подошвой, ни грамма не подозревая о собственноручно
сотворенной катастрофе. У тещи без того со здоровьишком завал, покажи
раскромсанный валенок - враз дуба врежет. А новые купить в ту сумасшедшую
зиму было бесполезно.
- Вечно ты сломя голову, как голый в баню! - кричала жена. - Как можно
не отличить эту страхолюдину от маминого?! Как?!
Мошкин тупо смотрел на жену.
- Урод - в жопе ноги! - клеймила благоверная.
Приходилось безропотно соглашаться...
- Подшивай мои! - приказала. - Они, конечно, тоньше. Но нога у нас
одна, авось мама не заметит подмены.
- А ты как? - сердобольно вякнул Мошкин. - Вся зима впереди, сплошняком
морозы трещат!
- У тебя умнее есть варианты?
Таковых не имелось.
И спарить отремонтированный тещин с валенком жены бесполезно. Сразу
видно - один толще.
Подшивая Тамарины тещиными, Мошкин о деликатесном вознаграждении не
думал. Какое тут к лешему шампанское?
Хотя супруга больше не ругалась. Но потому, как гремела на кухне
тазами, как швыряла в них мокрое белье, было ясно: внутри клокочет вулкан
злости. Дабы не сгореть заживо, затеяла отвлекающим маневром стирку.
Покончив с валенками для мамы жены (Тамара на этот раз не восхищалась
"шик-модерн"), Мошкин забеспокоился, душа прямо заныла: в чем супруга будет
противостоять жутким морозам? Из зимней обуви остались одни сапожки на
рыбьем меху. И тот искусственный. В таком обмундировании хоть запляшись на
остановке: смерть ногам обеспечена. А они не только стройные, родные. Жалко.
Любящее сердце подсказало: остатками тещиных валенок подшить козлино-собачью
пару.
- Том, давай тебе эти отремонтирую?
- Делай что хочешь! - обречено прозвучало в ответ.
Дескать, если на роду написано нести тяжкий крест, выше судьбы не
прыгнешь.
Подшив три валенка, Мошкин набил руку до виртуозности. Шило замелькало
над военно-пегими, вскоре те обрели дополнительные подошвы. Владимир
Петрович поставил отреставрированную пару на табуретку, полюбоваться итогом
работы. Нет, руки у него из нужного места растут. Покрасить бы еще. Молодая
женщина и будто со свалки... А завтра на работу. Да не на стройку штукатуром
- в технологический отдел... Каким-то образом надо подводить пятнистую
козлино-верблюжью поверхность под общий цветовой знаменатель.
На новую проблему заряженная голова - на то и существует у инженера,
чтобы мыслить, - вспомнила про индийский сапожный крем, имеющийся в
хозяйстве. Если им покрыть разномастную поверхность? "Разогретая до жидкого
состояния вакса ровнее ляжет", - решил Мошкин. В плошке на газе растопил
крем, тампоном нанес на рыжее пятно. Ура! Его как ни бывало. Рыжее стало
черным.
Вдохновленный блестящим результатом эксперимента, Мошкин приступил к
промышленным площадям покраски. Решительно поставил на газ металлическую
банку с кремом. Под воздействием высокой температуры тот начал быстро
переходить в жидкообразную фазу... Но не остановился в этом состоянии, как
требовалось сапожнику, неуправляемо двинул дальше... Вспыхнул ярким
пламенем...
Сажа, как из пушки, вырвалась из банки и заполнила хлопьями кухонное
пространство. Перед глазами у Мошкина пала шевелящаяся темнота. Она затмила
лампочку, шкафчики, весь белый свет. Каких-то 200 граммов в баночке, а сажи
налетело хоть лопатой греби... Белоснежные паруса простыней и
пододеяльников, развешанных для просушки, в мгновение приняли пиратский
окрас. Малюй череп и кости и бери океаны на абордаж.
" -мое! - подумал во мраке Мошкин. - Коряво получилось".
На взрыв прилетела жена. Увидела постельное белье, покрытое лопухами
жирной сажи, с нарастающим воем выскочила обратно.
Мошкин услышал, как она плашмя упала на диван, сквозь рыдания
простонала:
- Боже, чем я перед тобой так провинилась?! За что ты надел на меня
этот камень? За что?!
"Так уж и камень!" - проворчал Владимир Петрович. Тем не менее, во весь
голос не решился опровергать скоропалительный вывод жены. Обстоятельства
требовали срочного спасения семейных ценностей. Вооружившись зубной щеткой,
принялся снимать черные хлопья с постельных полотнищ. Технология оказалась
верной. В первом приближении удалось счистить траурный налет.
Жену на экспертизу приглашать не стал. И так было яснее ясного -
требуется перестирка.
Помыв пол в кухне, вернулся к основному занятию того, памятного на всю
оставшуюся жизнь дня - валенкам. К счастью, крем не весь сгорел.
"Данила-мастер" вовремя успел накрыть баночку тряпкой. Осторожно расплавил
остатки и, щедро замазывая пятна, сделал пестрые валенки, катанные в суровые
военные годы на основе зоопарка, черными.
И все-таки не в тот момент была поставлена точка в этой истории.
- Ну что? - спросил жену Мошкин-сапожник, когда на следующий вечер
вернулась домой. Отреставрированная обувь на ней была по-прежнему идеально
черной.
- Что-что? Сорвал рабочий день нашему отделу.
С мороза Тамара примчалась в верблюжье-собачьих, цвета индийской ваксы
валенках на работу, разместилась в своем углу, и через десять минут сапожная
вонь густо ударила в сотрудников. Даже те, у кого обоняние было забито
насморком, начали задыхаться от газовой атаки.
Коллеги закрутили носами - откуда амбра прет? И как по команде
бросились искать источник отравления атмосферы труда. Как-никак не казарма -
кирзой благоухать.
Все углы обшарили, мебель перетрясли - нет причины отвратного запаха.
В сторону Мошкиной посмотрят, вроде оттуда тянет. И только плечами
пожмут. На молодой женщине валенки. Не та обувь, чтобы солдатский вонизм
испускать. И окно не откроешь, без того в помещении тепла каких-то 12
градусов. В пальто сидеть приходится. Только что без варежек.
Целый день сотрудники поминутно выскакивали в коридор за свежим
кислородом. Какая уж тут производительность...
Но и это еще не точка в случае с "Данилой"-сапожником. Ее теща
поставила, принеся обещанное шампанское.
- Совсем никудышняя стала, - пожаловалась, вручая презент зятю. - Хоть
ты что делай - ноги день ото дня мерзлячее. В неподшитых катанках меньше
зябли. Помру, видать, скоро.
Тамара вонзила в мужа испепеляющий взор, но удержалась пояснять маме:
не здоровье изменилось в смертельную сторону, а толщина обуви.
Зверский взгляд не испоганил Мошкину аппетит.
"Больше бы таких "камней на шее", - самокритично подумал, - из всякой
безнадеги выход найду".
И выпил по данному поводу три фужера подряд. Не стал ждать Нового года.
Шампанское шло как по маслу...
На пороге восьмидесятых затеял Мошкин приобрести автомобиль в личное
пользование. За грибками съездить или на Иртыш подальше от городской
коптильни. Планку на "Волгу" задирать не стал. "Запорожец" бы
какой-никакой... Тем паче, денег на счету и в кубышке - кот наплакал.
- На обновах будем экономить, - сказал жене.
- Какие обновы? - вскинулась благоверная. - Забыла, когда себе что
покупала!
Мошкин не стал напоминать. А сам решил затянуть пояс на обедах в
столовой. Что же касается обнов, наметил на носках экономить. В его
гардеробе имелась пара уникальных. Другие уже поменял на десять рядов, а эти
за восемь лет только цветом поблекли. Были нестерпимо красные, стали
терпимо. А ведь носил и в хвост и в гриву. Уже надоели до чертиков, но жене
не разрешал выбрасывать.
В этих сверхпрочных, без запасных, поехал Мошкин в длительную
командировку в Капустин Яр, запускать с французами их спутник.
Соблюдая режим экономии, Мошкин утром ограничивался демократическим
чайком, обедал вторым без гарнира. Брать один гарнир, к бабке не ходи,
прибыльнее, но на подвиг такого масштаба организм Мошкина был не способен. В
часы вечернего и воскресного досуга Мошкин на корню душил предательские думы
об ужине в ресторане.
В номере жил с Кокой Патифоновым. И достал последнего несносными, в
смысле - неизносимыми, носками. Была у Мошкина неистребимая привычка бросать
носки где попало. Экономя на мыле, стирал их не каждый день, в то время как
жара ниже 40 градусов имени Цельсия не опускалась, посему носки в
определенной степени озонировали окружающее пространство.
- Соседку в гости пригласить нельзя! - возмущался Кока. - Дождешься -
сделают они чижика в окно!
И, вернувшись однажды от соседки не в духе, выкинул безальтернативную
пару.
Утром Мошкин проснулся. Погладил брюки, рубаху, оделся франтом -
сегодня предстояло работать бок о бок с французскими специалистами, - а
носков, хоть застрелись, нет нигде. Растолкал спящего Коку. Тот указал на
окно. Мошкин выглянул наружу - пропажа висела на вершине тополя.
- Чудило ты! - обматерил Коку.
Тополь снизу был голый, как телеграфный столб. Мошкин обхватил его
руками-ногами и полез, как обезьяна на пальму за кокосом...
- Владимир Петрович, что с вами? - донесся снизу официальный голос
заместителя главного конструктора.
- Зарядку делаю, - спрыгнул Мошкин под строгие очи начальника.
- Регламент вчера провели? - спросил тот.
- Без замечаний, - доложил Мошкин.
- Продолжайте, - разрешил замглавного.
Продолжать сил не было. "Шест бы какой..." - тоскливо подумал Мошкин и
вспомнил про Кокино бамбуковое удилище.
- У тебя что, ку-ку замкнуло? - поднял голову от подушки Кока. - Из
окна рыбачить.
- Молчал бы...
Мошкин не стал разматывать леску, подцепил носок концом удилища и
осторожно попятился в комнату. Нога зачесалась в предвкушении долгожданной
одежды. Но зуд быстро исчез. С неба камнем упал на дерево стервятник. То ли
оголодал, а может, от рожденья придурок. Схватил носок, будто это кусок
мяса, а не тряпка, кровожадно сверкнул в Мошкина очами.
- Скотина! - ткнул Мошкин удилищем жулика из поднебесья. - Все равно
ведь, гад летучий, жрать не будешь!
Крылатый ворюга каркнул от боли, выронил добычу. Носок, нет бы
опуститься из когтей на землю, зацепился за ветку. Разгневанный стервятник
взмыл куда подальше и снова из космоса бросился вниз. Чем уж понравились ему
эти носки? Позже Мошкин анализировал: возможно, на стартовой площадке носки
чуть хватанули ракетного топлива - гептила. Самую малость пропахли,
человеческое обоняние не чует, а звериное ловит. Тогда как гептил имеет
отвратный запах падали, не зря воронье обожает заправку ракеты. Может, и
орел до падали опустился? Второй раз Мошкин встретил истребителя носков на
подлете к охраняемому объекту. И от души шарахнул пернатого агрессора, тот,
как заполошная курица, зачастил крыльями и полетел наутек.
Не дожидаясь новой атаки, Мошкин быстро доставил в комнату один носок,
надел и, окрыленный удачей, потянулся удилищем за вторым. Но тут же
испуганно вбросил удилище в комнату, отпрянул от окна. На крыльце гостиницы
французы щебетали на своем беззаботном языке. Мошкина в жар кинуло: чуть
было не открыл европейскому взору психушную картинку - в русском
секретно-космическом городке ракетный специалист на утренней зорьке, перед
тем как "ключик на старт" сделать, рыбалит носки из окна гостиницы.
Полубосый Мошкин кругами заметался по комнате. До стартовой площадки
час езды, автобус будет через три минуты, и смерти подобно опоздать.
- Ты! - сорвал простыню с Коки. - Мне сегодня с французами работать! А
я - советский инженер! как пугало!
- Это твоя личная сексуальная драма! - Кока отвернулся к стене.
- Тогда я твой чемодан выкину! - выхватил Мошкин из-под кровати чемодан
и потащил к окну. - Сейчас он чижика сделает!!!
Нешуточная угроза подействовала мгновенно. Кока вскочил как ошпаренный
и только на подоконнике ему удалось спасти свои пожитки от полета.
- На, возьми! - достал из чемодана в качестве откупного новенькие, с
бирочкой, носки.
В них Мошкин предстал перед иностранными коллегами. Но весь день в
голове сидела заноза - как там на дереве? Возвращаясь в гостиницу, первым
делом посмотрел вверх. Носок не просматривался ни на ветке, ни на земле.
- Белла Яковлевна, - побежал к администратору гостиницы, - носок с
дерева никто не передавал?
- Вова, ты не перегрелся? - внушительная Белла Яковлевна подозрительно
посмотрела на Мошкина. - Может, врача вызвать?
- Наверное, орел унес... - сказал Мошкин.
Он поднялся в свои апартаменты. Постоял в раздумье. И вдруг
категорически пнул сиротливо валявшийся на полу носок. Потом громко бросил в
номерное пространство:
- Не жили богато - не хрен начинать!
И пошел в кафе "Уют". Заказал борща и сто пятьдесят коньяка.
- Что, Таня, - выпив, остановил официантку, - не жили богато - не хрен
начинать!
- Ежу понятно! - согласилась Таня. - Что-то вы к нам, Вова, не заходите
в этот раз.
- Буду! - сказал Мошкин и заказал еще сто пятьдесят и лангет.
На автозатею махнул рукой с высокой горы.
В июне 80-го Кока с Мошкиным приехали в столицу в командировку и
оторопели. Москва надраена, как пятак. Блестит, как пасхальное яичечко.
Навела перед олимпиадой лоск, какого отродясь не было. Кока с Мошкиным в
аэропорту рты разинули, и дня три промеж зубов ветер гулял. Это как, к
примеру, ты сотню лет знал бабенку. Пусть ладненькая, симпатичная, но
светской дамой не назовешь. Ведь на шее хомут из мужа и детей, его наспех
наведенным макияжем не скроешь. И вдруг среднестатистическая бабенка
отставляет хомут в сторону, делает что-то решительное с лицом, обалденную
прическу, наряжается в шикарное платье. Эффект сногсшибательный. Вчера ты ее
дальше "здрасьте" не замечал, а сегодня увидел и... со страшной силой
захотелось в Париж.
Предолимпийская Москва подействовала на Коку аналогично. Нафуфыренная в
центре, причипуренная в остальных местах. До стартов за золотые медали целый
месяц, а на всех улицах праздник и нерабочая обстановка. Что называется,
"народ к разврату готов". Коке тоже захотелось шапку оземь: "Эх! едрена
Матрена, однова живем!"
- Неужели мы, советские инженеры-ракетчики, не можем себе позволить
фешенебельно пообедать?! - сказал Мошкину. - В каком-нибудь "Славянском
базаре" или "Метрополе". Чем мы хуже негров из джунглей? Пока они
наперегонки с антилопами нарезают тренировки, проверим на собственном опыте,
как их здесь от имени нашего народа, а значит, и нас, встречать собираются.
Мошкин удивился размаху друга, всегда отличающегося железной
расчетливостью. Самый захудалый пятак был у него на жестоком учете. И вдруг
разморило отмочить обед по высшему разряду.
Отутюжили друзья костюмы, галстуки...
Зал ресторана поразил роскошью. В стиле эпохи возрождения стулья,
голубые водопады оконных штор, арктической белизны скатерти - все испускало
флюиды высшего класса. Коку сразу разморило заказать сигару. Хотя сроду не
знал, с какого боку к ним подступать.
И метрдотель респектабельно выглядел. "Как маршал", - подумал Мошкин. И
рост, и осанка, и неимоверной наглаженности брюки. Очки в золоченой оправе.
Черной блестящей бабочкой галстук намертво прилип к горлу.
- Что желаете, ребята? - спросил он.
- Пообедать! - с достоинством ответил Кока.
- Пройдите туда, пожалуйста, - кивнул распорядитель на дверь в боковой
стене.
За дверью открылся другой зал. Попроще, чем предыдущий. Но зайди друзья
сначала в него, глаз бы, как в первом, выпал. Тоже был неслабо обставлен,
нехило отделан. Самая распоследняя салфетка задирала нос. Коке тоже первым
делом захотелось заказать сигару.
Метрдотель пусть был не маршальского покроя, но генеральского, не
меньше. Если и пониже ростом, то самую чуть, если и пожиже статью, то на
мизинчик. До блеска выбрит, по нивелиру пробор, волосок к волоску прическа.
- Что желаете, ребята? - спросил.
- Пообедать, - сказал Кока.
Хотел добавить, что их послали из первого зала.
- Пройдите туда, пожалуйста, - опередил "добавку" метрдотель и показал
на широкую дверь.
Друзья безропотно последовали в указанном направлении. И попали в
третий зал. Поскромнее второго, тем более - первого. Но столовкой язык не
повернулся бы назвать. Мошкин с Кокой за свою жизнь не в одном десятке
ресторанов отметились. Таким залом любой бы гордился. Во всяком случае,
"Приму" в нем курить рука не поднимется.
Метрдотель - не маршал от ресторации и не генерал, но полковник, это
как пить дать. Матерый полковник. Пусть не такая шикарная бабочка, как у
первого метрдотеля, и идеальная прическа, как у второго, но тоже не из
магазина "Промтовары" одет, не сосед-сапожник портняжными ножницами
постригал.
- Что желаете, ребята? - традиционно спросил.
- Пообедать, - традиционно ответил Кока.
- Не торопясь, - нетрадиционно добавил Мошкин.
Однако ресторанную традицию этим не испортил. Прозвучало не раз
слышанное за последние пять минут:
- Пройдите туда, пожалуйста, - метрдотель указал на дверь.
За нею был коридор с поворотом, который упирался в еще одну дверь.
Со словами:
- У них залов, как у Бобки блох! - Мошкин толкнул дверь, и... друзья
вывалились на улицу, где светило предвечернее солнышко, гулял под окнами
свежеокрашенных зданий беспечный московский ветерок.
- Вот это сервис! - восхищенно захохотал Мошкин. - Почти как негров
обслужили! Не сказали, что рылом не вышли, не послали с ходу в энное место,
а культурно...
- Да уж! - мотал головой Кока. - Сервис олимпийский! - Пойдем-ка лучше
пивка попьем.
И они, ослабив узлы строго завязанных галстуков, пошли по привычному
маршруту от одного зала пивных автоматов к другому, забегая по пути в тогда
еще неплатные туалеты.
ВОДКА С СОДОВОЙ
В то распрекрасное время Владимир Петрович Мошкин был желторотым
молодым специалистом. Поехал с зубрами ракетного дела на полигон Капустин
Яр. В пятницу вечером двинул с ними в кафе "Уют".
Где познакомился с рецептом водки с содовой. Технология имела следующее
содержание. Наливается полфужера водки. В тот вечер заказали "Пшеничную".
Открывается бутылка минералки и четырьмя пальцам берется под горлышко. Пятый
- большой - плотно закрывает отверстие. Закупоренный таким образом сосуд
пару-тройку раз энергично встряхивается. Отчего газированная жидкость
начинает бешено искать в бутылке пятый угол. В этот взрывной момент
палец-клапан чуть приоткрывается, сама себя распирающая минералка, почуя
слабину, устремляется на выход, который уже нацелен в бокал. Мощная струя
воды и газа с шипением вырывается на волю и динамическим ударом вбрасывает в
веселые градусы минеральную добавку.
Не хуже сифона агрегат получается. И всегда под рукой.
Хотя не так элементарно, как у сифона: нажимай да пей. Сноровка нужна.
Поначалу у Мошкина выходило "обливай кого попало". Доведенная до
взрывоопасного состояния "содовая" била в брюки, в декольте дамам, техруку
Шухову в глаз. С головы до пят мокрый Мошкин - благо на улице плюс тридцать
и в кафе не меньше - упрямо продолжал укрощать струю, он должен был напоить
товарищей модным напитком собственного исполнения.
Наконец, набил руку на оптимальное взбалтывание, четкое управление
клапаном и струей, которая стала бить точно в центр фужера, а не в
физиономии соседей.
Отмечая обретение полезного рукомесла, Мошкин, на радость компании,
заказал от себя лично бутылку "Пшеничной".
Не подумайте - ракетчики все внимание сосредоточили на водке с содовой.
Они танцевали, наперебой вспоминали рыбалки, которые в этой местности были
не описать пером.
Черную икру здесь измеряли литрами, ели ложками, покупали за спирт
тазами. В своей жизни Мошкин всего один раз употреблял данный деликатес. В
бутербродном исполнении. Тот по плотности расположения икринок походил на
доминошный "камень" два-два. Посему наш герой не мог уразуметь фантастику,
как в наше время можно икру есть ложками из тазов.
Купчина-золотопромышленник мог наворачивать ее так в прошлом веке. Или
какой-нибудь князь...
- Мы раз поехали на рыбалку на моторке, - еще больше ошарашил Шухов, -
причалили к берегу, бутылку достали. Перед рыбалкой перекусить не грех.
Вдруг видим: на другом берегу мужик из штанов выпрыгивает в нашу сторону.
Кричать через реку не докричишься. Он семафорит что-то руками-ногами. Стали
приглядываться. Дурдом какой-то. То ли от рожденья клоун, то ли жизнью
пришибленный. Лет сорок мужику, он оскалился, уши двумя руками оттопырил и
теребит. "Надрать нам что ли грозится?" - гадаем на его ужимки. Потом язык
начал показывать. Вывалил его до основания, как собака загнанная, и машет
головой. Мы даже в бинокль посмотрели на эту канитель. "Не в себе человек, -
думаем. - Явно мозги набекрень". Он язык убрал, начал по горлу себя колотить
ладонью со зверской физиономией. "Че это, - говорим, - он нас пьяницами