Страница:
– Слушай, парень, – шепнул Хэсситай почти на ухо принцу, – можно мне о тебя опереться? Ты вроде не из хилых будешь, хоть и молодой… не бойся, не уронишь.
Югита кивнул, немало забавляясь в душе. Это принц может опереться на кого угодно и даже позволения не спрашивать. Но чтобы на принца опирался здоровенный верзила с битой рожей… нет, что ни говори, а спасение узников – дело занятное и чреватое весьма интересными неожиданностями.
– Опирайся как следует, – позволил он, – нам довольно далеко идти.
– Тогда, может, нам лучше в другую сторону? – поинтересовался Хэсситай, налегая на плечо Югиты с неожиданной силой.
– Нет, – тихонько ответил Югита. – В той стороне ходы ведут через караулку либо к покоям Хасами. А я тебя через дворец выведу.
– Отлично, – просиял Хэсситай. – Тогда я смогу выйти через дверь, как все добрые люди ходят. Не в том я сейчас виде, чтобы куда-то прокрадываться.
– По-твоему, ты сейчас в таком виде, чтобы по дворцу шастать? – вновь ужаснулся Югита: не иначе, спятил Хэсситай на радостях.
– Именно в таком, – уверенно ответил Хэсситай. – Вот погоди, скоро сам увидишь. Эх, вот бы мне еще белил немного…
– Есть белила, – выдавил из себя Югита, наполовину ведя Хэсситая по коридору, наполовину волоча его на себе.
– Есть? – обрадовался Хэсситай. – Откуда?
– Я захватил с собой на всякий случай, – задыхаясь, промолвил Югита. – Если вдруг тебе синяки замазывать придется…
– Синяки… – фыркнул Хэсситай. – Простой ты души парень, как я погляжу.
Через четыре поворота Югита остановился.
– Все, – объявил он, с трудом переводя дух. – Здесь можно и отдохнуть. Даже нужно. За следующим поворотом выход во дворец. Если ты хочешь воспользоваться белилами, сейчас самое время.
– И не только белилами. – Хэсситай соскользнул с плеча Югиты и сел на пол. – У тебя рубашка шелковая?
– Шелковая, – недоуменно ответил Югита.
– Длинная?
– Ну, это как посмотреть, – еще более растерянно ответил Югита.
– А я никак не собираюсь смотреть, – отрезал Хэсситай. – Мне сгодится или коротко будет?
Югита был довольно высок для своих лет, но с Хэсситаем сравняться в росте не мог.
– Рукава коротковаты, а так сойдет, – решил принц, окинув Хэс-ситая взглядом.
– Тогда скидывай ее поживей, – распорядился Хэсситай и сам быстро разделся до пояса.
Если уж Югита лица его избитого испугался, то уж тело… тело Хэсситая выглядело так, что у Югиты все вопросы на устах замерли. Не в силах оторвать взгляда от представшей ему жуткой картины, Югита судорожно скинул кафтан, а затем и рубаху.
– Да ты не бойся, парень, – ободрил его Хэсситай, облачаясь в рубашку принца. – Это не так страшно, как выглядит. Передвигаться я могу, а остальное не важно… тьфу ты, и впрямь коротковато. Ну да ничего, сойдет. Где твои белила?
Югита протянул Хэсситаю маленькую баночку белил.
– Зеркала нет, – вздохнул он. – Не сообразил я…
– А зеркало и не нужно, – снова утешил его Хэсситай. – Без зеркала даже лучше получится… да ты оденься, парень, оденься. Простынешь.
Пока Югита натягивал кафтан, силясь попасть в рукава и промахиваясь, Хэсситай зачерпнул немного белил и принялся размазывать их по лицу.
– Ну вот, готово, – объявил он, когда Югита завязал пояс. – Посмотри – похоже?
Хэсситай поднялся и сделал несколько шагов. Югита обомлел. Куда только подевался пленник, избитый до полусмерти, обессиленный, истерзанный, облаченный в окровавленные лохмотья? Перед ним пошатывался с похмелья молодой вельможа в шелковой рубахе наизнанку с опухшей от беспробудного пьянства рожей. Преображение полное, точное, пугающее своим совершенством – а всего-то и надо было, что рубашка не по росту и горсть неровно наложенных белил! И нетвердой походкой Хэсситай никого во дворце не удивит. В такой час упившиеся до потери соображения аристократы по дворцу другой походкой и не передвигаются. А что морда вельможная стражникам дворцовым вроде и не знакома… так ты поди разбери эти хари, когда высокородные господа уже неделю как пируют. Тут даже завсегдатай королевских приемов незнакомым удавленником покажется. Станут стражники в лицо ему смотреть, как же! Выпустят из дворца не глядя. Прогуляться захотелось их высокородию по пьяному делу, и все тут.
– С ума можно сойти, – искренне промолвил Югита.
– Тогда пойдем, пока я еще на ногах держусь, – предложил Хэсситай.
* * *
Хасами зябко повел плечами и окинул свои покои воспаленным отсутствующим взглядом. В его комнатах всегда стояла удушливая жара, так почему же он не может согреться? Вот даже свежие цветы, поставленные в вазу всего несколько часов назад, уже подвяли от жары – так почему же Хасами все не может согреться? Отчего ему так холодно? Нет, ему не страшно, совсем даже не страшно… только очень холодно.
Пережитый так недавно ужас перед неведомым уступил место леденящей уверенности. Беда стряслась, и беда непоправимая. Преследуя Хэсситая, Хасами перестарался. Он сам, собственными устами изрек повеление сыскать его. Он сам приказал притащить в собственное место средоточия этого непредсказуемого мага.
Одно дело – увидеть в зеркале голенастого подростка и ощутить дальний отзвук его магии. И совсем другое – соприкоснуться с этой магией. Одно счастье, что этот воин недоделанный и сам не понимает, какая в нем сила, не то он убил бы Хасами на месте. Он не умеет своей силой управлять или призывать ее по желанию – но она так велика, что Хасами постыдно бежал подальше от зловредного мальчишки, лишь бы не слышать больше его смеха. Раскаты его хохота сотрясли Хасами приступом лихорадки, от этого смеха ломило спину и противно ныло в груди. Ужасно. Словно бы на Хасами обрушился не смех, а водопад – тяжелый, невыносимо холодный, быстрый, кристально прозрачный. Полуоглушенный, почти раздавленный Хасами удрал из-под водопада… но ему по-прежнему холодно. Так холодно, что хоть за раскаленное железо хватайся.
Так вот почему накопленная сила до сих пор не удавила мальчишку, подобно тому, как мускулы давят бывшего атлета! Он все же имеет к ней доступ… хотя более странного способа подступиться к собственной силе Хасами видывать не доводилось. Маги, бывает, полжизни проводят в скитаниях и поисках, покуда обретут свое место средоточия, где их природная сила и накопленное мастерство сольются в магию. А этому парню ничего искать не нужно. Зачем? Где смешно – там ему и место средоточия. И его дурацкий смех выпускает его силу на волю. Настоящего места средоточия Хэсситаю не видать, как ушей своих, настоящим полновластным магом ему не бывать… но ему этого и не нужно. Довольно и того, чтобы кто-то удачно пошутил в его присутствии.
А Хасами, нельзя же не сказать, пошутил – удачнее некуда. Но кто бы мог подумать, что такой удачный замысел окончится таким позорным провалом? Обычно этот прием срабатывает безошибочно. “Зеркало страха” – непревзойденное средство по части отвести глаза. Знай только стой рядышком и сочувственно головой кивай, глядя, как перекашивается от ужаса лицо очередной жертвы, когда простофиля слышит, как голос самого близкого ему человека выбалтывает его самые жгучие страхи. Жаль только, что сам Хасами при этом ничегошеньки не слышит… хотя если приглядеться к жертве повнимательней, можно без особого труда догадаться, что за страх мучает пленника, и вовремя поддакнуть – а потом он уже сам все расскажет. Вот как Хэсситаев наставник, мастер Хэйтан. Этот ни на мгновение не усомнился в услышанном. Секреты клана, это надо же… наивный мастер Хэйтан. Да кому нужны твои ничтожные секреты, жалкий бедолажка! Нет, право же, от мастера-наставника Хасами ожидал большей сообразительности.
Зато от Хэсситая подобной прыти он и вовсе не ожидал.
Но как этот паршивец сумел заметить ловушку? Магия его тут ни при чем, маги в таких делах ничуть не умнее прочих. И посильней маги, чем приемыш Ночных Теней, заглатывали крючок с таким усердием, что рвали себе рожу в кровь. Да и сила его еще дремала и пробудилась лишь тогда, когда он все понял. Оттого и пробудилась, что понял. Смешно ему, видите ли, поганцу, стало. Интересно, что же такого забавного сказал его страх голосом его наставника?
И интерес этот вовсе не праздный. Хорошо еще, если шуточка оказалась из тех, что теряют свою прелесть от повторения… а ну как нет? А ну как вспомнит Хэсситай в своей тесной камере сегодняшний допрос да развеселится снова… и кто поручится, что этот недоделок весь дворец не разнесет?
Внезапно Хасами вновь ощутил холод, ощутил всем хребтом… да что же это такое делается?! Стоило господину погрузиться в дела, как слуги совершенно распустились. Совсем о своих обязанностях позабыли, сквернавцы! Обнаглели. Разленились. В господских покоях сквозняк, а им хоть бы хны. И откуда же это так невыносимо дует? Из окна, что ли? Надо распорядиться, чтобы прикрыли ставни поплотней. А заодно и найти виновного. И наказать так, чтоб впредь неповадно. Совсем страх потеряли, наглецы. Неужто они думают, что в доме мага можно утаить хоть малейшую провинность?
Однако Хасами никак не удавалось обнаружить не только виновника, но даже и сам источник сквозняка. Он метался от окон к двери, от двери к окнам, подставлял пальцы под все щели – но нет, ниоткуда не тянуло холодом. Однако Хасами продолжал искать. Очень уж ему не хотелось верить, что никакой это не сквозняк.
А поверить пришлось. Через несколько мгновений водопад вновь обрушился на Хасами всей своей тяжестью. Дальний хохот мощными потоками струился по плечам, хлестал по лицу, сбивал с ног… Хасами захлебывался чужим смехом, тонул в нем… а потом волна почему-то отхлынула, оставив Хасами судорожно заглатывать воздух.
Кое-как отдышавшись, Хасами обнаружил, что вцепился в край циновки с такой силой, что у него пальцы скрючило. Он с трудом распрямил их и, пошатываясь, поднялся с пола. Отзвуки грозного неслышного гула все еще перекатывались где-то вдали – но тише, значительно тише прежнего.
Хасами едва не выронил шерл на пол: руки тряслись мелкой дрожью. Он заставил себя произнести заклинание, заставил себя заглянуть в глубину камня – и отпрянул! Этого не могло быть… откуда… каким образом… кто помог ему бежать… почему… почему Хэсситай не в камере, почему он за пределами дворцовых стен… удаляется… удаляется… с каждым шагом все дальше и дальше… удаляется… уходит…
Уходит? Ну и пусть себе уходит. Главное, чтоб не передумал. Хасами перевел дыхание. Все не так уж плохо. Если ты сдуру оседлал тигра да ухватил его за уши, а тигр вырвался и сбежал, глупо сетовать: радуйся, что не сожрал. А если боишься, что тигр оголодает и вернется, – пошли за ним искусных ловчих. Вовсе незачем самому таскаться по лесу – неровен час, кто-нибудь тобой пообедает. Не тигр, так другой какой зверь.
Ничего еще не потеряно. Наоборот! Вот только теперь, когда Хасами избавлен от поистине невыносимого присутствия Хэсситая, и начнется настоящая охота.
Первоначальный план Хасами состоял в том, чтобы сперва сломить, а после стравить Хэсситая с его наставником. Он не опасался, что эти двое сумеют сговориться: после “зеркала страха” люди не склонны вступать между собой в беседу – да и как доказать, что ты не говорил того, что разъяренный твоим предательством собеседник собственными ушами слышал? План этот потерпел неудачу? Туда ему и дорога. Ну и что же, что стравить не удалось – зато натравить очень даже удастся. Кто сумеет отыскать Ночную Тень, как не его мастер-наставник? Пусть Хэсситай смеялся – зато Хэйтан в его предательство поверил. А теперь, когда государственный преступник Хэсситай обрел свободу, Хэйтан тем более не усомнится. Да он Хэсситая из-под земли выроет… как только очутится на воле, тут же и выроет. Или немного погодя. Вот теперь Хасами может спать совершенно спокойно: о судьбе Хэсситая и без него позаботятся. Нужно только устроить Хэйтану побег… впрочем, и этого не нужно. Побег мастеру Хэйтану устроят Ночные Тени… а дело Хасами – позаботиться, чтоб на их пути не возникло никаких препятствий.
Хасами криво ухмыльнулся. Хэсситая убьют вдали от его места средоточия, убьют неминуемо, беспощадно, без малейшей надежды на снисхождение. И род покойного господина Отимэ на нем закончится. И к свиньям все и всяческие предсказания!
Хасами задумчиво пошевелил пальцами. Почему он раньше не замечал, что сиденье у него такое неудобное? Надо будет распорядиться, чтобы убрали и взамен поставили новое… а заодно и заменить занавеси из паутинного шелка на какие-нибудь другие… хотя бы с вышивкой “крылышко цикады”… и убрать куда-нибудь подальше эту дурацкую аляповатую вазу… да и вообще всю обстановку сменить! Что он, нищий, что ли, – больше полугода жить в окружении одних и тех же предметов?
Хасами всегда безжалостно относился к свидетелям даже самой малейшей своей слабости, будь то люди, животные или вещи.
Глава 8
Удаляясь от дворца, Хэсситай немало веселился в душе. Забавный какой-то побег из темницы. Неожиданный и забавный. То-то будет хохотать мастер Хэйтан, когда услышит о похождениях своего ученика! Думать об этом и то приятно. Хэсситай пересидит где-нибудь пару дней, переждет, покуда затихнет суматоха, вызванная его побегом, и вызволит мастера Хэйтана. Конечно, если мастер-наставник до той поры сам не исхитрится дать тягу. А почему бы и нет? Может, тот забавный паренек, что освободил Хэсситая, посодействует и его наставнику? Занятный парнишка… а Хэсситай впопыхах даже имени его не спросил… нехорошо как-то получается. Невежливо. Хотя если паренек не назвался сам… может, и не стоило спрашивать. Может статься, у него есть свои резоны не называть своего имени. Кто он такой, почему он принял участие в судьбе Хэсситая, зачем… ну да как говорится, нос на лице не спрячешь. Нет такой тайны, которая рано или поздно не лишилась бы своего покрова. Хэсситай еще сведает, кем был его таинственный спаситель, и поблагодарит его как должно. А сейчас он может выразить свою благодарность единственным способом – удрать как можно быстрее и как можно дальше, чтобы труды его неведомого освободителя не пропали даром. Конечно, бегом бежать Хэсситай не в силах… да и не нужно ему бежать. Бегущий человек всяко подозрителен. Нет, не бежать – идти неторопливо. Лето уже на исходе, ночи не такие уж короткие… за ночь Хэсситай далеко-далеко уковыляет. Это хорошо, что ночи долгие… беда только, что холодные и темные. Шелковая рубаха, надетая шиворот-навыворот, вывела его из дворца – но в городе она ему не подспорье, а помеха. Она белеет смутным пятном в ночной темноте, словно вбирая в себя скудный свет ущербной луны. Издали видать. Любой ночной сторож, совершая свой неторопливый обход, приметит без труда. И не только приметит, а почует неладное: ночные пьянчуги не шляются по улице в рубашке из дорогого светлого шелка. Те, кому такое облачение по карману, напиваются обычно дома – а если и выходят среди ночи на улицу, то не в одиночку, а с компанией таких же молодых богатых бездельников. И не пропиваются они до рубахи: хозяин дорогого заведения, где и надираются облаченные в шелк, поверит в долг важному господину на совершенно немыслимую сумму, а то и сам ссудит его деньгами. А бездомные забулдыги, если еще и не пропились до ремков, если еще сохранили на теле рубаху, то никак уж не шелковую. Одним словом, от рубахи лучше избавиться побыстрей… вот только хоть шелк и тонкий, а все же какая-никакая защита от холода. Сырая прохлада лезет за пазуху, щупает ребра своими холодными пальцами… так и хочется поплотней закутаться в рубаху, а не сбрасывать ее, подставляя ночному ветру покрытое рубцами и кровоподтеками тело. Так и тянет выйти в полосу лунного света, так и кажется, что там теплее.
Когда иззябший Хэсситай начал пошмыгивать носом, он решил, что так дальше не пойдет. То есть он, Хэсситай, так дальше не пойдет. Надо остановиться, сделать согревающие дыхательные упражнения, сбросить рубаху, измазаться грязью, чтобы его можно было принять за драчуна и забияку, который полез по пьяному делу на чьи-нибудь кулаки, за что ему и насажали синяков… но уж первым делом – дыхательные упражнения. Он совсем продрог. Если не согреться, он к утру совсем окостенеет и не сможет двигаться.
Хэсситай завернул в первый попавшийся тупичок, перевел дух и в изнеможении прислонился к какой-то двери. К изумлению и ужасу Хэсситая, дверь под ним подалась. Она отворилась совершенно беззвучно – это Хэсситай тихонько ойкнул, врываясь в незнакомый дом спиной вперед.
– Заходите, юноша, – послышался чей-то негромкий голос из темной глубины дома.
Первым побуждением Хэсситая было рвануться и бежать отсюда, да так, чтоб пятки засверкали. Но он пересилил себя и остался на месте. Ночные Тени знают, каким первым побуждениям стоит довериться, а какими лучше пренебречь. Боги ведают, кем может оказаться обитатель этого дома, но уж если он назвал своего непрошеного гостя юношей, даже света не затеплив… от такого человека удирать бессмысленно, а то и опасно.
Где-то в глубине дома замигал и вспыхнул одинокий светильник.
– Идите сюда, юноша, – позвал все тот же голос.
Хэсситай не знал, как ему поступить… но из дома так явственно повеяло теплом, что его тело без всякого приказа его воли само направилось туда, откуда доносился голос.
Обладатель голоса был совсем стар – человек таких преклонных лет был бы вправе назвать Хэсситая не юношей даже, а мальчиком, – но сам голос у него был отнюдь не старческий. Этот голос обладал приглушенной звучностью надтреснутого гонга. И в движениях сухих рук хозяина дома, то медлительно-плавных, то порывистых, не было ничего старческого. И глаза… молодыми их не назовешь, но и старыми тоже – глаза ясные, чистые, пронзительно веселые. Странные глаза. Их взгляд слишком подвижен для старца и слишком глубок для юноши. Совсем как осенняя вода в реке – вечно старая, вечно молодая. Хэсситай глядел в эти необыкновенные глаза как завороженный, позабыв о том, что находится в чужом незнакомом доме, что явился он туда без зова, что выглядит он по меньшей мере странно…
– Переоденьтесь, юноша, – произнес старик, мягким движением указав на ширму, где висела на створке домашняя одежда, теплая и мягкая даже на взгляд.
Хэсситай сомневался, что одежда этого сухонького старика налезет на его широкие плечи, но спорить не осмелился.
– Надеюсь, это вас не стеснит, – выдавил он, послушно облачаясь в предложенную одежду.
– Нисколько, – улыбнулся старик. – Я всегда держу кое-какую одежду в запасе на случай, если кто-нибудь в гости зайдет. У меня часто бывают гости.
К изумлению Хэсситая, одежда пришлась ему точно впору, словно на него и шита.
– Разные гости, – промолвил старик, задумчиво глядя на пламя светильника. – Обычно мне удается угадать, что кому понадобится, но ведь наверняка никогда не знаешь… – Он внезапно повернулся к Хэсситаю и плутовато подмигнул ему. – Вам вот нигде вроде не жмет? – И, дождавшись ответного кивка ошеломленного Хэсситая, добавил, просияв: – Я очень рад, что угадал.
У Хэсситая сложилось впечатление, что непонятный старичок угадывает не от случая к случаю, а всякий раз, но спорить он не стал – да кто он такой, чтоб возражать хозяину дома?
– А вы садитесь, юноша, – предложил старик, и вновь сбитый с толку Хэсситай не посмел ослушаться. – Вы, конечно, мальчик воспитанный, привыкли в присутствии старших стоять и все такое прочее… но я не так еще стар, чтобы передо мной взрослый воин навытяжку стоял. Я ведь и сам еще молодец хоть куда.
Хэсситай невольно мысленно усмехнулся – но тут престарелый молодец хоть куда поднялся с места так легко и стремительно, как не всякий молодой сумеет.
– Я так полагаю, что вам не помешало бы хлебнуть горяченького, – заявил старик, и Хэсситай согласно кивнул. – Да вы сидите. Я сам похлопочу. Ведь вы – мой гость. Да к тому же я никогда никому не позволяю возиться с моей утварью. Что поделаешь – стариковские причуды. Надеюсь, вы извините мне эту слабость.
С этими словами старик вышел из комнаты, притворив за собой дверь. Было слышно, как он завозился на кухне, загремел чем-то и прикашлянул легонько.
Хэсситай пожал плечами и принялся ждать. Ему совершенно не хотелось вставать и красться к двери, чтобы присмотреть за своим таинственным хозяином – не кликнул ли тот стражу. Слишком уж много Хэсситаю пришлось перенести за последние дни… слишком много даже Для Ночной Тени… он просто-напросто устал, в этом все дело… устал… и он не будет попусту растрачивать драгоценные мгновения нежданного отдыха. Странный дом, и хозяин у него странный… но в этом доме можно отдохнуть. Спокойно посидеть, привалясь спиной к стене, насладиться теплом и покоем и не высматривать никого за окном, а просто посмотреть. Полюбоваться, как во дворике расстилается лунный свет, словно искристый снег, как он громоздится величавыми сугробами…
Старик вошел в комнату, перегнулся через подоконник во двор набрал полный котелок снегу и захлопнул окно.
– Значит, вы тоже любите заваривать питье на талой воде? – приязненно улыбнулся старик. – У вас поистине изысканный вкус, юноша. Или вы просто решили оказать любезность старому человеку? Право же, я очень тронут…
Хэсситай потряс головой, пытаясь отогнать наваждение. Снег у старика в котелке стремительно таял.
– Редко кто из моих гостей отличается таким чарующим чувством юмора, – произнес старик. – С вами можно рассуждать о природе смешного. Вы человек с пониманием.
А чувство юмора-то здесь при чем?! И откуда взялся снег за окном, если даже осень не вступила еще в свои права, не говоря уже о зиме?
Хэсситай окончательно растерялся. Он не знал, что ответить, и оттого промолчал. Замолк и старик. Он поставил котелок с талой водой на огонь и безмолвно сел напротив Хэсситая.
Вода в котелке закипала медленно. Шум ее походил на шум дождя… снег, а теперь еще и дождь… осенний дождь… ничего не надо говорить, он сам все скажет… ничего не надо говорить, достаточно сомкнуть веки и молча слушать, как дождь шевелит палую листву…
Когда вода закипела, старик снял крышку с котелка, насыпал в небольшую глиняную чашу пару щепотей измельченных в порошок листьев шелкоцветки, долил воды из котелка и взбил ее метелочкой из расщепленного корневища того кустарничка, что в родных краях Хэсситая именовался становой жилой.
Хэсситаю и раньше приходилось отведывать напиток из листьев шелкоцветки, но куда хуже качеством. Когда старик протянул чашу гостю, Хэсситай даже отхлебнуть не сразу насмелился. Он держал чашу обеими руками, наслаждаясь ее тяжестью и теплом. Аромат, исходивший от напитка, был вне всяких сравнений. Хэсситай и не пытался ни с чем его сравнивать. Он неторопливо вдохнул благоуханный пар, помедлил еще немного и лишь тогда осторожно пригубил горьковатое питье.
Щепотка сушеных листьев и талая вода… Хэсситай очнулся от очарования напитка не раньше, чем выпил почти всю чашу. На дне ее оставалось совсем немного зеленовато-золотистого питья – на один глоток, не больше. Внезапно ароматная жидкость, омывающая стенки чаши, отделилась от них, повисла в воздухе, покачалась немного и стремительно разошлась густым паром. Из пара перед изумленным Хэсситаем соткался дымчатый котенок. Котенок присел на край чаши и принялся невозмутимо умываться, приподняв левую переднюю лапку.
– Ой, – только и смог вымолвить Хэсситай.
Котенок оторвался от своего занятия, посмотрел на Хэсситая задумчиво и строго, приоткрыл крохотную пасть и зевнул.
– Мяу, – сообщил котенок и почесал за ухом с такой уморительной важностью, что Хэсситай поневоле разразился хохотом.
И тут словно что-то дрогнуло… или надломилось… или, наоборот, соединилось, сплелось воедино и стало целым… совсем как бывает во сне, когда снится землетрясение и горы сшибаются и налетают друг на друга, лик земли меняется, а грохота почему-то не слышно, как будто так и надо… и все же странно, так странно, что не слышно ни звука… странно и… и смешно? Но почему смешно? Потому что земля корчит такие забавные гримасы… так вот что такое – смех! Он рушит и возводит вновь, рассыпает и созидает… так вот что такое смех… сильнее всякой прочей магии… сильней всего на свете… и дымчатый котенок из талой воды щурит усмешливо прозрачные глаза… Котенок одобрительно покосился на Хэсситая.
– Мяу, – без тени сомнения в голосе заявил он и растворился в воздухе.
– А вы еще дивились, господин Хэсситай, при чем тут чувство юмора, – спокойно заметил старик. – Да при магии вашей, при чем же еще.
Хэсситай кивнул. Теперь, когда он узнал, что есть на свете еще и такая магия и он ею владеет, ему уже ничто не казалось непонятным или странным в этом доме. Даже то, что хозяин назвал его по имени, которого знать бы не должен.
– А как вас звать, почтеннейший? – спросил Хэсситай вежливо и уверенно, без малейшего смущения или робости.
– Вайоку, – ответил старик. – Зовите меня Вайоку.
В доме старичка Вайоку прошла самая, пожалуй, странная ночь в жизни Хэсситая. Вайоку делался то словоохотлив, то внезапно молчалив, то становился грубоватым, а то изысканно любезным, то напускал на себя величайшую серьезность, то откровенно потешался… за этой причудливой, полной прихотливых извивов беседой Хэсситай позабыл многое, что, как ему казалось, он помнить обязан, зато вспомнил то, что ему и в самом деле надлежит помнить. Непостижимым образом его совсем не клонило в сон, хотя после всего пережитого он должен был бы ощущать сильнейшее утомление. Но нет – когда под утро Хэсситай покидал гостеприимный домик старого Вайоку, облаченный в неброский кафтан ремесленника, он был свеж и бодр.
Югита кивнул, немало забавляясь в душе. Это принц может опереться на кого угодно и даже позволения не спрашивать. Но чтобы на принца опирался здоровенный верзила с битой рожей… нет, что ни говори, а спасение узников – дело занятное и чреватое весьма интересными неожиданностями.
– Опирайся как следует, – позволил он, – нам довольно далеко идти.
– Тогда, может, нам лучше в другую сторону? – поинтересовался Хэсситай, налегая на плечо Югиты с неожиданной силой.
– Нет, – тихонько ответил Югита. – В той стороне ходы ведут через караулку либо к покоям Хасами. А я тебя через дворец выведу.
– Отлично, – просиял Хэсситай. – Тогда я смогу выйти через дверь, как все добрые люди ходят. Не в том я сейчас виде, чтобы куда-то прокрадываться.
– По-твоему, ты сейчас в таком виде, чтобы по дворцу шастать? – вновь ужаснулся Югита: не иначе, спятил Хэсситай на радостях.
– Именно в таком, – уверенно ответил Хэсситай. – Вот погоди, скоро сам увидишь. Эх, вот бы мне еще белил немного…
– Есть белила, – выдавил из себя Югита, наполовину ведя Хэсситая по коридору, наполовину волоча его на себе.
– Есть? – обрадовался Хэсситай. – Откуда?
– Я захватил с собой на всякий случай, – задыхаясь, промолвил Югита. – Если вдруг тебе синяки замазывать придется…
– Синяки… – фыркнул Хэсситай. – Простой ты души парень, как я погляжу.
Через четыре поворота Югита остановился.
– Все, – объявил он, с трудом переводя дух. – Здесь можно и отдохнуть. Даже нужно. За следующим поворотом выход во дворец. Если ты хочешь воспользоваться белилами, сейчас самое время.
– И не только белилами. – Хэсситай соскользнул с плеча Югиты и сел на пол. – У тебя рубашка шелковая?
– Шелковая, – недоуменно ответил Югита.
– Длинная?
– Ну, это как посмотреть, – еще более растерянно ответил Югита.
– А я никак не собираюсь смотреть, – отрезал Хэсситай. – Мне сгодится или коротко будет?
Югита был довольно высок для своих лет, но с Хэсситаем сравняться в росте не мог.
– Рукава коротковаты, а так сойдет, – решил принц, окинув Хэс-ситая взглядом.
– Тогда скидывай ее поживей, – распорядился Хэсситай и сам быстро разделся до пояса.
Если уж Югита лица его избитого испугался, то уж тело… тело Хэсситая выглядело так, что у Югиты все вопросы на устах замерли. Не в силах оторвать взгляда от представшей ему жуткой картины, Югита судорожно скинул кафтан, а затем и рубаху.
– Да ты не бойся, парень, – ободрил его Хэсситай, облачаясь в рубашку принца. – Это не так страшно, как выглядит. Передвигаться я могу, а остальное не важно… тьфу ты, и впрямь коротковато. Ну да ничего, сойдет. Где твои белила?
Югита протянул Хэсситаю маленькую баночку белил.
– Зеркала нет, – вздохнул он. – Не сообразил я…
– А зеркало и не нужно, – снова утешил его Хэсситай. – Без зеркала даже лучше получится… да ты оденься, парень, оденься. Простынешь.
Пока Югита натягивал кафтан, силясь попасть в рукава и промахиваясь, Хэсситай зачерпнул немного белил и принялся размазывать их по лицу.
– Ну вот, готово, – объявил он, когда Югита завязал пояс. – Посмотри – похоже?
Хэсситай поднялся и сделал несколько шагов. Югита обомлел. Куда только подевался пленник, избитый до полусмерти, обессиленный, истерзанный, облаченный в окровавленные лохмотья? Перед ним пошатывался с похмелья молодой вельможа в шелковой рубахе наизнанку с опухшей от беспробудного пьянства рожей. Преображение полное, точное, пугающее своим совершенством – а всего-то и надо было, что рубашка не по росту и горсть неровно наложенных белил! И нетвердой походкой Хэсситай никого во дворце не удивит. В такой час упившиеся до потери соображения аристократы по дворцу другой походкой и не передвигаются. А что морда вельможная стражникам дворцовым вроде и не знакома… так ты поди разбери эти хари, когда высокородные господа уже неделю как пируют. Тут даже завсегдатай королевских приемов незнакомым удавленником покажется. Станут стражники в лицо ему смотреть, как же! Выпустят из дворца не глядя. Прогуляться захотелось их высокородию по пьяному делу, и все тут.
– С ума можно сойти, – искренне промолвил Югита.
– Тогда пойдем, пока я еще на ногах держусь, – предложил Хэсситай.
* * *
Хасами зябко повел плечами и окинул свои покои воспаленным отсутствующим взглядом. В его комнатах всегда стояла удушливая жара, так почему же он не может согреться? Вот даже свежие цветы, поставленные в вазу всего несколько часов назад, уже подвяли от жары – так почему же Хасами все не может согреться? Отчего ему так холодно? Нет, ему не страшно, совсем даже не страшно… только очень холодно.
Пережитый так недавно ужас перед неведомым уступил место леденящей уверенности. Беда стряслась, и беда непоправимая. Преследуя Хэсситая, Хасами перестарался. Он сам, собственными устами изрек повеление сыскать его. Он сам приказал притащить в собственное место средоточия этого непредсказуемого мага.
Одно дело – увидеть в зеркале голенастого подростка и ощутить дальний отзвук его магии. И совсем другое – соприкоснуться с этой магией. Одно счастье, что этот воин недоделанный и сам не понимает, какая в нем сила, не то он убил бы Хасами на месте. Он не умеет своей силой управлять или призывать ее по желанию – но она так велика, что Хасами постыдно бежал подальше от зловредного мальчишки, лишь бы не слышать больше его смеха. Раскаты его хохота сотрясли Хасами приступом лихорадки, от этого смеха ломило спину и противно ныло в груди. Ужасно. Словно бы на Хасами обрушился не смех, а водопад – тяжелый, невыносимо холодный, быстрый, кристально прозрачный. Полуоглушенный, почти раздавленный Хасами удрал из-под водопада… но ему по-прежнему холодно. Так холодно, что хоть за раскаленное железо хватайся.
Так вот почему накопленная сила до сих пор не удавила мальчишку, подобно тому, как мускулы давят бывшего атлета! Он все же имеет к ней доступ… хотя более странного способа подступиться к собственной силе Хасами видывать не доводилось. Маги, бывает, полжизни проводят в скитаниях и поисках, покуда обретут свое место средоточия, где их природная сила и накопленное мастерство сольются в магию. А этому парню ничего искать не нужно. Зачем? Где смешно – там ему и место средоточия. И его дурацкий смех выпускает его силу на волю. Настоящего места средоточия Хэсситаю не видать, как ушей своих, настоящим полновластным магом ему не бывать… но ему этого и не нужно. Довольно и того, чтобы кто-то удачно пошутил в его присутствии.
А Хасами, нельзя же не сказать, пошутил – удачнее некуда. Но кто бы мог подумать, что такой удачный замысел окончится таким позорным провалом? Обычно этот прием срабатывает безошибочно. “Зеркало страха” – непревзойденное средство по части отвести глаза. Знай только стой рядышком и сочувственно головой кивай, глядя, как перекашивается от ужаса лицо очередной жертвы, когда простофиля слышит, как голос самого близкого ему человека выбалтывает его самые жгучие страхи. Жаль только, что сам Хасами при этом ничегошеньки не слышит… хотя если приглядеться к жертве повнимательней, можно без особого труда догадаться, что за страх мучает пленника, и вовремя поддакнуть – а потом он уже сам все расскажет. Вот как Хэсситаев наставник, мастер Хэйтан. Этот ни на мгновение не усомнился в услышанном. Секреты клана, это надо же… наивный мастер Хэйтан. Да кому нужны твои ничтожные секреты, жалкий бедолажка! Нет, право же, от мастера-наставника Хасами ожидал большей сообразительности.
Зато от Хэсситая подобной прыти он и вовсе не ожидал.
Но как этот паршивец сумел заметить ловушку? Магия его тут ни при чем, маги в таких делах ничуть не умнее прочих. И посильней маги, чем приемыш Ночных Теней, заглатывали крючок с таким усердием, что рвали себе рожу в кровь. Да и сила его еще дремала и пробудилась лишь тогда, когда он все понял. Оттого и пробудилась, что понял. Смешно ему, видите ли, поганцу, стало. Интересно, что же такого забавного сказал его страх голосом его наставника?
И интерес этот вовсе не праздный. Хорошо еще, если шуточка оказалась из тех, что теряют свою прелесть от повторения… а ну как нет? А ну как вспомнит Хэсситай в своей тесной камере сегодняшний допрос да развеселится снова… и кто поручится, что этот недоделок весь дворец не разнесет?
Внезапно Хасами вновь ощутил холод, ощутил всем хребтом… да что же это такое делается?! Стоило господину погрузиться в дела, как слуги совершенно распустились. Совсем о своих обязанностях позабыли, сквернавцы! Обнаглели. Разленились. В господских покоях сквозняк, а им хоть бы хны. И откуда же это так невыносимо дует? Из окна, что ли? Надо распорядиться, чтобы прикрыли ставни поплотней. А заодно и найти виновного. И наказать так, чтоб впредь неповадно. Совсем страх потеряли, наглецы. Неужто они думают, что в доме мага можно утаить хоть малейшую провинность?
Однако Хасами никак не удавалось обнаружить не только виновника, но даже и сам источник сквозняка. Он метался от окон к двери, от двери к окнам, подставлял пальцы под все щели – но нет, ниоткуда не тянуло холодом. Однако Хасами продолжал искать. Очень уж ему не хотелось верить, что никакой это не сквозняк.
А поверить пришлось. Через несколько мгновений водопад вновь обрушился на Хасами всей своей тяжестью. Дальний хохот мощными потоками струился по плечам, хлестал по лицу, сбивал с ног… Хасами захлебывался чужим смехом, тонул в нем… а потом волна почему-то отхлынула, оставив Хасами судорожно заглатывать воздух.
Кое-как отдышавшись, Хасами обнаружил, что вцепился в край циновки с такой силой, что у него пальцы скрючило. Он с трудом распрямил их и, пошатываясь, поднялся с пола. Отзвуки грозного неслышного гула все еще перекатывались где-то вдали – но тише, значительно тише прежнего.
Хасами едва не выронил шерл на пол: руки тряслись мелкой дрожью. Он заставил себя произнести заклинание, заставил себя заглянуть в глубину камня – и отпрянул! Этого не могло быть… откуда… каким образом… кто помог ему бежать… почему… почему Хэсситай не в камере, почему он за пределами дворцовых стен… удаляется… удаляется… с каждым шагом все дальше и дальше… удаляется… уходит…
Уходит? Ну и пусть себе уходит. Главное, чтоб не передумал. Хасами перевел дыхание. Все не так уж плохо. Если ты сдуру оседлал тигра да ухватил его за уши, а тигр вырвался и сбежал, глупо сетовать: радуйся, что не сожрал. А если боишься, что тигр оголодает и вернется, – пошли за ним искусных ловчих. Вовсе незачем самому таскаться по лесу – неровен час, кто-нибудь тобой пообедает. Не тигр, так другой какой зверь.
Ничего еще не потеряно. Наоборот! Вот только теперь, когда Хасами избавлен от поистине невыносимого присутствия Хэсситая, и начнется настоящая охота.
Первоначальный план Хасами состоял в том, чтобы сперва сломить, а после стравить Хэсситая с его наставником. Он не опасался, что эти двое сумеют сговориться: после “зеркала страха” люди не склонны вступать между собой в беседу – да и как доказать, что ты не говорил того, что разъяренный твоим предательством собеседник собственными ушами слышал? План этот потерпел неудачу? Туда ему и дорога. Ну и что же, что стравить не удалось – зато натравить очень даже удастся. Кто сумеет отыскать Ночную Тень, как не его мастер-наставник? Пусть Хэсситай смеялся – зато Хэйтан в его предательство поверил. А теперь, когда государственный преступник Хэсситай обрел свободу, Хэйтан тем более не усомнится. Да он Хэсситая из-под земли выроет… как только очутится на воле, тут же и выроет. Или немного погодя. Вот теперь Хасами может спать совершенно спокойно: о судьбе Хэсситая и без него позаботятся. Нужно только устроить Хэйтану побег… впрочем, и этого не нужно. Побег мастеру Хэйтану устроят Ночные Тени… а дело Хасами – позаботиться, чтоб на их пути не возникло никаких препятствий.
Хасами криво ухмыльнулся. Хэсситая убьют вдали от его места средоточия, убьют неминуемо, беспощадно, без малейшей надежды на снисхождение. И род покойного господина Отимэ на нем закончится. И к свиньям все и всяческие предсказания!
Хасами задумчиво пошевелил пальцами. Почему он раньше не замечал, что сиденье у него такое неудобное? Надо будет распорядиться, чтобы убрали и взамен поставили новое… а заодно и заменить занавеси из паутинного шелка на какие-нибудь другие… хотя бы с вышивкой “крылышко цикады”… и убрать куда-нибудь подальше эту дурацкую аляповатую вазу… да и вообще всю обстановку сменить! Что он, нищий, что ли, – больше полугода жить в окружении одних и тех же предметов?
Хасами всегда безжалостно относился к свидетелям даже самой малейшей своей слабости, будь то люди, животные или вещи.
Глава 8
Удаляясь от дворца, Хэсситай немало веселился в душе. Забавный какой-то побег из темницы. Неожиданный и забавный. То-то будет хохотать мастер Хэйтан, когда услышит о похождениях своего ученика! Думать об этом и то приятно. Хэсситай пересидит где-нибудь пару дней, переждет, покуда затихнет суматоха, вызванная его побегом, и вызволит мастера Хэйтана. Конечно, если мастер-наставник до той поры сам не исхитрится дать тягу. А почему бы и нет? Может, тот забавный паренек, что освободил Хэсситая, посодействует и его наставнику? Занятный парнишка… а Хэсситай впопыхах даже имени его не спросил… нехорошо как-то получается. Невежливо. Хотя если паренек не назвался сам… может, и не стоило спрашивать. Может статься, у него есть свои резоны не называть своего имени. Кто он такой, почему он принял участие в судьбе Хэсситая, зачем… ну да как говорится, нос на лице не спрячешь. Нет такой тайны, которая рано или поздно не лишилась бы своего покрова. Хэсситай еще сведает, кем был его таинственный спаситель, и поблагодарит его как должно. А сейчас он может выразить свою благодарность единственным способом – удрать как можно быстрее и как можно дальше, чтобы труды его неведомого освободителя не пропали даром. Конечно, бегом бежать Хэсситай не в силах… да и не нужно ему бежать. Бегущий человек всяко подозрителен. Нет, не бежать – идти неторопливо. Лето уже на исходе, ночи не такие уж короткие… за ночь Хэсситай далеко-далеко уковыляет. Это хорошо, что ночи долгие… беда только, что холодные и темные. Шелковая рубаха, надетая шиворот-навыворот, вывела его из дворца – но в городе она ему не подспорье, а помеха. Она белеет смутным пятном в ночной темноте, словно вбирая в себя скудный свет ущербной луны. Издали видать. Любой ночной сторож, совершая свой неторопливый обход, приметит без труда. И не только приметит, а почует неладное: ночные пьянчуги не шляются по улице в рубашке из дорогого светлого шелка. Те, кому такое облачение по карману, напиваются обычно дома – а если и выходят среди ночи на улицу, то не в одиночку, а с компанией таких же молодых богатых бездельников. И не пропиваются они до рубахи: хозяин дорогого заведения, где и надираются облаченные в шелк, поверит в долг важному господину на совершенно немыслимую сумму, а то и сам ссудит его деньгами. А бездомные забулдыги, если еще и не пропились до ремков, если еще сохранили на теле рубаху, то никак уж не шелковую. Одним словом, от рубахи лучше избавиться побыстрей… вот только хоть шелк и тонкий, а все же какая-никакая защита от холода. Сырая прохлада лезет за пазуху, щупает ребра своими холодными пальцами… так и хочется поплотней закутаться в рубаху, а не сбрасывать ее, подставляя ночному ветру покрытое рубцами и кровоподтеками тело. Так и тянет выйти в полосу лунного света, так и кажется, что там теплее.
Когда иззябший Хэсситай начал пошмыгивать носом, он решил, что так дальше не пойдет. То есть он, Хэсситай, так дальше не пойдет. Надо остановиться, сделать согревающие дыхательные упражнения, сбросить рубаху, измазаться грязью, чтобы его можно было принять за драчуна и забияку, который полез по пьяному делу на чьи-нибудь кулаки, за что ему и насажали синяков… но уж первым делом – дыхательные упражнения. Он совсем продрог. Если не согреться, он к утру совсем окостенеет и не сможет двигаться.
Хэсситай завернул в первый попавшийся тупичок, перевел дух и в изнеможении прислонился к какой-то двери. К изумлению и ужасу Хэсситая, дверь под ним подалась. Она отворилась совершенно беззвучно – это Хэсситай тихонько ойкнул, врываясь в незнакомый дом спиной вперед.
– Заходите, юноша, – послышался чей-то негромкий голос из темной глубины дома.
Первым побуждением Хэсситая было рвануться и бежать отсюда, да так, чтоб пятки засверкали. Но он пересилил себя и остался на месте. Ночные Тени знают, каким первым побуждениям стоит довериться, а какими лучше пренебречь. Боги ведают, кем может оказаться обитатель этого дома, но уж если он назвал своего непрошеного гостя юношей, даже света не затеплив… от такого человека удирать бессмысленно, а то и опасно.
Где-то в глубине дома замигал и вспыхнул одинокий светильник.
– Идите сюда, юноша, – позвал все тот же голос.
Хэсситай не знал, как ему поступить… но из дома так явственно повеяло теплом, что его тело без всякого приказа его воли само направилось туда, откуда доносился голос.
Обладатель голоса был совсем стар – человек таких преклонных лет был бы вправе назвать Хэсситая не юношей даже, а мальчиком, – но сам голос у него был отнюдь не старческий. Этот голос обладал приглушенной звучностью надтреснутого гонга. И в движениях сухих рук хозяина дома, то медлительно-плавных, то порывистых, не было ничего старческого. И глаза… молодыми их не назовешь, но и старыми тоже – глаза ясные, чистые, пронзительно веселые. Странные глаза. Их взгляд слишком подвижен для старца и слишком глубок для юноши. Совсем как осенняя вода в реке – вечно старая, вечно молодая. Хэсситай глядел в эти необыкновенные глаза как завороженный, позабыв о том, что находится в чужом незнакомом доме, что явился он туда без зова, что выглядит он по меньшей мере странно…
– Переоденьтесь, юноша, – произнес старик, мягким движением указав на ширму, где висела на створке домашняя одежда, теплая и мягкая даже на взгляд.
Хэсситай сомневался, что одежда этого сухонького старика налезет на его широкие плечи, но спорить не осмелился.
– Надеюсь, это вас не стеснит, – выдавил он, послушно облачаясь в предложенную одежду.
– Нисколько, – улыбнулся старик. – Я всегда держу кое-какую одежду в запасе на случай, если кто-нибудь в гости зайдет. У меня часто бывают гости.
К изумлению Хэсситая, одежда пришлась ему точно впору, словно на него и шита.
– Разные гости, – промолвил старик, задумчиво глядя на пламя светильника. – Обычно мне удается угадать, что кому понадобится, но ведь наверняка никогда не знаешь… – Он внезапно повернулся к Хэсситаю и плутовато подмигнул ему. – Вам вот нигде вроде не жмет? – И, дождавшись ответного кивка ошеломленного Хэсситая, добавил, просияв: – Я очень рад, что угадал.
У Хэсситая сложилось впечатление, что непонятный старичок угадывает не от случая к случаю, а всякий раз, но спорить он не стал – да кто он такой, чтоб возражать хозяину дома?
– А вы садитесь, юноша, – предложил старик, и вновь сбитый с толку Хэсситай не посмел ослушаться. – Вы, конечно, мальчик воспитанный, привыкли в присутствии старших стоять и все такое прочее… но я не так еще стар, чтобы передо мной взрослый воин навытяжку стоял. Я ведь и сам еще молодец хоть куда.
Хэсситай невольно мысленно усмехнулся – но тут престарелый молодец хоть куда поднялся с места так легко и стремительно, как не всякий молодой сумеет.
– Я так полагаю, что вам не помешало бы хлебнуть горяченького, – заявил старик, и Хэсситай согласно кивнул. – Да вы сидите. Я сам похлопочу. Ведь вы – мой гость. Да к тому же я никогда никому не позволяю возиться с моей утварью. Что поделаешь – стариковские причуды. Надеюсь, вы извините мне эту слабость.
С этими словами старик вышел из комнаты, притворив за собой дверь. Было слышно, как он завозился на кухне, загремел чем-то и прикашлянул легонько.
Хэсситай пожал плечами и принялся ждать. Ему совершенно не хотелось вставать и красться к двери, чтобы присмотреть за своим таинственным хозяином – не кликнул ли тот стражу. Слишком уж много Хэсситаю пришлось перенести за последние дни… слишком много даже Для Ночной Тени… он просто-напросто устал, в этом все дело… устал… и он не будет попусту растрачивать драгоценные мгновения нежданного отдыха. Странный дом, и хозяин у него странный… но в этом доме можно отдохнуть. Спокойно посидеть, привалясь спиной к стене, насладиться теплом и покоем и не высматривать никого за окном, а просто посмотреть. Полюбоваться, как во дворике расстилается лунный свет, словно искристый снег, как он громоздится величавыми сугробами…
Старик вошел в комнату, перегнулся через подоконник во двор набрал полный котелок снегу и захлопнул окно.
– Значит, вы тоже любите заваривать питье на талой воде? – приязненно улыбнулся старик. – У вас поистине изысканный вкус, юноша. Или вы просто решили оказать любезность старому человеку? Право же, я очень тронут…
Хэсситай потряс головой, пытаясь отогнать наваждение. Снег у старика в котелке стремительно таял.
– Редко кто из моих гостей отличается таким чарующим чувством юмора, – произнес старик. – С вами можно рассуждать о природе смешного. Вы человек с пониманием.
А чувство юмора-то здесь при чем?! И откуда взялся снег за окном, если даже осень не вступила еще в свои права, не говоря уже о зиме?
Хэсситай окончательно растерялся. Он не знал, что ответить, и оттого промолчал. Замолк и старик. Он поставил котелок с талой водой на огонь и безмолвно сел напротив Хэсситая.
Вода в котелке закипала медленно. Шум ее походил на шум дождя… снег, а теперь еще и дождь… осенний дождь… ничего не надо говорить, он сам все скажет… ничего не надо говорить, достаточно сомкнуть веки и молча слушать, как дождь шевелит палую листву…
Когда вода закипела, старик снял крышку с котелка, насыпал в небольшую глиняную чашу пару щепотей измельченных в порошок листьев шелкоцветки, долил воды из котелка и взбил ее метелочкой из расщепленного корневища того кустарничка, что в родных краях Хэсситая именовался становой жилой.
Хэсситаю и раньше приходилось отведывать напиток из листьев шелкоцветки, но куда хуже качеством. Когда старик протянул чашу гостю, Хэсситай даже отхлебнуть не сразу насмелился. Он держал чашу обеими руками, наслаждаясь ее тяжестью и теплом. Аромат, исходивший от напитка, был вне всяких сравнений. Хэсситай и не пытался ни с чем его сравнивать. Он неторопливо вдохнул благоуханный пар, помедлил еще немного и лишь тогда осторожно пригубил горьковатое питье.
Щепотка сушеных листьев и талая вода… Хэсситай очнулся от очарования напитка не раньше, чем выпил почти всю чашу. На дне ее оставалось совсем немного зеленовато-золотистого питья – на один глоток, не больше. Внезапно ароматная жидкость, омывающая стенки чаши, отделилась от них, повисла в воздухе, покачалась немного и стремительно разошлась густым паром. Из пара перед изумленным Хэсситаем соткался дымчатый котенок. Котенок присел на край чаши и принялся невозмутимо умываться, приподняв левую переднюю лапку.
– Ой, – только и смог вымолвить Хэсситай.
Котенок оторвался от своего занятия, посмотрел на Хэсситая задумчиво и строго, приоткрыл крохотную пасть и зевнул.
– Мяу, – сообщил котенок и почесал за ухом с такой уморительной важностью, что Хэсситай поневоле разразился хохотом.
И тут словно что-то дрогнуло… или надломилось… или, наоборот, соединилось, сплелось воедино и стало целым… совсем как бывает во сне, когда снится землетрясение и горы сшибаются и налетают друг на друга, лик земли меняется, а грохота почему-то не слышно, как будто так и надо… и все же странно, так странно, что не слышно ни звука… странно и… и смешно? Но почему смешно? Потому что земля корчит такие забавные гримасы… так вот что такое – смех! Он рушит и возводит вновь, рассыпает и созидает… так вот что такое смех… сильнее всякой прочей магии… сильней всего на свете… и дымчатый котенок из талой воды щурит усмешливо прозрачные глаза… Котенок одобрительно покосился на Хэсситая.
– Мяу, – без тени сомнения в голосе заявил он и растворился в воздухе.
– А вы еще дивились, господин Хэсситай, при чем тут чувство юмора, – спокойно заметил старик. – Да при магии вашей, при чем же еще.
Хэсситай кивнул. Теперь, когда он узнал, что есть на свете еще и такая магия и он ею владеет, ему уже ничто не казалось непонятным или странным в этом доме. Даже то, что хозяин назвал его по имени, которого знать бы не должен.
– А как вас звать, почтеннейший? – спросил Хэсситай вежливо и уверенно, без малейшего смущения или робости.
– Вайоку, – ответил старик. – Зовите меня Вайоку.
В доме старичка Вайоку прошла самая, пожалуй, странная ночь в жизни Хэсситая. Вайоку делался то словоохотлив, то внезапно молчалив, то становился грубоватым, а то изысканно любезным, то напускал на себя величайшую серьезность, то откровенно потешался… за этой причудливой, полной прихотливых извивов беседой Хэсситай позабыл многое, что, как ему казалось, он помнить обязан, зато вспомнил то, что ему и в самом деле надлежит помнить. Непостижимым образом его совсем не клонило в сон, хотя после всего пережитого он должен был бы ощущать сильнейшее утомление. Но нет – когда под утро Хэсситай покидал гостеприимный домик старого Вайоку, облаченный в неброский кафтан ремесленника, он был свеж и бодр.