Страница:
– Ваше величество, – дрожащим голосом произнес Хасами, – умоляю вас, остановите палачей…
– Эт' еще поч-чему? – поинтересовался король и тяжко икнул. – А я хочу, чтоб его ещ-ще поковыряли.
Час от часу не легче. Король мертвецки пьян. Даже пьяней обычного. Взгляд у него такой мутный и тусклый, словно глаза его начало затягивать бельмами.
– Это я объясню вашему величеству во дворце… здесь слишком много лишних ушей, ваше величество.
– Так мы их отрежем, и все. – Король успокоительно похлопал мага по плечу. – Не-ет, говори здесь. А мы его пока еще поковыряем…
Хасами мучительно захотелось стиснуть горло короля, да так, чтоб выпитое вино у него не то что изо рта – из глаз бы брызнуло.
– Бесполезно, ваше величество, – с трудом смиряя себя, произнес Хасами. – Это же Ночная Тень.
Он подошел к Хэсситаю и уверенно приподнял его свесившуюся голову, потом ловко оттянул веко.
– Вот, ваше величество, – видите? Зрачок во весь глаз. – Хасами отпустил голову пленника, и та безвольно свесилась на грудь. – Он сейчас почти ничего не чувствует. Это же Ночная Тень, их таким штукам специально обучают… да он сейчас, можно сказать, и не здесь.
– Так я тебя на то и позвал, – упорствовал король. – Я хочу услышать его голос. Ты его приведи в чувство, а потом мы его вместе поковыряем.
Голос… голос его услышать… ай да король Сакуран! За такую идею можно многое тебе простить, твое величество. Даже тот ужас, который охватил меня при известии, что ты тут с пленниками развлекаешься.
– Я тоже жажду услышать его голос, – искренне произнес Хасами.
– Вот видишь, – обрадовался Сакуран.
– Сейчас из него ни боль, ни магия ни звука не вышибут.
– Воистину так, – степенно подтвердил палач. Как мастер своего дела он давно уже понял, что занимается бессмысленной работой, – но король отдал приказ, а кто он такой, чтобы королю возражать? Хорошо еще, что маг этот вмешался. Если король его послушается, можно будет сложить инструмент, пойти умыться, переодеться, винца хлебнуть, отдыхая от трудов… а то совсем руки замлели, а во имя чего, спрашивается? – Этого парня и вообще пытать бесполезно.
– Да? – огорчился король. – А мне так его поковырять хотелось… вот ведь мерзавец! Так он вот как, да? Ну так зачем он тогда ва-а-щще такой нужен? Щ-щас я его прирежу, и пойдем отсюда… вот ведь погань какая, столько времени занапрасно отнял.
Обиженно сопя и взмыкивая, король принялся шарить руками по воздуху – по всей очевидности, в поисках ножа. Хасами едва не обеспамятел от ужаса. Он завизжал так истошно, словно это не пленника, а его самого собрался резать пьяный король.
– Ваше величество! – Хасами повис на руке Сакурана, опасаясь, что какой-нибудь чрезмерно исполнительный палач так-таки сунет нож в королевскую длань, а уж вооруженного короля Хасами нипочем не удержать. – Ни в коем случае! Этих пленников нельзя убивать поблизости от дворца… да и пытать тоже. Это я вам как маг говорю! Если этот парень тут и помрет, от дворца мокрого места не останется! Для вашего величества его смерть здесь означает неминуемую гибель! Заклятие на нем лежит такое!
Хасами остановился и перевел дух: он и так сказал больше, чем собирался.
– Да что ты? – удивился король – куда более благосклонно, чем можно было ожидать: очевидно, усладивший его слух визг Хасами отчасти заменил ему так и не раздавшийся крик пленника. Да и то сказать: пленники орут, стоит только королю возжелать, а придворный маг верещит все-таки не каждый день.
– Не извольте огорчаться, – быстро продолжил Хасами, пока настроение короля не переменилось вновь. – Это вовсе не означает, что он бессмертен. Я как раз нашел способ, ваше величество… весьма забавный способ…
– Забавный, говоришь? – заинтересованно протянул король. – Тогда пошли… пошли выпьем по такому случаю… а заодно и обсудим.
В припадке нечастой благодарности король обнял Хасами за плечи и повлек его прочь из пыточной камеры. Хасами задыхался и хрипел: грузный король был изрядно выше ростом, и как только его величество притиснул к себе мага, голова, а особенно нос последнего оказались зажатыми у короля под мышкой. Но Хасами было наплевать на такие мелочи. Он едва не плакал от облегчения: подумать только – ему все же удалось отманить Сакурана от намеченной жертвы! Теперь ничего непоправимого уже не произойдет… и даже Хэсситай, по недосмотру доставленный в темницу живым, уже не представляет угрозы. Ибо Хасами не солгал королю. Он действительно придумал способ расправы с Хэсситаем… донельзя забавный способ.
Вот только чтобы претворить его в жизнь, следует поторапливаться – а как тут поторапливаться, когда на плече твоем сопит такая туша? Будь король хоть самую малость пьянее, Хасами, недолго думая, сбросил бы со своего хребта его величество и помчался бы опрометью делом заниматься. Увы, похоже, что хмель из короля слегка повыветрился. Скорее всего он заснет там, куда Хасами его кинет, и ни о чем поутру не вспомнит… а ну как нет? А если все же вспомнит? А если и вовсе не заснет? Как бы ему не захотелось в отместку самого Хасами поковырять… Нет-нет, лучше не торопиться. Лучше доволочь венценосного забулдыгу до его покоев, претерпеть его пьяные жалобы на мерзавца-пленника, уговорить его величество хлебнуть чего-нибудь такого – и только тогда незаметно удалиться.
Все вышеописанное заняло у Хасами куда больше времени, чем он полагал. Король нестерпимо долго плелся по дворцовым коридорам и переходам, нестерпимо долго ныл и канючил и нестерпимо долго лакал такое крепкое пойло, что и портового пропойцу с ног бы свалило – а король как ни в чем не бывало глотал чашу за чашей и словно бы ничуть не хмелел. Он пребывал все в той же степени опьянения – увы, недостаточной для замыслов Хасами.
Наконец все выпитое подействовало на короля разом. Он пошатался немного, неожиданно рухнул ничком, прополз пару шагов вперед, выбросил перед собой левую руку, изловил за хвост пробегавшую мимо дворцовую кошку, подсунул ее себе под щеку и заснул мгновенно. Хасами застыл, ожидая, что кошка с мявом вцепится в монарший лик, и только было заснувший король проснется снова… однако кошке, судя по всему, было не впервой. Она осторожно посунулась в сторону, высвободилась из-под храпящей королевской головы и лишь затем фыркнула возмущенно и удрала. Король почмокал губами, перевернулся на другой бок и снова захрапел.
А чтоб тебе пусто было! Хасами глядел на спящего короля с такой ненавистью, что король даже поежился под его обжигающим взглядом и на минуту перестал храпеть. Ах ты скотина пьяная! Сколько времени, как сам же и изволит выражаться, занапрасно отнял. Сколько драгоценного времени! Сейчас каждая секундочка дорога – а вот поди же, изволь выслушивать, что его величество соблаговолит провещать перед тем, как в очередной раз извергнуть из себя выпитое. Стой, и слушай, и поддакивай – не то глазом не моргнешь, как очутишься в той самой пыточной камере, только уже не в качестве стороннего наблюдателя, и уж тебя ковырять никто не помешает.
Хасами фыркнул – точь-в-точь как давешняя кошка – и заторопился прочь из королевских покоев. Он так спешил, что даже не заметил затаившегося за пологом принца Югиту. А если и заметил бы… ему сейчас не до зарвавшегося сопляка, слишком много о себе возомнившего. Югитой Хасами займется во вторую очередь. А сейчас первым делом нужно заняться пленниками.
Это хорошо, хорошо, что пленников двое! Это очень даже замечательно, что люди короля в своем избыточном рвении приволокли с собой не только Хэсситая, но и его никому не нужного наставника. Это Хасами просто-напросто повезло. Сам по себе Хэсситай представляет собой смертельную угрозу – но вместе с наставником он никому не страшен. Даже более того: теперь пусть он сам побережется.
Наконец-то Хасами сумеет избавиться от этого проклятущего отродья!
Все, что Хасами говорил королю Сакурану о покойном господине Отимэ и о его сыне, – все до последнего слова чистая правда. Вот только не вся. Этот род действительно грозит гибелью Сакурану. Вот только Хасами на его пропойное величество попросту наплевать. Какая разница, кого приручать – его или нахального принца Югиту, а то и кого-нибудь совсем уже другого? Управлять можно всяким. Кто бы ни стал править, а управлять им будет Хасами. Нет, дело не в короле – а в том, что род ныне покойного господина Отимэ равным образом пагубен и для самого Хасами.
Одно счастье, что прежде, чем стать магом, Хасами пробавлялся кое-как ремеслом гадальщика. Хасами удалось это скрыть: ни один маг ни одного гадальщика в ученики не возьмет. За годы обучения магическому искусству он изрядно подрастерял прежние знания… но все-таки не все. До чего же дурацкий запрет. Из-за него ни один маг не знает толком, какая судьба его пристигнет, какая именно гибель ему суждена, – разве что в самых общих чертах. Никто, кроме Хасами. Он, и один только он, может знать свою участь заранее – и принять меры. Конечно, любой маг уловил бы скрытый поток силы, текущий по жилам молодого начальника стражи. Но только гадальщик способен заранее проследить русло, по которому эта сила хлынет в будущем. Или не хлынет: невзирая на врожденный талант, едва ли начальник дворцового караула способен стать магом. Время упущено, воспитание не то… и все же Хасами не стал полагаться на случайность, ибо гадание дало ему совершенно однозначный ответ: сила господина Отимэ – это смерть мага Хасами. И не важно, в чьем теле эта сила дремлет, передаваясь из поколения в поколение – будь то сам Отимэ, его сын или внук… но именно эта сила и положит предел жизненному пути Хасами. Тогда, около двадцати лет назад, Хасами едва было не поддался искушению убить Отимэ и разом кончить дело. Но нет, нельзя. Слишком близко к месту средоточия самого Хасами. Только отъявленный безумец, которому жизнь не дорога, мог бы схватиться насмерть с враждебным ему магом в своем или его месте средоточия. Хасами безумцем не был. Конечно, об убийстве с помощью магии и вовсе думать не стоит, но даже кинжал или яд… нет, ни в коем случае. Смерть мага – любого мага! – прорывает дыру в ткани бытия, и затягивается она не скоро. Вся сила умирающего мага разом высвобождается – а случись это в месте средоточия, и она может убить того, кто выпустил ее на волю. Будь Отимэ настоящим магом, сознающим свою сущность, и Хасами, возможно, попытался бы рискнуть… но кто может знать, куда и как выхлестнет сила того, кто еще не успел стать магом? Стоит Хасами попытаться уничтожить Отимэ прямо здесь, во дворце… вот тут-то предсказание и исполнится.
Хасами удалось отправить ни в чем не повинного Отимэ в ссылку, а затем и прикончить его чужими руками прямо там, в провинции. Но желанного успокоения он не обрел. Он не ощутил смерти Отимэ, хотя должен был… не может маг погибнуть бесследно. Болью или наслаждением, тоской или радостью, но его смерть неизбежно отзывается на других магах. Пусть он погиб на самом дальнем краю света – но зияние в ткани бытия ощущается всеми магами, сколько их есть. Неужели Хасами ошибся? Да нет, быть не может! Магическая сила в Отимэ была. Неужели Отимэ удалось обмануть убийц и скрыться? Скрыться… Хасами искал его свирепо, искал повсюду – и не находил. И лишь на девятом году своих поисков он нашел… нет, не Отимэ – знакомый отзвук давно знакомой и ненавистной силы. Хасами едва успел заприметить, откуда он исходит, едва успел взглянуть в морионовое зеркало и разглядеть очертания чьей-то фигуры в лесном сумраке, как тут же видение и сгинуло. Но на первых порах Хасами было довольно и того, что он успел увидеть. Это был не Отимэ! Запрокинув голову, в зеркале беззвучно смеялся тощий подросток, лет от силы четырнадцати. Так, значит, не Отимэ, а его сын! Только в отличие от отца он если и не знает о таящейся в нем силе, то вскорости узнает. Сила Отимэ мирно дремала в нем – а сила этого парнишки властно просится наружу.
С тех самых пор Хасами ни разу не ощутил выбросов знакомой силы. Похоже, мальчишка так и не узнал, на что он способен. Тем лучше. Значит, не опускать руки от отчаяния следует, а продолжать поиски. Продолжать, пока они не увенчаются успехом. Что ж, успехом они, нельзя не сказать, увенчались. Проведав, что мальчишка – звать его, кстати, Хэсситаем – угодил в королевскую темницу, Хасами затрепетал. Уж если он Отимэ убить во дворце не осмелился, то сына его – и подавно. Слишком уж близко подобрался Хэсситай к таящейся в нем магии… подобрался, да взять так и не сумел. И навряд ли сумеет. Слишком уж у него воспитание было неподходящее. Слишком уж много он дела имел с металлом, с оружием, с холодным железом… с тем, что и для состоявшегося мага всяко запретно, а уж для будущего мага тем более. Его сила стекала по металлу и уходила бесплодно, словно вода в песок. Она частично утрачена, искалечена, перекручена и перекорежена так, что и помыслить страшно. Хасами и представить себе не мог, чтобы с магом могло статься такое. Дикая, неприрученная, неосознанная, неуправляемая сила, скрученная совершенно невероятным образом… и что произойдет, если Хэсситай погибнет, и такая сила вырвется на свободу? Прямо здесь, во дворце, так близко от Хасами, так близко к его месту средоточия… если обезумевший от крови и вина король убьет Хэсситая или замучает его до смерти?
Неудивительно, что Хасами со всех ног ринулся спасать из его лап своего злейшего врага, смертельную угрозу собственному существованию.
Окажись Хэсситай единственным пленником, и Хасами не знал бы, что теперь предпринять. Но Хасами знает. Его величество и подсказал. Голос… голос его услышать… вот чем следует заняться прямо сейчас: голос его добыть. Его и этого ничтожного наставника… как там бишь его… Хэйтана, кажется? Это очень хорошо, это просто замечательно, что пленников двое. Что они дорожат друг другом. Что королевский приказ, призывающий Хасами в пыточную камеру, до исхода ночи обеспечивает магу свободный доступ к темницам. Что король прохрапит беспробудно до позднего утра, если не до полудня. До той поры Хасами успеет сделать все, что замыслил.
Стражник, раздающий пищу узникам, хорошо запомнил наставления Хасами. Действовал он безукоризненно. Приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы просунуть в щель миску с похлебкой, он не издал обычного предупреждающего окрика: “К противоположной стене! Стоять смирно!” Взамен он произнес совсем другие слова.
– Эй, ты… чего молчишь? Загнулся ты там, что ли? Жрать будешь? Эй, ты живой или как? – проорал стражник и для пущей убедительности погромыхал миской, будто и впрямь собирается унести ее прочь. Очень достоверно получилось. И голос стражника звучит так непринужденно, будто разговоры с узниками разговаривать для него – самое что ни на есть обычное дело.
Ответом на грохот миски послужил протестующий вскрик из камеры.
– Отвечай, будешь жрать или нет? Долго я тебя тут еще ждать должен? – гаркнул стражник.
– Сейчас… постой… я сейчас… – донеслось из камеры. Притаившийся возле двери Хасами стиснул пальцами морионовый шарик. Шарик вспыхнул на мгновение темно-коричневым огнем и угас. Вот и все. Голос взят.
Хасами торжествующе усмехнулся и покатал шарик на ладони. Шарик потяжелел – пусть самую малость, пусть почти незаметно, но потяжелел. Потяжелел на целый голос. Теперь осталось добыть еще один голос тем же способом… и только потом настанет черед пыточной камеры. Но не той, где его величество ковырянием забавляется. Совсем другой.
* * *
Мастер Хэйтан даже в королевской темнице выспался на славу. Он мог приказать себе уснуть – и уснул, и никакие кошмары его не мучили. Всему свой черед, и мучениям тоже. А в том, что их черед вскорости настанет, мастер Хэйтан нимало не сомневался. Здесь, в королевской темнице, явь в их власти – но сны пока еще во власти мастера Хэйтана.
Он бы нимало не удивился, если бы его отвели прямиком в пыточную камеру. На то она и темница. Но когда стражники провели его мимо открытой настежь камеры пыток, даже не оглянувшись, мастер Хэйтан призадумался.
Раздумье его длилось недолго. Стражники втолкнули Хэйтана в соседнюю камеру, деловито приковали его к стене и молча удалились. Похоже, что допрос под пыткой если и не отменяется, то откладывается на неопределенное время. Камера нимало не смахивала на допросную. Пыточной снасти нигде не видно. Может, его просто перевели в другую камеру? Да, но зачем в камере узника огромное, темно отблескивающее зеркало во всю стену? Зачем это уютное сиденье, устеленное новехонькими циновками? Вряд ли эти устройства призваны облегчать существование пленников.
Дверь снова отворилась. В комнату вошел сухопарый человек в одеянии мага. Хотя… полно, мага ли? Хэйтан многое повидал на своем веку, но ему ни разу не доводилось лицезреть мага, облаченного в златотканую парчу и паутинный шелк.
– Придворный маг Хасами, – отрекомендовался вошедший и спокойно опустился на циновку.
– Весьма польщен сделать знакомство, – иронически отозвался Хэйтан.
– Никак уж не более, чем я. – Хасами сделал левой рукой округлый жест. – После того, что я о вас слышал, я просто почту за честь познакомиться с вами, мастер.
И что ж ты такого обо мне слышал, поганец? И от кого, кстати? От Хэсситая, что ли? Так я тебе и поверил.
Маг молчит. Ответа, что ли, ожидает? Ждет, что я поймался на голый крючок без приманки и сейчас начну выспрашивать, от кого это он мог обо мне слышать? Жди, дружочек, жди. Посмотрим, который которого перемолчит. Вот не скажу я тебе ни слова в ответ – и что ты тогда делать станешь? Какую новую ловушку расставлять? Нашел кому голову дурить – Ночной Тени, да не новичку первоучебному, а мастеру-наставнику.
– Воистину Ночная Тень, – улыбнулся маг после продолжительного молчания. – Ни слова, ни вздоха. Если бы я отвернулся, я мог бы решить, что вас тут и вовсе нет. Испарились.
Маг выпростал из-под складок широченных рукавов свои холеные белые пальцы и расправил их, словно демонстрируя, как именно происходило упомянутое им испарение.
– Я восхищен вашим упорством. – Теперь уже в голосе мага сквозила явная ирония. – Я одного только понять не могу – зачем? Во имя чего?
Где уж тебе понять, придворный поставщик палача. Ты небось и слова-то такого, как верность, даже не слыхивал – тебе ли понять, что оно значит?
Мысль о верности изгнала все прочие – в том числе воспоминание о предавшем его Итокэнае. Да и какое значение имеет эта мелкая шкода, учиненная балованным мальчишкой? Итокэнай не вечен – а клан был и пребудет.
– Вы готовы умереть молча во имя чего-то высшего. – Хасами скривил губы в усмешке. – А вот ученик ваш никакими подобными соображениями не затрудняется.
Вранье! Или… не вранье? До сих пор Хэйтан ни разу не ставил под сомнение верность Хэсситая. Повода не было. Ну а если поставить… выдержит ли она проверку? В конце концов, тот же Итокэнай предал, не задумываясь, – а ведь он рожден в клане, он сызмала воспитан в определенных понятиях о чести… Чего же ждать от его сверстника, человека пришлого, стороннего? Ах, не хочется верить в измену ученика? Пустое. Итокэнай тоже был чьим-то учеником…
– Не верю, – прошептал против воли Хэйтан враз пересохшими губами.
– Воля ваша, – усмехнулся маг, – но, прежде чем составить вам компанию, я наведался в соседнюю камеру – просто убедиться, что все в порядке. Так оно и оказалось. Ваш ученик уже там – и щебечет так, что любо-дорого слушать. Да вот, не изволите ли убедиться?
Маг взмахнул рукой, и темное зеркало осветилось изнутри. Хэйтан едва не вскрикнул, когда увидел Хэсситая, распростертого на скамье. Голова юноши свешивалась со скамьи вниз, лица его видно не было… но это Хэсситай, вне всяких сомнений. Ох и отделали же его! Все тело покрыто багровыми, синими и черными вздувшимися рубцами и кровоподтеками. Ужасно… хотя никак уж не непоправимо. Кожа местами рассечена до живого мяса – но вот именно что до живого. Оно еще не приобрело цвет гнилого персика.
– Не верю, – хрипло повторил Хэйтан. – Он не смотрит в нашу сторону, и я не могу видеть, двигаются ли его губы, а голос через зеркало услышать невозможно.
– И опять вы правы, – усмехнулся маг. – Вот только зеркало я установил в этой камере для своего удобства совсем недавно, а для подслушивания она была оборудована с самого начала. Раз уж вы так недоверчивы, что не верите глазам своим, так, может, хоть ушам поверите?
С гнусненькой ухмылочкой маг неспешно поднялся с места и подошел к зеркалу. Он помедлил самое малое время, глядя на Хэйтана в упор, снова усмехнулся, коснулся рукой стены возле зеркала и извлек затычку – небольшой темный шарик.
Палач в зеркале размахнулся и неторопливо вытянул Хэсситая плеткой поперек спины. Звук удара был слышен совершенно отчетливо, как если бы палач стоял в двух шагах от Хэйтана.
– Что замолк? – с угрозой в голосе промолвил палач. – Продолжай.
И Хэсситай продолжил. Да как еще продолжил! Не будь Хэйтан скован, он вцепился бы себе в горло от ужаса, едва заслышав этот знакомый голос.
– … и все-таки с первым Посвящением не все ладно. Клан тщательно скрывает это, как свой самый большой секрет… так ведь нос на лице не спрячешь. Не сегодня-завтра об этом кто-нибудь да сведает.
Ах ты мразь! Не выдержал, сломался, заговорил… пересчитали тебе ребра умельцы своего дела разок-другой, и ты заговорил… заговорил о том страшном, о чем Хэйтан сам себе сказать не смеет…
– … раньше случалось, что кое-кто не выдерживал самого первого круга. – Голос Хэсситая звучал на удивление бесстрастно. – А на втором круге первого Посвящения осечек не бывало. Если кто-то сошел с первого круга – беда невелика: мускулы – дело наживное. А вот если кто-то не встретил своего боевого зверя, а попросту солгал, это пострашней будет.
Мразь! Чужак! Пришелец! Как ты смеешь говорить о том, что тайно мучит меня вот уже столько лет?! Размышлять о проблемах клана по праву могут только те, кому клан небезразличен. А что для тебя клан, раз ты с такой готовностью повествуешь его боль первому же встречному мучителю – знай только уши подставляй!
– … а страшнее всего даже не то, что они лгут, – все равно во время второго Посвящения все выяснится…
Какие еще таинства ты намерен упомянуть, приемыш? И зачем только я не удавил тебя в тот злополучный день, когда ты появился у нас впервые? Зачем отнял тебя у безымянных, зачем не позволил бить, зачем помешал забить тебя до смерти?
– …хуже всего то, что солгавших так много. С каждым годом все больше и больше. Теперь с первого круга первого Посвящения не сходит почитай что, ни один… зато на втором круге все больше тех, кто сам второго Посвящения не пройдет…
Нет, но как ты узнал? Как сведал? И как ты смеешь говорить об этом так спокойно? Как смеешь говорить прямо-таки моими собственными словами, словно любимый ученик, повторяющий за учителем урок новым безымянным, невольно копируя его манеру? Как ты посмел говорить заемными словами о чужой боли?
– Убедились? – Хасами вернул затычку на место, потом коснулся зеркала кончиком пальца, и изображение погасло. Опустевшее зеркало маслянисто лоснилось, словно глаз сытого чудовища.
– Ах ты мразь, – прошептал Хэйтан, не в силах глаз отвести от зеркала. – Ну погоди же. Клан тебе этого так не оставит.
– Клан, – усмехнулся маг одними кончиками губ. – Как видите, его величество отчего-то весьма заинтересован в секретах клана… этих или каких-либо иных… так стоит ли упорствовать? Вашему ученику разговорчивость уже ничем не поможет… он все равно что труп… а вот вы могли бы сохранить себе жизнь.
Он распахнул дверь, выглянул наружу и жестом подозвал замерших навытяжку возле входа стражников.
– Подумайте покуда у себя в камере. – Маг приподнял брови и помолчал немного. – Хотя… нет. Не в своей. В соседней. Чтобы лучше думалось.
* * *
Хэсситай ничего не понимал. Сначала его впихнули в камеру пыток, где за работой палачей наблюдал какой-то багроворожий толстяк, настырно повторяющий слово “поковырять” во всех возможных грамматических формах. Потом Хэсситая поспешно вызволили из лап палачей и препроводили в другую камеру – тоже не особо уютную, зато явно предназначенную только для него одного: еще и палача камера бы просто не вместила. Не успел он пересчитать, все ли зубы во рту целы, как ему принесли еду – но едва он принялся хлебать мутное варево, как за узником снова явились тюремщики, извлекли его из камеры и снова отдали допросных дел мастерам. На сей раз обрабатывали его недолго, причем скорей эффектно, нежели эффективно. Ему даже не было нужды прибегать к помощи того самого транса, который так славно выручил его во время первой обработки. Покуда он гадал, что бы все это значило, его подняли со скамьи, завязали ему глаза и сноровисто куда-то потащили. Не прошло и получаса, как изумление Хэсситая достигло всяких мыслимых пределов, ибо глаза ему завязали вовсе не за тем, чтобы скрыть от него тайны тюремных или дворцовых входов-выходов. Вовсе нет! Какими бы замысловатыми путями его ни водили, а Хэсситай был твердо убежден, что возвращается он к той самой допросной камере, из которой его так недавно вывели. Что за притча? Полно, да не ошибся ли он? Нет, не ошибся… и длина пройденного пути, и слабое дуновение из открытых там и сям дверей, и запахи, и именно такой, а не иной отзвук шагов – все подтверждает эту несомненную истину: сколько он ни петлял, а вернулся все к той же камере… зачем?
– Эт' еще поч-чему? – поинтересовался король и тяжко икнул. – А я хочу, чтоб его ещ-ще поковыряли.
Час от часу не легче. Король мертвецки пьян. Даже пьяней обычного. Взгляд у него такой мутный и тусклый, словно глаза его начало затягивать бельмами.
– Это я объясню вашему величеству во дворце… здесь слишком много лишних ушей, ваше величество.
– Так мы их отрежем, и все. – Король успокоительно похлопал мага по плечу. – Не-ет, говори здесь. А мы его пока еще поковыряем…
Хасами мучительно захотелось стиснуть горло короля, да так, чтоб выпитое вино у него не то что изо рта – из глаз бы брызнуло.
– Бесполезно, ваше величество, – с трудом смиряя себя, произнес Хасами. – Это же Ночная Тень.
Он подошел к Хэсситаю и уверенно приподнял его свесившуюся голову, потом ловко оттянул веко.
– Вот, ваше величество, – видите? Зрачок во весь глаз. – Хасами отпустил голову пленника, и та безвольно свесилась на грудь. – Он сейчас почти ничего не чувствует. Это же Ночная Тень, их таким штукам специально обучают… да он сейчас, можно сказать, и не здесь.
– Так я тебя на то и позвал, – упорствовал король. – Я хочу услышать его голос. Ты его приведи в чувство, а потом мы его вместе поковыряем.
Голос… голос его услышать… ай да король Сакуран! За такую идею можно многое тебе простить, твое величество. Даже тот ужас, который охватил меня при известии, что ты тут с пленниками развлекаешься.
– Я тоже жажду услышать его голос, – искренне произнес Хасами.
– Вот видишь, – обрадовался Сакуран.
– Сейчас из него ни боль, ни магия ни звука не вышибут.
– Воистину так, – степенно подтвердил палач. Как мастер своего дела он давно уже понял, что занимается бессмысленной работой, – но король отдал приказ, а кто он такой, чтобы королю возражать? Хорошо еще, что маг этот вмешался. Если король его послушается, можно будет сложить инструмент, пойти умыться, переодеться, винца хлебнуть, отдыхая от трудов… а то совсем руки замлели, а во имя чего, спрашивается? – Этого парня и вообще пытать бесполезно.
– Да? – огорчился король. – А мне так его поковырять хотелось… вот ведь мерзавец! Так он вот как, да? Ну так зачем он тогда ва-а-щще такой нужен? Щ-щас я его прирежу, и пойдем отсюда… вот ведь погань какая, столько времени занапрасно отнял.
Обиженно сопя и взмыкивая, король принялся шарить руками по воздуху – по всей очевидности, в поисках ножа. Хасами едва не обеспамятел от ужаса. Он завизжал так истошно, словно это не пленника, а его самого собрался резать пьяный король.
– Ваше величество! – Хасами повис на руке Сакурана, опасаясь, что какой-нибудь чрезмерно исполнительный палач так-таки сунет нож в королевскую длань, а уж вооруженного короля Хасами нипочем не удержать. – Ни в коем случае! Этих пленников нельзя убивать поблизости от дворца… да и пытать тоже. Это я вам как маг говорю! Если этот парень тут и помрет, от дворца мокрого места не останется! Для вашего величества его смерть здесь означает неминуемую гибель! Заклятие на нем лежит такое!
Хасами остановился и перевел дух: он и так сказал больше, чем собирался.
– Да что ты? – удивился король – куда более благосклонно, чем можно было ожидать: очевидно, усладивший его слух визг Хасами отчасти заменил ему так и не раздавшийся крик пленника. Да и то сказать: пленники орут, стоит только королю возжелать, а придворный маг верещит все-таки не каждый день.
– Не извольте огорчаться, – быстро продолжил Хасами, пока настроение короля не переменилось вновь. – Это вовсе не означает, что он бессмертен. Я как раз нашел способ, ваше величество… весьма забавный способ…
– Забавный, говоришь? – заинтересованно протянул король. – Тогда пошли… пошли выпьем по такому случаю… а заодно и обсудим.
В припадке нечастой благодарности король обнял Хасами за плечи и повлек его прочь из пыточной камеры. Хасами задыхался и хрипел: грузный король был изрядно выше ростом, и как только его величество притиснул к себе мага, голова, а особенно нос последнего оказались зажатыми у короля под мышкой. Но Хасами было наплевать на такие мелочи. Он едва не плакал от облегчения: подумать только – ему все же удалось отманить Сакурана от намеченной жертвы! Теперь ничего непоправимого уже не произойдет… и даже Хэсситай, по недосмотру доставленный в темницу живым, уже не представляет угрозы. Ибо Хасами не солгал королю. Он действительно придумал способ расправы с Хэсситаем… донельзя забавный способ.
Вот только чтобы претворить его в жизнь, следует поторапливаться – а как тут поторапливаться, когда на плече твоем сопит такая туша? Будь король хоть самую малость пьянее, Хасами, недолго думая, сбросил бы со своего хребта его величество и помчался бы опрометью делом заниматься. Увы, похоже, что хмель из короля слегка повыветрился. Скорее всего он заснет там, куда Хасами его кинет, и ни о чем поутру не вспомнит… а ну как нет? А если все же вспомнит? А если и вовсе не заснет? Как бы ему не захотелось в отместку самого Хасами поковырять… Нет-нет, лучше не торопиться. Лучше доволочь венценосного забулдыгу до его покоев, претерпеть его пьяные жалобы на мерзавца-пленника, уговорить его величество хлебнуть чего-нибудь такого – и только тогда незаметно удалиться.
Все вышеописанное заняло у Хасами куда больше времени, чем он полагал. Король нестерпимо долго плелся по дворцовым коридорам и переходам, нестерпимо долго ныл и канючил и нестерпимо долго лакал такое крепкое пойло, что и портового пропойцу с ног бы свалило – а король как ни в чем не бывало глотал чашу за чашей и словно бы ничуть не хмелел. Он пребывал все в той же степени опьянения – увы, недостаточной для замыслов Хасами.
Наконец все выпитое подействовало на короля разом. Он пошатался немного, неожиданно рухнул ничком, прополз пару шагов вперед, выбросил перед собой левую руку, изловил за хвост пробегавшую мимо дворцовую кошку, подсунул ее себе под щеку и заснул мгновенно. Хасами застыл, ожидая, что кошка с мявом вцепится в монарший лик, и только было заснувший король проснется снова… однако кошке, судя по всему, было не впервой. Она осторожно посунулась в сторону, высвободилась из-под храпящей королевской головы и лишь затем фыркнула возмущенно и удрала. Король почмокал губами, перевернулся на другой бок и снова захрапел.
А чтоб тебе пусто было! Хасами глядел на спящего короля с такой ненавистью, что король даже поежился под его обжигающим взглядом и на минуту перестал храпеть. Ах ты скотина пьяная! Сколько времени, как сам же и изволит выражаться, занапрасно отнял. Сколько драгоценного времени! Сейчас каждая секундочка дорога – а вот поди же, изволь выслушивать, что его величество соблаговолит провещать перед тем, как в очередной раз извергнуть из себя выпитое. Стой, и слушай, и поддакивай – не то глазом не моргнешь, как очутишься в той самой пыточной камере, только уже не в качестве стороннего наблюдателя, и уж тебя ковырять никто не помешает.
Хасами фыркнул – точь-в-точь как давешняя кошка – и заторопился прочь из королевских покоев. Он так спешил, что даже не заметил затаившегося за пологом принца Югиту. А если и заметил бы… ему сейчас не до зарвавшегося сопляка, слишком много о себе возомнившего. Югитой Хасами займется во вторую очередь. А сейчас первым делом нужно заняться пленниками.
Это хорошо, хорошо, что пленников двое! Это очень даже замечательно, что люди короля в своем избыточном рвении приволокли с собой не только Хэсситая, но и его никому не нужного наставника. Это Хасами просто-напросто повезло. Сам по себе Хэсситай представляет собой смертельную угрозу – но вместе с наставником он никому не страшен. Даже более того: теперь пусть он сам побережется.
Наконец-то Хасами сумеет избавиться от этого проклятущего отродья!
Все, что Хасами говорил королю Сакурану о покойном господине Отимэ и о его сыне, – все до последнего слова чистая правда. Вот только не вся. Этот род действительно грозит гибелью Сакурану. Вот только Хасами на его пропойное величество попросту наплевать. Какая разница, кого приручать – его или нахального принца Югиту, а то и кого-нибудь совсем уже другого? Управлять можно всяким. Кто бы ни стал править, а управлять им будет Хасами. Нет, дело не в короле – а в том, что род ныне покойного господина Отимэ равным образом пагубен и для самого Хасами.
Одно счастье, что прежде, чем стать магом, Хасами пробавлялся кое-как ремеслом гадальщика. Хасами удалось это скрыть: ни один маг ни одного гадальщика в ученики не возьмет. За годы обучения магическому искусству он изрядно подрастерял прежние знания… но все-таки не все. До чего же дурацкий запрет. Из-за него ни один маг не знает толком, какая судьба его пристигнет, какая именно гибель ему суждена, – разве что в самых общих чертах. Никто, кроме Хасами. Он, и один только он, может знать свою участь заранее – и принять меры. Конечно, любой маг уловил бы скрытый поток силы, текущий по жилам молодого начальника стражи. Но только гадальщик способен заранее проследить русло, по которому эта сила хлынет в будущем. Или не хлынет: невзирая на врожденный талант, едва ли начальник дворцового караула способен стать магом. Время упущено, воспитание не то… и все же Хасами не стал полагаться на случайность, ибо гадание дало ему совершенно однозначный ответ: сила господина Отимэ – это смерть мага Хасами. И не важно, в чьем теле эта сила дремлет, передаваясь из поколения в поколение – будь то сам Отимэ, его сын или внук… но именно эта сила и положит предел жизненному пути Хасами. Тогда, около двадцати лет назад, Хасами едва было не поддался искушению убить Отимэ и разом кончить дело. Но нет, нельзя. Слишком близко к месту средоточия самого Хасами. Только отъявленный безумец, которому жизнь не дорога, мог бы схватиться насмерть с враждебным ему магом в своем или его месте средоточия. Хасами безумцем не был. Конечно, об убийстве с помощью магии и вовсе думать не стоит, но даже кинжал или яд… нет, ни в коем случае. Смерть мага – любого мага! – прорывает дыру в ткани бытия, и затягивается она не скоро. Вся сила умирающего мага разом высвобождается – а случись это в месте средоточия, и она может убить того, кто выпустил ее на волю. Будь Отимэ настоящим магом, сознающим свою сущность, и Хасами, возможно, попытался бы рискнуть… но кто может знать, куда и как выхлестнет сила того, кто еще не успел стать магом? Стоит Хасами попытаться уничтожить Отимэ прямо здесь, во дворце… вот тут-то предсказание и исполнится.
Хасами удалось отправить ни в чем не повинного Отимэ в ссылку, а затем и прикончить его чужими руками прямо там, в провинции. Но желанного успокоения он не обрел. Он не ощутил смерти Отимэ, хотя должен был… не может маг погибнуть бесследно. Болью или наслаждением, тоской или радостью, но его смерть неизбежно отзывается на других магах. Пусть он погиб на самом дальнем краю света – но зияние в ткани бытия ощущается всеми магами, сколько их есть. Неужели Хасами ошибся? Да нет, быть не может! Магическая сила в Отимэ была. Неужели Отимэ удалось обмануть убийц и скрыться? Скрыться… Хасами искал его свирепо, искал повсюду – и не находил. И лишь на девятом году своих поисков он нашел… нет, не Отимэ – знакомый отзвук давно знакомой и ненавистной силы. Хасами едва успел заприметить, откуда он исходит, едва успел взглянуть в морионовое зеркало и разглядеть очертания чьей-то фигуры в лесном сумраке, как тут же видение и сгинуло. Но на первых порах Хасами было довольно и того, что он успел увидеть. Это был не Отимэ! Запрокинув голову, в зеркале беззвучно смеялся тощий подросток, лет от силы четырнадцати. Так, значит, не Отимэ, а его сын! Только в отличие от отца он если и не знает о таящейся в нем силе, то вскорости узнает. Сила Отимэ мирно дремала в нем – а сила этого парнишки властно просится наружу.
С тех самых пор Хасами ни разу не ощутил выбросов знакомой силы. Похоже, мальчишка так и не узнал, на что он способен. Тем лучше. Значит, не опускать руки от отчаяния следует, а продолжать поиски. Продолжать, пока они не увенчаются успехом. Что ж, успехом они, нельзя не сказать, увенчались. Проведав, что мальчишка – звать его, кстати, Хэсситаем – угодил в королевскую темницу, Хасами затрепетал. Уж если он Отимэ убить во дворце не осмелился, то сына его – и подавно. Слишком уж близко подобрался Хэсситай к таящейся в нем магии… подобрался, да взять так и не сумел. И навряд ли сумеет. Слишком уж у него воспитание было неподходящее. Слишком уж много он дела имел с металлом, с оружием, с холодным железом… с тем, что и для состоявшегося мага всяко запретно, а уж для будущего мага тем более. Его сила стекала по металлу и уходила бесплодно, словно вода в песок. Она частично утрачена, искалечена, перекручена и перекорежена так, что и помыслить страшно. Хасами и представить себе не мог, чтобы с магом могло статься такое. Дикая, неприрученная, неосознанная, неуправляемая сила, скрученная совершенно невероятным образом… и что произойдет, если Хэсситай погибнет, и такая сила вырвется на свободу? Прямо здесь, во дворце, так близко от Хасами, так близко к его месту средоточия… если обезумевший от крови и вина король убьет Хэсситая или замучает его до смерти?
Неудивительно, что Хасами со всех ног ринулся спасать из его лап своего злейшего врага, смертельную угрозу собственному существованию.
Окажись Хэсситай единственным пленником, и Хасами не знал бы, что теперь предпринять. Но Хасами знает. Его величество и подсказал. Голос… голос его услышать… вот чем следует заняться прямо сейчас: голос его добыть. Его и этого ничтожного наставника… как там бишь его… Хэйтана, кажется? Это очень хорошо, это просто замечательно, что пленников двое. Что они дорожат друг другом. Что королевский приказ, призывающий Хасами в пыточную камеру, до исхода ночи обеспечивает магу свободный доступ к темницам. Что король прохрапит беспробудно до позднего утра, если не до полудня. До той поры Хасами успеет сделать все, что замыслил.
Стражник, раздающий пищу узникам, хорошо запомнил наставления Хасами. Действовал он безукоризненно. Приоткрыв дверь ровно настолько, чтобы просунуть в щель миску с похлебкой, он не издал обычного предупреждающего окрика: “К противоположной стене! Стоять смирно!” Взамен он произнес совсем другие слова.
– Эй, ты… чего молчишь? Загнулся ты там, что ли? Жрать будешь? Эй, ты живой или как? – проорал стражник и для пущей убедительности погромыхал миской, будто и впрямь собирается унести ее прочь. Очень достоверно получилось. И голос стражника звучит так непринужденно, будто разговоры с узниками разговаривать для него – самое что ни на есть обычное дело.
Ответом на грохот миски послужил протестующий вскрик из камеры.
– Отвечай, будешь жрать или нет? Долго я тебя тут еще ждать должен? – гаркнул стражник.
– Сейчас… постой… я сейчас… – донеслось из камеры. Притаившийся возле двери Хасами стиснул пальцами морионовый шарик. Шарик вспыхнул на мгновение темно-коричневым огнем и угас. Вот и все. Голос взят.
Хасами торжествующе усмехнулся и покатал шарик на ладони. Шарик потяжелел – пусть самую малость, пусть почти незаметно, но потяжелел. Потяжелел на целый голос. Теперь осталось добыть еще один голос тем же способом… и только потом настанет черед пыточной камеры. Но не той, где его величество ковырянием забавляется. Совсем другой.
* * *
Мастер Хэйтан даже в королевской темнице выспался на славу. Он мог приказать себе уснуть – и уснул, и никакие кошмары его не мучили. Всему свой черед, и мучениям тоже. А в том, что их черед вскорости настанет, мастер Хэйтан нимало не сомневался. Здесь, в королевской темнице, явь в их власти – но сны пока еще во власти мастера Хэйтана.
Он бы нимало не удивился, если бы его отвели прямиком в пыточную камеру. На то она и темница. Но когда стражники провели его мимо открытой настежь камеры пыток, даже не оглянувшись, мастер Хэйтан призадумался.
Раздумье его длилось недолго. Стражники втолкнули Хэйтана в соседнюю камеру, деловито приковали его к стене и молча удалились. Похоже, что допрос под пыткой если и не отменяется, то откладывается на неопределенное время. Камера нимало не смахивала на допросную. Пыточной снасти нигде не видно. Может, его просто перевели в другую камеру? Да, но зачем в камере узника огромное, темно отблескивающее зеркало во всю стену? Зачем это уютное сиденье, устеленное новехонькими циновками? Вряд ли эти устройства призваны облегчать существование пленников.
Дверь снова отворилась. В комнату вошел сухопарый человек в одеянии мага. Хотя… полно, мага ли? Хэйтан многое повидал на своем веку, но ему ни разу не доводилось лицезреть мага, облаченного в златотканую парчу и паутинный шелк.
– Придворный маг Хасами, – отрекомендовался вошедший и спокойно опустился на циновку.
– Весьма польщен сделать знакомство, – иронически отозвался Хэйтан.
– Никак уж не более, чем я. – Хасами сделал левой рукой округлый жест. – После того, что я о вас слышал, я просто почту за честь познакомиться с вами, мастер.
И что ж ты такого обо мне слышал, поганец? И от кого, кстати? От Хэсситая, что ли? Так я тебе и поверил.
Маг молчит. Ответа, что ли, ожидает? Ждет, что я поймался на голый крючок без приманки и сейчас начну выспрашивать, от кого это он мог обо мне слышать? Жди, дружочек, жди. Посмотрим, который которого перемолчит. Вот не скажу я тебе ни слова в ответ – и что ты тогда делать станешь? Какую новую ловушку расставлять? Нашел кому голову дурить – Ночной Тени, да не новичку первоучебному, а мастеру-наставнику.
– Воистину Ночная Тень, – улыбнулся маг после продолжительного молчания. – Ни слова, ни вздоха. Если бы я отвернулся, я мог бы решить, что вас тут и вовсе нет. Испарились.
Маг выпростал из-под складок широченных рукавов свои холеные белые пальцы и расправил их, словно демонстрируя, как именно происходило упомянутое им испарение.
– Я восхищен вашим упорством. – Теперь уже в голосе мага сквозила явная ирония. – Я одного только понять не могу – зачем? Во имя чего?
Где уж тебе понять, придворный поставщик палача. Ты небось и слова-то такого, как верность, даже не слыхивал – тебе ли понять, что оно значит?
Мысль о верности изгнала все прочие – в том числе воспоминание о предавшем его Итокэнае. Да и какое значение имеет эта мелкая шкода, учиненная балованным мальчишкой? Итокэнай не вечен – а клан был и пребудет.
– Вы готовы умереть молча во имя чего-то высшего. – Хасами скривил губы в усмешке. – А вот ученик ваш никакими подобными соображениями не затрудняется.
Вранье! Или… не вранье? До сих пор Хэйтан ни разу не ставил под сомнение верность Хэсситая. Повода не было. Ну а если поставить… выдержит ли она проверку? В конце концов, тот же Итокэнай предал, не задумываясь, – а ведь он рожден в клане, он сызмала воспитан в определенных понятиях о чести… Чего же ждать от его сверстника, человека пришлого, стороннего? Ах, не хочется верить в измену ученика? Пустое. Итокэнай тоже был чьим-то учеником…
– Не верю, – прошептал против воли Хэйтан враз пересохшими губами.
– Воля ваша, – усмехнулся маг, – но, прежде чем составить вам компанию, я наведался в соседнюю камеру – просто убедиться, что все в порядке. Так оно и оказалось. Ваш ученик уже там – и щебечет так, что любо-дорого слушать. Да вот, не изволите ли убедиться?
Маг взмахнул рукой, и темное зеркало осветилось изнутри. Хэйтан едва не вскрикнул, когда увидел Хэсситая, распростертого на скамье. Голова юноши свешивалась со скамьи вниз, лица его видно не было… но это Хэсситай, вне всяких сомнений. Ох и отделали же его! Все тело покрыто багровыми, синими и черными вздувшимися рубцами и кровоподтеками. Ужасно… хотя никак уж не непоправимо. Кожа местами рассечена до живого мяса – но вот именно что до живого. Оно еще не приобрело цвет гнилого персика.
– Не верю, – хрипло повторил Хэйтан. – Он не смотрит в нашу сторону, и я не могу видеть, двигаются ли его губы, а голос через зеркало услышать невозможно.
– И опять вы правы, – усмехнулся маг. – Вот только зеркало я установил в этой камере для своего удобства совсем недавно, а для подслушивания она была оборудована с самого начала. Раз уж вы так недоверчивы, что не верите глазам своим, так, может, хоть ушам поверите?
С гнусненькой ухмылочкой маг неспешно поднялся с места и подошел к зеркалу. Он помедлил самое малое время, глядя на Хэйтана в упор, снова усмехнулся, коснулся рукой стены возле зеркала и извлек затычку – небольшой темный шарик.
Палач в зеркале размахнулся и неторопливо вытянул Хэсситая плеткой поперек спины. Звук удара был слышен совершенно отчетливо, как если бы палач стоял в двух шагах от Хэйтана.
– Что замолк? – с угрозой в голосе промолвил палач. – Продолжай.
И Хэсситай продолжил. Да как еще продолжил! Не будь Хэйтан скован, он вцепился бы себе в горло от ужаса, едва заслышав этот знакомый голос.
– … и все-таки с первым Посвящением не все ладно. Клан тщательно скрывает это, как свой самый большой секрет… так ведь нос на лице не спрячешь. Не сегодня-завтра об этом кто-нибудь да сведает.
Ах ты мразь! Не выдержал, сломался, заговорил… пересчитали тебе ребра умельцы своего дела разок-другой, и ты заговорил… заговорил о том страшном, о чем Хэйтан сам себе сказать не смеет…
– … раньше случалось, что кое-кто не выдерживал самого первого круга. – Голос Хэсситая звучал на удивление бесстрастно. – А на втором круге первого Посвящения осечек не бывало. Если кто-то сошел с первого круга – беда невелика: мускулы – дело наживное. А вот если кто-то не встретил своего боевого зверя, а попросту солгал, это пострашней будет.
Мразь! Чужак! Пришелец! Как ты смеешь говорить о том, что тайно мучит меня вот уже столько лет?! Размышлять о проблемах клана по праву могут только те, кому клан небезразличен. А что для тебя клан, раз ты с такой готовностью повествуешь его боль первому же встречному мучителю – знай только уши подставляй!
– … а страшнее всего даже не то, что они лгут, – все равно во время второго Посвящения все выяснится…
Какие еще таинства ты намерен упомянуть, приемыш? И зачем только я не удавил тебя в тот злополучный день, когда ты появился у нас впервые? Зачем отнял тебя у безымянных, зачем не позволил бить, зачем помешал забить тебя до смерти?
– …хуже всего то, что солгавших так много. С каждым годом все больше и больше. Теперь с первого круга первого Посвящения не сходит почитай что, ни один… зато на втором круге все больше тех, кто сам второго Посвящения не пройдет…
Нет, но как ты узнал? Как сведал? И как ты смеешь говорить об этом так спокойно? Как смеешь говорить прямо-таки моими собственными словами, словно любимый ученик, повторяющий за учителем урок новым безымянным, невольно копируя его манеру? Как ты посмел говорить заемными словами о чужой боли?
– Убедились? – Хасами вернул затычку на место, потом коснулся зеркала кончиком пальца, и изображение погасло. Опустевшее зеркало маслянисто лоснилось, словно глаз сытого чудовища.
– Ах ты мразь, – прошептал Хэйтан, не в силах глаз отвести от зеркала. – Ну погоди же. Клан тебе этого так не оставит.
– Клан, – усмехнулся маг одними кончиками губ. – Как видите, его величество отчего-то весьма заинтересован в секретах клана… этих или каких-либо иных… так стоит ли упорствовать? Вашему ученику разговорчивость уже ничем не поможет… он все равно что труп… а вот вы могли бы сохранить себе жизнь.
Он распахнул дверь, выглянул наружу и жестом подозвал замерших навытяжку возле входа стражников.
– Подумайте покуда у себя в камере. – Маг приподнял брови и помолчал немного. – Хотя… нет. Не в своей. В соседней. Чтобы лучше думалось.
* * *
Хэсситай ничего не понимал. Сначала его впихнули в камеру пыток, где за работой палачей наблюдал какой-то багроворожий толстяк, настырно повторяющий слово “поковырять” во всех возможных грамматических формах. Потом Хэсситая поспешно вызволили из лап палачей и препроводили в другую камеру – тоже не особо уютную, зато явно предназначенную только для него одного: еще и палача камера бы просто не вместила. Не успел он пересчитать, все ли зубы во рту целы, как ему принесли еду – но едва он принялся хлебать мутное варево, как за узником снова явились тюремщики, извлекли его из камеры и снова отдали допросных дел мастерам. На сей раз обрабатывали его недолго, причем скорей эффектно, нежели эффективно. Ему даже не было нужды прибегать к помощи того самого транса, который так славно выручил его во время первой обработки. Покуда он гадал, что бы все это значило, его подняли со скамьи, завязали ему глаза и сноровисто куда-то потащили. Не прошло и получаса, как изумление Хэсситая достигло всяких мыслимых пределов, ибо глаза ему завязали вовсе не за тем, чтобы скрыть от него тайны тюремных или дворцовых входов-выходов. Вовсе нет! Какими бы замысловатыми путями его ни водили, а Хэсситай был твердо убежден, что возвращается он к той самой допросной камере, из которой его так недавно вывели. Что за притча? Полно, да не ошибся ли он? Нет, не ошибся… и длина пройденного пути, и слабое дуновение из открытых там и сям дверей, и запахи, и именно такой, а не иной отзвук шагов – все подтверждает эту несомненную истину: сколько он ни петлял, а вернулся все к той же камере… зачем?