Страница:
– Так ты и раньше про этакое любование листьями слышал? – При слове “любование” Байхин поморщился: сам он хоть и в знатной семье рос, а таких безобразий даже за его кичливым отцом не водилось, и осенней листвой Байхин привык любоваться в ее естественном виде.
– Слышал, – признал Хэсситай. – Только одно дело – слышать, а другое – собственными глазами увидеть. Я и не предполагал, что это хоть вполовину так мерзко.
– А если слышал, – ядовито поинтересовался Байхин, – может, скажешь, как мы теперь через все это шуршание пройдем?
– Обыкновенно, – в тон ему ответил Хэсситай, – ногами. Сначала одну ногу перед собой ставишь, потом другую…
– Сам понимаю, что не на руках, – огрызнулся Байхин. – Тут ведь прокрасться немыслимо.
– А мы и не будем, – возразил Хэсситай.
– Но ведь нас услышат, – запротестовал Байхин. Хэсситай вздохнул.
– По-моему, ты наслушался всяких песен о деяниях великих героев и прочих баек. В жизни так не бывает. Зачем нам подкрадываться? Нас мигом заприметят. Мы просто пойдем. Как все. Подумаешь, услышит кто-то, что в коридоре зашуршало! Мало ли кто может там шуршать. Слуга выпивку несет, к примеру. Нет, приятель, если ты надумал незаметно подкрадываться, – Хэсситай покачал головой, – ты мне эти штучки брось, пока не поздно.
И с этими словами он ступил на ковер из листьев и зашагал, не обращая внимания на шорох.
Байхин волей-неволей последовал за ним. Неотвязный шелест по-прежнему преследовал его, мучил своей неуместностью, и Байхин что есть силы старался побороть себя и не вздрагивать на каждом шагу.
– Какого же я дурака свалял, – произнес внезапно Хэсситай самым что ни на есть обыденным тоном.
– В каком смысле? – не понял Байхин.
– В самом прямом, – тем же невыразительным тоном пояснил Хэсситай. – Я имел глупость пошутить. Подтрунивать над тобой начал. Тут моя магия во мне и колыхнулась. Я совсем упустил из виду, что король – тоже маг, а маги друг друга чуют… вот он и почуял, как сила во мне пошевелилась.
– Почем знаешь? – не поверил Байхин.
– Я тоже его почуял, – ответил Хэсситай, – Давно я с магами дела не имел, вот и позабыл… Тут-то мне и напомнилось. Ты прибавь шагу, прибавь. Магия, конечно, магией, но и о страже дворцовой забывать не стоит. Наверняка они уже вышли наперехват. Нам надо поспеть раньше.
– Уже не поспеем, – заметил Байхин.
– Слышу, – почти беззвучно шепнул Хэсситай. Действительно, мудрено было бы не услышать. Осторожный лязг несмелым тихим эхом отпрыгивал от стен – и, опережая его, вдоль по коридорам катились волны шороха.
– У нас только один путь остался, – выдохнул Хэсситай на ухо Байхину, указывая на массивную дверь пиршественной залы, темную, почти неразличимую в полумраке коридора.
Байхин содрогнулся, но кивнул: лучше уж погибельный путь, чем вовсе никакого. Хэсситай отошел на полшага, примерился и мощным пинком распахнул дверь.
Хмельные выкрики хлынули разом в коридор – и разом же растерянно стихли. Из темноты отлично было видно, как повскакали со своих мест пирующие, как заозирались в недоумении… но яркое пламя светильников слепило им глаза, выгадывая для обоих киэн еще несколько мгновений относительной безопасности.
Пол пиршественной залы был усыпан золочеными листьями почти до колен. Только посредине оставалось немного чистого пространства – там, где на небольшом возвышении стояла огромная клетка, где кружились в смертоносном танце двое бойцов с каменно-недвижными лицами и прыгучим, не способным остановиться взглядом. Тяжелые мускулы бойцов лоснились от пота. Лишь эти двое не обратили внимания на неожиданное вторжение. Они продолжали свой исполненный бесцельной ярости поединок. Безумные бойцы, любимое развлечение пустоглазого простонародья… и утонченных придворных, ценителей прекрасного и любителей схваток до смертельного исхода.
– За мной! – хриплым шепотом велел Хэсситай, и Байхин повиновался, не раздумывая. Он ринулся к середине зала, держась позади Хэсситая – а тот уже добрался до клетки и сокрушил замок, привешенный снаружи. Даже и это не помешало безумцам кидаться друг на друга с прежней нерассуждающей злобой – до тех пор, пока Хэсситай не схватил одного из них сзади за волосы и не отправил ударом в спину прямо на визжащую толпу придворных. Второй боец уже обратил было к новому противнику безумное яростное лицо, но Хэсситай невероятным усилием опередил его движение и оказался позади.
– Вон они! – взревел Хэсситай, схватил безумца за уши и повернул лицом к набежавшей страже. Мыслишки у того были куцые, коротенькие-прекоротенькие. Он тут же и думать забыл и о прежнем своем поединщике, который в это время успешно крушил выложенный перламутром палисандровый стол, и о новом, невесть откуда взявшемся оскорбителе и весь без остатка отдался сражению с теми, кого видел перед собой. Он ринулся на стражников с таким неистовством, что едва не оставил уши в руках Хэсситая.
– Туда! – крикнул Хэсситай, указывая Байхину на дверь в противоположном конце зала. Байхин бросился к ней, стараясь ненароком не угодить на глаза одному из безумцев. Двери он достиг первым: Хэсситай задержался ненадолго. Он схватил со стола огромный кувшин с вином и грохнул его об пол, за ним другой, третий… Алое и желтое вино щедро оросило позолоченную листву.
Это на случай, если кто пробьется к двери, смекнул Байхин. Мокрая листва – самая скользкая штука на свете. А уж на мокром-то мраморе она и вовсе любого остановит… или хотя бы задержит.
Хэсситай вслед за Байхином вынырнул из пиршественной залы, прикрыл за собой дверь и остановился перевести дух. Теперь он мог позволить себе этот мгновенный отдых. Всего несколько минут заняла сцена в зале, полном придворных, – но сколько переменилось за эти минуты!
– Уф… едва успел, – произнес Хэсситай, утирая лоб. – Сам даже не понимаю, как успел. С перепугу, не иначе. Эти бойцы куда проворней меня. И стражу, к слову сказать, задержат надежно. Куда лучше, чем любой из нас.
– Почему? – поинтересовался Байхин. Не то чтобы ему было и вправду интересно или он усомнился в словах Хэсситая – просто ему было нужно сказать хоть что-нибудь, разжать запечатанные недолгим страхом губы.
– Самый опасный противник, – изрек Хэсситай, вновь устремляясь вперед по коридору, – это псих, который твердо вознамерился откусить тебе нос. Ему ведь все равно, что с ним станется. Он ничего не боится – ни калечества, ни смерти. Так что нос тебе он хоть умрет, а откусит. А эти бойцы… они готовы откусить нос всему миру. Они бросаются на все, что видят. И их невозможно взять на испуг или отогнать. Они будут сражаться до смерти. Их можно только убить. А времени это займет много.
– Значит, мы теперь вправе ползти, как раки вареные? – съязвил Байхин. – По-моему, нам лучше бы поторопиться.
– Незачем, – невозмутимо ответил Хэсситай. – Мы уже почти пришли. Это в обход зала долго, но через зал совсем рядом. Вон за тем поворотом дверка во внутренний сад.
– В какой сад? – не понял Байхин.
– Во внутренний. – Хэсситай свернул за угол, увлекая Байхина за собой. – Мы с тобой только Внешний Дворец прошли. Лачужку для придворных. Приют изящных развлечений. Король здесь не живет… а этот так даже и не бывает.
– А где он живет? – с неожиданным для себя же самого интересом спросил Байхин.
– Мне и самому любопытно, – признался Хэсситай и осторожно открыл маленькую дверку.
После пропахшего ароматами благовонных курений Внешнего Дворца ночной воздух казался необычно свежим, благостно отрезвляющим. Лунный свет густыми волнами изливался на землю. Лунный свет, веселый лжец, до неузнаваемости искажающий реальность, заправский шут, дерзкий пересмешник, коварный и безжалостный собрат по ремеслу… Но нет, на сей раз то были не шутки лунного света, а самая что ни на есть доподлинная правда. Дворец короля был именно тем, чем и представился взору потрясенных киэн, – воплощением безумия.
Байхин схватил руку Хэсситая и стиснул ее, не отдавая себе отчета, что творит. Он даже не понимал, что хочет проснуться как можно быстрей и никогда не вспоминать, что за нелепый сон ему приснился. Ну нельзя же так нагло глумиться над рассудком!
Если бы камни, вывороченные из городской стены, взгромоздились на верхушку этого сооружения, то это было бы всего лишь уродством. Но нет, королевский дворец достраивался не сверху, а снизу. Он всползал все выше и выше на кривые, поспешно возведенные поверх прежнего фундамента стены, одной лишь силой магии удерживаясь, чтобы не рухнуть с этих немыслимых каменных ходулей вовнутрь себя.
– Такого даже я не ожидал, – прошептал Хэсситай дрогнувшими губами.
– Как вовнутрь попасть мыслишь? – шепнул Байхин, силясь унять ужас и не таращиться на кошмарное нарушение всех и всяческих пропорций, мыслимое разве что в лихорадочном бреду.
– Дельный вопрос, – криво ухмыльнулся Хэсситай. – А как, по-твоему, туда вообще попадают?
Байхин еще раз обозрел чудовищное строение. Наспех сооруженный из простого тесаного камня цоколь высотой в три с лишним человеческих роста – как бы вывернутый наизнанку колодец… бр-р, жуть какая! Ни окон, ни дверей… а наверху, на недосягаемой высоте, красуется кокетливой резьбой то, что было раньше парадным входом, да поблескивает в лунном сиянии затейливый ажур оконных решеток. Попасть вовнутрь? Полноте – с тем именно расчетом и возводился этот архитектурный кошмар, чтобы к его обитателям не войти и наружу никому не выбраться. Чтобы безумный король мог чувствовать себя в безопасности от покушений. Воплощенная в камне мания преследования – вот что такое этот дворец.
– А ты уверен, что туда попадают? – понизив голос, съязвил Байхин и коротко хихикнул. Сквозь его смешок отчетливо слышался призвук сумасшедшинки – Байхин и сам его различал, но ничего не мог с собой поделать. Хладнокровие и здравый смысл упорно не желали возвращаться. Там, где приходится задирать голову, чтобы увидеть порог, здравому смыслу не место.
– Еще как уверен, – отозвался Хэсситай. – Даже самый сильный маг с голоду ноги протянет, ежели вздумает без еды обойтись. Слуги из дворца, может, и не выходят – но еду вовнутрь как-то протаскивают.
– С помощью магии, наверное, – предположил Байхин.
– Навряд ли, – возразил Хэсситай. – Станет тебе его королевское величество из-за каждого окорока лично корячиться и тратить свою магическую силу, чтобы пропихнуть его через кухонное окно. Нет, тут наверняка не обошлось без подъемника. И находиться он должен со стороны кухни и прочих служебных помещений. Давай-ка обойдем эту кошмарину кругом: если здесь парадный вход, то окна кухни где-то сзади.
– Пойдем, – согласился Байхин и первым двинулся в обход, стараясь не глядеть ни на омерзительно изуродованный дворец, ни даже на его тень. Хэсситай шел следом, то и дело поглядывая со смесью интереса и омерзения на каменную кладку.
Они успели как раз вовремя, чтобы услышать, как басовито загудел трос подъемника – загудел и лопнул с каким-то особо насмешливым звуком. А сам подъемник, лишенный поддержки, сонно закачался, словно огромная колыбель, из которой вот-вот выпрыгнет, проснувшись, нечто большое и враждебное… потом вздернулся вверх, затрещал и рухнул наземь.
– Шутки шутит его величество, – бесстрастно заметил Хэсситай. Байхин согласно кивнул. Ясно же, что не от естественных причин рухнул подъемник, а повинуясь магическому велению: падение от естественных причин выглядит иначе.
– Если я хоть что-то смыслю в королях, – произнес Байхин, безуспешно стараясь подражать бесстрастному тону Хэсситая, – тот отряд стражи, что застрял в пиршественной зале, был не единственным. А второй с минуты на минуту прибудет сюда.
– Уж будь уверен, – кивнул Хэсситай. – Только и у меня кое-что в запасе есть.
Быстрым бесшумным шагом он добежал до высокого раскидистого дерева, подпрыгнул, ухватился за толстую ветку, подтянулся, нырнул в серебристо-черную ночную листву и вновь возник на высоте второго этажа вознесенного вверх дворца.
– Полезай сюда, – велел он Байхину, налаживая небольшой арбалет.
Байхин повторил его маневр почти так же бесшумно. Когда он, слегка задыхаясь, устроился веткой ниже Хэсситая, короткая тяжелая стрела вспорола листву, свистнула в воздухе и воткнулась в наличник кухонного окна. От стрелы к рукам Хэсситая тянулась узкая черная линия… канат?
– Канат и есть, – ухмыльнулся Хэсситай в ответ на невысказанный вопрос Байхина. – Тонковат немного… но выдержит. Покуда стражники до нас доберутся, мы уже окажемся внутри. Дойдем по канату и высадим решетки. Их ведь высадить – плевое дело, если умеючи. Они тут скорей для красоты приделаны.
Хэсситай говорил вполне здравые вещи, но Байхин его не особенно и слушал. Ему внезапно почудилось, что воздух беззвучно содрогнулся от чего-то незримого, но тем не менее вещественного. Байхин нервно сглотнул и заставил себя прислушаться к Хэсситаю. А все этот дворец, будь он трижды неладен! Выпялишься на чужой бред, а потом и самому невесть что начнет мерещиться…
Хэсситай шагнул на канат с привычной сноровкой – если и не канатоходцем, то уж Ночной Тенью он был и оставался, нравилось ему это или нет. Байхин, затаив дыхание, смотрел, как уверенно Хэсситай ступает по канату… Вот уже меньше половины осталось… Вот сейчас он достигнет окна, обернется и взмахнет рукой, приглашая Байхина следовать за ним…
И тут канат растянулся почти до самой земли, словно тягучая нить клейкого вара (не может быть, промелькнуло в голове у Байхина, не может быть…), спружинил и вышвырнул Хэсситая вверх. Только немыслимая удача позволила Хэсситаю уцепиться в полете за ветку и не упасть и не вывернуть руку из плеча – и даже не столкнуть вниз ошеломленного Байхина.
– Что это было? – сорванным фальцетом спросил Байхин.
Хэсситай вместо ответа подергал пару раз канат – ничего необычного, веревка как веревка – и осторожно оперся на него рукой. Канат снова провис – и вновь принял нормальный вид, едва только Хэсситай отнял руку.
– Ах так, – пробормотал киэн и попробовал было продвинуться вперед по ветке. Два-три шага ему удалось сделать… а потом он почему-то остановился – и только мускулы его вздулись буграми, будто силясь преодолеть невидимые оковы.
Лицо Хэсситая исказилось от напряжения, пот тек с него ручьями, воздух с надсадным сиплым присвистом мерно выталкивался сквозь побледневшие губы.
– Прости, что втравил тебя в эту историю, – сказал внезапно Хэсситай.
– Что случилось? – невольно вскрикнул Байхин.
– Я не могу, – ответил ему Хэсситай тем ровным и чуточку высокомерным тоном, каким говорят иной раз тяжело раненные в минуты невыносимой боли вместо того, чтобы орать и выть. – Я не могу проникнуть внутрь! Меня эта штука не пускает. Я ведь маг все-таки… и он тоже… и его силы вполне хватает, чтоб удерживать меня, – он-то в своем месте средоточия! Мне до него нипочем не добраться…
Невдалеке уже послышался лязг и торопливый топот.
– Тогда сиди здесь и отбивайся. – Байхин перелез на другую ветку и оказался почти рядом с канатом.
– Не смей! – вскинулся Хэсситай. – Слышишь?
– Не слышу, – отрезал Байхин. – Это ты у нас маг, а я и вовсе дурак. – И с этими словами он ступил на канат.
Хэсситай шепотом выругался ему вослед, но попытки помешать не сделал: он уже не мог удержать Байхина – только столкнуть… пусть уж лучше идет.
А шел Байхин хорошо – быстро и спокойно.
Хэсситай совсем уж было изладился издать вздох облегчения… но тут канат лопнул у Байхина прямо под ногами – лопнул в том самом месте, где незримая магическая преграда окружала замок, не позволяя Хэсситаю приблизиться.
Байхин, однако, оказался настороже, будто чего-то в этом роде и ожидал. Он скользком упал вдоль каната, перехватил руками оборванный конец, перегнулся пополам, выставив ноги вперед, да так и въехал пятками в окно, высадив с треском и грохотом оконную раму вместе с решеткой.
Внутренний дворец встретил его влажной затхлой тишиной, густой и вязкой. Казалось, недавний грохот ничем не потревожил ее. Байхин осторожно разжмурился и только тогда понял, что прыгал через запертое окно, плотно закрыв глаза. Он потряс головой, словно мокрая собачонка, приходя постепенно в себя, и медленно огляделся по сторонам.
Ничего особенного, дворец как дворец. Вот только пыльный какой-то, что ли… нет, даже и не пыльный… словно мутью подернутый. Не только краски, но и звуки тоже мутные, неотчетливые, как бы припорошенные невидимой пылью. Скучно здесь живется, невпопад подумалось Байхину. Снаружи вечное лето – а здесь все тусклое, выцветшее, словно помороженное… а ну его совсем! Байхин вновь решительно тряхнул головой и поднялся.
Шаг, еще один. Под ногами захрупало, загромыхало. Байхин нетерпеливо перешагнул через останки выломанного окна и зашагал дальше. Он не стал выглядывать наружу, не стал всматриваться в росистую ночную мглу – иначе не ушел бы от окна вовеки. И без того отойти от окна и углубиться в переплетение дворцовых коридоров было невыносимо трудно. Разум гнал Байхина вперед – а сердце принуждало остаться, не покидать мастера Хэсситая… Вот он еще на шаг отдалился от мастера… и еще на шаг… отдалился… ушел… покинул… бросил… предал… оставил на расправу дворцовой страже… одного… безоружного и беззащитного… Байхин остановился и прикусил губу до крови. Потом сплюнул и засмеялся зло и победительно. Это Хэсситай-то беззащитный? Это грозная Ночная Тень? Вот еще нашел беззащитного и безоружного! Да Хэсситай, покуда жив, сам себе оружие – смертоносный меч, беспорочный клинок, – и никто никогда не изловит пляшущий белый огонь лезвия за рукоять, потому что нет у него рукояти… А если Байхин не сплошает, то и не будет. Беззащитный, как же! Да соберись хоть вся дворцовая стража под этим чертовым деревом – все равно он в большей безопасности, чем Байхин. Это ведь не он идет по безмолвным коридорам, не зная толком, зачем он здесь и что ему предстоит исполнить. Интересно бы знать, спроста Хэсситай выбрал для проникновения во дворец первое попавшееся окошко или точно знал, что находится позади, и избрал его с какой-то неведомой Байхину целью? Если так, то дело плохо. Байхин совсем ведь не в то окно угодил, куда метил, а этажом ниже. Еще чуть-чуть – и его бы просто размазало о стену… но ведь не размазало, и теперь он бредет по незнакомым коридорам невесть куда… а может, давно уже кружит, заблудившись в затхлых, словно бы нежилых дворцовых закоулках? А заблудиться здесь немудрено: не в лесу ведь – во дворце оказался. А дворцы, дружочек Байхин, не для того строят, чтобы в них легко можно было найти то, что тебе нужно… а что, кстати говоря, тебе нужно?
Нет, так нельзя. Нельзя, чтобы такие мысли в голову приходили. Так ведь и вправду заблудиться недолго… потеряться и шнырять по дворцу, как подгулявший призрак… Вот, значит, откуда привидения берутся – никто их не убивал и не мучил, они просто заблудились и шастают теперь по мраморным лабиринтам, осыпая их усталыми проклятиями, и будут блуждать по ним до изнеможения, до потери рассудка, до скончания веков… Эй, Байхин, да ты никак опять за свое? Там, снаружи, Хэсситай из последних сил отбивается от дворцовой стражи – и нипочем ему не отбиться, если ты не достигнешь цели, – а ты тут заумь разводишь и мечешься бестолково от одной стенки до другой… Ох недаром Хэсситай так не хотел брать тебя в ученики, недаром пытался от тебя отвязаться, бестолочью честил… бестолочь ты и есть! Мелкое, безмозглое, ничтожное создание… блоха, заскочившая по недомыслию в беломраморное облачение дворца – запрыгнула сдуру, а теперь не чает, как и выбраться… крохотное насекомое, затерявшееся в безбрежности сонной каменной громады… жалкая, глупая, смешная блоха… невыразимо смешная… до кончиков своих хрупких тощеньких лапок – смешная, смешная, смешная…
Байхин запрокинул голову и расхохотался в голос – громче, еще громче, пока не заболели скулы, пока не обожгло горло смехом, как крепким вином. Нет, не ошибся Хэсситай, приняв его в ученики! Байхин усвоил его науку сполна, достиг своей цели в совершенстве: он научился быть смешным! А сегодня он самого себя превзошел – никогда прежде ему не удавалось быть смешным настолько… Байхин в упоении раскинул руки, всем своим существом отдаваясь наивысшему счастью – быть смешным… Поистине, что может быть забавней – безмозглое насекомое мечется по белокаменным полам в поисках другого насекомого… Блошка, ищи блошку…
Волна хохота накатила и схлынула. Из глаз у Байхина потекли слезы, будто он и вправду хлебнул обжигающе крепкой настойки, глотка горела – но дышать стало легче, в голове прояснилось. Все еще посмеиваясь тихонько, Байхин побрел дальше на поиски безумного короля-мага.
А он-то еще сомневался в правоте Хэсситая! Ничего не поделаешь, сомневаться Байхину свойственно. Потому-то и стал он клоуном, а не воином. Он никогда не мог убивать по приказу. Убивать только потому, что некто, облеченный властью, скомандовал: рази! Хэсситаю он верил, как самому себе, но никакая вера не мешала ему спрашивать себя: а доподлинно ли враг моего друга – и мой враг? А что, если Хэсситай ошибается? Но теперь все сомнения исчезли.
Тот, кто способен целую страну поразить смертной тоской и спокойно взирать на дело рук своих… тот, кто отрядил ловцов на поиски уцелевших киэн… тот, кто присвоил себе право на смех и сделал его орудием унижения – да ведь это же все равно что взять целебное лекарство и яду в него подмешать… тот, кто изуродовал древний дворец, как собственную душу… этот человек не имеет права на пощаду – и не получит ее.
Он ее и не получил. Мертвые в пощаде не нуждаются.
Байхин остолбенел, когда дверь в тронный зал, к которой он едва успел прикоснуться кончиками пальцев, внезапно распахнулась перед ним настежь. А на полу прямо перед дверью скреб мрамор желтоватыми, словно костяными, пальцами левой руки тот, кого Байхин так долго искал. Правой рукой умирающий безумец натягивал корону на лоб с такой силой, словно хотел пропихнуться насквозь и напялить ее себе на шею. Жизнь еще теплилась в нем, но глаза были гладкие и мертвые, как пуговицы, и лунный свет из приоткрытого окна не проникал в них, а бессильно скользил по поверхности. Они и раньше такими были, с ужасом понял Байхин. До чего нелепое, должно быть, зрелище – величественно отблескивает корона, надвинутая почти до бровей, а из-под нее зыркают невидящим взглядом пуговичные глазки… быть того не может, чтобы никто из придворных ни разу не засмеялся хоть исподтишка… может, именно тогда в эту венценосную голову и проникло безумие?..
Лицо короля перекосилось от обиженного недоумения – словно муха, которой он забавы ради отрывал лапки, вдруг превратилась в шершня и ужалила его, – дернулось раз-другой и застыло навсегда.
Байхин был готов если и не ко всему, то ко многому – или так ему, во всяком случае, казалось. Например, он был готов убить совершенно незнакомого человека, с которым он в своей жизни и парой слов не перемолвился, – и не на поле боя, в горячке всеобщего сражения, не успев даже заметить толком, кого лишила жизни твоя рука, а хладнокровно, лицом к лицу. А еще он был готов совершить это голыми руками – неприятное занятие… а уж если твой противник вооружен, то неприятное вдвойне, да вдобавок еще и опасное… А у Байхина были все основания полагать, что король встретит его при оружии. И к тому, что он, площадной шут и фигляр, должен будет наброситься на сумасшедшего мага – а значит, погибнуть наверняка, – Байхин тоже был готов… Но он не был готов застать противника при последнем издыхании. Все свои силы Байхин собирал для последнего рывка, для убийственного и самоубийственного порыва смертельной схватки – а схватки возьми и не случись…
Тело Байхина чувствовало себя в чем-то обманутым. Оно все еще стремилось куда-то идти, бежать, мчаться, что-то совершить – но бежать было уже некуда и делать нечего. Невостребованная ярость сводила мышцы тугой судорогой. Только левая щека растерянно подергивалась, словно весь неистраченный порыв, все несовершенное движение достались именно ей. Голова кружилась, ноги подкашивались… нет, не подкашивались – это пол уходил из-под ног, неудержимо кренясь все сильней.
Дворец! Дворец ведь только силой магии и держался – но теперь, когда безумный король умер и его магия вместе с ним… Байхин еще и мысль свою до конца обдумать не успел, а ноги уже несли его во всю прыть – подальше от тронного зала, от мертвого короля, к спасительному окну – туда, где свисает сверху веревка… и поскорей, пока дворец не завалился набок, непристойно задрав кверху свое мраморное брюхо!
Обратную дорогу Байхин нашел так легко, словно это и не он блуждал по коридорам, то и дело ошибаясь и возвращаясь на прежнее место. И бесценная веревка, благословение Богам, все еще свисала вдоль окна. Все почти по-прежнему – кроме картины, открывшейся взору Байхина в лунных лучах.
– Слышал, – признал Хэсситай. – Только одно дело – слышать, а другое – собственными глазами увидеть. Я и не предполагал, что это хоть вполовину так мерзко.
– А если слышал, – ядовито поинтересовался Байхин, – может, скажешь, как мы теперь через все это шуршание пройдем?
– Обыкновенно, – в тон ему ответил Хэсситай, – ногами. Сначала одну ногу перед собой ставишь, потом другую…
– Сам понимаю, что не на руках, – огрызнулся Байхин. – Тут ведь прокрасться немыслимо.
– А мы и не будем, – возразил Хэсситай.
– Но ведь нас услышат, – запротестовал Байхин. Хэсситай вздохнул.
– По-моему, ты наслушался всяких песен о деяниях великих героев и прочих баек. В жизни так не бывает. Зачем нам подкрадываться? Нас мигом заприметят. Мы просто пойдем. Как все. Подумаешь, услышит кто-то, что в коридоре зашуршало! Мало ли кто может там шуршать. Слуга выпивку несет, к примеру. Нет, приятель, если ты надумал незаметно подкрадываться, – Хэсситай покачал головой, – ты мне эти штучки брось, пока не поздно.
И с этими словами он ступил на ковер из листьев и зашагал, не обращая внимания на шорох.
Байхин волей-неволей последовал за ним. Неотвязный шелест по-прежнему преследовал его, мучил своей неуместностью, и Байхин что есть силы старался побороть себя и не вздрагивать на каждом шагу.
– Какого же я дурака свалял, – произнес внезапно Хэсситай самым что ни на есть обыденным тоном.
– В каком смысле? – не понял Байхин.
– В самом прямом, – тем же невыразительным тоном пояснил Хэсситай. – Я имел глупость пошутить. Подтрунивать над тобой начал. Тут моя магия во мне и колыхнулась. Я совсем упустил из виду, что король – тоже маг, а маги друг друга чуют… вот он и почуял, как сила во мне пошевелилась.
– Почем знаешь? – не поверил Байхин.
– Я тоже его почуял, – ответил Хэсситай, – Давно я с магами дела не имел, вот и позабыл… Тут-то мне и напомнилось. Ты прибавь шагу, прибавь. Магия, конечно, магией, но и о страже дворцовой забывать не стоит. Наверняка они уже вышли наперехват. Нам надо поспеть раньше.
– Уже не поспеем, – заметил Байхин.
– Слышу, – почти беззвучно шепнул Хэсситай. Действительно, мудрено было бы не услышать. Осторожный лязг несмелым тихим эхом отпрыгивал от стен – и, опережая его, вдоль по коридорам катились волны шороха.
– У нас только один путь остался, – выдохнул Хэсситай на ухо Байхину, указывая на массивную дверь пиршественной залы, темную, почти неразличимую в полумраке коридора.
Байхин содрогнулся, но кивнул: лучше уж погибельный путь, чем вовсе никакого. Хэсситай отошел на полшага, примерился и мощным пинком распахнул дверь.
Хмельные выкрики хлынули разом в коридор – и разом же растерянно стихли. Из темноты отлично было видно, как повскакали со своих мест пирующие, как заозирались в недоумении… но яркое пламя светильников слепило им глаза, выгадывая для обоих киэн еще несколько мгновений относительной безопасности.
Пол пиршественной залы был усыпан золочеными листьями почти до колен. Только посредине оставалось немного чистого пространства – там, где на небольшом возвышении стояла огромная клетка, где кружились в смертоносном танце двое бойцов с каменно-недвижными лицами и прыгучим, не способным остановиться взглядом. Тяжелые мускулы бойцов лоснились от пота. Лишь эти двое не обратили внимания на неожиданное вторжение. Они продолжали свой исполненный бесцельной ярости поединок. Безумные бойцы, любимое развлечение пустоглазого простонародья… и утонченных придворных, ценителей прекрасного и любителей схваток до смертельного исхода.
– За мной! – хриплым шепотом велел Хэсситай, и Байхин повиновался, не раздумывая. Он ринулся к середине зала, держась позади Хэсситая – а тот уже добрался до клетки и сокрушил замок, привешенный снаружи. Даже и это не помешало безумцам кидаться друг на друга с прежней нерассуждающей злобой – до тех пор, пока Хэсситай не схватил одного из них сзади за волосы и не отправил ударом в спину прямо на визжащую толпу придворных. Второй боец уже обратил было к новому противнику безумное яростное лицо, но Хэсситай невероятным усилием опередил его движение и оказался позади.
– Вон они! – взревел Хэсситай, схватил безумца за уши и повернул лицом к набежавшей страже. Мыслишки у того были куцые, коротенькие-прекоротенькие. Он тут же и думать забыл и о прежнем своем поединщике, который в это время успешно крушил выложенный перламутром палисандровый стол, и о новом, невесть откуда взявшемся оскорбителе и весь без остатка отдался сражению с теми, кого видел перед собой. Он ринулся на стражников с таким неистовством, что едва не оставил уши в руках Хэсситая.
– Туда! – крикнул Хэсситай, указывая Байхину на дверь в противоположном конце зала. Байхин бросился к ней, стараясь ненароком не угодить на глаза одному из безумцев. Двери он достиг первым: Хэсситай задержался ненадолго. Он схватил со стола огромный кувшин с вином и грохнул его об пол, за ним другой, третий… Алое и желтое вино щедро оросило позолоченную листву.
Это на случай, если кто пробьется к двери, смекнул Байхин. Мокрая листва – самая скользкая штука на свете. А уж на мокром-то мраморе она и вовсе любого остановит… или хотя бы задержит.
Хэсситай вслед за Байхином вынырнул из пиршественной залы, прикрыл за собой дверь и остановился перевести дух. Теперь он мог позволить себе этот мгновенный отдых. Всего несколько минут заняла сцена в зале, полном придворных, – но сколько переменилось за эти минуты!
– Уф… едва успел, – произнес Хэсситай, утирая лоб. – Сам даже не понимаю, как успел. С перепугу, не иначе. Эти бойцы куда проворней меня. И стражу, к слову сказать, задержат надежно. Куда лучше, чем любой из нас.
– Почему? – поинтересовался Байхин. Не то чтобы ему было и вправду интересно или он усомнился в словах Хэсситая – просто ему было нужно сказать хоть что-нибудь, разжать запечатанные недолгим страхом губы.
– Самый опасный противник, – изрек Хэсситай, вновь устремляясь вперед по коридору, – это псих, который твердо вознамерился откусить тебе нос. Ему ведь все равно, что с ним станется. Он ничего не боится – ни калечества, ни смерти. Так что нос тебе он хоть умрет, а откусит. А эти бойцы… они готовы откусить нос всему миру. Они бросаются на все, что видят. И их невозможно взять на испуг или отогнать. Они будут сражаться до смерти. Их можно только убить. А времени это займет много.
– Значит, мы теперь вправе ползти, как раки вареные? – съязвил Байхин. – По-моему, нам лучше бы поторопиться.
– Незачем, – невозмутимо ответил Хэсситай. – Мы уже почти пришли. Это в обход зала долго, но через зал совсем рядом. Вон за тем поворотом дверка во внутренний сад.
– В какой сад? – не понял Байхин.
– Во внутренний. – Хэсситай свернул за угол, увлекая Байхина за собой. – Мы с тобой только Внешний Дворец прошли. Лачужку для придворных. Приют изящных развлечений. Король здесь не живет… а этот так даже и не бывает.
– А где он живет? – с неожиданным для себя же самого интересом спросил Байхин.
– Мне и самому любопытно, – признался Хэсситай и осторожно открыл маленькую дверку.
После пропахшего ароматами благовонных курений Внешнего Дворца ночной воздух казался необычно свежим, благостно отрезвляющим. Лунный свет густыми волнами изливался на землю. Лунный свет, веселый лжец, до неузнаваемости искажающий реальность, заправский шут, дерзкий пересмешник, коварный и безжалостный собрат по ремеслу… Но нет, на сей раз то были не шутки лунного света, а самая что ни на есть доподлинная правда. Дворец короля был именно тем, чем и представился взору потрясенных киэн, – воплощением безумия.
Байхин схватил руку Хэсситая и стиснул ее, не отдавая себе отчета, что творит. Он даже не понимал, что хочет проснуться как можно быстрей и никогда не вспоминать, что за нелепый сон ему приснился. Ну нельзя же так нагло глумиться над рассудком!
Если бы камни, вывороченные из городской стены, взгромоздились на верхушку этого сооружения, то это было бы всего лишь уродством. Но нет, королевский дворец достраивался не сверху, а снизу. Он всползал все выше и выше на кривые, поспешно возведенные поверх прежнего фундамента стены, одной лишь силой магии удерживаясь, чтобы не рухнуть с этих немыслимых каменных ходулей вовнутрь себя.
– Такого даже я не ожидал, – прошептал Хэсситай дрогнувшими губами.
– Как вовнутрь попасть мыслишь? – шепнул Байхин, силясь унять ужас и не таращиться на кошмарное нарушение всех и всяческих пропорций, мыслимое разве что в лихорадочном бреду.
– Дельный вопрос, – криво ухмыльнулся Хэсситай. – А как, по-твоему, туда вообще попадают?
Байхин еще раз обозрел чудовищное строение. Наспех сооруженный из простого тесаного камня цоколь высотой в три с лишним человеческих роста – как бы вывернутый наизнанку колодец… бр-р, жуть какая! Ни окон, ни дверей… а наверху, на недосягаемой высоте, красуется кокетливой резьбой то, что было раньше парадным входом, да поблескивает в лунном сиянии затейливый ажур оконных решеток. Попасть вовнутрь? Полноте – с тем именно расчетом и возводился этот архитектурный кошмар, чтобы к его обитателям не войти и наружу никому не выбраться. Чтобы безумный король мог чувствовать себя в безопасности от покушений. Воплощенная в камне мания преследования – вот что такое этот дворец.
– А ты уверен, что туда попадают? – понизив голос, съязвил Байхин и коротко хихикнул. Сквозь его смешок отчетливо слышался призвук сумасшедшинки – Байхин и сам его различал, но ничего не мог с собой поделать. Хладнокровие и здравый смысл упорно не желали возвращаться. Там, где приходится задирать голову, чтобы увидеть порог, здравому смыслу не место.
– Еще как уверен, – отозвался Хэсситай. – Даже самый сильный маг с голоду ноги протянет, ежели вздумает без еды обойтись. Слуги из дворца, может, и не выходят – но еду вовнутрь как-то протаскивают.
– С помощью магии, наверное, – предположил Байхин.
– Навряд ли, – возразил Хэсситай. – Станет тебе его королевское величество из-за каждого окорока лично корячиться и тратить свою магическую силу, чтобы пропихнуть его через кухонное окно. Нет, тут наверняка не обошлось без подъемника. И находиться он должен со стороны кухни и прочих служебных помещений. Давай-ка обойдем эту кошмарину кругом: если здесь парадный вход, то окна кухни где-то сзади.
– Пойдем, – согласился Байхин и первым двинулся в обход, стараясь не глядеть ни на омерзительно изуродованный дворец, ни даже на его тень. Хэсситай шел следом, то и дело поглядывая со смесью интереса и омерзения на каменную кладку.
Они успели как раз вовремя, чтобы услышать, как басовито загудел трос подъемника – загудел и лопнул с каким-то особо насмешливым звуком. А сам подъемник, лишенный поддержки, сонно закачался, словно огромная колыбель, из которой вот-вот выпрыгнет, проснувшись, нечто большое и враждебное… потом вздернулся вверх, затрещал и рухнул наземь.
– Шутки шутит его величество, – бесстрастно заметил Хэсситай. Байхин согласно кивнул. Ясно же, что не от естественных причин рухнул подъемник, а повинуясь магическому велению: падение от естественных причин выглядит иначе.
– Если я хоть что-то смыслю в королях, – произнес Байхин, безуспешно стараясь подражать бесстрастному тону Хэсситая, – тот отряд стражи, что застрял в пиршественной зале, был не единственным. А второй с минуты на минуту прибудет сюда.
– Уж будь уверен, – кивнул Хэсситай. – Только и у меня кое-что в запасе есть.
Быстрым бесшумным шагом он добежал до высокого раскидистого дерева, подпрыгнул, ухватился за толстую ветку, подтянулся, нырнул в серебристо-черную ночную листву и вновь возник на высоте второго этажа вознесенного вверх дворца.
– Полезай сюда, – велел он Байхину, налаживая небольшой арбалет.
Байхин повторил его маневр почти так же бесшумно. Когда он, слегка задыхаясь, устроился веткой ниже Хэсситая, короткая тяжелая стрела вспорола листву, свистнула в воздухе и воткнулась в наличник кухонного окна. От стрелы к рукам Хэсситая тянулась узкая черная линия… канат?
– Канат и есть, – ухмыльнулся Хэсситай в ответ на невысказанный вопрос Байхина. – Тонковат немного… но выдержит. Покуда стражники до нас доберутся, мы уже окажемся внутри. Дойдем по канату и высадим решетки. Их ведь высадить – плевое дело, если умеючи. Они тут скорей для красоты приделаны.
Хэсситай говорил вполне здравые вещи, но Байхин его не особенно и слушал. Ему внезапно почудилось, что воздух беззвучно содрогнулся от чего-то незримого, но тем не менее вещественного. Байхин нервно сглотнул и заставил себя прислушаться к Хэсситаю. А все этот дворец, будь он трижды неладен! Выпялишься на чужой бред, а потом и самому невесть что начнет мерещиться…
Хэсситай шагнул на канат с привычной сноровкой – если и не канатоходцем, то уж Ночной Тенью он был и оставался, нравилось ему это или нет. Байхин, затаив дыхание, смотрел, как уверенно Хэсситай ступает по канату… Вот уже меньше половины осталось… Вот сейчас он достигнет окна, обернется и взмахнет рукой, приглашая Байхина следовать за ним…
И тут канат растянулся почти до самой земли, словно тягучая нить клейкого вара (не может быть, промелькнуло в голове у Байхина, не может быть…), спружинил и вышвырнул Хэсситая вверх. Только немыслимая удача позволила Хэсситаю уцепиться в полете за ветку и не упасть и не вывернуть руку из плеча – и даже не столкнуть вниз ошеломленного Байхина.
– Что это было? – сорванным фальцетом спросил Байхин.
Хэсситай вместо ответа подергал пару раз канат – ничего необычного, веревка как веревка – и осторожно оперся на него рукой. Канат снова провис – и вновь принял нормальный вид, едва только Хэсситай отнял руку.
– Ах так, – пробормотал киэн и попробовал было продвинуться вперед по ветке. Два-три шага ему удалось сделать… а потом он почему-то остановился – и только мускулы его вздулись буграми, будто силясь преодолеть невидимые оковы.
Лицо Хэсситая исказилось от напряжения, пот тек с него ручьями, воздух с надсадным сиплым присвистом мерно выталкивался сквозь побледневшие губы.
– Прости, что втравил тебя в эту историю, – сказал внезапно Хэсситай.
– Что случилось? – невольно вскрикнул Байхин.
– Я не могу, – ответил ему Хэсситай тем ровным и чуточку высокомерным тоном, каким говорят иной раз тяжело раненные в минуты невыносимой боли вместо того, чтобы орать и выть. – Я не могу проникнуть внутрь! Меня эта штука не пускает. Я ведь маг все-таки… и он тоже… и его силы вполне хватает, чтоб удерживать меня, – он-то в своем месте средоточия! Мне до него нипочем не добраться…
Невдалеке уже послышался лязг и торопливый топот.
– Тогда сиди здесь и отбивайся. – Байхин перелез на другую ветку и оказался почти рядом с канатом.
– Не смей! – вскинулся Хэсситай. – Слышишь?
– Не слышу, – отрезал Байхин. – Это ты у нас маг, а я и вовсе дурак. – И с этими словами он ступил на канат.
Хэсситай шепотом выругался ему вослед, но попытки помешать не сделал: он уже не мог удержать Байхина – только столкнуть… пусть уж лучше идет.
А шел Байхин хорошо – быстро и спокойно.
Хэсситай совсем уж было изладился издать вздох облегчения… но тут канат лопнул у Байхина прямо под ногами – лопнул в том самом месте, где незримая магическая преграда окружала замок, не позволяя Хэсситаю приблизиться.
Байхин, однако, оказался настороже, будто чего-то в этом роде и ожидал. Он скользком упал вдоль каната, перехватил руками оборванный конец, перегнулся пополам, выставив ноги вперед, да так и въехал пятками в окно, высадив с треском и грохотом оконную раму вместе с решеткой.
Внутренний дворец встретил его влажной затхлой тишиной, густой и вязкой. Казалось, недавний грохот ничем не потревожил ее. Байхин осторожно разжмурился и только тогда понял, что прыгал через запертое окно, плотно закрыв глаза. Он потряс головой, словно мокрая собачонка, приходя постепенно в себя, и медленно огляделся по сторонам.
Ничего особенного, дворец как дворец. Вот только пыльный какой-то, что ли… нет, даже и не пыльный… словно мутью подернутый. Не только краски, но и звуки тоже мутные, неотчетливые, как бы припорошенные невидимой пылью. Скучно здесь живется, невпопад подумалось Байхину. Снаружи вечное лето – а здесь все тусклое, выцветшее, словно помороженное… а ну его совсем! Байхин вновь решительно тряхнул головой и поднялся.
Шаг, еще один. Под ногами захрупало, загромыхало. Байхин нетерпеливо перешагнул через останки выломанного окна и зашагал дальше. Он не стал выглядывать наружу, не стал всматриваться в росистую ночную мглу – иначе не ушел бы от окна вовеки. И без того отойти от окна и углубиться в переплетение дворцовых коридоров было невыносимо трудно. Разум гнал Байхина вперед – а сердце принуждало остаться, не покидать мастера Хэсситая… Вот он еще на шаг отдалился от мастера… и еще на шаг… отдалился… ушел… покинул… бросил… предал… оставил на расправу дворцовой страже… одного… безоружного и беззащитного… Байхин остановился и прикусил губу до крови. Потом сплюнул и засмеялся зло и победительно. Это Хэсситай-то беззащитный? Это грозная Ночная Тень? Вот еще нашел беззащитного и безоружного! Да Хэсситай, покуда жив, сам себе оружие – смертоносный меч, беспорочный клинок, – и никто никогда не изловит пляшущий белый огонь лезвия за рукоять, потому что нет у него рукояти… А если Байхин не сплошает, то и не будет. Беззащитный, как же! Да соберись хоть вся дворцовая стража под этим чертовым деревом – все равно он в большей безопасности, чем Байхин. Это ведь не он идет по безмолвным коридорам, не зная толком, зачем он здесь и что ему предстоит исполнить. Интересно бы знать, спроста Хэсситай выбрал для проникновения во дворец первое попавшееся окошко или точно знал, что находится позади, и избрал его с какой-то неведомой Байхину целью? Если так, то дело плохо. Байхин совсем ведь не в то окно угодил, куда метил, а этажом ниже. Еще чуть-чуть – и его бы просто размазало о стену… но ведь не размазало, и теперь он бредет по незнакомым коридорам невесть куда… а может, давно уже кружит, заблудившись в затхлых, словно бы нежилых дворцовых закоулках? А заблудиться здесь немудрено: не в лесу ведь – во дворце оказался. А дворцы, дружочек Байхин, не для того строят, чтобы в них легко можно было найти то, что тебе нужно… а что, кстати говоря, тебе нужно?
Нет, так нельзя. Нельзя, чтобы такие мысли в голову приходили. Так ведь и вправду заблудиться недолго… потеряться и шнырять по дворцу, как подгулявший призрак… Вот, значит, откуда привидения берутся – никто их не убивал и не мучил, они просто заблудились и шастают теперь по мраморным лабиринтам, осыпая их усталыми проклятиями, и будут блуждать по ним до изнеможения, до потери рассудка, до скончания веков… Эй, Байхин, да ты никак опять за свое? Там, снаружи, Хэсситай из последних сил отбивается от дворцовой стражи – и нипочем ему не отбиться, если ты не достигнешь цели, – а ты тут заумь разводишь и мечешься бестолково от одной стенки до другой… Ох недаром Хэсситай так не хотел брать тебя в ученики, недаром пытался от тебя отвязаться, бестолочью честил… бестолочь ты и есть! Мелкое, безмозглое, ничтожное создание… блоха, заскочившая по недомыслию в беломраморное облачение дворца – запрыгнула сдуру, а теперь не чает, как и выбраться… крохотное насекомое, затерявшееся в безбрежности сонной каменной громады… жалкая, глупая, смешная блоха… невыразимо смешная… до кончиков своих хрупких тощеньких лапок – смешная, смешная, смешная…
Байхин запрокинул голову и расхохотался в голос – громче, еще громче, пока не заболели скулы, пока не обожгло горло смехом, как крепким вином. Нет, не ошибся Хэсситай, приняв его в ученики! Байхин усвоил его науку сполна, достиг своей цели в совершенстве: он научился быть смешным! А сегодня он самого себя превзошел – никогда прежде ему не удавалось быть смешным настолько… Байхин в упоении раскинул руки, всем своим существом отдаваясь наивысшему счастью – быть смешным… Поистине, что может быть забавней – безмозглое насекомое мечется по белокаменным полам в поисках другого насекомого… Блошка, ищи блошку…
Волна хохота накатила и схлынула. Из глаз у Байхина потекли слезы, будто он и вправду хлебнул обжигающе крепкой настойки, глотка горела – но дышать стало легче, в голове прояснилось. Все еще посмеиваясь тихонько, Байхин побрел дальше на поиски безумного короля-мага.
А он-то еще сомневался в правоте Хэсситая! Ничего не поделаешь, сомневаться Байхину свойственно. Потому-то и стал он клоуном, а не воином. Он никогда не мог убивать по приказу. Убивать только потому, что некто, облеченный властью, скомандовал: рази! Хэсситаю он верил, как самому себе, но никакая вера не мешала ему спрашивать себя: а доподлинно ли враг моего друга – и мой враг? А что, если Хэсситай ошибается? Но теперь все сомнения исчезли.
Тот, кто способен целую страну поразить смертной тоской и спокойно взирать на дело рук своих… тот, кто отрядил ловцов на поиски уцелевших киэн… тот, кто присвоил себе право на смех и сделал его орудием унижения – да ведь это же все равно что взять целебное лекарство и яду в него подмешать… тот, кто изуродовал древний дворец, как собственную душу… этот человек не имеет права на пощаду – и не получит ее.
Он ее и не получил. Мертвые в пощаде не нуждаются.
Байхин остолбенел, когда дверь в тронный зал, к которой он едва успел прикоснуться кончиками пальцев, внезапно распахнулась перед ним настежь. А на полу прямо перед дверью скреб мрамор желтоватыми, словно костяными, пальцами левой руки тот, кого Байхин так долго искал. Правой рукой умирающий безумец натягивал корону на лоб с такой силой, словно хотел пропихнуться насквозь и напялить ее себе на шею. Жизнь еще теплилась в нем, но глаза были гладкие и мертвые, как пуговицы, и лунный свет из приоткрытого окна не проникал в них, а бессильно скользил по поверхности. Они и раньше такими были, с ужасом понял Байхин. До чего нелепое, должно быть, зрелище – величественно отблескивает корона, надвинутая почти до бровей, а из-под нее зыркают невидящим взглядом пуговичные глазки… быть того не может, чтобы никто из придворных ни разу не засмеялся хоть исподтишка… может, именно тогда в эту венценосную голову и проникло безумие?..
Лицо короля перекосилось от обиженного недоумения – словно муха, которой он забавы ради отрывал лапки, вдруг превратилась в шершня и ужалила его, – дернулось раз-другой и застыло навсегда.
Байхин был готов если и не ко всему, то ко многому – или так ему, во всяком случае, казалось. Например, он был готов убить совершенно незнакомого человека, с которым он в своей жизни и парой слов не перемолвился, – и не на поле боя, в горячке всеобщего сражения, не успев даже заметить толком, кого лишила жизни твоя рука, а хладнокровно, лицом к лицу. А еще он был готов совершить это голыми руками – неприятное занятие… а уж если твой противник вооружен, то неприятное вдвойне, да вдобавок еще и опасное… А у Байхина были все основания полагать, что король встретит его при оружии. И к тому, что он, площадной шут и фигляр, должен будет наброситься на сумасшедшего мага – а значит, погибнуть наверняка, – Байхин тоже был готов… Но он не был готов застать противника при последнем издыхании. Все свои силы Байхин собирал для последнего рывка, для убийственного и самоубийственного порыва смертельной схватки – а схватки возьми и не случись…
Тело Байхина чувствовало себя в чем-то обманутым. Оно все еще стремилось куда-то идти, бежать, мчаться, что-то совершить – но бежать было уже некуда и делать нечего. Невостребованная ярость сводила мышцы тугой судорогой. Только левая щека растерянно подергивалась, словно весь неистраченный порыв, все несовершенное движение достались именно ей. Голова кружилась, ноги подкашивались… нет, не подкашивались – это пол уходил из-под ног, неудержимо кренясь все сильней.
Дворец! Дворец ведь только силой магии и держался – но теперь, когда безумный король умер и его магия вместе с ним… Байхин еще и мысль свою до конца обдумать не успел, а ноги уже несли его во всю прыть – подальше от тронного зала, от мертвого короля, к спасительному окну – туда, где свисает сверху веревка… и поскорей, пока дворец не завалился набок, непристойно задрав кверху свое мраморное брюхо!
Обратную дорогу Байхин нашел так легко, словно это и не он блуждал по коридорам, то и дело ошибаясь и возвращаясь на прежнее место. И бесценная веревка, благословение Богам, все еще свисала вдоль окна. Все почти по-прежнему – кроме картины, открывшейся взору Байхина в лунных лучах.