Раткевич Элеонора. Рукоять меча (Деревянный меч - 2)

   И Кэссин - в который уже раз за нынешний день - сдался.
   - Естеству нельзя доверять, - произнес он и замялся в поисках надлежащей формулировки. - Его нужно обуздывать. Иначе оно может вмешаться в самый неподходящий момент. Например, ты произносишь важное заклинание, а твоему телу вдруг есть захотелось - тогда как?
   - И правильно, что захотелось, - ухмыльнулся Кенет. - Если его не кормить, помрет ведь. И кто тогда будет заклинания произносить?
   - Это ты нарочно! - возмутился Кэссин.
   - Нарочно, - признал Кенет. - Самую малость. Не больше, чем ты. Я ведь не говорю, что в такой момент я все брошу и побегу обедать. Но уж потом обязательно. А по-твоему выходит, что твое естество и потом не имеет права пообедать. Чтоб не воображало о себе слишком много.
   - Естество не может воображать. - Кэссин по-детски обрадовался, что подловил Кенета на ошибке. - Воображать может разум. Тело ведь не думает. Это он думает. Вот и получается, что разум выше естества.
   - Тут с тобой ни один воин не согласится, - покачал головой Кенет. - В бою думает именно тело. Разум слишком медленно пошевеливается.
   Он примолк, будто вспоминая что-то - судя по выражению лица, не слишком приятное.
   - Откуда ты знаешь, что мне скажет воин? - язвительно осведомился Кэссин.
   - Знаю, - коротко и сухо ответил Кенет, и разговор на некоторое время оборвался.
   - Твои слова имели бы какой-то смысл, - Кэссин наконец отважился продолжить разговор, - если бы воспитание было бы бессильно перед естеством. Если бы его было невозможно обуздать. Но это возможно.
   - Прыгнуть в пропасть со скалы тоже возможно, - парировал Кенет. - Вот только нужно ли? А что до того, можно ли обуздать естество... - Внезапно он улыбнулся - какой-то донельзя мальчишеской озорной улыбкой. - Я вижу, сказочка про собачку, которая мясо на кухне стащила, у вас не в ходу.
   Кэссин сначала не понял - а когда понял, от негодования покраснел до корней волос. Он знал сказку про вороватую собачку. Псина стащила кусок мяса и слопала, а потом испугалась, что ее накажут. Заметалась, бедняжка. Вдруг видит - маг идет. Она его за рукав - цоп! И не выпускает. Маг ее всяко пытался отогнать - не вышло. Тогда пообещал, что сделает для нее все, что попросит, только бы отвязалась. Ей бы попросить его, чтоб от наказания избавил, так умишко собачий ведь невелик: попросила собака, чтоб он ее в человека превратил - тогда-то ее уж точно не узнают и не накажут. Ну и превратил ее маг в человека. В точное подобие старшего хозяйского сына. С тем условием, что, если в ней все-таки узнают собаку, тут колдовству и конец. А в доме шум, переполох! Шутка ли - двое хозяйских сыновей объявилось! Собака уж и не рада, а что поделать - пока ее за человека принимают, собакой ей не стать. А самой объявиться страшно: из-за нее такой кавардак приключился, что даром ей это не пройдет. Лучше уж человека и дальше разыгрывать. Очень это хорошо собаке удалось: и за кошками не гонялась, и на луну не лаяла - крепилась, одним словом. Одно только преодолеть псина не смогла: как ей на пути дерево попадется или столб какой - тут же ножку задирает. По тому и узнали. Стала собака опять собакой. Простили ее на радостях. Но к магам она за помощью обращаться с тех пор зареклась.
   Дурацкая сказка. Собаки не разговаривают. А таких глупых магов просто не бывает.
   - Ты на что это намекаешь? - гневно выпалил Кэссин. - По-твоему, я, как этот глупый маг из сказки, пытаюсь навязать собаке человеческий облик?
   - Да нет, - вздохнул Кенет. - Ты та самая собачка и есть.
   Гобэй испытал мимолетный, но вполне законный прилив гордости. Несмотря ни на что, его выдержка не подвела. Он не стал осыпать проклятиями пленного мага и недотепу-ученика, не отшвырнул шерл, позволяющий ему видеть, что происходит в камере. Наоборот, он аккуратно завернул шерловую подвеску в кусок некрашеного паутинного шелка и убрал на место. Гнев его выразился разве что в одном - он тщательнее обычного протер шерл куском шелка, словно в талисмане мог остаться какой-то след того, что Гобэй в нем только что увидел.
   Ну нет, голубчики, так дальше не пойдет! Не для того Гобэй трудился столько лет, чтобы какой-то пленник вот так, за здорово живешь, пустил все его труды прахом!
   Мальчишка, нахал! Но если раньше Гобэй сомневался, недоумевал, то теперь он совершенно точно уверен: этот недоумок, чьи руки явно привычнее держат мотыгу, чем волшебный посох, - действительно великий волшебник. Иначе Гобэй никак не мог объяснить себе происходящее.
   Человек устроен очень просто, а разум его - и того проще. Покажи голодному еду - и у него потекут слюнки. Покажи здоровому молодому парню голую девку, и у него... впрочем, стоит ли перечислять? Способов воздействовать на тело не так уж много. Способов влиять на разум побольше, но по сути своей они ничем не отличаются от тех незатейливых ловушек, на которые попадается тело. И Гобэй знает их всех наперечет.
   Он давно усвоил это простое ремесло - воздействовать на людей. Он знал, как вызвать слезы раскаяния и вздох восхищения, как поднять человека из грязи - и как утопить в ней, как заставить умереть в судорогах вины - и как свести с ума гордостью за тот самый поступок, которого человеку следовало бы стыдиться больше всего в жизни, как завоевать преданность этих примитивных существ - и как удержать ее навечно.
   Знал - до тех пор, пока не появился этот пленник.
   Поначалу Гобэй не видел никакой опасности в долгих бессодержательных беседах, которые пленный маг вел с его учеником. Какой-то нелепый рассказ о рыбной ловле... задушевная история о том, как Кенет обратился за советом к проститутке, чтобы она помогла ему избавиться от домогающейся его красивой, знатной и богатой барышни... и прочая чушь в том же роде. Уж не придумал ли Кенет всю эту ерунду, чтобы скрыть от Кэссина мучительную боль, которую испытывает в его присутствии? Болтает себе и болтает - а пока он болтает, пока Кэссин хохочет над его неуклюжей придумкой, он может отвернуться, чтобы смеющийся Кэссин не заметил, какая напряженная боль прячется в его глазах. Да если бы Гобэю сто лет думать, он и то бы не придумал более изощренной пытки для своего узника. Столько боли - ежедневно, по нескольку раз в день... никакая воля не выдержит подобного натиска. Скоро, очень скоро пленник запросит пощады. Скоро он сдастся на милость победителя... и милость ему будет оказана. Если, конечно, он не заставит победителя слишком долго ждать.
   Еще немного... Гобэй казался себе вышивальщиком. Говорят, именно так вышивают медленным крестом: стежок, еще стежок... Гобэй не торопился. Он и вообще никогда и никуда не торопился. Стоит заторопиться - и вместо прекрасной вышивки на полотне явит себя безобразный бугор. Гобэй - мастер, и его "вышивки" всегда безупречны.
   А этот пленник торопится. Нелепо взмахивает иглой. Обрывает нить. И тянется за другой, даже не закрепив оборванную. А то и делает стежок, даже не замечая, что протыкает полотно пустой иглой. Гобэй испытывал искреннее удовлетворение, наблюдая за его суматошными попытками.
   И тем не менее...
   Он не умеет манипулировать людьми. Он прет напролом, как пьяный палач в постель шлюхи. Он злит Кэссина понапрасну... ох как же он его злит. Он постоянно говорит не то и не так. Он сам постоянно обрывает ростки едва появившегося успеха.
   И однако...
   Не может быть никаких сомнений - у него получается!
   Он вышивает пустой иглой по дерюге - но под его рукой искусно сработанная вышивка дышит шелковым блеском. Он не умеет воздействовать на людей, он все делает неправильно, наоборот, - но он воздействует!
   Кэссин уже не тот, что прежде. Сам он этого, по счастью, не заметил но от Гобэя не могут укрыться нервные подергивания его рта, потирающая лоб ладонь, упрямо сжатая челюсть. Гобэй едва мог поверить собственным глазам. Никто не смог бы поколебать преданность его учеников. Тем более - Кэссина. Ни один самый опытный манипулятор. А Кенет смог.
   Но как же он, чтоб ему пусто было, это делает?
   Да, он могущественный маг. Очень могущественный. Раз он не манипулировал сознанием Кэссина, значит, он сделал это каким-то другим способом. И настолько изощренным, что Гобэй даже понять его не в состоянии. Какое невероятное могущество! И подумать только, что вскоре это могущество будет принадлежать ему, Гобэю!
   А ведь будет, в этом нет никаких сомнений. Игры закончились, господин пленный маг. Теперь я примусь за вас сам.
   Обработать мальчишку-ученика несложно. А вот со мной вам не справиться. И поумнее вас люди были, а заморочить их ничего не стоило. Вы ведь и понятия не имеете о том, как управлять чужим сознанием, - иначе не пришлось бы вам справляться с моим учеником этим странным, ни на что не похожим способом. А я очень даже хорошо знаю, как это делается. Вам передо мной не устоять.
   Да, кстати о мальчишке-ученике... я вам этого не простил. Мальчишка сам по себе мелочь, да не мелочь то, что вы осмелились посягнуть на результат моих усилий. Я воспользовался им, как серебряным половником, чтобы помешать варево, а вместо варева он окунулся в клокочущую сталь... и эта сталь возомнила, что может расплавить то, над чем я потрудился. Я еще посмотрю, что мне делать с изуродованным половником: починить, переплавить или попросту выкинуть... но расплавленная сталь будет отлита в форму и застынет в ней навечно. Я так решил, господин Кенет.
   Завтра поутру я вами займусь.
   Глава 3
   ИСПОРЧЕННАЯ ВЫШИВКА
   - Я даже говорить об этом не хочу! - крикнул Кенет. - Ни за что и никогда!
   - Это еще почему? - возмутился Кэссин. - Помоями обливать - на это ты горазд! А как тебя просят объяснить хотя бы, за что ты такие слова говоришь, так ты на попятный!
   Кенет устало вздохнул и кончиком пальца погладил лежащего на ладони Лопоушу.
   - Прости, - негромко произнес он, глядя в сторону, - погорячился. Ты прав, я должен бы тебе объяснить... но я не хочу говорить о твоем... наставнике... - Это слово Кенет выдавил с явным усилием. - Понимаешь, мне это очень противно. Но раз уж тебе так нужны объяснения... я попробую. Только я расскажу тебе совсем другое.
   Другое так другое. Кэссину и самому неохота слушать, как Кенет именует его кэйри хозяином. Неплохо для разнообразия сменить тему. А уж если из его рассказа Кэссин поймет наконец, почему этот молодой целитель так презирает его кэйри, будет совсем замечательно. Тогда Кэссин найдет истоки его глупой ненависти и сумеет его переубедить.
   - Только я не уверен, что ты поймешь, - нехотя произнес Кенет. Опять он за старое!
   - Ты давай рассказывай, - отрезал Кэссин. - Там разберемся, пойму я или нет.
   - Ладно. - Кенет помолчал недолго - не то собираясь с мыслями, не то поглощенный воспоминаниями.
   - У меня был наставник, - неторопливо начал он. - И этот наставник... нет, не то... в общем, мне казалось, что он просто издевается надо мной. Дает мне непосильные задания. Едва ли не помыкает мной.
   Кэссин молча кивнул - все это ему знакомо.
   - Что он презирает меня... потому что я никогда не смогу стать таким, как он... никогда не научусь...
   На мгновение Кенет замолк.
   - А дальше? - поторопил его Кэссин.
   - А дальше... - Кенет невесело усмехнулся. - Дальше мне нужно было... - Он оборвал себя. - Не важно. Главное - я должен был дойти и сделать... не важно что. Сделать это. Но пройти я должен был сквозь поле боя, и тут бы мне никакая магия не помогла, даже если бы я умел тогда... и мой учитель вывел меня сквозь битву, прикрывая своим телом, и крикнул мне... - Кенет судорожно сглотнул. - "Беги"... и я побежал... а он дал мне уйти, а сам погиб...
   - Ты долго его оплакивал? - тихо спросил Кэссин.
   - Да нет, - усмехнулся Кенет. - Я сделал так, что он не умирал.
   - Ты можешь воскрешать мертвых? - с благоговейным ужасом спросил Кэссин.
   - Нет, - коротко ответил Кенет. - Я сделал так, что битвы, в которой он погиб, не было, и он в ней не погибал. Он жив и ничего этого даже не помнит.
   - Вот оно как... - Трагическая история обернулась сказкой с хорошим концом, и Кэссин испытал непонятное разочарование. Хорошо, что неведомый ему наставник Кенета не умер, - но зачем Кенет рассказал ему эту историю? Могуществом своим похвалиться, что ли?
   - Зачем ты мне все это рассказал? - спросил он напрямик. Школа кэйри Гобэя даром не прошла - Кэссин давно уже не задавал прямых вопросов. Но с Кенетом иначе нельзя: намеков он не понимает, а обиняками говорить отказывается.
   - Я так и знал, что ты не поймешь, - вздохнул Кенет. - А рассказал я это тебе, чтоб ты понял, что такое настоящий наставник. Мой учитель отдал за меня жизнь... отдал, не зная, что я смогу ее вернуть... без страха и колебаний... Ученик не должен предавать учителя, это правда. Но и учитель не должен предавать ученика. Обычно об этом не говорят. Наверное, потому что такая мерзость не всякому и в голову взбредет. А между тем это совершается так часто, что должен же кто-то об этом сказать. Хоть бы и я.
   В дверь просунулась голова одного из старших учеников. Точнее, одного из тех, кто мнил себя старшим учеником. Из тех, кого кэйри считал бросовым товаром и отдавал в шифровальщики господину Главному министру Тагино.
   - Кэйри велит привести пленника в комнату для допросов, - торжественно возгласил он.
   - Вот теперь пойдет потеха, - еле слышно пробормотал Кенет, подымаясь с пола.
   - Руки ему ведено связать впереди, - продолжал ученик, гордый оказанной ему честью - передать приказ кэйри. От слова "связать" Кэссина едва не замутило.
   - Почему? - отрывисто спросил он. Кенет негромко засмеялся.
   - Потому что твой хозяин хочет видеть, не растаяли ли веревки на моих руках, - пояснил он. - Если мои руки будут связаны сзади, он не сможет этого видеть... или же мне придется выслушать заготовленную для меня речь, повернувшись к нему не лицом, а противоположным местом, а это ему вряд ли понравится. Он хочет видеть мои руки и мои глаза одновременно.
   Он вытянул вперед свои загорелые руки. Надо же - прошло совсем немного времени, а опухоль спала с них совершенно. Его переломы зажили... так быстро?!
   - Не заставляй ждать своего хозяина, - с мягкой иронией посоветовал Кенет.
   Пожалуй, именно слово "хозяин" и вывело Кэссина из столбняка. Он взял протянутую учеником веревку и крепко захлестнул ее на руках пленного целителя.
   И снова Кэссин видел их рядом - своего кэйри и пленного мага. Величественную фигуру в подобающих магу одеяниях - и высокого худого парня в одежде ремесленника. Руки, спокойно возлежащие на столе мореного дуба, и руки, связанные им самим несколько минут назад.
   - Кэссин, - распорядился кэйри Гобэй, - вели стражникам удалиться. Нечего им тут делать. Взамен поставь на стражу старших учеников. Да не перепутай - старших, а не младших!
   Неужели дело обстоит настолько серьезно? Старшие ученики, надо же! Вряд ли поручение придется им по вкусу... хотя нет, что за глупости, на то они и старшие ученики, чтобы не привередничать, подобно барышням на выданье, а повиноваться. К тому же если сказать им, что стеречь предстоит не кого-нибудь, а мага, едва ли они сочтут охрану подземелья унизительной для их достоинства.
   Кэссин исполнил повеление кэйри невероятно быстро. Его подгоняло любопытство. Он жаждал знать, что происходит в камере для допросов. О чем сейчас его кэйри беседует с пленником. Чем скорее он отыщет кого-нибудь из старших учеников и отошлет прочь стражу, тем раньше он сможет вернуться в допросную. Правда, кэйри Гобэй не приказал ему возвратиться... но ведь и не запретил же! Конечно, он может и прогнать Кэссина... а может и не прогнать. Попробовать-то стоит!
   Опасения Кэссина оказались напрасными. Кэйри не прогнал его. Он был настолько увлечен беседой, что едва ли заметил, как Кэссин вошел в допросную и тихонько притворил дверь за собой.
   - И на что вы тратите такую силу? - мягко увещевал Кенета Гобэй. - На каких-то дровосеков, на коров, не способных отелиться, на грядки огородные... разве это стоит вашего могущества?
   Голос его звучал на удивление сердечно. Кэссин никогда не слышал, чтобы его кэйри так говорил... и все его существо затрепетало, раскрываясь навстречу этому задушевному голосу. Но Кенет почему-то не понимал, какая редкая честь выпала на его долю. На устах его мерцала непонятная усмешка. Не будь Кэссин так охвачен радостью, он бы непременно разозлился на глупого целителя.
   - Магия, друг мой, - это великое искусство, - продолжал между тем Гобэй. - И вы это понимаете. Если бы не понимали, то задали бы вопрос: "А зачем же тогда нужна магия?"
   "Он все-таки заметил меня, - понял Кэссин. - И говорит это не только и не столько для Кенета, сколько для меня". Гобэй нечасто снисходил до того, чтобы давать своему ученику такие пространные уроки. Кэссин вновь преисполнился радостью. Теперь-то уж точно все будет хорошо. Уж теперь Кенет наверняка все поймет... не сможет не понять... и согласится с кэйри... и ему не надо будет разрываться между преданностью кэйри и симпатией к этому очень странному молодому магу... и все станет на свои места... потому что Кенет покорится, и они с кэйри будут заодно... и тогда Кэссин попросит разрешения привести к Кенету Покойника...
   - Но хоть вы меня не спросили, я вам отвечу, - улыбнулся Гобэй. Зачем нужна магия? Да для самой себя! Вы просто не умеете распорядиться своей силой. Поймите же, магу не пристало лечить от поноса деревенских мальчишек, которым вздумалось наесться зеленых слив. Лечить их от поноса должен лекарь, а вывозить его последствия - золотарь.
   И тут, к изумлению и гневу Кэссина, Кенет внезапно расхохотался.
   - О-ох, - простонал он, утирая слезы смеха связанными руками. - Не надо больше. На меня это не действует. Понимаете, я ведь все это уже слышал.
   Слышал? Где, когда, от кого? На лице Гобэя появилась слабая тень изумления. Появилась - и пропала. Пусть на мгновение, но кэйри утратил хладнокровие. Кэссин даже пошатнулся от изумления. Он хотел схватиться за край стола, чтобы восстановить утраченное равновесие, но вовремя заметил, что края стола больше нет. Очевидно, Кенет во время разговора прислонился к нему - и его не стало.
   - Удивительно все-таки, до чего у вас бедная фантазия, - хмыкнул Кенет. - То же самое и почти в тех же словах... неужели нельзя придумать что-нибудь другое?
   - Разве мы с вами об этом говорили? - Гобэй вновь полностью овладел собой. - Я не припоминаю, чтобы мы с вами виделись раньше...
   - Вы и не можете помнить, - отрезал Кенет. - Но я вас прошу: не надо тратить на меня сил. Вам меня не уговорить. Вы хотите заполучить то, чего не понимаете... чем даже распорядиться не сможете.
   - Вы так уверены? - с изысканной вежливостью поинтересовался Гобэй. Сельский маг, с помощью вселенского могущества только и способный, что лечить лысых маразматиков от ревматизма, так уверен, что я не мог бы распорядиться этой силой более умно?
   - Уверен, - тихо и твердо ответил Кенет. - Вы ведь не понимаете, что дает мне силу. И почему я так безнадежно слаб в вашей темнице. Дело ведь не в том, что это не мое место средоточия, а ваше.
   - А в чем же? - мягко спросил Гобэй. - Попытайтесь объяснить мне. Может быть, я и пойму.
   Да как он смеет, этот пленный придурок! Он попросту недостоин того терпения, которое проявляет Гобэй.
   - Не поймете. - И откуда у Кенета столько упрямства? - Вы ведь даже не поняли, что моя собственная сила не так уж и велика. И не поняли, откуда я ее черпаю... а должны были понять. Вы ведь все мои разговоры с Кэссином подслушивали... это даже не считая того, о чем он вам доносил.
   Кэссину внезапно сделалось жарко.
   - Из того, что я ему говорил, вы вполне могли догадаться... если бы могли. Но вы не можете. А ведь неглупый человек.
   - Премного благодарен. - Гобэй отвесил Кенету иронический поклон.
   - Не за что, - сухо ответил Кенет. - Вы ничего не поняли. При всем своем уме. Вы не поняли, что я слаб здесь только оттого, что моя сила настоящая. Кстати, как и мой перстень. Даже странно, что он вам так понравился, что вы мечтаете его заполучить.
   - Что же тут странного? - Гобэй приподнял бровь, дабы выразить удивление, но во взгляде его удивления не было. Он оставался прежним, внимательным и настороженным.
   - Для любителя поддельных камней это более чем странно. Вы ведь носите поддельный камень в перстне.
   - Ах, вы об этом, - добродушно протянул Гобэй и поднял правую руку, любуясь своим перстнем. - Но он ведь лучше настоящего. Разве вы видели когда-нибудь изумруд таких размеров? Крупные изумруды всегда трещиноватые а этот безупречен.
   - Во всем, кроме одного, - возразил Кенет. - Он не настоящий. Вы ведь долго пытались заставить его работать, как и положено талисману, верно?
   И вновь еле заметное облачко набежало на лицо Гобэя.
   - А теперь вам мой рубин понадобился... зачем? Вы ничего не сможете с ним сделать. Ничего, - повторил Кенет. - Настоящий маг, может быть, и мог бы... но вы ведь не маг.
   Кэссину стало дурно, даже в глазах потемнело. Он внезапно понял с пугающей отчетливостью, что не только кэйри Гобэй говорил в расчете на него. Кенет тоже говорит сейчас не с Гобэем. Он говорит с ним, Кэссином. Он говорит для него... зачем?
   - А кто же я, по-вашему? - В голосе кэйри зазвучали опасные нотки. Если бы Кэссин ухитрился вызвать подобную бурю гнева, он бежал бы сломя голову, не разбирая дороги, он бы... в любом случае он бы догадался заткнуться и помолчать.
   Кэссин вознес жаркую мольбу непонятно кому - пусть Кенет замолчит, пусть он перестанет, и так уже он наговорил достаточно, чтобы участи его осужденный на казнь преступник и тот не позавидовал.
   - А вас это интересует? - Нет, проклятый пленник заткнуться не догадался! - Я могу сказать, хоть вас это и не обрадует. Вы не маг. Будь вы магом, вы бы магией и занимались, а не морочили голову доверчивым простофилям. Конечно, кое-какая сила есть и у вас... да и той вы не сумели распорядиться.
   Гобэй не прерывал пленника. Он словно к полу прирос, да так и стоял, судорожно хватая ртом воздух. Возможно, если бы пленник насмехался... но в голосе Кенета звучала усталая печаль, и она запрещала кому-нибудь еще произнести хоть слово.
   - Вместо того чтобы магии учиться, вы учились тому, как ловчее обманывать других. - Лицо Кенета было бледным, губы его двигались медленно, словно нехотя. - А обманули в первую очередь самого себя. Но это не ваша вина.
   Кэссин с такой силой сжал кулаки, чтоб не вскрикнуть, что его ногти вонзились ему в ладони. Неужели он не понимает? Нет, не понимает. И сейчас он снова произнесет те самые слова...
   - Это я во всем виноват, - твердо выговорил Кенет. - Я оставил вас без присмотра. Это по моей вине вы стали лжецом и предателем.
   Кэссину показалось, что самый воздух в камере загустел и сделался вязким, как смола. Кэссин знал, что сейчас произойдет. И не ошибся в своем предчувствии.
   Кэссин не заметил, как его кэйри выхватил плеть, и тем более не успел заметить, как она молниеносно взметнулась в воздух. И почти одновременно навстречу ей метнулось что-то и скользнуло мимо. Кенет не старался отвести плеть, обвившуюся вокруг его плеч. Он нанес встречный удар - сомкнутыми руками в лицо. Кэйри Гобэй сам велел связать пленнику руки не за спиной, а впереди, и теперь его приказ обратился против него: пленник нанес короткий резкий удар без замаха - и едва не вколотил кэйри нос внутрь черепа. Тот еле успел увернуться, и основная мощь удара прошла по касательной. Все же из левой ноздри обильно закапала кровь, а на левой скуле появилась громадная ссадина. Гобэй злобно вскрикнул и отшатнулся. Кэссин рванулся на помощь, но кэйри справился и без него. Хотя и не без труда, он отшвырнул пленника, стер кровь с лица, гневно бормоча вполголоса разнообразные проклятия, и вновь поднял плеть. На сей раз Кенет почему-то не попытался ни атаковать, ни даже увернуться.
   Удар был страшен. На какую-то долю мгновения Кэссину показалось, что плеть попросту рассечет Кенета пополам, и он невольно зажмурился, почти ожидая короткого предсмертного вскрика... или хотя бы исторгнутого болью вопля. Может, этот крик и отрезвил бы кэйри... но нет, проклятый пленник не догадался вскрикнуть. Ни крика, ни стона, только хриплое судорожное "х-хаа", словно тяжелый удар вышиб из легких пленника весь воздух разом. Кэссин, не открывая глаз, в отчаянии затряс головой. Будь проклят, будь трижды проклят пленный маг! Нашел когда мужество выказывать!
   Снова свист плети в воздухе. Еще один удар. И еще один.
   Кэссин не хотел смотреть, он и вообще не хотел быть здесь. Где угодно, только не здесь. А с какой стати, собственно? Что с ним творится? Разве он не видел боли, не видел крови, не видел пыток? Разве сам не испытывал боли? Так почему же он хочет бежать сломя голову куда угодно, почему он закрыл глаза, словно слабонервная барышня, которой жалко муху раздавить, потому что мухе будет больно? Неужели все дело в этом дурацком видении, которое так и маячит перед глазами, - сизые сумерки, тихий плеск речной воды, запах дыма, и сосновых иголок, и лесной прели, и потрескивание полена в костре, и руки Кенета, облепленные рыбьей чешуей, и его негромкий смех вторит смеху Кэссина, и где-то неподалеку лягушки разорались, словно у них парад по случаю дня рождения какой-то титулованной особы, и снова потрескивает полено, и тишина кругом... спокойная и радостная... и Кенет снова усмехается... видение того, чего никогда не было... и не будет никогда...
   Кэссин насильно заставил себя открыть глаза - и уже не смог их закрыть.
   Его кэйри, всегда такой сдержанный и хладнокровный, словно обезумел, его перекошенное лицо лоснилось от пота. Удары следовали один за другим с размаху - как он только плечо не вывихнул, замахиваясь так широко? Плеть уже не свистела, вспарывая воздух, а выла. Зато не выл пленник - не выл, не вопил, не визжал... он стоял молча. Стоял как врытый. Не двигаясь. У Кэссина отлегло от души: это не на самом деле, это просто дурной сон. На самом деле устоять невозможно - уж кто-кто, а Кэссин знает. Совсем некстати на память пришло, как его самого отливали водой, когда он дважды потерял сознание во время порки - на четвертом ударе и потом на одиннадцатом... память отозвалась ноющей болью в спине: в давно заживших рубцах отдавалось резкое биение крови. Безумие. Страшный сон. Просто страшный сон. Выстоять под такими ударами невозможно.