Раткевич Элеонора. Рукоять меча (Деревянный меч - 2)

   А потом Кенет преспокойно вынул руку из ствола, отступил на шаг и поклонился дереву в пояс. Юкенна мог бы поклясться, что листва прошелестела что-то в ответ... а может, все-таки примерещилось? Ведь ни ветерка, как нарочно!
   Да что там листва! Подумаешь зашелестела. Всего-то и дел. Стоит ли обращать внимание, шуршат какие-то там листики или не шуршат, когда у тебя на глазах только что сотворилось самое настоящее чудо!
   Ладонь Кенета крепко сжимала совершенно готовую рукоять меча. Вот и гадай - то ли она давно уже выросла в недрах ствола и только поджидала, когда мимохожий волшебник вытащит ее наружу, то ли дерево вырастило ее по просьбе Кенета сию же минуту? Как бы то ни было, нельзя сказать, чтобы у дерева был недовольный вид. Впрочем, и Кенет сияет, как свеженаточенный клинок.
   - Вот теперь можно и с Кэссином прощаться, - объявил довольный Кенет. - Посох у него будет отменный. В самый раз для него.
   - Посох? Это?! - Юкенна обалдело указал на рукоять меча. Кенет кивнул.
   - Но почему такой? - возопил Юкенна. - Почему, в конце концов, не просто посох безо всяких выкрутасов?
   - Это шутка такая, - ухмыльнулся Кенет - на сей раз всем лицом. - Маги тоже имеют право пошутить. Да ты не беспокойся, он поймет.
   Пора прощаться наступила весьма скоро. Едва только Кенет отвел бывших учеников бывшего Гобэя в Лихие Горы да попросил предводителей горных кланов присмотреть за ними попристальней, как сразу же заторопился домой. Однако убедиться в том, что Кэссин шутку понял, Юкенне не довелось: Кенет вручил Кэссину свой подарок в наглухо закрытой шкатулке.
   - И не пробуй даже открывать, - предупредил его Кенет. - Когда ты станешь магом, она откроется сама. А до тех пор ничего не получится.
   Конечно же, Кэссин незамедлительно попытался открыть шкатулку разумеется, безрезультатно. Очень уж ему хотелось знать, что спрятано в таинственной шкатулке. Кэссин строил самые разнообразные догадки, но к истине так и не приблизился. Даже если бы он услышал, о чем переговаривались Кенет с Юкенной перед тем, как отправиться в Сад Мостов, он и то бы вряд ли сумел догадаться.
   - Полагаешь, он поймет твою шутку, когда откроет шкатулку? - негромко поинтересовался Юкенна.
   - Поймет, - уверенно ответил Кенет. - Сначала поймет, потом откроет.
   - Раз уж я этого не увижу, - язвительно заметил Юкенна, - может, ты мне все же объяснишь, что ты всем этим хочешь сказать.
   - Да изволь, - пожал плечами Кенет. - Помнишь, чем заканчивается воинский канон?
   - "Ибо прежде руки рукоятью владеет меч", - процитировал наизусть Юкенна. - Из "Поучения о природе верности". Ну так и что? Самая что ни на есть расхожая премудрость.
   - Для нас с тобой - да, - не согласился Кенет. - Мы-то ведь воины. А он - нет. И поучения этого он ни разу не читал и целиком не слышал.
   - Ну и что? - не уступал Юкенна. - Если тебе так уж охота объяснить ему то, чего он еще не знает о верности, ты мог бы просто дать ему почитать воинский канон.
   - Если бы он собирался стать воином, - покачал головой Кенет, - я бы так и сделал. Но он собирается стать магом. Мудрость веков, вычитанная из книги, ему не поможет. Он должен понять это сам.
   Ничего этого, понятное дело, Кэссин не слышал. Да и не до разговоров ему было. Навстречу ему из домика старичка лекаря выбежал малыш Намаэн, подпрыгнул, с размаху ринулся ему на шею, обхватил ручонками и повис, энергично молотя воздух пятками. А следом за Намаэном поспешал и сам Вайоку. Так что не получилось у Кэссина душераздирающе-скорбного расставания со вновь обретенными друзьями - в лучшем случае торопливое прощание с быстрыми короткими поклонами вперемежку с приятельскими тычками и поспешными обещаниями писать длинные письма и наезжать в гости, буде свободная минутка выдастся. Встреча совершенно заслонила собой разлуку. Кэссин был слишком занят Намаэном и старым лекарем, чтобы предаваться горю или терзаться любопытством. Шкатулочку он засунул куда-то наверх, на привесную полку, а потом и вовсе почти позабыл о ней. И только вечером, когда Намаэн наконец-то угомонился и заснул, а старый Вайоку пожелал услышать всю историю их с Кенетом приключений и злоключений, Кэссин вспомнил и осознал, что Кенет простился с ним и возвратился домой, оставив прощальный подарок. Перед сном Кэссин еще раз попытался открыть шкатулку все так же безуспешно.
   Шкатулка упорно не желала открываться, но Кэссин столь же упорно пробовал ее отпереть всякий раз, когда ему случалось соскучиться о Кенете. А скучал он нечасто. Времени у него не было скучать, а уж тем более тосковать. Гвоздь и Покойник его не забывали, да и сам он частенько захаживал к ним в гости. С Кастетом и Бантиком он встречался еженедельно, а у Бантика так даже и на свадьбе погулял. Повидался он несколько раз и с королем Югитой, причем не только в том достопамятном погребке, где король оделял наградами посла Юкенну и всех его соратников, но и в большом королевском зале. Кэссин имел на то полное право. Попробовал бы кто не пропустить во дворец пусть даже самого распоследнего оборванца, если сам король соизволил оделить его таким титулом! "Друг короля" - неплохо звучит? Правда, к какому вельможному рангу его приравнять - а значит, и как с ним следует общаться, с этим самым другом, - совершенно непонятно. Но если судить по тому неизменному благоволению, с которым король встречал Кэссина, титул королевского друга потянет на министерский пост самое малое. К тому же дарован сей титул не просто так, а за особые заслуги. Король в своем указе все разъяснил: оный юноша Кэссин, ученик того мага, с которым самым тесным образом сотрудничал покойный Главный министр Тагино, павший от руки коварного убийцы, сделал все, что мог, дабы спасти особу его величества от последствий наигнуснейшего заговора.
   Указ Кэссина порядком позабавил: это же надо - нагородить целую гору несусветной лжи, ни единым словом не погрешив против правды! Все именно так и произошло - однако указ создавал впечатление, что Тагино пал в бою, защищая короля. Текст указа достойно венчал собой высокое здание недомолвок и полуправд, фундаментом коего послужили похороны Тагино. Кэссин уже понимал, что указ, как и оказанные Тагино королевские почести, вынужденно представлял собой причудливую смесь обнаженных подлинных чувств и точного хладнокровного расчета. Узрев Тагино в гробу, покрытого родовым знаменем, кто усомнится в смерти последнего из Хадаэ? И уж если Югита может себе позволить похоронить последнего претендента на трон с королевскими почестями как равного себе, значит, власть его настолько прочна и крепка, что лучше и не пытаться ее оспаривать. Власть Югиты демонстрировала свою несокрушимую мощь, словно боец, подрагивающий напоказ толпе своими огромными страшенными мышцами - легко, обаятельно, словно бы и без малейшего напряжения. А и тяжелая же у королей работа! Каждое свое душевное движение изволь обращать ко благу и процветанию державы... не диво, что короли сходят с ума чаще, чем простые смертные, такая ноша не всякому по плечу. А то, что Югита, судя по всему, снес бы и вдвое большую, дела не меняет.
   Кенет оказался прав: дружба Югиты уже ничем не могла повредить Кэссину. Еще месяц назад от лести придворных и благоволения короля у него бы голова пошла кругом. Но теперь он слишком хорошо знал, какой ценой платят за право ощущать на своей голове тяжесть короны. И короля Югиту Кэссин навещал, пожалуй, не столько ради себя, сколько ради него самого: все ж таки живой человек, даром что король!
   Одним словом, Кэссин никак не заскучал бы, даже если бы жил один. А ведь он поселился у старика Вайоку окончательно. Какая ж тут скука, когда старый лекарь то и дело толкует неспешно о житье-бытье, а рядом постоянно мельтешит забавный постреленок, еще так недавно бывший его наставником. Ох и странные же иногда жизнь шутки шутит: теперь самому Кэссину предстояло сделаться наставником маленького Намаэна, и относился Кэссин к своему долгу наставника куда как серьезно. Да и без Намаэна хлопот хватает: огород прополоть, подправить покосившуюся изгородь, собирать и сушить целебные травы и составлять лекарства под присмотром Вайоку - а ведь всему этому еще и выучиться надо.
   Кэссин и учился. И уставал с непривычки попервоначалу безмерно. И промахи у него, бывало, случались. Иногда он путал пакетики с травами то-то бед бы натворил без неусыпного надзора Вайоку! - иногда сыпал в ступку еще не высушенные или, наоборот, пересохшие семена. Особенно худо ему приходилось, если нужно было не просто заготавливать впрок обычные лекарственные зелья, а срочно составлять целебное снадобье на заказ. Старик Вайоку мало-помалу начал подпускать Кэссина к этой ответственной работе, и Кэссин старался что было сил. А когда сил и старания больше, чем умения, рано или поздно неприятностей не избежать.
   Неприятность произошла, когда Кэссин растирал в порошок семена травки, имеющей какое-то умопомрачительно сложное ученое название, но самому Кэссину известной под простонародным именованием "поросячье рыльце". По осени ее тугие желтовато-розовые коробочки высовывались из пожухлой травы, словно бы и впрямь любопытные пятачки маленьких потешных свинушек. Семена поросячьего рыльца используются для составления лекарств крайне редко, несмотря на свои несомненные целебные свойства, - слишком уж трудно их правильно приготовить. Вскрыть коробочку так, чтоб не запачкать семена густым млечным соком, - сплошное мучение. А стоит немного подождать, покуда коробочка окончательно созреет и раскроется сама, - и семена уже не будут иметь и половину той силы. Значит, сиди и вскрывай коробочки, перемазавшись по локоть липким, быстро чернеющим соком. А когда отмоешься, нужно кропотливо очистить каждое семечко от пуха: пушинки пригодятся при составлении совсем других снадобий, а порошок из семян испортят напрочь. И это еще не все. Далее наступает черед семян - крепких и не очень-то сухих. Кэссин иной раз в сердцах говаривал, что легче огурец в порошок истолочь, чем эти маслянистые семена. Их ведь даже подсушить толком нельзя: масло должно не испариться, а пропитать собой целебный порошок. На пару щепотей этого бесценного зелья уходит день кропотливого труда, а то и не один.
   А Кэссин, как назло, выспался скверно: вчера до поздней ночи лясы точил с Намаэном, сказки ему рассказывал. Семена поросячьего рыльца требуют рук внимательных, терпеливых и точных в каждом движении, а у Кэссина пальцы дрожат. Но ведь не сваливать же всю работу на старика лекаря! Разве можно заставить человека в его годах несколько часов подряд тереть и толочь в ступке окаянные семена? И ведь действительно окаянные: Кэссин с ними уже битых два часа возится, а им хоть бы что сделалось!
   С досады Кэссин резко двинул пестиком. Усталость и неопытность плохи и сами по себе, но в сочетании с силой они просто разрушительны. Ступка разлетелась на кусочки. Мелкое крошево осколков перемешалось с семенами так основательно, что не оставалось ни малейшей надежды отделить их друг от друга.
   Старикан Вайоку только мигнул близоруко, вздохнул и отправился за веником. Кэссин подскочил к нему, выхватил веник и принялся яростно сметать с пола последствия катастрофы.
   - Вот ведь незадача, - промолвил лекарь. - Теперь все придется начинать сначала.
   И снова Кэссин резал ненавистные коробочки, чистил семена и тер их в запасной ступке. От помощи он отказался почти злобно: еще не хватало, чтобы Вайоку делал за него его работу после того, как все пришлось выбросить по его собственной вине! Кэссин растирал злополучные семена всю ночь и закончил уже засветло.
   - Умаялся? - сочувственно спросил его Вайоку, когда порошок из свинячих семян был доведен до неправдоподобного, почти недосягаемого качества и осторожно ссыпан в небольшую банку с плотно притертой пробкой. Поди поешь перед сном, сразу полегчает. Я тебе в кухне на столе завтрак оставил. Питье остыло немного, ты уж не обессудь. А еду я крышкой прикрыл, так она в самый раз горячая будет.
   Кэссин от изумления выдохнул так резко, словно его огрели по лицу мокрым полотенцем. Он ведь семена испортил. И ступку дорогую разбил. Он провинился. Проштрафился. И за вину свою мог ожидать многого - но никак уж не горячего завтрака!
   - Т-так ты меня ругать не будешь? - запинаясь, спросил он. Вайоку устремил на него совершенно непонимающий взгляд.
   - А что, от этого ступка склеится? - поинтересовался старик лекарь.
   - Но... я ведь виноват... - попытался объяснить ему Кэссин, сам не понимая, отчего все его верные по сути слова, стоит их произнести, оборачиваются полнейшей чушью. - Я думал, ты меня накажешь...
   - Зачем? - искренне удивился Вайоку. - Разве ты и так уже мало наказан?
   От неожиданности у Кэссина разом заломило переносицу.
   - Ты ведь расстроился, когда ступку сломал, - простодушно продолжал тем временем Вайоку. - И ты всю ночь работал. Целая ночь тяжелого труда и собственное огорчение. Неужели тебе этого мало?
   Кэссин уставился на старичка лекаря, как на некое чудо природы. Да нет, не лукавит Вайоку. Для него слова "наказать - значит простить" пустой звук, да и только. Если он их и вообще слышал. Он и в самом деле не понимает, к чему Кэссин клонит. Хлопает наивно седыми ресницами - и ничегошеньки не понимает! Еще и сочувствует провинившемуся, старый гриб! Да под каким кустом ты вырос, простофиля?!
   - Ты больше ступок не ломай, - попросил его Вайоку, - вот и ладно будет. А сейчас иди поешь, пока не остыло.
   И тут Кэссин захохотал. Он задыхался от смеха, по лицу его текли слезы, но он не мог остановиться.
   Ибо старичку лекарю было совершенно безразлично, кто тут главный и какому уложению о наказаниях какой проступок соответствует. Он не только не понимал - не замечал даже всей той мути противоестественных отношений между людьми, которой так тщательно пичкал когда-то Кэссина Гобэй. Этот старый гриб был естественным, как... как старый гриб! И видел он лишь свершившиеся факты, а не повод для установления господства: ступка разбита, ученик огорчен, работа выполнена, завтрак горячий...
   Кенет в свое время немало потрудился, вышибая из Кэссина дурь. От большей части мысленного непотребства Кэссин освободился, и именно благодаря его усилиям. Опять же похороны Тагино и закаменевшее лицо короля Югиты, молча стоящего возле могилы... но все же где-то в потаенных уголках сознания Кэссина еще таилась сладостная отрава, еще пряталось тление. Простодушие старого лекаря сверкало подобно водопаду - и этот могучий водопад обрушился в самую сущность Кэссина, низвергся в его душу и разом промыл ее дочиста.
   Окончательное освобождение настолько потрясло Кэссина, что ликующий хохот сам собой исторгся из его уст. Он все смеялся и смеялся - и над своей прежней жизнью, так бездарно растраченной, и над своим недавним непониманием - подумать только, ведь он считал, что это Вайоку ничего не понимает!
   А вслед за освобождением пришла сила - сила его магии. Не успел еще отзвучать хохот Кэссина, как его единение с собственной магической силой завершилось. И Кэссин, едва отдышавшись, вновь захохотал: как же он мог не видеть, не замечать, не понимать, что она всегда была с ним! Так вот где его место средоточия - на окраине Ремесленки, в жилище старого чудака лекаря, в ветхом домике со скрипучими половицами! Вот как он обрел свою магию - накрывая на стол, пропалывая огород и бесконечно сортируя целебные травки. Ну не смешно ли?
   Кенет оказался прав: до обретения магии Кэссину было рукой подать, только вот сам он этого не знал.
   А Кенет, к слову сказать, был таким же чудом простосердечия, как и старенький лекарь, - достаточно вспомнить, как он вел себя в темнице у Гобэя и что говорил. Но для окончательного исцеления Кэссина его естественность была слишком близка и постоянно доступна. К тому же Кенет, хоть и маг, приходился Кэссину сверстником, а потому его пример не произвел должного впечатления.
   Вспомнив Кенета, Кэссин вспомнил заодно и о его прощальном подарке. Обняв от избытка чувств старичка Вайоку, Кэссин усадил его на лавку, а сам подбежал к подвесной полке, приподнялся на цыпочки и снял с нее почти позабытую им шкатулку.
   Ему не пришлось долго гадать, сумеет ли он на сей раз открыть шкатулку и как это сделать. Шкатулка отворилась сама, словно только того и ждала, когда же Кэссин соблаговолит о ней вспомнить.
   Кэссин нетерпеливо откинул крышку да так и замер. Потом рука его благоговейно коснулась лежащей в шкатулке рукояти меча, помедлила немного и сомкнулась вокруг нее крепко-накрепко.
   Глоссарий
   Арго воровское - в родных краях Кэссина отличается редким своеобразием. Это язык поэзии со всеми ее метафорами и гиперболами, со всеми аллегориями, иносказаниями и прочими хитростями поэтического ремесла - разумеется, приобретающими в устах вора совершенно иное значение. Пример подобного переосмысления (любование луной) приводится в тексте. В силу необходимости переговариваться иносказательно при посторонних все воры поэты выше среднего уровня. Человек, абсолютно неспособный к стихосложению, едва ли может стать членом воровской шайки - и в любом случае никогда не займет в ней сколько-нибудь значительного положения. Представители органов правопорядка, разумеется, владеют этим странным языком хотя бы настолько, чтобы понять, о чем идет речь, но пользы им это приносит немного, ибо при толковании стихотворного текста иной раз возможны самые дикие совпадения. Известен случай, когда сыщик арестовал придворного поэта, ибо его ода неведомо для сочинителя - содержала подробный план ограбления королевской сокровищницы. Легенда гласит, что, когда поэта отпустили и принесли соответствующие извинения, разъяснив ему его собственный текст, разъяренный несправедливым подозрением стихотворец забрался в казну - взять он оттуда ничего не взял, но расписал все стены сокровищницы стихами непристойного содержания, да так, что смыть или закрасить их не удалось (вероятно, он прибег к помощи мага).
   Брат по хлебу - обращение, принятое в Лихогорье по отношению к принятым в клан гостям. Если горцы решили не выставлять гостя за порог, а предоставить ему кров, ему предлагают хлеб родства - особым образом приготовленную лепешку. Половину ее гость оставляет себе, половину предлагает одному из членов клана. После того, как оба вкусили от хлеба родства, гость считается родичем по хлебу. Считается вежливым при разламывании оставлять себе меньшую половину. В зависимости от того, кому предложено разделить хлеб - сверстнику, старшему или младшему, - гость нарекается братом, сыном или отцом по хлебу. Впрочем, последнее случается крайне редко, ибо подобный выбор свидетельствует о том, что гость ставит себя выше хозяев. Кенет предложил хлеб родства старшему и таким образом нарек себя сыном по хлебу (см. события, описанные в романе "Деревянный Меч".). Но обращаясь к Бантику как к брату по хлебу, Кенет абсолютно прав: ведь Бантик, лишившийся всей своей родни и переселившийся на равнину, в известном смысле такой же гость в Горах, как и он сам.
   Вещий сон - в жизни обитателей Лихогорья играет весьма важную роль. Вещие сны ниспосланы самими Горами. Не всегда человек в состоянии вспомнить и самостоятельно истолковать свой сон. В таких случаях на помощь приходят кузнецы. (О роли кузнецов в иерархии Лихогорских кланов также см. "Деревянный Меч".) Вспоминающий свой сон должен выпить отвар из особых трав, проясняющий его память. Секретом снадобья владеют только кузнецы; они же толкуют рассказанный им сомнительный сон.
   "Встреча в облаках" - стратегическая игра высокой степени сложности. Первоначально игрой не являлась: происхождение свое "Встреча в облаках" ведет от магического ритуала, требующего участия четырех магов. Впоследствии утратила всякое магическое значение. (Некоторые подробности, касающиеся этой игры, более детально были изложены в романе "Деревянный Меч".)
   Гадание - Принято считать, что индивидуальную судьбу человека при помощи гадания, равно как и любым другим способом, определить невозможно: она слишком подвержена изменениям под влиянием таких же индивидуальных судеб других людей. Гадать принято на сочетание судеб, на их взаимовлияние. Тезки или люди, имеющие хотя бы один общий слог (знак) в их именах, гадают по именам. Процесс такого гадания описан в тексте достаточно подробно. Люди, чьи имена знаком судьбы никак не связаны, гадают по знакам дня и часа встречи (не рождения!). Гадание производится аналогичным образом, только символический цвет определяется для гадающих на знак встречи, а не на слог имени. По знакам дня и часа рождения не гадают никогда: знак дня и часа рождения связаны только с индивидуальной судьбой самого человека - той самой, определить которую считается невозможным.
   Китобои - очень опасная банда. Названием своим, по всей вероятности, она обязана тому факту, что состоит она по большей части не из местных жителей, а из потомков морских пиратов, решивших осесть на суше. Китобои брезгуют "мелочевкой" вроде карманных или квартирных краж. Их операции отличаются крупным размахом - нападение на караваны с золотом (реже - с самоцветами), дерзкие налеты и крупные взломы. В отличие от обычных воров эти бандиты вовсю пользуются оружием и оставляют за собой горы трупов, за что и пользуются заслуженной нелюбовью не только законопослушного населения, но и воровского мира. Если бы не поддержка собственного мага, китобои были бы давно пойманы и уничтожены, ибо местные жители - даже и те, которые охотно укроют беглого вора от карающей длани правосудия, - китобоев ненавидят и были бы только рады выдать их властям, а то и лично участвовать в поимке.
   Массаона. Весьма высокое воинское звание. Его обладатель носит хайю с черной каймой по вороту и подолу и меч с рукоятью священного для воинов синего цвета. Помимо обычных обязанностей военачальника, массаона имеет также и иные. Он обязан не просто строго следить за исполнением устава, но и не допускать ни малейшего нарушения заветов воинской чести вверенными ему воинами. Собственно, само слово "массаона" означает "хранитель воинской чести".
   Медленный крест - особая техника вышивания. Напоминает обычное вышивание крестиком, но игла при этом захватывает не несколько нитей основы в высоту и ширину, а только одно перекрестие утка и основы. Маленьких крестиков в вышивке столько, сколько раз перекрещиваются нити на вышиваемой ткани. Таким образом удается получить изумительную по красоте и точности передачи деталей вышивку, но скорость ее выполнения крайне низкая, откуда и название - "медленный крест".
   Морион - черный хрусталь. В империи считается весьма ценным самоцветом, но в ювелирном деле не используется: хотя морион в качестве амулета и обладает кое-какими благими свойствами, но он слишком сильно связан с потусторонним миром, чтобы ради столь малого блага кто-нибудь осмелился надеть украшение с морионом - тем более что его положительные характеристики неспецифичны, и для достижения тех же целей более разумно применить любой другой камень со сходными свойствами, но без его недостатков. Используется в основном черными магами. Применяется так же, как и шерл (см.).
   Орлец розовый - родонит, рубиновый шпат. Самоцвет исключительной красоты. Основной его цвет - розовый, вишневый, малиновый. По этому розово-красному фону тянутся дендриты и прожилки коричневого или черного цвета, зачастую образующие восхитительный пейзажный узор. Однако чем больше этих черных прожилок, тем больше пористость камня. Используется почти исключительно для отделки внутренних помещений, ибо родонит - камень нестойкий: при повышенной влажности под ярким солнцем орлец может всего за несколько месяцев полностью покрыться пленками соединений марганца и утратить всякую ценность. В описанном в романе климате дом, облицованный родонитом снаружи, попросту невозможен. Именно поэтому Кэссин и не видел таких домов. Любой более опытный человек на его месте насторожился бы: орлец, использованный при строительстве подобным образом да еще в таком количестве, не может быть настоящим.
   Хайю - воинское одеяние. Состоит из собственно хайю - просторного синего кафтана длиной до колен или чуть ниже - и черного пояса особой формы с именными знаками воина и его учителя. Полевые агенты носят пояса без именных знаков. Праздничный хайю - черного цвета. Узорная кайма или неширокая полоска вышивки по вороту и/или подолу хайю уставом дозволена. Ношение хайю - исключительное право воинов. Даже вельможам, не являющимся воинами, дозволяется надевать либо синие одежды любого другого покроя, либо кафтаны в стиле хайю, но любого другого цвета. Дворцовая стража во время несения караульной службы всегда одета в черные праздничные хайю.
   Шелк паутинный - продукт деятельности паутинных желез шелковичных пауков, окультуренных наподобие тутового шелкопряда. В отличие от шелкопряда пауки не утратили вторично способность к передвижению. Во время прядения пауков пересаживают на специальную рамку, пропитанную особой привадой, после чего паук производит паутину, не испытывая ни малейшего желания покинуть рамку. Таким образом, необходимости разматывать нить - в отличие опять-таки от нити шелкопряда - не возникает. Нет также и необходимости лишать паука жизни, чтобы добыть нить, что в свою очередь существенно уменьшает трудности их разведения. Паутинный шелк намного прочнее обычного. Крашению он поддается так же хорошо, как и простой шелк, но в своем естественном виде он отличается настолько красивым нежно-золотистым переливчатым цветом, что окрашивают паутинный шелк крайне редко.
   Шерл - черный турмалин. Не считается в империи особо ценным самоцветом. С ювелирной точки зрения относится к категории поделочных. Для изготовления ювелирных изделий не применяется по тем же причинам, что и морион. Используется для так называемого "черного ясновидения" и "черного дальновидения". Для белых магов оба эти камня бесполезны, а иногда и опасны.