Страница:
— Сердце мое влечет меня к отцу, — сказала Гунда, — но разрешите мне прежде всего поблагодарить вас за вашу рыцарскую помощь, я никогда в жизни не забуду этого благодеяния.
— Я исполнил только свой долг, — возразил молодой офицер, — но я надеюсь, что мы с вами еще встретимся. Сегодня я должен отправиться в поход, на служение королю и отечеству, но когда окончится война и если я останусь в живых, то надеюсь, что снова увижу вас. Скажите мне, кто ваш отец и где он живет?
— Мой отец живет во Франкфурте-на-Майне, и зовут его Андреасом Зонненкампом, но…
Она уже собиралась рассказать молодому офицеру о том, что сердце ее занято, но Редвиц прервал ее, воскликнув:
— Я должен расстаться с вами, так как вижу, что мой эскадрон уже двинулся в путь. От души желаю вам счастливого пути и всякого благополучия. В маленьком патронташе вы найдете деньги на дорогу, я знал, что, находясь в монастыре, вы вряд ли располагаете деньгами. Итак, прощайте. До свидания.
Редвиц взял обе руки молодой девушки и, казалось, хотел обнять и расцеловать ее. Но вдруг он выпустил ее руки и даже отстранил от себя.
— Генерал, — пробормотал он в крайнем смущении.
На огромной белой лошади к маленькому отряду подъехал высокого роста генерал в сопровождении нескольких офицеров. Это был знаменитый кавалерийский генерал Цитен, любимец короля и кумир народа. Гусары его горячо любили, хотя хорошо знали, что он очень строг на службе и что несдобровать тому, за кем он заметит своим прозорливым глазом малейшую неаккуратность. Генерал сердито посмотрел на Редвица и его спутников.
— Черт возьми, поручик Редвиц, — загремел он, — вы никак совсем с ума сошли! Ваш эскадрон уже отправился в путь, а вы тут шатаетесь по улицам, даже делаете визиты по монастырям. Что это значит? Что вы делали в монастыре? Живо говорите!
Но Редвиц молчал и опустил глаза.
— Если не ответите мне моментально, поручик Редвиц, то я отправлю вас и ваших людей в карцер и заставлю вас сидеть там, вместо того, чтобы пожинать лавры военной славы на поле битвы.
— Если ваше превосходство сделаете это, то я пущу себе пулю в лоб, — ответил Редвиц и выпрямился.
— Я требую ответа, — вспылил генерал, — черт возьми, ведь вы не из трусливого десятка. Говорите же! Тут скрывается какая-то тайна. Зачем вы ходили в монастырь?
— Ваше превосходительство, — вдруг раздался свежий, молодой голос, — виной всему я. Поручик Редвиц ходил в монастырь за мной.
Гунда выступила вперед. Она была мертвенно-бледна, но, по-видимому, не робела.
— Вы, кажется, корнет? — воскликнул генерал. — Я вас еще не знаю. Вы недавно, должно быть, поступили?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Что же вы делали в монастыре?
— У меня там сестра, и мы с ней прощались очень долго. Поручик Редвиц явился за мной и увел меня силой.
— Значит, поручик Редвиц исполнил свой долг, — произнес генерал. — А вы, корнет, поступили не как офицер, а как школьник. Я отниму у вас охоту миндальничать!
Цитен поговорил с одним из офицеров своей свиты, а потом обратился к старику вахмистру:
— Вахмистр! Вы будете наблюдать за этим корнетом и отвечаете мне за то, что он неукоснительно будет исполнять свой долг. Не спускайте с него глаз ни днем, ни ночью, а в бою он будет находиться рядом с вами. А теперь довольно. И без того потеряли много времени на эту глупую историю. Живо вперед! К эскадрону! Мы скоро сойдемся с врагом, нам предстоит большая работа. До свидания, господа.
Не успела Гунда опомниться, как вахмистр уже схватил ее за руку, и оторопевший от неожиданности Редвиц только еще успел увидеть, как молодую девушку заставили сесть на коня.
Потом денщик подал ему лошадь; он вскочил в седло и вместе со своими спутниками помчался вдогонку за своим эскадроном.
Итак, Гунда нежданно-негаданно превратилась в гусара, который отправлялся в поход, на кровавый бой за короля и родину.
Глава 40
Глава 41
— Я исполнил только свой долг, — возразил молодой офицер, — но я надеюсь, что мы с вами еще встретимся. Сегодня я должен отправиться в поход, на служение королю и отечеству, но когда окончится война и если я останусь в живых, то надеюсь, что снова увижу вас. Скажите мне, кто ваш отец и где он живет?
— Мой отец живет во Франкфурте-на-Майне, и зовут его Андреасом Зонненкампом, но…
Она уже собиралась рассказать молодому офицеру о том, что сердце ее занято, но Редвиц прервал ее, воскликнув:
— Я должен расстаться с вами, так как вижу, что мой эскадрон уже двинулся в путь. От души желаю вам счастливого пути и всякого благополучия. В маленьком патронташе вы найдете деньги на дорогу, я знал, что, находясь в монастыре, вы вряд ли располагаете деньгами. Итак, прощайте. До свидания.
Редвиц взял обе руки молодой девушки и, казалось, хотел обнять и расцеловать ее. Но вдруг он выпустил ее руки и даже отстранил от себя.
— Генерал, — пробормотал он в крайнем смущении.
На огромной белой лошади к маленькому отряду подъехал высокого роста генерал в сопровождении нескольких офицеров. Это был знаменитый кавалерийский генерал Цитен, любимец короля и кумир народа. Гусары его горячо любили, хотя хорошо знали, что он очень строг на службе и что несдобровать тому, за кем он заметит своим прозорливым глазом малейшую неаккуратность. Генерал сердито посмотрел на Редвица и его спутников.
— Черт возьми, поручик Редвиц, — загремел он, — вы никак совсем с ума сошли! Ваш эскадрон уже отправился в путь, а вы тут шатаетесь по улицам, даже делаете визиты по монастырям. Что это значит? Что вы делали в монастыре? Живо говорите!
Но Редвиц молчал и опустил глаза.
— Если не ответите мне моментально, поручик Редвиц, то я отправлю вас и ваших людей в карцер и заставлю вас сидеть там, вместо того, чтобы пожинать лавры военной славы на поле битвы.
— Если ваше превосходство сделаете это, то я пущу себе пулю в лоб, — ответил Редвиц и выпрямился.
— Я требую ответа, — вспылил генерал, — черт возьми, ведь вы не из трусливого десятка. Говорите же! Тут скрывается какая-то тайна. Зачем вы ходили в монастырь?
— Ваше превосходительство, — вдруг раздался свежий, молодой голос, — виной всему я. Поручик Редвиц ходил в монастырь за мной.
Гунда выступила вперед. Она была мертвенно-бледна, но, по-видимому, не робела.
— Вы, кажется, корнет? — воскликнул генерал. — Я вас еще не знаю. Вы недавно, должно быть, поступили?
— Так точно, ваше превосходительство.
— Что же вы делали в монастыре?
— У меня там сестра, и мы с ней прощались очень долго. Поручик Редвиц явился за мной и увел меня силой.
— Значит, поручик Редвиц исполнил свой долг, — произнес генерал. — А вы, корнет, поступили не как офицер, а как школьник. Я отниму у вас охоту миндальничать!
Цитен поговорил с одним из офицеров своей свиты, а потом обратился к старику вахмистру:
— Вахмистр! Вы будете наблюдать за этим корнетом и отвечаете мне за то, что он неукоснительно будет исполнять свой долг. Не спускайте с него глаз ни днем, ни ночью, а в бою он будет находиться рядом с вами. А теперь довольно. И без того потеряли много времени на эту глупую историю. Живо вперед! К эскадрону! Мы скоро сойдемся с врагом, нам предстоит большая работа. До свидания, господа.
Не успела Гунда опомниться, как вахмистр уже схватил ее за руку, и оторопевший от неожиданности Редвиц только еще успел увидеть, как молодую девушку заставили сесть на коня.
Потом денщик подал ему лошадь; он вскочил в седло и вместе со своими спутниками помчался вдогонку за своим эскадроном.
Итак, Гунда нежданно-негаданно превратилась в гусара, который отправлялся в поход, на кровавый бой за короля и родину.
Глава 40
ТАИНСТВЕННЫЙ ОБИТАТЕЛЬ КРОВАВОГО ЗАМКА
После того как граф Сандор Батьяни впал в немилость у герцога Нассауского и был заключен в висбаденскую тюрьму, слуга его, цыган Риго, чувствовал себя очень неважно. По приказанию герцога дворец графа Батьяни был заперт и запечатан; бумаги его подверглись судебному просмотру, прислуга была уволена, а вместе с нею лишился места и Риго, очутившийся благодаря этому в незавидном положении. Он уже больше не имел возможности жить, бездельничая по целым дням; прежняя его служба состояла не в исполнении обязанностей камердинера, а в том, чтобы помогать своему хозяину при выполнении его преступных замыслов. Теперь же он не мог больше бить баклуши, не располагал свободными деньгами, как это бывало раньше. Ему пришлось расстаться даже со своей роскошной ливреей, ему дали понять, что присутствие его в герцогстве Нассауском отнюдь не необходимо и что было бы весьма приятно, если бы он вернулся туда, откуда пришел, то есть в Венгрию.
Но Риго был преданным слугой, хотя и не в обычном смысле слова. Он был вероломен, как никто, он более всего любил подлость и преступления и поэтому вполне искренно был привязан к своему господину, научившему его удить рыбу в мутной воде. Для него была очень тяжела разлука с графом Батьяни. Хотя он и сам был хитер и ловок во всяких темных делах, но Батьяни во многом превосходил его в этом отношении. Риго хорошо понимал, что он без своего господина ничего не стоит и что хорошая жизнь может вернуться только с возвращением самого графа.
Однако надежд на это возвращение было мало.
Как всегда, так и в данном случае, беда пришла не одна: герцог после ареста Батьяни воочию убедился во всей преступности своего прежнего любимца. Он знал, что благоволил негодяю, в чем его убедили многочисленные жалобы, поступившие на графа. Явились бесчисленные кредиторы и предъявили векселя графа; явились обманутые поставщики со счетами и всевозможные жалобщики. Все они предъявляли иски и требования.
Герцог распорядился, чтобы с графом поступили по всей строгости законов, чтобы карьера этого авантюриста была разоблачена во всей своей неприглядной наготе и чтобы преступник был подвергнут строжайшему наказанию.
Для того, чтобы ознакомиться с прошлым графа Батьяни, нужны были обширные расследования; а так как в XVIII веке не существовало еще телеграфа для быстрой передачи сведений, то приходилось ограничиваться сложной и длительной перепиской, так что расследование могло затянуться на несколько лет. Тем временем арестант должен был сидеть за решеткой, и для него и преданного ему Риго дорогое время пропадало даром.
Риго сообразил, что настало время «заработать» немного денег и что случай, подобный настоящему, вряд ли скоро представится вновь. Вспыхнувшая война во многих странах нарушила порядок: власти были сильно заняты и не имели времени следить за темными личностями, не упускавшими случая обогащаться путем обмана, подлогов и краж.
Риго нанял себе маленькую комнату на окраине Висбадена. Там он стоял раз у окна и вздыхал:
— Если бы только мой господин был свободен. Нам обоим следовало бы немедленно отправиться на театр военных действий, там золото само плыло бы нам в руки. Подумать только, как легко грабить раненых и убитых, как свободно можно по ночам обходить поле сражения, чтобы снимать с покойников кольца, отбирать у них деньги и часы, а затем добивать раненых, чтобы они не смогли пожаловаться.
Темные глаза Риго засверкали зловещим блеском от жадности и жестокости. Он тяжело вздохнул, вспомнив, что Батьяни томится в тюрьме, откуда не было возможности выйти на свободу. Как Риго ни ломал себе голову, он не находил возможности освободить Батьяни. Ни силой, ни хитростью тут нельзя было помочь. Тюрьма охранялась очень строго, и тот, кто попытался бы помочь графу, мог поплатиться за это собственной шкурой.
— Что же мне делать? — пробормотал Риго, закурив трубку. — Оставаться в Висбадене я не могу: деньги на исходе, не помирать же мне здесь с голоду. Придется вернуться в Венгрию и там найти какую-нибудь работу. В Будапеште нашему брату найдется дело. Но все-таки без господина я многого не добьюсь, и меня скоро схватит полиция.
Едва он успел проговорить это, как стекло окна треснуло, и в комнату влетел какой-то тяжелый предмет. Риго подумал, что кто-то выстрелил в него с улицы, и потому бросился плашмя на пол.
Но на улице все было тихо.
Он увидел, что к нему в комнату бросили довольно большой камень, к которому была привязана какая-то записка. Риго встал, поднял камень, отвязал записку и подошел к окну. Сначала он выглянул в него, чтобы удостовериться, нет ли на улице того, кто швырнул камень. На улице никого не было. Затем Риго начал читать записку. Так как он был не особенно грамотным, то прошло довольно много времени, пока он разобрался, в чем дело. В записке значилось следующее:
— В полночь. Когда появляются привидения. Да еще в Кровавом замке!
У него волосы встали дыбом. Ведь это был тот самый замок, которого боялись все прирейнские жители; тот самый, где творились неладные вещи, где произошло уже не одно убийство. Не собираются ли укокошить его, заманить в засаду и там убить?
Врагов ведь у него было немало, особенно из числа тех, кого он обижал, оскорблял и обманывал, состоя еще на службе у Батьяни.
Вначале Риго решил ни под каким видом не идти в Кровавый замок, так как думал, что его хотят заманить в западню. Но чем долее он раздумывал над этим решением, тем больше начал склоняться к мысли, что записочку эту мог ему написать скрытый доброжелатель графа Батьяни, намеревавшийся вместе с ним освободить его господина. Риго не хотел прослыть трусом, а потому собрался с духом и решил, вооружившись с ног до головы, отправиться в Кровавый замок.
Весь день он провел в сильном волнении, все еще колеблясь, идти или не идти. То он считал себя обязанным последовать таинственному зову, то клялся, что ни за что не пойдет. Но когда настал вечер и назначенный час свидания стал близок, Риго начал готовиться в путь. Он вооружился двумя заряженными пистолетами и остро отточенным кинжалом, запасся маленьким фонарем и взял с собою толстую палку, одного удара которой было достаточно, чтобы сразить врага.
Закутавшись в длинный плащ и надвинув на лоб шляпу, Риго вышел из дома. Вскоре он уже был за городом и подошел к берегу Рейна. Осенняя буря вздымала огромные волны, глухо завывая в прибрежном лесу. Но Риго поборол свой страх. Он уже свыкся с мыслью, что таинственный зов пришел к нему от человека, действительно желавшего освободить Батьяни из тюрьмы, и цыган сгорал от нетерпения, желая узнать, кто был этот неведомый друг.
В течение дня Риго пытался узнать, кто живет в Кровавом замке, но полученные им сведения были очень туманны. Говорили, что некоторое время тому назад замок был снят каким-то англичанином, по-видимому, чудаком, который жил там в полном уединении, без всякого общения с внешним миром. У него не было даже прислуги, а сам он показывался чрезвычайно редко. Свои закупки в Висбадене он делал через посредство какой-то старухи, которой, однако, тоже не разрешалось переступать порога его жилища. Она обыкновенно звонила, после чего из окна к ней спускалась на веревке корзина. В эту корзину старуха клала свои покупки. Тем же путем ей передавались деньги и новые поручения.
Риго не узнал даже имени нового обитателя замка; ему сообщили только, что Кровавый замок охраняется двумя огромными псами, наводящими ужас на всякого, кто случайно видал их. К счастью, эти псы появлялись вне замка чрезвычайно редко и только в сопровождении своего хозяина, который изредка по ночам выходил с ними на прогулку.
Риго не помнил, чтобы его господин был когда-либо знаком с таким англичанином, и потому он был уверен, что граф и обитатель Кровавого замка совершенно чужие друг другу люди. Было ясно, что его звал к себе не этот англичанин. Впрочем, тайна скоро должна была разрешиться. Риго уже видел замок и ясно разглядел в ночном тумане его башни и зубчатые стены.
Снова страх закрался в душу Риго. Он остановился, осмотрел свои пистолеты и кинжал и взмахнул своей палкой; все это было сделано с целью приободриться. Затем он решительно направился вверх по холму, где возвышался таинственный замок. Он дошел до запертой калитки и недоумевал, как ему дать знать обитателю замка о своем приходе.
Вдруг калитка как будто сама собой отворилась, и путь в замок был открыт. К своему изумлению, Риго не увидел никого перед собой и не мог понять, кто отодвинул тяжелые железные засовы на калитке. Он вошел во двор замка. Там было так же темно, как и снаружи. Не было ни фонаря, ни лампы. Вдруг Риго, остановившись на месте в полном недоумении, услышал мужской голос:
— Идите прямо вперед; там увидите открытую дверь, войдете в нее и подниметесь наверх по лестнице.
Риго поднял голову, чтобы посмотреть на того, кто указал ему путь, но в темноте никого не было видно. Он решил последовать указанию неизвестного, хотя сердце у него сильно билось, когда он поднимался по лестнице, держа оружие наготове. Но едва только он поднялся на верхнюю ступеньку лестницы, как на него набросились две огромные собаки и заставили его остановиться. В то же мгновение открылась дверь комнаты, и на пороге появился какой-то мужчина в шелковом халате с турецкой феской на голове.
— Смирно, Смерть! — крикнул он звонким голосом. — Назад, Ад! Пропустите этого человека.
Окрик этот сразу подействовал на огромных псов. Они пропустили Риго и, помахивая хвостами, подошли к своему хозяину.
Риго, у которого выступил холодный пот от страха, вздохнул с облегчением. Он низко поклонился незнакомцу.
— Вы Риго, слуга графа Батьяни? — заговорил незнакомец с заметным иностранным акцентом. — Хорошо, что вы пришли, а то вы и так намного опоздали. Неужели ваш господин не сделал для вас ничего хорошего, что вы просто-напросто отмахнулись от него?
Риго пожал плечами.
Незнакомец сделал ему знак рукой и вместе с ним вошел в комнату.
Круглое помещение со стеклянным куполом, сквозь который пробивался слабый свет луны, походило на лабораторию алхимика, задавшегося целью найти философский камень или превратить глину в золото. Повсюду валялись разнообразные инструменты, на треножниках стояли реторы и тигли, ковши и котелки, высокие полки вдоль стен были заставлены толстыми книгами в кожаных переплетах, покрытых густой пылью и распространявших неприятный затхлый запах плесени. У одного из тринадцати окон стоял большой деревянный стол, за которым обитатель Кровавого замка, по-видимому, работал. На столе стояла лампа с зеленым абажуром, распространяя спокойный и приятный свет. Стол был завален письменными принадлежностями, книгами и всевозможными инструментами. Вблизи стояло кресло с высокой спинкой.
Но Риго заинтересовался не столько обстановкой кабинета, сколько личностью ее обитателя, который вел здесь уединенную и замкнутую жизнь. Это был человек высокого роста, худощавый, с гладко выбритым лицом и ярко-рыжими волосами. Все лицо его было усеяно веснушками, которые производили такое же неприятное впечатление, как и толстые его губы. Маленькие зеленоватые глаза хитро бегали по сторонам. Незнакомец пододвинул к столу кресло и предложил цыгану Риго сесть.
— Вы, конечно, хотите знать, кто я такой, — заговорил он, — хотя дело не в имени; имя скорее может помешать, чем помочь делу. Тем не менее я назову себя. При этом я ставлю, однако, непременным условием хранить строжайшую тайну и требую от вас обещания никогда не говорить о вашем сегодняшнем ночном визите. Впрочем, этого вы и без того не сделаете. Зовут меня Макензи, я уроженец Шотландии. Вам нет дела до того, чем я занимаюсь и каким образом я попал в Кровавый замок. Для вас важно то, что я решил освободить из места заключения вашего хозяина, графа Сандора Батьяни, и что я это сделаю, хотя бы сам герцог со всем своим войском и полицией стал на стражу у тюрьмы. Но для этого мне нужна ваша помощь, поэтому я вас и спрашиваю: согласны ли вы оказать мне содействие в этом деле?
Риго постарался уверить шотландца, что освобождение графа Батьяни является его заветной мечтой.
Макензи улыбнулся; он достал ящик с сигарами, предложил Риго закурить и сказал:
— Вам же ведь лучше будет, если граф окажется на свободе. У графа будет возможность заработать большие деньги, часть которых, конечно, попадет в ваш карман.
Для Риго не существовало лучшей приманки. Он только и мечтал о том, как бы заработать побольше денег, не выбирая средств к достижению этого.
— Знает ли мой господин о том, что вы решили помочь ему? — спросил он.
— Он об этом понятия не имеет, так как совершенно не знает меня, — ответил Макензи.
— Какая же у вас цель освобождать графа? Какую вы ожидаете от этого выгоду? Откровенно говоря, мистер Макензи, человек всегда делает только то, что ему выгодно, и вы, вероятно, не составляете исключения.
— Если вы будете задавать мне такие вопросы, то, пожалуй, заставите меня совершенно отказаться от моего намерения. Я не привык давать отчет в своих действиях и делаю то, что мне заблагорассудится, не ища одобрения у других.
— Но разве существует возможность освободить графа из тюрьмы? — после небольшой паузы спросил Риго. — Я сам долго ломал голову над этим вопросом, но ничего не придумал.
— Знаете ли вы, в какой камере сидит граф Батьяни? — спросил Макензи, выпуская клубы дыма из своей сигары.
— Мне разрешили посетить моего господина на второй день после ареста.
— И вы, конечно, воспользовались случаем, чтобы внимательно осмотреть камеру?
— Да, я это сделал, так как тогда уже думал об освобождении графа.
— Опишите мне камеру.
Риго подумал немного и сказал:
— Она расположена во втором этаже здания висбаденской тюрьмы и выходит в запущенный сад. В этом саду днем и ночью стоят на часах два солдата. В камере имеется только одно окно, загороженное толстой решеткой; стены у нее каменные, дверь железная, а замок не поддается даже самому искусному слесарю, если бы он попытался открыть его без особых специальных инструментов. Вот и все.
— Нет, это далеко не все, — возразил Макензи, — у дверей камеры тоже стоит часовой, и, кроме того, дверь соединена посредством проволоки со звонком в комнате старшего надзирателя. Стоит только открыть дверь, как сейчас же поднимется громкий трезвон. Вы, очевидно, плохо осведомились, когда были у своего хозяина.
— Откуда же вы могли узнать все это? — изумился Риго, пришедший в полное недоумение от загадочной личности своего собеседника.
— Это не ваше дело, — грубо ответил шотландец, — а теперь выслушайте меня. Я должен вам передать еще очень много. Все эти затруднения, о которых мы только говорили с вами, можно преодолеть при некотором старании. Часовых можно убить или оглушить, решетку можно снять, проволоку можно перерезать, а железные двери можно выломать. Граф Батьяни был бы уже завтра на свободе, если бы не существовало еще одного препятствия.
— В чем же оно состоит?
— В лице маленького, горбатого урода, — ответил Макензи, медленно стряхивая пепел со своей сигары.
Риго в недоумении взглянул но собеседника.
— Что это за урод? — спросил он. — Собака, что ли?
— Собаку можно было бы отравить, — спокойно ответил Макензи, — если бы это была собака или четвероногое животное, то я не стал бы и разговаривать долго. Но то существо, о котором в данном случае идет речь, следит за камерой вашего хозяина внимательнее, чем самый лучший сторожевой пес.
— Черт возьми, кто ж это такой?
— Это шут.
— Шут? Ничего не понимаю.
— Извольте, я объясню яснее: это придворный шут герцога. Неужели вы не знаете горбатого Фаризанта, который всегда был врагом вашего хозяина? К сожалению, граф Батьяни не обращал на него должного внимания. Этот самый Фаризант и навлек на графа немилость герцога. Он сам следит за тем, чтобы пленник не мог скрыться, причем герцог, вероятно, знает об этом; на это указывает то обстоятельство, что у шута имеется собственный ключ от камеры.
— Черт возьми! Это расстраивает весь план.
— Напротив, — спокойно возразил Макензи, — это служит ручательством его успеха. Дело в том, что ключ, которым Фаризант открывает дверь камеры, окажет ту же услугу и нам.
— Значит, мы отнимем у него этот ключ? — воскликнул Риго. — Теперь я понимаю, в чем дело. Мы выждем удобный случай, поймаем горбатого Фаризанта, укокошим его и отберем у него ключ.
— Милейший мой, — сказал Макензи с насмешливой усмешкой, — вы, быть может, прекрасный камердинер, но создавать планы вы не мастер. Неужели вы думаете, что Фаризант на самом деле шут? Смею вас уверить, он настолько хитер и лукав, что не попадется легко на удочку.
— Но каким же образом вы хотите завладеть ключом?
— Мы отберем его не у Фаризанта, а у другого человека.
— Как у другого? — изумился Риго. — Как можно взять ключ у другого, раз Фаризант носит его при себе и, вероятно, не выпускает из рук?
— Мало того, он носит его на шее на тонкой стальной цепочке и хранит как зеницу ока. Тем не менее, мой друг, вы будете обладать этим самым ключом, если решитесь на то, чтобы напасть ночью на человека, которого я вам укажу, и убьете его, если это будет нужно.
— Если этим путем я завладею ключом, которым можно будет освободить графа, то за мной дело не станет, — ответил Риго. — Но где же я могу встретить этого человека? Кто он такой и где можно напасть на него?
— На все эти вопросы я вам отвечать не буду. Предлагаю вам ждать меня завтра ночью у ворот еврейского квартала во Франкфурте на том месте, где находится большая доска с надписью, предупреждающей христиан не входить ночью в Гетто. Вместе с тем вы должны будете держать наготове пару хороших лошадей. Когда мы выведем вашего хозяина на свободу, то он вместе с вами должен будет немедленно выехать за пределы страны.
— Лошадей-то я достану, — сказал Риго, — я еще недавно слышал от трактирщика Крюгера, что он хочет продать своих лошадей, а они у него очень выносливые, и на них можно далеко уехать.
— Что ж, купите их. Деньги у вас имеются?
Риго стал уверять, что оставшихся у него денег еле хватит на самое скромное существование в течение нескольких недель.
Макензи встал, подошел к маленькому шкафу и вынул оттуда кошелек с золотыми монетами.
— Этого будет достаточно на покупку лошадей, — сказал он, — а что останется, возьмите себе.
Он бросил кошелек цыгану, который ловко поймал его на лету.
— Остается еще вопрос об оружии, — продолжал Макензи, — которым вы убьете человека с ключом. Есть ли у вас такое оружие?
Риго вынул кинжал и передал его шотландцу.
Тот внимательно осмотрел его и, презрительно улыбнувшись, вернул цыгану.
— Этот кинжал никуда не годится. — произнес он. — Лезвие его слишком широко и потому оно может соскользнуть в сторону, если наткнется на твердый предмет. Я вам дам другой кинжал, получше вашего.
Он открыл ящик письменного стола и вынул оттуда кинжал, который, в сущности, представлял собою не что иное, как толстую, длинную и чрезвычайно острую иглу.
— Это итальянский кинжал, — объяснил Макензи, — этим оружием пользуются наемные убийцы на юге Италии, когда нужно одним ударом так ловко уложить человека, чтобы тот и пикнуть не успел. Если хорошо ударить этим кинжалом, то так оно и будет. Если этот кинжал и не пронзит сердца, то рана настолько узка, что раненый сразу даже не почувствует удара. Но он будет истекать кровью, им овладеет страшная слабость, и в конце концов он упадет либо мертвый, либо без сознания. Для нас очень важно, чтобы человек с ключом не успел даже вскрикнуть.
Риго взял кинжал, осмотрел его и сказал улыбаясь:
— Будьте покойны, мистер Макензи, я не промахнусь; тот человек наверняка не успеет вскрикнуть.
— Если так, то успех дела обеспечен, — произнес Макензи, — как только он упадет, мы набросимся на него и отнимем ключ. Я в костюме Фаризанта поспешу в тюрьму и выведу на свободу вашего господина совершенно беспрепятственно. Теперь ступайте, а завтра ровно в одиннадцать часов вечера ждите меня на указанном месте. Не забудьте о лошадях и никому ничего не говорите.
Риго стал уверять, что исполнит все приказания таинственного доброжелателя графа Батьяни. Попросив Макензи придержать собак, он ушел из Кровавого замка гораздо более веселый и довольный, чем пришел. Он не смущался тем, что обязался совершить убийство. Для него это не играло никакой роли, раз дело не касалось его собственной жизни.
Но Риго был преданным слугой, хотя и не в обычном смысле слова. Он был вероломен, как никто, он более всего любил подлость и преступления и поэтому вполне искренно был привязан к своему господину, научившему его удить рыбу в мутной воде. Для него была очень тяжела разлука с графом Батьяни. Хотя он и сам был хитер и ловок во всяких темных делах, но Батьяни во многом превосходил его в этом отношении. Риго хорошо понимал, что он без своего господина ничего не стоит и что хорошая жизнь может вернуться только с возвращением самого графа.
Однако надежд на это возвращение было мало.
Как всегда, так и в данном случае, беда пришла не одна: герцог после ареста Батьяни воочию убедился во всей преступности своего прежнего любимца. Он знал, что благоволил негодяю, в чем его убедили многочисленные жалобы, поступившие на графа. Явились бесчисленные кредиторы и предъявили векселя графа; явились обманутые поставщики со счетами и всевозможные жалобщики. Все они предъявляли иски и требования.
Герцог распорядился, чтобы с графом поступили по всей строгости законов, чтобы карьера этого авантюриста была разоблачена во всей своей неприглядной наготе и чтобы преступник был подвергнут строжайшему наказанию.
Для того, чтобы ознакомиться с прошлым графа Батьяни, нужны были обширные расследования; а так как в XVIII веке не существовало еще телеграфа для быстрой передачи сведений, то приходилось ограничиваться сложной и длительной перепиской, так что расследование могло затянуться на несколько лет. Тем временем арестант должен был сидеть за решеткой, и для него и преданного ему Риго дорогое время пропадало даром.
Риго сообразил, что настало время «заработать» немного денег и что случай, подобный настоящему, вряд ли скоро представится вновь. Вспыхнувшая война во многих странах нарушила порядок: власти были сильно заняты и не имели времени следить за темными личностями, не упускавшими случая обогащаться путем обмана, подлогов и краж.
Риго нанял себе маленькую комнату на окраине Висбадена. Там он стоял раз у окна и вздыхал:
— Если бы только мой господин был свободен. Нам обоим следовало бы немедленно отправиться на театр военных действий, там золото само плыло бы нам в руки. Подумать только, как легко грабить раненых и убитых, как свободно можно по ночам обходить поле сражения, чтобы снимать с покойников кольца, отбирать у них деньги и часы, а затем добивать раненых, чтобы они не смогли пожаловаться.
Темные глаза Риго засверкали зловещим блеском от жадности и жестокости. Он тяжело вздохнул, вспомнив, что Батьяни томится в тюрьме, откуда не было возможности выйти на свободу. Как Риго ни ломал себе голову, он не находил возможности освободить Батьяни. Ни силой, ни хитростью тут нельзя было помочь. Тюрьма охранялась очень строго, и тот, кто попытался бы помочь графу, мог поплатиться за это собственной шкурой.
— Что же мне делать? — пробормотал Риго, закурив трубку. — Оставаться в Висбадене я не могу: деньги на исходе, не помирать же мне здесь с голоду. Придется вернуться в Венгрию и там найти какую-нибудь работу. В Будапеште нашему брату найдется дело. Но все-таки без господина я многого не добьюсь, и меня скоро схватит полиция.
Едва он успел проговорить это, как стекло окна треснуло, и в комнату влетел какой-то тяжелый предмет. Риго подумал, что кто-то выстрелил в него с улицы, и потому бросился плашмя на пол.
Но на улице все было тихо.
Он увидел, что к нему в комнату бросили довольно большой камень, к которому была привязана какая-то записка. Риго встал, поднял камень, отвязал записку и подошел к окну. Сначала он выглянул в него, чтобы удостовериться, нет ли на улице того, кто швырнул камень. На улице никого не было. Затем Риго начал читать записку. Так как он был не особенно грамотным, то прошло довольно много времени, пока он разобрался, в чем дело. В записке значилось следующее:
«Если Риго — преданный слуга своего господина — хочет освободить его, то пусть явится сегодня в полночь в Кровавый замок».Прочитав это, Риго прежде всего почувствовал страх.
— В полночь. Когда появляются привидения. Да еще в Кровавом замке!
У него волосы встали дыбом. Ведь это был тот самый замок, которого боялись все прирейнские жители; тот самый, где творились неладные вещи, где произошло уже не одно убийство. Не собираются ли укокошить его, заманить в засаду и там убить?
Врагов ведь у него было немало, особенно из числа тех, кого он обижал, оскорблял и обманывал, состоя еще на службе у Батьяни.
Вначале Риго решил ни под каким видом не идти в Кровавый замок, так как думал, что его хотят заманить в западню. Но чем долее он раздумывал над этим решением, тем больше начал склоняться к мысли, что записочку эту мог ему написать скрытый доброжелатель графа Батьяни, намеревавшийся вместе с ним освободить его господина. Риго не хотел прослыть трусом, а потому собрался с духом и решил, вооружившись с ног до головы, отправиться в Кровавый замок.
Весь день он провел в сильном волнении, все еще колеблясь, идти или не идти. То он считал себя обязанным последовать таинственному зову, то клялся, что ни за что не пойдет. Но когда настал вечер и назначенный час свидания стал близок, Риго начал готовиться в путь. Он вооружился двумя заряженными пистолетами и остро отточенным кинжалом, запасся маленьким фонарем и взял с собою толстую палку, одного удара которой было достаточно, чтобы сразить врага.
Закутавшись в длинный плащ и надвинув на лоб шляпу, Риго вышел из дома. Вскоре он уже был за городом и подошел к берегу Рейна. Осенняя буря вздымала огромные волны, глухо завывая в прибрежном лесу. Но Риго поборол свой страх. Он уже свыкся с мыслью, что таинственный зов пришел к нему от человека, действительно желавшего освободить Батьяни из тюрьмы, и цыган сгорал от нетерпения, желая узнать, кто был этот неведомый друг.
В течение дня Риго пытался узнать, кто живет в Кровавом замке, но полученные им сведения были очень туманны. Говорили, что некоторое время тому назад замок был снят каким-то англичанином, по-видимому, чудаком, который жил там в полном уединении, без всякого общения с внешним миром. У него не было даже прислуги, а сам он показывался чрезвычайно редко. Свои закупки в Висбадене он делал через посредство какой-то старухи, которой, однако, тоже не разрешалось переступать порога его жилища. Она обыкновенно звонила, после чего из окна к ней спускалась на веревке корзина. В эту корзину старуха клала свои покупки. Тем же путем ей передавались деньги и новые поручения.
Риго не узнал даже имени нового обитателя замка; ему сообщили только, что Кровавый замок охраняется двумя огромными псами, наводящими ужас на всякого, кто случайно видал их. К счастью, эти псы появлялись вне замка чрезвычайно редко и только в сопровождении своего хозяина, который изредка по ночам выходил с ними на прогулку.
Риго не помнил, чтобы его господин был когда-либо знаком с таким англичанином, и потому он был уверен, что граф и обитатель Кровавого замка совершенно чужие друг другу люди. Было ясно, что его звал к себе не этот англичанин. Впрочем, тайна скоро должна была разрешиться. Риго уже видел замок и ясно разглядел в ночном тумане его башни и зубчатые стены.
Снова страх закрался в душу Риго. Он остановился, осмотрел свои пистолеты и кинжал и взмахнул своей палкой; все это было сделано с целью приободриться. Затем он решительно направился вверх по холму, где возвышался таинственный замок. Он дошел до запертой калитки и недоумевал, как ему дать знать обитателю замка о своем приходе.
Вдруг калитка как будто сама собой отворилась, и путь в замок был открыт. К своему изумлению, Риго не увидел никого перед собой и не мог понять, кто отодвинул тяжелые железные засовы на калитке. Он вошел во двор замка. Там было так же темно, как и снаружи. Не было ни фонаря, ни лампы. Вдруг Риго, остановившись на месте в полном недоумении, услышал мужской голос:
— Идите прямо вперед; там увидите открытую дверь, войдете в нее и подниметесь наверх по лестнице.
Риго поднял голову, чтобы посмотреть на того, кто указал ему путь, но в темноте никого не было видно. Он решил последовать указанию неизвестного, хотя сердце у него сильно билось, когда он поднимался по лестнице, держа оружие наготове. Но едва только он поднялся на верхнюю ступеньку лестницы, как на него набросились две огромные собаки и заставили его остановиться. В то же мгновение открылась дверь комнаты, и на пороге появился какой-то мужчина в шелковом халате с турецкой феской на голове.
— Смирно, Смерть! — крикнул он звонким голосом. — Назад, Ад! Пропустите этого человека.
Окрик этот сразу подействовал на огромных псов. Они пропустили Риго и, помахивая хвостами, подошли к своему хозяину.
Риго, у которого выступил холодный пот от страха, вздохнул с облегчением. Он низко поклонился незнакомцу.
— Вы Риго, слуга графа Батьяни? — заговорил незнакомец с заметным иностранным акцентом. — Хорошо, что вы пришли, а то вы и так намного опоздали. Неужели ваш господин не сделал для вас ничего хорошего, что вы просто-напросто отмахнулись от него?
Риго пожал плечами.
Незнакомец сделал ему знак рукой и вместе с ним вошел в комнату.
Круглое помещение со стеклянным куполом, сквозь который пробивался слабый свет луны, походило на лабораторию алхимика, задавшегося целью найти философский камень или превратить глину в золото. Повсюду валялись разнообразные инструменты, на треножниках стояли реторы и тигли, ковши и котелки, высокие полки вдоль стен были заставлены толстыми книгами в кожаных переплетах, покрытых густой пылью и распространявших неприятный затхлый запах плесени. У одного из тринадцати окон стоял большой деревянный стол, за которым обитатель Кровавого замка, по-видимому, работал. На столе стояла лампа с зеленым абажуром, распространяя спокойный и приятный свет. Стол был завален письменными принадлежностями, книгами и всевозможными инструментами. Вблизи стояло кресло с высокой спинкой.
Но Риго заинтересовался не столько обстановкой кабинета, сколько личностью ее обитателя, который вел здесь уединенную и замкнутую жизнь. Это был человек высокого роста, худощавый, с гладко выбритым лицом и ярко-рыжими волосами. Все лицо его было усеяно веснушками, которые производили такое же неприятное впечатление, как и толстые его губы. Маленькие зеленоватые глаза хитро бегали по сторонам. Незнакомец пододвинул к столу кресло и предложил цыгану Риго сесть.
— Вы, конечно, хотите знать, кто я такой, — заговорил он, — хотя дело не в имени; имя скорее может помешать, чем помочь делу. Тем не менее я назову себя. При этом я ставлю, однако, непременным условием хранить строжайшую тайну и требую от вас обещания никогда не говорить о вашем сегодняшнем ночном визите. Впрочем, этого вы и без того не сделаете. Зовут меня Макензи, я уроженец Шотландии. Вам нет дела до того, чем я занимаюсь и каким образом я попал в Кровавый замок. Для вас важно то, что я решил освободить из места заключения вашего хозяина, графа Сандора Батьяни, и что я это сделаю, хотя бы сам герцог со всем своим войском и полицией стал на стражу у тюрьмы. Но для этого мне нужна ваша помощь, поэтому я вас и спрашиваю: согласны ли вы оказать мне содействие в этом деле?
Риго постарался уверить шотландца, что освобождение графа Батьяни является его заветной мечтой.
Макензи улыбнулся; он достал ящик с сигарами, предложил Риго закурить и сказал:
— Вам же ведь лучше будет, если граф окажется на свободе. У графа будет возможность заработать большие деньги, часть которых, конечно, попадет в ваш карман.
Для Риго не существовало лучшей приманки. Он только и мечтал о том, как бы заработать побольше денег, не выбирая средств к достижению этого.
— Знает ли мой господин о том, что вы решили помочь ему? — спросил он.
— Он об этом понятия не имеет, так как совершенно не знает меня, — ответил Макензи.
— Какая же у вас цель освобождать графа? Какую вы ожидаете от этого выгоду? Откровенно говоря, мистер Макензи, человек всегда делает только то, что ему выгодно, и вы, вероятно, не составляете исключения.
— Если вы будете задавать мне такие вопросы, то, пожалуй, заставите меня совершенно отказаться от моего намерения. Я не привык давать отчет в своих действиях и делаю то, что мне заблагорассудится, не ища одобрения у других.
— Но разве существует возможность освободить графа из тюрьмы? — после небольшой паузы спросил Риго. — Я сам долго ломал голову над этим вопросом, но ничего не придумал.
— Знаете ли вы, в какой камере сидит граф Батьяни? — спросил Макензи, выпуская клубы дыма из своей сигары.
— Мне разрешили посетить моего господина на второй день после ареста.
— И вы, конечно, воспользовались случаем, чтобы внимательно осмотреть камеру?
— Да, я это сделал, так как тогда уже думал об освобождении графа.
— Опишите мне камеру.
Риго подумал немного и сказал:
— Она расположена во втором этаже здания висбаденской тюрьмы и выходит в запущенный сад. В этом саду днем и ночью стоят на часах два солдата. В камере имеется только одно окно, загороженное толстой решеткой; стены у нее каменные, дверь железная, а замок не поддается даже самому искусному слесарю, если бы он попытался открыть его без особых специальных инструментов. Вот и все.
— Нет, это далеко не все, — возразил Макензи, — у дверей камеры тоже стоит часовой, и, кроме того, дверь соединена посредством проволоки со звонком в комнате старшего надзирателя. Стоит только открыть дверь, как сейчас же поднимется громкий трезвон. Вы, очевидно, плохо осведомились, когда были у своего хозяина.
— Откуда же вы могли узнать все это? — изумился Риго, пришедший в полное недоумение от загадочной личности своего собеседника.
— Это не ваше дело, — грубо ответил шотландец, — а теперь выслушайте меня. Я должен вам передать еще очень много. Все эти затруднения, о которых мы только говорили с вами, можно преодолеть при некотором старании. Часовых можно убить или оглушить, решетку можно снять, проволоку можно перерезать, а железные двери можно выломать. Граф Батьяни был бы уже завтра на свободе, если бы не существовало еще одного препятствия.
— В чем же оно состоит?
— В лице маленького, горбатого урода, — ответил Макензи, медленно стряхивая пепел со своей сигары.
Риго в недоумении взглянул но собеседника.
— Что это за урод? — спросил он. — Собака, что ли?
— Собаку можно было бы отравить, — спокойно ответил Макензи, — если бы это была собака или четвероногое животное, то я не стал бы и разговаривать долго. Но то существо, о котором в данном случае идет речь, следит за камерой вашего хозяина внимательнее, чем самый лучший сторожевой пес.
— Черт возьми, кто ж это такой?
— Это шут.
— Шут? Ничего не понимаю.
— Извольте, я объясню яснее: это придворный шут герцога. Неужели вы не знаете горбатого Фаризанта, который всегда был врагом вашего хозяина? К сожалению, граф Батьяни не обращал на него должного внимания. Этот самый Фаризант и навлек на графа немилость герцога. Он сам следит за тем, чтобы пленник не мог скрыться, причем герцог, вероятно, знает об этом; на это указывает то обстоятельство, что у шута имеется собственный ключ от камеры.
— Черт возьми! Это расстраивает весь план.
— Напротив, — спокойно возразил Макензи, — это служит ручательством его успеха. Дело в том, что ключ, которым Фаризант открывает дверь камеры, окажет ту же услугу и нам.
— Значит, мы отнимем у него этот ключ? — воскликнул Риго. — Теперь я понимаю, в чем дело. Мы выждем удобный случай, поймаем горбатого Фаризанта, укокошим его и отберем у него ключ.
— Милейший мой, — сказал Макензи с насмешливой усмешкой, — вы, быть может, прекрасный камердинер, но создавать планы вы не мастер. Неужели вы думаете, что Фаризант на самом деле шут? Смею вас уверить, он настолько хитер и лукав, что не попадется легко на удочку.
— Но каким же образом вы хотите завладеть ключом?
— Мы отберем его не у Фаризанта, а у другого человека.
— Как у другого? — изумился Риго. — Как можно взять ключ у другого, раз Фаризант носит его при себе и, вероятно, не выпускает из рук?
— Мало того, он носит его на шее на тонкой стальной цепочке и хранит как зеницу ока. Тем не менее, мой друг, вы будете обладать этим самым ключом, если решитесь на то, чтобы напасть ночью на человека, которого я вам укажу, и убьете его, если это будет нужно.
— Если этим путем я завладею ключом, которым можно будет освободить графа, то за мной дело не станет, — ответил Риго. — Но где же я могу встретить этого человека? Кто он такой и где можно напасть на него?
— На все эти вопросы я вам отвечать не буду. Предлагаю вам ждать меня завтра ночью у ворот еврейского квартала во Франкфурте на том месте, где находится большая доска с надписью, предупреждающей христиан не входить ночью в Гетто. Вместе с тем вы должны будете держать наготове пару хороших лошадей. Когда мы выведем вашего хозяина на свободу, то он вместе с вами должен будет немедленно выехать за пределы страны.
— Лошадей-то я достану, — сказал Риго, — я еще недавно слышал от трактирщика Крюгера, что он хочет продать своих лошадей, а они у него очень выносливые, и на них можно далеко уехать.
— Что ж, купите их. Деньги у вас имеются?
Риго стал уверять, что оставшихся у него денег еле хватит на самое скромное существование в течение нескольких недель.
Макензи встал, подошел к маленькому шкафу и вынул оттуда кошелек с золотыми монетами.
— Этого будет достаточно на покупку лошадей, — сказал он, — а что останется, возьмите себе.
Он бросил кошелек цыгану, который ловко поймал его на лету.
— Остается еще вопрос об оружии, — продолжал Макензи, — которым вы убьете человека с ключом. Есть ли у вас такое оружие?
Риго вынул кинжал и передал его шотландцу.
Тот внимательно осмотрел его и, презрительно улыбнувшись, вернул цыгану.
— Этот кинжал никуда не годится. — произнес он. — Лезвие его слишком широко и потому оно может соскользнуть в сторону, если наткнется на твердый предмет. Я вам дам другой кинжал, получше вашего.
Он открыл ящик письменного стола и вынул оттуда кинжал, который, в сущности, представлял собою не что иное, как толстую, длинную и чрезвычайно острую иглу.
— Это итальянский кинжал, — объяснил Макензи, — этим оружием пользуются наемные убийцы на юге Италии, когда нужно одним ударом так ловко уложить человека, чтобы тот и пикнуть не успел. Если хорошо ударить этим кинжалом, то так оно и будет. Если этот кинжал и не пронзит сердца, то рана настолько узка, что раненый сразу даже не почувствует удара. Но он будет истекать кровью, им овладеет страшная слабость, и в конце концов он упадет либо мертвый, либо без сознания. Для нас очень важно, чтобы человек с ключом не успел даже вскрикнуть.
Риго взял кинжал, осмотрел его и сказал улыбаясь:
— Будьте покойны, мистер Макензи, я не промахнусь; тот человек наверняка не успеет вскрикнуть.
— Если так, то успех дела обеспечен, — произнес Макензи, — как только он упадет, мы набросимся на него и отнимем ключ. Я в костюме Фаризанта поспешу в тюрьму и выведу на свободу вашего господина совершенно беспрепятственно. Теперь ступайте, а завтра ровно в одиннадцать часов вечера ждите меня на указанном месте. Не забудьте о лошадях и никому ничего не говорите.
Риго стал уверять, что исполнит все приказания таинственного доброжелателя графа Батьяни. Попросив Макензи придержать собак, он ушел из Кровавого замка гораздо более веселый и довольный, чем пришел. Он не смущался тем, что обязался совершить убийство. Для него это не играло никакой роли, раз дело не касалось его собственной жизни.
Глава 41
РОКОВОЙ КЛЮЧ
Фаризант по два раза в день являлся в висбаденскую тюрьму, чтобы убедиться в том, что его смертельный враг не ухитрился бежать, а сидит за решеткой. Обыкновенно Фаризант приходил по утрам и затем под вечер.
Надзиратели и стража знали придворного шута; им было известно, что он уполномочен являться и заходить в камеру пленника, когда только ему заблагорассудится. Он даже не обращался к тюремщику, а сам отпирал дверь камеры, пользуясь ключом, нарочно изготовленным для этого с разрешения герцога. Как ни смешон был шут Фаризант и как ни хотелось тюремщикам посмеяться над ним, они не смели делать этого. Фаризант как-то сумел вызвать у них уважение к себе. Достаточно было одного взгляда его больших серых глаз, и тюремщики почтительно кланялись ему, не осмеливаясь чинить какие-либо препятствия. Они, впрочем, хорошо знали, что Фаризант пользуется благоволением герцога и, если пожелает, может доставить любому из них как награду, так и повышение по службе.
Надзиратели и стража знали придворного шута; им было известно, что он уполномочен являться и заходить в камеру пленника, когда только ему заблагорассудится. Он даже не обращался к тюремщику, а сам отпирал дверь камеры, пользуясь ключом, нарочно изготовленным для этого с разрешения герцога. Как ни смешон был шут Фаризант и как ни хотелось тюремщикам посмеяться над ним, они не смели делать этого. Фаризант как-то сумел вызвать у них уважение к себе. Достаточно было одного взгляда его больших серых глаз, и тюремщики почтительно кланялись ему, не осмеливаясь чинить какие-либо препятствия. Они, впрочем, хорошо знали, что Фаризант пользуется благоволением герцога и, если пожелает, может доставить любому из них как награду, так и повышение по службе.